– Они все республиканцы, и офицеры тоже, – продолжала, злорадствуя, лояльная бадьянка. – Вы никогда не увидите, чтобы офицеры, служащие королеве Англии, занимались подобным. Никогда!
– Нет-нет, не все офицеры-республиканцы такие, Сабби. Я знаю одного, который совсем не такой, да и ты его знаешь.
– Ах, мисс Бланш! Я догадываюсь, о ком вы говорите. Этот молодой джентльмен спас вас, когда вы чуть не упали с трапа парохода. Это правда. Он был храбрым, галантным офицером – Сабби согласна с этим.
– Но он был республиканцем!
– Хорошо, возможно, пусть так. Но он не хотел бы быть ни с республиканцами в Америке, ни с этими французскими хамами. Я слышала, ты говорила, что он выходец из Англии.
note 11 .
– Да, мисс Бланш, это то же самое. На самом деле он мало похож на ирландцев, которых мы видели в западной Индии. Их довольно много было в Бадосе.
– Ты имеешь в виду ирландских чернорабочих, которые были на тяжелых работах? Капитан Майнард – так его зовут, Сабби, – настоящий джентльмен. Конечно, поэтому он совсем на них не похож.
– Конечно. Совсем не похож. Между ними большая разница. Но, мисс Бланш, где же он сейчас? Странно, что мы о нем уже давно ничего не слышали! Как вы думаете, может, он вернулся в Соединенные Штаты?
Этот вопрос задел болезненную тайную струну в груди юной девушки, которая ощутила неприятный трепет. Это было как раз то, чем она жила последние двенадцать месяцев, непрерывно задавая себе этот вопрос. Она не могла знать больше мулатки.
– Вот это я наверняка не могу тебе сказать, Сабби.
Эту фразу она произнесла совершенно спокойно и равнодушно, однако сообразительная служанка знала, что это притворство.
– Очень странно, что он не приехал на встречу с твоим папой в большой дом на Севен Оак. Я видела, что он взял визитную карточку с адресом у твоего отца. Я слышала, как твой папа сказал, что он должен приехать, и как молодой джентльмен согласился. Интересно, почему он не выполнил своего обещания?
Бланш также задавала себе тот же вопрос, хотя и не вслух. Уже долгое время она строила догадки, почему Майнард нарушил свое обещание. Она была бы счастлива увидеть его снова, чтобы еще раз его поблагодарить, не так поспешно, как в последний раз, – за его мужественный, храбрый поступок, спасший ей жизнь.
Ей тогда сказали, что он собирался принять участие в революционной борьбе в некоторых странах. Но она знала, что революции во всех странах были подавлены, и он уже теперь не мог участвовать в них. Возможно, он отправился в Англию или Ирландию. Или он действительно вернулся в Соединенные Штаты? В любом случае, почему он не приехал в Севеноакс Кент? Это ведь всего лишь в часе езды от Лондона!
А, может быть, в пылу своих возвышенных устремлений – военных и политических – он забыл простую девочку, которую спас? Это, должно быть, всего лишь рядовой эпизод его полной приключений жизни, эпизод настолько незначительный, что не мог остаться в его памяти.
Зато она не забыла это, ее переполняло глубокое чувство признательности – романтической благодарности, которая еще более усилилась, ибо она осознала всю бесхитростную незаинтересованность героя в этом поступке.
Возможно, ее спаситель не вернулся только потому, что не желал получить награду. Она была достаточно взрослой, чтобы понимать высоту социального положения своего отца и силу его власти. Обычный авантюрист не замедлил бы воспользоваться таким шансом и извлек бы из всего этого выгоду. Капитан Майнард таким не был.
Она была счастлива, что он оказался джентльменом, но ей было грустно думать о том, что она его больше никогда не увидит.
Такие размышления часто посещали эту прелестную юную девушку. Она думала об этом и сейчас, глядя в сторону Тюильри, в то время как внизу, на тротуаре, происходили описанные столкновения. Мысли ее были устремлены в прошлое: торжественные проводы ее героя на той стороне Атлантики, некоторые эпизоды на пароходе Канард, и из них особенно ярко – момент, когда она висела на веревке над сердитыми бушующими волнами, пока не почувствовала поданную ей сильную руку, спасшую ее от гнева стихии!
Вдруг голос служанки, выдававший ее необычайное волнение, вывел девушку из состояния задумчивости.
– Взгляните! Взгляните туда, мисс Бланш! Эти арабские солдаты ведут арестованного! Смотрите! Они сейчас как раз здесь – прямо под нашим окном. Бедный человек! За что они его арестовали?
