Страница:
— Уолтер? — произнес я. Я подошел ближе и увидел, что Уолтер выглядит естественно бледно, а его глаза распухли и покраснели так, как будто он не спал месяц. Он был одет в голубую пижаму и спортивный плащ в елочку с поднятым воротником.
— Уолтер, что случилось? — спросил я. — Ты выглядишь ужасно.
— Джон? — он произнес мое имя с трудом, так, как будто держал во рту сухой камешек.
— Что случилось, Уолтер? Ты был в бюро? Ты наверно вообще не спал со времени нашей последней встречи.
— Нет, — ответил он. — Я не спал. Может, тебе будет лучше войти внутрь.
Я вошел за ним в дом. В нем было темно и холодно. Проходя мимо настенного термостата, я заметил, что Уолтер полностью отключил отопление. Я включил его и еще до того, как мы вошли в салон, услышал треск нагревающихся калориферов. Уолтер с удивительно ошеломленным выражением лица смотрел, как я обходил комнату, включая лампы и затягивая занавески.
— Ну вот, — начал я. — Может, выпьем?
Он кивнул головой. Потом довольно неожиданно сел.
— Да, — сказал я. — Наверно я выпью.
Я налил две двойные порции виски и подал ему бокал.
— Как долго ты сидишь здесь в темноте? — спросил я.
— Не знаю. С тех пор…
Я сел рядом с ним. Он выглядел еще хуже, чем на первый взгляд. Он не брился наверно весь уик-энд, и жесткая седая щетина покрывала его подбородок. Кожа его была липкой и жирной. Когда он подносил бокал ко рту, он не мог сдержать дрожи руки. Наверно голод и усталость так же отрицательно влияли на него, как и переживания.
— Послушай, — обратился я к нему. — Пойди умойся, а потом я заберу тебя на пиццу в один кабачок. Это, конечно, не ресторан «Четыре Времени Года», но что-то теплое в желудке тебе наверняка нужно.
Уолтер проглотил виски, закашлялся и беспокойно огляделся.
— Ее уже сейчас нет, верно? — спросил он. Его глаза были вытаращены и белки их были кровавы.
— В чем же дело?
— Я видел ее, — заявил он, схватив меня за кисть руки. Вблизи от него несло застарелым потом и мочой, из его рта воняло. Я еле мог поверить, что это тот самый лощеный Уолтер, кривившийся на меня, когда задники моих туфель не были вычищены.
— После твоего ухода явилась она и говорила со мной. Я думал, что я сплю. Потом я подумал, что, может, вообще ничего не было, что она не умирала, что это был только сон. Но она была здесь, в этой комнате, и она говорила со мной.
— Кто тут был? О чем ты говоришь?
— Констанс, — настаивал он. — Констанс была тут. Я сидел у камина, а она говорила со мной. Она стояла точно там, за этим креслом. Она улыбалась мне.
Я почувствовал холодный укол страха. Уже не было сомнений, что мощь Миктантекутли растет и распространяется все дальше. Если демон мог выслать дух Констанс в Дедхэм, то он скоро подчинит своей власти половину штата Массачусетс, а ведь он все еще находится на дне моря в медном ящике.
— Уолтер, — сказал я, стараясь поддерживать утешающий тон. — Уолтер, у тебя нет никаких причин для беспокойства.
— Но она говорила, что хочет быть со мной. Она говорила, что я должен к ней прийти. Она молила меня, чтобы я убил себя, потому что тогда мы снова будем вместе. Она молила меня, Джон. Перережь себе горло, Уолтер, просила она. В кухне есть острый нож, ты даже не почувствуешь этого, говорила она. Перережь себе горло как можно глубже и присоединись ко мне, говорила она.
Уолтер дрожал так сильно, что я должен был поддерживать его за плечи, чтобы он успокоился.
— Уолтер, — уговаривал я. — Это не Констанс говорила с тобой. Это была не настоящая Констанс, так же, как и Джейн, которая ее убила, не была настоящей Джейн. Ты видел что-то, что выглядело как Констанс, но это дух, заключенный в корпусе «Дэвида Дарка», управлял этим призраком и говорил ее ртом. Этот дух питается человеческими жизнями и человеческими сердцами, Уолтер. Он уже забрал жизнь Джейн и Констанс; теперь он хочет забрать и тебя.
Уолтер, казалось, не понимал. Он бестолково смотрел на меня, кидая взгляды по сторонам в наивысшем беспокойстве.
— Не Констанс? Что это значит? У нее было лицо Констанс, вид, голос… Как возможно, чтобы она была не Констанс?
— Это было только ее изображение, так, как в кино. Ведь когда ты видишь в кино Фэй Данауэй, то ее изображение имеет лицо Фэй Данауэй, ее голос и так далее, но ты хорошо знаешь, что ты видишь совсем не настоящую Фэй Данауэй.
— Фэй Данауэй? — повторил сбитый с толка Уолтер. Он явно был выведен из равновесия. Сейчас он нуждался прежде всего в покое, еде и отдыхе, а не в длинных дискуссиях о сверхъестественных явлениях.
— Идем, — сказал я. — Пойдем перекурим. Но сначала переоденься и прими душ. Как думаешь, справишься сам? Тебе будет хорошо.
Вверху, в большой бело-голубой спальне Уолтера я вытащил для него чистое белье, штаны, теплый свитер и твидовый плащ. Уолтер выглядел очень хрупко и бледно, когда вышел из ванной, но по крайней мере он немного успокаивался, а душ и бритье его даже немного освежили.
— Честно говоря, не люблю пиццу, — признался он. — Здесь, неподалеку, на Милтон Роуд, есть небольшой ресторанчик, где подают великолепную мясную запеканку с устрицами. Ресторанчик называется «Диккенс». Напоминает английское кафе.
— Ну, раз у тебя появилась охота на мясную запеканку с устрицами, то это значит, что тебе уже лучше, — заявил я. Уолтер поддакнул, вытирая волосы полотенцем.
Ресторанчик «Диккенс» великолепно годился для интимного обеда вдвоем. В нем были небольшие отгороженные номера и отшлифованные сосновые столы, а освещение имитировало газовые фонари. Мы заказали суп из зеленого горошка «Слава Лендона», одну запеканку с устрицами «Тауэр Бридж» и пиво «Гиннесс» для прополаскивания горла. Уолтер ел молча почти десять минут. Наконец он отложил ложку и облегченно посмотрел на меня.
— Не могу выразить, как я рад, что ты пришел, — сказал он. — Собственно, ты спас мне жизнь.
— Я и пришел между прочим по этой причине, — ответил я. — Я как раз и хотел поговорить с тобой о спасении жизни.
Уолтер отломал кусочек пшеничного хлеба и помазал его маслом.
