Страница:
Глава 15
Они вновь стояли друг против друга: Черный Князь иного обиталища и пришлый обоерукий боец далекой русской Сторожи. Клинки – подняты. Взгляд – глаза в глаза. За спиной Бернгарда маячат фигуры мертвых рыцарей в грязно-белых одеждах и отряхивает перепачканный плащ верный слуга-волох. За спиной Всеволода – никого. Никого – и целое обиталище, куда нельзя пускать темных тварей. Какими бы они ни были, откуда бы ни шли.
Всеволод чувствовал, как его с головой захлестывает та последняя боевая злость, что уже не страшится смерти и не признает ни ответственности, ни непосильного долга, обязывающих изо всех сил цепляться за жизнь.
Он сам сделал первый шаг к противнику. И остановился, услышав…
Сзади…
Топот, тревожные крики.
Похоже, и у него за спиной тоже кое-кто… кое-что имеется. Но кто и что? И – почему? Всеволод не удержался – бросил быстрый взгляд через плечо.
В галерею ворвались двое. Томас. Федор. В мокрых доспехах (похоже, наверху льет как из ведра!) Мечи – наголо. Прежнего тусклого светильника у кастеляна уже нет, зато у Федора в левой руке – яркий факел, видимо, из тех, что хранятся на входе в подземелье. Глаза у обоих – в пол-лица, лица – перекошены, рты – раззявлены.
Томас так и встал столбом, едва узрев пленников склепа, выбравшихся наружу. Растерявшийся тевтонский рыцарь утратил дар речи. Русский десятник тоже смешался – но лишь на миг. Вскоре Федор стоял подле Всеволода с мечом в одной руке, с факелом – в другой, готовый, если нужно, сражаться и с Бернгардом, и с его умрунами, готовый сжечь и себя, и их. Готовый, но, кажется, не вполне уверенный, что это сейчас действительно нужно. А уж, скорее, наоборот – уверенный в обратном.
– Жив, воевода? – прохрипел Федор по-русски. – Ходы не пожег еще? Своды не повалил?
Нескрываемое облегчение прозвучало в каждом из трех вопросов.
– Как видишь, – отозвался Всеволод, не отводя глаз от Бернгарда.
Магистр не атаковал сам и другим не велел. Словно специально давал возможность воеводе поговорить со своим десятником.
– А волох, выходит, с ними? – Было ли удивление в голосе Федора? Или это понимание? Ненависти или осуждения не было точно.
– Угу, – кивнул Всеволод. – Под руку влез. Помешал, израдец, нечисть спалить!
Осекся, спохватился:
– А вас-то чего сюда опять понесло, Федор? Я же ясно сказал…
– Так беда, воевода!
А Бернгард по-прежнему не предпринимает никаких действий. Наблюдает за ними только. Зато уж как пялится!
– Что стряслось? – спросил Всеволод.
– Ох, стряслось! – Федор тряхнул головой. – Наверху такое деется! Штурм! Упыри уже в Стороже! И бьются не за кровь, а за совесть. Грамотно бьются, не так, как прежде. Будто… будто ведет их кто.
«Черный Князь!» – полыхнула в мозгу очевиднейшая из догадок. Еще один Черный Князь. Значит, магистр не лгал: кто-то из темных Властителей, действительно, прорвался через Проклятый проход.
– На крепостном дворе – бой, – продолжал Федор. – В детинце – бой. На стенах – сеча великая. В подземелье уже кровопийцы лезут. А над башнями тварь невиданная – змей крылатый – кружит!
– Что за змей?
– Того не ведаю, воевода. Но одно скажу точно: Сторожа вот-вот падет. Без подмоги не удержать крепости.
Ясно было, какую подмогу Федор имеет в виду. Уголки рта тевтонского магистра чуть шевельнулись, изображая скупую улыбку. Даже если Бернгард не понимал русских слов, которыми перебрасывались воевода и десятник, о сути их разговора он не мог не догадываться.
– В общем, решай, Всеволод. Вишь, у меня – факел. Скажешь – брошу огонь под ноги этим, – Федор кивнул на мертвых рыцарей, все еще топтавшихся в горючей смеси. – Тогда – этим конец, но с другими, теми, что наверху, боюсь, уже никому не справиться. А повелишь примкнуть к Берн-гарду – тоже возражать не стану. В общем, как скажешь, воевода, – так и сделаю. Только ты уж поторопись, будь добр. Нечисть скоро и сюда доберется, а уж тогда…
– У-у-у-у-у-у!
Напористая речь десятника была внезапно прервана долгим протяжным завыванием. Выли где-то совсем рядом, и леденящее душу эхо катилось по подземелью. Громкое, страшное эхо. Знакомое. Так воет не человек и не зверь. Так способен выть только упырь.
Эх, ошибся ты, Федор. Уже добралась. Нечисть. Сюда.
Но где? Где это проклятое упыриное отродье?!
Позабыв о Бернгарде и его рыцарях, Всеволод вертел головой и мечом. А воющей твари не было. Нигде. Ни на стенах, ни на сводчатом потолке.
– Лаборатория! – подсказал Бернгард. – Туда лезут! Через дымоход!
Магистр ринулся к алхимической лаборатории. Всеволод, не раздумывая, бросился следом.
Точно! Там, в проеме распахнутой двери, уже мелькали долговязые белесые фигуры, оттуда уже сыпала нечисть. Один упырь, второй, третий, четвертый…
Одного срубил Бернгард. Второго – Всеволод. Третьего насадил на меч подоспевший Томас. Федор, отбросив факел и обоими дланями перехватив рукоять меча, располовинил четвертого.
Как-то само собой все получилось. Слаженно, быстро, четко.
Но вот – снова. Один, второй, третий, четвертый… И с ними – пятый.
Едва покончили с этими – как уже не пятерка, а целая полудюжина лезет из лаборатории в галерею. Вновь замелькала серебрёная сталь. Уложили и их.
– Я рад, что ты наконец все осознал и принял верное решение, русич. – Серьезный, без тени насмешки, голос Бернгарда прозвучал над самым ухом.
Всеволод вдруг обнаружил, что стоит плечо к плечу с тем, на кого несколько секунд назад направлял клинок. Что прикрывает Черного Князя и им же прикрываем.
– Не обольщайся понапрасну, Бернгард. Считай, что это временное перемирие, – честно предупредил Всеволод.
– Пусть так, – кивнул магистр. – Меня это устраивает вполне.
