Страница:
Съ величайшей аккуратностью вытеревъ вслeдъ за этимъ бумагу, онъ
спряталъ ее снова подъ койку. 247
"Панъ Пернатъ, панъ Пернатъ", не переставая, бормоталъ Лойза, широко
раскрывъ глаза, какъ будто увидалъ передъ собой привидeнiе.
"Сударики знакомы между собой, я замeчаю," сказалъ нечесанный на
характерномъ дiалектe чешскаго вeнца и иронически отвeсилъ мнe поклонъ:
"Разрeшите представиться: моя фамилiя Фоссатка. Черный Фоссатка. -- -- -- За
поджогъ", добавилъ онъ съ гордостью, октавою ниже. Франтъ сплюнулъ на полъ,
презрительно взглянулъ на меня, указалъ пальцемъ на грудь и лаконически
заявилъ:
"За кражу со взломомъ".
Я молчалъ.
"Ну, а вы, графъ, по подозрeнiю въ чемъ?" спросилъ вeнецъ послe минуты
молчанiя.
Я было задумался, но потомъ отвeтилъ спокойно:
"Въ убiйствe съ цeлью ограбленiя".
Оба были до крайности удивлены, -- насмeшливое выраженiе лица смeнилось
выраженiемъ безграничнаго почтенiя, и оба въ одинъ голосъ воскликнули:
"Вотъ это я понимаю".
Увидeвъ, что я не обращаю на нихъ никакого вниманiя, они усeлись въ
уголъ и начали о чемъ-то шептаться.
Неожиданно, причесанный подошелъ ко мнe, пощупалъ мои мускулы, и
покачивая головой, вернулся къ товарищу.
"Вы здeсь по подозрeнiю въ убiйствe Цотмана?" незамeтно спросилъ я
Лойзу.
Онъ кивнулъ головой. "Да, и давно уже".
Снова прошло нeсколько секундъ. 248
Я закрылъ глаза и притворился спящимъ.
"Господинъ Пернатъ. Господинъ Пернатъ!" услыхалъ я вдругъ совсeмъ тихiй
голосъ Лойзы.
"Что?" -- -- Я сдeлалъ видъ, что проснулся.
"Простите, господинъ Пернатъ, простите -- не знаете ли вы, что съ
Розиной? -- Она дома?" бормоталъ бeдный парень. Мнe стало невыразимо жаль
его: онъ смотрeлъ на меня воспаленными глазами и въ отчаянiи ломалъ руки.
"Ей хорошо. Она сейчасъ кельнерша -- въ "Старомъ Бездeльникe", солгалъ
я.
Я замeтилъ, что онъ облегченно вздохнулъ.
-- -- -- -- -- --
Два арестанта молча внесли на доскe кружки съ отваромъ изъ колбасы и
три изъ нихъ оставили въ камерe. Спустя нeсколько часовъ снова загремeли
засовы, и надзиратель повелъ меня къ слeдователю.
У меня дрожали отъ волненiя колeни, когда мы шли вверхъ и внизъ по
безконечнымъ лeстницамъ.
"Какъ вы думаете, могутъ меня еще сегодня отпустить на свободу?" робко
спросилъ я надзирателя.
Я замeтилъ, какъ онъ участливо подавилъ улыбку. "Гмъ. Сегодня? Гмъ --
-- Богъ мой, все вeдь возможно!" --
У меня морозъ пробeжалъ по кожe.
Снова прочелъ я на дверяхъ на бeлой эмалированной дощечкe:
Баронъ Карлъ фонъ-Лейзетретеръ
Судебный слeдователь.
249
Снова пустынная комната и двe конторки на высокихъ ножкахъ. --
Пожилой высокiй господинъ съ сeдыми баками, красными, толстыми губами,
-- въ черномъ длинномъ сюртукe и въ сапогахъ со скрипомъ.
"Вы господинъ Пернатъ?"
"Да".
"Рeзчикъ камей?"
"Да".
"Камера No. 70?"
"Да".
"По подозрeнiю въ убiйствe Цотмана?"
"Позвольте, господинъ слeдователь -- --"
"По подозрeнiю въ убiйствe Цотмана?"
"Вeроятно. Я думаю такъ. Но -- --"
"Сознаетесь?"
"Въ чемъ же мнe сознаваться, господинъ слeдователь, я вeдь ни въ чемъ
не повиненъ!"
"Сознаетесь?"
"Нeтъ".
"Тогда вы будете числиться за слeдователемъ. -- Надзиратель, отведите
его".
"Выслушайте же меня, господинъ слeдователь, я непремeнно долженъ быть
дома сегодня же. У меня важныя дeла -- --"
Позади второй конторки кто-то тихонько хихикнулъ.
Баронъ осклабился. --
"Отведите его, надзиратель".
-- -- -- -- -- --
Проходилъ день за днемъ, смeнялись недeли, а я все еще сидeлъ въ
камерe.
Въ полдень насъ выводили на тюремный дворъ; вмeстe съ другими
слeдственными заключенными 250 и отбывавшими наказанiе парами ходили мы въ
теченiе сорока минутъ по кругу, по мокрой землe.
Разговаривать было запрещено.
Посрединe площадки стояло голое, засыхавшее дерево, въ кору котораго
вросла овальная икона Божiей Матери подъ стекломъ.
Вдоль стeнъ росли чахлые кусты бирючины, съ листьями, почти черными отъ
копоти.
А вокругъ -- рeшетчатыя окна камеръ, изъ нихъ глядeли иногда сeрыя лица
съ безкровными губами.
Потомъ мы вновь возвращались въ свои дыры -- на хлeбъ, воду, отваръ, а
по воскресеньямъ на гнилую чечевицу. Одинъ еще разъ меня снова допрашивали:
Есть ли у меня свидeтели, что "господинъ" Вассертрумъ подарилъ мнe
часы?
"Да: господинъ Шмая Гиллель -- -- то есть -- нeтъ (я вспомнилъ, что его
при этомъ не было) -- -- но вотъ, господинъ Харузекъ, -- нeтъ, и онъ тоже не
былъ при этомъ".
"Такъ, значитъ, нeтъ никого?"
"Нeтъ, никого, господинъ слeдователь".
Снова хихиканье за конторкой и снова:
"Уведите его, надзиратель!" -- -- --
Мое волненiе за Ангелину смeнилось глухой покорностью судьбe: моментъ,
когда я могъ дрожать за нее, давно миновалъ. Либо месть Вассертрума уже
осуществилась, либо же вмeшался Харузекъ, -- успокаивалъ я себя.
Но заботы о Мирiамъ доводили меня до сумасшествiя!
Я представлялъ себe, какъ она каждую минуту ждетъ повторенiя чуда, --
какъ по утрамъ выбeгаетъ 251 къ булочнику и трепетными руками ощупываетъ
хлeбъ, -- какъ, быть можетъ, волнуется за меня.
По ночамъ я иногда просыпался, влeзалъ на полку, смотрeлъ на мeдный
кругъ башенныхъ часовъ и страстно мечталъ, чтобы мысли мои дошли до Гиллеля
и посовeтовали ему помочь Мирiамъ и избавить ее отъ мучительнаго ожиданiя
чуда. Потомъ я снова бросался на свой тюфякъ и старался не дышать, -- чтобы
вызвать передъ собой образъ своего двойника и послать его къ ней въ
утeшенiе.
Однажды онъ появился у моего изголовья съ надписью "Хабратъ Цере Ауръ
Бохеръ" на груди, -- я едва не вскрикнулъ отъ радости, что все теперь
пойдетъ хорошо, -- но онъ ужъ исчезъ -- я не успeлъ ему даже дать приказанiе
отправиться къ Мирiамъ.
Неужели я такъ и не получу вeсточки отъ друзей?
Развe запрещено писать сюда письма? -- спросилъ я своихъ товарищей но
камерe. Они не имeли понятiя.