— Все еще пробуешь собрать деньги на ваше спасательное предприятие?
— Да.
— Не сердись, Джон, но я подумал все дело и в дальнейшем не вижу возможности, чтобы вытащить столько денег у людей, которые доверили мне свои капиталы, желая их обеспечить. Эти люди не ищут большой прибыли, это осторожные, подозрительные отцы семей, вкладывающие деньги в долгосрочные инвестиции.
— Послушай меня внимательно, Уолтер, — сказал я. Два дня назад Джейн снова пришла ко мне ночью. На этот раз она вообще не выглядела призраком. Она была реальна и материальна, совсем как будто живая. Она сказала, что сила, заключенная в этом корпусе, демон или что-то еще, может возвращать жизнь людям, которые недавно умерли и которые все еще блуждают по стране мертвых, как она ее называла. Это наверно что-то вроде чистилища.
— О чем это ты говорила? — спросил Уолтер.
— Очень просто: этот демон предложил мне три жизни взамен за свою свободу. Если я помогу освободить его со дна океана и прослежу, чтобы он не попал ни в руки мистера Эвелита, или кого-то из Музея Пибоди, то я верну себе Джейн, нашего сына и Констанс.
— Констанс? Ты говоришь серьезно?
— Ты думаешь, что я шучу? Успокойся, Уолтер, ты же меня уже знаешь. Этот демон обещал, что отдаст мне Джейн и нашего ребенка, и Констанс, вернет их к жизни целыми и здоровыми, как будто ничего не случилось.
— Я просто не могу в подобное поверить, — заявил Уолтер.
— Во что ты не веришь, но всем чертям? Ты же видел, как Джейн кувыркалась в воздухе. Ты же видел, как твоя собственная жена ослепла от холода в моем саду. Ты же верил мне до этого, когда я рассказал тебе о Джейн. Почему же ты теперь не можешь мне поверить?
Уолтер отложил кусок хлеба и с несчастной миной пережевывал откушенный кусок.
— Потому что это слишком красиво, чтобы быть правдой, — признался он.
— Чудес же просто не бывает. По крайней мере, я не должен на это надеяться.
— Только подумай, — настаивал я. — Ты не должен сегодня принимать решения. Освобождение демона может быть немного рискованным, судя по тому, как он вел себя в семнадцатом веке. Но с другой стороны, у людей сейчас далеко не так много предрассудков, как раньше, поэтому я не допускаю, что их демон будет в состоянии вызывать такое могучее влияние, как в 1690 году. Согласно мистеру Эвелиту, демон тогда буквально вытворил так, что небо потемнело и на много дней наступила непрерывная ночь. Я не могу себе представить чего-то подобного сейчас.
Уолтер медленно принял суп. Потом он сказал:
— Он на самом деле обещал, что отдаст мне Констанс? Не слепую? Целую и здоровую?
— Да, — ответил я.
— Если бы я ее вернул… — выдавил он, медленно поворачивая головой.
— Надо бы тогда так, как будто этот кошмар вообще не случился.
— Вот именно.
— Но как он это сделает? Каким чудом?
Я пожал плечами.
— Насколько мне известно, Миктантекутли является верховным судьей умерших, по крайней мере, в обеих Америках. На других континентах он появляется, вероятно, в ином виде.
— Тогда, что было с мертвыми все это время, когда он был заключен на дне моря?
— Откуда же мне знать? Наверно, они сразу отправлялись в окончательное место предназначения. Им не нужно было спасаться, что Миктантекутли использует их, чтобы получить больше крови, больше сердец, больше проклятых душ. Старый Эвелит твердит, что все другие сверхъестественные существа, добрые или злые, избегают Миктантекутли. Он абсолютный пария, злобный и испорченный до мозга костей, плюющий на все законы неба и ада.
Но он, однако, настолько могуч, что не был заперт в медный ящик и не затоплен в заливе Салем.
— Так он на самом деле может воскресить Джейн и Констанс?
— Так он говорит. А судя по его уже свершенным достижениям, у меня нет никаких оснований в этом сомневаться. Ты представляешь себе, сколько психической энергии требует одно перенесение изображения Констанс в твой дом? Никто на свете не сможет сделать такое, вернее, ни один человек.
Уолтер надолго задумался. Потом, наконец, он спросил:
— А что об этом говорят твои дружки из Музея Пибоди? Наверняка же они этим не очень восхищены.
— Они об этом ничегошеньки не знают. Я ничего им не сказал.
— Считаешь, что это рассудительно?
— Не очень. Но речь идет не о рассудке, Уолтер. Дело в том, что ты и я, мы оба желаем вернуть наших умерших жен. Не напрасно, конечно же. И не исключено, что мы подвергнем других людей опасности, хотя я сомневаюсь, будет ли она меньше, если вместо освобождения демона мы оставим его взаперти. Мы оба должны посмотреть правде в глаза: мы имеем дело с древней и непонятной мощью, которая руководит самим процессом смерти. Владыка страны мертвых, как его называют. Он и так собирается вновь принять правление, хотим мы этого или нет. Если мы его оставим на дне, то медный ящик в конце концов корродирует до такой степени, что демон сможет освободиться без чьей бы ни было помощи. Если мы его оставим на дне, то медный ящик в конце концов корродирует до такой степени, что демон сможет освободиться без чьей бы то ни было помощи. Если же мы вытащим его и оставим в музее или отошлем в старому Эвелиту, то кто знает, как долго те будут в состоянии удерживать его. Даже Дэвид Дарк не смог этого сделать, а ведь именно он и ввез демона в Салем. Так вот, с любой точки зрения все выглядит, как безвыходное положение… Так вот, поэтому, я считаю, чтобы мы оба по крайней мере вернули себе Джейн и Констанс.
Я был крайне доволен тем, что никто мной, кроме Уолтера, не слышал этой мерзкой аргументации. В ней не хватало логики, в ней не хватало фактов, а прежде всего не хватало морали. Я не имел понятия, сможет ли справиться с демоном старый Эвелит, по словам Энн он уже выдумал какой-то план, в котором должны были участвовать Квамус, Энид и другие ведьмы Салема. Я не знал также, действительно ли повергся коррозии медный ящик. И это самое худшее, я не знал, какое ужасное влияние может произвести Миктантекутли на живых и умерших, когда Уолтер и я выпустим его на свободу.
