Страница:
Бернгард скривил губы:
– Все-таки ты казался мне умнее, русич. Любая сила есть власть. Над кем-то или над чем-то. Кто ж от такого откажется?
– И все же? Зачем?
Тяжкий вздох. Очи горе. Невысказанное вслух, но неприкрытое разочарование и демонстративное сожаление о непроходимой тупости собеседника.
– Тебе ведь рассказали уже о грядущим Набеге. О настоящем Набеге… – магистр не спрашивал – утверждал. Похоже, Бернгард действительно подслушивал под дверью их разговор. – О Набеге с каким-нибудь особо удачливым Нахтриттером во главе.
– С Черным Князем?
– С Князем, с Господарем, с Шоломонаром, с Эрлик-ханом. С Пьющим-Властвующим, как именует его эта тварь. – Взгляд Бернгарда вновь скользнул по шипастой клетке в каменном саркофаге. – Твоя сила помогла бы ей выжить в надвигающемся хаосе. Более того, испив тебя, Эржебетт по своему усмотрению смогла бы открывать и закрывать проходы между мирами, не опасаясь полностью лишиться собственной Изначальной силы. А возможно, ей было бы подвластно и… И кое-что иное.
Бернгард вдруг отвел глаза.
– Что? – тут же насторожился Всеволод.
– Большее, – прозвучал ответ, отчего-то показавшийся Всеволоду скользким и уклончивым. – Кто знает, на что способна темная тварь, слившая в себе могущество двух потомков Изначальных. Издревле известно: одна истинная сила не просто увеличивает другую, но преумножает ее и многократно растет сама.
Некоторое время Всеволод молчал, постигая услышанное. Затем спросил:
– Выходит, Эржебетт специально ждала меня? Там, в Сибиу… в Германштадте?
– Ждала. – Бернгард пожал плечами. За спиной магистра тяжело колыхнулся промокший белый плащ. Черный крест на левой его части шевельнулся, словно нерасплавленное крыло. – Но не обольщайся, не именно тебя, русич. Конечно же, она не знала, кто придет в Эрдей и кто принесет в себе силу Изначальных. И придет ли, и принесет ли вообще… И все же она надеялась.
– Откуда было взяться этой надежде?
– Не забывай – Эржебетт посвящена в тайну Проклятого прохода, ей известно, что в прошлом потомки Изначальных уже закрывали своей кровью разомкнутую границу.
– Так ведь то – в прошлом!
– Многое в этом мире повторяется, русич, – наставительно произнес Бернгард. – Слишком многое. В той или иной мере, но – повторяется. Ты и вообразить себе не можешь, сколько самых разных – естественных и не очень – процессов непрерывно идет по замкнутому кругу или бесконечной спирали. Что-то возрождается, чтобы умереть. Что-то умирает, чтобы вновь восстать из праха. А уж если говорить о магии – как разрушающей, так и созидающей…
Всеволод только покачал головой. Кругозор тевтонского магистра, разбирающегося даже в дремучей эзотерике, был поистине неисчерпаемым!
– Практически все колдовские чары вращаются вокруг одной магической оси – явной либо мнимой, – продолжал тем временем Бернгард. – Подавляющее большинство сильных заклинаний на самом деле переходят одно в другое и другое – в одно. Ведьмы, творящие ведьмин круг, знают это лучше кого бы то ни было. Даже те из них, кто не успел еще полностью пройти посвящение. Ибо это – изначальные, простейшие и неоспоримые истины ведовского искусства. Это впитывается будущей ведьмой с молоком матери и первым заговором бабки.
– Но прошлое… – с сомнением начал было Всеволод.
– И прошлое тоже имеет свойство повторяться, – перебил его Бернгард. – Эржебетт знала, что род Изначальных не иссяк, поскольку сама принадлежит… принадлежала к этому древнему роду, покуда не была пожрана темной тварью. Она искренне и истово – с искренностью и истовостью, свойственной лишь ведовскому племени, верила, что другие носители сильной крови – потомки потомков Вершителей, от которых зависит судьба людского обиталища, – снова придут в эти края. Рано или поздно. По своей или чужой воле. А поскольку единственная дорога к Серебряным Вратам проходит через Германштадт, подмога никак не миновала бы этого города. И, в общем-то, Эржебетт не ошиблась в своих расчетах.
– Не ошиблась, значит? – Всеволод хмуро взирал из-под насупленных бровей.
– Как тебе известно, русич, из каждой Сторожи, хранящей границу миров, сюда был послан отряд, – продолжал просвещать его Бернгард. – Но суть не в отряде – а в его предводителе, коим являлся лучший из лучших сторожных воинов. Тот, кого искали и отбирали по особым признакам, ведомым только мастерам… старцам-воеводам Сторож. Тот, кого проверяли, тренировали и обучали без конца и перерыва. Тот, кто в бою и учебе многократно превосходил прочих. Тот, о ком были основания полагать, что именно он – потомок Изначальных В русской Стороже таким человеком был ты. В татарском Харагууле – Сагаадай. У нас тоже имелись рыцари, успешно прошедшие необходимые испытания. Конрад, к примеру.
Достойных кандидатов из прочих Сторож я не знаю. Они не дошли. Сгинули в пути. Следовательно, оказались не столь достойны. Следовательно, их кровь была не столь сильна, как нужно. Ты же, русич, довел свой отряд до границ Трансильвании. И провел через Эрдейский край. По всему разоренному Семиградью. К самым Серебряным Врагам.
– Но ведь не только я! – воскликнул Всеволод. – Сагаадай! Он тоже провел… прошел…
Бернгард кивнул:
– Верно. Сагаадай тоже провел и прошел. Правда, потеряв при этом большую часть своей дружины.
– Его путь был долгим и опасным, – заметил Всеволод. – Гораздо более долгим и, возможно, еще более опасным, чем мой.
– И это верно. Как и другое. Лидерка даже не пыталась укротить его дикую степную натуру. Эржебетт не учуяла в нем скрытого могущества Изначальных. И в Конраде – тоже. Она выбрала тебя. Твою силу. А у лидерки на особую силу – особое чутье.
Дальше Всеволод не слушал. Пока – не слушал. Он склонился над каменным гробом, над молчавшей, как камень, пленницей саркофага.
– Это так, Эржебетт? Это правда? Все, что говорит Бернгард?
Оба меча в руках Всеволода – опущены. Серебрёные острия клинков за малым не касаются плит пола. Всеволод пристально смотрит сквозь шипастую решетку. Стальную и серебряную. Прямо в лицо смотрит. В милое прелестное серьезное лицо девы-твари. В зеленые глаза, отражающие нервный факельный свет.
«Это так? Это правда?»
Глава 4
Глава 5
Глава 6
– Все-таки ты казался мне умнее, русич. Любая сила есть власть. Над кем-то или над чем-то. Кто ж от такого откажется?
– И все же? Зачем?
