Страница:
Потом неуместную зависть и смутные сомнения вытеснила мимолетная радость. Победа?! Повержен-таки проклятый ящер?!
А после завидовать, сомневаться и радоваться стало некогда. Это была не победа! Не полупобеда… И даже не четвертьпобеда. Ранена ведь только крылатая тварь. Пусть ранена тяжело, пусть – смертельно. Но всадник-то – невредим. И, кажется, всадник еще не утратил власти над издыхающим драконом.
Ревущая – жутко, страшно ревущая – нечисть не упала. Заметалась над разбитыми крышами. Окатила стоявших внизу водопадом темной крови – хладной, как струи дождя, и смрадной, как яма для нечистот. Из вспоротого брюха толстыми змеями вываливались и провисали меж дергающихся лап жирные склизкие блестящие потроха.
По своей ли воле или понуждаемый наездником, гад тяжело взмахнул крыльями, стремясь взмыть повыше, подальше, поскорее. Однако тварь неуспела подняться на безопасное расстояние. Бернгард, крутанувшись на месте, нанес второй удар – вдогонку. Самого дракона задеть магистр уже не сумел, но свисавшие будто из прохудившейся котомки кишки – полоснул-таки острием меча.
Тугие, путаные, скрученные кольца опали, обвисли чуть не до земли. Дракон уже не ревел. Хрипел и стонал. Вот только те хрипы и стоны звучали не тише громовых раскатов.
С яростным гортанным кличем за раненой нечистью метнулся Золтан. По обваленным стропилам, как по мосткам, взбежал на разбитую крышу. Прыгнул… Отчаянный сотник шекелисской заставы – клинок в ножнах, обе свободные руки разведены в стороны – влетел в болтающиеся под рассеченным брюхом влажные связки потрохов, вцепился латными перчатками в склизкую плоть. Пытаясь то ли задержать змея, то ли вскарабкаться к разверстому кровоточащему чреву и добить тварь, то ли попросту вырвать с мясом клок требухи побольше. Крылатый змей поднял смельчака над крышами. Кожаные с металлической отделкой боевые перчатки все-таки не удержали Золтана. Руки соскользнули. Шекелис сорвался. Упал, к счастью, не наземь – на мягкую кучу порубленных упырей. А упав – тут же вскочил на нога, грозя кулаком, что-то крича вослед улетающей твари.
Стенающий дракон продолжая отчаянно лупить крыльями по воздуху. Разворачиваясь. Унося всадника из вражеской цитадели. Да, змей, определенно, издыхал и двигался сейчас над землей ненамного быстрее какого-нибудь немощного старца-калики, шагающего по земле. Но все же – двигался. Пришлый Шоломонар явно не желал оставаться пешим в тесном лабиринте чужой крепости и гнал ящера прочь. Пьющий-Властвующий торопился выбраться наружу. За стены. За ворота. Пока еще было на ком выбираться.
За Властителем отходило и его воинство. Так же медленно и в точности по такому же маршруту, которым следовал он сам. А ведь никогда прежде крововососы не отступали до рассвета. Впрочем, это ведь было и не отступление вовсе. Скорее всего, темные твари, следуя воле своего Князя, попросту прикрывали его. На тот случай, если издыхающий змей все же грохнется наземь прежде, чем покинет Сторожу.
А змей летел тяжело, низко, медленно, неуклюже. Из брюха текло и сочилось. Выпущенные кишки неподъемным грузом волочились следом, касаясь осиновых крыш. Отчего раненая нечисть обессиливала еще больше.
– Стрелы! – зычный голос Бернгарда пронесся над замком. Тевтонский магистр умел при нужде реветь не тише дракона. – Бей стрелами! В брюхо! В рану!
Не меньше дюжины оперенных смертей полетело вдогонку с разных концов крепости. С крепостного двора, со стен, с башен. Короткие арбалетные болты, длинные татарские стрелы…
Краем глаза Всеволод увидел Сагаадая на разбитой крыше. Сабля степняка лежала в ножнах. В руках юзбаши – подобранный где-то лук, на плече – чей-то полупустой колчан. Стрелы срываются с тетивы одна за другой.
Пара-тройка увязли в переплетении свисающих внутренностей. Еще две бесследно канули в распоротом животе летающего ящера. Целиком, с оперением канули. Однако и это не повергло дракона наземь.
Необычайно живучий змей больше не сотрясал воздух раскатистым утробным стоном. Видимо, берег остатки сил для последнего рывка. Ему еще предстояло перевалить через стену. А земля неродного мира неумолимо тянула нечисть вниз.
Взмах больших, но быстро слабеющих крыльев. Еще взмах, еще…
Черная туша с путаным хвостом собственных потрохов тяжело приподнялась над заборалом.
Приподнялась, и…
Толстые связки болтающейся требухи захлестнули надколотый каменный зуб, зацепились за настенные рогатки, поставленные меж бойниц, запутались в густых защитных шипах, прикрывавших стены снаружи, обвились вокруг поворотной платформы небольшого порока.
Треск.
Сорвался с подставки и слетел с боевой площадки камнемет.
Звон.
Опрокинулся тяжелый котел, выплеснув на стену неиспользованную горючую смесь вперемешку с дождевой водой.
Змей забился над стеной, как птица на привязи.
Да, жгуты из своих же кишок – это не татарский аркан. Это – куда как серьезнее.
Но на змее по-прежнему восседал Властитель. Пьющий-Властвующий. И его власть над крылатой тварью, похоже, была столь же безгранична, как и над упыриным воинством.
Вероятно, пришлый Господарь повелел дракону продолжать путь. Невзирая ни на что.
И дракон – продолжил…
Еще один взмах крыльев, отнявший последние силы.
Рывок.
Изрядная часть вываленных наружу кишок осталась на стене.
Летающий змей, освободившись от пут и тяжкого груза под чревом, на миг взмыл было вверх, но, качнувшись в сторону, неловко зацепил крылом башню, завалившись на бок и камнем… глыбой рухнул обратно – на стену.
Снес пару каменных зубцов. Но – перевалил-таки через преграду. Как и было приказано.
Да, тяжелая драконья туша исчезла по ту сторону внешних стен Сторожи. Но вот наездник не удержался на чешуйчатой спине ящера. Черный Князь слетел с разбитого седла-скамьи. И упал по эту сторону. В замок упал.
Шоломонар грохнулся со стены, покатился под широкий навес над пустующей коновязью.
Там и остался.
Глава 26
Глава 27
Глава 28
А после завидовать, сомневаться и радоваться стало некогда. Это была не победа! Не полупобеда… И даже не четвертьпобеда. Ранена ведь только крылатая тварь. Пусть ранена тяжело, пусть – смертельно. Но всадник-то – невредим. И, кажется, всадник еще не утратил власти над издыхающим драконом.
