Страница:
– Черный Князь! – процедил Всеволод, всматриваясь в даль со стены, примыкавшей к надвратной башне. – Еще один!
Где-то в глубине души он все же надеялся, что в этот раз, в эту ночь, обойдется без Шоломонара. Увы, глупым надеждам тем не суждено было оправдаться.
Бернгард, стоявший рядом, мрачно кивнул. Ответил – столь же невесело:
– Все-таки пробился…
Эта ночь выдалась ясной. О вчерашнем буйстве стихии ничего не напоминало. Ни грозы, ни дождя, ни тучки, ни махонького облачка не было сейчас на ясном звездном небе. Полноликая луна щедро заливала землю чистым, но безрадостным молочным светом.
А время шло. И трудно было уследить за его течением. Темное воинство быстро приближалось к крепости. Однако не оно одно. К подножию замковой горы подтягивались и упыри, выползшие из дневных укрытий. Кровопийцы, неподвластные более чужой воле и ведомые одною лишь Жаждой, по пути инстинктивно сбивались в небольшие стаи, стаи сливались в крупные отряды. Этих тварей тоже было немало. Особенно после вчерашнего штурма.
Столкнется ли нечисть лбами под стенами Сторожи, как рассчитывал Бернгард? Сомнет ли охотников до чужой добычи авангард черного Властителя, уже показавшийся в горловине ущелья?
Нет, Шоломонар, круживший под луной на боевом Летуне и выстраивавший войска, не предпринимал пока решительных действий, не отдавал приказа к началу боя. Темная рать выдвигалась из ущелья, растекалась по окрестностям, как вышедшая из берегов река. И – останавливалась, не доходя до замковой горы. Строилась сплошной линией, замирала…
Черный Князь отчего-то медлил, чего-то ждал. Князь сознательно сдерживал своих тварей, в то время как упыри, лишившиеся хозяев, уже лезли наверх – к Стороже.
Что это? Трусость? Нерешительность? Осторожность?
Всеволод покосился на магистра.
– Хм, а он, оказывается, не глуп, – пристально следя за передвижениями неприятеля, отметил Бернгард. – Рассчитывает нанести первый удар чужими руками и вмешаться уже после того, как падут стены.
Падут стены? Ну да, конечно… Тот Черный Князь, сколь бы он ни был умен, едва ли предполагает сейчас, что осажденный противник готовится к атаке. По всем правилам военного искусства ночная вылазка малочисленного гарнизона являлась полнейшим безрассудством. Но было ли легче от того, что упыриный Властитель введен в заблуждение?
Ничуть!
– Теперь нам придется пробиваться через два заслона, – хмуро сказал Всеволод. – Сначала эти – бесхозные упыри. Потом – воинство Князя.
– Придется, – согласился Бернгард. – Причем так, чтобы между ними было максимальное расстояние. Мы должны успеть оторваться от одних и набрать достаточный разгон для удара но другим. Иначе увязнем на полпути. Что ж, ладно… Раз войско Властвующего выжидает внизу, мы тоже повременим с атакой. Подпустим к крепости первую волну Пьющих, над которыми нет хозяина, тогда и откроем ворота.
– Только тогда? А не поздно будет?
– Нет. Сейчас главное, чтобы Властитель не догадался о нашей вылазке прежде времени и не успел подтянуть под стены свои силы.
Недолгое ожидание было тягостным и казалось почти бесконечными. К вылазке-то все было давно готово. И всё, и все.
Кони – оседланы. Доспехи – надеты. Расчищенные от трупов проходы у ворот – забиты, запружены вооруженными всадниками. Первые ряды уже топтались под закрытой аркой. А первыми пробиваться наружу и выстраивать за воротами бронированное свиное рыло надлежало умрунам Бернгарда.
Рослые кони, укрытые длинными кольчужными попонами и пластинчатой броней в серебряной отделке, обвешанные шипастыми нагрудниками и массивными налобниками, волновались, всхрапывали, косились на неподвижных седоков, видимо, смутно ощущая мертвечину на собственных спинах. Но еще отчетливее животные чувствовали крепкую руку, жесткий, рвущий пасть повод и острые шипы шпор. А потому неуместной сейчас норовистости предпочитали не демонстрировать.
