Страница:
Охваченный злым предчувствием, я вышел из машины и подошел к двери. Разболтанная оконница постукивала на ветру: крючок выскочил из захвата в стене во время погодных неурядиц. Она будет стучать так всю ночь, разве что я принесу лестницу и укреплю захват. Я открыл переднюю дверь и вошел в дом. В нем ничего не изменилось. Тот же холод, та же вонь гнилья и то же настроение заброшенности и ужаса.
Прежде всего нужно было разжечь камин в салоне. Когда языки пламени стали лизать поленья, я налил себе выпить и, все еще не снимая плаща, вошел в кухню, чтобы проверить, что у меня есть на ужин. Конечно, я мог съесть бифштекс Солсбери или курицу в соусе, или консервированное мясо, подогрев его. Но как-то у меня не было желания ни на первое, ни на второе, ни на третье. Но чему я в самом деле тосковал, так это по жаркому с красным перцем, приготовленному Джейн, жгучему от перца и густому от фасоли по испанским рецептам. Мне стало жаль и Джейн, и самого себя. Мигающий призрак, три ночи кряду навещающий меня, почти стерся из памяти, успев стереть в моем мозгу образ любимого лица Джейн, так что когда я пытался вспомнить, мне с трудом приходила на ум эта ужасающая электрическая маска.
— Джейн, — прошептал я сам для себя, а может, даже немного и для нее.
— Ведь Данте писал — нет большей грусти, чем воспоминание о счастливых временах во время бедствия. Меня выучил этому фрагменту мой бывший шеф из Мид-Вестерн Кемикал Билдинг.
— Джон, — раздался в ответ чей-то шепот.
Она была здесь, в этом доме. Я знал, что она была здесь. Ветер, который вздыхал в камине, балки потолка и оштукатуренные стены были пропитаны ее присутствием. Никакие экзорцисты не могли изгнать ее отсюда, поскольку она стала частью дома и каким-то удивительным образом стала частью и меня самого. Инстинктивно я знал, что пусть даже я уеду подальше отсюда, даже в Сент-Луис или дальше, или вообще на Западное Побережье, Джейн всегда будет со мной. Она будет шептать мне и уговаривать, чтобы я ее любил, она будет втягивать меня все глубже в этот призрачный мир электрического чистилища, пока наконец моя жизнь не станет невыносимой. Я любил ее, когда она умерла, но я знал, что если она и дальше будет меня мучить, то я в конце ее возненавижу. Может, именно это и встретило миссис Саймонс. Она не хотела подчиняться прихотям своего умершего мужа, и тот ее убил. Как долго это продлится, пока не встретит меня.
Я подумал, что наверно мертвые ревнуют живых. Брак Чарли Манци распался, поскольку появился дух его сына. Джордж Маркхем все больше беспокоился о своем умершем брате. Моя связь с Джилли была под угрозой, пока я не отошлю дух Джейн на отдых. Один черт знает, сколько осиротевших жителей Салема и Грейнитхед открыло, что умершие родные ревниво защищают свои права и не позволяют иметь чувственные связи с другими людьми.
Прошлой ночью я думал, встречу ли я после смерти Джейн. Что она шептала мне сегодня утром, когда я бултыхался в воде? «Не оставляй меня». Как будто хотела, чтобы я тоже умер и чтобы мы снова были вместе. Я задумался, а не такое ли встретило миссис Гулт. Была ли она вызвана умершей матерью? Чувствовала ли она, что может быть счастлива только тогда, когда совершит самоубийство и присоединится к своей матери в мигающем мире духов?
Может, я проявляю склонность делать поспешные выводы, так же, как Эдвард. Но я начал подозревать, что все эти сверхъестественные явления имели одну цель: вызвать у осиротевших людей нелюбовь к реальному, материальному миру, убедить их в том, что лишь после смерти они смогут найти счастье и покой. Совсем так, будто мертвые экзорцировали живых, в то время как живые должны экзорцировать мертвых. И хотя я не знал, имело ли это что-то общее с «Дэвидом Дарком», я пришел к выводу, что Эдвард прав, и что тут действуют могучие зловещие силы.
Я допил виски и вернулся в салон, чтобы налить себе еще порцию. Заскрежетали часы в холле, а потом пробили шесть вечера. Было больше, чем я думал: время для меня будто ускорилось после четырех часов. Огонь в камине трещал и гудел. Я подложил еще пару поленьев.
Лишь тогда я случайно посмотрел на картину с «Дэвидом Дарком», которую Эдвард оставил прислоненную к креслу. Картина выглядела немного иначе, хотя я и не мог сказать, что в ней изменилось. Я поднял ее и внимательно изучил ее в свете лампы. Она казалась мне более темной, более хмурой, как будто в ней не хватало солнца. И я был уверен, что когда смотрел ее раньше, то не видел этой угрожающей кучи туч с правой ее стороны.
Может, эта картина действовала как спиритическая лакмусовая бумага? Когда в воздухе висела опасность, она темнела и приобретала грозный вид. Даже нарисованные волны вздымались выше, а нарисованные деревья гнулись ниже под напором невидимого ветра.
Я положил картину на пол. Сегодня ночью, подумал я, наступит что-то вроде конфронтации: я и Бедфорды с одной стороны встанем лицом к лицу с духами Грейнитхед. Порыв дождя ударил в оконное стекло. Я застыл, оледеневший, несмотря на огонь в камине, и молился от всей души, чтобы наконец кончился этот гротескный, кошмарный сон наяву.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
19
Прежде всего нужно было разжечь камин в салоне. Когда языки пламени стали лизать поленья, я налил себе выпить и, все еще не снимая плаща, вошел в кухню, чтобы проверить, что у меня есть на ужин. Конечно, я мог съесть бифштекс Солсбери или курицу в соусе, или консервированное мясо, подогрев его. Но как-то у меня не было желания ни на первое, ни на второе, ни на третье. Но чему я в самом деле тосковал, так это по жаркому с красным перцем, приготовленному Джейн, жгучему от перца и густому от фасоли по испанским рецептам. Мне стало жаль и Джейн, и самого себя. Мигающий призрак, три ночи кряду навещающий меня, почти стерся из памяти, успев стереть в моем мозгу образ любимого лица Джейн, так что когда я пытался вспомнить, мне с трудом приходила на ум эта ужасающая электрическая маска.
— Джейн, — прошептал я сам для себя, а может, даже немного и для нее.
— Ведь Данте писал — нет большей грусти, чем воспоминание о счастливых временах во время бедствия. Меня выучил этому фрагменту мой бывший шеф из Мид-Вестерн Кемикал Билдинг.
— Джон, — раздался в ответ чей-то шепот.