Ревущая – жутко, страшно ревущая – нечисть не упала. Заметалась над разбитыми крышами. Окатила стоявших внизу водопадом темной крови – хладной, как струи дождя, и смрадной, как яма для нечистот. Из вспоротого брюха толстыми змеями вываливались и провисали меж дергающихся лап жирные склизкие блестящие потроха.
По своей ли воле или понуждаемый наездником, гад тяжело взмахнул крыльями, стремясь взмыть повыше, подальше, поскорее. Однако тварь неуспела подняться на безопасное расстояние. Бернгард, крутанувшись на месте, нанес второй удар – вдогонку. Самого дракона задеть магистр уже не сумел, но свисавшие будто из прохудившейся котомки кишки – полоснул-таки острием меча.
Тугие, путаные, скрученные кольца опали, обвисли чуть не до земли. Дракон уже не ревел. Хрипел и стонал. Вот только те хрипы и стоны звучали не тише громовых раскатов.
С яростным гортанным кличем за раненой нечистью метнулся Золтан. По обваленным стропилам, как по мосткам, взбежал на разбитую крышу. Прыгнул… Отчаянный сотник шекелисской заставы – клинок в ножнах, обе свободные руки разведены в стороны – влетел в болтающиеся под рассеченным брюхом влажные связки потрохов, вцепился латными перчатками в склизкую плоть. Пытаясь то ли задержать змея, то ли вскарабкаться к разверстому кровоточащему чреву и добить тварь, то ли попросту вырвать с мясом клок требухи побольше. Крылатый змей поднял смельчака над крышами. Кожаные с металлической отделкой боевые перчатки все-таки не удержали Золтана. Руки соскользнули. Шекелис сорвался. Упал, к счастью, не наземь – на мягкую кучу порубленных упырей. А упав – тут же вскочил на нога, грозя кулаком, что-то крича вослед улетающей твари.
Стенающий дракон продолжая отчаянно лупить крыльями по воздуху. Разворачиваясь. Унося всадника из вражеской цитадели. Да, змей, определенно, издыхал и двигался сейчас над землей ненамного быстрее какого-нибудь немощного старца-калики, шагающего по земле. Но все же – двигался. Пришлый Шоломонар явно не желал оставаться пешим в тесном лабиринте чужой крепости и гнал ящера прочь. Пьющий-Властвующий торопился выбраться наружу. За стены. За ворота. Пока еще было на ком выбираться.
За Властителем отходило и его воинство. Так же медленно и в точности по такому же маршруту, которым следовал он сам. А ведь никогда прежде крововососы не отступали до рассвета. Впрочем, это ведь было и не отступление вовсе. Скорее всего, темные твари, следуя воле своего Князя, попросту прикрывали его. На тот случай, если издыхающий змей все же грохнется наземь прежде, чем покинет Сторожу.
А змей летел тяжело, низко, медленно, неуклюже. Из брюха текло и сочилось. Выпущенные кишки неподъемным грузом волочились следом, касаясь осиновых крыш. Отчего раненая нечисть обессиливала еще больше.
– Стрелы! – зычный голос Бернгарда пронесся над замком. Тевтонский магистр умел при нужде реветь не тише дракона. – Бей стрелами! В брюхо! В рану!
Не меньше дюжины оперенных смертей полетело вдогонку с разных концов крепости. С крепостного двора, со стен, с башен. Короткие арбалетные болты, длинные татарские стрелы…
Краем глаза Всеволод увидел Сагаадая на разбитой крыше. Сабля степняка лежала в ножнах. В руках юзбаши – подобранный где-то лук, на плече – чей-то полупустой колчан. Стрелы срываются с тетивы одна за другой.
Пара-тройка увязли в переплетении свисающих внутренностей. Еще две бесследно канули в распоротом животе летающего ящера. Целиком, с оперением канули. Однако и это не повергло дракона наземь.
Необычайно живучий змей больше не сотрясал воздух раскатистым утробным стоном. Видимо, берег остатки сил для последнего рывка. Ему еще предстояло перевалить через стену. А земля неродного мира неумолимо тянула нечисть вниз.
Взмах больших, но быстро слабеющих крыльев. Еще взмах, еще…
Черная туша с путаным хвостом собственных потрохов тяжело приподнялась над заборалом.
Приподнялась, и…
Толстые связки болтающейся требухи захлестнули надколотый каменный зуб, зацепились за настенные рогатки, поставленные меж бойниц, запутались в густых защитных шипах, прикрывавших стены снаружи, обвились вокруг поворотной платформы небольшого порока.
Треск.
Сорвался с подставки и слетел с боевой площадки камнемет.
Звон.
Опрокинулся тяжелый котел, выплеснув на стену неиспользованную горючую смесь вперемешку с дождевой водой.
Змей забился над стеной, как птица на привязи.
Да, жгуты из своих же кишок – это не татарский аркан. Это – куда как серьезнее.
Но на змее по-прежнему восседал Властитель. Пьющий-Властвующий. И его власть над крылатой тварью, похоже, была столь же безгранична, как и над упыриным воинством.
Вероятно, пришлый Господарь повелел дракону продолжать путь. Невзирая ни на что.
И дракон – продолжил…
Еще один взмах крыльев, отнявший последние силы.
Рывок.
Изрядная часть вываленных наружу кишок осталась на стене.
Летающий змей, освободившись от пут и тяжкого груза под чревом, на миг взмыл было вверх, но, качнувшись в сторону, неловко зацепил крылом башню, завалившись на бок и камнем… глыбой рухнул обратно – на стену.
Снес пару каменных зубцов. Но – перевалил-таки через преграду. Как и было приказано.
Да, тяжелая драконья туша исчезла по ту сторону внешних стен Сторожи. Но вот наездник не удержался на чешуйчатой спине ящера. Черный Князь слетел с разбитого седла-скамьи. И упал по эту сторону. В замок упал.
Шоломонар грохнулся со стены, покатился под широкий навес над пустующей коновязью.
Там и остался.
Глава 26
Наверное, упыри и смогли бы прикрыть своего Властителя, но к объединившимся отрядам Всеволода и Бернгарда вовремя подоспела помощь. По темным тварям неожиданно ударили защитники ворот. Та самая привратная стража, к которой так упорно пробивался Бернгард, покинув стены и башни, навалилась на нечисть с тыла. Ряды кровопийц рассекли, раскололи, раздвинули с двух сторон.
Добрались до павшего Шоломонара.
Черный Князь в черном доспехе, впрочем, уже стоял на ногах как ни в чем не бывало. Стоял под навесом у крепостной стены, укрытый от дождя и нападения сзади. С изогнутым мечом в одной руке, с помятым щитом – в другой. Ворог не отступал, ибо некуда было. Ворог изготовился к драке.
