— Люблю.
Я покорно сел, и мама налила мне чаю.
— С вашим отцом я познакомилась всего неделю назад.
Кирилл, вы любите покрепче?
— Да, пожалуйста, — кивнул я.
На кухне раздался грохот. Я вздрогнул, а мама даже ухом не повела.
— Конечно, заочно я знала вашего отца очень давно.
В комнату, неуклюже топая, ввалилась раскрасневшаяся Наташа и бухнула банку с вареньем на стол.
— Эта? — спросила Наташа и раздраженно добавила: — В этом платье я шагу не могу ступить.
— Спасибо, доченька, — с той же невозмутимостью мама принялась раскладывать варенье по вазочкам. — Вы знаете, Кирилл, мне кажется, что на телевидении ваш отец нашел себя. Ведь он не только о театре беседует, он страстно говорит о самом главном в жизни человека, о его духовном мире, о том, что делает человека человеком.
— Кстати, скоро его выступление, — прихлебывая чай, сообщил я.
— Я помню, — кивнула мама, — мы обязательно включим.
— Мам, — подпустила шпильку Наташа, — а чего ты его на «вы» называешь, мы же с ним в одном классе учимся?
Какая ее муха сегодня укусила? А если братец выдал ей тайну нашего разговора? Нет, это невозможно. Кстати, где он? А вообще хорошо, что его нет.
— Угощайтесь, Кирилл, — мама пропустила мимо ушей ехидное замечание дочери и придвинула ко мне вазу с пряниками. — К сожалению, Наташа не достала торта.
— А потому лопай пряники, — брякнула Наташа.
На этот раз не выдержала терпеливая мама и неодобрительно покачала головой.
— Я очень люблю пряники, — подал я реплику, чтобы разрядить обстановку и храбро отправил пряник в рот, но укусить его не смог, как ни старался — булыжник и тот мягче.
— Что, зубки шатаются? — поддела Наташа.
Нет, определенно братец настрополил ее против меня. Эх, ябеда несчастная! Но когда он ушел? Я сразу после разговора с ним отправился домой к Наташе, а она в это время бегала за тортом.
Я опустил пряник в чашку. Пряник размяк и уже был мне по зубам.
— Ваш папа сказал мне, что вы любите стихи, — мама бросила взгляд на дочку.
— Люблю, — я тоже посмотрел на Наташу.
— Вы знаете, я появилась на свет в маленьком старинном городке, — неожиданно предалась воспоминаниям Наташина мама, — где в минувшем веке родился великий поэт. Там прошло мое детство. Мы знали все стихи нашего земляка на память. Мы окунались в поэзию, как в воды озера, на берегу которого стоял наш городок. Сам воздух у нас был напоен поэзией. И мне кажется, что люди в нашем городке были добрее, ласковее друг к другу. Я не помню случая, чтобы кто-нибудь совершил подлость, обидел человека.
Подперев руками голову, Наташа слушала маму. И хотя мама вроде бы обращалась ко мне, я понял, что все это предназначено для Наташиных ушей. Нет, разумеется, и мне о своем детстве мама рассказывает, но, главным образом, ей, своей дочери. Я еще тогда удивился, неужели Наташа не знает, где родилась ее мама.
— Мам, — подала голос Наташа, — а ты знаешь эти стихи?
И Наташа переменилась на глазах. Вернее, в ней исчезло все, похожее на ее братца, и она вновь стала прежней Наташей.
— Мам, — позвала Наташа и сама вздрогнула — до того тихо стало, как в лесу, ни машин, ни людей не было слышно.
— Ау, — откликнулась мама.
— Мам, — спросила Наташа, — а откуда я знаю это стихотворение? Я уверена, что никогда не читала и не слышала его, а знаю.
Мама счастливо рассмеялась:
— Оно передалось тебе по наследству… от меня, — мама встрепенулась: — Ой, передача уже началась. Доченька, включи, будь добра, телевизор.
Ставшая послушной Наташа нажала кнопку, и, словно по мановению волшебной палочки, на экране возникла папина физиономия.
— Добро победит зло, — говорил мой папа, — почти как в сказке… Но сколько еще синяков и шишек получат наши герои, борясь за правду, защищая добро.
В замке щелкнул ключ, и в комнату шумно вошел Наташин отец.
— Папа! — бросилась к нему Наташа.
На лице у пещерного жителя появилось человеческое выражение — губы его растянулись в подобие улыбки. Я подумал, что сейчас он обнимет горячо любимую дочку, нежно прижмет к груди, а Наташа повиснет у него на шее и задрыгает от радости ногами. Ничуть не бывало. Наташа лишь на мгновение уткнулась носом в кожаный пиджак отца, а тот похлопал ее по спине. И на этом закончились все телячьи нежности.
— А, у нас гость?! — пещерный житель, наконец, узрел и меня.
Я неожиданно почувствовал, что очутился на необитаемом острове среди людоедов. Сейчас они разожгут костер, поджарят меня и съедят. Или не будут разводить канитель и слопают в сыром виде. Что для меня удобнее? В сыром виде, наверное, предпочтительнее — меньше буду мучиться.
У пещерного жителя, очевидно, сегодня было несварение желудка — есть меня ему расхотелось.
— Что вы смотрите? — полюбопытствовал отец.
— Папа Кирилла выступает, — объяснила Наташа.
— Согласитесь, — вещал между тем мой папа, — что это не так уж мало, простые человеческие чувства — доброта, участие, любовь, — в наш механизированный век.
— А футбола нет сегодня?
Наташин отец стал нажимать на кнопки. По второй программе пели, по третьей танцевали. Тогда отец совсем выключил телевизор, сказав, что он устал от шума на работе.
— Я пойду, — вскочил я. — Спасибо за угощение.
— Куда ты торопишься? — отец силой усадил меня.
Мама молча налила мужу чай. У пещерного жителя сегодня было изумительное настроение. Он не только не слопал меня, но и захотел со мной поговорить.
— О чем у вас шла беседа?
— О стихах, — ответила Наташа.
— Ты любишь стихи? — обратился ко мне отец. — Хорошее занятие для бездельников. О твоих спортивных успехах я уже наслышан. А вот что ты умеешь делать? Гвоздь в стенку забьешь? Утюг починишь? Машину ты водить можешь?
Пещерный житель в два глотка осушил чашку чая, достал из кармана пиджака брелок с ключами помахал ими перед моим носом.
Наташа уставилась на ключи с восторгом, наверное, так глазели дикари на бусы, которые им привозили белые колонизаторы. Как она была похожа на своего братца и как я ненавидел ее в это мгновение! Значит, она всем растрезвонила о том, как я лежал в нокауте.
— Покатаемся? — предложил отец Наташе.