Тяжкий вздох. Очи горе. Невысказанное вслух, но неприкрытое разочарование и демонстративное сожаление о непроходимой тупости собеседника.
– Тебе ведь рассказали уже о грядущим Набеге. О настоящем Набеге… – магистр не спрашивал – утверждал. Похоже, Бернгард действительно подслушивал под дверью их разговор. – О Набеге с каким-нибудь особо удачливым Нахтриттером во главе.
– С Черным Князем?
– С Князем, с Господарем, с Шоломонаром, с Эрлик-ханом. С Пьющим-Властвующим, как именует его эта тварь. – Взгляд Бернгарда вновь скользнул по шипастой клетке в каменном саркофаге. – Твоя сила помогла бы ей выжить в надвигающемся хаосе. Более того, испив тебя, Эржебетт по своему усмотрению смогла бы открывать и закрывать проходы между мирами, не опасаясь полностью лишиться собственной Изначальной силы. А возможно, ей было бы подвластно и… И кое-что иное.
Бернгард вдруг отвел глаза.
– Что? – тут же насторожился Всеволод.
– Большее, – прозвучал ответ, отчего-то показавшийся Всеволоду скользким и уклончивым. – Кто знает, на что способна темная тварь, слившая в себе могущество двух потомков Изначальных. Издревле известно: одна истинная сила не просто увеличивает другую, но преумножает ее и многократно растет сама.
Некоторое время Всеволод молчал, постигая услышанное. Затем спросил:
– Выходит, Эржебетт специально ждала меня? Там, в Сибиу… в Германштадте?
– Ждала. – Бернгард пожал плечами. За спиной магистра тяжело колыхнулся промокший белый плащ. Черный крест на левой его части шевельнулся, словно нерасплавленное крыло. – Но не обольщайся, не именно тебя, русич. Конечно же, она не знала, кто придет в Эрдей и кто принесет в себе силу Изначальных. И придет ли, и принесет ли вообще… И все же она надеялась.
– Откуда было взяться этой надежде?
– Не забывай – Эржебетт посвящена в тайну Проклятого прохода, ей известно, что в прошлом потомки Изначальных уже закрывали своей кровью разомкнутую границу.
– Так ведь то – в прошлом!
– Многое в этом мире повторяется, русич, – наставительно произнес Бернгард. – Слишком многое. В той или иной мере, но – повторяется. Ты и вообразить себе не можешь, сколько самых разных – естественных и не очень – процессов непрерывно идет по замкнутому кругу или бесконечной спирали. Что-то возрождается, чтобы умереть. Что-то умирает, чтобы вновь восстать из праха. А уж если говорить о магии – как разрушающей, так и созидающей…
Всеволод только покачал головой. Кругозор тевтонского магистра, разбирающегося даже в дремучей эзотерике, был поистине неисчерпаемым!
– Практически все колдовские чары вращаются вокруг одной магической оси – явной либо мнимой, – продолжал тем временем Бернгард. – Подавляющее большинство сильных заклинаний на самом деле переходят одно в другое и другое – в одно. Ведьмы, творящие ведьмин круг, знают это лучше кого бы то ни было. Даже те из них, кто не успел еще полностью пройти посвящение. Ибо это – изначальные, простейшие и неоспоримые истины ведовского искусства. Это впитывается будущей ведьмой с молоком матери и первым заговором бабки.
– Но прошлое… – с сомнением начал было Всеволод.
– И прошлое тоже имеет свойство повторяться, – перебил его Бернгард. – Эржебетт знала, что род Изначальных не иссяк, поскольку сама принадлежит… принадлежала к этому древнему роду, покуда не была пожрана темной тварью. Она искренне и истово – с искренностью и истовостью, свойственной лишь ведовскому племени, верила, что другие носители сильной крови – потомки потомков Вершителей, от которых зависит судьба людского обиталища, – снова придут в эти края. Рано или поздно. По своей или чужой воле. А поскольку единственная дорога к Серебряным Вратам проходит через Германштадт, подмога никак не миновала бы этого города. И, в общем-то, Эржебетт не ошиблась в своих расчетах.
– Не ошиблась, значит? – Всеволод хмуро взирал из-под насупленных бровей.
– Как тебе известно, русич, из каждой Сторожи, хранящей границу миров, сюда был послан отряд, – продолжал просвещать его Бернгард. – Но суть не в отряде – а в его предводителе, коим являлся лучший из лучших сторожных воинов. Тот, кого искали и отбирали по особым признакам, ведомым только мастерам… старцам-воеводам Сторож. Тот, кого проверяли, тренировали и обучали без конца и перерыва. Тот, кто в бою и учебе многократно превосходил прочих. Тот, о ком были основания полагать, что именно он – потомок Изначальных В русской Стороже таким человеком был ты. В татарском Харагууле – Сагаадай. У нас тоже имелись рыцари, успешно прошедшие необходимые испытания. Конрад, к примеру.
Достойных кандидатов из прочих Сторож я не знаю. Они не дошли. Сгинули в пути. Следовательно, оказались не столь достойны. Следовательно, их кровь была не столь сильна, как нужно. Ты же, русич, довел свой отряд до границ Трансильвании. И провел через Эрдейский край. По всему разоренному Семиградью. К самым Серебряным Врагам.
– Но ведь не только я! – воскликнул Всеволод. – Сагаадай! Он тоже провел… прошел…
Бернгард кивнул:
– Верно. Сагаадай тоже провел и прошел. Правда, потеряв при этом большую часть своей дружины.
– Его путь был долгим и опасным, – заметил Всеволод. – Гораздо более долгим и, возможно, еще более опасным, чем мой.
– И это верно. Как и другое. Лидерка даже не пыталась укротить его дикую степную натуру. Эржебетт не учуяла в нем скрытого могущества Изначальных. И в Конраде – тоже. Она выбрала тебя. Твою силу. А у лидерки на особую силу – особое чутье.
Дальше Всеволод не слушал. Пока – не слушал. Он склонился над каменным гробом, над молчавшей, как камень, пленницей саркофага.
– Это так, Эржебетт? Это правда? Все, что говорит Бернгард?
Оба меча в руках Всеволода – опущены. Серебрёные острия клинков за малым не касаются плит пола. Всеволод пристально смотрит сквозь шипастую решетку. Стальную и серебряную. Прямо в лицо смотрит. В милое прелестное серьезное лицо девы-твари. В зеленые глаза, отражающие нервный факельный свет.
«Это так? Это правда?»
Глава 4
Из саркофага ему не сказали ни слова. Не кивнули утвердительно, не мотнули головой, отрицая. В саркофаге лишь торопливо отвели взгляд.
Но прежде Всеволод все же успел уловить, увидеть… Ясно и отчетливо он разглядел свое отражение в темной зелени очей-озер и мерцании огненных бликов. Такое же отражение, как в перепуганных водах Мертвого озера. Перевернутое. Вверх ногами. И не было тут ни морока, ни наваждения. Было – как было. Было – что было. Страх. Животный ужас.