Она была здесь, в этом доме. Я знал, что она была здесь. Ветер, который вздыхал в камине, балки потолка и оштукатуренные стены были пропитаны ее присутствием. Никакие экзорцисты не могли изгнать ее отсюда, поскольку она стала частью дома и каким-то удивительным образом стала частью и меня самого. Инстинктивно я знал, что пусть даже я уеду подальше отсюда, даже в Сент-Луис или дальше, или вообще на Западное Побережье, Джейн всегда будет со мной. Она будет шептать мне и уговаривать, чтобы я ее любил, она будет втягивать меня все глубже в этот призрачный мир электрического чистилища, пока наконец моя жизнь не станет невыносимой. Я любил ее, когда она умерла, но я знал, что если она и дальше будет меня мучить, то я в конце ее возненавижу. Может, именно это и встретило миссис Саймонс. Она не хотела подчиняться прихотям своего умершего мужа, и тот ее убил. Как долго это продлится, пока не встретит меня.
Я подумал, что наверно мертвые ревнуют живых. Брак Чарли Манци распался, поскольку появился дух его сына. Джордж Маркхем все больше беспокоился о своем умершем брате. Моя связь с Джилли была под угрозой, пока я не отошлю дух Джейн на отдых. Один черт знает, сколько осиротевших жителей Салема и Грейнитхед открыло, что умершие родные ревниво защищают свои права и не позволяют иметь чувственные связи с другими людьми.
Прошлой ночью я думал, встречу ли я после смерти Джейн. Что она шептала мне сегодня утром, когда я бултыхался в воде? «Не оставляй меня». Как будто хотела, чтобы я тоже умер и чтобы мы снова были вместе. Я задумался, а не такое ли встретило миссис Гулт. Была ли она вызвана умершей матерью? Чувствовала ли она, что может быть счастлива только тогда, когда совершит самоубийство и присоединится к своей матери в мигающем мире духов?
Может, я проявляю склонность делать поспешные выводы, так же, как Эдвард. Но я начал подозревать, что все эти сверхъестественные явления имели одну цель: вызвать у осиротевших людей нелюбовь к реальному, материальному миру, убедить их в том, что лишь после смерти они смогут найти счастье и покой. Совсем так, будто мертвые экзорцировали живых, в то время как живые должны экзорцировать мертвых. И хотя я не знал, имело ли это что-то общее с «Дэвидом Дарком», я пришел к выводу, что Эдвард прав, и что тут действуют могучие зловещие силы.
Я допил виски и вернулся в салон, чтобы налить себе еще порцию. Заскрежетали часы в холле, а потом пробили шесть вечера. Было больше, чем я думал: время для меня будто ускорилось после четырех часов. Огонь в камине трещал и гудел. Я подложил еще пару поленьев.
Лишь тогда я случайно посмотрел на картину с «Дэвидом Дарком», которую Эдвард оставил прислоненную к креслу. Картина выглядела немного иначе, хотя я и не мог сказать, что в ней изменилось. Я поднял ее и внимательно изучил ее в свете лампы. Она казалась мне более темной, более хмурой, как будто в ней не хватало солнца. И я был уверен, что когда смотрел ее раньше, то не видел этой угрожающей кучи туч с правой ее стороны.
Может, эта картина действовала как спиритическая лакмусовая бумага? Когда в воздухе висела опасность, она темнела и приобретала грозный вид. Даже нарисованные волны вздымались выше, а нарисованные деревья гнулись ниже под напором невидимого ветра.
Я положил картину на пол. Сегодня ночью, подумал я, наступит что-то вроде конфронтации: я и Бедфорды с одной стороны встанем лицом к лицу с духами Грейнитхед. Порыв дождя ударил в оконное стекло. Я застыл, оледеневший, несмотря на огонь в камине, и молился от всей души, чтобы наконец кончился этот гротескный, кошмарный сон наяву.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
19
Весь вечер я надеялся, что Бедфорды не придут. Наконец часы пробили половину двенадцатого, и через пару минут я услышал шум гравия на подъезде. Я пошел открывать переднюю дверь. Да, это были они. Серый блестящий, изыскано качаясь, как раз припарковывался за моим подержанным Торнадо.
Я вытащил зонтик для гольфа из железного стояка в коридоре. Держа его в руке, я поспешил к садовой калитке, чтобы прикрыть миссис Бедфорд от дождя. На ней был темный жакет из норки, и, видимо, она была сегодня после полудня у парикмахера, поскольку ее обесцвеченные волосы вздымались надо лбом, как бело-голубая волна. Небольшая черная шляпа еле держалась на краю головы. Она подала мне правую щеку для поцелуя, и когда я послушно нагнулся, то почувствовал тяжкий дух итальянских духов, такой крепкий, что наверно эти духи можно было использовать вместо топлива для городских автобусов.
Констанс Бедфорд, несомненно, была красивой женщиной. Однако, она была подозрительным, несносным снобом, о чем свидетельствовали узкие щели ее глаз и морщины вокруг опадающих углов губ. Над ее плечом я посмотрел на уолтера. Видя напряжение на его лице, я догадался, что он просил Констанс следить за своим поведением. Он отчаянно хотел увидеть Джейн и понимал, что взамен за эту привилегию Констанс должна по крайней мере проявить малую толику сердечности.
Констанс вошла в холл и огляделась кругом.
— Вижу, что ты в последнее время мало что делал дома, — заметила она. Она слегка сморщила нос, как будто до нее донесся какой-то неприятный запах.
— Я был занят, — объяснил я. — Могу ли я взять мех?
— Спасибо, пока наверно снимать не буду. Отопление действует не наилучшим образом, так?
— Джейн, всегда любила огонь в камине, — ответил я.
— Я тоже люблю огонь в камине, — вмешался Уолтер, стараясь поддерживать товарищеское настроение. — Огонь в камине и стаканчик пунша. Нет ничего лучше зимой. Да и как это романтично.
— Когда мы с тобой в последний раз сидели у камина с пуншем? — жестко спросила Констанс. Она развернулась ко мне с миной, многозначительно показывающей, что Констанс Бедфорд скорее умрет, чем согласится сесть у камина со стаканчиком пунша, даже если бы Уолтер действительно ей это предложил. — Согласно Уолтеру, романтизм это что-то среднее между второсортной туристской базой в Аспене и картинкой на развороте «Плейбоя»,
— заявила она и величаво вплыла в салон. — Да, и здесь ты мало что сделал,
— каркнула она.
— Дай ей немного времени, — простонал Уолтер. — Пусть успокоится. Она крайне переживает из-за всего этого, она очень нервничает.
— Выпьешь? — спросил я так, как будто его вообще не слышал.
— Разве ты пьешь «Шивас Регал»? — заинтересовался Уолтер.
— Конечно. Выпьем немного, с водой. — Констанс, — обратился я, — нет желания выпить рюмку вина?