Они никогда писемъ не получали, -- впрочемъ, имъ и писать то вeдь
некому, -- отвeчали они.
Надзиратель обeщалъ мнe при случаe справиться.
Я обгрызъ себe всe ногти; волосы мои спутались, -- здeсь не полагалось
ни ножницъ, ни гребенки, ни щетки.
Не давали и воды для умыванья.
Меня почти все время тошнило, потому что въ отваръ клали соду вмeсто
соли -- тюремное правило: "для предупрежденiя развитiя полового влеченiя".
252
Время тянулось въ сeромъ, страшномъ однообразiи.
Вращалось въ кругe, точно колесо пытки.
По временамъ -- никто не обращалъ на это вниманiя -- кто-нибудь изъ
насъ вскакивалъ и часами бeгалъ взадъ и впередъ, какъ затравленный звeрь, --
-- но потомъ снова безпомощно опускался на нары и снова принимался съ тупымъ
видомъ ждать -- ждать -- и ждать.
Когда наступалъ вечеръ, клопы, точно муравьи, покрывали всe стeны, -- я
положительно недоумeвалъ, почему же привратникъ съ шашкой и въ подштанникахъ
такъ добросовeстно допытывался, нeтъ ли у меня насeкомыхъ.
Быть можетъ, боялись, что произойдетъ скрещенiе различныхъ породъ
насeкомыхъ?
По средамъ утромъ показывалась обычно фигура тюремнаго врача, доктора
Розенблата, съ головой, какъ у свиньи, въ шляпe съ большими полями и въ
широкихъ брюкахъ. Онъ освeдомлялся, всe ли въ добромъ здоровьи.
Когда кто-нибудь жаловался -- безразлично, на что -- онъ прописывалъ
цинковую мазь для втиранiя.
Однажды явился вмeстe съ нимъ предсeдатель суда, -- высокiй,
раздушенный "представитель высшаго общества" съ печатью всeхъ
отвратительныхъ пороковъ на лбу, -- и осмотрeлъ, все ли въ порядкe: "не
повeсился ли кто-нибудь", какъ выразился причесанный арестантъ.
Я подошелъ къ нему, чтобы изложить свою просьбу. Но онъ спрятался
сейчасъ же за надзирателя и выхватилъ револьверъ. "Что ему надо?" закричалъ
онъ. 253
Нeтъ ли для меня писемъ, освeдомился я вeжливо. Вмeсто отвeта докторъ
Розенблатъ толкнулъ меня въ грудь и сейчасъ же отскочилъ. Поспeшилъ скрыться
и предсeдатель. Только въ окошко камеры онъ крикнулъ, чтобы я лучше сознался
въ убiйствe. А до того никакихъ писемъ мнe не видать.
-- -- -- -- -- --
Я давно ужъ успeлъ привыкнуть и къ скверному воздуху и къ жарe. Меня
постоянно знобило. Даже, когда было солнце.
Изъ бывшихъ въ камерe арестантовъ двое уже нeсколько разъ смeнились, но
я не обращалъ на это вниманiя. Въ камеру приводили то карманниковъ или
грабителей, то фальшивомонетчиковъ, то укрывателей краденнаго.
Что переживалось вчера, то забывалось сегодня.
Передъ заботами о Мирiамъ тускнeли всe внeшнiя событiя.
Только одно изъ нихъ запечатлeлось въ моей памяти -- и потомъ часто
являлось во снe.
Я стоялъ однажды на полкe, устремивъ взглядъ на небо, какъ вдругъ
почувствовалъ, что что-то острое укололо меня въ ногу. Я осмотрeлъ брюки и
нашелъ свой напильникъ, -- онъ, очевидно, проскользнулъ черезъ карманъ между
матерiей и подкладкой. Навeрное, онъ былъ тамъ давно, иначе его замeтилъ бы
привратникъ при обыскe.
Я вынулъ его и небрежно кинулъ на тюфякъ. Когда я спустился внизъ, онъ
ужъ исчезъ. Я нисколько не сомнeвался, что его взялъ Лойза. Черезъ нeсколько
дней его увели изъ камеры и помeстили этажомъ ниже. 254
Не полагается, чтобы двое подслeдственныхъ, обвиняемыхъ въ одномъ
преступленiи, сидeли въ камерe вмeстe, -- объяснилъ мнe надзиратель.
Я отъ всей души пожелалъ бeдному парню выйти на свободу при помощи моей
пилки. 255
--------
На мой вопросъ, какое сегодня число -- солнце палило, какъ лeтомъ, а на
мертвомъ деревe на дворe появилось нeсколько почекъ, -- надзиратель сперва
промолчалъ, но потомъ все же шепнулъ, что уже 15 мая. Въ сущности, онъ не
имeетъ права говорить, -- съ арестантами запрещено разговаривать, -- въ
особенности нельзя говорить съ тeми, кто еще не сознался.
Значитъ, я въ тюрьмe уже цeлыхъ три мeсяца, и все еще никакого извeстiя
оттуда.
По вечерамъ въ окно, остававшееся открытымъ въ эти теплые дни,
доносились тихiе звуки рояля.
Одинъ изъ арестантовъ сказалъ мнe, что это играетъ внизу дочь
привратника.
Дни и ночи я грезилъ о Мирiамъ.
Хорошо ли ей?
Временами я себя утeшалъ: мнe казалось, будто мысли мои проникаютъ къ
ней, сторожатъ ея сонъ и съ нeжною лаской кладутъ ей руку на лобъ.
Потомъ снова въ минуты отчаянiя, когда моихъ товарищей по камерe одного
за другимъ уводили на допросъ, -- всeхъ, кромe меня, -- меня охватывалъ
вдругъ смутный страхъ, что, можетъ быть, Мирiамъ уже давно умерла.
Я допытывался тогда у судьбы, жива ли она или нeтъ, больна или здорова,
-- я гадалъ на 256 пучкe соломы, которую вытаскивалъ у себя изъ тюфяка.
Но почти всякiй разъ выходилъ неблагопрiятный отвeтъ. Я старался тогда
проникнуть взглядомъ въ будущее, -- старался перехитрить свою душу,
скрывавшую отъ меня эту тайну, вопросомъ, на первый взглядъ постороннимъ:
настанетъ ли для меня еще когда-нибудь день, когда я снова буду веселъ и
снова буду смeяться?
Оракулъ всегда въ этихъ случаяхъ отвeчалъ утвердительно, и ненадолго я
становился довольнымъ и счастливымъ.
Подобно тому, какъ незримо растетъ и даетъ побeги растенiе, такъ и во
мнe зародилась мало-помалу необъяснимая, глубокая любовь къ Мирiамъ, -- я не
понималъ, какимъ образомъ могъ я такъ часто сидeть у нея, говорить съ ней и
не чувствовать этого.
Жгучее желанiе, чтобы и она думала обо мнe съ тeмъ же чувствомъ, часто
превращалось въ эти минуты въ твердую увeренность: заслышавъ въ корридорe
шаги, я испытывалъ почти страхъ, что меня могутъ выпустить на свободу, и
грезы мои разсыпятся въ прахъ отъ грубой дeйствительности внeшняго мiра.
Мой слухъ настолько обострился за долгое время тюрьмы, что я улавливалъ
малeйшiй шорохъ.
Каждый вечеръ я слышалъ вдали стукъ экипажа и ломалъ себe голову, кто
можетъ въ немъ eхать.
Было что-то странное въ мысли, что есть еще люди, которые могутъ дeлать
все, что имъ хочется, -- могутъ свободно передвигаться, куда имъ угодно, не
испытывая при этомъ чувства неописуемой радости. 257
Что и меня когда-нибудь ждетъ это счастье, что и я сумeю когда-нибудь
свободно ходить по улицамъ, залитымъ солнцемъ, -- этого я никакъ не могъ
себe представить.