Я подумал о самом Дэвиде Дарке, который буквально взорвался в своем доме. Я подумал о Чарли Манци, раздавленном скрежещущими надгробиями. Я подумал о помощи. Я подумал о миссис Саймонс, напрасно взывающей о помощи. Я подумал также и о Джейн, улыбающейся, пышнобедрой и дьявольски сексапильной, такой реальной, и все же нереальной умершей жене, которая восстала из гроба. Все эти изображения перепутывались в моей голове, вызывая страх, недоверие, угнетенность, апатию и чувство ужаса. Но у меня оставалась единственная надежда, за которую я уцепился изо всех сил с безрассудным упорством. Единственная надежда, благодаря которой я мог победить в себе голый страх перед оживленными трупами Миктантекутли, детьми проклятого демона, и перед ужасной опасностью, грозящей нашему миру, когда будет освобождено древнее зло. Это была надежда на то, что я снова увижу Джейн, что снова буду держать в руках ее роскошное тело, наперекор всем приговорам судьбы и человеческого предназначения, наперекор всякой логике. Это была надежда, от которой я никогда не мог отказаться, невзирая ни на какие последствия. Миктантекутли хорошо знал это и именно потому-то и был демоном.
— Я все еще не имею понятия, как из этого сделать пакет акций, — внезапно заговорил Уолтер.
— Это будет не так уж и трудно, — утешил я его. — Покажи своим клиентам фотоснимки «Вазы» и «Мэри Роуз». Скажи им, что это чертовски престижное предприятие. А потом еще объясни, что спасенный корабль будет выставлен на публичное зрелище, вероятнее всего, как главная привлекательность в специально проектируемом парке для отдыха. Не преувеличивай, Уолтер, пять или шесть миллионов это не такая и большая сумма. Именно столько стоит дерьмовенький фильм, — буркнул с достоинством Уолтер.
— Послушай, — сказал я серьезно. — Ты хочешь вернуть себе Констанс или нет?
Кельнерша поставила перед Уолтером запеканку с устрицами. Уолтер начал производить в тарелке раскопки вилкой так, как будто неожиданно потерял всякий аппетит.
— Вы можете взять и салат, если хотите, — сказала кельнерша. — Дополнительно платить не нужно.
— Спасибо, — буркнул Уолтер. Он посмотрел на меня над столом с усталостью и мукой.
— А если из этого ничего не выйдет? — спросил он. — Если это только сон, иллюзии? Я похороню свою карьеру и не верну Констанс.
— А если ты ничего не сделаешь, — ответил я, — то остаток жизни ты будешь говорить себе: «Я мог вернуть Констанс, но я очень боялся, чтобы рискнуть».
Уолтер прорезал шкурку на запеканке, и изнутри вырвался пар. Он ел молча, явно не обращал внимания на вкус, и был настолько голоден, что съел все на тарелке. Он допил вино и затем громко застучал пальцами по столу.
— Пять или шесть миллионов, так?
— Примерно столько.
— Можешь мне дать точную смету расходов?
— Конечно.
Он вытер губы салфеткой.
— Сам не знаю, куда я лезу, — заявил он. — Но я могу, по крайней мере с частью пойти на дно.
— Помни о Констанс, — напомнил я ему.
— Помню, — ответил он. — Именно это меня и беспокоит.
28
— Уолтер, что случилось? — спросил я. — Ты выглядишь ужасно.
— Джон? — он произнес мое имя с трудом, так, как будто держал во рту сухой камешек.
— Что случилось, Уолтер? Ты был в бюро? Ты наверно вообще не спал со времени нашей последней встречи.
— Нет, — ответил он. — Я не спал. Может, тебе будет лучше войти внутрь.
Я вошел за ним в дом. В нем было темно и холодно. Проходя мимо настенного термостата, я заметил, что Уолтер полностью отключил отопление. Я включил его и еще до того, как мы вошли в салон, услышал треск нагревающихся калориферов. Уолтер с удивительно ошеломленным выражением лица смотрел, как я обходил комнату, включая лампы и затягивая занавески.
— Ну вот, — начал я. — Может, выпьем?
Он кивнул головой. Потом довольно неожиданно сел.
— Да, — сказал я. — Наверно я выпью.
Я налил две двойные порции виски и подал ему бокал.
— Как долго ты сидишь здесь в темноте? — спросил я.
— Не знаю. С тех пор…
Я сел рядом с ним. Он выглядел еще хуже, чем на первый взгляд. Он не брился наверно весь уик-энд, и жесткая седая щетина покрывала его подбородок. Кожа его была липкой и жирной. Когда он подносил бокал ко рту, он не мог сдержать дрожи руки. Наверно голод и усталость так же отрицательно влияли на него, как и переживания.
— Послушай, — обратился я к нему. — Пойди умойся, а потом я заберу тебя на пиццу в один кабачок. Это, конечно, не ресторан «Четыре Времени Года», но что-то теплое в желудке тебе наверняка нужно.
Уолтер проглотил виски, закашлялся и беспокойно огляделся.
— Ее уже сейчас нет, верно? — спросил он. Его глаза были вытаращены и белки их были кровавы.
— В чем же дело?
— Я видел ее, — заявил он, схватив меня за кисть руки. Вблизи от него несло застарелым потом и мочой, из его рта воняло. Я еле мог поверить, что это тот самый лощеный Уолтер, кривившийся на меня, когда задники моих туфель не были вычищены.
— После твоего ухода явилась она и говорила со мной. Я думал, что я сплю. Потом я подумал, что, может, вообще ничего не было, что она не умирала, что это был только сон. Но она была здесь, в этой комнате, и она говорила со мной.
— Кто тут был? О чем ты говоришь?
— Констанс, — настаивал он. — Констанс была тут. Я сидел у камина, а она говорила со мной. Она стояла точно там, за этим креслом. Она улыбалась мне.
Я почувствовал холодный укол страха. Уже не было сомнений, что мощь Миктантекутли растет и распространяется все дальше. Если демон мог выслать дух Констанс в Дедхэм, то он скоро подчинит своей власти половину штата Массачусетс, а ведь он все еще находится на дне моря в медном ящике.
— Уолтер, — сказал я, стараясь поддерживать утешающий тон. — Уолтер, у тебя нет никаких причин для беспокойства.
— Но она говорила, что хочет быть со мной. Она говорила, что я должен к ней прийти. Она молила меня, чтобы я убил себя, потому что тогда мы снова будем вместе. Она молила меня, Джон. Перережь себе горло, Уолтер, просила она. В кухне есть острый нож, ты даже не почувствуешь этого, говорила она. Перережь себе горло как можно глубже и присоединись ко мне, говорила она.
Уолтер дрожал так сильно, что я должен был поддерживать его за плечи, чтобы он успокоился.
— Уолтер, — уговаривал я. — Это не Констанс говорила с тобой. Это была не настоящая Констанс, так же, как и Джейн, которая ее убила, не была настоящей Джейн. Ты видел что-то, что выглядело как Констанс, но это дух, заключенный в корпусе «Дэвида Дарка», управлял этим призраком и говорил ее ртом. Этот дух питается человеческими жизнями и человеческими сердцами, Уолтер. Он уже забрал жизнь Джейн и Констанс; теперь он хочет забрать и тебя.