— Спасибо. Я не пью до шести и после одиннадцати.
Когда я приготовил Уолтеру виски, мы сели перед камином и посмотрели друг на друга. Снова в окна забубнил дождь. Я слышал, как постукивает на втором этаже незакрепленная оконница.
Констанс подтянула край платья и нетерпеливо спросила:
— Нам надо что-либо сделать? Например, взяться за руки или закрыть глаза и думать о Джейн.
— Это не спиритический сеанс, — ответил я. — Во время сеансов вызываешь духов и при доле удачи они отвечают. Если Джейн собирается появиться этой ночью, то она появится, невзирая на то, хотим мы этого или нет.
— Но ты разве не думаешь, что она появится раньше, если будет знать, что ее мать находится здесь? — серьезно спросила Констанс.
Я посмотрел на Уолтера. Я мог сказать, что присутствие Констанс совершенно не делает никакой разницы. Но не всегда нужно говорить правду, а кроме того, у меня не было никакого желания ссориться. Я был очень измучен после сегодняшних подводных испытаний и мечтал только об одном: чтобы лечь в постель и заснуть. Я был так измучен, что почти радовался, что буду спать один, а не с Джилли.
— Я думаю, что твое присутствие значительно повысит шанс появления Джейн, — сказал я Констанс и одарил ее наиболее доброжелательной улыбкой, на какую только еще был способен.
— Дочь всегда приходит к матери со своими хлопотами, — заявила Констанс. — На самом деле, хоть Джейн была папиной любимицей, но с каждым серьезным делом она приходила ко мне.
Я поддакнул и все еще улыбался.
Уолтер посмотрел на часы.
— Почти полночь, — заявил он. — Ты думаешь, что она появится?
— Не знаю, Уолтер. У меня нет над ней никакой власти. Я даже не знаю, почему она является и чего она хочет.
— Выглядит ли она здоровой, — вмешалась, будто в лужу сев, Констанс.
Я вытаращил на нее глаза.
— Констанс, Джейн мертва. Как можно выглядеть здоровым мертвому человеку?
— Не надо мне напоминать, что я потеряла свою дочь, — вызверилась Констанс. — И не надо мне напоминать, как это случилось!
— Очень хорошо. Потому что у меня нет ни малейшего желания разговаривать об этом.
— Ох, — взбесилась Констанс. — Ты наверно считаешь, что не несешь никакой ответственности?
— А за что, по твоему мнению, я должен отвечать?
— Ох, успокойтесь, — вмешался Уолтер. — Не будем раскапывать то, что уже давно закопано. — Он тут же пожалел об этих своих словах. Он выпрямился в кресле и покрылся румянцем.
— Джейн была беременна, — с упорством скрипела Констанс. — Сама идея, чтобы позволить беременной женщине вести машину на такое большое расстояние, во время метели… совсем одной: без всякой опеки, в то время как ты сидел себе дома и глазел на какой-то идиотский хоккей… По-моему, это была преступная неосторожность. Это было обычное преступление.
— Констанс, — закричал Уолтер. — Кончай эти упреки. Это уже в прошлом.
— Он ее убил, убил их обоих, — завывала Констанс. — А я еще должна не волноваться? Моя единственная дочь, мое единственное дитя. Моя единственная надежда на внука. Все потеряно из-за хоккея. Все потеряно из-за мужа, который был слишком ленив и небрежен, чтобы проследить за своей женой и ребенком.
— Констанс, — сказал я. — Мотай отсюда, из моего дома. Уолтер, забери ее отсюда.
— Что? — переспросил Уолтер: как будто меня не слышал.
— Я сказал, чтобы ты ее отсюда забрал. И не привозил ее больше. Никогда. Еще нет пяти минут, как она здесь, а уже начинает свое. Может, до нее наконец дойдет, что никакой метели не было, когда Джейн поехала к вам. И что если кто-то виноват, то скорее ты, если разрешил ей возвратиться домой, когда погода ухудшилась. И может, до нее наконец дойдет, что я потерял много больше, чем вы. Я потерял мою жену, девушку, которая была моей подругой жизни, и я потерял сына. Так спокойной ночи, хорошо? Мне неприятно, что ты так напрасно старался, но я не собираюсь больше выслушивать инсинуации и оскорбления от Констанс, это все.
— Послушай, — запротестовал Уолтер, — мы все так перенервничали…
— Я не перенервничал, — ответил я. — Я просто хочу, чтобы ты забрал отсюда Констанс, прежде чем я сделаю что-то невежливое, например, выбью ей все зубы.
— Как ты смеешь говорить так со мной? — взвизгнула Констанс и встала. Уолтер тоже встал, потом сел и снова встал.
— Констанс, — с мольбой обратился он к ней, но Констанс была слишком взбешена и психована, чтобы ее что-то могло смягчить.
— Даже ее дух не находится в безопасности под твоей опекой! — провизжала она, угрожая мне когтеподобным пальцем. — Даже когда она умерла, ты не можешь ее опекать!
Она ринулась к двери. Уолтер повернулся ко мне и бросил на меня отчаянный взгляд, означающий, насколько я его знал, что он частично осуждает Констанс за ее мерзкое поведение, а частично осуждает меня за то, что я снова вывел ее из равновесия.
Я даже не потрудился, чтобы встать с кресла. Я должен был догадаться, что этот вечер кончится очередным истерическим визгом. Я потянулся за бутылкой «Шивас Регал» и снова наполнил свой бокал почти до краев.
— Я пью, — сказал я булькающим голосом старого алкаша, — чтобы забыть.
— О чем ты хочешь забыть? — тут же переспросил я сам себя и ответил сам себе: — Я забыл.
Но в ту же секунду я услышал яростный стук в главную дверь. Уолтер снова появился в салоне.
— Извиняюсь, — сказал он. — Дверь не открывается. Я не могу ее открывать.
— Не извиняйся, Уолтер, только прикажи ему открыть дверь! — провизжала Констанс.
Я со скукой поднялся и подошел к холлу. Там стояла Констанс, с руками, гневно упертыми в бедра, но я не обратил на нее внимания, поскольку меня прежде всего поразило ощущение холода. Неожиданного и непонятного холода.
— Уолтер, — сказал я. — Стало холоднее.
— Холоднее? — он наморщил брови.
— Ты не чувствуешь этого? Температура упала.
— Может, ты наконец милостиво позволишь открыть дверь? — прошипела Констанс. Я поднял руку, чтобы утихомирить ее.
— Послушайте! Слышите что-то?
— Уолтер, о чем он говорит? Ради бога, прикажи ему открыть дверь. Я вне себя и я хочу вернуться домой. Я не хочу оставаться ни секунды дольше в этом ужасном, хмуром месте.
Уолтер тихо произнес:
— Слышу какой-то шепот.