День, когда я держалъ въ своихъ объятiяхъ Ангелину, казался мнe
невeроятно далекимъ, -- я думалъ о немъ съ той легкой грустью, какая
охватываетъ человeка, когда онъ раскрываетъ книгу и находитъ въ ней увядшiе
цвeты, которые носила когда-то возлюбленная его юныхъ дней.
Сидятъ ли все еще каждый вечеръ Цвакъ съ Фрисландеромъ и Прокопомъ въ
"Бездeльникe", -- смущаютъ ли они все еще добродeтельную дeву Евлалiю?
Нeтъ, сейчасъ уже май: -- въ это время Цвакъ отправляется со своимъ
театромъ марiонетокъ въ глухую провинцiю и на лужайкахъ разыгрываетъ "Синюю
Бороду".
-- -- -- -- -- --
Я былъ одинъ въ камерe, -- поджигателя Фоссатку, единственнаго моего
сожителя за эту недeлю, увели часа два тому назадъ на допросъ къ
слeдователю.
Какъ невeроятно долго его сегодня допрашиваютъ.
Но вотъ. Желeзный засовъ загремeлъ у двери. Сiяя отъ радости, Фоссатка
ворвался въ камеру, кинулъ на койку узелокъ съ платьемъ и началъ быстро
переодeваться, съ проклятiемъ скидывая съ себя арестантскiй халатъ.
"Не удалось имъ меня уличить. -- Поджогъ! -- Какъ бы не такъ! Чернаго
Фоссатку не такъ-то легко поймать. -- Я имъ сказалъ, что все это вeтеръ. И
крeпко стоялъ на своемъ. Пусть они 258 ловятъ теперь -- -- этотъ вeтеръ. Ну,
а пока честь имeю. Увидимся еще. У Лойзичека".
Онъ поднялъ руки и началъ отплясывать. "Мой май -- -- веселый мeсяцъ
май". -- Онъ нахлобучилъ на голову жесткую шляпу съ маленькимъ синимъ
перомъ. -- "Да, графъ, вамъ будетъ интересно узнать. Вашъ прiятель Лойза
сбeжалъ! -- Я сейчасъ какъ разъ объ этомъ узналъ. Еще въ прошломъ мeсяцe --
ужъ и слeдъ простылъ -- поминай, какъ звали".
"Напильникъ", подумалъ я и улыбнулся.
"Постарайтесь и вы, графъ, поскорeе выйти на волю", -- поджигатель
по-товарищески протянулъ мнe руку. "Если вамъ когда нужны будутъ деньги,
спросите у Лойзичека про чернаго Фоссатку. Каждая дeвочка тамъ меня знаетъ.
Ну-съ. Честь имeю, графъ. Очень прiятно было познакомиться".
Онъ стоялъ еще на порогe, когда надзиратель ввелъ въ камеру новаго
заключеннаго.
Я съ перваго взгляда узналъ въ немъ оборванца въ солдатской фуражкe,
который стоялъ однажды, пережидая дождь, рядомъ со мной подъ воротами дома
на Ганпасгассе. Какой прiятный сюрпризъ! Можетъ быть, ему извeстно случайно
что-нибудь про Цвака, про Гиллеля и про всeхъ остальныхъ?
Я сталъ его было разспрашивать, но, къ великому моему удивленiю, онъ съ
таинственнымъ видомъ приложилъ палецъ ко рту и подалъ мнe знакъ, чтобы я
замолчалъ.
Оживился онъ лишь, когда привратникъ заперъ снаружи дверь и шаги его
замерли въ корридорe.
У меня отъ волненiя забилось сердце. 259
Что это значитъ?
Развe онъ меня знаетъ? И вообще что ему нужно?
Онъ первымъ дeломъ усeлся и снялъ лeвый сапогъ.
Потомъ вытащилъ зубами затычку изъ каблука, вынулъ изъ образовавшагося
отверстiя кусочекъ согнутаго желeза, оторвалъ слегка прикрeпленную подошву и
съ гордымъ видомъ подалъ мнe то и другое.
Все это онъ продeлалъ съ быстротой молнiи, не обращая ни малeйшаго
вниманiя на мои взволнованные разспросы.
"Вотъ вамъ. И еще поклонъ отъ господина Харузека".
Я былъ такъ ошеломленъ, что не могъ произнести ни слова.
"Этимъ желeзомъ вскройте ночью подошву. Или вообще, когда никто не
увидитъ. Она пустая внутри", -- объяснилъ мнe съ важнымъ видомъ оборванецъ,
-- "тамъ вамъ письмецо отъ господина Харузека".
Я былъ въ такомъ восторгe, что бросился ему на шею; изъ глазъ у меня
брызнули слезы.
Онъ мягко отстранился и сказалъ наставительнымъ тономъ:
"Возьмите себя въ руки, господинъ Пернатъ. Намъ нельзя терять ни
минуты. Вeдь, чего добраго, они сейчасъ же замeтятъ, что я не въ той камерe.
Мы съ Францлемъ обмeнялись у привратника номерами".
Я скорчилъ, должно быть, очень глупую физiономiю, потому что онъ
тотчасъ же добавилъ:
"Если вы и этого не понимаете, Богъ съ вами. Словомъ, я тутъ -- и
баста!" 260
"Скажите же", перебилъ я его, "скажите же, господинъ -- господинъ --
--"
"Венцель", -- помогъ мнe оборванецъ, "меня зовутъ Венцель".
"Скажите же, Венцель, что съ архиварiусомъ Гиллелемъ и какъ поживаетъ
его дочь?"
"Некогда мнe разговаривать", нетерпeливо прервалъ меня Венцель. "Меня
могутъ вeдь каждую минуту выставить. -- Ну-съ, такъ вотъ: я попалъ сюда,
потому что нарочно сознался въ ограбленiи -- --"
"Неужели же спецiально ради меня, чтобъ попасть ко мнe, вы совершили
ограбленiе, Венцель?" спросилъ я взволнованно.
Оборванецъ презрительно покачалъ головой:
"Если бы я дeйствительно совершилъ ограбленiе, не сталъ же бы я
сознаваться. Что я дуракъ, что-ли?"
Мало-помалу я понялъ: -- добрый парень пошелъ на хитрость, чтобы
доставить мнe въ тюрьму письмо отъ Харузека.
"Ну-съ! Такъ прежде всего" -- онъ принялъ опять важный видъ -- "я васъ
долженъ научить эпилепсiи".
"Чему?"
"Эпилепсiи! Смотрите хорошенько и примeчайте. Вотъ: сперва надо набрать
слюны"; -- онъ надулъ щеки и сталъ ими двигать, какъ будто полоща ротъ, --
"потомъ, чтобы появилась пeна у рта, вотъ такъ": -- онъ продeлалъ и это --
естественно, до тошноты. -- "Потомъ надо вывернуть пальцы, потомъ вытаращить
глаза" -- онъ скосилъ зрачки -- "а затeмъ уже -- это немного труднeе --
нужно какъ слeдуетъ закричать. 261 Ну, вотъ такъ: бе--бе--бе и сейчасъ же
упасть". -- Онъ съ грохотомъ растянулся на полу, -- быстро вскочилъ опять и
добавилъ:
"Это и есть настоящая эпилепсiя, какъ насъ училъ въ "батальонe" докторъ
Гульбертъ -- царство ему небесное".
"Да, да, очень похоже", согласился я, "но къ чему все это?"
"Чтобы скорeе выбраться изъ камеры!" объяснилъ мнe Венцель. "Вeдь
докторъ Розенблатъ набитый дуракъ! Человeкъ ужъ безъ головы, а онъ твердитъ
все свое, да свое: здоровъ и здоровъ. Онъ признаетъ одну эпилепсiю. Кто
умeетъ какъ слeдуетъ, тому нетрудно попасть въ больницу. -- -- А оттуда
убeжать ничего не стоитъ! "-- онъ заговорилъ таинственнымъ тономъ --
"рeшетка въ больничной камерe перепилена и только сверху слегка заклеена.