В двух надвратных башнях наглухо забаррикадировались с полдесятка раненых рыцарей и несколько кнехтов под предводительством однорукого кастеляна. Им предстояло остаться в крепости. Так было нужно. Кто-то должен был открыть ворота и выпустить «свинью» из замка. Да и боевых коней на всех все равно не хватило. А пехота в предстоящей вылазке – непозволительная обуза. Впрочем, еще неизвестно, кому этой ночью повезет больше: тем, кто в боевом строю выйдет за стены, или тем, кто заперся в каменных башнях. Пока трудно было предугадать, кто кого переживет в этой битве.
И – насколько переживет.
– Нахтцереры!.. – донеслось сверху.
Кричал Томас. Громко кричал, но без страха. Просто сообщал, что…
– Нахтцереры у частокола!
– Решетки-и-и! Подня-а-ать! – незамедлительно скомандовал Бернгард. Громко, протяжно, нараспев. Чтоб было слышно и понятно.
Правильно… Решетки поднимаются медленнее, чем опускается мост, поэтому начать следует с них.
Звякнули цепи. Надсадно заскрипели вороты в башнях. Дрогнули тяжелые решетки – внутренняя и внешняя – по сию пору надежно закрывавшие проход через воротную арку. Выскользнули из узких ниш в каменных плитах и поползли вверх массивные острия, способные переломить хребет быку. Толстенные кованые прутья с обильной серебряной отделкой медленно поднимались к сводчатому потолку.
Поднялись…
Почти целиком утонули в глубоких темных пазах. Теперь только посеребренные зубья грозно нависают сверху. Да топорщатся по стенам арки вмурованные в камень и покрытые тем же белым металлом крюки и лезвия. Да внизу, перед конскими копытами, непроходимая щетина заточенных штырей в палец длиной. Густо и ровно, будто жесткая поросль, торчат стальные колючки из пазов меж каменными плитами. А на острие каждого шипа опять-таки тускло поблескивает серебряная капля.
И – тяжелый мост впереди. Пока еще – вплотную приваленный к арке ворот.
– Перешли за частокол! – известил Томас. – Лезут в ров!
– Шипы-ы-ы! – приказал Бернгард. – Убра-а-ать!
Где-то в недрах надвратной башни невидимые руки передвигают невидимый рычаг. Затяжной раскатистый лязг под гулкой аркой – и металлическая трава увядает. Колючки, усеивавшие путь, уходят под плиты.
Теперь только подъемный мост отделяет всадников от приближающихся к Серебряным Вратам темных тварей. И мост этот следовало…
– Уже на валу! – опять донесся крик однорукого кастеляна. – Подступают к стенам!
Следовало…
– Опусти-и-ить! – в очередной раз прогремел голос Бернгарда. – Мо-о-ост!
Снова – пронзительный скрежет ворота наверху. Ослабли туго натянутые цепи. Ослабли – и натянулись снова. Верхний – утяжеленный – край моста оторвался от каменной кладки.
– Быстрее-е-е! – поторопил Бернгард.
Там, наверху, вне всякого сомнения, неподатливый скрипучий ворот раскручивали в несколько рук – так быстро, как только возможно. Но подъемный мост все же никак не мог обрушиться вниз сразу, сиюминутно. А пока он не ляжет поперек рва – всадникам не выехать из крепости.
Всадникам – нет. Наружу – никак.
А вот тем, кто снаружи. Пешим. Ползучим. Царапучим.
Темным тварям.
– Они здесь! Уже здесь! – предупредил Томас.
И в самом деле…
В ширящиеся проемы между мостом и стеной – по бокам, сверху – сыплются упыри.
Первый, второй, третий…
Пять… Восемь… Десять…
Нечисть пока не карабкалась через стены с шипастым окоемом. Нечисть выбирала более удобный и короткий путь к теплой живой крови. Не задерживаясь, переваливала через опускающийся мост, лезла в арку. И – дальше – из арки.
Кровопийцы попадали под серебрёные мечи и копья всадников-умрунов.
Первый, второй, третий…
Пять… Восемь… Десять…
Мост опускался все ниже, пространство между дощатым настилом и каменной кладкой становилось все шире. Упырей в крепость вваливалось все больше.
Тесная арка буквально на глазах наполнялась бледнокожими телами. Тела напирали на тела.
На мечи.
На копья.
На лошадей.
Кони мертвой дружины начинали пятиться. Сдерживать натиск становилось все труднее. А надо – пока мост не опущен! Хоть как-то, хоть чем-то – но надо. Остановить тварей! Выиграть время!