— Я тоже слышу, — поддакнул я. — Откуда он доносится, как, по-твоему?
— Наверно, сверху, — ответил Уолтер, поглядывая на меня посветлевшим взглядом. Сейчас он совершенно забыл о Констанс. — Так это то? Это так и начинается?
— Да, — подтвердил я. — Холодно, шепот, а потом духи.
— Если ты тут же не откроешь дверь, Скотина, — проскрипела Констанс,
— то, клянусь Богом, я…
— Констанс закройся! — прорычал Уолтер.
Констанс уставилась на него широко открытыми глазами. Я подумал, что наверно за тридцать пять лет их брака Уолтер ни разу не осмелился так заговорить с ней. Я посмотрел на нее с кислой усмешкой, выражающей то, что она должна держать рот на замке, если не хочет получить.
— Ох, — выдавила Констанс в крайнем ошеломлении, а потом еще раз повторила: — Ох!
Шепот не стал громче, но, казалось, нас окружал, так как иногда доносился со второго этажа, иногда из библиотеки, а потом раздавался совсем близко, за нашими спинами. Мы все напрягали слух, но напрасно мы пытались различить слова: это была длинная темпераментная прерывистая дискуссия на неизвестном языке. Однако мы в ней безошибочно ощущали что-то похотливое, как будто кто-то шепотом рассказывал о каких-то сексуальных извращениях или ужасных пытках, радостно их описывая в малейших подробностях.
Температура все падала и падала, пока из наших ртов не стал вырываться пар. Констанс поплотнее закуталась в меха и смерила меня взором с такой миной, как будто все это было какой-то шуткой монстра. Видимо, она приехала сюда в радостном убеждении, что сможет увидеть Джейн. Видимо, Уолтер ничего не сделал из того, о чем я его просил: он не предупредил ее, что это может быть страшным, неприятным и даже потенциально опасным. Наверняка Констанс явилась сюда, ожидая, что Джейн будет сидеть у камина и вязать на спицах детские вещицы, румяная и цветущая, как будто смерть повредила ей не больше, чем месяц отпуска в Майами.
— Кто это шепчет? — спросила Констанс с расширенными глазами. — Разве это не ты?
— Каким чудом? Ведь видишь, что я даже не шевелю губами?
Шепот не прекращался. Констанс подошла ближе и внимательно присмотрелась ко мне.
— Вижу, что шевелишь губами, — неуверенно заявила она.
— Это потому, что должен дышать через рот. Я сегодня нырял и мне трудно дышать носом.
— Он ищет предлога, даже в таком положении. Он всегда может найти предлог и вывернуться, — обратилась Констанс к Уолтеру, не спуская с меня взгляда.
За ее спиной, хоть она и не отдавала себе в этом отчета, бесшумно открылись передние двери. Я протянул руку и коснулся плеча Уолтера, но он уже заметил это.
— Знаю, — сказал он тихо. — Знаю, Джон. Ручка двери сама повернулась.
Дверь широко открылась без обычного противного скрипа. Мы теперь поглядывали на сад, погруженный в темноту и испытывающий сильные удары порывистого ветра. А там, на садовой тропинке, намного меньше, чем тогда, в моей спальне, ростом едва с одиннадцатилетнюю девочку, стояла Джейн.
— Констанс, — мягко сказал Уолтер. — Она здесь.
Констанс медленно повернулась, как будто загипнотизированная, и уставилась на сад. Она не сказала не слова, но по дрожи ее плеч я понял, что она плакала и пыталась сдержать плачь.
— Я не знала, — зарыдала она, жалобно искривляя рот. — О, Боже, Уолтер, я ничего не понимаю.
Джейн, казалось, вздымалась в воздухе на высоте в несколько дюймов; мигающее явление, которое искрило и волновалось на ветру. Руки ее были опущены вдоль боков, лицо бледно и неподвижно, но ее волосы вздымались вокруг головы, как будто электростатический ореол.
— Джон, — прошептала она. — Джон, не покидай меня.
Констанс, шатаясь, сделала в ее сторону два или три шага и подняла руку.
— Джейн, я твоя мать, — просительно заговорила она. — Джейн, послушай меня, дорогая, где ты ни есть, послушай свою мать.
— Не оставляй меня, Джон, — повторила Джейн. Констанс, наверняка, была перепугана, но подошла к призраку еще ближе и сложила руки, как пухлая мадонна.
— Джейн, я хочу тебе помочь, — сказала она. — Я сделаю все, чтобы тебе помочь. Заговори со мной. Джейн, прошу. Скажи, что ты меня видишь. Скажи, что ты знаешь, что я здесь. Джейн, я люблю тебя. Прошу тебя, Джейн. Молю.
— Констанс, — предупреждающе бросил Уолтер. — Констанс, возвращайся.
Изображение Джейн задрожало и начало изменяться, увеличиваться и преображаться. Теперь она казалась выше, ее лицо выглядело иначе, исхудалым, со впалыми щеками, как будто лицо изголодавшегося ангела. Призрак поднял одну руку, которая оставила за собой ряд бледнеющих отражений, так, как будто пять рук вместо одной.
— Джон, — прошептала она на этот раз более решительно, — ты не можешь меня оставить, Джон. Ты не можешь меня оставить. Не здесь.
Констанс грохнулась на колени на садовую тропинку перед ужасным призраком дочери. Уолтер выдавил:
— Нет, Констанс! — и протиснулся мимо меня, чтобы забрать ее отсюда; но тут же Джейн повернула голову и посмотрела на мать глазами, такими черными и пустыми, как будто окна давно незаселенного дома.
— Джейн! Ты не узнаешь меня? — заскулила Констанс. — Джейн, я же твоя мать! Только ты у меня осталась, Джейн! Не покидай меня! Вернись ко мне, Джейн! Ты необходима мне!
Уолтер схватил жену за плечи и закричал:
— Констанс, перестань! Это безумие! Она мертва, Констанс, она не может вернуться!
Констанс обернулась и с размаха ударила Уолтера.
— Ты никогда не любил ее так, как я, — завизжала она. — Тебя никогда не волновали наши дети! Я тоже тебя не волную! Ты не хочешь, чтобы Джейн вернулась, потому что и ты виноват, так же, как и Джон! Ты не хочешь, чтобы она вернулась, потому что боишься!
— Констанс, она же дух! — простонал Уолтер.
— Он прав, Констанс, — закричал я. — Лучше держись от этого подальше.
Бело-голубой призрак Джейн дрожал, мигал и, казалось, все рос, пока не стал выше Уолтера, ни на секунду не спуская глаз с Констанс, которая все еще ползала у ног призрака. Уолтер посмотрел на призрак в смертельном страхе и отступил на два шага. Он повернулся ко мне с лицом, посеревшим от ужаса, молча моля меня, чтобы я что-то сделал. Хоть что-нибудь. Он также понимал, что творится, и боялся, как никогда в жизни.