Уолтер, казалось, не понимал. Он бестолково смотрел на меня, кидая взгляды по сторонам в наивысшем беспокойстве.
— Не Констанс? Что это значит? У нее было лицо Констанс, вид, голос… Как возможно, чтобы она была не Констанс?
— Это было только ее изображение, так, как в кино. Ведь когда ты видишь в кино Фэй Данауэй, то ее изображение имеет лицо Фэй Данауэй, ее голос и так далее, но ты хорошо знаешь, что ты видишь совсем не настоящую Фэй Данауэй.
— Фэй Данауэй? — повторил сбитый с толка Уолтер. Он явно был выведен из равновесия. Сейчас он нуждался прежде всего в покое, еде и отдыхе, а не в длинных дискуссиях о сверхъестественных явлениях.
— Идем, — сказал я. — Пойдем перекурим. Но сначала переоденься и прими душ. Как думаешь, справишься сам? Тебе будет хорошо.
Вверху, в большой бело-голубой спальне Уолтера я вытащил для него чистое белье, штаны, теплый свитер и твидовый плащ. Уолтер выглядел очень хрупко и бледно, когда вышел из ванной, но по крайней мере он немного успокаивался, а душ и бритье его даже немного освежили.
— Честно говоря, не люблю пиццу, — признался он. — Здесь, неподалеку, на Милтон Роуд, есть небольшой ресторанчик, где подают великолепную мясную запеканку с устрицами. Ресторанчик называется «Диккенс». Напоминает английское кафе.
— Ну, раз у тебя появилась охота на мясную запеканку с устрицами, то это значит, что тебе уже лучше, — заявил я. Уолтер поддакнул, вытирая волосы полотенцем.
Ресторанчик «Диккенс» великолепно годился для интимного обеда вдвоем. В нем были небольшие отгороженные номера и отшлифованные сосновые столы, а освещение имитировало газовые фонари. Мы заказали суп из зеленого горошка «Слава Лендона», одну запеканку с устрицами «Тауэр Бридж» и пиво «Гиннесс» для прополаскивания горла. Уолтер ел молча почти десять минут. Наконец он отложил ложку и облегченно посмотрел на меня.
— Не могу выразить, как я рад, что ты пришел, — сказал он. — Собственно, ты спас мне жизнь.
— Я и пришел между прочим по этой причине, — ответил я. — Я как раз и хотел поговорить с тобой о спасении жизни.
Уолтер отломал кусочек пшеничного хлеба и помазал его маслом.
— Все еще пробуешь собрать деньги на ваше спасательное предприятие?
— Да.
— Не сердись, Джон, но я подумал все дело и в дальнейшем не вижу возможности, чтобы вытащить столько денег у людей, которые доверили мне свои капиталы, желая их обеспечить. Эти люди не ищут большой прибыли, это осторожные, подозрительные отцы семей, вкладывающие деньги в долгосрочные инвестиции.
— Послушай меня внимательно, Уолтер, — сказал я. Два дня назад Джейн снова пришла ко мне ночью. На этот раз она вообще не выглядела призраком. Она была реальна и материальна, совсем как будто живая. Она сказала, что сила, заключенная в этом корпусе, демон или что-то еще, может возвращать жизнь людям, которые недавно умерли и которые все еще блуждают по стране мертвых, как она ее называла. Это наверно что-то вроде чистилища.
— О чем это ты говорила? — спросил Уолтер.
— Очень просто: этот демон предложил мне три жизни взамен за свою свободу. Если я помогу освободить его со дна океана и прослежу, чтобы он не попал ни в руки мистера Эвелита, или кого-то из Музея Пибоди, то я верну себе Джейн, нашего сына и Констанс.
— Констанс? Ты говоришь серьезно?
— Ты думаешь, что я шучу? Успокойся, Уолтер, ты же меня уже знаешь. Этот демон обещал, что отдаст мне Джейн и нашего ребенка, и Констанс, вернет их к жизни целыми и здоровыми, как будто ничего не случилось.
— Я просто не могу в подобное поверить, — заявил Уолтер.
— Во что ты не веришь, но всем чертям? Ты же видел, как Джейн кувыркалась в воздухе. Ты же видел, как твоя собственная жена ослепла от холода в моем саду. Ты же верил мне до этого, когда я рассказал тебе о Джейн. Почему же ты теперь не можешь мне поверить?
Уолтер отложил кусок хлеба и с несчастной миной пережевывал откушенный кусок.
— Потому что это слишком красиво, чтобы быть правдой, — признался он.
— Чудес же просто не бывает. По крайней мере, я не должен на это надеяться.
— Только подумай, — настаивал я. — Ты не должен сегодня принимать решения. Освобождение демона может быть немного рискованным, судя по тому, как он вел себя в семнадцатом веке. Но с другой стороны, у людей сейчас далеко не так много предрассудков, как раньше, поэтому я не допускаю, что их демон будет в состоянии вызывать такое могучее влияние, как в 1690 году. Согласно мистеру Эвелиту, демон тогда буквально вытворил так, что небо потемнело и на много дней наступила непрерывная ночь. Я не могу себе представить чего-то подобного сейчас.
Уолтер медленно принял суп. Потом он сказал:
— Он на самом деле обещал, что отдаст мне Констанс? Не слепую? Целую и здоровую?
— Да, — ответил я.
— Если бы я ее вернул… — выдавил он, медленно поворачивая головой.
— Надо бы тогда так, как будто этот кошмар вообще не случился.
— Вот именно.
— Но как он это сделает? Каким чудом?
Я пожал плечами.
— Насколько мне известно, Миктантекутли является верховным судьей умерших, по крайней мере, в обеих Америках. На других континентах он появляется, вероятно, в ином виде.
— Тогда, что было с мертвыми все это время, когда он был заключен на дне моря?
— Откуда же мне знать? Наверно, они сразу отправлялись в окончательное место предназначения. Им не нужно было спасаться, что Миктантекутли использует их, чтобы получить больше крови, больше сердец, больше проклятых душ. Старый Эвелит твердит, что все другие сверхъестественные существа, добрые или злые, избегают Миктантекутли. Он абсолютный пария, злобный и испорченный до мозга костей, плюющий на все законы неба и ада.
Но он, однако, настолько могуч, что не был заперт в медный ящик и не затоплен в заливе Салем.
— Так он на самом деле может воскресить Джейн и Констанс?