А из алхимической лаборатории норовили выбраться новые твари. Орудуя мечом у самого порога, Всеволод заметил: да, действительно, упыри валятся сверху – из дымоходного отверстия в потолке. Падают часто, густо – друг дружке на голову. И – прут сплошным потоком…
Он попробовал навалиться на дверь, закрыть. Какое там! Этакую волну теперь обратно не впихнуть. Поздно уже – впихивать-то…
Крепкие когти, острые клыки мелькают перед глазами… Задние упыри подталкивают и выдавливают передних. Передние валятся под серебрёными клинками и все же постепенно оттесняют стоящих на пути мечников, просачиваются между…
Лезут вроде бы как обычно – настырно, но в то же время по-новому… более умно, умело, что ли. В чем-то неуловимо не так, как раньше. Иначе как-то. Всеволод не смог бы внятно объяснить как именно, но инстинктивно почувствовал это сразу, с самого начала схватки.
Упыри сейчас не стремились любой ценой добраться до вожделенной крови под серебрёной коркой брони, а норовили проскользнуть под клинками. Обмануть, обогнуть, зайти со спины, взять в клещи, окружить. И каждая тварь – уже не сама по себе… Нечисть действовала слаженно, организованно. Это была не обученная строевому бою дружина, конечно, но и не вовсе уж неуправляемая толпа. И на мечи кровопийцы кидались не слепо – а лишь когда появлялась хотя бы малейшая возможность дотянуться до врага. Так что приходилось все время быть начеку, отсекая эту самую возможность вместе с руками, ногами, головами.
Да, определенно, прежде такого не было. Прежде упыри перли напролом. И коли уж проламывались – то исключительно бессмысленной массой и тупым напором. Сейчас же – верно сказал Федор – вели их сейчас. Чужая воля привычно, знающе вела и распоряжалась ими.
«Х-хук! Х-хук!» – Всеволод ловко, с выдохом, обрубил очередному кровопийце руки. Отсеченные конечности – гибкие и длинные, будто гады ползучие – забились по полу, царапая утоптанную землю и камень когтистыми пальцами-вилами.
Дернувшиеся тулово упыря Всеволод молниеносным выпадом нанизал на меч. Чуть притянул к себе. Окинул быстрым цепким взглядом издыхающего противника.
Та же тварь, что и всегда. Та, да не та!
Белесое тело. Лысая, шишковатая, будто в грибных наростах, голова. Оскаленная пасть. Ненавидящие глаза. Жаждущие утоления неутолимой жажды. Но не безумные и не бездумные, как раньше. В распахнутых умирающих зрачках явственно читается осмысленное выражение. Более сильное, чем ненависть и жажда. Пробужденное чем-то, кем-то…
Неестественный для такой твари взгляд. Но то ведь и не ее вовсе, а чужой разум просматривается в затуманивающемся взоре.
Да, так и есть! Черный Князь! Еще один Шоломонар, ворвавшийся в этот мир.
Всеволод брезгливо стряхнул с меча корчащуюся тварь. Чтобы обратить оружие против других упырей. Многочисленных, опасных. Более опасных, чем прежде.
Проклятье! Если здесь, на нижних ярусах замка, творится такое, что же тогда происходит наверху?!
А Бернгард уже призвал помощь. Молчаливые умруны вклинились меж людьми и упырями. Оттеснили одних от других, насколько это было возможно в узкой подземной галерее. Однако продолжать бессмысленную сечу здесь, в крепостных подземельях, похоже, не входило в планы тевтонского магистра.
– Отходим, русич! – Бернгард потянул Всеволода от лаборатории. – Эржебетт оставим здесь. Лидерка закрыта сталью и серебром. Надеюсь, до нее не доберутся…
Всеволод покосился на вход в склеп. Туда упыри, в общем-то, и не рвались даже. Упыри сейчас наседали на умрунов.
– Там, за поворотом, есть решетка, – продолжал убеждать Бернгард, указывая на противоположный конец галереи. – У Томаса должен быть ключ. Можно запереть, перекрыть проход. Решетка задержит Пьющих. А нам всем нужно подниматься наверх, покуда путь свободен. Остановить Властителя нужно. Иначе Пьющих не одолеть.
– Ну, так поднимайся! Останови, если знаешь как! – отозвался Всеволод.
И пожелал про себя – искренне, страстно: «Чтоб вы там наверху оба… друг дружку… насмерть». О, это был бы самый предпочтительный исход!
Прежде чем Бернгард успел что-либо сказать в ответ, очередная волна многоголосого упыриного завывания вновь сотрясла спертый воздух подземелья. Вой оказался столь громким, что заглушил шум битвы. Прячем, на этот раз вой доносился с противоположного от склепа конца галереи. Твари, похоже, лезли в подземелье не только через дымоход алхимической лаборатории. Часть их прорвалась через верхние галереи.
– Ох, не вовремя! – скривился магистр. – Придется прорубаться с боем.
– Да уж пробьемся как-нибудь! – хмыкнул Всеволод.
С мертвой дружиной это, наверняка, будет не трудно.
– Пробьемся, – согласился Бернгард. – Ты, главное, не отставай. И в драку не лезь. Помни – нам нужна кровь Изначальных. Твоя кровь. Не позволяй проливать ее зря.
Ну конечно! Кровь Изначальных – вот о чем больше всего печется магистр.
– Не беспокойся, – хмуро ответил Всеволод. – Специально смертушки искать себе не стану.
Видимо, выцеженное сквозь зубы обещание не удовлетворило князя-магистра.
– Бранко, присмотри за русичем, – обратился Бернгард к волоху. – Выведи его отсюда во что бы то ни стало. Мне этим заниматься некогда. Я поведу своих рыцарей вперед – расчищать путь. Томас, ты перекроешь галерею. Той старой решеткой, за лабораторией… Как выберетесь наружу – ступайте в донжон. Там безопаснее. Я велел Конраду, если совсем плохо станет, уводить людей туда. А судя по тому, что творится здесь, дела наверху – неважные.
Волох серьезно кивнул. Однорукий кастелян растерянно захлопал глазами. Всеволод лишь плюнул в сердцах. Няньками его сейчас обставляли ну прямо как дите неразумное!
– За мной! – Бернгард взмахнул мечом, увлекая мертвую дружину во мрак подземной галереи.
Кто-то из умрунов – видимо, по приказу магистра – подхватил короткий обрубок факела, рассеченного саблей Бранко. Понес плюющийся искрами огонь, не щадя пальцев в кольчужной перчатке, не чувствуя боли.
Темнота отступала перед неживой дружиной. Быстро, безмолвно, но вовсе не бесшумно следовали за Властителем-магистром мертвые рыцари. Много рыцарей, длинной цепочкой.
Топот ног, звон доспехов…
Закованные в посеребренную броню снаружи и пропитанные серебром изнутри, специально обученные разить нечисть, но сами ставшие нечистью, умершие и поднятые из небытия вновь, подвластные воле своего магистра больше, чем при жизни, и обретшие со смертью неуязвимость, недоступную живым, они бежали, огибая стороной темных тварей, выплеснутых из лаборатории.