Это тоже наша батальонная тайна! -- Вы тогда по ночамъ хорошенько смотрите,
-- какъ только замeтите передъ окномъ петлю веревки, такъ сейчасъ же
потихоньку выньте рeшетку, чтобъ никто не проснулся, надeньте петлю подъ
мышки, -- а мы ужъ васъ втянемъ на крышу, а оттуда прямо на улицу. Поняли?"
"Зачeмъ же мнe бeжать изъ тюрьмы?" вставилъ я робко. "Вeдь я же ни въ
чемъ не виновенъ".
"Виновенъ ли, не виновенъ, а бeжать все-таки нужно", отвeтилъ Венцель и
вытаращилъ отъ изумленiя глаза.
Мнe пришлось пустить въ ходъ все свое краснорeчiе, чтобы опровергнуть
его смeлый планъ, принятый, по его словамъ, по рeшенiю "батальона". 262
Онъ никакъ не могъ понять, какъ это я отказываюсь отъ "милости Божьей"
и хочу лучше выждать, пока меня попросту выпустятъ изъ тюрьмы.
"Во всякомъ случаe я отъ всей души благодаренъ и вамъ и вашимъ
товарищамъ", сказалъ я растроганно и пожалъ ему руку. "Какъ только минуютъ
для меня тяжелыя времена, я первымъ же дeломъ отблагодарю васъ".
"Не за что", дружески отклонилъ мою благодарность Венцель. "Если
поставите намъ пару пива, скажемъ спасибо, а больше ничего намъ не нужно.
Панъ Харузекъ -- сейчасъ казначей у насъ въ батальонe. Онъ намъ
разсказывалъ, что вы тайный благодeтель. Что ему передать, когда я черезъ
пару деньковъ выйду отсюда?"
Я обрадовался: "Пожалуйста, попросите его сходить къ Гиллелю и передать
ему, что я очень безпокоюсь о здоровьи его дочери, Мирiамъ. Пусть господинъ
Гиллель получше за ней смотритъ. Вы запомните фамилiю? Гиллель?"
"Гиррель?"
"Нeтъ, Гиллель".
"Гиллеръ?"
"Да, нeтъ же: Гилл--ель".
Венцель чуть не сломалъ себe языкъ, стараясь произнести эту трудную для
чеха фамилiю, но въ концe концовъ, скорчивъ гримасу, все же осилилъ.
"И еще одно: пусть господинъ Харузекъ -- я его очень объ этомъ прошу --
пусть онъ, насколько можетъ, позаботится о "важной дамe" -- онъ ужъ пойметъ,
о комъ я.говорю".
"Вы говорите, должно быть, о барынe, у которой была интрижка съ нeмцемъ
-- какъ его? 263 -- съ докторомъ Саполи? -- Ну, такъ она уже развелась и
уeхала и съ Саполи и съ ребенкомъ".
"Вы навeрное знаете?"
Я чувствовалъ, что мой голосъ дрожитъ. Какъ ни обрадовался я за
Ангелину, -- все-таки у меня сжалось болeзненно сердце.
Сколько заботъ я пережилъ изъ-за нея, а теперь -- -- теперь она
попросту меня забыла.
Быть можетъ, она повeрила, что я дeйствительно убилъ Цотмана?
Меня охватило чувство горькой обиды.
Съ чуткостью, характерной для всeхъ бывшихъ людей по отношенiю ко
всему, что касается любви, оборванецъ понялъ, повидимому, мое состоянiе,
отвернулся и ничего не отвeтилъ.
"Можетъ быть, вамъ извeстно, какъ поживаетъ дочь господина Гиллеля,
Мирiамъ? Вы ее знаете?" спросилъ я взволнованно.
"Мирiамъ? Мирiамъ?" -- Венцель задумался и наморщилъ лобъ. -- "Мирiамъ?
-- Она бываетъ по ночамъ у Лойзичека?"
Я улыбнулся невольно. "Нeтъ. Нeтъ".
"Значитъ, такой не знаю", сухо отвeтилъ Венцель.
Мы помолчали немного.
Можетъ быть, о ней есть что-нибудь въ письмe, надeялся я.
"Что Вассертрумъ отправился на тотъ свeтъ", заговорилъ вдругъ опять
Венцель, "вы уже, должно быть, слыхали?"
Я вздрогнулъ отъ ужаса.
"Ну, да". -- Венцель показалъ рукой на горло. "Тю -- -- тю! И никакихъ!
Ну, и ужасъ же былъ это! Онъ два дня не показывался, лавку 264 взломали --
я, конечно, сунулся чуть ли не первый -- какъ же иначе? -- Вассертрумъ
сидeлъ на своемъ паршивомъ креслe, -- грудь вся въ крови, -- а глаза, какъ
стеклянные -- -- -- Знаете, я ужъ видалъ виды, а и у меня такъ помутилось въ
глазахъ, что я чуть не упалъ. Только самъ сталъ себя уговаривать: Венцель,
чего тебe волноваться, вeдь это всего навсего мертвый еврей. -- У него въ
горлe торчалъ напильникъ, -- а въ лавкe все было вверхъ дномъ перевернуто.
-- Убили и ограбили".
"Напильникъ! Напильникъ!" Я чувствовалъ, какъ отъ ужаса у меня стынетъ
кровь. Напильникъ! Такъ, значитъ, онъ все-таки нашелъ себe примeненiе.
"Я-то знаю, кто это сдeлалъ", шопотомъ сказалъ Венцель черезъ минуту.
"Никто другой, скажу я вамъ, какъ рябой Лойза. -- Я нашелъ въ лавкe на полу
его ножъ и поскорeй сунулъ въ карманъ, чтобы не замeтила полицiя. Онъ
пробрался въ лавку подземнымъ ходомъ -- -- --"
Венцель неожиданно прервалъ свою рeчь, напряженно прислушался, потомъ
бросился на нары и отчаянно захрапeлъ.
Спустя мгновенiе загремeлъ въ двери засовъ: въ камеру вошелъ
надзиратель и подозрительно уставился на меня.
Я принялъ самый безучастный видъ, а Венцеля нельзя было добудиться.
Наконецъ, послe здоровыхъ пинковъ онъ проснулся, поднялся зeвая и, еле
очнувшись отъ сна, пошелъ слeдомъ за надзирателемъ.
-- -- -- -- -- --
-- -- -- -- -- --
265
Дрожа отъ волненiя, развернулъ я письмо Харузека и началъ читать:
"12 мая.
Мой дорогой бeдный другъ и благодeтель! Недeлю за недeлей ждалъ я, что
васъ, наконецъ, выпустятъ на свободу, -- но тщетно. Я предпринималъ
всевозможные шаги, чтобы собрать матерiалъ, доказывающiй Вашу невиновность,
но ничего подeлать не могъ.
Обращался я и къ слeдователю съ просьбой ускорить Ваше дeло, но всякiй
разъ онъ отвeчалъ мнe, что это зависитъ не отъ него, -- это компетенцiя не
его, а прокуратуры.
Канцелярская волокита!
Только сегодня, часъ тому назадъ, мнe удалось сдeлать кое-что, и я
твердо разсчитываю на успeхъ. Я узналъ, что Вассертруму золотые часы продалъ
Яромиръ. Онъ нашелъ ихъ у своего брата Лойзы въ постели послe его ареста.
У "Лойзичека" -- тамъ, Вы знаете, бываютъ и сыщики -- распространился
слухъ, что у Васъ, въ качествe вещественнаго доказательства, были найдены
часы убитаго Цотмана, трупъ котораго, между прочимъ, до сихъ поръ не
найденъ. Остальное мнe стало ясно, конечно: Вассертрумъ и такъ далeе.
