Страница:
теченiе всей своей жизни. Сначала у ея бабки, потомъ у матери! -- У всeхъ
одно и то же лицо, никакой разницы! И одно и то же имя -- Розина. Какъ будто
одна -- только повторенiе другой!"
"Развe Розина не дочь старьевщика Аарона Вассертрума?" спросилъ я.
"Говорятъ", отвeчалъ Цвакъ. -- -- "У Аарона Вассертрума много сыновей и
дочерей, о которыхъ никто не имeетъ понятiя. Мать Розины тоже не знала, кто
ея отецъ, -- да и объ ней самой ничего неизвeстно. Когда ей минуло
пятнадцать лeтъ, она родила Розину и съ тeхъ поръ безслeдно пропала. Ея
исчезновенiе ставили въ связь съ убiйствомъ, которое, насколько я помню,
произошло изъ-за нея въ этомъ домe.
Какъ ея дочь, такъ и она тогда путалась съ мальчишками. Одинъ изъ нихъ
еще живъ, -- я 55 его часто встрeчаю, -- но какъ его зовутъ, я ужъ не помню.
Другiе вскорe всe умерли, -- по моему, это она ихъ свела такъ рано въ
могилу. Вообще о томъ времени у меня въ памяти сохранились только отдeльные
эпизоды, -- и то они уже сейчасъ сильно поблекли. Тутъ, напримeръ, былъ
тогда какой-то полусумасшедшiй, -- онъ ходилъ по ночамъ изъ кабака въ кабакъ
и за нeсколько крейцеровъ вырeзалъ силуэты изъ черной бумаги. А когда его
напаивали, онъ становился необыкновенно грустнымъ: плача и всхлипывая, онъ
вырeзалъ все одинъ и тотъ же женскiй профиль, -- пока у него на это хватало
бумаги.
Тогда я узналъ, -- сейчасъ уже не помню откуда, -- что онъ еще
мальчикомъ до того влюбился въ нeкую Розину, -- должно быть, бабушку нашей
Розины, -- что лишился разсудка.
Да, да, судя по времени, это была именно бабушка нашей Розины." -- --
--
Цвакъ замолчалъ и откинулся на спинку стула.
Судьба вращается въ этомъ домe по кругу и возвращается постоянно къ
одной и той же точкe, -- мелькнуло у меня въ головe, и мнe почему то
представилась картина, которую я когда-то видeлъ: кошка, у которой вырeзали
часть мозга, блуждаетъ все время по замкнутому кругу.
"Ну, теперь можно приняться за голову!" услышалъ я вдругъ громкiй
голосъ художника Фрисландера.
Онъ вынулъ изъ кармана круглый обрубокъ дерева и началъ его вырeзать.
56
У меня смыкались глаза отъ усталости, и я отодвинулъ свой стулъ
подальше отъ свeта.
Вода для пунша закипeла въ котелкe, и Iозуа Прокопъ наполнилъ снова
стаканы. Черезъ закрытое окно еле-еле доносилась веселая музыка, -- она то
совсeмъ замолкала, то опять раздавалась чуть слышно, смотря по тому,
подхватывалъ ли ее съ улицы вeтеръ или она не попадала въ его полосу.
Развe я не хочу съ ними чокнуться? -- спросилъ меня спустя нeкоторое
время художникъ.
Я не отвeтилъ, -- у меня настолько исчезло всякое желанiе двигаться,
что мнe не пришло даже въ голову раскрыть ротъ и сказать что-нибудь.
Мнe казалось, я сплю, -- настолько сильно было внутреннее спокойствiе,
овладeвшее мною. Чтобы убeдиться, что я все таки бодрствую, я время отъ
времени бросалъ взглядъ на блестящiй ножъ, которымъ Фрисландеръ усердно
строгалъ обрубокъ дерева.
Гдe-то вдали слышался голосъ Цвака; онъ разсказывалъ опять всякiя
странныя исторiи о марiонеткахъ и замысловатыя сказки, которыя онъ
придумывалъ для своей кукольной сцены.
Онъ говорилъ между прочимъ о докторe Савiоли и о красивой дамe, женe
одного аристократа, которая тайкомъ посeщаетъ Савiоли въ его ателье.
И опять я увидeлъ передъ собой насмeшливое, торжествующее лицо Аарона
Вассертрума.
Я подумалъ, не подeлиться ли мнe съ Цвакомъ тeмъ, что случилось тогда,
-- но потомъ рeшилъ, что не стоитъ, -- что это не такъ уже важно. Да и кромe
того у меня было ясное чувство, что если 57 я даже и захочу начать говорить,
то все равно не сумeю.
Неожиданно всe трое сидeвшихъ за столомъ посмотрeли на меня пристально,
и Прокопъ сказалъ громко: "Онъ уснулъ?" -- такъ громко, что, казалось, онъ
хочетъ задать этотъ вопросъ мнe самому.
Они продолжали разговаривать вполголоса, но я понялъ, что они говорятъ
обо мнe.
Ножъ Фрисландера мелькалъ взадъ и впередъ при свeтe лампы, и отраженiе
этого свeта падало мнe прямо въ глаза.
Мнe послышалось слово "умалишенный", и я внимательно прислушался къ
тому, что говорилось у стола.
"Такихъ темъ, какъ Големъ, не нужно касаться при Пернатe," сказалъ съ
упрекомъ Iозуа Прокопъ. "Когда онъ вначалe разсказывалъ намъ о книгe Иббуръ,
мы всe молчали и ни о чемъ его не стали разспрашивать. Бьюсь объ закладъ,
что онъ все это видeлъ только во снe."
Цвакъ кивнулъ головой: "Вы совершенно правы. Это все равно, что со
свeчкой войти въ запыленную комнату, гдe потолокъ и стeны покрыты
полусгнившей обивкой и гдe на полу лежитъ толстый слой сухого трута;
достаточно заронить искру, какъ разомъ все запылаетъ."
"Что -- долго пробылъ Пернатъ въ домe умалишенныхъ? Какъ его жаль, --
вeдь ему не больше сорока лeтъ!" замeтилъ Фрисландеръ.
"Не знаю. Я не имeю ни малeйшаго понятiя, откуда онъ родомъ и чeмъ онъ
прежде занимался. Своей стройной фигурой и острой бородкой онъ напоминаетъ
скорeе какого-нибудь 58 стараго французскаго аристократа. Много, много лeтъ
тому назадъ одинъ мой знакомый, старый врачъ, просилъ меня принять въ немъ
участiе и подыскать ему квартиру гдe-нибудь здeсь, въ этомъ кварталe, гдe
никто не будетъ обращать на него никакого вниманiя и не станетъ его
разспрашивать о прошломъ." -- Цвакъ снова тревожно посмотрeлъ на меня. "Съ
тeхъ поръ онъ и живетъ здeсь, реставрируетъ старинныя вещи, вырeзаетъ камеи
и довольно прилично зарабатываетъ. Для него счастье, что онъ, повидимому,
совершенно забылъ обо всемъ, что связано съ его помeшательствомъ.
Пожалуйста, никогда не разспрашивайте его ни о чемъ, что могло бы вызвать въ
немъ воспоминанiе о прошломъ, -- съ этой просьбой не разъ обращался ко мнe
старый докторъ. Знаете, Цвакъ, говорилъ онъ мнe часто, мы примeняемъ особый
методъ: мы съ величайшимъ трудомъ, такъ сказать, замуровали его болeзнь --
все равно какъ огораживаютъ мeсто, гдe совершилось несчастье, потому что съ
этимъ мeстомъ связаны тяжелыя воспоминанiя." -- -- --
Слова марiонетнаго актера обрушились на меня, какъ ножъ мясника на
беззащитное животное, -- и грубыми, жестокими руками сдавили мнe сердце.