Сейчас, вблизи, упыриного Властителя можно было разглядеть получше. Точнее, не его самого – его защитную оболочку, черный доспех, полностью закрывавший пришлого Властителя.
Странный доспех… Причудливое переплетение витиеватой сетки на вороненой поверхности. Сложный узор желобков и волнистых бугорков. Закругленные линии – ни острого угла, ни торчащего выступа. Плавно перетекающие один в другой и из другого – в третий, и снова – в один, практически неотличимые сегменты лат. Прихотливо изогнутые и изгибающиеся, словно бы сами по себе, защитные пластины неопределенной формы и размера, входящие друг в друга без единого зазора. И не понять, где кончается яйцевидный шелом с у-у-узенькой смотровой прорезью на выступающем вперед забрале и где начинается нагрудник. И как нагрудник переходит в набрюшник. И каким образом двигаются руки, ноги, пальцы, вроде бы вовсе не имеющие подвижных сочленений. Возникало полное впечатление не собранной воедино из отдельных частей доспешной конструкции, а изначальной ее целостности. Невиданный доспех облегал тело, как родная кожа… Как шкура, которая крепче и камня, и стали.
Бернгард, видимо, жаждавший скорейшего окончания затянувшего поединка, яростно пробивался к чужаку в диковинных латах. Но на этот раз Всеволод все же чуть опередил магистра.
И – начал первым.
Прыжок через коновязь под широким навесом.
Два одновременных взмаха мечами. Первый клинок обоерукого спешенный Шоломонар отвел щитом. От второго меча увернулся. Почти увернулся… Сверкающая полоска стали в серебре, целившая в голову, все же чиркнула по правому предплечью. Без особого проку, впрочем. Соскользнула с черной брони, будто не тяжелый клинок ударил, а прутик хлестнул.
А вот ответная отмашка страшного черного серпа едва не располовинила самого Всеволода. Если бы не подоспел Бернгард…
Бернгард подоспел.
– Посторонись, русич!
Магистр вовремя заслонил его своим мечом.
Рука Бернгарда не дрогнула, однако и полностью уберечь от изогнутого оружия не смогла. Даже остановленный на полпути серп-крюк все же зацепил Всеволода выступающим заостренным концом.
Ковырнул – ощутимо, сильно, глубоко.
Неведомый черный металл разорвал крепкие звенья правого кольчужного рукава чуть пониже плеча. Вспорол поддоспешник, срезал изрядный клок кожи и мяса…
Рана оказалась серьезной. Совсем не то, что случайная царапина, оставленная Бернгардом на ноге Всеволода во время недавней стычки в замковом склепе. Крови (бесценной древней крови Изначальных!) теперь пролилось куда как больше. Кровь потекла густо, щедро, окропила руку, плечо, грудь, живот, правый бок Всеволода. Заструилась, смешиваясь с залетавшими под навес дождевыми каплями, ниже – на бедро, в сапог. Особой боли, правда, не было. По крайней море, Всеволод не почувствовал ее в горячке боя. И рука вроде бы слушалась, как прежде. Значит, кость не задета и сухожилия не посечены.
Вот только кровь…
А схватка продолжалась. Бернгард резко отвел и отбросил скрежетнувший по серебрёному лезвию меча вражеский серп. Сам с разворота нанес стремительный удар. Вдогонку – за откинувшейся в сторону рукой противника.
Удар Бернгарда, сопровождаемый яростным утробным выкриком, был силен и точен.
И удар был рассчитан верно: большой черный прямоугольник щита с глубокой вмятиной посередине надежно закрывал противника с ног до головы. Только отбитая в сторону рука с кривым серповидным мечом была сейчас в пределах досягаемости.
Ее и достал самый кончик рыцарского клинка. Магистр с маху отсек длань, сжимавшую серповидное оружие, на полпальца выше запястья. Отсек легко и просто, будто не почувствовав сопротивления крепкого вороненого наруча. Хлынуло густое, темное. Но не черное – как у упырей. И не алое, как у людей. Иное. Червленое, скорее.
Срубленная рука, так и не разжав пальцев, так и не выпустив рукояти боевого серпа, отлетела в сторону.
От вопля покалеченного Шоломонара у Всеволода заложило уши.
Бернгард повторно взмахнул мечом – добить. Но в этот раз противник оказался проворнее. Противник ударил первым. Здоровой рукой. Огромным щитом, будто тараном, сшиб тевтонского магистра с ног, отбросив на несколько шагов назад. В самую гущу битвы. В свалку перед навесом, где в едином клубке мелькали белые плащи серебряных умрунов и белесые тела упырей, рвущихся на помощь своему Властителю. Нескоро теперь Бернгард выберется оттуда. Не так скоро, как нужно. Не через секунду и даже не через две.
А калечный Властитель – ревя от боли, брызжа кровью, на ходу стряхивая массивный, сковывающий движения щит, – уже кинулся к мечу в отсеченной длани.
Чтоб подхватить его другой рукой. Целой.
Э-э-э, нет! Этого допускать никак нельзя!
Всеволод, забыв о ране, шагнул наперерез. Нанес еще два удара. В грудь. В голову. Клинки оттолкнули упыриного Князя в сторону, но и сами с жалобным звоном вновь отскочили от прочной брони, как градины – от скалы. Шоломонар даже не повернул к Всеволоду яйцевидного шлема. Узкая, смотровая щель его была сейчас обращена к черному полумесяцу, валявшемуся в черной грязи.
Да что же это такое деется-то?! Заговоренная она, что ли, эта тварь?! Почему одному только Бернгарду под силу разрубить доспех Властителя?!
Отбросив мечи, проревев что-то бранное, Всеволод в отчаянии прыгнул на черную спину. Повис на враге, как цепкая лесная кошка. Обхватил руками толстую, жесткую, будто панцирь гигантского жука, шею, оплел ногами чужие ноги, подсек в движении, собственным немалым весом и весом собственных доспехов опрокидывая противника наземь. Простенький прием, которому обучал в свое время старец Олекса, валил любого здоровяка из простых смертных. Не устоял и Шоломонар изрядно, видимо, уже ослабевший от потери крови. Споткнулся. Упал. Грохнулся.
Но – не сдался.
Вцепившись друг в друга мертвой хваткой, рыча и отплевываясь они катались под широким навесом меж коновязью и крепостной стеной, как пара злобных псов. Хлещущая из ран кровь – кровь Властителя темного мира и кровь Всеволода – мешалась и пачкала обоих. И вода, просачивавшаяся сквозь щели навеса, не успевала ее смывать.