– Шипы! – услышал Всеволод призыв Бернгарда. – Шипы вверх!
А ведь правда! Что, если шипы? Сейчас? Вверх?
Снова лязгнуло. Скрежетнуло где-то под ногами. И снизу вновь, будто по волшебству, проросла жесткая колючая травка. С серебряными росинками на заточенных кончиках.
Плоские каменные плиты вмиг обратились шипастым ведьминым ложем.
Пронзительные вопли и визг наполнили арку.
Орошенные белым металлом острия легко входили в ступни, в пятки, в жесткие подошвы, в широко, по-звериному растопыренные когтистые пальцы ног. Глубоко входили – на добрый перст. А когда серебрёная заноза этак вот прокалывает упыриные ноги, те упыря уже не держат.
Нечисть только что стоявшая перед всадниками сплошной стеной дернулась – как по команде. Повалилась – как подкошенная. Наземь, на щетинившиеся острым плиты. В ту же нежданно взросшую убийственную мураву и повалилась.
Темные твари корчились и бились, как караси на сковороде. Плясали недолгий дикий танец на посеребренных шипах. Кто-то безуспешно пытался подняться. И – падал снова. Кто-то выползал из арки на замковый двор. Таких добивали. Не торопясь, спокойно, без лишней суеты распластанных по земле упырей доставали с седел копьями и длинными рыцарскими мечами.
Под копыта коней потекли черные ручейки.
А мост все опускался. И вот уже новая волна завывающей нечисти хлынула в открывающийся проход. Твари сунулись было в арку, тоже пропороли ноги. Попадали. Отшатнулись, отползли обратно. Уперлись в плотные ряды, напирающие сзади, снаружи.
Некоторые упыри попытались перелезть опасный участок по стенам и сводам. Не смогли. Увязли в густо торчащих из камня серебрёных крюках и лезвиях. Исцарапались. Изрезались. Сорвались – вниз, на шипы.
Мост опускался…
Много быстрее, чем поднимались тяжелые решетки.
И все-таки до чего же медленно!
– Убрать шипы! – повелел Бернгард.
Лязг.
Заточенная сталь с серебром вновь ушла под плиты.
И – сразу же – очередная волна снаружи. Прущая напролом, орущая, размахивающая когтистыми руками, скалящая зловонные пасти.
– А теперь – по-о-однять! – громко протянул Бернгард. – Вы-ы-ыше!
Волна тут же опала, схлынула, вновь оставив под аркой Дергающуюся белесую массу.
Всеволод присмотрелся. Похоже шипы на этот раз действительно вышли из пазов немного дальше.
Мост опускался…
– Убра-а-ать!
Исколотые, издыхающие упыри лежали в воротах вповалку, сплошным слоем. Кровопийцы, следовавшие за ними, шли в атаку уже не по плитам – по слабо копошащимся телам. И ведь проскочат же ловушку! И ведь посеребренные колючки их уже не достанут! Или… всё же…
– По-о-однять!
Да, выдвигавшиеся снизу острия, в самом деле, с каждым разом, с каждым новым лязгом невидимого механизма становились больше, длиннее…
– Вы-ы-ыше!
Стальная, с серебряной отделкой, смерть-трава, обильно орошенная черной кровью, росла буквально на глазах.
– Еще вы-ы-ыше!
Вот уж и не в палец, а в добрую ладонь торчат колючки… А вот – и в локоть длиной… Повторно пронизывают лежащих внизу. Достают, останавливают, валят прущих поверху.
А мост – уже почти на земле.
– Убра-а-ать!
Почти… Под посеребренной наружной обивкой опускающегося моста трещат и хлюпают раздавленные твари. Не успевшие отпрянуть в сторону. Или не сумевшие сделать этого в тесноте.
– По-о-однять!
Внешне князь-магистр, раз за разом отдающий однотипные команды, был совершенно спокоен, даже скучлив. И все же Всеволоду показалось, будто происходящее сейчас чем-то забавляло Бернгарда. Впрочем, возможно, слабое подобие улыбки, едва-едва угадывавшейся в дрожащих уголках тонких губ, являлось следом тщательно подавляемой нервной гримасы. А может, и не было ничего вовсе, а лишь домысливалось напряженным сознанием.
– Вы-ы-ыше!
Пронзенные упыри уже ложатся третьим слоем.