— Джейн! — взвизгнула Констанс. — Джейн!
Тогда трупно-бледные губы Джейн медленно зашевелились, открывая светящиеся зубы. Рот стал раскрываться все шире, пока, наконец, ее лицо не превратилось в страшную, отвратительную маску, оскаленную, как каменные гарпии. Призрак поднял вторую руку и стоял с минуту, как распятый, с развевающимися волосами. Потом он медленно начал вздыматься вверх и завис над Констанс, горизонтально вытянувшись в воздухе с соединенными босыми ногами. Его белая погребальная одежда бесшумно трепетала на ветру.
Констанс откинулась назад и начала истерически визжать.
— Констанс! Ради Бога! — закричал Уолтер и снова попробовал ее поднять, но из раскрытого рта Джейн неожиданно раздался глухой звук. Уолтер отшатнулся назад, такой перепуганный, что не мог даже кричать. Я никогда еще не слышал такого звука, это был рев ледяного огня ада, рев рассвирепевших демонов, рев Северо-Атлантического океана во время ужасающе сильного шторма.
Джейн испускала испаряющуюся струю ледяного тумана прямо в лицо Констанс. Даже с расстояния в десять футов я почувствовал ужасающий холод. Констанс закричала от боли и упала на тропинку, а когда Уолтер подбежал к ней, призрак Джейн медленно повернулся кверху ногами, проплыл над ограждением, перекувыркнулся через Аллею Квакеров и улетел вверх, в сторону побережья. С распростертыми руками, как дрожащий крест бело-голубого цвета, плыла все дальше и дальше, тихонько напевая:
Мы выплыли на ловлю из Грейнитхед Далеко к чужим побережьям…
Я упал на колени рядом с Уолтером и Констанс. Констанс руками скрывала лицо. Ее била крупная дрожь.
— Мои глаза! — простонала она. — О, Боже, Уолтер, мои глаза!
Я помог Уолтеру втащить ее в дом и положить на софу у камина. Все время она прижимала ладони к глазам, дрожала и стонала. Я боялся, что она пережила серьезное потрясение. Она уже не была молода и издавна у нее болело сердце.
— Вызови скорую помощь, — попросил я Уолтера. — И прежде всего тепло укрой ее.
— Куда ты идешь? — спросил Уолтер.
— Иду за Джейн. Должен с этим покончить раз и навсегда, Уолтер.
— Что ты хочешь сделать, к черту? Это же совсем сверхъестественное явление, Джон. Это же дух, ради Бога. Каким способом ты хочешь победить духа?
— Не знаю. Но если я сейчас не пойду, то уже никогда не узнаю.
— Тогда будь осторожен. И возвращайся быстрее.
Я выбежал назад, в ночь. Повсюду громко шумели деревья и звенели телеграфные провода, как будто все окружение таинственно ожило и предупреждало меня различными голосами. Незакрепленная оконница в доме на втором этаже непрерывно стучала, как будто деревянная колотушка, пробивающаяся внутрь дома.
Я поднял воротник и побежал по Аллее Квакеров. Через минуту я свернул с дороги и почувствовал под ногами кучки приморской травы. Нигде не было ни следа Джейн, но когда я видел ее в последний раз, она летела, кувыркалась, в сторону Кладбища Над Водой, где она была похоронена. Мне казалось логичным, хотя и ужасающим, что именно оттуда приходил ее дух.
Ворота кладбища находились в добрых трех четвертях мили. После первых ста ярдов я должен был замедлить и дальше шел обычным шагом, приводя в порядок дыхание. В темноте справа я видел нечеткие очертания белых волнорезов у побережья залива Салем. Где-то там, под толстым слоем черной, ледяной воды, погребенный в трехсотлетнем иле, лежал корпус «Дэвида Дарка». Шум моря звенел бескрайней грустью и одиночеством. Джейн всегда говорила, что этот звук ассоциируется у нее с блеском луны, холодным и безжалостным. Море ведь является любовницей луны.
В темноте я различил белую арку ворот кладбища. Я ускорил шаг. За воротами появились надгробия, стрельчатые купала, кресты и таблицы; перемерзшие херувимы и грустные серафимы. Небольшой городок умерших из Грейнитхед, обособленный на этом кусочке побережья. Я добрался до железных, покрашенных в черное ворот кладбища, прижал лицо к холодным прутьям решетки и напряг зрение. Передо мной простирались ряды надгробий. Я посмотрел налево, туда, где была похоронена Джейн.
Смертельно бледных королей И рыцарей увидел я…
Я не видел никакого мигания, никакого следа присутствия Джейн. Я повернул ручку, открыл ворота и зашел на кладбище.
Хоть и написано великое множество вздора о ночных визитах на кладбище, не подлежало сомнению, что в эту бурную мартовскую ночь Кладбище Над Водой производило ужасающее впечатление.
Каждое надгробие, казалось, излучало неземной свет. Следуя к могиле Джейн между молчащими рядами надгробий, я с беспокойством осознал, что меня отовсюду окружают люди. Мертвые люди, которые умолкли навсегда, которые лежали рядом друг с другом с закрытыми глазами или без глаз, закутанные в саван или обрывки материи, закопанные в черной земле. Это было не обычное место; это был уголок погребенных воспоминаний, молчаливое общество умерших, анклав земных существ, вышедших за пределы жизни.
Я вытащил зонтик для гольфа из железного стояка в коридоре. Держа его в руке, я поспешил к садовой калитке, чтобы прикрыть миссис Бедфорд от дождя. На ней был темный жакет из норки, и, видимо, она была сегодня после полудня у парикмахера, поскольку ее обесцвеченные волосы вздымались надо лбом, как бело-голубая волна. Небольшая черная шляпа еле держалась на краю головы. Она подала мне правую щеку для поцелуя, и когда я послушно нагнулся, то почувствовал тяжкий дух итальянских духов, такой крепкий, что наверно эти духи можно было использовать вместо топлива для городских автобусов.
Констанс Бедфорд, несомненно, была красивой женщиной. Однако, она была подозрительным, несносным снобом, о чем свидетельствовали узкие щели ее глаз и морщины вокруг опадающих углов губ. Над ее плечом я посмотрел на уолтера. Видя напряжение на его лице, я догадался, что он просил Констанс следить за своим поведением. Он отчаянно хотел увидеть Джейн и понимал, что взамен за эту привилегию Констанс должна по крайней мере проявить малую толику сердечности.
Констанс вошла в холл и огляделась кругом.
— Вижу, что ты в последнее время мало что делал дома, — заметила она. Она слегка сморщила нос, как будто до нее донесся какой-то неприятный запах.
— Я был занят, — объяснил я. — Могу ли я взять мех?