Я сейчасъ же разыскалъ Яромира, далъ ему 1000 флориновъ -- --" Я
спряталъ ее снова подъ койку. 247
"Панъ Пернатъ, панъ Пернатъ", не переставая, бормоталъ Лойза, широко
раскрывъ глаза, какъ будто увидалъ передъ собой привидeнiе.
"Сударики знакомы между собой, я замeчаю," сказалъ нечесанный на
характерномъ дiалектe чешскаго вeнца и иронически отвeсилъ мнe поклонъ:
"Разрeшите представиться: моя фамилiя Фоссатка. Черный Фоссатка. -- -- -- За
поджогъ", добавилъ онъ съ гордостью, октавою ниже. Франтъ сплюнулъ на полъ,
презрительно взглянулъ на меня, указалъ пальцемъ на грудь и лаконически
заявилъ:
"За кражу со взломомъ".
Я молчалъ.
"Ну, а вы, графъ, по подозрeнiю въ чемъ?" спросилъ вeнецъ послe минуты
молчанiя.
Я было задумался, но потомъ отвeтилъ спокойно:
"Въ убiйствe съ цeлью ограбленiя".
Оба были до крайности удивлены, -- насмeшливое выраженiе лица смeнилось
выраженiемъ безграничнаго почтенiя, и оба въ одинъ голосъ воскликнули:
"Вотъ это я понимаю".
Увидeвъ, что я не обращаю на нихъ никакого вниманiя, они усeлись въ
уголъ и начали о чемъ-то шептаться.
Неожиданно, причесанный подошелъ ко мнe, пощупалъ мои мускулы, и
покачивая головой, вернулся къ товарищу.
"Вы здeсь по подозрeнiю въ убiйствe Цотмана?" незамeтно спросилъ я
Лойзу.
Онъ кивнулъ головой. "Да, и давно уже".
Снова прошло нeсколько секундъ. 248
Я закрылъ глаза и притворился спящимъ.
"Господинъ Пернатъ. Господинъ Пернатъ!" услыхалъ я вдругъ совсeмъ тихiй
голосъ Лойзы.
"Что?" -- -- Я сдeлалъ видъ, что проснулся.
"Простите, господинъ Пернатъ, простите -- не знаете ли вы, что съ
Розиной? -- Она дома?" бормоталъ бeдный парень. Мнe стало невыразимо жаль
его: онъ смотрeлъ на меня воспаленными глазами и въ отчаянiи ломалъ руки.
"Ей хорошо. Она сейчасъ кельнерша -- въ "Старомъ Бездeльникe", солгалъ
я.
Я замeтилъ, что онъ облегченно вздохнулъ.
-- -- -- -- -- --
Два арестанта молча внесли на доскe кружки съ отваромъ изъ колбасы и
три изъ нихъ оставили въ камерe. Спустя нeсколько часовъ снова загремeли
засовы, и надзиратель повелъ меня къ слeдователю.
У меня дрожали отъ волненiя колeни, когда мы шли вверхъ и внизъ по
безконечнымъ лeстницамъ.
"Какъ вы думаете, могутъ меня еще сегодня отпустить на свободу?" робко
спросилъ я надзирателя.
Я замeтилъ, какъ онъ участливо подавилъ улыбку. "Гмъ. Сегодня? Гмъ --
-- Богъ мой, все вeдь возможно!" --
У меня морозъ пробeжалъ по кожe.
Снова прочелъ я на дверяхъ на бeлой эмалированной дощечкe:
Баронъ Карлъ фонъ-Лейзетретеръ
Судебный слeдователь.
249
Снова пустынная комната и двe конторки на высокихъ ножкахъ. --
Пожилой высокiй господинъ съ сeдыми баками, красными, толстыми губами,
-- въ черномъ длинномъ сюртукe и въ сапогахъ со скрипомъ.
"Вы господинъ Пернатъ?"
"Да".
"Рeзчикъ камей?"
"Да".
"Камера No. 70?"
"Да".
"По подозрeнiю въ убiйствe Цотмана?"
"Позвольте, господинъ слeдователь -- --"
"По подозрeнiю въ убiйствe Цотмана?"
"Вeроятно. Я думаю такъ. Но -- --"
"Сознаетесь?"
"Въ чемъ же мнe сознаваться, господинъ слeдователь, я вeдь ни въ чемъ
не повиненъ!"
"Сознаетесь?"
"Нeтъ".
"Тогда вы будете числиться за слeдователемъ. -- Надзиратель, отведите
его".
"Выслушайте же меня, господинъ слeдователь, я непремeнно долженъ быть
дома сегодня же. У меня важныя дeла -- --"
Позади второй конторки кто-то тихонько хихикнулъ.
Баронъ осклабился. --
"Отведите его, надзиратель".
-- -- -- -- -- --
Проходилъ день за днемъ, смeнялись недeли, а я все еще сидeлъ въ
камерe.
Въ полдень насъ выводили на тюремный дворъ; вмeстe съ другими
слeдственными заключенными 250 и отбывавшими наказанiе парами ходили мы въ
теченiе сорока минутъ по кругу, по мокрой землe.
Разговаривать было запрещено.
Посрединe площадки стояло голое, засыхавшее дерево, въ кору котораго
вросла овальная икона Божiей Матери подъ стекломъ.
Вдоль стeнъ росли чахлые кусты бирючины, съ листьями, почти черными отъ
копоти.
А вокругъ -- рeшетчатыя окна камеръ, изъ нихъ глядeли иногда сeрыя лица
съ безкровными губами.
Потомъ мы вновь возвращались въ свои дыры -- на хлeбъ, воду, отваръ, а
по воскресеньямъ на гнилую чечевицу. Одинъ еще разъ меня снова допрашивали:
Есть ли у меня свидeтели, что "господинъ" Вассертрумъ подарилъ мнe
часы?
"Да: господинъ Шмая Гиллель -- -- то есть -- нeтъ (я вспомнилъ, что его
при этомъ не было) -- -- но вотъ, господинъ Харузекъ, -- нeтъ, и онъ тоже не
былъ при этомъ".
"Такъ, значитъ, нeтъ никого?"
"Нeтъ, никого, господинъ слeдователь".
Снова хихиканье за конторкой и снова:
"Уведите его, надзиратель!" -- -- --
Мое волненiе за Ангелину смeнилось глухой покорностью судьбe: моментъ,
когда я могъ дрожать за нее, давно миновалъ. Либо месть Вассертрума уже
осуществилась, либо же вмeшался Харузекъ, -- успокаивалъ я себя.
Но заботы о Мирiамъ доводили меня до сумасшествiя!
Я представлялъ себe, какъ она каждую минуту ждетъ повторенiя чуда, --
какъ по утрамъ выбeгаетъ 251 къ булочнику и трепетными руками ощупываетъ
хлeбъ, -- какъ, быть можетъ, волнуется за меня.
По ночамъ я иногда просыпался, влeзалъ на полку, смотрeлъ на мeдный
кругъ башенныхъ часовъ и страстно мечталъ, чтобы мысли мои дошли до Гиллеля
и посовeтовали ему помочь Мирiамъ и избавить ее отъ мучительнаго ожиданiя
чуда. Потомъ я снова бросался на свой тюфякъ и старался не дышать, -- чтобы
вызвать передъ собой образъ своего двойника и послать его къ ней въ
утeшенiе.
Однажды онъ появился у моего изголовья съ надписью "Хабратъ Цере Ауръ
Бохеръ" на груди, -- я едва не вскрикнулъ отъ радости, что все теперь
пойдетъ хорошо, -- но онъ ужъ исчезъ -- я не успeлъ ему даже дать приказанiе
отправиться къ Мирiамъ.
Неужели я такъ и не получу вeсточки отъ друзей?
Развe запрещено писать сюда письма? -- спросилъ я своихъ товарищей но
камерe. Они не имeли понятiя.