– Еще вы-ы-ыше!
Хитроумное устройство Серебряных Врат, оказывается, позволяет не только опускать сверху массивные решетки, но и довольно высоко поднимать снизу смертоносные штыри. А интересно, кстати, как высоко ими можно достать? До сводчатых потолков арки – можно?
Впрочем, сейчас так нельзя! Нельзя полностью забивать ворота проткнутыми трупами. Коней ведь потом из Сторожи не выведешь. И самим – не выйти.
Все! Мост наконец-то хрустко лег утяжеленным краем на противоположный край рва. На смятых в лепешку темных тварей. Цепи обвисли. Стих скрежет ворота.
– Убра-а-ать! – громче прежнего рявкнул Бернгард.
С явственно различимым чавканьем серебрёная сталь ушла из груд белесой плоти.
Магистр повторил приказ – на всякий случай:
– Убрать шипы! Все!
И поднимать вновь больше уже не велел.
– Готово! – отозвался сверху Томас. – Убрано! Всё!
Глава 31
Где-то в глубине души он все же надеялся, что в этот раз, в эту ночь, обойдется без Шоломонара. Увы, глупым надеждам тем не суждено было оправдаться.
Бернгард, стоявший рядом, мрачно кивнул. Ответил – столь же невесело:
– Все-таки пробился…
Эта ночь выдалась ясной. О вчерашнем буйстве стихии ничего не напоминало. Ни грозы, ни дождя, ни тучки, ни махонького облачка не было сейчас на ясном звездном небе. Полноликая луна щедро заливала землю чистым, но безрадостным молочным светом.
А время шло. И трудно было уследить за его течением. Темное воинство быстро приближалось к крепости. Однако не оно одно. К подножию замковой горы подтягивались и упыри, выползшие из дневных укрытий. Кровопийцы, неподвластные более чужой воле и ведомые одною лишь Жаждой, по пути инстинктивно сбивались в небольшие стаи, стаи сливались в крупные отряды. Этих тварей тоже было немало. Особенно после вчерашнего штурма.
Столкнется ли нечисть лбами под стенами Сторожи, как рассчитывал Бернгард? Сомнет ли охотников до чужой добычи авангард черного Властителя, уже показавшийся в горловине ущелья?
Нет, Шоломонар, круживший под луной на боевом Летуне и выстраивавший войска, не предпринимал пока решительных действий, не отдавал приказа к началу боя. Темная рать выдвигалась из ущелья, растекалась по окрестностям, как вышедшая из берегов река. И – останавливалась, не доходя до замковой горы. Строилась сплошной линией, замирала…
Черный Князь отчего-то медлил, чего-то ждал. Князь сознательно сдерживал своих тварей, в то время как упыри, лишившиеся хозяев, уже лезли наверх – к Стороже.
Что это? Трусость? Нерешительность? Осторожность?
Всеволод покосился на магистра.
– Хм, а он, оказывается, не глуп, – пристально следя за передвижениями неприятеля, отметил Бернгард. – Рассчитывает нанести первый удар чужими руками и вмешаться уже после того, как падут стены.
Падут стены? Ну да, конечно… Тот Черный Князь, сколь бы он ни был умен, едва ли предполагает сейчас, что осажденный противник готовится к атаке. По всем правилам военного искусства ночная вылазка малочисленного гарнизона являлась полнейшим безрассудством. Но было ли легче от того, что упыриный Властитель введен в заблуждение?
Ничуть!
– Теперь нам придется пробиваться через два заслона, – хмуро сказал Всеволод. – Сначала эти – бесхозные упыри. Потом – воинство Князя.
– Придется, – согласился Бернгард. – Причем так, чтобы между ними было максимальное расстояние. Мы должны успеть оторваться от одних и набрать достаточный разгон для удара но другим. Иначе увязнем на полпути. Что ж, ладно… Раз войско Властвующего выжидает внизу, мы тоже повременим с атакой. Подпустим к крепости первую волну Пьющих, над которыми нет хозяина, тогда и откроем ворота.
– Только тогда? А не поздно будет?
– Нет. Сейчас главное, чтобы Властитель не догадался о нашей вылазке прежде времени и не успел подтянуть под стены свои силы.
Недолгое ожидание было тягостным и казалось почти бесконечными. К вылазке-то все было давно готово. И всё, и все.