Давно уже я страдалъ отъ глухой, мучительной боли, -- у меня было
чувство, будто у меня что-то отняли и будто часть пути моей жизни я, какъ
лунатикъ, прошелъ по краю бездны. Но до сихъ поръ мнe не удавалось объяснить
себe это чувство.
Теперь же передо мной открылась разгадка всей тайны и жгла меня
нестерпимою болью, какъ раскрытая рана. 59
Мое болeзненное нежеланiе воскресить воспоминанiе о прошломъ, --
странный, повторявшiйся время отъ времени сонъ, будто меня заперли въ
какой-то домъ съ длинной амфиладой закрытыхъ для меня комнатъ, -- непонятный
провалъ моей памяти во всемъ, что касалось моихъ молодыхъ лeтъ, -- все это
нашло себe вдругъ страшное объясненiе: я былъ сумасшедшимъ и ко мнe
примeнили гипнозъ, -- заперли "комнату", служившую связью съ остальными
центрами моего мозга и водворили меня, какъ человeка безъ роду, безъ
племени, въ чуждую мнe обстановку.
И нeтъ у меня даже надежды вновь обрeсти утраченныя воспоминанiя!
Мнe стало ясно, что основные стимулы моихъ поступковъ и мыслей скрыты
въ другой, позабытой мной жизни, -- я никогда ихъ не узнаю: я пересаженное
растенiе, сучокъ на чужомъ стволe. А если мнe и удастся силой ворваться въ
эту закрытую "комнату", -- кто знаетъ, не стану ли я жертвой тeхъ
призраковъ, которые сейчасъ заперты въ ней?!
У меня промелькнуло въ головe преданiе о Големe, которое только что
разсказывалъ Цвакъ, и неожиданно для себя я понялъ вдругъ неразрывную,
таинственную связь между легендарной комнатой безъ дверей, въ которой, по
разсказамъ, живетъ незнакомецъ и моимъ многозначительнымъ сномъ.
Да! и у меня "разорвалась бы веревка", если бы я попытался заглянуть въ
рeшетчатое окно своей сокровеннeйшей сущности.
Странное сопоставленiе становилось для меня все отчетливeе и вселяло въ
меня ощущенiе безграничнаго страха. 60
Я чувствовалъ: эти непонятныя, неуловимыя явленiя тeсно связаны между
собой, -- они бeгутъ рядомъ, точно слeпыя лошади, которыя не знаютъ, куда
лежитъ ихъ путь.
То же и въ гетто: комната, помeщенiе, куда никто не можетъ найти входа,
-- призракъ, что живетъ тамъ и только иногда блуждаетъ по улицамъ, наводя на
людей смятенiе и ужасъ! -- -- --
Фрисландеръ все еще вырeзалъ голову, и дерево скрипeло у него подъ
ножомъ.
Слыша этотъ звукъ, я самъ какъ бы испытывалъ боль, -- и взглянулъ,
скоро ли онъ, наконецъ, кончитъ.
Голова вертeлась въ рукахъ художника взадъ и впередъ, и мнe казалось,
что она живая и внимательно оглядывается по сторонамъ. Вотъ ея глаза
остановились на мнe, какъ будто довольные тeмъ, что, наконецъ, меня
отыскали.
Я тоже былъ уже не въ силахъ отвести взглядъ и сталъ пристально
смотрeть на деревянное лицо.
На минуту ножъ художника остановился, точно что-то отыскивая; потомъ
рeшительно еще разъ прошелся по дереву, и неожиданно очертанiя головы
какъ-то страшно ожили.
Я узналъ желтое лицо незнакомца, принесшаго мнe тогда книгу.
Потомъ я уже ничего не могъ различить, -- видeнiе длилось не больше
секунды. Но я почувствовалъ, какъ сердце у меня вдругъ перестало биться и
только пугливо затрепетало.
Но въ сознанiи моемъ лицо это запечатлeлось, -- какъ и тогда.
Это былъ я самъ, -- я лежалъ въ рукахъ Фрисландера и озирался по
сторонамъ. 61
Мои глаза блуждали по комнатe, -- у себя на темени я чувствовалъ
прикосновенiе чьей-то руки.
Потомъ вдругъ замeтилъ я встревоженное лицо Цвака и услыхалъ его
голосъ: Богъ мой, да вeдь это же Големъ!
Сидeвшiе у стола затeяли свалку, -- они хотeли силою отнять у
Фрисландера деревянную голову, -- но онъ вырвался и крикнулъ со смeхомъ:
"Оставьте, -- у меня все равно ничего не вышло." Онъ отошелъ, открылъ
окно и бросилъ голову на улицу.
Мое сознанiе угасло, я погрузился въ глубокiй мракъ, пронизанный только
мерцающими нитями золота; -- когда же, спустя долгое, какъ показалось мнe,
время, я пришелъ снова въ себя, -- я ясно услышалъ, какъ деревянный обрубокъ
гулко стукнулся о мостовую. -- -- --
-- -- -- -- -- --
"Вы спали такъ крeпко, что мы еле васъ разбудили," говорилъ мнe Iозуа
Прокопъ, "пуншъ весь уже выпитъ, вы все прозeвали."
Меня снова охватила жгучая боль по поводу того, что я слышалъ, -- мнe
захотeлось имъ крикнуть, что мнe не приснилось то, что я разсказалъ имъ о
книгe Иббуръ, -- достать ее изъ шкатулки, показать имъ.
Но эта мысль не претворилась въ слова. Она уже не соотвeтствовала
настроенiю моихъ гостей, которые шумно поднялись съ мeста и собрались
уходить.
Цвакъ насильно накинулъ на меня пальто и сказалъ:
"Мейстеръ Пернатъ, идемте скорeй къ Лойзичеку, -- тамъ вы сразу
разсeетесь." 62
--------
Механически я спустился вмeстe съ Цвакомъ по лeстницe.
Запахъ тумана, проникавшiй съ улицы въ домъ, чувствовался все сильнeй и
сильнeй. Iозуа Прокопъ и Фрисландеръ пошли немного впередъ, и слышно было,
какъ они разговаривали у воротъ.
"Она упала прямо на водостокъ. Куда же она къ чорту пропала?"
Мы вышли на улицу; я увидeлъ, что Прокопъ нагнулся и искалъ деревянную
голову.
"Буду очень радъ, если тебe не удастся найти эту дурацкую голову,"
проворчалъ Фрисландеръ. Онъ прислонился къ стeнe; его лицо то ярко
освeщалось, то пропадало во мракe, -- онъ силился зажечь спичкой свою
короткую трубочку.
Прокопъ раздраженно отмахнулся и нагнулся еще ниже.
"Тише! Развe вы не слышите?"
Мы подошли ближе. Онъ молча показалъ на рeшетку водостока и
прислушиваясь приложилъ къ уху ладонь. Съ минуту мы простояли неподвижно.
Но ничего не было слышно.
"Въ чемъ дeло?" прошепталъ, наконецъ, старый Цвакъ. Но Прокопъ съ силой
схватилъ его за руку.