Бланш Вернон наклонилась через перила балкона и просмотрела вниз на улицу. Ее взгляд сразу выхватил из толпы группу людей, на которых указывала Сабина.
Полдюжины зуавов, громко беседуя и возбужденно жестикулируя, быстро продвигались по улице – они вели куда-то окруженного ими человека. Он был в гражданской одежде, по стилю которой можно было узнать джентльмена, несмотря на ее довольно помятый вид.
«Какой-то политический преступник!» – подумала дочь дипломата, которая еще не была знакома с событиями последнего времени.
Эта догадка покинула ее еще быстрее, чем появилась, – она быстро осознала истину. Несмотря на растрепанный вид и унизительное положение арестованного, юная девушка узнала в нем своего спасителя – того самого, о ком она думала всего лишь ее несколько мгновений назад!
И он также увидел ее! Он проходил мимо, стараясь держать голову прямо и устремив глаза к небу, чтобы не смотреть на своих тюремщиков; – его взгляд упал на темнокожую женщину в белом тюрбане и юную девушку рядом с ней, сиявшую подобно девственному свету солнца!
У него не было ни времени, чтобы поприветствовать их, ни даже физической возможности, поскольку руки его были в наручниках!
В следующее мгновенье он уже был под балконом, насильно ведомый вперед болтающими друг с другом обезьянами.
Но он все же услышал голос сверху, с балкона – сквозь проклятия и шум конвоиров – мягкий, нежный голос девушки, воскликнувшей:
– Я приду к вам на помощь! Я приду!
ГЛАВА XXXV. У ВОРОТ ТЮРЬМЫ
– Я приду к вам на помощь! Я приду!
Твердо решив осуществить это намерение, Бланш Вернон скользнула обратно в комнату и, поспешно надев плащ и шляпу, направилась к лестнице.
– Остановитесь, мисса, вы не в своем уме! – закричала мулатка, бросившись к двери, чтобы преградить девочке дорогу. – Что скажет ваш папа? Очень опасно выходить на улицу, где полно пьяных и шумных солдат. Христом богом прошу вас, мисс Бланш, не спускайтесь вниз, на улицу!
– Нет никакой опасности. Даже если и было бы, меня это не волнует. Уйди с дороги, Сабби, иначе я попаду туда слишком поздно. Отойди в сторону, я тебе говорю!
– О, масса Фриман! – обратилась Сабина к лакею, который, услышав возбужденные голоса, пришел сюда из вестибюля, где находился. – Вы видите, молодая мисса хочет выйти на улицу, что делать?
– Что случилось, мисс Бланш?
– Ничего, Фриман, ничего такого страшного, о чем говорила Сабби. Я только хотела бы разыскать папу. Так что не мешайте мне!
Слова эти были сказаны характерным властным голосом, которым английские аристократы привыкли отдавать распоряжения и который внушает уважение. И Бланш Вернон, хотя еще только ребенок, уже знала, что ей должны подчиниться.
Прежде чем Фриман успел ответить, она вышла из комнаты и начала спускаться по лестнице.
Сабина бросилась вслед за хозяйкой, хотя уже не для того, чтобы помешать, а только для сопровождения. Сабби не нуждалась в шляпе, белый тюрбан постоянно прикрывал ее кучерявые волосы, дома и на улице.
Фриман, надев свою шляпу, также последовал вслед за ними вниз по лестнице.
Выйдя на улицу, юная девочка, не потеряв ни секунды, пошла быстрым шагом по тротуару, в ту сторону, куда провели арестованного.
Солдаты все еще шли отрядами, а гражданские спешили убраться от них подальше кто куда. Драгуны галопировали по широкому тротуару и по парку Тюильри, в то время как двор за железной оградой был полон людьми в военной форме.
Недалеко отсюда раздавались громкие крики, сопровождаемые боем барабанов и пронзительными звуками труб.
Откуда-то издалека, из района Бульваров, доносился непрерывный грохот, который, как девочка знала, означал стрельбу из мушкетов, перемежающуюся с еще более громкими выстрелами из орудий.
Она не могла предполагать, что все это значит. Солдаты на улицах Парижа и вокруг Тюильри были всегда. Прохождение отрядов с бьющими барабанами и кричащими горнами, а также стрельба из орудий случались довольно часто; почти каждый день были смотры и военные учения.