Кони – оседланы. Доспехи – надеты. Расчищенные от трупов проходы у ворот – забиты, запружены вооруженными всадниками. Первые ряды уже топтались под закрытой аркой. А первыми пробиваться наружу и выстраивать за воротами бронированное свиное рыло надлежало умрунам Бернгарда.
Рослые кони, укрытые длинными кольчужными попонами и пластинчатой броней в серебряной отделке, обвешанные шипастыми нагрудниками и массивными налобниками, волновались, всхрапывали, косились на неподвижных седоков, видимо, смутно ощущая мертвечину на собственных спинах. Но еще отчетливее животные чувствовали крепкую руку, жесткий, рвущий пасть повод и острые шипы шпор. А потому неуместной сейчас норовистости предпочитали не демонстрировать.
В двух надвратных башнях наглухо забаррикадировались с полдесятка раненых рыцарей и несколько кнехтов под предводительством однорукого кастеляна. Им предстояло остаться в крепости. Так было нужно. Кто-то должен был открыть ворота и выпустить «свинью» из замка. Да и боевых коней на всех все равно не хватило. А пехота в предстоящей вылазке – непозволительная обуза. Впрочем, еще неизвестно, кому этой ночью повезет больше: тем, кто в боевом строю выйдет за стены, или тем, кто заперся в каменных башнях. Пока трудно было предугадать, кто кого переживет в этой битве.
И – насколько переживет.
– Нахтцереры!.. – донеслось сверху.
Кричал Томас. Громко кричал, но без страха. Просто сообщал, что…
– Нахтцереры у частокола!
– Решетки-и-и! Подня-а-ать! – незамедлительно скомандовал Бернгард. Громко, протяжно, нараспев. Чтоб было слышно и понятно.
Правильно… Решетки поднимаются медленнее, чем опускается мост, поэтому начать следует с них.
Звякнули цепи. Надсадно заскрипели вороты в башнях. Дрогнули тяжелые решетки – внутренняя и внешняя – по сию пору надежно закрывавшие проход через воротную арку. Выскользнули из узких ниш в каменных плитах и поползли вверх массивные острия, способные переломить хребет быку. Толстенные кованые прутья с обильной серебряной отделкой медленно поднимались к сводчатому потолку.
Поднялись…
Почти целиком утонули в глубоких темных пазах. Теперь только посеребренные зубья грозно нависают сверху. Да топорщатся по стенам арки вмурованные в камень и покрытые тем же белым металлом крюки и лезвия. Да внизу, перед конскими копытами, непроходимая щетина заточенных штырей в палец длиной. Густо и ровно, будто жесткая поросль, торчат стальные колючки из пазов меж каменными плитами. А на острие каждого шипа опять-таки тускло поблескивает серебряная капля.
И – тяжелый мост впереди. Пока еще – вплотную приваленный к арке ворот.
– Перешли за частокол! – известил Томас. – Лезут в ров!
– Шипы-ы-ы! – приказал Бернгард. – Убра-а-ать!
Где-то в недрах надвратной башни невидимые руки передвигают невидимый рычаг. Затяжной раскатистый лязг под гулкой аркой – и металлическая трава увядает. Колючки, усеивавшие путь, уходят под плиты.
Теперь только подъемный мост отделяет всадников от приближающихся к Серебряным Вратам темных тварей. И мост этот следовало…
– Уже на валу! – опять донесся крик однорукого кастеляна. – Подступают к стенам!
Следовало…
– Опусти-и-ить! – в очередной раз прогремел голос Бернгарда. – Мо-о-ост!
Снова – пронзительный скрежет ворота наверху. Ослабли туго натянутые цепи. Ослабли – и натянулись снова. Верхний – утяжеленный – край моста оторвался от каменной кладки.
– Быстрее-е-е! – поторопил Бернгард.
Там, наверху, вне всякого сомнения, неподатливый скрипучий ворот раскручивали в несколько рук – так быстро, как только возможно. Но подъемный мост все же никак не мог обрушиться вниз сразу, сиюминутно. А пока он не ляжет поперек рва – всадникам не выехать из крепости.
Всадникам – нет. Наружу – никак.
А вот тем, кто снаружи. Пешим. Ползучим. Царапучим.
Темным тварям.
– Они здесь! Уже здесь! – предупредил Томас.
И в самом деле…
В ширящиеся проемы между мостом и стеной – по бокам, сверху – сыплются упыри.