— Я мигом, — девочка метнулась в свою комнату, но на пороге остановилась: — Папа, давай возьмем Кирилла.
— Спасибо, мне пора домой, родители беспокоятся, — поспешил я решительно отказаться, потому что мне совсем не хотелось с ними кататься.
Наташа скрылась в комнате, а через минуту оттуда выскочил ее братец в джинсах и кедах. Или это была Наташа? Проскользнув мимо меня, она (или он?) показала мне язык.
Пещерный житель с Наташей (или с ее братцем) укатили на автомобиле.
И вдруг мне стало не по себе. Кошмар пополам с ужасом! Не было никакого братца у Наташи! Я сам его выдумал. Я не хотел верить, что Наташа бывает грубой и резкой, и потому сочинил ее братца. И, значит, только что самой Наташе я говорил о сплетнях, которые распространяли о нас в классе. Было ей от чего взбелениться на меня!
Вероятно, я побледнел, потому что Наташина мама, по своему поняв мое состояние, принялась меня утешать:
— Не отчаивайтесь, Кирилл! Еще не все потеряно. Мы победим — за нас мировая литература.
Часть вторая
Разбитое окно
Первый мужской поступок
Я покорно сел, и мама налила мне чаю.
— С вашим отцом я познакомилась всего неделю назад.
Кирилл, вы любите покрепче?
— Да, пожалуйста, — кивнул я.
На кухне раздался грохот. Я вздрогнул, а мама даже ухом не повела.
— Конечно, заочно я знала вашего отца очень давно.
В комнату, неуклюже топая, ввалилась раскрасневшаяся Наташа и бухнула банку с вареньем на стол.
— Эта? — спросила Наташа и раздраженно добавила: — В этом платье я шагу не могу ступить.
— Спасибо, доченька, — с той же невозмутимостью мама принялась раскладывать варенье по вазочкам. — Вы знаете, Кирилл, мне кажется, что на телевидении ваш отец нашел себя. Ведь он не только о театре беседует, он страстно говорит о самом главном в жизни человека, о его духовном мире, о том, что делает человека человеком.
— Кстати, скоро его выступление, — прихлебывая чай, сообщил я.
— Я помню, — кивнула мама, — мы обязательно включим.
— Мам, — подпустила шпильку Наташа, — а чего ты его на «вы» называешь, мы же с ним в одном классе учимся?
Какая ее муха сегодня укусила? А если братец выдал ей тайну нашего разговора? Нет, это невозможно. Кстати, где он? А вообще хорошо, что его нет.
— Угощайтесь, Кирилл, — мама пропустила мимо ушей ехидное замечание дочери и придвинула ко мне вазу с пряниками. — К сожалению, Наташа не достала торта.
— А потому лопай пряники, — брякнула Наташа.
На этот раз не выдержала терпеливая мама и неодобрительно покачала головой.
— Я очень люблю пряники, — подал я реплику, чтобы разрядить обстановку и храбро отправил пряник в рот, но укусить его не смог, как ни старался — булыжник и тот мягче.
— Что, зубки шатаются? — поддела Наташа.
Нет, определенно братец настрополил ее против меня. Эх, ябеда несчастная! Но когда он ушел? Я сразу после разговора с ним отправился домой к Наташе, а она в это время бегала за тортом.
Я опустил пряник в чашку. Пряник размяк и уже был мне по зубам.
— Ваш папа сказал мне, что вы любите стихи, — мама бросила взгляд на дочку.
— Люблю, — я тоже посмотрел на Наташу.
— Вы знаете, я появилась на свет в маленьком старинном городке, — неожиданно предалась воспоминаниям Наташина мама, — где в минувшем веке родился великий поэт. Там прошло мое детство. Мы знали все стихи нашего земляка на память. Мы окунались в поэзию, как в воды озера, на берегу которого стоял наш городок. Сам воздух у нас был напоен поэзией. И мне кажется, что люди в нашем городке были добрее, ласковее друг к другу. Я не помню случая, чтобы кто-нибудь совершил подлость, обидел человека.
Подперев руками голову, Наташа слушала маму. И хотя мама вроде бы обращалась ко мне, я понял, что все это предназначено для Наташиных ушей. Нет, разумеется, и мне о своем детстве мама рассказывает, но, главным образом, ей, своей дочери. Я еще тогда удивился, неужели Наташа не знает, где родилась ее мама.
— Мам, — подала голос Наташа, — а ты знаешь эти стихи?
Мама кивнула и, полузакрыв глаза, продекламировала до конца:
В оконном стекле отражаясь,
По миру идет не спеша
Хорошая девочка Лида.
Да чем же она хороша?
Удивительное дело — достаточно было прочесть одно стихотворение, как в комнате что-то неуловимо изменилось. То ли в форточку проник ветер, то ли сунуло свой любопытный нос бредущее на закат солнце, но в комнате посветлело.
Так Пушкин влюблялся, должно быть,
Так Гейне, наверно, любил.
И Наташа переменилась на глазах. Вернее, в ней исчезло все, похожее на ее братца, и она вновь стала прежней Наташей.
— Мам, — позвала Наташа и сама вздрогнула — до того тихо стало, как в лесу, ни машин, ни людей не было слышно.
— Ау, — откликнулась мама.
— Мам, — спросила Наташа, — а откуда я знаю это стихотворение? Я уверена, что никогда не читала и не слышала его, а знаю.
Мама счастливо рассмеялась:
— Оно передалось тебе по наследству… от меня, — мама встрепенулась: — Ой, передача уже началась. Доченька, включи, будь добра, телевизор.
Ставшая послушной Наташа нажала кнопку, и, словно по мановению волшебной палочки, на экране возникла папина физиономия.
— Добро победит зло, — говорил мой папа, — почти как в сказке… Но сколько еще синяков и шишек получат наши герои, борясь за правду, защищая добро.
В замке щелкнул ключ, и в комнату шумно вошел Наташин отец.
— Папа! — бросилась к нему Наташа.
На лице у пещерного жителя появилось человеческое выражение — губы его растянулись в подобие улыбки. Я подумал, что сейчас он обнимет горячо любимую дочку, нежно прижмет к груди, а Наташа повиснет у него на шее и задрыгает от радости ногами. Ничуть не бывало. Наташа лишь на мгновение уткнулась носом в кожаный пиджак отца, а тот похлопал ее по спине. И на этом закончились все телячьи нежности.
— А, у нас гость?! — пещерный житель, наконец, узрел и меня.
Я неожиданно почувствовал, что очутился на необитаемом острове среди людоедов. Сейчас они разожгут костер, поджарят меня и съедят. Или не будут разводить канитель и слопают в сыром виде. Что для меня удобнее? В сыром виде, наверное, предпочтительнее — меньше буду мучиться.