Сегодня в отличие от прошлых дней солдаты были возбуждены, грубо обращались с прохожими, случайно оказавшимися у них на пути; те в страхе стремились убежать от солдат. Некоторые люди бежали, как будто стремились укрыться в надежном убежище. Юная девочка заметила такое поведение, но не придала этому значения. Она лишь быстро шла в нужном направлении, Сабина сопровождала ее, а Фриман замыкал шествие.
Ее взгляд был устремлен вперед, как будто искал того, кто шел впереди и кого она стремилась догнать. Она рассматривала разношерстную толпу, чтобы разглядеть людей в одежде зуавов.
Но вот громкое восклицание сигнализировало, что зуавы обнаружены. Группу людей в восточной одежде можно было различить примерно в сотне ярдов впереди от нее. В середине их группы шел человек в гражданском костюме, очевидно, ими арестованный. Именно ради него она предприняла эту рискованную прогулку.
Девочка успела заметить, как они внезапно свернули с улицы и провели пленника через ворота, которые охранялись стражей и были окружены толпой таких же солдат-зуавов.
– Месье! – обратилась она к одному из солдат, стоявшему перед воротами, как только подошла к ним. – Почему был арестован этот джентльмен?
Поскольку она сказала эти слова на родном языке солдата, тот без труда ее понял.
– Хо-хо! – сказал он, в шутку отдав ей честь и наклонившись так, что его волосатое лицо почти коснулось ее нежной привлекательной щечки. – Мой белый голубок с золотистой шевелюрой, о каком джентльмене вы говорите?
– О том, которого только что провели сюда.
Она показала на уже закрывшиеся ворота.
– Черт побери! Моя маленькая прелестница! То, что вы сказали, мне ни о чем не говорит. В эти ворота за последние полчаса вошло много людей, и все джентльмены, без сомнения. По крайней мере, леди среди них не было.
– Я имела в виду самого последнего, который сюда вошел. После него больше не было.
– А, последний, самый последний – ну-ка, посмотрим! О, я полагаю, его арестовали по той же причине, что и других.
– За что же, месье?
– Ей-Богу! Я не могу вам сказать, мое светлое солнышко! Почему вы так им интересуетесь? Вы ведь не его сестра, не так ли? Нет, я вижу, что нет, – продолжил солдат, глядя на Сабину и Фримана и проникаясь к девочке б'ольшим почтением при виде лакея в ливрее. – Вы, должно быть, англичанка?
– Да, я из Англии.
– Если вы будете любезны подождать меня несколько мгновений, – сказал зуав, – я зайду вовнутрь и спрошу о нем специально для вас.
– Умоляю вас, сделайте это, месье!
Протиснувшись и став в стороне, – при этом Сабина и Фриман защищали ее от толчеи, —Бланш стала терпеливо дожидаться возвращения солдата.
Тот не обманул ее ожидания и вернулся, хотя и не сумел дать им требуемой информации.
Единственное, что он нашел им сообщить —"молодой человек был арестован за некоторое политическое нарушение – он столкнулся с солдатами, когда они выполняли свой долг".
– Возможно, – добавил он шепотом, – месье был неосторожен. Он, возможно, выкрикивал «Да здравствует Республика!», в то время как сегодня нужно кричать «Да здравствует Император!» Он, кажется, англичанин. Так он что, ваш родственник, мадмуазель?
– О, нет! – ответила юная девочка, торопливо повернулась и ушла, даже не сказав «мерси» человеку, который потратил столько усилий, чтобы оказать ей услугу.
– А теперь, Сабина, давай вернемся домой. А вы, Фриман, бегите в Английское Посольство! Если вы не найдете там папу, разыщите его в другом месте. Обыщите весь Париж, если потребуется. Скажите ему, что он мне срочно нужен – я хочу его видеть. Приведите его ко мне. Дорогой Фриман! Обещайте мне, что вы не будете терять ни минуты! Это тот самый джентльмен, который спас мне жизнь в Ливерпуле! Вы хорошо помните это. Если с ним случилась беда в этом несчастливом городе, – быстро идите и помогите ему, сэр! Вам, возможно, потребуется экипаж. Скажите папе – скажите лорду С… Вы знаете, что сказать. Быстро! Быстро!
Горсть пятифранковых монет, высыпанная в его ладонь, должна была стать достаточным стимулом для лакея, и тот без лишних слов отправился в сторону Английского Посольства.
А его юная хозяйка со служанкой вернулась в свою квартиру – чтобы дожидаться там возвращения отца.
ГЛАВА XXXVI. В ПОСОЛЬСТВЕ
– Корнелия! Так ты найдешь в себе достаточно смелости, чтобы сопровождать меня?