Обрубок правой руки Черного Князя беспомощно тыкался в опущенное забрало-личину Всеволодова шелома. И под забрало – словно помогая левой. Наверное, будь у Шоломонара целы обе длани, он бы непременно свернул хрупкую человеческую шею в первые же мгновения рукопашной схватки, а так… Впрочем, и так Всеволод в полной мере испытал на себе мощь вражеской хватки. Упыриный Князь быстро подмял его под себя. Сильные черные пальцы здоровой руки изорвали в клочья бармицу на шее.
До горла, слава Богу, Черный Князь не добрался. Не успел.
Всеволод машинально – не думая, вырвал из-за голенища правого сапога нож с чуть изогнутым посеребренным лезвием. Ткнул с маху. Слишком поздно – уже нанося удар – сообразив, что броню, устоявшую перед двумя тяжелыми мечами, простым засапожником не пробить и подавно.
Однако случилось невероятное.
Под рукой вдруг хрустнуло. Черная броня, перемазанная их смешавшейся кровью, поддалась. Лезвие, пройда сквозь жесткую корку, провялилось, ушло в мякоть, в плоть.
Всхрип, шипение – словно воздух вышел из надутого, а после – проткнутого бурдюка. Хватка нечисти ослабла.
Не утруждая себя размышлениями о том, какое чудо помогло ему практически вслепую отыскать уязвимое место в несокрушимой броне, Всеволод ударил снова. И – вновь пробил черную скорлупу.
Добавил в третий раз – проломил опять.
Это было уже не простое везение. Это было что-то иное. Объяснения чему нет. Пока – нет. Впрочем, сейчас все равно не до поисков ответов на неразрешимые загадки.
Четвертый раз пырнуть супостата не удалось: Всеволод, вырывая чудо-нож, неосторожно обломил застрявшее лезвие. Серебрёная сталь засапожника осталась в ране.
А Шоломонар никак не желал умирать. Хрипел, стонал, но – все еще пытался душить, навалившись сверху. Двумя руками Всеволод едва сдерживал его одну – стремительно слабеющую, но все еще крепкую, опасную…
Что-то вдруг мелькнуло перед глазами.
Раз…
Черный Князь дернулся всем телом. Пестрое оперение длинной татарской стрелы затрепетало над лицом вмятого в грязь Всеволода.
Другой…
Еще одна стрела вошла грудь Шоломонара.
Третий…
Невероятно! Стрела пробила даже перемазанный кровью округлый шлем!
Упыриный Властитель наконец повалился набок. Подоспевший Бернгард отсек голову уже издыхающему Князю.
Всеволод отполз в сторону – откашливаясь, отплевываясь, извергая из себя дождевую воду и жидкую грязь.
Помятое горло саднило, сильно ныло рассеченное плечо. Слабость и холод медленно, но неумолимо разливались по всему телу.
Всеволод глянул туда, откуда прилетели три спасительные стрелы, обладавшие невероятной пробивной силой. Молния высветила Сагаадая с луком, так и не покинувшего своей позиции на разбитой крыше. И слава Богу, что не покинувшего! Потом Всеволод перевел взгляд на срубленную голову в черном яйцевидном шлеме.
Зрелище, однако! Забрало чуть приоткрылось снизу, отчего казалось, будто шлем поверженного Князя скалит пасть. А ведь действительно… А ведь в самом деле. Именно так и есть. Скалит. Пасть.
Всеволод вдруг понял, почему забральная пластина столь сильно выдается вперед. А иначе под глухим шлемом попросту не поместить…
ЭТОГО. ВСЕГО.
Да уж! Там, в щели, за черным забралом, где у обычного человека был бы обычный рот, у этой нелюди можно разглядеть… что-то… Что-то острое, длинное, белое. Больше всего походившее на выступающие далеко наружу крепкие… Зубы? Клыки? Много зубов. Много клыков. Целый пучок, целый разросшийся куст, частокол целый.
Добрались до павшего Шоломонара.
Черный Князь в черном доспехе, впрочем, уже стоял на ногах как ни в чем не бывало. Стоял под навесом у крепостной стены, укрытый от дождя и нападения сзади. С изогнутым мечом в одной руке, с помятым щитом – в другой. Ворог не отступал, ибо некуда было. Ворог изготовился к драке.
Сейчас, вблизи, упыриного Властителя можно было разглядеть получше. Точнее, не его самого – его защитную оболочку, черный доспех, полностью закрывавший пришлого Властителя.
Странный доспех… Причудливое переплетение витиеватой сетки на вороненой поверхности. Сложный узор желобков и волнистых бугорков. Закругленные линии – ни острого угла, ни торчащего выступа. Плавно перетекающие один в другой и из другого – в третий, и снова – в один, практически неотличимые сегменты лат. Прихотливо изогнутые и изгибающиеся, словно бы сами по себе, защитные пластины неопределенной формы и размера, входящие друг в друга без единого зазора. И не понять, где кончается яйцевидный шелом с у-у-узенькой смотровой прорезью на выступающем вперед забрале и где начинается нагрудник. И как нагрудник переходит в набрюшник. И каким образом двигаются руки, ноги, пальцы, вроде бы вовсе не имеющие подвижных сочленений. Возникало полное впечатление не собранной воедино из отдельных частей доспешной конструкции, а изначальной ее целостности. Невиданный доспех облегал тело, как родная кожа… Как шкура, которая крепче и камня, и стали.
Бернгард, видимо, жаждавший скорейшего окончания затянувшего поединка, яростно пробивался к чужаку в диковинных латах. Но на этот раз Всеволод все же чуть опередил магистра.
И – начал первым.
Прыжок через коновязь под широким навесом.
Два одновременных взмаха мечами. Первый клинок обоерукого спешенный Шоломонар отвел щитом. От второго меча увернулся. Почти увернулся… Сверкающая полоска стали в серебре, целившая в голову, все же чиркнула по правому предплечью. Без особого проку, впрочем. Соскользнула с черной брони, будто не тяжелый клинок ударил, а прутик хлестнул.
А вот ответная отмашка страшного черного серпа едва не располовинила самого Всеволода. Если бы не подоспел Бернгард…
Бернгард подоспел.
– Посторонись, русич!
Магистр вовремя заслонил его своим мечом.
Рука Бернгарда не дрогнула, однако и полностью уберечь от изогнутого оружия не смогла. Даже остановленный на полпути серп-крюк все же зацепил Всеволода выступающим заостренным концом.
Ковырнул – ощутимо, сильно, глубоко.
Неведомый черный металл разорвал крепкие звенья правого кольчужного рукава чуть пониже плеча. Вспорол поддоспешник, срезал изрядный клок кожи и мяса…
Рана оказалась серьезной. Совсем не то, что случайная царапина, оставленная Бернгардом на ноге Всеволода во время недавней стычки в замковом склепе. Крови (бесценной древней крови Изначальных!) теперь пролилось куда как больше. Кровь потекла густо, щедро, окропила руку, плечо, грудь, живот, правый бок Всеволода. Заструилась, смешиваясь с залетавшими под навес дождевыми каплями, ниже – на бедро, в сапог. Особой боли, правда, не было. По крайней море, Всеволод не почувствовал ее в горячке боя. И рука вроде бы слушалась, как прежде. Значит, кость не задета и сухожилия не посечены.