У пещерного жителя, очевидно, сегодня было несварение желудка — есть меня ему расхотелось.
— Что вы смотрите? — полюбопытствовал отец.
— Папа Кирилла выступает, — объяснила Наташа.
— Согласитесь, — вещал между тем мой папа, — что это не так уж мало, простые человеческие чувства — доброта, участие, любовь, — в наш механизированный век.
— А футбола нет сегодня?
Наташин отец стал нажимать на кнопки. По второй программе пели, по третьей танцевали. Тогда отец совсем выключил телевизор, сказав, что он устал от шума на работе.
— Я пойду, — вскочил я. — Спасибо за угощение.
— Куда ты торопишься? — отец силой усадил меня.
Мама молча налила мужу чай. У пещерного жителя сегодня было изумительное настроение. Он не только не слопал меня, но и захотел со мной поговорить.
— О чем у вас шла беседа?
— О стихах, — ответила Наташа.
— Ты любишь стихи? — обратился ко мне отец. — Хорошее занятие для бездельников. О твоих спортивных успехах я уже наслышан. А вот что ты умеешь делать? Гвоздь в стенку забьешь? Утюг починишь? Машину ты водить можешь?
Пещерный житель в два глотка осушил чашку чая, достал из кармана пиджака брелок с ключами помахал ими перед моим носом.
Наташа уставилась на ключи с восторгом, наверное, так глазели дикари на бусы, которые им привозили белые колонизаторы. Как она была похожа на своего братца и как я ненавидел ее в это мгновение! Значит, она всем растрезвонила о том, как я лежал в нокауте.
— Покатаемся? — предложил отец Наташе.
— Я мигом, — девочка метнулась в свою комнату, но на пороге остановилась: — Папа, давай возьмем Кирилла.
— Спасибо, мне пора домой, родители беспокоятся, — поспешил я решительно отказаться, потому что мне совсем не хотелось с ними кататься.
Наташа скрылась в комнате, а через минуту оттуда выскочил ее братец в джинсах и кедах. Или это была Наташа? Проскользнув мимо меня, она (или он?) показала мне язык.
Пещерный житель с Наташей (или с ее братцем) укатили на автомобиле.
И вдруг мне стало не по себе. Кошмар пополам с ужасом! Не было никакого братца у Наташи! Я сам его выдумал. Я не хотел верить, что Наташа бывает грубой и резкой, и потому сочинил ее братца. И, значит, только что самой Наташе я говорил о сплетнях, которые распространяли о нас в классе. Было ей от чего взбелениться на меня!
Вероятно, я побледнел, потому что Наташина мама, по своему поняв мое состояние, принялась меня утешать:
— Не отчаивайтесь, Кирилл! Еще не все потеряно. Мы победим — за нас мировая литература.
Часть вторая
Саня
Разбитое окно
Это случилось перед вторым уроком.
В класс влетела Лялька. Она ревела, закрыв лицо руками.
Следом за Лялькой вошла Наташа и велела Ляльке:
— А теперь расскажи всем правду.
Лялька отняла руки от заплаканного лица, и мы ахнули. Под глазом у Ляльки темнел синяк. Я сразу все понял — Наташа отомстила Ляльке.
— Наташа и Кирилл гуляли по стадиону, — словно повторяя заученный урок, занудливо затянула Лялька, — а я за ними наблюдала.
— Ты за нами шпионила, — перебила ее Наташа.
— Я за ними шпионила, — покорно согласилась Лялька. — К ним пристало трое хулиганов. Кирилл защищал Наташу, и они вдвоем прогнали хулиганов. Один из хулиганов ударил Кирилла по лицу. Вот такая правда. А раньше я говорила неправду, распространяла сплетни.
— Вот такая правда, — повторила Наташа, — а вы сплетничали, как старые бабы.
Девчонки и мальчишки молчали. Всхлипывая, Лялька села на свое место. С сознанием исполненного долга Наташа глянула на меня. Видишь, говорил ее взгляд, я восстановила справедливость. Вижу, ответил я, но что ты натворила?
Едва начался урок, Ляльку и Наташу вызвали к директору. Я сидел как на иголках. По всем законам вместо Наташи на скамье подсудимых должен был находиться я. Я один во всем виноват. Я рассказал Наташа о сплетнях, которые кружили вокруг нас, и тем самым подбил ее на драку, так сказать, вложил ей в руки оружие.
До конца урока ни Лялька, ни Наташа так и не появились.
На переменке я вертелся возле кабинета директора. Я хотел поговорить с Елизаветой Петровной наедине, но у нее было полно народу.
Я видел, как в кабинет директора прошли Наташины родители. Мама была совершенно расстроена, и даже хладнокровный отец вроде бы задумался.
Девчонки и мальчишки вовсю обсуждали происшествие. Как нередко бывает в таких случаях, возникали самые невероятные слухи.
Говорили, что Ляльку в тяжелом состоянии отвезли домой, а ее родители подали на Наташиных родителей в суд. Рассказывали также, что состоялся экстренный педсовет, который единогласно исключил Наташу из школы.
Лялька и вправду не появилась больше в классе, а Наташа, как ни в чем не бывало, сидела на следующем уроке.
Тогда родилась новая версия — родители Наташи упросили директора не портить характеристику их дочери и перевели ее в другую школу.
— Что там говорили у директора? — спросил я, когда мы с Наташей вышли на переменке во двор.
— Ничего интересного, — махнула рукой Наташа.
— Зачем ты ее кулаками? — я отвел глаза в сторону.
— А чем прикажешь? — разозлилась Наташа.
— Словами, — доказывал я.
— Ляльку словами не проймешь, — убежденно произнесла Наташа и ехидно добавила: — Между прочим, я отомстила той, которой порочила твое честное имя.
Наташа вспомнила почти слово в слово мое обвинение ее братцу, то есть ей самой. Вот накачала мускулы, накопила силу и не знает, что с ней делать.
— Но ты не понимаешь, что тебя могут исключить из школы? — чуть не крикнул я.
— Когда я вступалась за честь мальчишки, я не думала о том, что мне за это будет, — вскипела Наташа. — Папа сказал, что ты написал мне письмо.
— Написал, — я похлопал по карману пиджака.
С тех пор я письмо всегда носил с собой. Может, представится удобный случая и я отдам свое послание Наташе.
— Ты обещал в письме, что ради меня своротишь горы, повернешь реки вспять, достанешь звезды с неба, и вообще пойдешь за меня в огонь и в воду? — тихо спросила Наташа.
— Обещал, — кивнул я, хотя я писал, что в трудную минуту она может на меня опереться. Если подумать, это и означает — своротить горы, повернуть реки вспять, достать звезды с неба и, конечно, пойти в огонь и в воду.