Этот вопрос был адресован Джулией ее кузине после того, как девушки снова оказались в отеле Де Лувр. Они были одни в своей спальне, все еще в шляпах и платках, поскольку только что вернулись с прогулки.
Миссис Гирдвуд, все еще занятая беседой с тремя джентльменами, находилась в гостиной внизу.
– Куда сопровождать? – переспросила Корнелия.
– Как куда? Я удивляюсь тебе, ты еще спрашиваешь! Конечно, к нему!
– Дорогая Джулия! Я конечно, знаю, что ты имеешь в виду. Я и сама уже думала об этом. Но что скажет тётя, если мы будем так рисковать собой? По улицам ходить опасно. Я полагаю, они стреляли в людей, – нет, я уверена, что они стреляли! Ты слышишь – они и теперь стреляют! Кажется, это гул орудий. Да, этот шум очень похож на стрельбу из пушек.
– Не будь трусихой, кузина! Ты помнишь шум морского прибоя у скалистых утесов в Ньюпорте? Разве он тогда испугался и бросил нас, когда нам грозила смертельная опасность? Теперь, возможно, наша очередь спасать его!
– Джулия! Я и не думала оставлять его в беде. Я готова идти с тобой, если мы сможем что-нибудь для него сделать. Что ты предлагаешь?
– Прежде всего, узнать, куда его увели. Я узнаю это очень скоро. Ты видела, как я разговаривала с комиссаром?
– Да, видела. Ты что-то дала ему в руку?
– Пятифранковую монету, – чтобы он проследил за зуавами и выяснил, куда они забрали арестованного. Я обещала ему вдвое больше, когда он вернется и сообщит мне об увиденном. Я уверена, что он скоро будет здесь.
– И что же тогда, Джулия? Что мы сможем сделать?
– Мы сами, собственно, ничего. Я знаю не больше чем ты, что за неприятность случилась у капитана Майнарда с этими парижскими солдатами. Без сомнения, это из-за его республиканских убеждений. Мы уже слышали об этом; будем надеяться, что Бог поможет человеку, который так горячо верит в свои идеи!
– Дорогая Джулия! Ты знаешь, как я разделяю твои чувства!
– Итак, независимо от того, в чем он там провинился, – наш долг сделать для него все, что в наших силах.
– Я знаю это, кузина. Я только хочу спросить, что мы можем сделать?
– Посмотрим. У нас здесь есть Посол. Хотя он не такой человек, на которого можно рассчитывать. К сожалению, Америка посылает в европейские страны людей, которые не являются подлинными представителями нации. Совсем наоборот. Люди третьего разряда, с претензией на внешний блеск, с тем, чтобы их без проблем принимали в королевских дворцах – как будто великой Американской Республике требуются эти претензии и эта дипломатия! Корнелия! Мы теряем время. Человеку, которому мы обе обязаны жизнью, возможно, в этот момент самому угрожает смертельная опасность! Кто знает, куда они его забрали? Наша обязанность навестить его.
– Ты скажешь тёте?
– Нет. Она, я уверена, будет против нашего визита. Возможно, она сделает что-то, чтобы нам помешать. Давай уж мы спустимся вниз и выйдем, ничего ей не говоря. Мы не будем долго отсутствовать. Он ничего не узнает, пока мы не вернемся.
– Но куда ты собираешься идти, Джулия?
– Сначала спустимся и выйдем из гостиницы. Там мы подождем комиссара. Я сказала ему, чтобы он пришел в отель Де Лувр, и я хотела бы встретиться с ним вне гостиницы. Возможно, он уже там и ждет нас. Ну, Корнелия!
Поскольку они все еще были в одежде для прогулок, две леди без всякой задержки, быстро спустились вниз по каменной лестнице отеля Де Лувр и остановились у входа внизу. Им не пришлось потратить время на ожидание: комиссар встретил их, едва они появились, и сообщил им результаты своих наблюдений.
Его расчет был прост. Он выполнил в точности то, за что ему заплатили. Зуавы отвели арестованного на гауптвахту напротив садов Тюильри, там он и будет сидеть. Так предположил комиссар.
Он назвал сумму вознаграждения и получил от леди золотую монету, которую принял без какой-либо сдачи.
– А сейчас займемся этим, – пробормотала Джулия кузине, как только они вышли на улицу и отправились в сторону скромного здания, на двери которого виднелась надпись: «США. ДИПЛОМАТИЧЕСКАЯ МИССИЯ».