Одно мгновенiе мнe показалось, будто внизу въ желeзную доску -- еле,
еле слышно -- стучитъ чья-то рука. Но не успeлъ я подумать объ этомъ, 63
какъ все уже стихло. Только въ груди у меня, точно эхо, отдавался этотъ
звукъ, и мной овладeло вдругъ смутное ощущенiе ужаса.
На улицe послышались шаги; ощущенiе сразу исчезло.
"Пойдемте. Зачeмъ мы тутъ стоимъ?" сказалъ Фрисландеръ.
Мы пошли вдоль ряда домовъ. Прокопъ нехотя послeдовалъ за нами.
"Бьюсь головой объ закладъ, что тамъ внизу слышались чьи-то
предсмертные вопли."
Никто изъ насъ ему не отвeтилъ. Но я чувствовалъ, что всe мы точно
онeмeли отъ глухого неяснаго страха.
Скоро мы очутились передъ окномъ кабачка съ красными занавeсками.
САЛОНЪ ЛОЙЗИЧЕКЪ
Сегодня большой концертъ
написано было на большомъ картонe, по краямъ котораго были наклеены
всевозможныя женскiя фотографiи.
Не успeлъ еще Цвакъ нажать ручку двери, какъ ее открыли уже извнутри.
На порогe насъ встрeтилъ съ низкимъ поклономъ коренастый человeкъ съ
прилизанными, черными волосами, безъ воротника, съ зеленымъ галстукомъ на
голой шеe, въ фрачной жилеткe, на которой красовалась связка свиныхъ зубовъ.
"Вотъ это гости, -- я понимаю. -- -- Панъ Шафранекъ, играйте скорeе
тушъ!" закричалъ онъ черезъ все помeщенiе, биткомъ набитое народомъ. 64
Въ отвeтъ послышался только какой-то шумъ, похожiй на то, какъ если бы
по струнамъ рояля пробeжала большая крыса.
"Да, -- вотъ это гости, такъ гости! Это я понимаю," повторялъ все время
коренастый парень, помогая намъ снять пальто.
"Да, да, сегодня у меня вся высшая аристократiя!" торжествующе
возвeстилъ онъ въ отвeтъ на удивленную мину Фрисландера, который в глубинe,
на эстрадe, отдeленной отъ передняго помeщенiя кабачка двумя ступеньками и
перилами, замeтилъ двухъ молодыхъ людей аристократическаго вида, во фракахъ.
Клубы eдкаго табачнаго дыма висeли надъ столами, позади которыхъ
длинныя деревянныя скамейки вдоль стeнъ были сплошь заняты всякими
подозрительными,оборванными фигурами: нечесанными, грязными, босыми
проститутками съ твердыми грудями, едва прикрытыми какими-то шалями
непрiятнаго цвeта, сутенерами въ синихъ солдатскихъ фуражкахъ, съ папиросами
за ухомъ, торговцами скотомъ съ волосатыми кулаками и неуклюжими, толстыми
пальцами, которые каждымъ движенiемъ говорили на нeмомъ языкe о гнусности и
низости, кутящими лакеями съ наглыми глазами и угреватыми приказчиками въ
клeтчатыхъ брюкахъ.
"Я поставлю ширмы, чтобы вамъ никто не мeшалъ," раздался снова громовый
голосъ коренастаго парня. Онъ притащилъ откуда-то ширмы, оклееныя
маленькими, пляшущими китайчатами и поставилъ ихъ передъ угловымъ столомъ,
за который мы сeли.
Рeзкiе звуки арфы заставили смолкнуть шумъ голосовъ. 65
На мгновенiе воцарилась ритмичная пауза.
Мертвая тишина, словно всe затаили дыханiе.
Съ ужасающей ясностью слышно было только, какъ желeзные газовые рожки
съ шипeнiемъ выдували изъ своихъ ртовъ плоское сердцевидное пламя, -- но
потомъ вдругъ послышалась музыка и поглотила этотъ шумъ.
Передъ моими глазами предстали неожиданно изъ табачнаго дыма двe
странныя фигуры, -- раньше я ихъ не видeлъ.
Тамъ сидeлъ старикъ, съ длинной, волнистой, сeдой бородой пророка, съ
черной шелковой ермолкой на лысинe, -- такiя ермолки носятъ старые еврейскiе
патрiархи, -- съ молочно-синими, стеклянными, слeпыми глазами, тупо
устремленными вверхъ; онъ беззвучно двигалъ губами и своими костлявыми
пальцами, точно когтями ястреба, проводилъ по струнамъ арфы. А рядомъ съ
нимъ въ засаленномъ, черномъ шелковомъ платьe, съ стекляруснымъ украшенiемъ
и крестомъ на шеe и на рукахъ, -- символъ ханжеской буржуазной морали, --
полная, рыхлая женщина съ большой гармоникой на колeняхъ.
Изъ инструментовъ вырвался дикiй хаосъ звуковъ, но потомъ мелодiя,
сразу обезсилeвъ, перешла постепенно въ аккомпаниментъ.
Старикъ нeсколько разъ втянулъ въ себя воздухъ и широко раскрылъ ротъ,
обнаживъ черные остатки зубовъ. Медленно, какъ будто откуда-то поднимаясь,
изъ груди его вырвался хриплый басъ, въ которомъ звучали своеобразныя,
еврейскiя хриплыя ноты:
"Си-инiя звe-e-здочки, краа-сныя".
66
"Ритититъ", взвизгивала женщина и смыкала сейчасъ же свои циничныя
губы, какъ будто она и безъ того уже много сказала.
"Синiя звeздочки, красныя.
Бублики, булочки разныя,--
До нихъ я охотникъ большой".
"Ритититъ."
"Краснобородый, зеленобородый,
Звeздочки всякаго рода."
"Ритититъ."
-- -- -- -- -- --
Нeсколько парочекъ пошли танцовать.
"Это пeсенка про "хомецигенъ борху"1, съ улыбкой объяснилъ намъ
марiонетный актеръ, тихонько ударяя въ тактъ оловянной ложкой, которая
почему-то была прикрeплена къ столу цeпочкой. "Лeтъ сто или больше назадъ
два пекаря-подмастерья, Красная и Зеленая борода, въ вечеръ "шаббесъ
гагодель"2 подсыпали ядъ въ хлeбъ, -- въ маленькiя звeздочки и рожки. Они
хотeли, чтобы вымерло побольше народу въ еврейскомъ кварталe. Но "мешоресъ"
-- служитель общины -- по какому-то божественному наитiю во время догадался
объ этомъ и передалъ обоихъ преступниковъ въ руки полицiи. И вотъ въ память
о чудесномъ избавленiи отъ смертельной опасности "ламдонимъ"3 и "бохерлехъ"4
сочинили тогда эту странную пeсенку, подъ которую теперь танцуютъ тутъ
проститутки.
1 Молитва въ случаe принятiя скоромной пищи въ Пасху.
2 Суббота подъ Пасху.
3 Ученые.
4 Мальчики.
"Ритититъ -- ритититъ -- --" 67
"Синiя звe-e-здочки, краа-асныя -- -- --" все оглушительнeе и
фанатичнeе звучало завыванiе старца.
Но неожиданно мелодiя запнулась и перешла постепенно въ мотивъ чешскаго
"шлапака", -- тягучаго, медленнаго танца, при которомъ парочки тeсно
прижимались другъ къ другу потными лицами.