Эржебетт боялась. И в этом безотчетном страхе, в паническом ужасе этом Всеволод слышал ее невысказанный ответ.
Он понимал: да, это так, да, это правда. Все, что тевтонский магистр говорит сейчас и все что он скажет позже.
А магистр говорил. Старец-воевода Закатной Сторожи повторно давал Всеволоду урок, который тот по глупости и слепоте своей не желал усваивать ранее.
– Лидерка способна брать чужую силу – в любом ее проявлении – не только через кровь, но и через любовь. Разумеется, только через греховную плотскую любовь, – рыцарь-монах, аскет-крестоносец брезгливо поморщился. – Ее развратные ласки доставляют больше удовольствия, чем ласки опытнейших куртизанок, но страстные соития с ней забирают жизненные силы. Поначалу оставляя сладкую истому в членах. После – вовсе истощая человека до смерти…
А ведь точно! А ведь в самом деле! Сладостную… невероятно-сладостную истому, блаженное опустошение, вялую и сонную слабость, чем-то похожую на смерть, Всеволод помнил. Так оно все и было. Тогда, после единственной их с Эржебетт ночи, проведенной вместе в монашеской келье. И сама Эржебетт была… Довольной и сытой кошкой она тогда ему показалась. Довольной и СЫТОЙ. Насытившейся если не сполна, то – изрядно.
– Чтобы испить свою жертву на любовном ложе целиком, до конца, лидерке требуется не одна ночь, – продолжал тевтонский магистр. – И чем больше пожираемая ею сила – тем больше нужно ночей. Днем, правда, ее чары не страшны человеку. Днем лидерка не способна забирать чужую силу и жизнь. Волшба темной твари рассеивается под солнцем так же быстро, как испаряется кровь мертвых нахтцереров. Но уже после первой ночи, проведенной с ней, в сердце человека остается саднящая заноза. Или… – Берн-гард опять скривился. – Или, скорее уж, не в сердце. А кое-где пониже. Осознанные и – еще в большей степени – неосознанные воспоминания о пережитом наслаждении снова и снова влекут несчастную жертву на губительное ложе страсти. Этому трудно, почти невозможно противостоять. К тому же не следует забывать, что Эржебетт – тварь особого рода. Вместе с лидеркой и вервольфом в ней уживается еще и ведьмина дочь – пусть не прошедшая полноценное посвящение, но, наверняка, успевшая по верхам нахвататься от матери нехитрых приемчиков примитивной женской магии. Даже самые простенькие из них эффективно воздействуют на мужа-воина, неискушенного в любовных играх и изощренном флирте. Так что Эржебетт нетрудно было поддерживать твой интерес к своей персоне не только ночью, но и при свете дня.
Магистр говорил. Всеволод слушал. Эржебетт молчала. Они были заперты втроем в мрачном подземном склепе. И склеп этот сейчас был их тесным мирком, в котором решалось что-то важное, что-то судьбоносное для всего остального людского обиталища – того, которое осталось снаружи, за толстой каменной кладкой и еще более толстым слоем земли.
Магистр говорил…
– Рано или поздно лидерка вытянула бы из тебя всю силу Изначальных и всю жизненную силу, обратив твою кровь в никчемную подкрашенную водицу, а тебя самого – в хладный труп. Уж не знаю, на сколько бы ночей тебя хватило, но к счастью, в этом замке ночь – пора войны, а не любви.
– К счастью?! – у Всеволода нервно дернулись уголки рта.
– Именно так, – строго сказал Бернгард. – Для тебя – в первую очередь. Я, как мог, заботился о том, чтобы от заката до рассвета вы с Эржебетт не оставались наедине ни на минуту. Чтобы у тебя не возникало ни единой мысли о любовных утехах. Ни до штурма, ни после. Ну, а уж во время ночных битв тебе самому было не до того. Однако Эржебетт чуяла твою силу. И жаждала ее. И сдаваться не собиралась. Она лишь дожидалась удобного момента. И вполне могла дождаться.
– А чтобы этого не случилось, ты послал к ней своего человека с раствором адского камня в латной перчатке? – не отводил глаз от магистра Всеволод. – Воспользоваться потаенным ходом он не смог, поскольку сундук, закрывавший лаз, в ту ночь был подперт столом. Проникнуть в нашу с Эржебетт комнату можно было только через дверь, возле которой я и застал твоего посланца. Скажи, что должен был сделать этот рыцарь? Облить Эржебетт жидким серебром? Напоить ее?
Вяло усмехнувшись, Бернгард ушел от прямого ответа:
– Сейчас ты все понял неверно, русич. А тогда – появился не вовремя. Ты слишком беспокоился за Эржебетт и после того случая уже не пожелал расставаться с ней. Ни днем, ни – что гораздо хуже – ночью. Даже во время штурмов ты держал ее подле себя. В общем, ситуация осложнилась, и вас следовало разлучить любой ценой.
– И по твоему приказу в Эржебетт пустили стрелу с зазубренным наконечником и надколотым осиновым древком?
– По-моему, – не стал спорить магистр. – Пришлось пролить немного ее крови, чтобы сохранить силу твоей. Впрочем, у меня были основания предполагать, что ты не дашь Эржебетт истечь кровью. Я не ошибся.
– Почему ее только ранили? – спросил Всеволод. – Почему не убили? Стрелок оказался никудышным? Или ты опасался, что я оставлю стены и поведу своих людей против тебя?
– Такое тоже могло случиться, – серьезно ответил Бернгард. – Ты находился под чарами лидерки и ведьминой волшбой. Но главная причина все же в другом. Эржебетт нужна мне живой. Мне нужна ее кровь… та часть ее крови, которая прежде принадлежала ведьминой дочери и которая по сию пору несет в себе силу Изначальных.
Всеволод нахмурился:
– Зачем тебе ее кровь?
– Чем-то надо закрывать брешь между мирами, русич, – ответил Бернгард. – Кровь на кровь, слова на слова – и порушенная граница восстановится. И Набега – настоящего Набега – уже не случится. И вообще не будет никакого Набега. Надеюсь, крови Эржебетт хватит, чтобы запереть Проклятый проход.
Ах вот оно что!
– Вот почему ты с самого начала убеждал меня отдать тебе Эржебетт?
– Потому. – Утвердительный кивок.
– Вот почему охотился за ней?
– Потому. – Еще кивок.
– И вот почему сейчас держишь ее здесь? В осиновых тисках, в серебре и стали?
– Поэтому.