Вот только кровь…
А схватка продолжалась. Бернгард резко отвел и отбросил скрежетнувший по серебрёному лезвию меча вражеский серп. Сам с разворота нанес стремительный удар. Вдогонку – за откинувшейся в сторону рукой противника.
Удар Бернгарда, сопровождаемый яростным утробным выкриком, был силен и точен.
И удар был рассчитан верно: большой черный прямоугольник щита с глубокой вмятиной посередине надежно закрывал противника с ног до головы. Только отбитая в сторону рука с кривым серповидным мечом была сейчас в пределах досягаемости.
Ее и достал самый кончик рыцарского клинка. Магистр с маху отсек длань, сжимавшую серповидное оружие, на полпальца выше запястья. Отсек легко и просто, будто не почувствовав сопротивления крепкого вороненого наруча. Хлынуло густое, темное. Но не черное – как у упырей. И не алое, как у людей. Иное. Червленое, скорее.
Срубленная рука, так и не разжав пальцев, так и не выпустив рукояти боевого серпа, отлетела в сторону.
От вопля покалеченного Шоломонара у Всеволода заложило уши.
Бернгард повторно взмахнул мечом – добить. Но в этот раз противник оказался проворнее. Противник ударил первым. Здоровой рукой. Огромным щитом, будто тараном, сшиб тевтонского магистра с ног, отбросив на несколько шагов назад. В самую гущу битвы. В свалку перед навесом, где в едином клубке мелькали белые плащи серебряных умрунов и белесые тела упырей, рвущихся на помощь своему Властителю. Нескоро теперь Бернгард выберется оттуда. Не так скоро, как нужно. Не через секунду и даже не через две.
А калечный Властитель – ревя от боли, брызжа кровью, на ходу стряхивая массивный, сковывающий движения щит, – уже кинулся к мечу в отсеченной длани.
Чтоб подхватить его другой рукой. Целой.
Э-э-э, нет! Этого допускать никак нельзя!
Всеволод, забыв о ране, шагнул наперерез. Нанес еще два удара. В грудь. В голову. Клинки оттолкнули упыриного Князя в сторону, но и сами с жалобным звоном вновь отскочили от прочной брони, как градины – от скалы. Шоломонар даже не повернул к Всеволоду яйцевидного шлема. Узкая, смотровая щель его была сейчас обращена к черному полумесяцу, валявшемуся в черной грязи.
Да что же это такое деется-то?! Заговоренная она, что ли, эта тварь?! Почему одному только Бернгарду под силу разрубить доспех Властителя?!
Отбросив мечи, проревев что-то бранное, Всеволод в отчаянии прыгнул на черную спину. Повис на враге, как цепкая лесная кошка. Обхватил руками толстую, жесткую, будто панцирь гигантского жука, шею, оплел ногами чужие ноги, подсек в движении, собственным немалым весом и весом собственных доспехов опрокидывая противника наземь. Простенький прием, которому обучал в свое время старец Олекса, валил любого здоровяка из простых смертных. Не устоял и Шоломонар изрядно, видимо, уже ослабевший от потери крови. Споткнулся. Упал. Грохнулся.
Но – не сдался.
Вцепившись друг в друга мертвой хваткой, рыча и отплевываясь они катались под широким навесом меж коновязью и крепостной стеной, как пара злобных псов. Хлещущая из ран кровь – кровь Властителя темного мира и кровь Всеволода – мешалась и пачкала обоих. И вода, просачивавшаяся сквозь щели навеса, не успевала ее смывать.
Обрубок правой руки Черного Князя беспомощно тыкался в опущенное забрало-личину Всеволодова шелома. И под забрало – словно помогая левой. Наверное, будь у Шоломонара целы обе длани, он бы непременно свернул хрупкую человеческую шею в первые же мгновения рукопашной схватки, а так… Впрочем, и так Всеволод в полной мере испытал на себе мощь вражеской хватки. Упыриный Князь быстро подмял его под себя. Сильные черные пальцы здоровой руки изорвали в клочья бармицу на шее.
До горла, слава Богу, Черный Князь не добрался. Не успел.
Всеволод машинально – не думая, вырвал из-за голенища правого сапога нож с чуть изогнутым посеребренным лезвием. Ткнул с маху. Слишком поздно – уже нанося удар – сообразив, что броню, устоявшую перед двумя тяжелыми мечами, простым засапожником не пробить и подавно.
Однако случилось невероятное.
Под рукой вдруг хрустнуло. Черная броня, перемазанная их смешавшейся кровью, поддалась. Лезвие, пройда сквозь жесткую корку, провялилось, ушло в мякоть, в плоть.
Всхрип, шипение – словно воздух вышел из надутого, а после – проткнутого бурдюка. Хватка нечисти ослабла.
Не утруждая себя размышлениями о том, какое чудо помогло ему практически вслепую отыскать уязвимое место в несокрушимой броне, Всеволод ударил снова. И – вновь пробил черную скорлупу.
Добавил в третий раз – проломил опять.
Это было уже не простое везение. Это было что-то иное. Объяснения чему нет. Пока – нет. Впрочем, сейчас все равно не до поисков ответов на неразрешимые загадки.
Четвертый раз пырнуть супостата не удалось: Всеволод, вырывая чудо-нож, неосторожно обломил застрявшее лезвие. Серебрёная сталь засапожника осталась в ране.
А Шоломонар никак не желал умирать. Хрипел, стонал, но – все еще пытался душить, навалившись сверху. Двумя руками Всеволод едва сдерживал его одну – стремительно слабеющую, но все еще крепкую, опасную…
Что-то вдруг мелькнуло перед глазами.
Раз…
Черный Князь дернулся всем телом. Пестрое оперение длинной татарской стрелы затрепетало над лицом вмятого в грязь Всеволода.
Другой…
Еще одна стрела вошла грудь Шоломонара.
Третий…
Невероятно! Стрела пробила даже перемазанный кровью округлый шлем!
Упыриный Властитель наконец повалился набок. Подоспевший Бернгард отсек голову уже издыхающему Князю.
Всеволод отполз в сторону – откашливаясь, отплевываясь, извергая из себя дождевую воду и жидкую грязь.
Помятое горло саднило, сильно ныло рассеченное плечо. Слабость и холод медленно, но неумолимо разливались по всему телу.