Валявшийся далеко в стороне факел Федора освещал мертвую дружину снизу. И вновь по стенам и сводам метались, плясали огромные, чудовищные тени. Тени колыхались, переплетались, сливались друг с другом. И, казалось, по подземелью бежит уже не отряд отдельных воинов, а быстро-быстро ползет единое многоногое, многорукое существо. Гигантская сколопендра, облаченная в броню и ощетинившаяся сталью.
Пожалуй, это была хорошая подмога тем, кто дрался наверху. Но способна ли она переломить ход битвы? Сейчас что-либо сказать на этот счет было трудно.
Всеволод чувствовал, как его с головой захлестывает та последняя боевая злость, что уже не страшится смерти и не признает ни ответственности, ни непосильного долга, обязывающих изо всех сил цепляться за жизнь.
Он сам сделал первый шаг к противнику. И остановился, услышав…
Сзади…
Топот, тревожные крики.
Похоже, и у него за спиной тоже кое-кто… кое-что имеется. Но кто и что? И – почему? Всеволод не удержался – бросил быстрый взгляд через плечо.
В галерею ворвались двое. Томас. Федор. В мокрых доспехах (похоже, наверху льет как из ведра!) Мечи – наголо. Прежнего тусклого светильника у кастеляна уже нет, зато у Федора в левой руке – яркий факел, видимо, из тех, что хранятся на входе в подземелье. Глаза у обоих – в пол-лица, лица – перекошены, рты – раззявлены.
Томас так и встал столбом, едва узрев пленников склепа, выбравшихся наружу. Растерявшийся тевтонский рыцарь утратил дар речи. Русский десятник тоже смешался – но лишь на миг. Вскоре Федор стоял подле Всеволода с мечом в одной руке, с факелом – в другой, готовый, если нужно, сражаться и с Бернгардом, и с его умрунами, готовый сжечь и себя, и их. Готовый, но, кажется, не вполне уверенный, что это сейчас действительно нужно. А уж, скорее, наоборот – уверенный в обратном.
– Жив, воевода? – прохрипел Федор по-русски. – Ходы не пожег еще? Своды не повалил?
Нескрываемое облегчение прозвучало в каждом из трех вопросов.
– Как видишь, – отозвался Всеволод, не отводя глаз от Бернгарда.
Магистр не атаковал сам и другим не велел. Словно специально давал возможность воеводе поговорить со своим десятником.
– А волох, выходит, с ними? – Было ли удивление в голосе Федора? Или это понимание? Ненависти или осуждения не было точно.
– Угу, – кивнул Всеволод. – Под руку влез. Помешал, израдец, нечисть спалить!
Осекся, спохватился:
– А вас-то чего сюда опять понесло, Федор? Я же ясно сказал…
– Так беда, воевода!
А Бернгард по-прежнему не предпринимает никаких действий. Наблюдает за ними только. Зато уж как пялится!
– Что стряслось? – спросил Всеволод.
– Ох, стряслось! – Федор тряхнул головой. – Наверху такое деется! Штурм! Упыри уже в Стороже! И бьются не за кровь, а за совесть. Грамотно бьются, не так, как прежде. Будто… будто ведет их кто.
«Черный Князь!» – полыхнула в мозгу очевиднейшая из догадок. Еще один Черный Князь. Значит, магистр не лгал: кто-то из темных Властителей, действительно, прорвался через Проклятый проход.
– На крепостном дворе – бой, – продолжал Федор. – В детинце – бой. На стенах – сеча великая. В подземелье уже кровопийцы лезут. А над башнями тварь невиданная – змей крылатый – кружит!
– Что за змей?
– Того не ведаю, воевода. Но одно скажу точно: Сторожа вот-вот падет. Без подмоги не удержать крепости.
Ясно было, какую подмогу Федор имеет в виду. Уголки рта тевтонского магистра чуть шевельнулись, изображая скупую улыбку. Даже если Бернгард не понимал русских слов, которыми перебрасывались воевода и десятник, о сути их разговора он не мог не догадываться.
– В общем, решай, Всеволод. Вишь, у меня – факел. Скажешь – брошу огонь под ноги этим, – Федор кивнул на мертвых рыцарей, все еще топтавшихся в горючей смеси. – Тогда – этим конец, но с другими, теми, что наверху, боюсь, уже никому не справиться. А повелишь примкнуть к Берн-гарду – тоже возражать не стану. В общем, как скажешь, воевода, – так и сделаю. Только ты уж поторопись, будь добр. Нечисть скоро и сюда доберется, а уж тогда…
– У-у-у-у-у-у!
Напористая речь десятника была внезапно прервана долгим протяжным завыванием. Выли где-то совсем рядом, и леденящее душу эхо катилось по подземелью. Громкое, страшное эхо. Знакомое. Так воет не человек и не зверь. Так способен выть только упырь.
Эх, ошибся ты, Федор. Уже добралась. Нечисть. Сюда.
Но где? Где это проклятое упыриное отродье?!
Позабыв о Бернгарде и его рыцарях, Всеволод вертел головой и мечом. А воющей твари не было. Нигде. Ни на стенах, ни на сводчатом потолке.
– Лаборатория! – подсказал Бернгард. – Туда лезут! Через дымоход!
Магистр ринулся к алхимической лаборатории. Всеволод, не раздумывая, бросился следом.
Точно! Там, в проеме распахнутой двери, уже мелькали долговязые белесые фигуры, оттуда уже сыпала нечисть. Один упырь, второй, третий, четвертый…
Одного срубил Бернгард. Второго – Всеволод. Третьего насадил на меч подоспевший Томас. Федор, отбросив факел и обоими дланями перехватив рукоять меча, располовинил четвертого.
Как-то само собой все получилось. Слаженно, быстро, четко.
Но вот – снова. Один, второй, третий, четвертый… И с ними – пятый.
Едва покончили с этими – как уже не пятерка, а целая полудюжина лезет из лаборатории в галерею. Вновь замелькала серебрёная сталь. Уложили и их.
– Я рад, что ты наконец все осознал и принял верное решение, русич. – Серьезный, без тени насмешки, голос Бернгарда прозвучал над самым ухом.
Всеволод вдруг обнаружил, что стоит плечо к плечу с тем, на кого несколько секунд назад направлял клинок. Что прикрывает Черного Князя и им же прикрываем.
– Не обольщайся понапрасну, Бернгард. Считай, что это временное перемирие, – честно предупредил Всеволод.
– Пусть так, – кивнул магистр. – Меня это устраивает вполне.