"Правильно! Браво! На -- -- лови -- -- на!" крикнулъ арфисту изящный
молодой человeкъ на эстрадe, во фракe, съ моноклемъ въ глазу, -- порылся въ
жилетномъ карманe и кинулъ серебряную монету. Но не попалъ, -- я видeлъ,
какъ она блеснула среди танцующихъ. И моментально исчезла. Тамъ былъ одинъ
бродяга, -- онъ показался мнe очень знакомымъ: по-видимому, это тотъ самый,
который на дняхъ стоялъ, пережидая дождь, рядомъ съ Харузекомъ. Онъ все
время обнималъ талiю своей дамы, -- но вдругъ протянулъ руку и съ обезьяньей
поспeшностью схватилъ что-то въ воздухe. Ни одинъ мускулъ не дрогнулъ у него
на лицe, -- только двe, три пары вокругъ тихо засмeялись.
"Вeрно, изъ 'батальона', -- по крайней мeрe, судя по ловкости," съ
улыбкой замeтилъ Цвакъ.
"Мейстеръ Пернатъ, должно быть, никогда не слыхалъ, что такое
'батальонъ'", быстро проговорилъ Фрисландеръ и тайкомъ отъ меня подмигнулъ
марiонетному актеру. -- Я сразу понялъ: это продолженiе того, что было тамъ
наверху, у меня въ комнатe. Они меня считаютъ больнымъ. Хотятъ меня
развеселить. И потому заставляютъ Цвака разсказывать всевозможныя вещи. 68
Когда добрый старикъ посмотрeлъ на меня съ сожалeнiемъ, у меня вся
кровь прилила къ головe. Если бы онъ зналъ, какъ тягостна мнe ихъ жалость!
Я не слыхалъ первыхъ словъ, которыми марiонетный актеръ началъ свой
разсказъ. Знаю только, что у меня было чувство, будто я медленно истекаю
кровью. Мнe становилось все холоднeе, я цeпенeлъ, какъ тогда, когда я, въ
видe деревянной головы, лежалъ на колeняхъ у Фрисландера. Потомъ вдругъ я
очнулся уже въ половинe разсказа, -- онъ произвелъ на меня странное
впечатлeнiе, -- точно безжизненный отрывокъ изъ хрестоматiи.
Цвакъ началъ:
"Повeсть объ юристe докторe Гульбертe и его батальонe.
-- -- -- Ну, что же мнe вамъ про него разсказать? Лицо у него было все
сплошь въ рябинахъ; ноги кривыя, какъ у таксы. Еще будучи юношей, онъ ничего
не зналъ въ жизни, кромe науки. Все свое время онъ отдавалъ этой наукe, --
сухой, подрывающей послeднiя нервныя силы. На тe деньги, которыя онъ съ
величайшимъ трудомъ зарабатывалъ уроками, ему приходилось еще содержать
больную мать. Какъ выглядятъ зеленeющiе луга, поля и холмы, покрытые цвeтами
и лeсомъ, онъ зналъ, мнe кажется, только изъ книгъ. А сколько солнечнаго
свeта проникаетъ въ мрачныя улицы Праги, объ этомъ мнe вамъ говорить не
приходится.
Докторскiй экзаменъ онъ сдалъ съ отличiемъ. Иначе и быть не могло.
Ну, а потомъ онъ сталъ извeстнымъ юристомъ. Настолько извeстнымъ, что
всe, -- и судьи, и 69 старые адвокаты, -- приходили къ нему за совeтами,
когда чего-нибудь не знали. Самъ онъ жилъ, какъ нищiй, въ каморкe подъ
крышей.
Такъ проходилъ годъ за годомъ, и репутацiя доктора Гульберта, какъ
общепризнаннаго свeтила науки, стала извeстной во всей странe. Но никто не
догадывался и не предполагалъ, что такой человeкъ, какъ онъ, способенъ еще и
на нeжное чувство, -- тeмъ болeе, что голова его стала покрываться уже
сeдиной и никто никогда не слыхалъ чтобы онъ говорилъ о чемъ-нибудь, кромe
юриспруденцiи. Но оказалось, что именно въ такомъ замкнутомъ сердцe могла
разгорeться самая пылкая страсть.
Въ тотъ день, когда, наконецъ, д-ръ Гульбертъ достигъ высшей цeли, о
которой со времени студенчества могъ только скромно мечтать, -- когда его
величество императоръ австрiйскiй пожаловалъ ему званiе rector magnificus
нашего университета, -- неожиданно распространился слухъ, что онъ обручился
съ молоденькой, очаровательной дeвушкой изъ бeдной, но аристократической
семьи.
И, дeйствительно, съ тeхъ поръ наступили, повидимому, для доктора
Гульберта счастливые дни. Дeтей у него, правда, не было, но свою молодую
жену онъ носилъ на рукахъ. Ему доставляло величайшую радость исполнять
каждое желанiе, какое только ему удавалось прочесть въ ея глазахъ.
Но въ противоположность многимъ другимъ, онъ и въ счастьи не забывалъ
своихъ несчастныхъ ближнихъ. "Богъ осуществилъ мою завeтную мечту," сказалъ
онъ какъ-то, "исполнилось въ 70 жизни то, что свeтлой точкой сверкало передо
мной съ самаго дeтства: Онъ даровалъ мнe прекраснeйшее существо въ мiрe. И
мнe теперь хочется, чтобы отблескъ этого счастья озарилъ и другихъ, --
поскольку это, конечно, въ моихъ слабыхъ силахъ." -- -- --
Поэтому-то онъ и принялъ горячее участiе въ судьбe одного бeднаго
студента и началъ заботиться о немъ, какъ о собственномъ сынe. Онъ
руководился при этомъ, навeрное, мыслью о томъ, чeмъ могла бы быть для него
самого такая поддержка, если бы кто-нибудь въ тяжелые дни его молодости такъ
же искренне протянулъ ему руку. Но, какъ всегда на этомъ свeтe, поступки,
кажущiеся человeку благородными и возвышенными, влекутъ за собою точно такiя
же послeдствiя, какъ и дeйствiя, достойныя самаго безпощаднаго порицанiя, --
ибо мы не умeемъ различать между тeмъ, въ чемъ заложено ядовитое сeмя, и
тeмъ, что рождаетъ добро. -- Такъ и тутъ доброе дeло доктора Гульберта
принесло ему жесточайшее горе.
Молодая женщина воспылала вскорe тайной любовью къ студенту, и
безпощадной судьбe было угодно, чтобы Гульбертъ, вернувшись однажды
неожиданно домой съ букетомъ розъ для своей возлюбленной имянинницы, засталъ
ее въ объятiяхъ того, кого онъ все время осыпалъ благодeянiями.
Говорятъ, что голубой василекъ можетъ навсегда утратить свой цвeтъ,
если на него вдругъ упадетъ тусклый, сeрный отблескъ молнiи, возвeщающей
градъ. Такъ и душа этого человeка навeки ослeпла въ тотъ день, когда
вдребезги 71 разбилось все его счастье. Еще въ тотъ же вечеръ онъ -- до сихъ
поръ не знавшiй ни въ чемъ неумeренности -- просидeлъ до утра здeсь, у
Лойзичека, и напился до потери сознанiя. И этотъ Лойзичекъ сталъ для него
убeжищемъ, -- на весь остатокъ его разрушенной жизни. Лeтомъ онъ ночевалъ
гдe-нибудь на стройкe, а зимой здeсь на деревянныхъ скамейкахъ.