Первый, второй, третий…
Пять… Восемь… Десять…
Нечисть пока не карабкалась через стены с шипастым окоемом. Нечисть выбирала более удобный и короткий путь к теплой живой крови. Не задерживаясь, переваливала через опускающийся мост, лезла в арку. И – дальше – из арки.
Кровопийцы попадали под серебрёные мечи и копья всадников-умрунов.
Первый, второй, третий…
Пять… Восемь… Десять…
Мост опускался все ниже, пространство между дощатым настилом и каменной кладкой становилось все шире. Упырей в крепость вваливалось все больше.
Тесная арка буквально на глазах наполнялась бледнокожими телами. Тела напирали на тела.
На мечи.
На копья.
На лошадей.
Кони мертвой дружины начинали пятиться. Сдерживать натиск становилось все труднее. А надо – пока мост не опущен! Хоть как-то, хоть чем-то – но надо. Остановить тварей! Выиграть время!
– Шипы! – услышал Всеволод призыв Бернгарда. – Шипы вверх!
А ведь правда! Что, если шипы? Сейчас? Вверх?
Снова лязгнуло. Скрежетнуло где-то под ногами. И снизу вновь, будто по волшебству, проросла жесткая колючая травка. С серебряными росинками на заточенных кончиках.
Плоские каменные плиты вмиг обратились шипастым ведьминым ложем.
Пронзительные вопли и визг наполнили арку.
Орошенные белым металлом острия легко входили в ступни, в пятки, в жесткие подошвы, в широко, по-звериному растопыренные когтистые пальцы ног. Глубоко входили – на добрый перст. А когда серебрёная заноза этак вот прокалывает упыриные ноги, те упыря уже не держат.
Нечисть только что стоявшая перед всадниками сплошной стеной дернулась – как по команде. Повалилась – как подкошенная. Наземь, на щетинившиеся острым плиты. В ту же нежданно взросшую убийственную мураву и повалилась.
Темные твари корчились и бились, как караси на сковороде. Плясали недолгий дикий танец на посеребренных шипах. Кто-то безуспешно пытался подняться. И – падал снова. Кто-то выползал из арки на замковый двор. Таких добивали. Не торопясь, спокойно, без лишней суеты распластанных по земле упырей доставали с седел копьями и длинными рыцарскими мечами.
Под копыта коней потекли черные ручейки.
А мост все опускался. И вот уже новая волна завывающей нечисти хлынула в открывающийся проход. Твари сунулись было в арку, тоже пропороли ноги. Попадали. Отшатнулись, отползли обратно. Уперлись в плотные ряды, напирающие сзади, снаружи.
Некоторые упыри попытались перелезть опасный участок по стенам и сводам. Не смогли. Увязли в густо торчащих из камня серебрёных крюках и лезвиях. Исцарапались. Изрезались. Сорвались – вниз, на шипы.
Мост опускался…
Много быстрее, чем поднимались тяжелые решетки.
И все-таки до чего же медленно!
– Убрать шипы! – повелел Бернгард.
Лязг.
Заточенная сталь с серебром вновь ушла под плиты.
И – сразу же – очередная волна снаружи. Прущая напролом, орущая, размахивающая когтистыми руками, скалящая зловонные пасти.
– А теперь – по-о-однять! – громко протянул Бернгард. – Вы-ы-ыше!
Волна тут же опала, схлынула, вновь оставив под аркой Дергающуюся белесую массу.
Всеволод присмотрелся. Похоже шипы на этот раз действительно вышли из пазов немного дальше.
Мост опускался…
– Убра-а-ать!
Исколотые, издыхающие упыри лежали в воротах вповалку, сплошным слоем. Кровопийцы, следовавшие за ними, шли в атаку уже не по плитам – по слабо копошащимся телам. И ведь проскочат же ловушку! И ведь посеребренные колючки их уже не достанут! Или… всё же…
– По-о-однять!
Да, выдвигавшиеся снизу острия, в самом деле, с каждым разом, с каждым новым лязгом невидимого механизма становились больше, длиннее…
– Вы-ы-ыше!
Стальная, с серебряной отделкой, смерть-трава, обильно орошенная черной кровью, росла буквально на глазах.
– Еще вы-ы-ыше!
Вот уж и не в палец, а в добрую ладонь торчат колючки… А вот – и в локоть длиной… Повторно пронизывают лежащих внизу. Достают, останавливают, валят прущих поверху.