А из алхимической лаборатории норовили выбраться новые твари. Орудуя мечом у самого порога, Всеволод заметил: да, действительно, упыри валятся сверху – из дымоходного отверстия в потолке. Падают часто, густо – друг дружке на голову. И – прут сплошным потоком…
Он попробовал навалиться на дверь, закрыть. Какое там! Этакую волну теперь обратно не впихнуть. Поздно уже – впихивать-то…
Крепкие когти, острые клыки мелькают перед глазами… Задние упыри подталкивают и выдавливают передних. Передние валятся под серебрёными клинками и все же постепенно оттесняют стоящих на пути мечников, просачиваются между…
Лезут вроде бы как обычно – настырно, но в то же время по-новому… более умно, умело, что ли. В чем-то неуловимо не так, как раньше. Иначе как-то. Всеволод не смог бы внятно объяснить как именно, но инстинктивно почувствовал это сразу, с самого начала схватки.
Упыри сейчас не стремились любой ценой добраться до вожделенной крови под серебрёной коркой брони, а норовили проскользнуть под клинками. Обмануть, обогнуть, зайти со спины, взять в клещи, окружить. И каждая тварь – уже не сама по себе… Нечисть действовала слаженно, организованно. Это была не обученная строевому бою дружина, конечно, но и не вовсе уж неуправляемая толпа. И на мечи кровопийцы кидались не слепо – а лишь когда появлялась хотя бы малейшая возможность дотянуться до врага. Так что приходилось все время быть начеку, отсекая эту самую возможность вместе с руками, ногами, головами.
Да, определенно, прежде такого не было. Прежде упыри перли напролом. И коли уж проламывались – то исключительно бессмысленной массой и тупым напором. Сейчас же – верно сказал Федор – вели их сейчас. Чужая воля привычно, знающе вела и распоряжалась ими.
«Х-хук! Х-хук!» – Всеволод ловко, с выдохом, обрубил очередному кровопийце руки. Отсеченные конечности – гибкие и длинные, будто гады ползучие – забились по полу, царапая утоптанную землю и камень когтистыми пальцами-вилами.
Дернувшиеся тулово упыря Всеволод молниеносным выпадом нанизал на меч. Чуть притянул к себе. Окинул быстрым цепким взглядом издыхающего противника.
Та же тварь, что и всегда. Та, да не та!
Белесое тело. Лысая, шишковатая, будто в грибных наростах, голова. Оскаленная пасть. Ненавидящие глаза. Жаждущие утоления неутолимой жажды. Но не безумные и не бездумные, как раньше. В распахнутых умирающих зрачках явственно читается осмысленное выражение. Более сильное, чем ненависть и жажда. Пробужденное чем-то, кем-то…
Неестественный для такой твари взгляд. Но то ведь и не ее вовсе, а чужой разум просматривается в затуманивающемся взоре.
Да, так и есть! Черный Князь! Еще один Шоломонар, ворвавшийся в этот мир.
Всеволод брезгливо стряхнул с меча корчащуюся тварь. Чтобы обратить оружие против других упырей. Многочисленных, опасных. Более опасных, чем прежде.
Проклятье! Если здесь, на нижних ярусах замка, творится такое, что же тогда происходит наверху?!
А Бернгард уже призвал помощь. Молчаливые умруны вклинились меж людьми и упырями. Оттеснили одних от других, насколько это было возможно в узкой подземной галерее. Однако продолжать бессмысленную сечу здесь, в крепостных подземельях, похоже, не входило в планы тевтонского магистра.
– Отходим, русич! – Бернгард потянул Всеволода от лаборатории. – Эржебетт оставим здесь. Лидерка закрыта сталью и серебром. Надеюсь, до нее не доберутся…
Всеволод покосился на вход в склеп. Туда упыри, в общем-то, и не рвались даже. Упыри сейчас наседали на умрунов.
– Там, за поворотом, есть решетка, – продолжал убеждать Бернгард, указывая на противоположный конец галереи. – У Томаса должен быть ключ. Можно запереть, перекрыть проход. Решетка задержит Пьющих. А нам всем нужно подниматься наверх, покуда путь свободен. Остановить Властителя нужно. Иначе Пьющих не одолеть.
– Ну, так поднимайся! Останови, если знаешь как! – отозвался Всеволод.
И пожелал про себя – искренне, страстно: «Чтоб вы там наверху оба… друг дружку… насмерть». О, это был бы самый предпочтительный исход!
Прежде чем Бернгард успел что-либо сказать в ответ, очередная волна многоголосого упыриного завывания вновь сотрясла спертый воздух подземелья. Вой оказался столь громким, что заглушил шум битвы. Прячем, на этот раз вой доносился с противоположного от склепа конца галереи. Твари, похоже, лезли в подземелье не только через дымоход алхимической лаборатории. Часть их прорвалась через верхние галереи.
– Ох, не вовремя! – скривился магистр. – Придется прорубаться с боем.
– Да уж пробьемся как-нибудь! – хмыкнул Всеволод.
С мертвой дружиной это, наверняка, будет не трудно.
– Пробьемся, – согласился Бернгард. – Ты, главное, не отставай. И в драку не лезь. Помни – нам нужна кровь Изначальных. Твоя кровь. Не позволяй проливать ее зря.
Ну конечно! Кровь Изначальных – вот о чем больше всего печется магистр.
– Не беспокойся, – хмуро ответил Всеволод. – Специально смертушки искать себе не стану.
Видимо, выцеженное сквозь зубы обещание не удовлетворило князя-магистра.
– Бранко, присмотри за русичем, – обратился Бернгард к волоху. – Выведи его отсюда во что бы то ни стало. Мне этим заниматься некогда. Я поведу своих рыцарей вперед – расчищать путь. Томас, ты перекроешь галерею. Той старой решеткой, за лабораторией… Как выберетесь наружу – ступайте в донжон. Там безопаснее. Я велел Конраду, если совсем плохо станет, уводить людей туда. А судя по тому, что творится здесь, дела наверху – неважные.
Волох серьезно кивнул. Однорукий кастелян растерянно захлопал глазами. Всеволод лишь плюнул в сердцах. Няньками его сейчас обставляли ну прямо как дите неразумное!
– За мной! – Бернгард взмахнул мечом, увлекая мертвую дружину во мрак подземной галереи.
Кто-то из умрунов – видимо, по приказу магистра – подхватил короткий обрубок факела, рассеченного саблей Бранко. Понес плюющийся искрами огонь, не щадя пальцев в кольчужной перчатке, не чувствуя боли.
Темнота отступала перед неживой дружиной. Быстро, безмолвно, но вовсе не бесшумно следовали за Властителем-магистром мертвые рыцари. Много рыцарей, длинной цепочкой.
Топот ног, звон доспехов…
Закованные в посеребренную броню снаружи и пропитанные серебром изнутри, специально обученные разить нечисть, но сами ставшие нечистью, умершие и поднятые из небытия вновь, подвластные воле своего магистра больше, чем при жизни, и обретшие со смертью неуязвимость, недоступную живым, они бежали, огибая стороной темных тварей, выплеснутых из лаборатории.