Званiя профессора и доктора правъ его не лишили. Ни у кого не хватало
рeшимости ставить въ укоръ ему, еще недавно столь извeстному ученому, его
одно и то же лицо, никакой разницы! И одно и то же имя -- Розина. Какъ будто
одна -- только повторенiе другой!"
"Развe Розина не дочь старьевщика Аарона Вассертрума?" спросилъ я.
"Говорятъ", отвeчалъ Цвакъ. -- -- "У Аарона Вассертрума много сыновей и
дочерей, о которыхъ никто не имeетъ понятiя. Мать Розины тоже не знала, кто
ея отецъ, -- да и объ ней самой ничего неизвeстно. Когда ей минуло
пятнадцать лeтъ, она родила Розину и съ тeхъ поръ безслeдно пропала. Ея
исчезновенiе ставили въ связь съ убiйствомъ, которое, насколько я помню,
произошло изъ-за нея въ этомъ домe.
Какъ ея дочь, такъ и она тогда путалась съ мальчишками. Одинъ изъ нихъ
еще живъ, -- я 55 его часто встрeчаю, -- но какъ его зовутъ, я ужъ не помню.
Другiе вскорe всe умерли, -- по моему, это она ихъ свела такъ рано въ
могилу. Вообще о томъ времени у меня въ памяти сохранились только отдeльные
эпизоды, -- и то они уже сейчасъ сильно поблекли. Тутъ, напримeръ, былъ
тогда какой-то полусумасшедшiй, -- онъ ходилъ по ночамъ изъ кабака въ кабакъ
и за нeсколько крейцеровъ вырeзалъ силуэты изъ черной бумаги. А когда его
напаивали, онъ становился необыкновенно грустнымъ: плача и всхлипывая, онъ
вырeзалъ все одинъ и тотъ же женскiй профиль, -- пока у него на это хватало
бумаги.
Тогда я узналъ, -- сейчасъ уже не помню откуда, -- что онъ еще
мальчикомъ до того влюбился въ нeкую Розину, -- должно быть, бабушку нашей
Розины, -- что лишился разсудка.
Да, да, судя по времени, это была именно бабушка нашей Розины." -- --
--
Цвакъ замолчалъ и откинулся на спинку стула.
Судьба вращается въ этомъ домe по кругу и возвращается постоянно къ
одной и той же точкe, -- мелькнуло у меня въ головe, и мнe почему то
представилась картина, которую я когда-то видeлъ: кошка, у которой вырeзали
часть мозга, блуждаетъ все время по замкнутому кругу.
"Ну, теперь можно приняться за голову!" услышалъ я вдругъ громкiй
голосъ художника Фрисландера.
Онъ вынулъ изъ кармана круглый обрубокъ дерева и началъ его вырeзать.
56
У меня смыкались глаза отъ усталости, и я отодвинулъ свой стулъ
подальше отъ свeта.
Вода для пунша закипeла въ котелкe, и Iозуа Прокопъ наполнилъ снова
стаканы. Черезъ закрытое окно еле-еле доносилась веселая музыка, -- она то
совсeмъ замолкала, то опять раздавалась чуть слышно, смотря по тому,
подхватывалъ ли ее съ улицы вeтеръ или она не попадала въ его полосу.
Развe я не хочу съ ними чокнуться? -- спросилъ меня спустя нeкоторое
время художникъ.
Я не отвeтилъ, -- у меня настолько исчезло всякое желанiе двигаться,
что мнe не пришло даже въ голову раскрыть ротъ и сказать что-нибудь.
Мнe казалось, я сплю, -- настолько сильно было внутреннее спокойствiе,
овладeвшее мною. Чтобы убeдиться, что я все таки бодрствую, я время отъ
времени бросалъ взглядъ на блестящiй ножъ, которымъ Фрисландеръ усердно
строгалъ обрубокъ дерева.
Гдe-то вдали слышался голосъ Цвака; онъ разсказывалъ опять всякiя
странныя исторiи о марiонеткахъ и замысловатыя сказки, которыя онъ
придумывалъ для своей кукольной сцены.
Онъ говорилъ между прочимъ о докторe Савiоли и о красивой дамe, женe
одного аристократа, которая тайкомъ посeщаетъ Савiоли въ его ателье.
И опять я увидeлъ передъ собой насмeшливое, торжествующее лицо Аарона
Вассертрума.
Я подумалъ, не подeлиться ли мнe съ Цвакомъ тeмъ, что случилось тогда,
-- но потомъ рeшилъ, что не стоитъ, -- что это не такъ уже важно. Да и кромe
того у меня было ясное чувство, что если 57 я даже и захочу начать говорить,
то все равно не сумeю.
Неожиданно всe трое сидeвшихъ за столомъ посмотрeли на меня пристально,
и Прокопъ сказалъ громко: "Онъ уснулъ?" -- такъ громко, что, казалось, онъ
хочетъ задать этотъ вопросъ мнe самому.
Они продолжали разговаривать вполголоса, но я понялъ, что они говорятъ
обо мнe.
Ножъ Фрисландера мелькалъ взадъ и впередъ при свeтe лампы, и отраженiе
этого свeта падало мнe прямо въ глаза.
Мнe послышалось слово "умалишенный", и я внимательно прислушался къ
тому, что говорилось у стола.
"Такихъ темъ, какъ Големъ, не нужно касаться при Пернатe," сказалъ съ
упрекомъ Iозуа Прокопъ. "Когда онъ вначалe разсказывалъ намъ о книгe Иббуръ,
мы всe молчали и ни о чемъ его не стали разспрашивать. Бьюсь объ закладъ,
что онъ все это видeлъ только во снe."
Цвакъ кивнулъ головой: "Вы совершенно правы. Это все равно, что со
свeчкой войти въ запыленную комнату, гдe потолокъ и стeны покрыты
полусгнившей обивкой и гдe на полу лежитъ толстый слой сухого трута;
достаточно заронить искру, какъ разомъ все запылаетъ."
"Что -- долго пробылъ Пернатъ въ домe умалишенныхъ? Какъ его жаль, --
вeдь ему не больше сорока лeтъ!" замeтилъ Фрисландеръ.
"Не знаю. Я не имeю ни малeйшаго понятiя, откуда онъ родомъ и чeмъ онъ
прежде занимался. Своей стройной фигурой и острой бородкой онъ напоминаетъ
скорeе какого-нибудь 58 стараго французскаго аристократа. Много, много лeтъ
тому назадъ одинъ мой знакомый, старый врачъ, просилъ меня принять въ немъ
участiе и подыскать ему квартиру гдe-нибудь здeсь, въ этомъ кварталe, гдe
никто не будетъ обращать на него никакого вниманiя и не станетъ его
разспрашивать о прошломъ." -- Цвакъ снова тревожно посмотрeлъ на меня. "Съ
тeхъ поръ онъ и живетъ здeсь, реставрируетъ старинныя вещи, вырeзаетъ камеи
и довольно прилично зарабатываетъ. Для него счастье, что онъ, повидимому,
совершенно забылъ обо всемъ, что связано съ его помeшательствомъ.
Пожалуйста, никогда не разспрашивайте его ни о чемъ, что могло бы вызвать въ
немъ воспоминанiе о прошломъ, -- съ этой просьбой не разъ обращался ко мнe
старый докторъ. Знаете, Цвакъ, говорилъ онъ мнe часто, мы примeняемъ особый
методъ: мы съ величайшимъ трудомъ, такъ сказать, замуровали его болeзнь --
все равно какъ огораживаютъ мeсто, гдe совершилось несчастье, потому что съ
этимъ мeстомъ связаны тяжелыя воспоминанiя." -- -- --
Слова марiонетнаго актера обрушились на меня, какъ ножъ мясника на
беззащитное животное, -- и грубыми, жестокими руками сдавили мнe сердце.