— Так он говорит. А судя по его уже свершенным достижениям, у меня нет никаких оснований в этом сомневаться. Ты представляешь себе, сколько психической энергии требует одно перенесение изображения Констанс в твой дом? Никто на свете не сможет сделать такое, вернее, ни один человек.
Уолтер надолго задумался. Потом, наконец, он спросил:
— А что об этом говорят твои дружки из Музея Пибоди? Наверняка же они этим не очень восхищены.
— Они об этом ничегошеньки не знают. Я ничего им не сказал.
— Считаешь, что это рассудительно?
— Не очень. Но речь идет не о рассудке, Уолтер. Дело в том, что ты и я, мы оба желаем вернуть наших умерших жен. Не напрасно, конечно же. И не исключено, что мы подвергнем других людей опасности, хотя я сомневаюсь, будет ли она меньше, если вместо освобождения демона мы оставим его взаперти. Мы оба должны посмотреть правде в глаза: мы имеем дело с древней и непонятной мощью, которая руководит самим процессом смерти. Владыка страны мертвых, как его называют. Он и так собирается вновь принять правление, хотим мы этого или нет. Если мы его оставим на дне, то медный ящик в конце концов корродирует до такой степени, что демон сможет освободиться без чьей бы ни было помощи. Если мы его оставим на дне, то медный ящик в конце концов корродирует до такой степени, что демон сможет освободиться без чьей бы то ни было помощи. Если же мы вытащим его и оставим в музее или отошлем в старому Эвелиту, то кто знает, как долго те будут в состоянии удерживать его. Даже Дэвид Дарк не смог этого сделать, а ведь именно он и ввез демона в Салем. Так вот, с любой точки зрения все выглядит, как безвыходное положение… Так вот, поэтому, я считаю, чтобы мы оба по крайней мере вернули себе Джейн и Констанс.
Я был крайне доволен тем, что никто мной, кроме Уолтера, не слышал этой мерзкой аргументации. В ней не хватало логики, в ней не хватало фактов, а прежде всего не хватало морали. Я не имел понятия, сможет ли справиться с демоном старый Эвелит, по словам Энн он уже выдумал какой-то план, в котором должны были участвовать Квамус, Энид и другие ведьмы Салема. Я не знал также, действительно ли повергся коррозии медный ящик. И это самое худшее, я не знал, какое ужасное влияние может произвести Миктантекутли на живых и умерших, когда Уолтер и я выпустим его на свободу.
Я подумал о самом Дэвиде Дарке, который буквально взорвался в своем доме. Я подумал о Чарли Манци, раздавленном скрежещущими надгробиями. Я подумал о помощи. Я подумал о миссис Саймонс, напрасно взывающей о помощи. Я подумал также и о Джейн, улыбающейся, пышнобедрой и дьявольски сексапильной, такой реальной, и все же нереальной умершей жене, которая восстала из гроба. Все эти изображения перепутывались в моей голове, вызывая страх, недоверие, угнетенность, апатию и чувство ужаса. Но у меня оставалась единственная надежда, за которую я уцепился изо всех сил с безрассудным упорством. Единственная надежда, благодаря которой я мог победить в себе голый страх перед оживленными трупами Миктантекутли, детьми проклятого демона, и перед ужасной опасностью, грозящей нашему миру, когда будет освобождено древнее зло. Это была надежда на то, что я снова увижу Джейн, что снова буду держать в руках ее роскошное тело, наперекор всем приговорам судьбы и человеческого предназначения, наперекор всякой логике. Это была надежда, от которой я никогда не мог отказаться, невзирая ни на какие последствия. Миктантекутли хорошо знал это и именно потому-то и был демоном.
— Я все еще не имею понятия, как из этого сделать пакет акций, — внезапно заговорил Уолтер.
— Это будет не так уж и трудно, — утешил я его. — Покажи своим клиентам фотоснимки «Вазы» и «Мэри Роуз». Скажи им, что это чертовски престижное предприятие. А потом еще объясни, что спасенный корабль будет выставлен на публичное зрелище, вероятнее всего, как главная привлекательность в специально проектируемом парке для отдыха. Не преувеличивай, Уолтер, пять или шесть миллионов это не такая и большая сумма. Именно столько стоит дерьмовенький фильм, — буркнул с достоинством Уолтер.
— Послушай, — сказал я серьезно. — Ты хочешь вернуть себе Констанс или нет?
Кельнерша поставила перед Уолтером запеканку с устрицами. Уолтер начал производить в тарелке раскопки вилкой так, как будто неожиданно потерял всякий аппетит.
— Вы можете взять и салат, если хотите, — сказала кельнерша. — Дополнительно платить не нужно.
— Спасибо, — буркнул Уолтер. Он посмотрел на меня над столом с усталостью и мукой.
— А если из этого ничего не выйдет? — спросил он. — Если это только сон, иллюзии? Я похороню свою карьеру и не верну Констанс.
— А если ты ничего не сделаешь, — ответил я, — то остаток жизни ты будешь говорить себе: «Я мог вернуть Констанс, но я очень боялся, чтобы рискнуть».
Уолтер прорезал шкурку на запеканке, и изнутри вырвался пар. Он ел молча, явно не обращал внимания на вкус, и был настолько голоден, что съел все на тарелке. Он допил вино и затем громко застучал пальцами по столу.
— Пять или шесть миллионов, так?
— Примерно столько.
— Можешь мне дать точную смету расходов?
— Конечно.
Он вытер губы салфеткой.
— Сам не знаю, куда я лезу, — заявил он. — Но я могу, по крайней мере с частью пойти на дно.
— Помни о Констанс, — напомнил я ему.
— Помню, — ответил он. — Именно это меня и беспокоит.
28
Доктор Розен запарковал свой Мерседес 350 у клиники Дерби, когда я остановился рядом на своем Торнадо и помазал рукой, приветствуя его. Он остановился на тротуаре: худощавый, безукоризненно одетый мужчина с козьей бородкой, в огромных очках в калифорнийском стиле, согласно которому в нижнем углу левой линзы были вырезаны инициалы хозяина. Я часто думал, что доктор Розен намного лучше бы смотрелся в Голливуде, чем в Салеме. Он был по натуре эксгибиционистом и обожал общаться на медицинском жаргоне, изобилующим определениями типа «тск близнец» или «акцептационный невроз».
Однако он был великолепным специалистом, образованным, честным, беспокоящимся о пациентах в наилучших традициях деревенских врачей из Новой Англии, а его склонность к фанфаронству была всего лишь невинной слабостью.
— Добрый день, Джон, — весело сказал он. — Идем, выпьем кофе.