Валявшийся далеко в стороне факел Федора освещал мертвую дружину снизу. И вновь по стенам и сводам метались, плясали огромные, чудовищные тени. Тени колыхались, переплетались, сливались друг с другом. И, казалось, по подземелью бежит уже не отряд отдельных воинов, а быстро-быстро ползет единое многоногое, многорукое существо. Гигантская сколопендра, облаченная в броню и ощетинившаяся сталью.
Пожалуй, это была хорошая подмога тем, кто дрался наверху. Но способна ли она переломить ход битвы? Сейчас что-либо сказать на этот счет было трудно.
Глава 16
– Русич, пора уходить, – поторопил израдец Бранко. Хотя теперь особая его израда вызывала, скорее уж, досаду, нежели лютую ненависть. Как ни верти, что ни говори, а имелась и в ней своя правда. Все ж, не личной выгоды ради и не из страха за свою шкуру пошел волох в услужение к Черному Князю-магистру. Да и – чего греха таить – Всеволод ведь тоже только что сам заключил с Бернгардом союз. Пусть временный, пусть вынужденный, но заключил же!
Так вправе ли он теперь судить Бранко?
Ладно. Действительно пора… Всеволод шагнул вослед за отступающей мертвой дружиной.
Справа и слева двигались с клинками наголо Бранко, Томас…
Стоп! А Федор?! Где десятник?! Почему его не видать среди умрунов?
Да потому что – вон, у дверей лаборатории – упыри обступают Федора со всех сторон. Отсекают, давят, не дают вырваться.
– Федор! – Всеволод резко дернулся вправо.
– Куда! – запоздало встревожился Бранко.
Но Всеволод уже ринулся в бой. Ненависть наполняла сердце боевой злобой. И силой – руку с мечом. Рука рубила. Меч высверкивал в факельных отблесках посеребренной сталью и щедро разбрызгивал фонтаны черной крови.
Но поздно уже! Но – не успеть!
Окружили темные твари Федора. Обошли. Ударили десятника сзади, под шею. В клочья распоров и длинную ниспадающую на плечи мелкокольчатую бармицу, и кольчужный воротник, и плотный поддоспешник на спине. Выдрав из-под брони и одежд верхние хребетные позвонки.
Свалили верного дружинника. Однако ж – не разорвали на месте. Не остановились. Не припали к хлынувшей крови, не облепили павшего, позабыв обо всем, как неизменно случалось прежде. Нет – шли дальше. Косились на густые пятна живой крови под ногами. Алкали, жаждали. Но – шли.
Потому что так приказано. Потому что не позволено отвлекаться от битвы ни на миг. Потому что Пьющие-Исполняющие были сейчас полностью подвластны своему Властителю. Более подвластны, чем собственной Жажде.
Потому – упыри перешагивают истекающего кровью человека. Потому – топчут его. Потому – проходят мимо, не задерживаясь.
С диким ревом, с одним мечом в двух руках Всеволод прорубался через толпу нечисти. Смерть Федора придала сил – страшных, злых сил. Исступление боя затмило все вокруг, и…
Шаг-шаг-шаг. Взмах-взмах-взмах. Вдоль-вдоль-вдоль. Широко, от плеча, – как косой на заливном лугу. По удару на каждый шаг.
И – поперек. И – еще.
Всеволод крутился волчком, полосуя воздух и бледные тела кровопийц косыми рубящими ударами. Рассекая по два-три упыря зараз.
Он был не один. Рядом мелькали кривая сабля Бранко и прямой клинок Томаса.
Все трое уже оторвались от мертвой дружины.
И серебряные умруны уже сгинули где-то во мраке, за изгибом подземной галереи, откуда тоже доносится шум битвы. Быстро, увы, удаляющийся шум. Судя по всему, рыцари-мертвецы успешно расчищали путь, а Бернгард, шедший в первых рядах, так и не заметил потери в арьергарде.
Значит, на помощь надеется не стоит. Значит, остается надежда лишь на себя. На свои мечи.
Всеволод рубил и сокрушался: эх, кабы был у него сейчас второй меч – узнала бы нечисть, что значит обоерукий вой. Увы, второго меча не было. Второй – сломан и валяется под развороченной дверью склепа, в луже огненной смеси, в россыпях громового порошка. А иного взять негде. Не сообразил, не догадался одолжить у Бернгарда хотя бы шестопер, без дела болтающийся на поясе магистра. Но теперь – поздно горевать. Теперь придется обходиться тем, что есть.
Засапожник вырвать из-за голенища? Нет, мал слишком – не больше упыриного когтя. И проку от него в лихой рубке с плеча будет немного. А вот если…
Улучив момент, Всеволод отступил на шаг, одним движением срезал пустые ножны с пояса. Ушел от размашистого удара длинной когтистой лапы, пригнувшись, подхватил павшие ножны левой рукой. Сжал покрепче за переплетение рассеченных ремней.
Вот так-то! Хоть что-то!
Ножны – не боевой клинок, конечно, ими не отбить вражеского меча и не пробить броню. Но сейчас-то враг – без мечей и без брони.
Крепкий длинный и увесистый футляр из дерева и толстой кожи, густо, как и все снаряжение сторожного воина, усеянный отделкой из белого металла, приятно отяготил пустующую руку Так-то оно сподручней. Так оно привычней.
И хотя за небольшую заминку и шаг назад пришлось расплачиваться – сразу две кровососущие твари проскользнули мимо – Всеволод платил охотно и быстро. Резко выбросив руки в стороны – одну вправо, другую влево, он, почти не глядя, достал обоих. Одновременно. Сильно. Острием меча вспорол шею первому упырю. Второго – который оказался поближе – от души, да с оттягом протянул вдоль хребтины пустыми ножнами.
Первый кровопийца с хрипом и бульканьем осел наземь, да и второй тоже на ногах не устоял. Ножны не взрезали упыриную плоть, как взрезала ее отточенная сталь с серебряной насечкой, но и безобидным их прикосновение назвать было нельзя. Пупырчатые шляпки серебряных гвоздиков и частые заклепки, выступающие края и кромки металлических полос обивки оставили на бледной спине твари широкий рваный след.
Брызнула черная кровь. Сбитый ножнами упырь, визжа и брызжа слюной, откатился в сторону. Прямиком под меч Томаса.
А Всеволод, привычно орудуя двумя руками, вновь врубался в выплескивавшуюся из лаборатории белесую массу. Дрался впереди, принимая на себя основной натиск нечисти. Множа трупы под ногами. Так, что трудно становилось ступать.
Острый клинок и тупые ножны из-под клинка выписывали круги и разящие полукружья. Мелькали, словно крылья мельницы, которые остановить нельзя и под которые лучше не попадаться. Серебрёный меч – разрубал. Серебрёные ножны сшибали, сбивали, отбрасывали, отпихивали, обжигая, помечая белесые тела темными сочащимися полосами и отметинами.