Давно уже я страдалъ отъ глухой, мучительной боли, -- у меня было
чувство, будто у меня что-то отняли и будто часть пути моей жизни я, какъ
лунатикъ, прошелъ по краю бездны. Но до сихъ поръ мнe не удавалось объяснить
себe это чувство.
Теперь же передо мной открылась разгадка всей тайны и жгла меня
нестерпимою болью, какъ раскрытая рана. 59
Мое болeзненное нежеланiе воскресить воспоминанiе о прошломъ, --
странный, повторявшiйся время отъ времени сонъ, будто меня заперли въ
какой-то домъ съ длинной амфиладой закрытыхъ для меня комнатъ, -- непонятный
провалъ моей памяти во всемъ, что касалось моихъ молодыхъ лeтъ, -- все это
нашло себe вдругъ страшное объясненiе: я былъ сумасшедшимъ и ко мнe
примeнили гипнозъ, -- заперли "комнату", служившую связью съ остальными
центрами моего мозга и водворили меня, какъ человeка безъ роду, безъ
племени, въ чуждую мнe обстановку.
И нeтъ у меня даже надежды вновь обрeсти утраченныя воспоминанiя!
Мнe стало ясно, что основные стимулы моихъ поступковъ и мыслей скрыты
въ другой, позабытой мной жизни, -- я никогда ихъ не узнаю: я пересаженное
растенiе, сучокъ на чужомъ стволe. А если мнe и удастся силой ворваться въ
эту закрытую "комнату", -- кто знаетъ, не стану ли я жертвой тeхъ
призраковъ, которые сейчасъ заперты въ ней?!
У меня промелькнуло въ головe преданiе о Големe, которое только что
разсказывалъ Цвакъ, и неожиданно для себя я понялъ вдругъ неразрывную,
таинственную связь между легендарной комнатой безъ дверей, въ которой, по
разсказамъ, живетъ незнакомецъ и моимъ многозначительнымъ сномъ.
Да! и у меня "разорвалась бы веревка", если бы я попытался заглянуть въ
рeшетчатое окно своей сокровеннeйшей сущности.
Странное сопоставленiе становилось для меня все отчетливeе и вселяло въ
меня ощущенiе безграничнаго страха. 60
Я чувствовалъ: эти непонятныя, неуловимыя явленiя тeсно связаны между
собой, -- они бeгутъ рядомъ, точно слeпыя лошади, которыя не знаютъ, куда
лежитъ ихъ путь.
То же и въ гетто: комната, помeщенiе, куда никто не можетъ найти входа,
-- призракъ, что живетъ тамъ и только иногда блуждаетъ по улицамъ, наводя на
людей смятенiе и ужасъ! -- -- --
Фрисландеръ все еще вырeзалъ голову, и дерево скрипeло у него подъ
ножомъ.
Слыша этотъ звукъ, я самъ какъ бы испытывалъ боль, -- и взглянулъ,
скоро ли онъ, наконецъ, кончитъ.
Голова вертeлась въ рукахъ художника взадъ и впередъ, и мнe казалось,
что она живая и внимательно оглядывается по сторонамъ. Вотъ ея глаза
остановились на мнe, какъ будто довольные тeмъ, что, наконецъ, меня
отыскали.
Я тоже былъ уже не въ силахъ отвести взглядъ и сталъ пристально
смотрeть на деревянное лицо.
На минуту ножъ художника остановился, точно что-то отыскивая; потомъ
рeшительно еще разъ прошелся по дереву, и неожиданно очертанiя головы
какъ-то страшно ожили.
Я узналъ желтое лицо незнакомца, принесшаго мнe тогда книгу.
Потомъ я уже ничего не могъ различить, -- видeнiе длилось не больше
секунды. Но я почувствовалъ, какъ сердце у меня вдругъ перестало биться и
только пугливо затрепетало.
Но въ сознанiи моемъ лицо это запечатлeлось, -- какъ и тогда.
Это былъ я самъ, -- я лежалъ въ рукахъ Фрисландера и озирался по
сторонамъ. 61
Мои глаза блуждали по комнатe, -- у себя на темени я чувствовалъ
прикосновенiе чьей-то руки.
Потомъ вдругъ замeтилъ я встревоженное лицо Цвака и услыхалъ его
голосъ: Богъ мой, да вeдь это же Големъ!
Сидeвшiе у стола затeяли свалку, -- они хотeли силою отнять у
Фрисландера деревянную голову, -- но онъ вырвался и крикнулъ со смeхомъ:
"Оставьте, -- у меня все равно ничего не вышло." Онъ отошелъ, открылъ
окно и бросилъ голову на улицу.
Мое сознанiе угасло, я погрузился въ глубокiй мракъ, пронизанный только
мерцающими нитями золота; -- когда же, спустя долгое, какъ показалось мнe,
время, я пришелъ снова въ себя, -- я ясно услышалъ, какъ деревянный обрубокъ
гулко стукнулся о мостовую. -- -- --
-- -- -- -- -- --
"Вы спали такъ крeпко, что мы еле васъ разбудили," говорилъ мнe Iозуа
Прокопъ, "пуншъ весь уже выпитъ, вы все прозeвали."
Меня снова охватила жгучая боль по поводу того, что я слышалъ, -- мнe
захотeлось имъ крикнуть, что мнe не приснилось то, что я разсказалъ имъ о
книгe Иббуръ, -- достать ее изъ шкатулки, показать имъ.
Но эта мысль не претворилась въ слова. Она уже не соотвeтствовала
настроенiю моихъ гостей, которые шумно поднялись съ мeста и собрались
уходить.
Цвакъ насильно накинулъ на меня пальто и сказалъ:
"Мейстеръ Пернатъ, идемте скорeй къ Лойзичеку, -- тамъ вы сразу
разсeетесь." 62
--------
Механически я спустился вмeстe съ Цвакомъ по лeстницe.
Запахъ тумана, проникавшiй съ улицы въ домъ, чувствовался все сильнeй и
сильнeй. Iозуа Прокопъ и Фрисландеръ пошли немного впередъ, и слышно было,
какъ они разговаривали у воротъ.
"Она упала прямо на водостокъ. Куда же она къ чорту пропала?"
Мы вышли на улицу; я увидeлъ, что Прокопъ нагнулся и искалъ деревянную
голову.
"Буду очень радъ, если тебe не удастся найти эту дурацкую голову,"
проворчалъ Фрисландеръ. Онъ прислонился къ стeнe; его лицо то ярко
освeщалось, то пропадало во мракe, -- онъ силился зажечь спичкой свою
короткую трубочку.
Прокопъ раздраженно отмахнулся и нагнулся еще ниже.
"Тише! Развe вы не слышите?"
Мы подошли ближе. Онъ молча показалъ на рeшетку водостока и
прислушиваясь приложилъ къ уху ладонь. Съ минуту мы простояли неподвижно.
Но ничего не было слышно.
"Въ чемъ дeло?" прошепталъ, наконецъ, старый Цвакъ. Но Прокопъ съ силой
схватилъ его за руку.