— Можешь порвать свое письмо на мелкие кусочки.
Наташа гордо удалилась. Обиделась, огорчился я. А того не знает, что я единственный на свете человек, который ей в состоянии помочь.
Елизавету Петровну мне удалось застать лишь после уроков.
— Наташа ни в чем не виновата, — выпалил я, не поздоровавшись. — Это я толкнул ее на преступление.
Елизавета Петровна поглядела на меня усталыми глазами:
— Расскажи все по порядку и, главное, спокойно.
Не знаю, говорил ли я спокойно, вряд ли мне это удалось, но я, ничего не утаивая, поведал директору о Наташе и Ляльке да и о себе самом.
— Девочка защищала мальчика, — удивилась Елизавета Петровна. — В наше время все было наоборот.
На мгновение ее усталые глаза загорелись. Наверное, Елизавета Петровна вспомнила то время, когда она была девочкой и когда ее защищал мальчик.
— Сейчас я вижу проступок Наташи в ином свете, — задумчиво продолжала директор. — Но это не снимает ее вины. Она избила свою одноклассницу. Я тебе могу обещать одно — мы взвесим все «за» и «против».
В школьном дворе меня ждали Саня и Наташа.
— Ну что сказала Елизавета? — спросил Саня.
— Что надежда есть, — объявил я.
Так говорят врачи родственникам тяжелобольного, когда те справляются о его здоровье.
— Наша директрисса во всем разберется, — ободрил нас Саня.
По привычке Наташа повернулась к нам вполоборота так, чтобы мы могли полюбоваться ее профилем. Этим она давала нам понять, что все наши разговоры ее не касаются.
— Ну что носы повесили? — прервал тягостное молчание Саня. — Давайте сегодня поиграем в футбол — на прощанье…
— Давайте, — обрадовалась Наташа, а я вместе с ней.
И мы втроем заторопились домой.
Я долго копался в памяти, перебирал страницы своей жизни, но ни на одной из них не нашел репортажа о футбольном матче с моим участием. Потому что такого не было и в помине. Но ни за какие коврижки я не признаюсь Наташе, что сегодня первый раз в жизни собираюсь играть в футбол. В ее глазах я хочу выглядеть настоящим мужчиной.
Меня обычно держат в запасе. А если кого-нибудь из игроков подкуют, то есть ударят ему по ноге так, что он не может продолжать игру (выражаясь языком спортивных комментаторов, игрок получил травму), то тогда меня выпускают на поле. А поскольку у нас редко били по ногам, мне так ни разу и не удалось погонять в футбол.
Но каждую весну, едва сойдет снег и подсохнет рыжая земля, у меня в ногах появляется странный зуд. Мне хочется прорываться по флангу, сильно бить по мячу — короче говоря, неудержимо тянет поиграть в футбол.
— Сними очки и становись на левый край, — велел мне Саня, когда я появился во дворе.
Саня для нас был непререкаемый авторитет, капитан команды, и мы с ним не спорили.
Наташа стала на правый край, а Саня, конечно, в центре.
— Играть в пас, — дал наставление на игру Саня, и матч начался.
Мяч сразу же оказался в ногах у Сани. Наши соперники побаивались капитана, а потому навалились на него чуть ли не всей командой.
Саня обвел одного за другим двух игроков и паснул Наташе. Та ударила сходу — гол!
Мы кидаемся обнимать, целовать Наташу. Разгневанная Наташа вырывается из наших объятий — что за девчоночьи привычки у мальчишек.
Наши соперники огорошены. Перед матчем они возмутились, что против них играет девчонка, и даже собирались выразить протест, но потом передумали — им же легче будет нас победить. И вдруг оказывается, что девчонка играет почище мальчишки. Значит, за ней нужен глаз да глаз. За Наташей теперь наблюдало сразу два защитника.
Но Наташа их обхитрила и успела паснуть Сане, и наш капитан забил гол.
Вновь наша команда бросается к Наташе, чтобы обнять и поцеловать ее. Молодчина, какой изящный, выверенный до сантиметра пас отдала Наташа капитану. Но Наташа начеку, она кидается к Сане. Они хлопают друг дружку по спине. Как истинные спортсмены. Как настоящие мужчины.
Я носился по полю в поисках мяча, мешал и чужим и своим. Но мяч ко мне не шел. Казалось, он избегал меня. Едва я появлялся у своих ворот, где шла ожесточенная борьба, как мяч перелетал уже к воротам соперника, и я устремлялся за ним вдогонку. Но стоило мне приблизиться к воротам соперника, как мяч вновь перекочевывал в нашу штрафную площадку.
И вдруг мяч оказался у меня в ногах. Я сперва растерялся, а потом увидел, что до ворот противника совсем недалеко, как говорится, ногой подать, и, самое главное, что между мной и воротами никого нет, если не считать вратаря, разумеется. И тогда я на всех парусах понесся к воротам. И тут на моем пути вырос длинноногий защитник противника. Откуда он появился?
Я видел, как Саня махал мне рукой — пасуй!
Нет, дудки! Я сам хочу забить гол. Пусть Наташа увидит, какой я замечательный футболист!
Я протолкнул мяч между ног защитника, обошел его и изо всех сил ударил.
Мяч почему-то не полетел в ворота, а, описав немыслимую кривую, попал в верхнюю девятку окна на первом этаже. Раздался звон разбитого стекла, и мяч исчез в квартире.
Мы замерли. Странно, но никто не удирал. Казалось бы — сделал дело — гуляй смело. А мы медлили. Наверное, разбирало любопытство, хотелось узнать, что будет дальше. Я нацепил на нос очки и на всякий случай укрылся за широкой спиной Сани.
Из подъезда вышла бабушка в спортивном костюме с буквой «Д» на груди. В руках она несла целый и невредимый мяч, а во рту у бабушки, словно судейский свисток, перекатывалась папироса.
Я пригляделся — да это же удивительная бабушка, которая все про нас знает.
Мы невольно попятились, но бабушка остановила нас странными вопросами:
— Что за тактика навала? Где проходы по флангам? Почему мало двигаетесь без мяча?
Мы удивленно переглянулись — ну и бабуся, сыплет словами, как заправский тренер. А бабушка тряхнула коротко стриженными седыми волосами и поставила мяч на землю.
— Короче говоря, я берусь вас обучить. Первая тренировка сегодня. Сейчас.
Саня сунул руки в карманы джинсов и, насвистывая, демонстративно пошел с поля.
— Саня, останься, — позвала его бабушка, — я тебя прошу.
Мой друг на ходу оглянулся, удивленный, откуда странная бабушка его знает, но продолжал двигаться к своему дому.