Они никогда писемъ не получали, -- впрочемъ, имъ и писать то вeдь
некому, -- отвeчали они.
Надзиратель обeщалъ мнe при случаe справиться.
Я обгрызъ себe всe ногти; волосы мои спутались, -- здeсь не полагалось
ни ножницъ, ни гребенки, ни щетки.
Не давали и воды для умыванья.
Меня почти все время тошнило, потому что въ отваръ клали соду вмeсто
соли -- тюремное правило: "для предупрежденiя развитiя полового влеченiя".
252
Время тянулось въ сeромъ, страшномъ однообразiи.
Вращалось въ кругe, точно колесо пытки.
По временамъ -- никто не обращалъ на это вниманiя -- кто-нибудь изъ
насъ вскакивалъ и часами бeгалъ взадъ и впередъ, какъ затравленный звeрь, --
-- но потомъ снова безпомощно опускался на нары и снова принимался съ тупымъ
видомъ ждать -- ждать -- и ждать.
Когда наступалъ вечеръ, клопы, точно муравьи, покрывали всe стeны, -- я
положительно недоумeвалъ, почему же привратникъ съ шашкой и въ подштанникахъ
такъ добросовeстно допытывался, нeтъ ли у меня насeкомыхъ.
Быть можетъ, боялись, что произойдетъ скрещенiе различныхъ породъ
насeкомыхъ?
По средамъ утромъ показывалась обычно фигура тюремнаго врача, доктора
Розенблата, съ головой, какъ у свиньи, въ шляпe съ большими полями и въ
широкихъ брюкахъ. Онъ освeдомлялся, всe ли въ добромъ здоровьи.
Когда кто-нибудь жаловался -- безразлично, на что -- онъ прописывалъ
цинковую мазь для втиранiя.
Однажды явился вмeстe съ нимъ предсeдатель суда, -- высокiй,
раздушенный "представитель высшаго общества" съ печатью всeхъ
отвратительныхъ пороковъ на лбу, -- и осмотрeлъ, все ли въ порядкe: "не
повeсился ли кто-нибудь", какъ выразился причесанный арестантъ.
Я подошелъ къ нему, чтобы изложить свою просьбу. Но онъ спрятался
сейчасъ же за надзирателя и выхватилъ револьверъ. "Что ему надо?" закричалъ
онъ. 253
Нeтъ ли для меня писемъ, освeдомился я вeжливо. Вмeсто отвeта докторъ
Розенблатъ толкнулъ меня въ грудь и сейчасъ же отскочилъ. Поспeшилъ скрыться
и предсeдатель. Только въ окошко камеры онъ крикнулъ, чтобы я лучше сознался
въ убiйствe. А до того никакихъ писемъ мнe не видать.
-- -- -- -- -- --
Я давно ужъ успeлъ привыкнуть и къ скверному воздуху и къ жарe. Меня
постоянно знобило. Даже, когда было солнце.
Изъ бывшихъ въ камерe арестантовъ двое уже нeсколько разъ смeнились, но
я не обращалъ на это вниманiя. Въ камеру приводили то карманниковъ или
грабителей, то фальшивомонетчиковъ, то укрывателей краденнаго.
Что переживалось вчера, то забывалось сегодня.
Передъ заботами о Мирiамъ тускнeли всe внeшнiя событiя.
Только одно изъ нихъ запечатлeлось въ моей памяти -- и потомъ часто
являлось во снe.
Я стоялъ однажды на полкe, устремивъ взглядъ на небо, какъ вдругъ
почувствовалъ, что что-то острое укололо меня въ ногу. Я осмотрeлъ брюки и
нашелъ свой напильникъ, -- онъ, очевидно, проскользнулъ черезъ карманъ между
матерiей и подкладкой. Навeрное, онъ былъ тамъ давно, иначе его замeтилъ бы
привратникъ при обыскe.
Я вынулъ его и небрежно кинулъ на тюфякъ. Когда я спустился внизъ, онъ
ужъ исчезъ. Я нисколько не сомнeвался, что его взялъ Лойза. Черезъ нeсколько
дней его увели изъ камеры и помeстили этажомъ ниже. 254
Не полагается, чтобы двое подслeдственныхъ, обвиняемыхъ въ одномъ
преступленiи, сидeли въ камерe вмeстe, -- объяснилъ мнe надзиратель.
Я отъ всей души пожелалъ бeдному парню выйти на свободу при помощи моей
пилки. 255
--------
На мой вопросъ, какое сегодня число -- солнце палило, какъ лeтомъ, а на
мертвомъ деревe на дворe появилось нeсколько почекъ, -- надзиратель сперва
промолчалъ, но потомъ все же шепнулъ, что уже 15 мая. Въ сущности, онъ не
имeетъ права говорить, -- съ арестантами запрещено разговаривать, -- въ
особенности нельзя говорить съ тeми, кто еще не сознался.
Значитъ, я въ тюрьмe уже цeлыхъ три мeсяца, и все еще никакого извeстiя
оттуда.
По вечерамъ въ окно, остававшееся открытымъ въ эти теплые дни,
доносились тихiе звуки рояля.
Одинъ изъ арестантовъ сказалъ мнe, что это играетъ внизу дочь
привратника.
Дни и ночи я грезилъ о Мирiамъ.
Хорошо ли ей?
Временами я себя утeшалъ: мнe казалось, будто мысли мои проникаютъ къ
ней, сторожатъ ея сонъ и съ нeжною лаской кладутъ ей руку на лобъ.
Потомъ снова въ минуты отчаянiя, когда моихъ товарищей по камерe одного
за другимъ уводили на допросъ, -- всeхъ, кромe меня, -- меня охватывалъ
вдругъ смутный страхъ, что, можетъ быть, Мирiамъ уже давно умерла.
Я допытывался тогда у судьбы, жива ли она или нeтъ, больна или здорова,
-- я гадалъ на 256 пучкe соломы, которую вытаскивалъ у себя изъ тюфяка.
Но почти всякiй разъ выходилъ неблагопрiятный отвeтъ. Я старался тогда
проникнуть взглядомъ въ будущее, -- старался перехитрить свою душу,
скрывавшую отъ меня эту тайну, вопросомъ, на первый взглядъ постороннимъ:
настанетъ ли для меня еще когда-нибудь день, когда я снова буду веселъ и
снова буду смeяться?
Оракулъ всегда въ этихъ случаяхъ отвeчалъ утвердительно, и ненадолго я
становился довольнымъ и счастливымъ.
Подобно тому, какъ незримо растетъ и даетъ побeги растенiе, такъ и во
мнe зародилась мало-помалу необъяснимая, глубокая любовь къ Мирiамъ, -- я не
понималъ, какимъ образомъ могъ я такъ часто сидeть у нея, говорить съ ней и
не чувствовать этого.
Жгучее желанiе, чтобы и она думала обо мнe съ тeмъ же чувствомъ, часто
превращалось въ эти минуты въ твердую увeренность: заслышавъ въ корридорe
шаги, я испытывалъ почти страхъ, что меня могутъ выпустить на свободу, и
грезы мои разсыпятся въ прахъ отъ грубой дeйствительности внeшняго мiра.
Мой слухъ настолько обострился за долгое время тюрьмы, что я улавливалъ
малeйшiй шорохъ.
Каждый вечеръ я слышалъ вдали стукъ экипажа и ломалъ себe голову, кто
можетъ въ немъ eхать.
Было что-то странное въ мысли, что есть еще люди, которые могутъ дeлать
все, что имъ хочется, -- могутъ свободно передвигаться, куда имъ угодно, не
испытывая при этомъ чувства неописуемой радости. 257
Что и меня когда-нибудь ждетъ это счастье, что и я сумeю когда-нибудь
свободно ходить по улицамъ, залитымъ солнцемъ, -- этого я никакъ не могъ
себe представить.