Там, так же как и в других местах, все были потрясены ужасными убийствами. Они должны были протискиваться сквозь толпу, состоящую главным образом из их же соотечественников.
Те, проявляя галантность по отношению к женщинам, охотно пропускали их. Да и кто бы отказал таким прекрасным дамам?
Секретарь посольства выслушал их. Он выразил сожаление о том, что Посол сейчас занят.
Но гордая Джулия Гирдвуд не приняла никаких отговорок. Это очень важный вопрос, возможно, вопрос жизни и смерти. Она должна видеть представителя своей страны, и немедленно!
Нет большей силы на свете, чем красота женщины. Секретарь Дипломатической Миссии уступил ей и, несмотря на распоряжения, которые он получил, открыл дверь кабинета и допустил просителей к Послу.
Их история вскоре была выслушана. Человек, который пронес звездно-полосатый флаг через ряд сражений, тот, кто держал этот флаг в тяжелой битве за Чапультепек, держал до тех пор, пока не был сражен выстрелом врага, – этот человек теперь в Париже арестован пьяными солдатами Зуава и жизнь его в опасности!
Такое заявление сделали эти благородные леди американскому Послу.
Даже если бы в роли просителей выступали и не такие прекрасные дамы, этого было вполне достаточно: патриотические чувства гордости и чести страны перевесили бюрократический консерватизм.
Подчинившись порыву этих высоких чувств, Посол приступил к исполнению своего долга.
ГЛАВА XXXVII. СМЕРТЬ НА ВЕРХУ БАРАБАНА
– Я приду к вам на помощь! Я приду!
Сердце арестованного гордо и учащенно билось: он слышал эти добрые слова и видел, кто их произнес. Это возместило ему все те оскорбления, которые он перенёс.
Слова эти продолжали звучать сладкой музыкой в его ушах, когда он вынужден был войти через дверь во двор, окруженный мрачными стенами.
В довершение к этому открылась дверь в помещение, напоминающее тюремную камеру, чтобы принять его вовнутрь.
Его затолкнули туда как неповоротливого быка в загон для скота, – один из тюремщиков дал ему пинка, как только он переступил порог.
У него не было никаких шансов ответить обидчику. Дверь с шумом и проклятиями закрылась за ним, после чего раздался характерный треск щеколды, заперевшей дверь извне.
Внутри камеры было темно; Майнард на мгновение остался стоять на том месте, куда его толкнули.
Однако он не был спокойным и равнодушным. Сердце его было полно негодования, его губы механически предали дикой анафеме эту и все прочие формы деспотизма.
Более чем когда-либо он всем сердцем переживал за судьбу Республики, поскольку он знал, что солдаты, его арестовавшие, не являлись ее гражданами.
Первый раз в своей жизни он ощутил собственное бессилие против режима подавления; и теперь он лучше чем когда-либо осознавал подлинную ненависть Розенвельда к священникам, принцам и королям!
– Вот и пришел здесь конец Республике! – пробормотал он про себя после того, как предал анафеме ее врагов.
– Это действительно так, месье, – послышался голос из глубины камеры. – Это действительно конец. Сегодня, в этот день.
Майнард вздрогнул. Он был уверен, что он здесь один.
– Вы говорите по-французски? – продолжил голос. – Вы англичанин?
– На первый ваш вопрос отвечу – да! На второй – нет! Я ирландец!
– Ирландец? Какая злая судьба забросила вас сюда? Простите, месье! Я спрашиваю вас как товарищ по несчастью, как заключенный заключенного.
Майнард искренне, без утайки рассказал свою историю.
– Ах! Мой друг, – сказал француз, выслушав его. – Ваше дело пустяковое, вам нечего опасаться. Что же касается меня, все обстоит совсем по-иному.
Произнеся это, он тяжело вздохнул.
– Что вы хотите этим сказать? – машинально спросил Майнард. – Вы ведь не совершили преступления, я думаю?
– Совершил! Самое большое преступление – это патриотизм! Я был честен перед моей родиной, я желал ей свободы. Я один из скомпрометированных. Меня зовут Л.
– Л.! – вскричал ирландский американец, узнав имя, широко известное среди борцов за Свободу. – Неужели это возможно? Это вы? Меня зовут Майнард.
– Мой Бог! – воскликнул его французский товарищ по заключению. – Я много слышал о вас. Я вас знаю, сэр!
В темноте эти двое заключили друг друга в объятия, прошептав дорогие сердцу слова: «Да здравствует Республика!»