— Саня тренируется на «Динамо», — начала объяснять Наташа, но бабушка перебила ее: — Я знаю, Саня без пяти минут профессионал. Ну что ж, начнем тренировку с любителями.
— Извините, — наконец, очнулся я и поспешил следом за другом.
— Кир, — окликнула меня бабушка, — я на тебя совсем не сержусь. У тебя просто срезался мяч.
Но я решил не рисковать и побежал за Саней. Настиг я друга уже у самого дома.
Мое появление Саня принял как должное и, словно продолжая разговор, сказал:
— Нарочно не придумаешь — бабушка, пенсионерка и тренер по футболу. Попомни мои слова — матриархат возвращается.
Вот тогда во второй раз прозвучало это слово, будто вытащенное на белый свет из старинных бабушкиных сундуков.
Я не успел открыть рот, потому что к подъезду подкатило такси, и из него высунулся бородатый шофер.
— Мужики, 22-я квартира здесь?
— Здесь, — подтвердил я.
А Саня побледнел:
— Из 22-й такси заказывали?
— Ага, — кивнул таксист. — В аэропорт торопятся.
Саня в два прыжка взлетел по лестнице. По привычке всегда следовать за другом я устремился за ним.
Саня открыл дверь и увидел, что мама пакует папе чемодан, а папа подает маме вещи. С первого взгляда Саня обо все догадался.
— А я? — тихо, но четко произнес Саня.
Санина мама преспокойно продолжала заниматься своим делом. Санин папа за маминой спиной пытался руками, в которых он держал носки, показать, что во всем виновата мама, а он тут ни при чем, он бы всей душой, да ему не велят.
— А я? — Саня взял самую высокую ноту.
Тогда мама разогнулась, увидела сына и меня, мы с ней поздоровались.
— Мы же договаривались, — пошел в атаку Саня.
— Что ты будешь там делать, интересно знать? — мама запихивала последние вещи в чемодан.
— Играть в футбол, — с достоинством ответил Саня.
— Гонять мяч ты можешь и в нашем дворе, а пропускать два месяца учебы я тебе не позволю, — мама была неприступна, как ворота чемпионов мира.
— Там воздух, солнце, море, фрукты, — скороговоркой экскурсовода папа перечислил достоинства черноморского побережья.
— Хорошо, съездим летом на юг, — мама надавила на крышку и закрыла чемодан. — Я хочу, чтобы ты получил приличный аттестат, хотя бы наполовину такой, какой будет у твоего друга. И вообще хватит одного футболиста на семью.
Мама вынула из кармашка свисток и свистнула:
— Прекратите пререкания с судьей!
Санина мама была спортивным врачом и еще судила баскетбольные матчи, потому не расставалась со свистком.
Во дворе забибикало такси.
— Присядем на дорожку, — скомандовала Санина мама.
Мы посидели минуту в молчании, а потом стали прощаться. Папа пожал мне руку, обнял Саню и шепнул сыну на ухо:
— На следующий год железно возьму.
— Я тебя провожу, — мама взяла чемодан, папа подхватил спортивную сумку, и они пошли вниз, к такси.
Саня долго сидел, не подавая голоса. Я не прерывал его молчания, сочувствуя своему другу. Он так надеялся на эту поездку. Только ею и жил. И вдруг — осечка, так сказать, удар мимо ворот.
— Слушай, — ожил Саня, — твой отец пишет в газеты, выступает по телевизору?
— Да, а что? — я не мог понять, что задумал мой друг.
— Пошли к тебе домой, — подхватился Саня.
Долго унывать он не умел, потому что был человеком действия.
Саня больше не произнес ни слова. А мне показалось, что он хотел добавить вот что. Мол, мой отец не выдержал проверки. Посмотрим, осилит ли испытание твой отец.
Я был уверен, что мой папа не подкачает.
В класс влетела Лялька. Она ревела, закрыв лицо руками.
Следом за Лялькой вошла Наташа и велела Ляльке:
— А теперь расскажи всем правду.
Лялька отняла руки от заплаканного лица, и мы ахнули. Под глазом у Ляльки темнел синяк. Я сразу все понял — Наташа отомстила Ляльке.
— Наташа и Кирилл гуляли по стадиону, — словно повторяя заученный урок, занудливо затянула Лялька, — а я за ними наблюдала.
— Ты за нами шпионила, — перебила ее Наташа.
— Я за ними шпионила, — покорно согласилась Лялька. — К ним пристало трое хулиганов. Кирилл защищал Наташу, и они вдвоем прогнали хулиганов. Один из хулиганов ударил Кирилла по лицу. Вот такая правда. А раньше я говорила неправду, распространяла сплетни.
— Вот такая правда, — повторила Наташа, — а вы сплетничали, как старые бабы.
Девчонки и мальчишки молчали. Всхлипывая, Лялька села на свое место. С сознанием исполненного долга Наташа глянула на меня. Видишь, говорил ее взгляд, я восстановила справедливость. Вижу, ответил я, но что ты натворила?
Едва начался урок, Ляльку и Наташу вызвали к директору. Я сидел как на иголках. По всем законам вместо Наташи на скамье подсудимых должен был находиться я. Я один во всем виноват. Я рассказал Наташа о сплетнях, которые кружили вокруг нас, и тем самым подбил ее на драку, так сказать, вложил ей в руки оружие.
До конца урока ни Лялька, ни Наташа так и не появились.
На переменке я вертелся возле кабинета директора. Я хотел поговорить с Елизаветой Петровной наедине, но у нее было полно народу.
Я видел, как в кабинет директора прошли Наташины родители. Мама была совершенно расстроена, и даже хладнокровный отец вроде бы задумался.
Девчонки и мальчишки вовсю обсуждали происшествие. Как нередко бывает в таких случаях, возникали самые невероятные слухи.
Говорили, что Ляльку в тяжелом состоянии отвезли домой, а ее родители подали на Наташиных родителей в суд. Рассказывали также, что состоялся экстренный педсовет, который единогласно исключил Наташу из школы.
Лялька и вправду не появилась больше в классе, а Наташа, как ни в чем не бывало, сидела на следующем уроке.
Тогда родилась новая версия — родители Наташи упросили директора не портить характеристику их дочери и перевели ее в другую школу.
— Что там говорили у директора? — спросил я, когда мы с Наташей вышли на переменке во двор.
— Ничего интересного, — махнула рукой Наташа.
— Зачем ты ее кулаками? — я отвел глаза в сторону.
— А чем прикажешь? — разозлилась Наташа.
— Словами, — доказывал я.
— Ляльку словами не проймешь, — убежденно произнесла Наташа и ехидно добавила: — Между прочим, я отомстила той, которой порочила твое честное имя.