День, когда я держалъ въ своихъ объятiяхъ Ангелину, казался мнe
невeроятно далекимъ, -- я думалъ о немъ съ той легкой грустью, какая
охватываетъ человeка, когда онъ раскрываетъ книгу и находитъ въ ней увядшiе
цвeты, которые носила когда-то возлюбленная его юныхъ дней.
Сидятъ ли все еще каждый вечеръ Цвакъ съ Фрисландеромъ и Прокопомъ въ
"Бездeльникe", -- смущаютъ ли они все еще добродeтельную дeву Евлалiю?
Нeтъ, сейчасъ уже май: -- въ это время Цвакъ отправляется со своимъ
театромъ марiонетокъ въ глухую провинцiю и на лужайкахъ разыгрываетъ "Синюю
Бороду".
-- -- -- -- -- --
Я былъ одинъ въ камерe, -- поджигателя Фоссатку, единственнаго моего
сожителя за эту недeлю, увели часа два тому назадъ на допросъ къ
слeдователю.
Какъ невeроятно долго его сегодня допрашиваютъ.
Но вотъ. Желeзный засовъ загремeлъ у двери. Сiяя отъ радости, Фоссатка
ворвался въ камеру, кинулъ на койку узелокъ съ платьемъ и началъ быстро
переодeваться, съ проклятiемъ скидывая съ себя арестантскiй халатъ.
"Не удалось имъ меня уличить. -- Поджогъ! -- Какъ бы не такъ! Чернаго
Фоссатку не такъ-то легко поймать. -- Я имъ сказалъ, что все это вeтеръ. И
крeпко стоялъ на своемъ. Пусть они 258 ловятъ теперь -- -- этотъ вeтеръ. Ну,
а пока честь имeю. Увидимся еще. У Лойзичека".
Онъ поднялъ руки и началъ отплясывать. "Мой май -- -- веселый мeсяцъ
май". -- Онъ нахлобучилъ на голову жесткую шляпу съ маленькимъ синимъ
перомъ. -- "Да, графъ, вамъ будетъ интересно узнать. Вашъ прiятель Лойза
сбeжалъ! -- Я сейчасъ какъ разъ объ этомъ узналъ. Еще въ прошломъ мeсяцe --
ужъ и слeдъ простылъ -- поминай, какъ звали".
"Напильникъ", подумалъ я и улыбнулся.
"Постарайтесь и вы, графъ, поскорeе выйти на волю", -- поджигатель
по-товарищески протянулъ мнe руку. "Если вамъ когда нужны будутъ деньги,
спросите у Лойзичека про чернаго Фоссатку. Каждая дeвочка тамъ меня знаетъ.
Ну-съ. Честь имeю, графъ. Очень прiятно было познакомиться".
Онъ стоялъ еще на порогe, когда надзиратель ввелъ въ камеру новаго
заключеннаго.
Я съ перваго взгляда узналъ въ немъ оборванца въ солдатской фуражкe,
который стоялъ однажды, пережидая дождь, рядомъ со мной подъ воротами дома
на Ганпасгассе. Какой прiятный сюрпризъ! Можетъ быть, ему извeстно случайно
что-нибудь про Цвака, про Гиллеля и про всeхъ остальныхъ?
Я сталъ его было разспрашивать, но, къ великому моему удивленiю, онъ съ
таинственнымъ видомъ приложилъ палецъ ко рту и подалъ мнe знакъ, чтобы я
замолчалъ.
Оживился онъ лишь, когда привратникъ заперъ снаружи дверь и шаги его
замерли въ корридорe.
У меня отъ волненiя забилось сердце. 259
Что это значитъ?
Развe онъ меня знаетъ? И вообще что ему нужно?
Онъ первымъ дeломъ усeлся и снялъ лeвый сапогъ.
Потомъ вытащилъ зубами затычку изъ каблука, вынулъ изъ образовавшагося
отверстiя кусочекъ согнутаго желeза, оторвалъ слегка прикрeпленную подошву и
съ гордымъ видомъ подалъ мнe то и другое.
Все это онъ продeлалъ съ быстротой молнiи, не обращая ни малeйшаго
вниманiя на мои взволнованные разспросы.
"Вотъ вамъ. И еще поклонъ отъ господина Харузека".
Я былъ такъ ошеломленъ, что не могъ произнести ни слова.
"Этимъ желeзомъ вскройте ночью подошву. Или вообще, когда никто не
увидитъ. Она пустая внутри", -- объяснилъ мнe съ важнымъ видомъ оборванецъ,
-- "тамъ вамъ письмецо отъ господина Харузека".
Я былъ въ такомъ восторгe, что бросился ему на шею; изъ глазъ у меня
брызнули слезы.
Онъ мягко отстранился и сказалъ наставительнымъ тономъ:
"Возьмите себя въ руки, господинъ Пернатъ. Намъ нельзя терять ни
минуты. Вeдь, чего добраго, они сейчасъ же замeтятъ, что я не въ той камерe.
Мы съ Францлемъ обмeнялись у привратника номерами".
Я скорчилъ, должно быть, очень глупую физiономiю, потому что онъ
тотчасъ же добавилъ:
"Если вы и этого не понимаете, Богъ съ вами. Словомъ, я тутъ -- и
баста!" 260
"Скажите же", перебилъ я его, "скажите же, господинъ -- господинъ --
--"
"Венцель", -- помогъ мнe оборванецъ, "меня зовутъ Венцель".
"Скажите же, Венцель, что съ архиварiусомъ Гиллелемъ и какъ поживаетъ
его дочь?"
"Некогда мнe разговаривать", нетерпeливо прервалъ меня Венцель. "Меня
могутъ вeдь каждую минуту выставить. -- Ну-съ, такъ вотъ: я попалъ сюда,
потому что нарочно сознался въ ограбленiи -- --"
"Неужели же спецiально ради меня, чтобъ попасть ко мнe, вы совершили
ограбленiе, Венцель?" спросилъ я взволнованно.
Оборванецъ презрительно покачалъ головой:
"Если бы я дeйствительно совершилъ ограбленiе, не сталъ же бы я
сознаваться. Что я дуракъ, что-ли?"
Мало-помалу я понялъ: -- добрый парень пошелъ на хитрость, чтобы
доставить мнe въ тюрьму письмо отъ Харузека.
"Ну-съ! Такъ прежде всего" -- онъ принялъ опять важный видъ -- "я васъ
долженъ научить эпилепсiи".
"Чему?"
"Эпилепсiи! Смотрите хорошенько и примeчайте. Вотъ: сперва надо набрать
слюны"; -- онъ надулъ щеки и сталъ ими двигать, какъ будто полоща ротъ, --
"потомъ, чтобы появилась пeна у рта, вотъ такъ": -- онъ продeлалъ и это --
естественно, до тошноты. -- "Потомъ надо вывернуть пальцы, потомъ вытаращить
глаза" -- онъ скосилъ зрачки -- "а затeмъ уже -- это немного труднeе --
нужно какъ слeдуетъ закричать. 261 Ну, вотъ такъ: бе--бе--бе и сейчасъ же
упасть". -- Онъ съ грохотомъ растянулся на полу, -- быстро вскочилъ опять и
добавилъ:
"Это и есть настоящая эпилепсiя, какъ насъ училъ въ "батальонe" докторъ
Гульбертъ -- царство ему небесное".
"Да, да, очень похоже", согласился я, "но къ чему все это?"
"Чтобы скорeе выбраться изъ камеры!" объяснилъ мнe Венцель. "Вeдь
докторъ Розенблатъ набитый дуракъ! Человeкъ ужъ безъ головы, а онъ твердитъ
все свое, да свое: здоровъ и здоровъ. Онъ признаетъ одну эпилепсiю. Кто
умeетъ какъ слeдуетъ, тому нетрудно попасть въ больницу. -- -- А оттуда
убeжать ничего не стоитъ! "-- онъ заговорилъ таинственнымъ тономъ --
"рeшетка въ больничной камерe перепилена и только сверху слегка заклеена.