Упыри выли. Однако натиска не ослабляли.
Вот снова один справа – и меч Всеволода с маху сносит уродливую шишковатую голову. Оскаленная, зловонная пасть, вертясь, брызжа черной кровью и желтой пеной на защитную личину шелома, пролетает перед глазами.
А другая пасть уже раззявлена слева. И слева тянутся неестественно длинные, гибкие руки. Хрусь! Обе конечности твари Всеволод перешиб у запястий сокрушительным ударом ножен. Приласкал, будто палицей. Обломанные когтистые длани обвисают, дергаются – бессильно, беспомощно. Ну, точно – две змеюки с перебитыми хребтами.
На месте изломов – рваная кожа, глубокие вмятины, темные следы от серебрёной обивки, обломки раздробленной кости, перепачканные черным.
Раненый упырь верещит от боли.
Всеволод с досадой замечает первую предательскую трещину, прошедшую по ножнам. Не выдержало крепкое дерево – вон там, меж кожаной обмоткой и металлическими нашлепками. Недолговечное все же оружие – ножны без клинка!
Но сожалеть о том некогда.
Справа – очередной противник. И слева… Покалеченная ножнами тварь не отшатнулась. Наоборот – не переставая вопить, лезет вперед. Уповая уже не на когти, а на зубы. Орет от боли, но лезет. Понимает, что для нового взмаха у противника времени уже не будет. И что в паре с тем, другим упырем, который справа, шансов одолеть человека – больше.
Да, размахнуться как следует Всеволоду не дают. Ни правой, ни левой.
И – не уклониться уже.
Правой рукой Всеволод успевает лишь направить острие на прыгнувшую тварь. Он и не колет даже. По большому счету, упырь напарывается на клинок сам. Меч входит в брюхо нечисти. Низко, над самым пахом. И в следующий миг – идет резко вверх. Отточенным лезвием в серебряной отделке легко вспарывает твари нутро и грудь до самого горла.
Слева – иначе. Всеволод выкидывает левую руку на всю длину. Тычет ножнами в морду вопящего упыря с перебитыми запястьями, прямо в зловонный оскал. И не беда, что ножны заканчиваются тупым навершием. Пусть – тупым, зато – покрытым белым металлом. И вот его-то – промеж зубов да в глотку нечисти.
Впих-х-хнуть!
А попробуй! А отведай! А обожги свою поганую пасть!
Дикий вопль наседающего упыря оборвался. Разом. Будто пробку вставили. Кровопийца коротко всхрипнул, давясь серебром. И…
А вот этого Всеволод никак не ждал.
Сомкнул зубы.
С выражением жуткой, нечеловеческой, непостижимой боли на лице. С лютой ненавистью в глазах.
Хруст…
Всеволод едва удержал дернувшиеся из руки ножны. Все же удобной рукояти тут не было, а переплетения ремней, используемые в качестве оной, уже изрядно забрызганы черной кровью и выскальзывают из потной ладони.
Но – удержал.
Рванул на себя.
Навершие с выступающими краями и изрядным кусом ножен застряло в пасти твари. В точности, как наконечник стрелы с зазубренным острием в ране, как рыболовный крюк в жабрах мелкого пескарика. Застряло и несомненно встало нечисти поперек горла. Еще бы! Серебро…
Выплюнуть смертоносный кус упырь не смог. А из глотки уже вовсю сочилась желтоватая пена. Кровосос больше не хрипел. Шипел только, сухо и часто кашлял, утробно стонал.
Пытался разорвать непослушными переломанными руками собственную пасть и горло.
И медленно оседал наземь.
А битва продолжается. А ножны с обломанным, расщепленным концом, со следами упыриных зубов на дереве, сыромятной коже и металле, вновь помогают мечу.
Удар, укол.
Укол, удар.
Клинок, ножны.
Ножны, клинок.
Удар, удар, удар, удар…
Рубящий, дробящий, раздирающий бледную кожу, сшибающий с ног.
И…
Ответный удар упыриной лапы.
Более удачный, чем все предыдущие. Пришедшийся по оружию в левой руке Всеволода. Которое на самом деле оружием и не было вовсе.
Пучок когтей-ножей с маху обрушился на плоскую поверхность ножен. Не убоясь жгучего серебра, какая-то ловкая тварь изо всех упыриных сил хлестнула гибкой рукой, как плетью с увесистым свинцовым шлепком на конце, как разбойничьим кистенем с шипастой гирькой.
И – разбила. Перебила потрескавшиеся, погрызенные ножны. Футляр для меча, заменявший все это время Всеволоду меч, развалился на куски. Щепа, кожа и посеребренные полосы обивки полетели в стороны. Что-то застряло, наколотое на загнутые когти. Одно лишь бесполезное ременное плетенье осталось в кулаке Всеволода.
Отдернуть руку упырь не успел. Всеволод с маху захлестнул ее размотавшимся ремнем, резко подтянул к себе, достал мечом, срубил нелюдскую длань. А уже вослед за рукой – снес нечисти полчерепа. Открыл, будто крышку от горшка.
Он все же прорубил в плотных рядах изрядную просеку. Оторвавшись от отставших Томаса и Бранко, Всеволод пробился к Федору, неподвижно лежавшему в кровавой луже.
Нет, конечно же, ничем уже не помочь верному десятнику. Мертв Федор! Не испит, но мертв, как камень. Шея – разворочена. Голова – свернута на спину.
Зато меч его…
Ни на миг не прекращая боя, Всеволод подцепил носком сапога клинок погибшего десятника, подбросил в воздух, подхватил… Ну, вот и снова у него по мечу в каждой длани! Вот теперь – раздолье. Эх, размахнись рука, раззудись плечо!
Сквозь безумное исступление боя едва пробивался холодных глас рассудка. И голос этот упрямо твердил Всеволоду одно и то же: все, конец, не устоять больше, не отбиться… Но подхлестнутая отчаянием боевая ярость только нарастала.
Три опытных ратника, противостоявших темным тварям, – обоерукий русский воин, однорукий тевтон и волох с двумя здоровыми руками и одной саблей – могли еще некоторое время драться, под потолок забивая подземные галереи изрубленными белесыми телами. Но это, конечно же, не продлится очень долго… Очень недолго все это продлится.
А значит, перед смертью надобно успеть посечь побольше проклятой нечисти! Чтобы хоть как-то оправдать свою собственную бессмысленную гибель.
Так вправе ли он теперь судить Бранко?
Ладно. Действительно пора… Всеволод шагнул вослед за отступающей мертвой дружиной.
Справа и слева двигались с клинками наголо Бранко, Томас…
Стоп! А Федор?! Где десятник?! Почему его не видать среди умрунов?
Да потому что – вон, у дверей лаборатории – упыри обступают Федора со всех сторон. Отсекают, давят, не дают вырваться.