Третий кивок. И – разъяснение:
– Это не убьет Эржебетт, но будет помехой ее волшбе. Осина, впечатывающаяся в плоть, вытягивает колдовскую силу, осина не дает лидерке прельщать и соблазнять, как прежде. Шипы серебряной решетки сдержат вервольфа, если Эржебетт попытается перекинуться в зверя, а сталь не выпустит наружу человека. Эти колодки и эту клетку изготовили по моему приказу вскоре после вашего появления в замке. Как видишь, и то и другое пригодилось. Лидерка все же попала ко мне в руки, чему ты, русич, по своему неразумению, так долго и упорно препятствовал.
Всеволод вздохнул. Да, по неразумению. Да, препятствовал. Препятствовал…
– Погоди-ка! – Всеволод вспомнил то, о чем позабыл в череде внезапно навалившихся откровений и потрясений. Но о чем забывать никак не следовало. Ради чего он здесь, в этом склепе – вспомнил.
А вспомнив, – выпалил:
– Кто убил моих дружинников, Бернгард? Тех, кто охранял Эржебетт?
– Не я, – спокойно ответил тевтон. – В этом ты можешь не сомневаться. Я участвовал в дневной вылазке – ты знаешь…
– Но и не лидерка. Это я знаю тоже. Теперь – знаю. Выходит, твои люди, оставшиеся в замке?
– Тебе известно, сколько их было, русич. – Бернгард неодобрительно качал головой. – Думаешь, они смогли бы так просто совладать с охраной Эржебетт? И потом… Подумай о том, как погибли твои дружинники.
– Они обескровлены! – вздохнул Всеволод. – Их испили.
– А братья ордена Святой Марии, бьющиеся против нечисти бок о бок с твоими воинами, не пьют человеческой крови.
– Тогда кто?! – вспылил Всеволод. – Я не спрашиваю, Бернгард, кто выкрал для тебя Эржебетт. Я спрашиваю – кто испил моих дружинников? Кто, прах вас всех побери, это сделал?! Ваш пресловутый замковый упырь, о котором столько говорят? Он все-таки существует?
– Ты узнаешь об этом позже, не сейчас. Сейчас у нас с тобой разговор о ней.
Бернгард кивнул на саркофаг.
Но прежде Всеволод все же успел уловить, увидеть… Ясно и отчетливо он разглядел свое отражение в темной зелени очей-озер и мерцании огненных бликов. Такое же отражение, как в перепуганных водах Мертвого озера. Перевернутое. Вверх ногами. И не было тут ни морока, ни наваждения. Было – как было. Было – что было. Страх. Животный ужас.
Эржебетт боялась. И в этом безотчетном страхе, в паническом ужасе этом Всеволод слышал ее невысказанный ответ.
Он понимал: да, это так, да, это правда. Все, что тевтонский магистр говорит сейчас и все что он скажет позже.
А магистр говорил. Старец-воевода Закатной Сторожи повторно давал Всеволоду урок, который тот по глупости и слепоте своей не желал усваивать ранее.
– Лидерка способна брать чужую силу – в любом ее проявлении – не только через кровь, но и через любовь. Разумеется, только через греховную плотскую любовь, – рыцарь-монах, аскет-крестоносец брезгливо поморщился. – Ее развратные ласки доставляют больше удовольствия, чем ласки опытнейших куртизанок, но страстные соития с ней забирают жизненные силы. Поначалу оставляя сладкую истому в членах. После – вовсе истощая человека до смерти…
А ведь точно! А ведь в самом деле! Сладостную… невероятно-сладостную истому, блаженное опустошение, вялую и сонную слабость, чем-то похожую на смерть, Всеволод помнил. Так оно все и было. Тогда, после единственной их с Эржебетт ночи, проведенной вместе в монашеской келье. И сама Эржебетт была… Довольной и сытой кошкой она тогда ему показалась. Довольной и СЫТОЙ. Насытившейся если не сполна, то – изрядно.
– Чтобы испить свою жертву на любовном ложе целиком, до конца, лидерке требуется не одна ночь, – продолжал тевтонский магистр. – И чем больше пожираемая ею сила – тем больше нужно ночей. Днем, правда, ее чары не страшны человеку. Днем лидерка не способна забирать чужую силу и жизнь. Волшба темной твари рассеивается под солнцем так же быстро, как испаряется кровь мертвых нахтцереров. Но уже после первой ночи, проведенной с ней, в сердце человека остается саднящая заноза. Или… – Берн-гард опять скривился. – Или, скорее уж, не в сердце. А кое-где пониже. Осознанные и – еще в большей степени – неосознанные воспоминания о пережитом наслаждении снова и снова влекут несчастную жертву на губительное ложе страсти. Этому трудно, почти невозможно противостоять. К тому же не следует забывать, что Эржебетт – тварь особого рода. Вместе с лидеркой и вервольфом в ней уживается еще и ведьмина дочь – пусть не прошедшая полноценное посвящение, но, наверняка, успевшая по верхам нахвататься от матери нехитрых приемчиков примитивной женской магии. Даже самые простенькие из них эффективно воздействуют на мужа-воина, неискушенного в любовных играх и изощренном флирте. Так что Эржебетт нетрудно было поддерживать твой интерес к своей персоне не только ночью, но и при свете дня.
Магистр говорил. Всеволод слушал. Эржебетт молчала. Они были заперты втроем в мрачном подземном склепе. И склеп этот сейчас был их тесным мирком, в котором решалось что-то важное, что-то судьбоносное для всего остального людского обиталища – того, которое осталось снаружи, за толстой каменной кладкой и еще более толстым слоем земли.
Магистр говорил…
– Рано или поздно лидерка вытянула бы из тебя всю силу Изначальных и всю жизненную силу, обратив твою кровь в никчемную подкрашенную водицу, а тебя самого – в хладный труп. Уж не знаю, на сколько бы ночей тебя хватило, но к счастью, в этом замке ночь – пора войны, а не любви.
– К счастью?! – у Всеволода нервно дернулись уголки рта.
– Именно так, – строго сказал Бернгард. – Для тебя – в первую очередь. Я, как мог, заботился о том, чтобы от заката до рассвета вы с Эржебетт не оставались наедине ни на минуту. Чтобы у тебя не возникало ни единой мысли о любовных утехах. Ни до штурма, ни после. Ну, а уж во время ночных битв тебе самому было не до того. Однако Эржебетт чуяла твою силу. И жаждала ее. И сдаваться не собиралась. Она лишь дожидалась удобного момента. И вполне могла дождаться.
– А чтобы этого не случилось, ты послал к ней своего человека с раствором адского камня в латной перчатке? – не отводил глаз от магистра Всеволод. – Воспользоваться потаенным ходом он не смог, поскольку сундук, закрывавший лаз, в ту ночь был подперт столом. Проникнуть в нашу с Эржебетт комнату можно было только через дверь, возле которой я и застал твоего посланца. Скажи, что должен был сделать этот рыцарь? Облить Эржебетт жидким серебром? Напоить ее?