— Спасибо, пока наверно снимать не буду. Отопление действует не наилучшим образом, так?
— Джейн, всегда любила огонь в камине, — ответил я.
— Я тоже люблю огонь в камине, — вмешался Уолтер, стараясь поддерживать товарищеское настроение. — Огонь в камине и стаканчик пунша. Нет ничего лучше зимой. Да и как это романтично.
— Когда мы с тобой в последний раз сидели у камина с пуншем? — жестко спросила Констанс. Она развернулась ко мне с миной, многозначительно показывающей, что Констанс Бедфорд скорее умрет, чем согласится сесть у камина со стаканчиком пунша, даже если бы Уолтер действительно ей это предложил. — Согласно Уолтеру, романтизм это что-то среднее между второсортной туристской базой в Аспене и картинкой на развороте «Плейбоя»,
— заявила она и величаво вплыла в салон. — Да, и здесь ты мало что сделал,
— каркнула она.
— Дай ей немного времени, — простонал Уолтер. — Пусть успокоится. Она крайне переживает из-за всего этого, она очень нервничает.
— Выпьешь? — спросил я так, как будто его вообще не слышал.
— Разве ты пьешь «Шивас Регал»? — заинтересовался Уолтер.
— Конечно. Выпьем немного, с водой. — Констанс, — обратился я, — нет желания выпить рюмку вина?
— Спасибо. Я не пью до шести и после одиннадцати.
Когда я приготовил Уолтеру виски, мы сели перед камином и посмотрели друг на друга. Снова в окна забубнил дождь. Я слышал, как постукивает на втором этаже незакрепленная оконница.
Констанс подтянула край платья и нетерпеливо спросила:
— Нам надо что-либо сделать? Например, взяться за руки или закрыть глаза и думать о Джейн.
— Это не спиритический сеанс, — ответил я. — Во время сеансов вызываешь духов и при доле удачи они отвечают. Если Джейн собирается появиться этой ночью, то она появится, невзирая на то, хотим мы этого или нет.
— Но ты разве не думаешь, что она появится раньше, если будет знать, что ее мать находится здесь? — серьезно спросила Констанс.
Я посмотрел на Уолтера. Я мог сказать, что присутствие Констанс совершенно не делает никакой разницы. Но не всегда нужно говорить правду, а кроме того, у меня не было никакого желания ссориться. Я был очень измучен после сегодняшних подводных испытаний и мечтал только об одном: чтобы лечь в постель и заснуть. Я был так измучен, что почти радовался, что буду спать один, а не с Джилли.
— Я думаю, что твое присутствие значительно повысит шанс появления Джейн, — сказал я Констанс и одарил ее наиболее доброжелательной улыбкой, на какую только еще был способен.
— Дочь всегда приходит к матери со своими хлопотами, — заявила Констанс. — На самом деле, хоть Джейн была папиной любимицей, но с каждым серьезным делом она приходила ко мне.
Я поддакнул и все еще улыбался.
Уолтер посмотрел на часы.
— Почти полночь, — заявил он. — Ты думаешь, что она появится?
— Не знаю, Уолтер. У меня нет над ней никакой власти. Я даже не знаю, почему она является и чего она хочет.
— Выглядит ли она здоровой, — вмешалась, будто в лужу сев, Констанс.
Я вытаращил на нее глаза.
— Констанс, Джейн мертва. Как можно выглядеть здоровым мертвому человеку?
— Не надо мне напоминать, что я потеряла свою дочь, — вызверилась Констанс. — И не надо мне напоминать, как это случилось!
— Очень хорошо. Потому что у меня нет ни малейшего желания разговаривать об этом.
— Ох, — взбесилась Констанс. — Ты наверно считаешь, что не несешь никакой ответственности?
— А за что, по твоему мнению, я должен отвечать?
— Ох, успокойтесь, — вмешался Уолтер. — Не будем раскапывать то, что уже давно закопано. — Он тут же пожалел об этих своих словах. Он выпрямился в кресле и покрылся румянцем.
— Джейн была беременна, — с упорством скрипела Констанс. — Сама идея, чтобы позволить беременной женщине вести машину на такое большое расстояние, во время метели… совсем одной: без всякой опеки, в то время как ты сидел себе дома и глазел на какой-то идиотский хоккей… По-моему, это была преступная неосторожность. Это было обычное преступление.
— Констанс, — закричал Уолтер. — Кончай эти упреки. Это уже в прошлом.
— Он ее убил, убил их обоих, — завывала Констанс. — А я еще должна не волноваться? Моя единственная дочь, мое единственное дитя. Моя единственная надежда на внука. Все потеряно из-за хоккея. Все потеряно из-за мужа, который был слишком ленив и небрежен, чтобы проследить за своей женой и ребенком.
— Констанс, — сказал я. — Мотай отсюда, из моего дома. Уолтер, забери ее отсюда.
— Что? — переспросил Уолтер: как будто меня не слышал.
— Я сказал, чтобы ты ее отсюда забрал. И не привозил ее больше. Никогда. Еще нет пяти минут, как она здесь, а уже начинает свое. Может, до нее наконец дойдет, что никакой метели не было, когда Джейн поехала к вам. И что если кто-то виноват, то скорее ты, если разрешил ей возвратиться домой, когда погода ухудшилась. И может, до нее наконец дойдет, что я потерял много больше, чем вы. Я потерял мою жену, девушку, которая была моей подругой жизни, и я потерял сына. Так спокойной ночи, хорошо? Мне неприятно, что ты так напрасно старался, но я не собираюсь больше выслушивать инсинуации и оскорбления от Констанс, это все.
— Послушай, — запротестовал Уолтер, — мы все так перенервничали…
— Я не перенервничал, — ответил я. — Я просто хочу, чтобы ты забрал отсюда Констанс, прежде чем я сделаю что-то невежливое, например, выбью ей все зубы.
— Как ты смеешь говорить так со мной? — взвизгнула Констанс и встала. Уолтер тоже встал, потом сел и снова встал.
— Констанс, — с мольбой обратился он к ней, но Констанс была слишком взбешена и психована, чтобы ее что-то могло смягчить.
— Даже ее дух не находится в безопасности под твоей опекой! — провизжала она, угрожая мне когтеподобным пальцем. — Даже когда она умерла, ты не можешь ее опекать!
Она ринулась к двери. Уолтер повернулся ко мне и бросил на меня отчаянный взгляд, означающий, насколько я его знал, что он частично осуждает Констанс за ее мерзкое поведение, а частично осуждает меня за то, что я снова вывел ее из равновесия.
Я даже не потрудился, чтобы встать с кресла. Я должен был догадаться, что этот вечер кончится очередным истерическим визгом. Я потянулся за бутылкой «Шивас Регал» и снова наполнил свой бокал почти до краев.