– Федор! – Всеволод резко дернулся вправо.
– Куда! – запоздало встревожился Бранко.
Но Всеволод уже ринулся в бой. Ненависть наполняла сердце боевой злобой. И силой – руку с мечом. Рука рубила. Меч высверкивал в факельных отблесках посеребренной сталью и щедро разбрызгивал фонтаны черной крови.
Но поздно уже! Но – не успеть!
Окружили темные твари Федора. Обошли. Ударили десятника сзади, под шею. В клочья распоров и длинную ниспадающую на плечи мелкокольчатую бармицу, и кольчужный воротник, и плотный поддоспешник на спине. Выдрав из-под брони и одежд верхние хребетные позвонки.
Свалили верного дружинника. Однако ж – не разорвали на месте. Не остановились. Не припали к хлынувшей крови, не облепили павшего, позабыв обо всем, как неизменно случалось прежде. Нет – шли дальше. Косились на густые пятна живой крови под ногами. Алкали, жаждали. Но – шли.
Потому что так приказано. Потому что не позволено отвлекаться от битвы ни на миг. Потому что Пьющие-Исполняющие были сейчас полностью подвластны своему Властителю. Более подвластны, чем собственной Жажде.
Потому – упыри перешагивают истекающего кровью человека. Потому – топчут его. Потому – проходят мимо, не задерживаясь.
С диким ревом, с одним мечом в двух руках Всеволод прорубался через толпу нечисти. Смерть Федора придала сил – страшных, злых сил. Исступление боя затмило все вокруг, и…
Шаг-шаг-шаг. Взмах-взмах-взмах. Вдоль-вдоль-вдоль. Широко, от плеча, – как косой на заливном лугу. По удару на каждый шаг.
И – поперек. И – еще.
Всеволод крутился волчком, полосуя воздух и бледные тела кровопийц косыми рубящими ударами. Рассекая по два-три упыря зараз.
Он был не один. Рядом мелькали кривая сабля Бранко и прямой клинок Томаса.
Все трое уже оторвались от мертвой дружины.
И серебряные умруны уже сгинули где-то во мраке, за изгибом подземной галереи, откуда тоже доносится шум битвы. Быстро, увы, удаляющийся шум. Судя по всему, рыцари-мертвецы успешно расчищали путь, а Бернгард, шедший в первых рядах, так и не заметил потери в арьергарде.
Значит, на помощь надеется не стоит. Значит, остается надежда лишь на себя. На свои мечи.
Всеволод рубил и сокрушался: эх, кабы был у него сейчас второй меч – узнала бы нечисть, что значит обоерукий вой. Увы, второго меча не было. Второй – сломан и валяется под развороченной дверью склепа, в луже огненной смеси, в россыпях громового порошка. А иного взять негде. Не сообразил, не догадался одолжить у Бернгарда хотя бы шестопер, без дела болтающийся на поясе магистра. Но теперь – поздно горевать. Теперь придется обходиться тем, что есть.
Засапожник вырвать из-за голенища? Нет, мал слишком – не больше упыриного когтя. И проку от него в лихой рубке с плеча будет немного. А вот если…
Улучив момент, Всеволод отступил на шаг, одним движением срезал пустые ножны с пояса. Ушел от размашистого удара длинной когтистой лапы, пригнувшись, подхватил павшие ножны левой рукой. Сжал покрепче за переплетение рассеченных ремней.
Вот так-то! Хоть что-то!
Ножны – не боевой клинок, конечно, ими не отбить вражеского меча и не пробить броню. Но сейчас-то враг – без мечей и без брони.
Крепкий длинный и увесистый футляр из дерева и толстой кожи, густо, как и все снаряжение сторожного воина, усеянный отделкой из белого металла, приятно отяготил пустующую руку Так-то оно сподручней. Так оно привычней.
И хотя за небольшую заминку и шаг назад пришлось расплачиваться – сразу две кровососущие твари проскользнули мимо – Всеволод платил охотно и быстро. Резко выбросив руки в стороны – одну вправо, другую влево, он, почти не глядя, достал обоих. Одновременно. Сильно. Острием меча вспорол шею первому упырю. Второго – который оказался поближе – от души, да с оттягом протянул вдоль хребтины пустыми ножнами.
Первый кровопийца с хрипом и бульканьем осел наземь, да и второй тоже на ногах не устоял. Ножны не взрезали упыриную плоть, как взрезала ее отточенная сталь с серебряной насечкой, но и безобидным их прикосновение назвать было нельзя. Пупырчатые шляпки серебряных гвоздиков и частые заклепки, выступающие края и кромки металлических полос обивки оставили на бледной спине твари широкий рваный след.
Брызнула черная кровь. Сбитый ножнами упырь, визжа и брызжа слюной, откатился в сторону. Прямиком под меч Томаса.
А Всеволод, привычно орудуя двумя руками, вновь врубался в выплескивавшуюся из лаборатории белесую массу. Дрался впереди, принимая на себя основной натиск нечисти. Множа трупы под ногами. Так, что трудно становилось ступать.
Острый клинок и тупые ножны из-под клинка выписывали круги и разящие полукружья. Мелькали, словно крылья мельницы, которые остановить нельзя и под которые лучше не попадаться. Серебрёный меч – разрубал. Серебрёные ножны сшибали, сбивали, отбрасывали, отпихивали, обжигая, помечая белесые тела темными сочащимися полосами и отметинами.
Упыри выли. Однако натиска не ослабляли.
Вот снова один справа – и меч Всеволода с маху сносит уродливую шишковатую голову. Оскаленная, зловонная пасть, вертясь, брызжа черной кровью и желтой пеной на защитную личину шелома, пролетает перед глазами.
А другая пасть уже раззявлена слева. И слева тянутся неестественно длинные, гибкие руки. Хрусь! Обе конечности твари Всеволод перешиб у запястий сокрушительным ударом ножен. Приласкал, будто палицей. Обломанные когтистые длани обвисают, дергаются – бессильно, беспомощно. Ну, точно – две змеюки с перебитыми хребтами.
На месте изломов – рваная кожа, глубокие вмятины, темные следы от серебрёной обивки, обломки раздробленной кости, перепачканные черным.
Раненый упырь верещит от боли.
Всеволод с досадой замечает первую предательскую трещину, прошедшую по ножнам. Не выдержало крепкое дерево – вон там, меж кожаной обмоткой и металлическими нашлепками. Недолговечное все же оружие – ножны без клинка!
Но сожалеть о том некогда.
Справа – очередной противник. И слева… Покалеченная ножнами тварь не отшатнулась. Наоборот – не переставая вопить, лезет вперед. Уповая уже не на когти, а на зубы. Орет от боли, но лезет. Понимает, что для нового взмаха у противника времени уже не будет. И что в паре с тем, другим упырем, который справа, шансов одолеть человека – больше.