Одно мгновенiе мнe показалось, будто внизу въ желeзную доску -- еле,
еле слышно -- стучитъ чья-то рука. Но не успeлъ я подумать объ этомъ, 63
какъ все уже стихло. Только въ груди у меня, точно эхо, отдавался этотъ
звукъ, и мной овладeло вдругъ смутное ощущенiе ужаса.
На улицe послышались шаги; ощущенiе сразу исчезло.
"Пойдемте. Зачeмъ мы тутъ стоимъ?" сказалъ Фрисландеръ.
Мы пошли вдоль ряда домовъ. Прокопъ нехотя послeдовалъ за нами.
"Бьюсь головой объ закладъ, что тамъ внизу слышались чьи-то
предсмертные вопли."
Никто изъ насъ ему не отвeтилъ. Но я чувствовалъ, что всe мы точно
онeмeли отъ глухого неяснаго страха.
Скоро мы очутились передъ окномъ кабачка съ красными занавeсками.
САЛОНЪ ЛОЙЗИЧЕКЪ
Сегодня большой концертъ
написано было на большомъ картонe, по краямъ котораго были наклеены
всевозможныя женскiя фотографiи.
Не успeлъ еще Цвакъ нажать ручку двери, какъ ее открыли уже извнутри.
На порогe насъ встрeтилъ съ низкимъ поклономъ коренастый человeкъ съ
прилизанными, черными волосами, безъ воротника, съ зеленымъ галстукомъ на
голой шеe, въ фрачной жилеткe, на которой красовалась связка свиныхъ зубовъ.
"Вотъ это гости, -- я понимаю. -- -- Панъ Шафранекъ, играйте скорeе
тушъ!" закричалъ онъ черезъ все помeщенiе, биткомъ набитое народомъ. 64
Въ отвeтъ послышался только какой-то шумъ, похожiй на то, какъ если бы
по струнамъ рояля пробeжала большая крыса.
"Да, -- вотъ это гости, такъ гости! Это я понимаю," повторялъ все время
коренастый парень, помогая намъ снять пальто.
"Да, да, сегодня у меня вся высшая аристократiя!" торжествующе
возвeстилъ онъ въ отвeтъ на удивленную мину Фрисландера, который в глубинe,
на эстрадe, отдeленной отъ передняго помeщенiя кабачка двумя ступеньками и
перилами, замeтилъ двухъ молодыхъ людей аристократическаго вида, во фракахъ.
Клубы eдкаго табачнаго дыма висeли надъ столами, позади которыхъ
длинныя деревянныя скамейки вдоль стeнъ были сплошь заняты всякими
подозрительными,оборванными фигурами: нечесанными, грязными, босыми
проститутками съ твердыми грудями, едва прикрытыми какими-то шалями
непрiятнаго цвeта, сутенерами въ синихъ солдатскихъ фуражкахъ, съ папиросами
за ухомъ, торговцами скотомъ съ волосатыми кулаками и неуклюжими, толстыми
пальцами, которые каждымъ движенiемъ говорили на нeмомъ языкe о гнусности и
низости, кутящими лакеями съ наглыми глазами и угреватыми приказчиками въ
клeтчатыхъ брюкахъ.
"Я поставлю ширмы, чтобы вамъ никто не мeшалъ," раздался снова громовый
голосъ коренастаго парня. Онъ притащилъ откуда-то ширмы, оклееныя
маленькими, пляшущими китайчатами и поставилъ ихъ передъ угловымъ столомъ,
за который мы сeли.
Рeзкiе звуки арфы заставили смолкнуть шумъ голосовъ. 65
На мгновенiе воцарилась ритмичная пауза.
Мертвая тишина, словно всe затаили дыханiе.
Съ ужасающей ясностью слышно было только, какъ желeзные газовые рожки
съ шипeнiемъ выдували изъ своихъ ртовъ плоское сердцевидное пламя, -- но
потомъ вдругъ послышалась музыка и поглотила этотъ шумъ.
Передъ моими глазами предстали неожиданно изъ табачнаго дыма двe
странныя фигуры, -- раньше я ихъ не видeлъ.
Тамъ сидeлъ старикъ, съ длинной, волнистой, сeдой бородой пророка, съ
черной шелковой ермолкой на лысинe, -- такiя ермолки носятъ старые еврейскiе
патрiархи, -- съ молочно-синими, стеклянными, слeпыми глазами, тупо
устремленными вверхъ; онъ беззвучно двигалъ губами и своими костлявыми
пальцами, точно когтями ястреба, проводилъ по струнамъ арфы. А рядомъ съ
нимъ въ засаленномъ, черномъ шелковомъ платьe, съ стекляруснымъ украшенiемъ
и крестомъ на шеe и на рукахъ, -- символъ ханжеской буржуазной морали, --
полная, рыхлая женщина съ большой гармоникой на колeняхъ.
Изъ инструментовъ вырвался дикiй хаосъ звуковъ, но потомъ мелодiя,
сразу обезсилeвъ, перешла постепенно въ аккомпаниментъ.
Старикъ нeсколько разъ втянулъ въ себя воздухъ и широко раскрылъ ротъ,
обнаживъ черные остатки зубовъ. Медленно, какъ будто откуда-то поднимаясь,
изъ груди его вырвался хриплый басъ, въ которомъ звучали своеобразныя,
еврейскiя хриплыя ноты:
"Си-инiя звe-e-здочки, краа-сныя".
66
"Ритититъ", взвизгивала женщина и смыкала сейчасъ же свои циничныя
губы, какъ будто она и безъ того уже много сказала.
"Синiя звeздочки, красныя.
Бублики, булочки разныя,--
До нихъ я охотникъ большой".
"Ритититъ."
"Краснобородый, зеленобородый,
Звeздочки всякаго рода."
"Ритититъ."
-- -- -- -- -- --
Нeсколько парочекъ пошли танцовать.
"Это пeсенка про "хомецигенъ борху"1, съ улыбкой объяснилъ намъ
марiонетный актеръ, тихонько ударяя въ тактъ оловянной ложкой, которая
почему-то была прикрeплена къ столу цeпочкой. "Лeтъ сто или больше назадъ
два пекаря-подмастерья, Красная и Зеленая борода, въ вечеръ "шаббесъ
гагодель"2 подсыпали ядъ въ хлeбъ, -- въ маленькiя звeздочки и рожки. Они
хотeли, чтобы вымерло побольше народу въ еврейскомъ кварталe. Но "мешоресъ"
-- служитель общины -- по какому-то божественному наитiю во время догадался
объ этомъ и передалъ обоихъ преступниковъ въ руки полицiи. И вотъ въ память
о чудесномъ избавленiи отъ смертельной опасности "ламдонимъ"3 и "бохерлехъ"4
сочинили тогда эту странную пeсенку, подъ которую теперь танцуютъ тутъ
проститутки.
1 Молитва въ случаe принятiя скоромной пищи въ Пасху.
2 Суббота подъ Пасху.
3 Ученые.
4 Мальчики.
"Ритититъ -- ритититъ -- --" 67
"Синiя звe-e-здочки, краа-асныя -- -- --" все оглушительнeе и
фанатичнeе звучало завыванiе старца.
Но неожиданно мелодiя запнулась и перешла постепенно въ мотивъ чешскаго
"шлапака", -- тягучаго, медленнаго танца, при которомъ парочки тeсно
прижимались другъ къ другу потными лицами.