Всеволод глянул туда, откуда прилетели три спасительные стрелы, обладавшие невероятной пробивной силой. Молния высветила Сагаадая с луком, так и не покинувшего своей позиции на разбитой крыше. И слава Богу, что не покинувшего! Потом Всеволод перевел взгляд на срубленную голову в черном яйцевидном шлеме.
Зрелище, однако! Забрало чуть приоткрылось снизу, отчего казалось, будто шлем поверженного Князя скалит пасть. А ведь действительно… А ведь в самом деле. Именно так и есть. Скалит. Пасть.
Всеволод вдруг понял, почему забральная пластина столь сильно выдается вперед. А иначе под глухим шлемом попросту не поместить…
ЭТОГО. ВСЕГО.
Да уж! Там, в щели, за черным забралом, где у обычного человека был бы обычный рот, у этой нелюди можно разглядеть… что-то… Что-то острое, длинное, белое. Больше всего походившее на выступающие далеко наружу крепкие… Зубы? Клыки? Много зубов. Много клыков. Целый пучок, целый разросшийся куст, частокол целый.
Глава 27
Несколько умрунов обступили магистра и Всеволода – раненого, помятого, безоружного.
Взяли обоих в плотное кольцо, прикрывая от упырей.
– Лежи смирно, русич! – велел Бернгард, поднимая забрало своего шлема и скидывая перчатки. – Не дергайся. Рану посмотрю.
Бернгард задрал рассеченный кольчужный рукав Всеволода. Разорвал одежду на плече. Недовольно поморщившись (еще бы, столько драгоценной влаги вытекает зря!), прижал плечо краем влажного плаща. По плотной промокшей ткани быстро расплывалось красное пятно. Бернгард невнятно выругался.
«Плохо дело, – отстраненно, как не о себе, подумал Всеволод. – Хлещет, как из свиньи. Видать, задело большую жилу».
– Госпитальера[1] сюда! – проревел магистр куда-то в дождливую тьму. – Живо!
Маленький пожилой орденский брат возник под навесом коновязи как по волшебству. В руках – обнаженный меч. На плече – небольшая сума. На широком поясе – с полдюжины кожаных мешочков и маленьких толстостенных склянок, тоже обмотанных толстой кожей.
– Кровь! – процедил Бернгард. – Останови ему кровь! Сейчас же!
Тевтонский лекарь время на расспросы не тратил и, едва глянув на плечо Всеволода, приступил к делу. Отложил меч. Решительно отстранил магистра.
Попросил – как приказал:
– Прикройте рану, мастер.
Бернгард послушно выполнил распоряжение. Собственной спиной и раскинутым в стороны плащом заслонил Всеволода от стекающих сверху – из щелей навеса – ручейков.
Проворно замелькали длинные ловкие пальцы госпитальера. Первым делом лекарь вынул из сумы чистую тряпицу и тщательно обтер рану. Затем отбросил тряпицу в сторону – всю слипшуюся, красную. Всеволод успел заметить среди темно-бурых пятен черные вкрапления. Похоже на крошево от боевого серпа. Вот только с чего бы ему так крошиться?
А орденский знахарь уже откупорил одну из своих склянок. Скупо бросил:
– Потерпи…
Что-то нестерпимо жгучее полилось на разрубленное плечо. Больно! Всеволод прикусил губу, чувствуя, как рану заполняет жидкий огонь.
Опорожненный сосуд полетел в лужу.
– Теперь будет легче, – пообещал госпитальер.
Что-то лилось снова. Из другой склянки. Но теперь, уже не пламя, а холод растекался по ране. Плечо немело, умирало, утрачивало чувствительность, делалось деревянным каким-то, застывало, как во льду. Замороженная неведомым снадобьем то ли навсегда, то ли до поры до времени, боль больше не ощущалась.
– Уже почти все…
В руках лекаря появился кожаный мешочек с неведомым порошком. Осторожно, не прикасаясь к самой ране, а лишь к коже подле нее, тевтон пальцами левой руки широко раздвинул кровоточащий разрез. Даже теперь Всеволод ничего не чувствовал. Только плечо почему-то казалось чужим и разбухшим до невероятных размеров. А старик уже сыпал содержимое мешочка в разверстую плоть.
Скосив глаза, Всеволод видел, как мелкий, будто пыль, бесцветный порошок взбурлил, зашипел. Все плечо и руку до локтя заволокло густыми хлопьями розовой пены.
– Ну, вот и готово!
Госпитальер придавил пенистую массу небольшим сложенным вчетверо платом. Судя по резкому алхимическому запаху, чем-то пропитанным. Затем перемотал рану длинной белой тряпицей. Поверху затянул потуже тонким ремешком, извлеченным из лекарской сумы.
На все про все потребовались считанные секунды.
– Что? – нетерпеливо спросил Бернгард. – Как?
– Я сделал, что мог, мастер Бернгард, – пожал плечами лекарь. – Средства надежные, проверенные. Боль должна уйти. Кровь – остановиться.
Всеволод прислушивался к собственным ощущениям. Да, боли действительно не было. Совсем. И кровяной ток уже не отдавался в плече тугими рвущимися наружу толчками.
– Вот только… – госпитальер запнулся.
– Что «только»? – вскинулся Бернгард.
– Если он, – госпитальер указал глазами на Всеволода, – продолжит бой – рана раскроется снова. Русич истечет кровью.
– Он должен жить! – свел брови Бернгард.
– Тогда он не должен драться. Не должен делать резких движений, не должен садиться в седло. Чтобы рана затянулась полностью, ему нужен полный покой. Хотя бы до следующего вечера. Это все, что я могу сказать.
Лекарь завязал сумку, поднял меч. За непробиваемым защитным кругом, выстроенным мертвецами Бернгарда выли упыри и кричали люди.
«Покой? – Всеволод усмехнулся. О каком покое может идти речь, когда кругом – творится такое?»
– Госпитальера! Госпитальера сюда! – донеслось откуда-то справа.
– Я должен идти, мастер.
Не дожидаясь ответа, лекарь шагнул из-под навеса в дождь.
Магистр пребывал в растерянности недолго.
– Отступаем! – Рык Бернгарда пронесся над крепостью. – Все – назад! К внутреннему замку! Строя не ломать! Раненых не бросать!
– Отступаем! Назад! – несколько голосов тут же подхватили приказ магистра.
Вероятно, вместе с командами, произносимыми вслух, Бернгард отдавал и мысленные повеления своей мертвой дружине. Всеволод почувствовал, как два умруна подхватили его под руки и под ноги. Заботливо, чтобы – не дай Бог – не растревожить рану. Чтобы не выпустить понапрасну бесценную кровь. Мертвые рыцари аккуратно тащили раненого в ту сторону, где над замком во всполохах молний и пелене дождя высилась громада донжона. Еще несколько умрунов прикрывали. Справа, слева, сзади, спереди.