Вяло усмехнувшись, Бернгард ушел от прямого ответа:
– Сейчас ты все понял неверно, русич. А тогда – появился не вовремя. Ты слишком беспокоился за Эржебетт и после того случая уже не пожелал расставаться с ней. Ни днем, ни – что гораздо хуже – ночью. Даже во время штурмов ты держал ее подле себя. В общем, ситуация осложнилась, и вас следовало разлучить любой ценой.
– И по твоему приказу в Эржебетт пустили стрелу с зазубренным наконечником и надколотым осиновым древком?
– По-моему, – не стал спорить магистр. – Пришлось пролить немного ее крови, чтобы сохранить силу твоей. Впрочем, у меня были основания предполагать, что ты не дашь Эржебетт истечь кровью. Я не ошибся.
– Почему ее только ранили? – спросил Всеволод. – Почему не убили? Стрелок оказался никудышным? Или ты опасался, что я оставлю стены и поведу своих людей против тебя?
– Такое тоже могло случиться, – серьезно ответил Бернгард. – Ты находился под чарами лидерки и ведьминой волшбой. Но главная причина все же в другом. Эржебетт нужна мне живой. Мне нужна ее кровь… та часть ее крови, которая прежде принадлежала ведьминой дочери и которая по сию пору несет в себе силу Изначальных.
Всеволод нахмурился:
– Зачем тебе ее кровь?
– Чем-то надо закрывать брешь между мирами, русич, – ответил Бернгард. – Кровь на кровь, слова на слова – и порушенная граница восстановится. И Набега – настоящего Набега – уже не случится. И вообще не будет никакого Набега. Надеюсь, крови Эржебетт хватит, чтобы запереть Проклятый проход.
Ах вот оно что!
– Вот почему ты с самого начала убеждал меня отдать тебе Эржебетт?
– Потому. – Утвердительный кивок.
– Вот почему охотился за ней?
– Потому. – Еще кивок.
– И вот почему сейчас держишь ее здесь? В осиновых тисках, в серебре и стали?
– Поэтому.
Третий кивок. И – разъяснение:
– Это не убьет Эржебетт, но будет помехой ее волшбе. Осина, впечатывающаяся в плоть, вытягивает колдовскую силу, осина не дает лидерке прельщать и соблазнять, как прежде. Шипы серебряной решетки сдержат вервольфа, если Эржебетт попытается перекинуться в зверя, а сталь не выпустит наружу человека. Эти колодки и эту клетку изготовили по моему приказу вскоре после вашего появления в замке. Как видишь, и то и другое пригодилось. Лидерка все же попала ко мне в руки, чему ты, русич, по своему неразумению, так долго и упорно препятствовал.
Всеволод вздохнул. Да, по неразумению. Да, препятствовал. Препятствовал…
– Погоди-ка! – Всеволод вспомнил то, о чем позабыл в череде внезапно навалившихся откровений и потрясений. Но о чем забывать никак не следовало. Ради чего он здесь, в этом склепе – вспомнил.
А вспомнив, – выпалил:
– Кто убил моих дружинников, Бернгард? Тех, кто охранял Эржебетт?
– Не я, – спокойно ответил тевтон. – В этом ты можешь не сомневаться. Я участвовал в дневной вылазке – ты знаешь…
– Но и не лидерка. Это я знаю тоже. Теперь – знаю. Выходит, твои люди, оставшиеся в замке?
– Тебе известно, сколько их было, русич. – Бернгард неодобрительно качал головой. – Думаешь, они смогли бы так просто совладать с охраной Эржебетт? И потом… Подумай о том, как погибли твои дружинники.
– Они обескровлены! – вздохнул Всеволод. – Их испили.
– А братья ордена Святой Марии, бьющиеся против нечисти бок о бок с твоими воинами, не пьют человеческой крови.
– Тогда кто?! – вспылил Всеволод. – Я не спрашиваю, Бернгард, кто выкрал для тебя Эржебетт. Я спрашиваю – кто испил моих дружинников? Кто, прах вас всех побери, это сделал?! Ваш пресловутый замковый упырь, о котором столько говорят? Он все-таки существует?
– Ты узнаешь об этом позже, не сейчас. Сейчас у нас с тобой разговор о ней.
Бернгард кивнул на саркофаг.
Глава 5
– Послушай, сакс… – едва сдерживая ярость, прохрипел Всеволод.
– Нет, это ты меня послушай, русич. – Магистр повысил голос: – Мертвым уже не поможешь. Нам нужно думать о живых. О пока еще живых. Которых может спасти только сильная кровь. Кровь этой лидерки. Или твоя кровь.
– Что?! – Всеволод недобро прищурился.
Молнией полыхнула неожиданная догадка. Слепящими отблесками – озарение.
И – следом – жуткое, гнетущее, затмевающее все и вся разочарование. И з-з-злоба. Страшная. Жуткая.
– Сильная кровь, говоришь? Кровь лидерки или моя кровь?
Из глаз Всеволода изливалась лютая… лютейшая ненависть.
– А скажи-ка, Бернгард, только честно скажи… Для чего во главе дружин, отправленных сюда, были поставлены лучшие сторожные воины, каждый из которых мог оказаться потомком Изначальных? Скажи, зачем тебе понадобились мы? Зачем понадобился я? Моя сила? Моя кровь? На самом деле – зачем?
Всеволод смотрел прямо. В глаза прямо. В душу собеседника. В закрытую, наглухо замурованную душу тевтонского старца-воеводы. Смотрел, пытаясь проникнуть сквозь засовы, запоры, глухую кладку…
– Не мне – негромко промолвил орденский магистр. – Всему людскому обиталищу.
Бернгард отвел взгляд. Отвел-таки…
Всеволод понял.
– Жертва… – с горькой усмешкой произнес он.
Не спросил – спрашивать об этом теперь нет нужды. Все и так предельно ясно.
– Я нужен здесь как жертва. Как носитель жертвенной крови. Редкой замазки, особого раствора, что закроет и склеит порушенную границу обиталищ. А все остальное – пустое. Все – пыль в глаза. Обман. Морок. Созданный не чародейством, но хитростью и коварством. Для меня специально созданный. И для тех, кто со мной. Дабы никто ни о чем не догадался прежде времени. Дабы никто ничего не заподозрил. Ведь на самом-то деле не я вовсе привел сюда свою дружину. Это меня вели. Хотя шел я. Ехал я. По доброй воле. Искренне веря, что моя рука и мой меч спасут или хотя бы отсрочат гибель мира. А дело-то – не в твердой руке. И не в крепком мече. В одной лишь жертвенной крови дело. Меня обучали воинскому искусству не для того, чтобы крушить и побеждать ворога. А для того только, чтобы добраться сюда живым, чтобы пробиться невредимым через все препоны. Чтобы донести свою бесценную кровушку не пролитой, не расплесканной.