"Правильно! Браво! На -- -- лови -- -- на!" крикнулъ арфисту изящный
молодой человeкъ на эстрадe, во фракe, съ моноклемъ въ глазу, -- порылся въ
жилетномъ карманe и кинулъ серебряную монету. Но не попалъ, -- я видeлъ,
какъ она блеснула среди танцующихъ. И моментально исчезла. Тамъ былъ одинъ
бродяга, -- онъ показался мнe очень знакомымъ: по-видимому, это тотъ самый,
который на дняхъ стоялъ, пережидая дождь, рядомъ съ Харузекомъ. Онъ все
время обнималъ талiю своей дамы, -- но вдругъ протянулъ руку и съ обезьяньей
поспeшностью схватилъ что-то въ воздухe. Ни одинъ мускулъ не дрогнулъ у него
на лицe, -- только двe, три пары вокругъ тихо засмeялись.
"Вeрно, изъ 'батальона', -- по крайней мeрe, судя по ловкости," съ
улыбкой замeтилъ Цвакъ.
"Мейстеръ Пернатъ, должно быть, никогда не слыхалъ, что такое
'батальонъ'", быстро проговорилъ Фрисландеръ и тайкомъ отъ меня подмигнулъ
марiонетному актеру. -- Я сразу понялъ: это продолженiе того, что было тамъ
наверху, у меня въ комнатe. Они меня считаютъ больнымъ. Хотятъ меня
развеселить. И потому заставляютъ Цвака разсказывать всевозможныя вещи. 68
Когда добрый старикъ посмотрeлъ на меня съ сожалeнiемъ, у меня вся
кровь прилила къ головe. Если бы онъ зналъ, какъ тягостна мнe ихъ жалость!
Я не слыхалъ первыхъ словъ, которыми марiонетный актеръ началъ свой
разсказъ. Знаю только, что у меня было чувство, будто я медленно истекаю
кровью. Мнe становилось все холоднeе, я цeпенeлъ, какъ тогда, когда я, въ
видe деревянной головы, лежалъ на колeняхъ у Фрисландера. Потомъ вдругъ я
очнулся уже въ половинe разсказа, -- онъ произвелъ на меня странное
впечатлeнiе, -- точно безжизненный отрывокъ изъ хрестоматiи.
Цвакъ началъ:
"Повeсть объ юристe докторe Гульбертe и его батальонe.
-- -- -- Ну, что же мнe вамъ про него разсказать? Лицо у него было все
сплошь въ рябинахъ; ноги кривыя, какъ у таксы. Еще будучи юношей, онъ ничего
не зналъ въ жизни, кромe науки. Все свое время онъ отдавалъ этой наукe, --
сухой, подрывающей послeднiя нервныя силы. На тe деньги, которыя онъ съ
величайшимъ трудомъ зарабатывалъ уроками, ему приходилось еще содержать
больную мать. Какъ выглядятъ зеленeющiе луга, поля и холмы, покрытые цвeтами
и лeсомъ, онъ зналъ, мнe кажется, только изъ книгъ. А сколько солнечнаго
свeта проникаетъ въ мрачныя улицы Праги, объ этомъ мнe вамъ говорить не
приходится.
Докторскiй экзаменъ онъ сдалъ съ отличiемъ. Иначе и быть не могло.
Ну, а потомъ онъ сталъ извeстнымъ юристомъ. Настолько извeстнымъ, что
всe, -- и судьи, и 69 старые адвокаты, -- приходили къ нему за совeтами,
когда чего-нибудь не знали. Самъ онъ жилъ, какъ нищiй, въ каморкe подъ
крышей.
Такъ проходилъ годъ за годомъ, и репутацiя доктора Гульберта, какъ
общепризнаннаго свeтила науки, стала извeстной во всей странe. Но никто не
догадывался и не предполагалъ, что такой человeкъ, какъ онъ, способенъ еще и
на нeжное чувство, -- тeмъ болeе, что голова его стала покрываться уже
сeдиной и никто никогда не слыхалъ чтобы онъ говорилъ о чемъ-нибудь, кромe
юриспруденцiи. Но оказалось, что именно въ такомъ замкнутомъ сердцe могла
разгорeться самая пылкая страсть.
Въ тотъ день, когда, наконецъ, д-ръ Гульбертъ достигъ высшей цeли, о
которой со времени студенчества могъ только скромно мечтать, -- когда его
величество императоръ австрiйскiй пожаловалъ ему званiе rector magnificus
нашего университета, -- неожиданно распространился слухъ, что онъ обручился
съ молоденькой, очаровательной дeвушкой изъ бeдной, но аристократической
семьи.
И, дeйствительно, съ тeхъ поръ наступили, повидимому, для доктора
Гульберта счастливые дни. Дeтей у него, правда, не было, но свою молодую
жену онъ носилъ на рукахъ. Ему доставляло величайшую радость исполнять
каждое желанiе, какое только ему удавалось прочесть въ ея глазахъ.
Но въ противоположность многимъ другимъ, онъ и въ счастьи не забывалъ
своихъ несчастныхъ ближнихъ. "Богъ осуществилъ мою завeтную мечту," сказалъ
онъ какъ-то, "исполнилось въ 70 жизни то, что свeтлой точкой сверкало передо
мной съ самаго дeтства: Онъ даровалъ мнe прекраснeйшее существо въ мiрe. И
мнe теперь хочется, чтобы отблескъ этого счастья озарилъ и другихъ, --
поскольку это, конечно, въ моихъ слабыхъ силахъ." -- -- --
Поэтому-то онъ и принялъ горячее участiе въ судьбe одного бeднаго
студента и началъ заботиться о немъ, какъ о собственномъ сынe. Онъ
руководился при этомъ, навeрное, мыслью о томъ, чeмъ могла бы быть для него
самого такая поддержка, если бы кто-нибудь въ тяжелые дни его молодости такъ
же искренне протянулъ ему руку. Но, какъ всегда на этомъ свeтe, поступки,
кажущiеся человeку благородными и возвышенными, влекутъ за собою точно такiя
же послeдствiя, какъ и дeйствiя, достойныя самаго безпощаднаго порицанiя, --
ибо мы не умeемъ различать между тeмъ, въ чемъ заложено ядовитое сeмя, и
тeмъ, что рождаетъ добро. -- Такъ и тутъ доброе дeло доктора Гульберта
принесло ему жесточайшее горе.
Молодая женщина воспылала вскорe тайной любовью къ студенту, и
безпощадной судьбe было угодно, чтобы Гульбертъ, вернувшись однажды
неожиданно домой съ букетомъ розъ для своей возлюбленной имянинницы, засталъ
ее въ объятiяхъ того, кого онъ все время осыпалъ благодeянiями.
Говорятъ, что голубой василекъ можетъ навсегда утратить свой цвeтъ,
если на него вдругъ упадетъ тусклый, сeрный отблескъ молнiи, возвeщающей
градъ. Такъ и душа этого человeка навeки ослeпла въ тотъ день, когда
вдребезги 71 разбилось все его счастье. Еще въ тотъ же вечеръ онъ -- до сихъ
поръ не знавшiй ни въ чемъ неумeренности -- просидeлъ до утра здeсь, у
Лойзичека, и напился до потери сознанiя. И этотъ Лойзичекъ сталъ для него
убeжищемъ, -- на весь остатокъ его разрушенной жизни. Лeтомъ онъ ночевалъ
гдe-нибудь на стройкe, а зимой здeсь на деревянныхъ скамейкахъ.
Званiя профессора и доктора правъ его не лишили. Ни у кого не хватало
рeшимости ставить въ укоръ ему, еще недавно столь извeстному ученому, его