Да, размахнуться как следует Всеволоду не дают. Ни правой, ни левой.
И – не уклониться уже.
Правой рукой Всеволод успевает лишь направить острие на прыгнувшую тварь. Он и не колет даже. По большому счету, упырь напарывается на клинок сам. Меч входит в брюхо нечисти. Низко, над самым пахом. И в следующий миг – идет резко вверх. Отточенным лезвием в серебряной отделке легко вспарывает твари нутро и грудь до самого горла.
Слева – иначе. Всеволод выкидывает левую руку на всю длину. Тычет ножнами в морду вопящего упыря с перебитыми запястьями, прямо в зловонный оскал. И не беда, что ножны заканчиваются тупым навершием. Пусть – тупым, зато – покрытым белым металлом. И вот его-то – промеж зубов да в глотку нечисти.
Впих-х-хнуть!
А попробуй! А отведай! А обожги свою поганую пасть!
Дикий вопль наседающего упыря оборвался. Разом. Будто пробку вставили. Кровопийца коротко всхрипнул, давясь серебром. И…
А вот этого Всеволод никак не ждал.
Сомкнул зубы.
С выражением жуткой, нечеловеческой, непостижимой боли на лице. С лютой ненавистью в глазах.
Хруст…
Всеволод едва удержал дернувшиеся из руки ножны. Все же удобной рукояти тут не было, а переплетения ремней, используемые в качестве оной, уже изрядно забрызганы черной кровью и выскальзывают из потной ладони.
Но – удержал.
Рванул на себя.
Навершие с выступающими краями и изрядным кусом ножен застряло в пасти твари. В точности, как наконечник стрелы с зазубренным острием в ране, как рыболовный крюк в жабрах мелкого пескарика. Застряло и несомненно встало нечисти поперек горла. Еще бы! Серебро…
Выплюнуть смертоносный кус упырь не смог. А из глотки уже вовсю сочилась желтоватая пена. Кровосос больше не хрипел. Шипел только, сухо и часто кашлял, утробно стонал.
Пытался разорвать непослушными переломанными руками собственную пасть и горло.
И медленно оседал наземь.
А битва продолжается. А ножны с обломанным, расщепленным концом, со следами упыриных зубов на дереве, сыромятной коже и металле, вновь помогают мечу.
Удар, укол.
Укол, удар.
Клинок, ножны.
Ножны, клинок.
Удар, удар, удар, удар…
Рубящий, дробящий, раздирающий бледную кожу, сшибающий с ног.
И…
Ответный удар упыриной лапы.
Более удачный, чем все предыдущие. Пришедшийся по оружию в левой руке Всеволода. Которое на самом деле оружием и не было вовсе.
Пучок когтей-ножей с маху обрушился на плоскую поверхность ножен. Не убоясь жгучего серебра, какая-то ловкая тварь изо всех упыриных сил хлестнула гибкой рукой, как плетью с увесистым свинцовым шлепком на конце, как разбойничьим кистенем с шипастой гирькой.
И – разбила. Перебила потрескавшиеся, погрызенные ножны. Футляр для меча, заменявший все это время Всеволоду меч, развалился на куски. Щепа, кожа и посеребренные полосы обивки полетели в стороны. Что-то застряло, наколотое на загнутые когти. Одно лишь бесполезное ременное плетенье осталось в кулаке Всеволода.
Отдернуть руку упырь не успел. Всеволод с маху захлестнул ее размотавшимся ремнем, резко подтянул к себе, достал мечом, срубил нелюдскую длань. А уже вослед за рукой – снес нечисти полчерепа. Открыл, будто крышку от горшка.
Он все же прорубил в плотных рядах изрядную просеку. Оторвавшись от отставших Томаса и Бранко, Всеволод пробился к Федору, неподвижно лежавшему в кровавой луже.
Нет, конечно же, ничем уже не помочь верному десятнику. Мертв Федор! Не испит, но мертв, как камень. Шея – разворочена. Голова – свернута на спину.
Зато меч его…
Ни на миг не прекращая боя, Всеволод подцепил носком сапога клинок погибшего десятника, подбросил в воздух, подхватил… Ну, вот и снова у него по мечу в каждой длани! Вот теперь – раздолье. Эх, размахнись рука, раззудись плечо!
Сквозь безумное исступление боя едва пробивался холодных глас рассудка. И голос этот упрямо твердил Всеволоду одно и то же: все, конец, не устоять больше, не отбиться… Но подхлестнутая отчаянием боевая ярость только нарастала.
Три опытных ратника, противостоявших темным тварям, – обоерукий русский воин, однорукий тевтон и волох с двумя здоровыми руками и одной саблей – могли еще некоторое время драться, под потолок забивая подземные галереи изрубленными белесыми телами. Но это, конечно же, не продлится очень долго… Очень недолго все это продлится.
А значит, перед смертью надобно успеть посечь побольше проклятой нечисти! Чтобы хоть как-то оправдать свою собственную бессмысленную гибель.
Глава 17
– Русич! Назад! На-зад! Ру-сич!
В пылу и горячке боя Всеволод не сразу осознал, что кричат ему. Даже взъярился не на шутку. Стоя над телом Федора, он сейчас тупо и бездумно крошил нечисть. В капусту крошил, двумя руками, окружая себя и мертвого десятника завалом из рубленого черно-белого мяса.
А его кто-то звал, мешал кто-то… Кричал так некстати, под руку.
Отвлекал.
– Все-во-лод!
Брызжа слюной и проклятиями, он все же глянул назад.
Кричал Бранко, кричал Томас. Оба оттесненные далеко, сильно. И немудрено, что оттесненные: от наседавших упырей отбивался сейчас мечом лишь однорукий кастелян. Волох держался сзади, отмахиваясь почему-то не клинком (сабля лежала в ножнах), а поднятым с пола факелом Федора. Факел горел, обжигал тварей. Левой рукой Бранко волочил сифон с горючей смесью.
В пылу и горячке боя Всеволод не сразу осознал, что кричат ему. Даже взъярился не на шутку. Стоя над телом Федора, он сейчас тупо и бездумно крошил нечисть. В капусту крошил, двумя руками, окружая себя и мертвого десятника завалом из рубленого черно-белого мяса.
А его кто-то звал, мешал кто-то… Кричал так некстати, под руку.
Отвлекал.
– Все-во-лод!
Брызжа слюной и проклятиями, он все же глянул назад.
Кричал Бранко, кричал Томас. Оба оттесненные далеко, сильно. И немудрено, что оттесненные: от наседавших упырей отбивался сейчас мечом лишь однорукий кастелян. Волох держался сзади, отмахиваясь почему-то не клинком (сабля лежала в ножнах), а поднятым с пола факелом Федора. Факел горел, обжигал тварей. Левой рукой Бранко волочил сифон с горючей смесью.