— Я пью, — сказал я булькающим голосом старого алкаша, — чтобы забыть.
— О чем ты хочешь забыть? — тут же переспросил я сам себя и ответил сам себе: — Я забыл.
Но в ту же секунду я услышал яростный стук в главную дверь. Уолтер снова появился в салоне.
— Извиняюсь, — сказал он. — Дверь не открывается. Я не могу ее открывать.
— Не извиняйся, Уолтер, только прикажи ему открыть дверь! — провизжала Констанс.
Я со скукой поднялся и подошел к холлу. Там стояла Констанс, с руками, гневно упертыми в бедра, но я не обратил на нее внимания, поскольку меня прежде всего поразило ощущение холода. Неожиданного и непонятного холода.
— Уолтер, — сказал я. — Стало холоднее.
— Холоднее? — он наморщил брови.
— Ты не чувствуешь этого? Температура упала.
— Может, ты наконец милостиво позволишь открыть дверь? — прошипела Констанс. Я поднял руку, чтобы утихомирить ее.
— Послушайте! Слышите что-то?
— Уолтер, о чем он говорит? Ради бога, прикажи ему открыть дверь. Я вне себя и я хочу вернуться домой. Я не хочу оставаться ни секунды дольше в этом ужасном, хмуром месте.
Уолтер тихо произнес:
— Слышу какой-то шепот.
— Я тоже слышу, — поддакнул я. — Откуда он доносится, как, по-твоему?
— Наверно, сверху, — ответил Уолтер, поглядывая на меня посветлевшим взглядом. Сейчас он совершенно забыл о Констанс. — Так это то? Это так и начинается?
— Да, — подтвердил я. — Холодно, шепот, а потом духи.
— Если ты тут же не откроешь дверь, Скотина, — проскрипела Констанс,
— то, клянусь Богом, я…
— Констанс закройся! — прорычал Уолтер.
Констанс уставилась на него широко открытыми глазами. Я подумал, что наверно за тридцать пять лет их брака Уолтер ни разу не осмелился так заговорить с ней. Я посмотрел на нее с кислой усмешкой, выражающей то, что она должна держать рот на замке, если не хочет получить.
— Ох, — выдавила Констанс в крайнем ошеломлении, а потом еще раз повторила: — Ох!
Шепот не стал громче, но, казалось, нас окружал, так как иногда доносился со второго этажа, иногда из библиотеки, а потом раздавался совсем близко, за нашими спинами. Мы все напрягали слух, но напрасно мы пытались различить слова: это была длинная темпераментная прерывистая дискуссия на неизвестном языке. Однако мы в ней безошибочно ощущали что-то похотливое, как будто кто-то шепотом рассказывал о каких-то сексуальных извращениях или ужасных пытках, радостно их описывая в малейших подробностях.
Температура все падала и падала, пока из наших ртов не стал вырываться пар. Констанс поплотнее закуталась в меха и смерила меня взором с такой миной, как будто все это было какой-то шуткой монстра. Видимо, она приехала сюда в радостном убеждении, что сможет увидеть Джейн. Видимо, Уолтер ничего не сделал из того, о чем я его просил: он не предупредил ее, что это может быть страшным, неприятным и даже потенциально опасным. Наверняка Констанс явилась сюда, ожидая, что Джейн будет сидеть у камина и вязать на спицах детские вещицы, румяная и цветущая, как будто смерть повредила ей не больше, чем месяц отпуска в Майами.
— Кто это шепчет? — спросила Констанс с расширенными глазами. — Разве это не ты?
— Каким чудом? Ведь видишь, что я даже не шевелю губами?
Шепот не прекращался. Констанс подошла ближе и внимательно присмотрелась ко мне.
— Вижу, что шевелишь губами, — неуверенно заявила она.
— Это потому, что должен дышать через рот. Я сегодня нырял и мне трудно дышать носом.
— Он ищет предлога, даже в таком положении. Он всегда может найти предлог и вывернуться, — обратилась Констанс к Уолтеру, не спуская с меня взгляда.
За ее спиной, хоть она и не отдавала себе в этом отчета, бесшумно открылись передние двери. Я протянул руку и коснулся плеча Уолтера, но он уже заметил это.
— Знаю, — сказал он тихо. — Знаю, Джон. Ручка двери сама повернулась.
Дверь широко открылась без обычного противного скрипа. Мы теперь поглядывали на сад, погруженный в темноту и испытывающий сильные удары порывистого ветра. А там, на садовой тропинке, намного меньше, чем тогда, в моей спальне, ростом едва с одиннадцатилетнюю девочку, стояла Джейн.
— Констанс, — мягко сказал Уолтер. — Она здесь.
Констанс медленно повернулась, как будто загипнотизированная, и уставилась на сад. Она не сказала не слова, но по дрожи ее плеч я понял, что она плакала и пыталась сдержать плачь.
— Я не знала, — зарыдала она, жалобно искривляя рот. — О, Боже, Уолтер, я ничего не понимаю.
Джейн, казалось, вздымалась в воздухе на высоте в несколько дюймов; мигающее явление, которое искрило и волновалось на ветру. Руки ее были опущены вдоль боков, лицо бледно и неподвижно, но ее волосы вздымались вокруг головы, как будто электростатический ореол.
— Джон, — прошептала она. — Джон, не покидай меня.
Констанс, шатаясь, сделала в ее сторону два или три шага и подняла руку.
— Джейн, я твоя мать, — просительно заговорила она. — Джейн, послушай меня, дорогая, где ты ни есть, послушай свою мать.
— Не оставляй меня, Джон, — повторила Джейн. Констанс, наверняка, была перепугана, но подошла к призраку еще ближе и сложила руки, как пухлая мадонна.
— Джейн, я хочу тебе помочь, — сказала она. — Я сделаю все, чтобы тебе помочь. Заговори со мной. Джейн, прошу. Скажи, что ты меня видишь. Скажи, что ты знаешь, что я здесь. Джейн, я люблю тебя. Прошу тебя, Джейн. Молю.
— Констанс, — предупреждающе бросил Уолтер. — Констанс, возвращайся.
Изображение Джейн задрожало и начало изменяться, увеличиваться и преображаться. Теперь она казалась выше, ее лицо выглядело иначе, исхудалым, со впалыми щеками, как будто лицо изголодавшегося ангела. Призрак поднял одну руку, которая оставила за собой ряд бледнеющих отражений, так, как будто пять рук вместо одной.
— Джон, — прошептала она на этот раз более решительно, — ты не можешь меня оставить, Джон. Ты не можешь меня оставить. Не здесь.
Констанс грохнулась на колени на садовую тропинку перед ужасным призраком дочери. Уолтер выдавил:
— Нет, Констанс! — и протиснулся мимо меня, чтобы забрать ее отсюда; но тут же Джейн повернула голову и посмотрела на мать глазами, такими черными и пустыми, как будто окна давно незаселенного дома.