— Я пришел только навестить Энн, — Объяснил я. — Мы пошли вместе по усеянной пятнами солнечного света тропинке к застекленным дверям клиники. В кондиционированной приемной было прохладно и спокойно, звучала тихая музыка, вокруг стояли драгоценные комнатные растения. Небольшой водопад, тихо позванивая, падал в бассейн неправильной формы, наполненный золотыми рыбками. На другом конце помещения сидела за столом красивая золотоволосая санитарка в белом халате, белом чепчике и безукоризненно белых больничных туфлях. Она явно не отличала кисты и от цистерны, но это совершенно не имело значения. Она просто была необходимым элементом «мягкой атмосферы», создаваемой доктором Розеном.
— Кто-нибудь звонил, Марго? — спросил доктор Розен, проходя мимо стола.
— Только мистер Уиллис, — ответила Марго и затрепетала мне смоляно
—черными ресницами. — Ох, еще и доктор Кауфман из Вет Израел.
— Соедини меня с доктором Кауфманом через 10 минут, хорошо? — поручил доктор Розен. — Оставь Уиллиса на более позднее время, пока он сам не позвонит. Шла ли речь о его фиброзе?
— Наверно да.
— Идем, Джон, — он пригласил меня жестом руки. — Спасибо, Марго.
— Пожалуйста, — замурлыкала Марго.
— Новенькая, верно? — заметил я, входя за Розеном в его просторный кремовый кабинет. Я огляделся. На стене все еще висела та же большая масляная Эндрю Стевовича, женщина с лунными глазами и два лунных мужчины. Я знал каждую подробность, каждый оттенок и цвет этой картины, поскольку долгие часы просиживал напротив нее, рассказывая доктору Розену о своей депрессии и одиночестве.
Доктор Розен сел за широкий тиковый стол и мельком пробежал почту. Кроме утренней корреспонденции угол стола был пуст, на нем была лишь небольшая абстрактная статуэтка, напоминающая то ли свернутый треугольник, то ли пародию на «Йони». Доктор Розен сказал мне когда-то, что эта статуэтка символизирует сущность силы врачевания в каждом человеческом организме. У меня это скорее связывалось с тяжелым случаем несварения, но я сохранил это мнение при себе.
— Энн, — отозвался доктор Розен, как будто продолжал уже начатый разговор. — Энн испытала иск и серьезную контузию; у нее сломана кисть, фиксированы мышцы и растянуты мышцы бедер. Ну, с тех пор шок наверно уже миновал, но физическое облегчение наступит лишь через пару дней.
Он замолчал и со сморщенными бровями посмотрел на письмо от Питера Бента Бригхема, а потом поднял на меня взгляд, выражающий сдержанное любопытство.
— Наверно, предпочитаешь не говорить, как это случилось? — спросил он.
— Разве Энн ничего не говорила?
— Сказала, что занималась бегом и упала, но мне очень трудно поверить в такое. Особенно если учесть, что она должна была падать с широко расставленными ногами, как балерина, выполняющая поперечный шпагат. К тому же еще синяки и царапины на коже явно указывают, что она была вдобавок ко всему и голой.
Я пожал плечами и старался принять дипломатичное выражение лица.
Доктор Розен наблюдал за мной с минуту, дергая себя за козлиную бородку пальцами. Наконец он сказал:
— Джон, я вообще не утверждаю, что травмы Энн имеют связь с тобой. Но, помни, что я врач и как врач я должен задавать вопросы. Это надлежит моей профессии. Врач не только лечит признаки, но также старается познать причины на случай, если признаки появятся вновь. Он не занимается только механическим исправлением поломанных костей.
— Знаю это, доктор, — я кивнул головой. — Но прошу мне верить, что между нами не было ничего… как бы вы выразились? Ничего несоответственного.
Доктор Розен склеил Губы, явно не удовлетворенный моим ответом.
— Только послушайте меня, — продолжал я. — Я не избивал ее. Я почти ее не знаю.
— Она была с тобой в ту ночь, когда это случилось, и она какое-то время была голой.
— Так же бывает, доктор. Люди иногда раздеваются догола по ночам. Но прошу мне верить, что ее обнаженность не имела ничего общего со мной. И ее повреждения тоже. Я только привез ее сюда, чтобы вы ей занялись.
Доктор Розен встал и сделал пару кругов вокруг стола, глубоко засадив руки в карман брюк.
— Ну что ж, — сказал он. — Я не смогу доказать, что ты врешь.
— А вы так хотите это доказать?
— Я только хочу знать, что случилось. Джон, эта девушка ушиблась не во время занятий гимнастикой. Ты это знаешь, и я тоже знаю. Я не собираюсь совать нос в твои дела. Я не являюсь каким-то единоличным гражданским комитетом. Но я как врач должен знать, как дошло до того, что Энн была так грубо избита и оскорблена. Ее повреждения имеют аналог лишь в одном… честно говоря, в садомазохизме.
Я вытаращил на него глаза.
— Вы шутите? Садомазохизм? Вы на самом деле думаете, что Энн Патнем и я…
Доктор Розен побагровел и поднял руки.
— Джон, прошу тебя, не надо объясняться.
— Видимо, я должен, раз дело дошло до того, что вы считаете, что я привязал Энн Патнем к поручням кровати и выхлестал ее бичом.
— Крайне извиняюсь. Я вообще не имел в виду, что… — доктор Розен замолчал, не закончив фразы. — Извиняюсь. Я просто все еще не могу понять, как были нанесены эти травмы. Не сердись. Это было крайне бестактно с моей стороны.
— Было бы конечно еще более бестактно, если бы я ее действительно избил, — заметил я.
— Еще раз извиняюсь. Ты хочешь сейчас к ней зайти? Наверно, процедуры уже кончились.
Доктор Розен вывел меня из кабинета и пошел впереди по коридору. Резиновые подошвы его ботинок поскрипывали на навешенном паркете пола. Он все еще был озабочен. Я видел это по цвету его ушей. Но как я мог убедить его в том, что Энн и я, что мы не резвились в комнате для пыток? Доктор Розен никогда же не поверит, что дух Джейн подвесил Энн в воздухе вверх ногами и издевался над ней с помощью психокинеза.
Энн сидела на белом бамбуковом кресле в углу комнаты и усердно просматривала «Пирамиду за 20000 долларов». Она выглядела бледно и нездорово, ее рука висела на перевязи, глаза были подбиты. Она плотно завернулась в халат, как будто ей было холодно.
— Энн, пришли гости, — заявил доктор Розен.
— Привет, — сказал я. — Как себя чувствуешь?
— Спасибо, лучше, — ответила она и выключила телевизор. — Ночью были кошмары, но мне на ночь кое-что дали.
Доктор Розен оставил нас двоих. Я присел на край постели.
— Я на самом деле из-за тебя чувствую себя виноватым, — сказал я. — Я не должен был приглашать тебя к себе домой.