Наташа вспомнила почти слово в слово мое обвинение ее братцу, то есть ей самой. Вот накачала мускулы, накопила силу и не знает, что с ней делать.
— Но ты не понимаешь, что тебя могут исключить из школы? — чуть не крикнул я.
— Когда я вступалась за честь мальчишки, я не думала о том, что мне за это будет, — вскипела Наташа. — Папа сказал, что ты написал мне письмо.
— Написал, — я похлопал по карману пиджака.
С тех пор я письмо всегда носил с собой. Может, представится удобный случая и я отдам свое послание Наташе.
— Ты обещал в письме, что ради меня своротишь горы, повернешь реки вспять, достанешь звезды с неба, и вообще пойдешь за меня в огонь и в воду? — тихо спросила Наташа.
— Обещал, — кивнул я, хотя я писал, что в трудную минуту она может на меня опереться. Если подумать, это и означает — своротить горы, повернуть реки вспять, достать звезды с неба и, конечно, пойти в огонь и в воду.
— Можешь порвать свое письмо на мелкие кусочки.
Наташа гордо удалилась. Обиделась, огорчился я. А того не знает, что я единственный на свете человек, который ей в состоянии помочь.
Елизавету Петровну мне удалось застать лишь после уроков.
— Наташа ни в чем не виновата, — выпалил я, не поздоровавшись. — Это я толкнул ее на преступление.
Елизавета Петровна поглядела на меня усталыми глазами:
— Расскажи все по порядку и, главное, спокойно.
Не знаю, говорил ли я спокойно, вряд ли мне это удалось, но я, ничего не утаивая, поведал директору о Наташе и Ляльке да и о себе самом.
— Девочка защищала мальчика, — удивилась Елизавета Петровна. — В наше время все было наоборот.
На мгновение ее усталые глаза загорелись. Наверное, Елизавета Петровна вспомнила то время, когда она была девочкой и когда ее защищал мальчик.
— Сейчас я вижу проступок Наташи в ином свете, — задумчиво продолжала директор. — Но это не снимает ее вины. Она избила свою одноклассницу. Я тебе могу обещать одно — мы взвесим все «за» и «против».
В школьном дворе меня ждали Саня и Наташа.
— Ну что сказала Елизавета? — спросил Саня.
— Что надежда есть, — объявил я.
Так говорят врачи родственникам тяжелобольного, когда те справляются о его здоровье.
— Наша директрисса во всем разберется, — ободрил нас Саня.
По привычке Наташа повернулась к нам вполоборота так, чтобы мы могли полюбоваться ее профилем. Этим она давала нам понять, что все наши разговоры ее не касаются.
— Ну что носы повесили? — прервал тягостное молчание Саня. — Давайте сегодня поиграем в футбол — на прощанье…
— Давайте, — обрадовалась Наташа, а я вместе с ней.
И мы втроем заторопились домой.
Я долго копался в памяти, перебирал страницы своей жизни, но ни на одной из них не нашел репортажа о футбольном матче с моим участием. Потому что такого не было и в помине. Но ни за какие коврижки я не признаюсь Наташе, что сегодня первый раз в жизни собираюсь играть в футбол. В ее глазах я хочу выглядеть настоящим мужчиной.
Меня обычно держат в запасе. А если кого-нибудь из игроков подкуют, то есть ударят ему по ноге так, что он не может продолжать игру (выражаясь языком спортивных комментаторов, игрок получил травму), то тогда меня выпускают на поле. А поскольку у нас редко били по ногам, мне так ни разу и не удалось погонять в футбол.
Но каждую весну, едва сойдет снег и подсохнет рыжая земля, у меня в ногах появляется странный зуд. Мне хочется прорываться по флангу, сильно бить по мячу — короче говоря, неудержимо тянет поиграть в футбол.
— Сними очки и становись на левый край, — велел мне Саня, когда я появился во дворе.
Саня для нас был непререкаемый авторитет, капитан команды, и мы с ним не спорили.
Наташа стала на правый край, а Саня, конечно, в центре.
— Играть в пас, — дал наставление на игру Саня, и матч начался.
Мяч сразу же оказался в ногах у Сани. Наши соперники побаивались капитана, а потому навалились на него чуть ли не всей командой.
Саня обвел одного за другим двух игроков и паснул Наташе. Та ударила сходу — гол!
Мы кидаемся обнимать, целовать Наташу. Разгневанная Наташа вырывается из наших объятий — что за девчоночьи привычки у мальчишек.
Наши соперники огорошены. Перед матчем они возмутились, что против них играет девчонка, и даже собирались выразить протест, но потом передумали — им же легче будет нас победить. И вдруг оказывается, что девчонка играет почище мальчишки. Значит, за ней нужен глаз да глаз. За Наташей теперь наблюдало сразу два защитника.
Но Наташа их обхитрила и успела паснуть Сане, и наш капитан забил гол.
Вновь наша команда бросается к Наташе, чтобы обнять и поцеловать ее. Молодчина, какой изящный, выверенный до сантиметра пас отдала Наташа капитану. Но Наташа начеку, она кидается к Сане. Они хлопают друг дружку по спине. Как истинные спортсмены. Как настоящие мужчины.
Я носился по полю в поисках мяча, мешал и чужим и своим. Но мяч ко мне не шел. Казалось, он избегал меня. Едва я появлялся у своих ворот, где шла ожесточенная борьба, как мяч перелетал уже к воротам соперника, и я устремлялся за ним вдогонку. Но стоило мне приблизиться к воротам соперника, как мяч вновь перекочевывал в нашу штрафную площадку.
И вдруг мяч оказался у меня в ногах. Я сперва растерялся, а потом увидел, что до ворот противника совсем недалеко, как говорится, ногой подать, и, самое главное, что между мной и воротами никого нет, если не считать вратаря, разумеется. И тогда я на всех парусах понесся к воротам. И тут на моем пути вырос длинноногий защитник противника. Откуда он появился?
Я видел, как Саня махал мне рукой — пасуй!
Нет, дудки! Я сам хочу забить гол. Пусть Наташа увидит, какой я замечательный футболист!
Я протолкнул мяч между ног защитника, обошел его и изо всех сил ударил.
Мяч почему-то не полетел в ворота, а, описав немыслимую кривую, попал в верхнюю девятку окна на первом этаже. Раздался звон разбитого стекла, и мяч исчез в квартире.
Мы замерли. Странно, но никто не удирал. Казалось бы — сделал дело — гуляй смело. А мы медлили. Наверное, разбирало любопытство, хотелось узнать, что будет дальше. Я нацепил на нос очки и на всякий случай укрылся за широкой спиной Сани.