— Джейн! Ты не узнаешь меня? — заскулила Констанс. — Джейн, я же твоя мать! Только ты у меня осталась, Джейн! Не покидай меня! Вернись ко мне, Джейн! Ты необходима мне!
Уолтер схватил жену за плечи и закричал:
— Констанс, перестань! Это безумие! Она мертва, Констанс, она не может вернуться!
Констанс обернулась и с размаха ударила Уолтера.
— Ты никогда не любил ее так, как я, — завизжала она. — Тебя никогда не волновали наши дети! Я тоже тебя не волную! Ты не хочешь, чтобы Джейн вернулась, потому что и ты виноват, так же, как и Джон! Ты не хочешь, чтобы она вернулась, потому что боишься!
— Констанс, она же дух! — простонал Уолтер.
— Он прав, Констанс, — закричал я. — Лучше держись от этого подальше.
Бело-голубой призрак Джейн дрожал, мигал и, казалось, все рос, пока не стал выше Уолтера, ни на секунду не спуская глаз с Констанс, которая все еще ползала у ног призрака. Уолтер посмотрел на призрак в смертельном страхе и отступил на два шага. Он повернулся ко мне с лицом, посеревшим от ужаса, молча моля меня, чтобы я что-то сделал. Хоть что-нибудь. Он также понимал, что творится, и боялся, как никогда в жизни.
— Джейн! — взвизгнула Констанс. — Джейн!
Тогда трупно-бледные губы Джейн медленно зашевелились, открывая светящиеся зубы. Рот стал раскрываться все шире, пока, наконец, ее лицо не превратилось в страшную, отвратительную маску, оскаленную, как каменные гарпии. Призрак поднял вторую руку и стоял с минуту, как распятый, с развевающимися волосами. Потом он медленно начал вздыматься вверх и завис над Констанс, горизонтально вытянувшись в воздухе с соединенными босыми ногами. Его белая погребальная одежда бесшумно трепетала на ветру.
Констанс откинулась назад и начала истерически визжать.
— Констанс! Ради Бога! — закричал Уолтер и снова попробовал ее поднять, но из раскрытого рта Джейн неожиданно раздался глухой звук. Уолтер отшатнулся назад, такой перепуганный, что не мог даже кричать. Я никогда еще не слышал такого звука, это был рев ледяного огня ада, рев рассвирепевших демонов, рев Северо-Атлантического океана во время ужасающе сильного шторма.
Джейн испускала испаряющуюся струю ледяного тумана прямо в лицо Констанс. Даже с расстояния в десять футов я почувствовал ужасающий холод. Констанс закричала от боли и упала на тропинку, а когда Уолтер подбежал к ней, призрак Джейн медленно повернулся кверху ногами, проплыл над ограждением, перекувыркнулся через Аллею Квакеров и улетел вверх, в сторону побережья. С распростертыми руками, как дрожащий крест бело-голубого цвета, плыла все дальше и дальше, тихонько напевая:
Мы выплыли на ловлю из Грейнитхед Далеко к чужим побережьям…
Я упал на колени рядом с Уолтером и Констанс. Констанс руками скрывала лицо. Ее била крупная дрожь.
— Мои глаза! — простонала она. — О, Боже, Уолтер, мои глаза!
Я помог Уолтеру втащить ее в дом и положить на софу у камина. Все время она прижимала ладони к глазам, дрожала и стонала. Я боялся, что она пережила серьезное потрясение. Она уже не была молода и издавна у нее болело сердце.
— Вызови скорую помощь, — попросил я Уолтера. — И прежде всего тепло укрой ее.
— Куда ты идешь? — спросил Уолтер.
— Иду за Джейн. Должен с этим покончить раз и навсегда, Уолтер.
— Что ты хочешь сделать, к черту? Это же совсем сверхъестественное явление, Джон. Это же дух, ради Бога. Каким способом ты хочешь победить духа?
— Не знаю. Но если я сейчас не пойду, то уже никогда не узнаю.
— Тогда будь осторожен. И возвращайся быстрее.
Я выбежал назад, в ночь. Повсюду громко шумели деревья и звенели телеграфные провода, как будто все окружение таинственно ожило и предупреждало меня различными голосами. Незакрепленная оконница в доме на втором этаже непрерывно стучала, как будто деревянная колотушка, пробивающаяся внутрь дома.
Я поднял воротник и побежал по Аллее Квакеров. Через минуту я свернул с дороги и почувствовал под ногами кучки приморской травы. Нигде не было ни следа Джейн, но когда я видел ее в последний раз, она летела, кувыркалась, в сторону Кладбища Над Водой, где она была похоронена. Мне казалось логичным, хотя и ужасающим, что именно оттуда приходил ее дух.
Ворота кладбища находились в добрых трех четвертях мили. После первых ста ярдов я должен был замедлить и дальше шел обычным шагом, приводя в порядок дыхание. В темноте справа я видел нечеткие очертания белых волнорезов у побережья залива Салем. Где-то там, под толстым слоем черной, ледяной воды, погребенный в трехсотлетнем иле, лежал корпус «Дэвида Дарка». Шум моря звенел бескрайней грустью и одиночеством. Джейн всегда говорила, что этот звук ассоциируется у нее с блеском луны, холодным и безжалостным. Море ведь является любовницей луны.
В темноте я различил белую арку ворот кладбища. Я ускорил шаг. За воротами появились надгробия, стрельчатые купала, кресты и таблицы; перемерзшие херувимы и грустные серафимы. Небольшой городок умерших из Грейнитхед, обособленный на этом кусочке побережья. Я добрался до железных, покрашенных в черное ворот кладбища, прижал лицо к холодным прутьям решетки и напряг зрение. Передо мной простирались ряды надгробий. Я посмотрел налево, туда, где была похоронена Джейн.
Смертельно бледных королей И рыцарей увидел я…
Я не видел никакого мигания, никакого следа присутствия Джейн. Я повернул ручку, открыл ворота и зашел на кладбище.
Хоть и написано великое множество вздора о ночных визитах на кладбище, не подлежало сомнению, что в эту бурную мартовскую ночь Кладбище Над Водой производило ужасающее впечатление.
Каждое надгробие, казалось, излучало неземной свет. Следуя к могиле Джейн между молчащими рядами надгробий, я с беспокойством осознал, что меня отовсюду окружают люди. Мертвые люди, которые умолкли навсегда, которые лежали рядом друг с другом с закрытыми глазами или без глаз, закутанные в саван или обрывки материи, закопанные в черной земле. Это было не обычное место; это был уголок погребенных воспоминаний, молчаливое общество умерших, анклав земных существ, вышедших за пределы жизни.