Бернгард не прерывал. Всеволод не умолкал:
– Поначалу меня вел Олекса. С тех самых пор, как его посланцы подобрали мальчишку-сироту на разоренном пепелище. Хорошо вел. Обучал, тренировал, вылепливая и сотворяя из меня то, что было нужно… Что ему было нужно. Его посланцы угадали. Посланцы старца-воеводы отыскали потомка Изначальных Вершителей. Затем, когда случилась беда… когда случился Набег, Олекса передал меня тебе. А ты принял. Живой дар. Нет, не меня даже – а что во мне. Кровь… да и не ее, по сути. Частичку древней силы, растворенной в ней. Силы тех, кто жил задолго до меня. Так?
Молчание. Кивок. Едва-едва заметный.
– Кровь – на кровь, слова – на слова, – тихо отозвался магистр.
– Ну да, конечно. – Всеволод невесело усмехнулся. – Моя кровь и твое заклинание должны были закрыть брешь между мирами.
– Твоя кровь и кровь Сагаадая, и кровь любого другого воеводы иных Сторож, пробившегося сюда. В воды Мертвого озера свою кровь пролил бы каждый из вас.
– Каждый? – Всеволод сверлил собеседника глазами.
– Каждый, кто мог оказаться потомком Изначальных, – ответил Бернгард – Так было бы надежнее, ибо безошибочно и с полной уверенностью распознать среди многих кандидатов истинного носителя или носителей древней крови непросто.
– Эржебетт распознала, – напомнил Всеволод.
– Эржебет – лидерка. У нее особый нюх на сильную кровь.
Помолчали. Недолго. Секунду или две.
– Как много нашей крови ты намеревался выпустить в Мертвое озеро? – спросил Всеволод.
– Всю, – коротко ответил Бернгард.
Пояснил:
– Чтобы запечатать Проклятый проход наверняка, накрепко, надолго.
Всеволод понимающе кивнул. Ну да, наверняка и надолго.
– И для этого, выходит, нас прислали сюда старцы-воеводы наших Сторож?
– В первую очередь – для этого.
Эх, Олекса-Олекса! Мудрый наставник и коварный израдец. Хотя в чем тут измена-израда-то? А ни в чем. Ему не открыли всей правды – и только-то.
И все же…
– А нельзя было просто сказать? – сквозь зубы спросил Всеволод. – Все? Сразу? Раньше? С самого начала. О том, зачем мы едем в Эрдейские земли? Так ведь честнее.
– Честнее, – согласился Бернгард. – Но так – нельзя. Человек непредсказуем. Порой он предпочитает жить ценой гибели своего обиталища. А уж если человек узнает о своей исключительности, об избранности своей, о том, какая… чья кровь течет в его жилах, тогда…
– Тогда – что?
– Тогда он еще более расположен забыть о мире вокруг.
– Думаешь, узнай я правду – отказался бы идти в Эрдей?
– А что думаешь об этом ты сам? – Теперь уже Бернгард заглянул ему в глаза, в душу. Жесткий, острый и хладный взгляд магистра как хлыстом стеганул, как ножом полоснул. – Согласился бы ты, русич, мчаться сюда не ради обещанной славной битвы и не ради защиты прорванного порубежья, а попросту на убой? Единственно для того лишь, чтоб тебе вскрыли жилы и выпустили в мертвые воды всю – до последней капли – кровь? А если бы даже и согласился – сильно бы ты поспешал тогда? Не искал бы в пути любого – оправданного и неоправданного – повода задержаться? Не подумывал бы о возвращении? Не опоздал бы?
Отчего-то отвечать на эти вопросы Всеволоду не хотелось. Непривычно боязно было отвечать. А то как бы не солгать. Бернгарду? Себе? А может, и не было ответа? На такие вопросы. Ну как на такие ответишь? Если бы… Согласился бы? Поспешал бы? Не опоздал бы? Нет, определенно, отвечать не хотелось. Сейчас хотелось задавать вопросы самому.
– Верно ли я понял, Бернгард, что все дело в Изначальной крови? А в обороне Серебряных Врат как таковой смысла кет?
Всеволод резко сменил тему разговора. Однако магистр ответил сразу, без заминки:
– Ни малейшего. Ты был прав с самого начала, русич: защищать стены Сторожи – бесполезно. Да и ни к чему это. Нечисть уже перехлестнула через Карпаты. А эту крепость долго не удержать.
– Но ты удерживал в ней людей. Заставлял их сражаться, гибнуть…
– Я лишь ждал того, в чьих жилах течет кровь Вершителей.
– А смерть тех, в чьих жилах текла обычная кровь, для тебя ничего не значила?
– Ошибаешься, русич. Именно смерть доблестных орденских братьев, верных оруженосцев и бесстрашных кнехтов помогла мне дождаться тебя.
– Вот только твои павшие воины не знали и уже не узнают правды.
– А зачем им это? – в голосе Бернгарда прозвучало нескрываемое удивление. – Они искренне верили, что гибнут не зря.
– Ну, еще бы! – поморщился Всеволод. – Они же полагали, что покуда Серебряные Врата противятся темным тварям, человеческое обиталище может не бояться пришествия Черного Князя. Ты и меня пичкал этими сказками.
– С ними проще воевать и легче умирать.
– Ты лгал своим воинам, Бернгард!
– И что с того? Ложь часто бывает ценнее горькой правды. А моя ложь позволяла побеждать отчаяние и выигрывать время.
– Вот как? – криво усмехнулся Всеволод. – Интересно, а почему сейчас ты говоришь мне обо всем, что так долго утаивалось прежде?
– Потому что ты задаешь вопросы, на которые я должен что-то ответить. И потому что сегодня мы как никогда должны быть в одном строю.
– Что-то случилось, Бернгард? – Всеволод вдруг ощутил смутную тревогу.
Должно быть, что-то из ряда вон выходящее.
– Случилось…
– Что?!
Ну почему из этого клятого магистра слова приходится вытягивать, как жилы из упрямого полонянина?!
– Нахтриттер вышел из Мертвого озера. Шоломонар вступил в наш мир, русич.
– Что?! – внутри у Всеволода все оборвалось.
– Он сам и все его воинство приближаются к Серебряным Вратам.
– Что?!!!
Бернгард вздохнул:
– Начинается Набег, русич, настоящий Набег – вот что. Нахтриттера и подвластных его воле тварей уже сейчас можно увидеть со стен.
– Ты лжешь?! Опять?!
Или… или все же нет? Всеволод не знал точно. Всеволод колебался.
Бернгард невесело усмехнулся, будто читая его мысли:
– Ты сможешь выяснить все сам, когда поднимешься наверх. Только там ты убедишься в правдивости или лживости моих слов. Ну а пока… Пока просто отойди в сторону и отдай мне это…
Бернгард смотрел на саркофаг. Но речь, конечно же, шла о содержимом каменного гроба. Об Эржебетт. О ведьминой дочери, о лидерке-волкодлаке, о Черной Княгине, о Пьющей-Любящей. Даже нет, не так – о ее содержимом. О пожранной и испитой темной тварью крови Изначальных. О великой силе, таящейся в той крови.