Сопротивляться не было сил. Да и не хотелось. Тело казалось ватным, не своим, вообще – нездешним. Сознание ускользало.
– Мечи! – прохрипел Всеволод. – Бернгард, возьми мои мечи!
Нет, он не впал в забытье. Он видел, как вокруг кипела битва. Люди по-прежнему рубили упырей. Упыри по-прежнему рвани людей. И все же…
Теперь все было иначе. Лишившиеся Властителя темные твари утратили всякий порядок и рассудок. Вновь ведомые одною лишь жаждой, из грозного войска, выполняющего единую волю, они обратились в неуправляемую беснующуюся толпу, где каждый – сам по себе. Где нет уже общих задач и целей, где никто не стремится к общей победе.
Кровопийцы просто лезли за кровью. На губительное серебро лезли. И это было привычно, знакомо. И так сражаться с нечистью было проще. И так легче было отбиваться. Гарнизон, собранный со всего замка воедино, успешно прорубался по узким путанным проходам сквозь обезумевшую темную орду.
Умруны вновь прикрывали живых. А поскольку серебряная водица, гонимая таинственным Током по хладным жилам, совершенно не интересовала кровопийц, упыри попросту норовили перебраться через первых, чтобы дотянуться до вторых. Мертвых тевтонских братьев темные твари воспринимали как досадную помеху на своем пути, как ограду, как стену, перегородившую дорогу к настоящей – живой и горячей крови. Вот только оградка та не пускала через себя. Оградка – противилась, колола, рубила. Да и из-за нее, из-за щитов, из-за плеч умрунов, непрестанно и безжалостно разила нечисть серебрёная сталь.
Защитники Сторожи отступали неторопливо, строем, без паники и отчаяния. И в итоге, практически не понеся потерь, вошли в опустевший детинец. Поперек разбитых ворот Бернгард в три ряда поставил своих мертвецов, которые стойкостью и безразличием к смерти мало в чем уступали разнесенным в щепу воротным створкам. Затем к арке подтащили осиновые рогатки. И – остановили-таки напиравших тварей. Стены тоже нашлось кому оборонить. На боевых площадках дрались вперемешку живые и мертвые, помогая друг другу, не пуская общего врага.
Крылатый змей больше не помогал штурмующим, Черный Князь не отдавал толковые приказы, и повторно овладеть внутренней цитаделью упырям не удавалось. Изрядно прореженное темное воинство лишь билось – бессмысленно, упрямо – о скользкие от дождя и черной крови стены и откатывалось, подобно морскому прибою, оставляя у подножия неприступных укреплений десятки и сотни трупов.
А время шло…
Гроза стихла.
Прекратился дождь.
Незримые руки разорвали пелену туч.
В образовавшиеся прорехи на битву-бойню уставились со своих безопасных высот холодные звезды. Звезды смотрели долго и безмолвно, покуда упыри наконец не отступили – подвывая, чуя близящийся рассвет.
И смотрели после – на Сторожу, заваленную белесыми телами. Смотрели изумленно и испуганно, пока не пришел срок убираться с небосклона самим.
Взяли обоих в плотное кольцо, прикрывая от упырей.
– Лежи смирно, русич! – велел Бернгард, поднимая забрало своего шлема и скидывая перчатки. – Не дергайся. Рану посмотрю.
Бернгард задрал рассеченный кольчужный рукав Всеволода. Разорвал одежду на плече. Недовольно поморщившись (еще бы, столько драгоценной влаги вытекает зря!), прижал плечо краем влажного плаща. По плотной промокшей ткани быстро расплывалось красное пятно. Бернгард невнятно выругался.
«Плохо дело, – отстраненно, как не о себе, подумал Всеволод. – Хлещет, как из свиньи. Видать, задело большую жилу».
– Госпитальера[1] сюда! – проревел магистр куда-то в дождливую тьму. – Живо!
Маленький пожилой орденский брат возник под навесом коновязи как по волшебству. В руках – обнаженный меч. На плече – небольшая сума. На широком поясе – с полдюжины кожаных мешочков и маленьких толстостенных склянок, тоже обмотанных толстой кожей.
– Кровь! – процедил Бернгард. – Останови ему кровь! Сейчас же!
Тевтонский лекарь время на расспросы не тратил и, едва глянув на плечо Всеволода, приступил к делу. Отложил меч. Решительно отстранил магистра.
Попросил – как приказал:
– Прикройте рану, мастер.
Бернгард послушно выполнил распоряжение. Собственной спиной и раскинутым в стороны плащом заслонил Всеволода от стекающих сверху – из щелей навеса – ручейков.
Проворно замелькали длинные ловкие пальцы госпитальера. Первым делом лекарь вынул из сумы чистую тряпицу и тщательно обтер рану. Затем отбросил тряпицу в сторону – всю слипшуюся, красную. Всеволод успел заметить среди темно-бурых пятен черные вкрапления. Похоже на крошево от боевого серпа. Вот только с чего бы ему так крошиться?
А орденский знахарь уже откупорил одну из своих склянок. Скупо бросил:
– Потерпи…
Что-то нестерпимо жгучее полилось на разрубленное плечо. Больно! Всеволод прикусил губу, чувствуя, как рану заполняет жидкий огонь.
Опорожненный сосуд полетел в лужу.
– Теперь будет легче, – пообещал госпитальер.
Что-то лилось снова. Из другой склянки. Но теперь, уже не пламя, а холод растекался по ране. Плечо немело, умирало, утрачивало чувствительность, делалось деревянным каким-то, застывало, как во льду. Замороженная неведомым снадобьем то ли навсегда, то ли до поры до времени, боль больше не ощущалась.
– Уже почти все…
В руках лекаря появился кожаный мешочек с неведомым порошком. Осторожно, не прикасаясь к самой ране, а лишь к коже подле нее, тевтон пальцами левой руки широко раздвинул кровоточащий разрез. Даже теперь Всеволод ничего не чувствовал. Только плечо почему-то казалось чужим и разбухшим до невероятных размеров. А старик уже сыпал содержимое мешочка в разверстую плоть.
Скосив глаза, Всеволод видел, как мелкий, будто пыль, бесцветный порошок взбурлил, зашипел. Все плечо и руку до локтя заволокло густыми хлопьями розовой пены.
– Ну, вот и готово!
Госпитальер придавил пенистую массу небольшим сложенным вчетверо платом. Судя по резкому алхимическому запаху, чем-то пропитанным. Затем перемотал рану длинной белой тряпицей. Поверху затянул потуже тонким ремешком, извлеченным из лекарской сумы.
На все про все потребовались считанные секунды.
– Что? – нетерпеливо спросил Бернгард. – Как?