Из подъезда вышла бабушка в спортивном костюме с буквой «Д» на груди. В руках она несла целый и невредимый мяч, а во рту у бабушки, словно судейский свисток, перекатывалась папироса.
Я пригляделся — да это же удивительная бабушка, которая все про нас знает.
Мы невольно попятились, но бабушка остановила нас странными вопросами:
— Что за тактика навала? Где проходы по флангам? Почему мало двигаетесь без мяча?
Мы удивленно переглянулись — ну и бабуся, сыплет словами, как заправский тренер. А бабушка тряхнула коротко стриженными седыми волосами и поставила мяч на землю.
— Короче говоря, я берусь вас обучить. Первая тренировка сегодня. Сейчас.
Саня сунул руки в карманы джинсов и, насвистывая, демонстративно пошел с поля.
— Саня, останься, — позвала его бабушка, — я тебя прошу.
Мой друг на ходу оглянулся, удивленный, откуда странная бабушка его знает, но продолжал двигаться к своему дому.
— Саня тренируется на «Динамо», — начала объяснять Наташа, но бабушка перебила ее: — Я знаю, Саня без пяти минут профессионал. Ну что ж, начнем тренировку с любителями.
— Извините, — наконец, очнулся я и поспешил следом за другом.
— Кир, — окликнула меня бабушка, — я на тебя совсем не сержусь. У тебя просто срезался мяч.
Но я решил не рисковать и побежал за Саней. Настиг я друга уже у самого дома.
Мое появление Саня принял как должное и, словно продолжая разговор, сказал:
— Нарочно не придумаешь — бабушка, пенсионерка и тренер по футболу. Попомни мои слова — матриархат возвращается.
Вот тогда во второй раз прозвучало это слово, будто вытащенное на белый свет из старинных бабушкиных сундуков.
Я не успел открыть рот, потому что к подъезду подкатило такси, и из него высунулся бородатый шофер.
— Мужики, 22-я квартира здесь?
— Здесь, — подтвердил я.
А Саня побледнел:
— Из 22-й такси заказывали?
— Ага, — кивнул таксист. — В аэропорт торопятся.
Саня в два прыжка взлетел по лестнице. По привычке всегда следовать за другом я устремился за ним.
Саня открыл дверь и увидел, что мама пакует папе чемодан, а папа подает маме вещи. С первого взгляда Саня обо все догадался.
— А я? — тихо, но четко произнес Саня.
Санина мама преспокойно продолжала заниматься своим делом. Санин папа за маминой спиной пытался руками, в которых он держал носки, показать, что во всем виновата мама, а он тут ни при чем, он бы всей душой, да ему не велят.
— А я? — Саня взял самую высокую ноту.
Тогда мама разогнулась, увидела сына и меня, мы с ней поздоровались.
— Мы же договаривались, — пошел в атаку Саня.
— Что ты будешь там делать, интересно знать? — мама запихивала последние вещи в чемодан.
— Играть в футбол, — с достоинством ответил Саня.
— Гонять мяч ты можешь и в нашем дворе, а пропускать два месяца учебы я тебе не позволю, — мама была неприступна, как ворота чемпионов мира.
— Там воздух, солнце, море, фрукты, — скороговоркой экскурсовода папа перечислил достоинства черноморского побережья.
— Хорошо, съездим летом на юг, — мама надавила на крышку и закрыла чемодан. — Я хочу, чтобы ты получил приличный аттестат, хотя бы наполовину такой, какой будет у твоего друга. И вообще хватит одного футболиста на семью.
Мама вынула из кармашка свисток и свистнула:
— Прекратите пререкания с судьей!
Санина мама была спортивным врачом и еще судила баскетбольные матчи, потому не расставалась со свистком.
Во дворе забибикало такси.
— Присядем на дорожку, — скомандовала Санина мама.
Мы посидели минуту в молчании, а потом стали прощаться. Папа пожал мне руку, обнял Саню и шепнул сыну на ухо:
— На следующий год железно возьму.
— Я тебя провожу, — мама взяла чемодан, папа подхватил спортивную сумку, и они пошли вниз, к такси.
Саня долго сидел, не подавая голоса. Я не прерывал его молчания, сочувствуя своему другу. Он так надеялся на эту поездку. Только ею и жил. И вдруг — осечка, так сказать, удар мимо ворот.
— Слушай, — ожил Саня, — твой отец пишет в газеты, выступает по телевизору?
— Да, а что? — я не мог понять, что задумал мой друг.
— Пошли к тебе домой, — подхватился Саня.
Долго унывать он не умел, потому что был человеком действия.
Саня больше не произнес ни слова. А мне показалось, что он хотел добавить вот что. Мол, мой отец не выдержал проверки. Посмотрим, осилит ли испытание твой отец.
Я был уверен, что мой папа не подкачает.
Первый мужской поступок
В тот же день Сане не удалось поговорить с моим папой — папу вызвали на студию телевидения.
Назавтра в школе меня остановила Наташа и стала взахлеб говорить о бабушке, которую, оказывается, звали Глафира Алексеевна.
— Ты знаешь, Глафира Алексеевна так здорово разбирается в футболе. Мы пару часов тренировались, а потом пили у нее дома чай.
Я понял, что Наташа изменила свое мнение о странной бабушке.
— Глафира Алексеевна очень огорчилась, что ты не остался на тренировку. Ты не бойся, она тебе и вправду ничего не сделает.
За себя я не боялся. Я боялся за Наташу. Но поскольку сегодня она была в школе, значит учительницы еще взвешивают все «за» и «против».
Девчонки сторонились Наташи. Мальчишки поглядывали на нее с почтением, но близко не подходили. А Наташа вела себя так, словно ей все равно. Может, поэтому она так потянулась к удивительной Глафире Алексеевне?
После школы мы всем классом отправились на экскурсию на парниковый комбинат. Поэтому у нас дома мы с Саней появились с опозданием.
— Папа, Саня хочет с тобой посоветоваться, — сказал я.
— Ага, я хотел у вас узнать, — начал Саня, но папа его решительно остановил:
— О делах на голодный желудок не говорят. Руки мыть и за стол.
Саня уплел полную тарелку борща и крякнул от удовольствия. Потом он одолел отбивную и лишь тогда отвалился от стола.
— Съедобно? — ненароком поинтересовался папа.
— Это вы сами готовили? — восхитися Саня. — Потрясающе!
— Овладеваю смежной профессией, — розовея от похвалы, небрежно отшутился папа и тут же сменил пластинку. — Так о чем вы собрались потолковать?
— Саня считает, что возвращается матриархат, — хмыкнул я. — Помнишь, было такое первобытное общество во времена царя Гороха?
— Помню, — подхватил папа. — Но если точно придерживаться фактов, матриархат был еще в допотопные времена.