— Это была моя ошибка, — ответила Энн. — Мне не нужно вмешиваться. Я должна была знать, что Миктантекутли слишком силен для меня.
— Самое важное, что сейчас ты в безопасности.
Энн подняла на меня взгляд. Ее левый глаз сильно кровоточил.
— Но какой ценой? Это самое худшее.
— Никакой цены нет. Я уже раньше раздумывал над такой возможностью.
— Ты на самом деле раздумывал об освобождении Миктантекутли?
— Конечно. Он обещал, что вернет мне жену и сына. Что бы ты сделала на моем месте?
Энн отвернулась. За окном, в свете солнца, с лужайки взлетела птица и устремилась в небо.
— Наверняка бы сделала то же самое, — наконец призналась Энн. — Но теперь у меня все же есть чувство, что ты принял такое решение только из-за меня. Кажется, что мою жизнь продали за жизнь всех этих людей.
— Каких людей?
— Тех, которые умрут, когда Миктантекутли выйдет на свободу.
— Но почему же люди должны умирать из-за освобождения демона, которому больше трехсот лет?
— Миктантекутли намного более стар, — поправила меня Энн. — Он был уже очень стар, когда Дэвид Дарк привез его в Салем. В культуре Ацтеков он известен с незапамятных времен. И он всегда требовал жертв. Он требовал людских сердец, чтобы насытить свой желудок, людских жизней, чтобы насытить свой дух, людской любви, чтобы обогреться. Он паразит, не имеющий никакой цели, кроме продления собственного существования. Ацтеки использовали его для запугивания тех своих соплеменников, которые отказывались платить дань Миктантекутли, богу Солнца. Дэвид же Дарк пытался с его помощью заставить заставить жителей Салема, чтобы они чаще ходили в церковь, и в этом заключалась единственная функция этого демона. Я гарантирую тебе, Джон, что как только Миктантекутли очутится на свободе, то он тут же будет искать следующие жертвы.
— Энн, — мягко запротестовал я. — Сейчас же иные времена. Люди уже не верят в демона. Да и как может Миктантекутли влиять на людей, которые в него не верят?
— Это не имеет значения. Ты же сам не верил, что Джейн может восстать из гроба, пока ты сам не увидел ее, но ведь это не ослабило ее мощи, не так ли?
Я немного помолчал. Потом я посмотрел на Энн и пожал плечами.
— Во всяком случае, уже поздно. Я дал обещание Миктантекутли. Я должен сдержать свое слово. Посмотрим, что из этого произойдет. Я все еще не верю, что нам грозит такая большая опасность.
— Она будет еще больше, чем ты можешь себе вообразить. Как ты думаешь, почему я просила тебя, чтобы ты позволил мне умереть? Моя жизнь — это мелочь в сравнении с тем, что может сделать Миктантекутли.
— Но ведь я же обещал, — напомнил я ей.
— Да, ты обещал. Но что стоит обещание, данное демону? Если бы ты подписал договор с Гитлером или Сталиным и затем нарушил договор, то кто бы мог упрекнуть тебя? Мог бы кто-нибудь сказать, что ты нелоялен и что ты не заслуживаешь доверия?
Однако он был великолепным специалистом, образованным, честным, беспокоящимся о пациентах в наилучших традициях деревенских врачей из Новой Англии, а его склонность к фанфаронству была всего лишь невинной слабостью.
— Добрый день, Джон, — весело сказал он. — Идем, выпьем кофе.
— Я пришел только навестить Энн, — Объяснил я. — Мы пошли вместе по усеянной пятнами солнечного света тропинке к застекленным дверям клиники. В кондиционированной приемной было прохладно и спокойно, звучала тихая музыка, вокруг стояли драгоценные комнатные растения. Небольшой водопад, тихо позванивая, падал в бассейн неправильной формы, наполненный золотыми рыбками. На другом конце помещения сидела за столом красивая золотоволосая санитарка в белом халате, белом чепчике и безукоризненно белых больничных туфлях. Она явно не отличала кисты и от цистерны, но это совершенно не имело значения. Она просто была необходимым элементом «мягкой атмосферы», создаваемой доктором Розеном.
— Кто-нибудь звонил, Марго? — спросил доктор Розен, проходя мимо стола.
— Только мистер Уиллис, — ответила Марго и затрепетала мне смоляно
—черными ресницами. — Ох, еще и доктор Кауфман из Вет Израел.
— Соедини меня с доктором Кауфманом через 10 минут, хорошо? — поручил доктор Розен. — Оставь Уиллиса на более позднее время, пока он сам не позвонит. Шла ли речь о его фиброзе?
— Наверно да.
— Идем, Джон, — он пригласил меня жестом руки. — Спасибо, Марго.
— Пожалуйста, — замурлыкала Марго.
— Новенькая, верно? — заметил я, входя за Розеном в его просторный кремовый кабинет. Я огляделся. На стене все еще висела та же большая масляная Эндрю Стевовича, женщина с лунными глазами и два лунных мужчины. Я знал каждую подробность, каждый оттенок и цвет этой картины, поскольку долгие часы просиживал напротив нее, рассказывая доктору Розену о своей депрессии и одиночестве.
Доктор Розен сел за широкий тиковый стол и мельком пробежал почту. Кроме утренней корреспонденции угол стола был пуст, на нем была лишь небольшая абстрактная статуэтка, напоминающая то ли свернутый треугольник, то ли пародию на «Йони». Доктор Розен сказал мне когда-то, что эта статуэтка символизирует сущность силы врачевания в каждом человеческом организме. У меня это скорее связывалось с тяжелым случаем несварения, но я сохранил это мнение при себе.
— Энн, — отозвался доктор Розен, как будто продолжал уже начатый разговор. — Энн испытала иск и серьезную контузию; у нее сломана кисть, фиксированы мышцы и растянуты мышцы бедер. Ну, с тех пор шок наверно уже миновал, но физическое облегчение наступит лишь через пару дней.
Он замолчал и со сморщенными бровями посмотрел на письмо от Питера Бента Бригхема, а потом поднял на меня взгляд, выражающий сдержанное любопытство.
— Наверно, предпочитаешь не говорить, как это случилось? — спросил он.
— Разве Энн ничего не говорила?
— Сказала, что занималась бегом и упала, но мне очень трудно поверить в такое. Особенно если учесть, что она должна была падать с широко расставленными ногами, как балерина, выполняющая поперечный шпагат. К тому же еще синяки и царапины на коже явно указывают, что она была вдобавок ко всему и голой.
Я пожал плечами и старался принять дипломатичное выражение лица.