Это тоже наша батальонная тайна! -- Вы тогда по ночамъ хорошенько смотрите,
-- какъ только замeтите передъ окномъ петлю веревки, такъ сейчасъ же
потихоньку выньте рeшетку, чтобъ никто не проснулся, надeньте петлю подъ
мышки, -- а мы ужъ васъ втянемъ на крышу, а оттуда прямо на улицу. Поняли?"
"Зачeмъ же мнe бeжать изъ тюрьмы?" вставилъ я робко. "Вeдь я же ни въ
чемъ не виновенъ".
"Виновенъ ли, не виновенъ, а бeжать все-таки нужно", отвeтилъ Венцель и
вытаращилъ отъ изумленiя глаза.
Мнe пришлось пустить въ ходъ все свое краснорeчiе, чтобы опровергнуть
его смeлый планъ, принятый, по его словамъ, по рeшенiю "батальона". 262
Онъ никакъ не могъ понять, какъ это я отказываюсь отъ "милости Божьей"
и хочу лучше выждать, пока меня попросту выпустятъ изъ тюрьмы.
"Во всякомъ случаe я отъ всей души благодаренъ и вамъ и вашимъ
товарищамъ", сказалъ я растроганно и пожалъ ему руку. "Какъ только минуютъ
для меня тяжелыя времена, я первымъ же дeломъ отблагодарю васъ".
"Не за что", дружески отклонилъ мою благодарность Венцель. "Если
поставите намъ пару пива, скажемъ спасибо, а больше ничего намъ не нужно.
Панъ Харузекъ -- сейчасъ казначей у насъ въ батальонe. Онъ намъ
разсказывалъ, что вы тайный благодeтель. Что ему передать, когда я черезъ
пару деньковъ выйду отсюда?"
Я обрадовался: "Пожалуйста, попросите его сходить къ Гиллелю и передать
ему, что я очень безпокоюсь о здоровьи его дочери, Мирiамъ. Пусть господинъ
Гиллель получше за ней смотритъ. Вы запомните фамилiю? Гиллель?"
"Гиррель?"
"Нeтъ, Гиллель".
"Гиллеръ?"
"Да, нeтъ же: Гилл--ель".
Венцель чуть не сломалъ себe языкъ, стараясь произнести эту трудную для
чеха фамилiю, но въ концe концовъ, скорчивъ гримасу, все же осилилъ.
"И еще одно: пусть господинъ Харузекъ -- я его очень объ этомъ прошу --
пусть онъ, насколько можетъ, позаботится о "важной дамe" -- онъ ужъ пойметъ,
о комъ я.говорю".
"Вы говорите, должно быть, о барынe, у которой была интрижка съ нeмцемъ
-- какъ его? 263 -- съ докторомъ Саполи? -- Ну, такъ она уже развелась и
уeхала и съ Саполи и съ ребенкомъ".
"Вы навeрное знаете?"
Я чувствовалъ, что мой голосъ дрожитъ. Какъ ни обрадовался я за
Ангелину, -- все-таки у меня сжалось болeзненно сердце.
Сколько заботъ я пережилъ изъ-за нея, а теперь -- -- теперь она
попросту меня забыла.
Быть можетъ, она повeрила, что я дeйствительно убилъ Цотмана?
Меня охватило чувство горькой обиды.
Съ чуткостью, характерной для всeхъ бывшихъ людей по отношенiю ко
всему, что касается любви, оборванецъ понялъ, повидимому, мое состоянiе,
отвернулся и ничего не отвeтилъ.
"Можетъ быть, вамъ извeстно, какъ поживаетъ дочь господина Гиллеля,
Мирiамъ? Вы ее знаете?" спросилъ я взволнованно.
"Мирiамъ? Мирiамъ?" -- Венцель задумался и наморщилъ лобъ. -- "Мирiамъ?
-- Она бываетъ по ночамъ у Лойзичека?"
Я улыбнулся невольно. "Нeтъ. Нeтъ".
"Значитъ, такой не знаю", сухо отвeтилъ Венцель.
Мы помолчали немного.
Можетъ быть, о ней есть что-нибудь въ письмe, надeялся я.
"Что Вассертрумъ отправился на тотъ свeтъ", заговорилъ вдругъ опять
Венцель, "вы уже, должно быть, слыхали?"
Я вздрогнулъ отъ ужаса.
"Ну, да". -- Венцель показалъ рукой на горло. "Тю -- -- тю! И никакихъ!
Ну, и ужасъ же былъ это! Онъ два дня не показывался, лавку 264 взломали --
я, конечно, сунулся чуть ли не первый -- какъ же иначе? -- Вассертрумъ
сидeлъ на своемъ паршивомъ креслe, -- грудь вся въ крови, -- а глаза, какъ
стеклянные -- -- -- Знаете, я ужъ видалъ виды, а и у меня такъ помутилось въ
глазахъ, что я чуть не упалъ. Только самъ сталъ себя уговаривать: Венцель,
чего тебe волноваться, вeдь это всего навсего мертвый еврей. -- У него въ
горлe торчалъ напильникъ, -- а въ лавкe все было вверхъ дномъ перевернуто.
-- Убили и ограбили".
"Напильникъ! Напильникъ!" Я чувствовалъ, какъ отъ ужаса у меня стынетъ
кровь. Напильникъ! Такъ, значитъ, онъ все-таки нашелъ себe примeненiе.
"Я-то знаю, кто это сдeлалъ", шопотомъ сказалъ Венцель черезъ минуту.
"Никто другой, скажу я вамъ, какъ рябой Лойза. -- Я нашелъ въ лавкe на полу
его ножъ и поскорeй сунулъ въ карманъ, чтобы не замeтила полицiя. Онъ
пробрался въ лавку подземнымъ ходомъ -- -- --"
Венцель неожиданно прервалъ свою рeчь, напряженно прислушался, потомъ
бросился на нары и отчаянно захрапeлъ.
Спустя мгновенiе загремeлъ въ двери засовъ: въ камеру вошелъ
надзиратель и подозрительно уставился на меня.
Я принялъ самый безучастный видъ, а Венцеля нельзя было добудиться.
Наконецъ, послe здоровыхъ пинковъ онъ проснулся, поднялся зeвая и, еле
очнувшись отъ сна, пошелъ слeдомъ за надзирателемъ.
-- -- -- -- -- --
-- -- -- -- -- --
265
Дрожа отъ волненiя, развернулъ я письмо Харузека и началъ читать:
"12 мая.
Мой дорогой бeдный другъ и благодeтель! Недeлю за недeлей ждалъ я, что
васъ, наконецъ, выпустятъ на свободу, -- но тщетно. Я предпринималъ
всевозможные шаги, чтобы собрать матерiалъ, доказывающiй Вашу невиновность,
но ничего подeлать не могъ.
Обращался я и къ слeдователю съ просьбой ускорить Ваше дeло, но всякiй
разъ онъ отвeчалъ мнe, что это зависитъ не отъ него, -- это компетенцiя не
его, а прокуратуры.
Канцелярская волокита!
Только сегодня, часъ тому назадъ, мнe удалось сдeлать кое-что, и я
твердо разсчитываю на успeхъ. Я узналъ, что Вассертруму золотые часы продалъ
Яромиръ. Онъ нашелъ ихъ у своего брата Лойзы въ постели послe его ареста.
У "Лойзичека" -- тамъ, Вы знаете, бываютъ и сыщики -- распространился
слухъ, что у Васъ, въ качествe вещественнаго доказательства, были найдены
часы убитаго Цотмана, трупъ котораго, между прочимъ, до сихъ поръ не
найденъ. Остальное мнe стало ясно, конечно: Вассертрумъ и такъ далeе.
Я сейчасъ же разыскалъ Яромира, далъ ему 1000 флориновъ -- --" Я