— А сейчас снова наступает матриархат, — мрачно произнес Саня, не принимая нашего с папой шутливого тона.
— Ну и какими же фактами вы, молодой человек, располагаете? — папа старался выглядеть серьезным, но ирония то и дело пробивалась в его голосе.
— Вы сами, что ли не знаете? — Саня стал загибать пальцы. — Дома всем заправляет мама, в классе верховодят девчонки…
— А я? — возмутился я. — Я — староста.
— В школе сплошные учительницы, — Саня не обратил внимания на мое замечание.
— И учитель один есть, — вставил я из чувства справедливости. — По физкультуре.
— Один не считается, — отрезал Саня. Он мыслил глобально. — А вчера — последняя капля. Бабуся, пенсионерка, стала тренировать мальчишек, стала футбольным тренером. Ну чем не матриархат?
Папа встал, откашлялся. Задумчиво прошелся по кухне. У папы это называлось разогреть мозги. Походив, он обычно садился за свои статьи.
— Ну что ж, Саня, — папа остановился. — Я должен признать, что твоя мысль не лишена интереса. Я бы даже сказал, парадоксальная мысль. На ум приходит театр абсурда. Но в твоих рассуждениях я нахожу гиперболу, то есть преувеличение. Женщины у нас равны в правах с мужчинами, поэтому бывший слабый пол так бурно проявляет всюду себя. Но, как и прежде, мужчина впереди, мужчина там, где трудно, где опасно…
С гордостью за мужчин папа выпятил живот, обтянутый передником. Восхищенный папиными словами, я посмотрел на Саню. Мой друг уставился на папин передник. Я тоже перевел взгляд на папу — передник как передник, желтые цветочки по голубому полю.
Как истинный актер, папа почуял неладное и сорвал передник.
— У нас дома самый настоящий матриархат, — тянул свое Саня. — мама командует папой как хочет. Папа обещал взять меня на сборы, на юг, а мама не разрешила, и он пошел попятную. Он попросту ее боится. Даже судьи на поле так не боялся.
— Ну ты зря так про своего отца, — примирительно заговорил мой папа. — Он был отважным футболистом. Как басстрашно делал подкаты! Какие головоломные акробатические прыжки совершал!
— Он лишь пробует ерепениться, а мама ему: «Я тебя по кусочкам собрала, могу и разобрать». У папы была очень серьезная травма, — объяснил Саня, — а мама его вылечила, учила ходить, бегать. А потом они поженились.
Назавтра в школе меня остановила Наташа и стала взахлеб говорить о бабушке, которую, оказывается, звали Глафира Алексеевна.
— Ты знаешь, Глафира Алексеевна так здорово разбирается в футболе. Мы пару часов тренировались, а потом пили у нее дома чай.
Я понял, что Наташа изменила свое мнение о странной бабушке.
— Глафира Алексеевна очень огорчилась, что ты не остался на тренировку. Ты не бойся, она тебе и вправду ничего не сделает.
За себя я не боялся. Я боялся за Наташу. Но поскольку сегодня она была в школе, значит учительницы еще взвешивают все «за» и «против».
Девчонки сторонились Наташи. Мальчишки поглядывали на нее с почтением, но близко не подходили. А Наташа вела себя так, словно ей все равно. Может, поэтому она так потянулась к удивительной Глафире Алексеевне?
После школы мы всем классом отправились на экскурсию на парниковый комбинат. Поэтому у нас дома мы с Саней появились с опозданием.
— Папа, Саня хочет с тобой посоветоваться, — сказал я.
— Ага, я хотел у вас узнать, — начал Саня, но папа его решительно остановил:
— О делах на голодный желудок не говорят. Руки мыть и за стол.
Саня уплел полную тарелку борща и крякнул от удовольствия. Потом он одолел отбивную и лишь тогда отвалился от стола.
— Съедобно? — ненароком поинтересовался папа.
— Это вы сами готовили? — восхитися Саня. — Потрясающе!
— Овладеваю смежной профессией, — розовея от похвалы, небрежно отшутился папа и тут же сменил пластинку. — Так о чем вы собрались потолковать?
— Саня считает, что возвращается матриархат, — хмыкнул я. — Помнишь, было такое первобытное общество во времена царя Гороха?
— Помню, — подхватил папа. — Но если точно придерживаться фактов, матриархат был еще в допотопные времена.
— А сейчас снова наступает матриархат, — мрачно произнес Саня, не принимая нашего с папой шутливого тона.
— Ну и какими же фактами вы, молодой человек, располагаете? — папа старался выглядеть серьезным, но ирония то и дело пробивалась в его голосе.
— Вы сами, что ли не знаете? — Саня стал загибать пальцы. — Дома всем заправляет мама, в классе верховодят девчонки…
— А я? — возмутился я. — Я — староста.
— В школе сплошные учительницы, — Саня не обратил внимания на мое замечание.
— И учитель один есть, — вставил я из чувства справедливости. — По физкультуре.
— Один не считается, — отрезал Саня. Он мыслил глобально. — А вчера — последняя капля. Бабуся, пенсионерка, стала тренировать мальчишек, стала футбольным тренером. Ну чем не матриархат?
Папа встал, откашлялся. Задумчиво прошелся по кухне. У папы это называлось разогреть мозги. Походив, он обычно садился за свои статьи.
— Ну что ж, Саня, — папа остановился. — Я должен признать, что твоя мысль не лишена интереса. Я бы даже сказал, парадоксальная мысль. На ум приходит театр абсурда. Но в твоих рассуждениях я нахожу гиперболу, то есть преувеличение. Женщины у нас равны в правах с мужчинами, поэтому бывший слабый пол так бурно проявляет всюду себя. Но, как и прежде, мужчина впереди, мужчина там, где трудно, где опасно…
С гордостью за мужчин папа выпятил живот, обтянутый передником. Восхищенный папиными словами, я посмотрел на Саню. Мой друг уставился на папин передник. Я тоже перевел взгляд на папу — передник как передник, желтые цветочки по голубому полю.
Как истинный актер, папа почуял неладное и сорвал передник.
— У нас дома самый настоящий матриархат, — тянул свое Саня. — мама командует папой как хочет. Папа обещал взять меня на сборы, на юг, а мама не разрешила, и он пошел попятную. Он попросту ее боится. Даже судьи на поле так не боялся.
— Ну ты зря так про своего отца, — примирительно заговорил мой папа. — Он был отважным футболистом. Как басстрашно делал подкаты! Какие головоломные акробатические прыжки совершал!
— Он лишь пробует ерепениться, а мама ему: «Я тебя по кусочкам собрала, могу и разобрать». У папы была очень серьезная травма, — объяснил Саня, — а мама его вылечила, учила ходить, бегать. А потом они поженились.