Доктор Розен наблюдал за мной с минуту, дергая себя за козлиную бородку пальцами. Наконец он сказал:
— Джон, я вообще не утверждаю, что травмы Энн имеют связь с тобой. Но, помни, что я врач и как врач я должен задавать вопросы. Это надлежит моей профессии. Врач не только лечит признаки, но также старается познать причины на случай, если признаки появятся вновь. Он не занимается только механическим исправлением поломанных костей.
— Знаю это, доктор, — я кивнул головой. — Но прошу мне верить, что между нами не было ничего… как бы вы выразились? Ничего несоответственного.
Доктор Розен склеил Губы, явно не удовлетворенный моим ответом.
— Только послушайте меня, — продолжал я. — Я не избивал ее. Я почти ее не знаю.
— Она была с тобой в ту ночь, когда это случилось, и она какое-то время была голой.
— Так же бывает, доктор. Люди иногда раздеваются догола по ночам. Но прошу мне верить, что ее обнаженность не имела ничего общего со мной. И ее повреждения тоже. Я только привез ее сюда, чтобы вы ей занялись.
Доктор Розен встал и сделал пару кругов вокруг стола, глубоко засадив руки в карман брюк.
— Ну что ж, — сказал он. — Я не смогу доказать, что ты врешь.
— А вы так хотите это доказать?
— Я только хочу знать, что случилось. Джон, эта девушка ушиблась не во время занятий гимнастикой. Ты это знаешь, и я тоже знаю. Я не собираюсь совать нос в твои дела. Я не являюсь каким-то единоличным гражданским комитетом. Но я как врач должен знать, как дошло до того, что Энн была так грубо избита и оскорблена. Ее повреждения имеют аналог лишь в одном… честно говоря, в садомазохизме.
Я вытаращил на него глаза.
— Вы шутите? Садомазохизм? Вы на самом деле думаете, что Энн Патнем и я…
Доктор Розен побагровел и поднял руки.
— Джон, прошу тебя, не надо объясняться.
— Видимо, я должен, раз дело дошло до того, что вы считаете, что я привязал Энн Патнем к поручням кровати и выхлестал ее бичом.
— Крайне извиняюсь. Я вообще не имел в виду, что… — доктор Розен замолчал, не закончив фразы. — Извиняюсь. Я просто все еще не могу понять, как были нанесены эти травмы. Не сердись. Это было крайне бестактно с моей стороны.
— Было бы конечно еще более бестактно, если бы я ее действительно избил, — заметил я.
— Еще раз извиняюсь. Ты хочешь сейчас к ней зайти? Наверно, процедуры уже кончились.
Доктор Розен вывел меня из кабинета и пошел впереди по коридору. Резиновые подошвы его ботинок поскрипывали на навешенном паркете пола. Он все еще был озабочен. Я видел это по цвету его ушей. Но как я мог убедить его в том, что Энн и я, что мы не резвились в комнате для пыток? Доктор Розен никогда же не поверит, что дух Джейн подвесил Энн в воздухе вверх ногами и издевался над ней с помощью психокинеза.
Энн сидела на белом бамбуковом кресле в углу комнаты и усердно просматривала «Пирамиду за 20000 долларов». Она выглядела бледно и нездорово, ее рука висела на перевязи, глаза были подбиты. Она плотно завернулась в халат, как будто ей было холодно.
— Энн, пришли гости, — заявил доктор Розен.
— Привет, — сказал я. — Как себя чувствуешь?
— Спасибо, лучше, — ответила она и выключила телевизор. — Ночью были кошмары, но мне на ночь кое-что дали.
Доктор Розен оставил нас двоих. Я присел на край постели.
— Я на самом деле из-за тебя чувствую себя виноватым, — сказал я. — Я не должен был приглашать тебя к себе домой.
— Это была моя ошибка, — ответила Энн. — Мне не нужно вмешиваться. Я должна была знать, что Миктантекутли слишком силен для меня.
— Самое важное, что сейчас ты в безопасности.
Энн подняла на меня взгляд. Ее левый глаз сильно кровоточил.
— Но какой ценой? Это самое худшее.
— Никакой цены нет. Я уже раньше раздумывал над такой возможностью.
— Ты на самом деле раздумывал об освобождении Миктантекутли?
— Конечно. Он обещал, что вернет мне жену и сына. Что бы ты сделала на моем месте?
Энн отвернулась. За окном, в свете солнца, с лужайки взлетела птица и устремилась в небо.
— Наверняка бы сделала то же самое, — наконец призналась Энн. — Но теперь у меня все же есть чувство, что ты принял такое решение только из-за меня. Кажется, что мою жизнь продали за жизнь всех этих людей.
— Каких людей?
— Тех, которые умрут, когда Миктантекутли выйдет на свободу.
— Но почему же люди должны умирать из-за освобождения демона, которому больше трехсот лет?
— Миктантекутли намного более стар, — поправила меня Энн. — Он был уже очень стар, когда Дэвид Дарк привез его в Салем. В культуре Ацтеков он известен с незапамятных времен. И он всегда требовал жертв. Он требовал людских сердец, чтобы насытить свой желудок, людских жизней, чтобы насытить свой дух, людской любви, чтобы обогреться. Он паразит, не имеющий никакой цели, кроме продления собственного существования. Ацтеки использовали его для запугивания тех своих соплеменников, которые отказывались платить дань Миктантекутли, богу Солнца. Дэвид же Дарк пытался с его помощью заставить заставить жителей Салема, чтобы они чаще ходили в церковь, и в этом заключалась единственная функция этого демона. Я гарантирую тебе, Джон, что как только Миктантекутли очутится на свободе, то он тут же будет искать следующие жертвы.
— Энн, — мягко запротестовал я. — Сейчас же иные времена. Люди уже не верят в демона. Да и как может Миктантекутли влиять на людей, которые в него не верят?
— Это не имеет значения. Ты же сам не верил, что Джейн может восстать из гроба, пока ты сам не увидел ее, но ведь это не ослабило ее мощи, не так ли?
Я немного помолчал. Потом я посмотрел на Энн и пожал плечами.
— Во всяком случае, уже поздно. Я дал обещание Миктантекутли. Я должен сдержать свое слово. Посмотрим, что из этого произойдет. Я все еще не верю, что нам грозит такая большая опасность.
— Она будет еще больше, чем ты можешь себе вообразить. Как ты думаешь, почему я просила тебя, чтобы ты позволил мне умереть? Моя жизнь — это мелочь в сравнении с тем, что может сделать Миктантекутли.
— Но ведь я же обещал, — напомнил я ей.
— Да, ты обещал. Но что стоит обещание, данное демону? Если бы ты подписал договор с Гитлером или Сталиным и затем нарушил договор, то кто бы мог упрекнуть тебя? Мог бы кто-нибудь сказать, что ты нелоялен и что ты не заслуживаешь доверия?