– Я сделал, что мог, мастер Бернгард, – пожал плечами лекарь. – Средства надежные, проверенные. Боль должна уйти. Кровь – остановиться.
Всеволод прислушивался к собственным ощущениям. Да, боли действительно не было. Совсем. И кровяной ток уже не отдавался в плече тугими рвущимися наружу толчками.
– Вот только… – госпитальер запнулся.
– Что «только»? – вскинулся Бернгард.
– Если он, – госпитальер указал глазами на Всеволода, – продолжит бой – рана раскроется снова. Русич истечет кровью.
– Он должен жить! – свел брови Бернгард.
– Тогда он не должен драться. Не должен делать резких движений, не должен садиться в седло. Чтобы рана затянулась полностью, ему нужен полный покой. Хотя бы до следующего вечера. Это все, что я могу сказать.
Лекарь завязал сумку, поднял меч. За непробиваемым защитным кругом, выстроенным мертвецами Бернгарда выли упыри и кричали люди.
«Покой? – Всеволод усмехнулся. О каком покое может идти речь, когда кругом – творится такое?»
– Госпитальера! Госпитальера сюда! – донеслось откуда-то справа.
– Я должен идти, мастер.
Не дожидаясь ответа, лекарь шагнул из-под навеса в дождь.
Магистр пребывал в растерянности недолго.
– Отступаем! – Рык Бернгарда пронесся над крепостью. – Все – назад! К внутреннему замку! Строя не ломать! Раненых не бросать!
– Отступаем! Назад! – несколько голосов тут же подхватили приказ магистра.
Вероятно, вместе с командами, произносимыми вслух, Бернгард отдавал и мысленные повеления своей мертвой дружине. Всеволод почувствовал, как два умруна подхватили его под руки и под ноги. Заботливо, чтобы – не дай Бог – не растревожить рану. Чтобы не выпустить понапрасну бесценную кровь. Мертвые рыцари аккуратно тащили раненого в ту сторону, где над замком во всполохах молний и пелене дождя высилась громада донжона. Еще несколько умрунов прикрывали. Справа, слева, сзади, спереди.
Сопротивляться не было сил. Да и не хотелось. Тело казалось ватным, не своим, вообще – нездешним. Сознание ускользало.
– Мечи! – прохрипел Всеволод. – Бернгард, возьми мои мечи!
Нет, он не впал в забытье. Он видел, как вокруг кипела битва. Люди по-прежнему рубили упырей. Упыри по-прежнему рвани людей. И все же…
Теперь все было иначе. Лишившиеся Властителя темные твари утратили всякий порядок и рассудок. Вновь ведомые одною лишь жаждой, из грозного войска, выполняющего единую волю, они обратились в неуправляемую беснующуюся толпу, где каждый – сам по себе. Где нет уже общих задач и целей, где никто не стремится к общей победе.
Кровопийцы просто лезли за кровью. На губительное серебро лезли. И это было привычно, знакомо. И так сражаться с нечистью было проще. И так легче было отбиваться. Гарнизон, собранный со всего замка воедино, успешно прорубался по узким путанным проходам сквозь обезумевшую темную орду.
Умруны вновь прикрывали живых. А поскольку серебряная водица, гонимая таинственным Током по хладным жилам, совершенно не интересовала кровопийц, упыри попросту норовили перебраться через первых, чтобы дотянуться до вторых. Мертвых тевтонских братьев темные твари воспринимали как досадную помеху на своем пути, как ограду, как стену, перегородившую дорогу к настоящей – живой и горячей крови. Вот только оградка та не пускала через себя. Оградка – противилась, колола, рубила. Да и из-за нее, из-за щитов, из-за плеч умрунов, непрестанно и безжалостно разила нечисть серебрёная сталь.
Защитники Сторожи отступали неторопливо, строем, без паники и отчаяния. И в итоге, практически не понеся потерь, вошли в опустевший детинец. Поперек разбитых ворот Бернгард в три ряда поставил своих мертвецов, которые стойкостью и безразличием к смерти мало в чем уступали разнесенным в щепу воротным створкам. Затем к арке подтащили осиновые рогатки. И – остановили-таки напиравших тварей. Стены тоже нашлось кому оборонить. На боевых площадках дрались вперемешку живые и мертвые, помогая друг другу, не пуская общего врага.
Крылатый змей больше не помогал штурмующим, Черный Князь не отдавал толковые приказы, и повторно овладеть внутренней цитаделью упырям не удавалось. Изрядно прореженное темное воинство лишь билось – бессмысленно, упрямо – о скользкие от дождя и черной крови стены и откатывалось, подобно морскому прибою, оставляя у подножия неприступных укреплений десятки и сотни трупов.
А время шло…
Гроза стихла.
Прекратился дождь.
Незримые руки разорвали пелену туч.
В образовавшиеся прорехи на битву-бойню уставились со своих безопасных высот холодные звезды. Звезды смотрели долго и безмолвно, покуда упыри наконец не отступили – подвывая, чуя близящийся рассвет.
И смотрели после – на Сторожу, заваленную белесыми телами. Смотрели изумленно и испуганно, пока не пришел срок убираться с небосклона самим.
Глава 28
– Ну, как ты, русич?
Конечно же, не здоровье раненого заботило сейчас Бернгарда, а сохранность его крови.
– Не беспокойся, – буркнул Всеволод. – Знахарь твой рану залепил на совесть.
Глава Закатной Сторожи и воевода русской дружины разговаривали наедине в полутемной комнатке замкового госпита. Всеволод, придерживая раненую руку, полусидел-полулежал на груде пропахших кровью и едкими снадобьями тряпок, наваленных поверх узкого дощатого ложа. Бернгард стоял у небольшого оконца, в которое едва пробивались первые утренние лучи. За окном было тихо. Слишком тихо для крепости, только что отбившей невиданный штурм. Похоже, особой радости по поводу победы никто не испытывал. Да и с чего бы радоваться-то? Ясно ведь – второго такого натиска Стороже не выдержать.
Конечно же, не здоровье раненого заботило сейчас Бернгарда, а сохранность его крови.
– Не беспокойся, – буркнул Всеволод. – Знахарь твой рану залепил на совесть.
Глава Закатной Сторожи и воевода русской дружины разговаривали наедине в полутемной комнатке замкового госпита. Всеволод, придерживая раненую руку, полусидел-полулежал на груде пропахших кровью и едкими снадобьями тряпок, наваленных поверх узкого дощатого ложа. Бернгард стоял у небольшого оконца, в которое едва пробивались первые утренние лучи. За окном было тихо. Слишком тихо для крепости, только что отбившей невиданный штурм. Похоже, особой радости по поводу победы никто не испытывал. Да и с чего бы радоваться-то? Ясно ведь – второго такого натиска Стороже не выдержать.