– Нет, это ты меня послушай, русич. – Магистр повысил голос: – Мертвым уже не поможешь. Нам нужно думать о живых. О пока еще живых. Которых может спасти только сильная кровь. Кровь этой лидерки. Или твоя кровь.
– Что?! – Всеволод недобро прищурился.
Молнией полыхнула неожиданная догадка. Слепящими отблесками – озарение.
И – следом – жуткое, гнетущее, затмевающее все и вся разочарование. И з-з-злоба. Страшная. Жуткая.
– Сильная кровь, говоришь? Кровь лидерки или моя кровь?
Из глаз Всеволода изливалась лютая… лютейшая ненависть.
– А скажи-ка, Бернгард, только честно скажи… Для чего во главе дружин, отправленных сюда, были поставлены лучшие сторожные воины, каждый из которых мог оказаться потомком Изначальных? Скажи, зачем тебе понадобились мы? Зачем понадобился я? Моя сила? Моя кровь? На самом деле – зачем?
Всеволод смотрел прямо. В глаза прямо. В душу собеседника. В закрытую, наглухо замурованную душу тевтонского старца-воеводы. Смотрел, пытаясь проникнуть сквозь засовы, запоры, глухую кладку…
– Не мне – негромко промолвил орденский магистр. – Всему людскому обиталищу.
Бернгард отвел взгляд. Отвел-таки…
Всеволод понял.
– Жертва… – с горькой усмешкой произнес он.
Не спросил – спрашивать об этом теперь нет нужды. Все и так предельно ясно.
– Я нужен здесь как жертва. Как носитель жертвенной крови. Редкой замазки, особого раствора, что закроет и склеит порушенную границу обиталищ. А все остальное – пустое. Все – пыль в глаза. Обман. Морок. Созданный не чародейством, но хитростью и коварством. Для меня специально созданный. И для тех, кто со мной. Дабы никто ни о чем не догадался прежде времени. Дабы никто ничего не заподозрил. Ведь на самом-то деле не я вовсе привел сюда свою дружину. Это меня вели. Хотя шел я. Ехал я. По доброй воле. Искренне веря, что моя рука и мой меч спасут или хотя бы отсрочат гибель мира. А дело-то – не в твердой руке. И не в крепком мече. В одной лишь жертвенной крови дело. Меня обучали воинскому искусству не для того, чтобы крушить и побеждать ворога. А для того только, чтобы добраться сюда живым, чтобы пробиться невредимым через все препоны. Чтобы донести свою бесценную кровушку не пролитой, не расплесканной.
Бернгард не прерывал. Всеволод не умолкал:
– Поначалу меня вел Олекса. С тех самых пор, как его посланцы подобрали мальчишку-сироту на разоренном пепелище. Хорошо вел. Обучал, тренировал, вылепливая и сотворяя из меня то, что было нужно… Что ему было нужно. Его посланцы угадали. Посланцы старца-воеводы отыскали потомка Изначальных Вершителей. Затем, когда случилась беда… когда случился Набег, Олекса передал меня тебе. А ты принял. Живой дар. Нет, не меня даже – а что во мне. Кровь… да и не ее, по сути. Частичку древней силы, растворенной в ней. Силы тех, кто жил задолго до меня. Так?
Молчание. Кивок. Едва-едва заметный.
– Кровь – на кровь, слова – на слова, – тихо отозвался магистр.
– Ну да, конечно. – Всеволод невесело усмехнулся. – Моя кровь и твое заклинание должны были закрыть брешь между мирами.
– Твоя кровь и кровь Сагаадая, и кровь любого другого воеводы иных Сторож, пробившегося сюда. В воды Мертвого озера свою кровь пролил бы каждый из вас.
– Каждый? – Всеволод сверлил собеседника глазами.
– Каждый, кто мог оказаться потомком Изначальных, – ответил Бернгард – Так было бы надежнее, ибо безошибочно и с полной уверенностью распознать среди многих кандидатов истинного носителя или носителей древней крови непросто.
– Эржебетт распознала, – напомнил Всеволод.
– Эржебет – лидерка. У нее особый нюх на сильную кровь.
Помолчали. Недолго. Секунду или две.
– Как много нашей крови ты намеревался выпустить в Мертвое озеро? – спросил Всеволод.
– Всю, – коротко ответил Бернгард.
Пояснил:
– Чтобы запечатать Проклятый проход наверняка, накрепко, надолго.
Всеволод понимающе кивнул. Ну да, наверняка и надолго.
– И для этого, выходит, нас прислали сюда старцы-воеводы наших Сторож?
– В первую очередь – для этого.
Эх, Олекса-Олекса! Мудрый наставник и коварный израдец. Хотя в чем тут измена-израда-то? А ни в чем. Ему не открыли всей правды – и только-то.
И все же…
– А нельзя было просто сказать? – сквозь зубы спросил Всеволод. – Все? Сразу? Раньше? С самого начала. О том, зачем мы едем в Эрдейские земли? Так ведь честнее.
– Честнее, – согласился Бернгард. – Но так – нельзя. Человек непредсказуем. Порой он предпочитает жить ценой гибели своего обиталища. А уж если человек узнает о своей исключительности, об избранности своей, о том, какая… чья кровь течет в его жилах, тогда…
– Тогда – что?
– Тогда он еще более расположен забыть о мире вокруг.
– Думаешь, узнай я правду – отказался бы идти в Эрдей?
– А что думаешь об этом ты сам? – Теперь уже Бернгард заглянул ему в глаза, в душу. Жесткий, острый и хладный взгляд магистра как хлыстом стеганул, как ножом полоснул. – Согласился бы ты, русич, мчаться сюда не ради обещанной славной битвы и не ради защиты прорванного порубежья, а попросту на убой? Единственно для того лишь, чтоб тебе вскрыли жилы и выпустили в мертвые воды всю – до последней капли – кровь? А если бы даже и согласился – сильно бы ты поспешал тогда? Не искал бы в пути любого – оправданного и неоправданного – повода задержаться? Не подумывал бы о возвращении? Не опоздал бы?
Отчего-то отвечать на эти вопросы Всеволоду не хотелось. Непривычно боязно было отвечать. А то как бы не солгать. Бернгарду? Себе? А может, и не было ответа? На такие вопросы. Ну как на такие ответишь? Если бы… Согласился бы? Поспешал бы? Не опоздал бы? Нет, определенно, отвечать не хотелось. Сейчас хотелось задавать вопросы самому.
– Верно ли я понял, Бернгард, что все дело в Изначальной крови? А в обороне Серебряных Врат как таковой смысла кет?
Всеволод резко сменил тему разговора. Однако магистр ответил сразу, без заминки:
– Ни малейшего. Ты был прав с самого начала, русич: защищать стены Сторожи – бесполезно. Да и ни к чему это. Нечисть уже перехлестнула через Карпаты. А эту крепость долго не удержать.