– Красная и демократическая! – добавил Л.
Майнард, который еще не зашел так далеко в своих мыслях, ничего не сказал на это. Время сейчас было не подходящим, чтобы разделяться и дискутировать о разнице во взглядах.
– Но что вы имели в виду, когда говорили об опасности, которая вам угрожает? – спросил Майнард. – Насколько это серьезно?
– Слышите эти звуки?
Оба замолкли и стояли, прислушиваясь.
– Да. Слышны какие-то звуки а также – выстрелы. Это стрельба из мушкетов. Я также слышу отдаленный гул орудий. Можно предположить, что там идет бойня.
– Так оно и есть! – серьезно отвечал красный Республиканец. – Эта бойня, которая уничтожает нашу свободу. Вы слышите похоронный звон по ней, а также по мне, я в этом не сомневаюсь.
Встревоженный серьезностью слов своего товарища по заключению, Майнард собрался было обратиться к нему за разъяснениями, как вдруг дверь распахнулась, и на пороге показались несколько человек. Это были офицеры в разнообразных униформах – в основном зуавы и Африканские Стрелки.
– Он здесь! – крикнул один из них, тот, в котором Майнард узнал головореза Вирокка.
– Так приведите его! – скомандовал один из стоящих на пороге, с погонами полковника. – Мы займемся его делом без промедления!
Майнард предположил, что речь шла о нем самом. Но он ошибся. Имелся в виду более заметный, чем он, – и более опасный для Империи. Это был Л.
На открытом внутреннем дворе стоял большой барабан, и вокруг него – с полдюжины стульев. На верхней части барабана – чернильница, ручки и бумага. Всё это были атрибуты трибунала.
Однако всё это было не более чем фарсом. Бумага не была отмечена какими бы то ни было записями судебного «процесса». Ручки даже не опускали в чернильницу. Председатель и члены суда, а также судья, адвокат, прокурор и секретарь, – все были полупьяны. Все они жаждали крови, и уже заранее приняли решение, что она будет пролита.
Майнард не был очевидцем собственно процесса. Дверь была закрыта, и он, стоя за нею, мог лишь слушать.
Это продолжалось недолго. Не прошло и десяти минут, как через замочную скважину в камеру ворвалось слово, однозначно возвестившее, что его товарищ по заключению осужден. Это слово было: «Виновен!»
И сопровождалось оно еще более зловещей фразой: «Немедленно расстрелять!»
Были слышны некоторые слова протеста, которые, как было ясно Майнарду, говорил его товарищ-заключенный, и среди них фраза: «Это убийство!»
После этих слов послышались звуки шагов – это были шаги солдат, строящихся в линию.
Затем на некоторое время воцарилась тишина, словно затишье перед бурей.
Продолжалось оно недолго – лишь несколько секунд.
Тишина была нарушена криком, заполнившим все здание «суда», криком, исходившим только от одного человека! Именно этот лозунг более чем когда-либо был способен отстранить королей от тронов, но теперь этот клич был предлогом для того, чтобы установить Империю!
«Да здравствует красная республика!» – таковы были последние слова героя Л., обнажившего свою грудь перед пулями своих убийц!
– Пли! – раздался крик.
Майнард признал голос младшего лейтенанта Вирокка; эхо от стен отразило смертельный треск выстрелов!
Затем было странное ликование по поводу этого подлого убийства. Но внутренний двор тюрьмы был заполнен не менее странными людьми. Больше похожими на злодеев, поскольку они махали своими шапками, крича в ответ на вызов упавшего, предсказавшего падение Франции:
«Да здравствует Император!»
ГЛАВА XXXVIII. ДВА ФЛАГА
Прислушиваясь к происходящиму изнутри камеры, слыша немногое из того, что было сказано, но тем не менее понимая все происходящее, Майнард пришел в ужас.
Человек, которого он только что обнимал, чье имя он давно знал и уважал, – этого человека собирались отправить в мир иной как бешеную собаку!
Он уже начал сомневаться, не кошмарный ли сон все это?
Но он отчетливо слышал крик протеста: «Это убийство!»
Майнард повторил эти слова, ударив пяткой в дверь, надеясь таким образом помешать злодеянию или хотя бы задержать его.
Он продолжал твердить это, вместе с другими фразами протеста, пока его голос не был заглушен взрывом залпа, принесшего смерть осужденному.
Он еще раз произнес эти слова, как только это залпа смолкло, и тишина установилась во внутреннем дворе. Теперь его услышали члены трибунала вне камеры.