– Но ты удерживал в ней людей. Заставлял их сражаться, гибнуть…
– Я лишь ждал того, в чьих жилах течет кровь Вершителей.
– А смерть тех, в чьих жилах текла обычная кровь, для тебя ничего не значила?
– Ошибаешься, русич. Именно смерть доблестных орденских братьев, верных оруженосцев и бесстрашных кнехтов помогла мне дождаться тебя.
– Вот только твои павшие воины не знали и уже не узнают правды.
– А зачем им это? – в голосе Бернгарда прозвучало нескрываемое удивление. – Они искренне верили, что гибнут не зря.
– Ну, еще бы! – поморщился Всеволод. – Они же полагали, что покуда Серебряные Врата противятся темным тварям, человеческое обиталище может не бояться пришествия Черного Князя. Ты и меня пичкал этими сказками.
– С ними проще воевать и легче умирать.
– Ты лгал своим воинам, Бернгард!
– И что с того? Ложь часто бывает ценнее горькой правды. А моя ложь позволяла побеждать отчаяние и выигрывать время.
– Вот как? – криво усмехнулся Всеволод. – Интересно, а почему сейчас ты говоришь мне обо всем, что так долго утаивалось прежде?
– Потому что ты задаешь вопросы, на которые я должен что-то ответить. И потому что сегодня мы как никогда должны быть в одном строю.
– Что-то случилось, Бернгард? – Всеволод вдруг ощутил смутную тревогу.
Должно быть, что-то из ряда вон выходящее.
– Случилось…
– Что?!
Ну почему из этого клятого магистра слова приходится вытягивать, как жилы из упрямого полонянина?!
– Нахтриттер вышел из Мертвого озера. Шоломонар вступил в наш мир, русич.
– Что?! – внутри у Всеволода все оборвалось.
– Он сам и все его воинство приближаются к Серебряным Вратам.
– Что?!!!
Бернгард вздохнул:
– Начинается Набег, русич, настоящий Набег – вот что. Нахтриттера и подвластных его воле тварей уже сейчас можно увидеть со стен.
– Ты лжешь?! Опять?!
Или… или все же нет? Всеволод не знал точно. Всеволод колебался.
Бернгард невесело усмехнулся, будто читая его мысли:
– Ты сможешь выяснить все сам, когда поднимешься наверх. Только там ты убедишься в правдивости или лживости моих слов. Ну а пока… Пока просто отойди в сторону и отдай мне это…
Бернгард смотрел на саркофаг. Но речь, конечно же, шла о содержимом каменного гроба. Об Эржебетт. О ведьминой дочери, о лидерке-волкодлаке, о Черной Княгине, о Пьющей-Любящей. Даже нет, не так – о ее содержимом. О пожранной и испитой темной тварью крови Изначальных. О великой силе, таящейся в той крови.
Глава 6
– Просто поверь и просто отдай ее мне, русич, – вкрадчиво, но настойчиво увещевал магистр. – Возможно, кровь Эржебетт еще поможет нам все исправить.
– Послушай, воин-чужак, – слабо донеслось из саркофага – испуганное, умоляющее…
– Заткнись! – рявкнул на пленницу Берн-гард. И вновь повернулся к Всеволоду: – Не ее слушай, русич, – меня. Слова темной твари лживы.
«А твои? Насколько правдивы твои слова, Бернгард?»
Что-то смущало Всеволода. Что-то мешало принять на веру все услышанное от тевтонского магистра полностью и безоговорочно. Как ни крути, но много, слишком много таилось в его словах опасной недосказанности. Лидерка – та хоть может открыться при прикосновении. Да, открыться по своему желанию, да, настолько, насколько захочет, но зато без лжи. С Бернгардом такое не выйдет.
– Я вижу, ты все-таки не веришь мне, русич. Или над тобой еще властны отголоски былых чар Эржебетт?
– Чары тут ни при чем. – Всеволод вперился в собеседника тяжелым взглядом. – Но как я могу целиком доверять хозяину замка, в котором неведомые упыри испивают моих дружинников? Как доверять тому, кто не желает говорить всей правды?
– А всегда ли ты готов принять правду? – криво усмехнулся Бернгард. – Всю? Однажды я уже пытался тебе сказать правду об Эржебетт. И что? Тот. кто сам желает быть обманутым, не внемлет чужим словам и советам, покуда не дойдет до истины собственным умом. В случае с Эржебетт я помог тебе, чем мог. Рассказал о страхе в глазах темной твари и о Мертвом озере, страшащемся серебра. Тебе оставалось только сравнить два этих страха, найти в них общее и сделать выводы. Но сейчас времени помогать тебе у меня нет.
– На самом деле его не было и раньше. – Всеволод сокрушенно покачал головой. – Тебе следовало с самого начала отнять у меня Эржебетт силой, раз уж я оказался настолько слеп, что не узрел очевидного. Так было бы лучше. Для всех.
– Послушай, воин-чужак, – слабо донеслось из саркофага – испуганное, умоляющее…
– Заткнись! – рявкнул на пленницу Берн-гард. И вновь повернулся к Всеволоду: – Не ее слушай, русич, – меня. Слова темной твари лживы.
«А твои? Насколько правдивы твои слова, Бернгард?»
Что-то смущало Всеволода. Что-то мешало принять на веру все услышанное от тевтонского магистра полностью и безоговорочно. Как ни крути, но много, слишком много таилось в его словах опасной недосказанности. Лидерка – та хоть может открыться при прикосновении. Да, открыться по своему желанию, да, настолько, насколько захочет, но зато без лжи. С Бернгардом такое не выйдет.
– Я вижу, ты все-таки не веришь мне, русич. Или над тобой еще властны отголоски былых чар Эржебетт?
– Чары тут ни при чем. – Всеволод вперился в собеседника тяжелым взглядом. – Но как я могу целиком доверять хозяину замка, в котором неведомые упыри испивают моих дружинников? Как доверять тому, кто не желает говорить всей правды?
– А всегда ли ты готов принять правду? – криво усмехнулся Бернгард. – Всю? Однажды я уже пытался тебе сказать правду об Эржебетт. И что? Тот. кто сам желает быть обманутым, не внемлет чужим словам и советам, покуда не дойдет до истины собственным умом. В случае с Эржебетт я помог тебе, чем мог. Рассказал о страхе в глазах темной твари и о Мертвом озере, страшащемся серебра. Тебе оставалось только сравнить два этих страха, найти в них общее и сделать выводы. Но сейчас времени помогать тебе у меня нет.
– На самом деле его не было и раньше. – Всеволод сокрушенно покачал головой. – Тебе следовало с самого начала отнять у меня Эржебетт силой, раз уж я оказался настолько слеп, что не узрел очевидного. Так было бы лучше. Для всех.