А мост – уже почти на земле.
– Убра-а-ать!
Почти… Под посеребренной наружной обивкой опускающегося моста трещат и хлюпают раздавленные твари. Не успевшие отпрянуть в сторону. Или не сумевшие сделать этого в тесноте.
– По-о-однять!
Внешне князь-магистр, раз за разом отдающий однотипные команды, был совершенно спокоен, даже скучлив. И все же Всеволоду показалось, будто происходящее сейчас чем-то забавляло Бернгарда. Впрочем, возможно, слабое подобие улыбки, едва-едва угадывавшейся в дрожащих уголках тонких губ, являлось следом тщательно подавляемой нервной гримасы. А может, и не было ничего вовсе, а лишь домысливалось напряженным сознанием.
– Вы-ы-ыше!
Пронзенные упыри уже ложатся третьим слоем.
– Еще вы-ы-ыше!
Хитроумное устройство Серебряных Врат, оказывается, позволяет не только опускать сверху массивные решетки, но и довольно высоко поднимать снизу смертоносные штыри. А интересно, кстати, как высоко ими можно достать? До сводчатых потолков арки – можно?
Впрочем, сейчас так нельзя! Нельзя полностью забивать ворота проткнутыми трупами. Коней ведь потом из Сторожи не выведешь. И самим – не выйти.
Все! Мост наконец-то хрустко лег утяжеленным краем на противоположный край рва. На смятых в лепешку темных тварей. Цепи обвисли. Стих скрежет ворота.
– Убра-а-ать! – громче прежнего рявкнул Бернгард.
С явственно различимым чавканьем серебрёная сталь ушла из груд белесой плоти.
Магистр повторил приказ – на всякий случай:
– Убрать шипы! Все!
И поднимать вновь больше уже не велел.
– Готово! – отозвался сверху Томас. – Убрано! Всё!
Глава 31
Закованные в броню всадники, в чьих жилах текла не кровь, а жидкое серебро, гонимое колдовским Током, въезжали в арку. Въезжали по трупам, пригибаясь под остриями поднятых решеток, сторонясь торчащих из стен и сводов лезвий.
И – принимались за работу.
Привычную, монотонную.
Твари все напирали. И движущаяся навстречу неумолимая пробка из коней, умрунов и посеребренного металла их интересовала мало. В этой позвякивающей пробке не было ни капли горячей человеческой крови. Вожделенная влага была там, за пробкой, за аркой. Как в закупоренной фляге.
Досадливо отмахиваясь от мечей и копий конных мертвецов, упыри пытались пробраться за Серебряные Врата.
Проскользнуть, протиснуться пытались.
А им не давали.
А они, обезумевшие, все пытались.
А их рубили, кололи, топтали. Без жалости и без каких бы то ни было иных чувств.
Острые шпоры входили в конские бока. Серебрёная сталь – в белесую плоть. Лошадиный хрип и ржание смешивались в гулкой арке с предсмертным упыриным воем. Мертвая дружина Бернгарда медленно, но уверенно вытесняла темных тварей. Выпихивала наружу, сбрасывала с моста. В залитый после вчерашней грозы ров с мутной водой, с плавающими в воде дровяными завалами.
Выезжавшие из крепости всадники разделялись. Одни прикрывали подступы к воротам, другие, раздвигая темных тварей, выстраивали боевую орденскую «свинью». По ту сторону рва, за поваленным частоколом буквально из ничего вырастало туповатое «рыло», щетинившееся посеребренной сталью. Ровные, плотные, постепенно расширяющиеся ряды… Первый – четыре конных рыцаря – стремя в стремя. Второй – шесть… Третий – восемь… Четвертый – десяток. И – дюжина в пятом ряду…
А вот уже под прикрытием Бернгардовых умрунов в строй вливаются и живые защитники Сторожи.
Впереди и по флангам располагались мечники, ловко обрубавшие гибкие когтистые руки. Всадники с длинными копьями (осиновое древко, наконечник в серебре) держались за ними. Оттуда же и разили точными короткими уколами всякого, кто приближался на расстояние удара. Это потом, когда «свинья» выберется на открытое пространство, где можно будет взять хороший разбег, копейщики выдвинутся вперед.
Кони и сидевшие в седлах мертвецы по-прежнему не представляли для упырей интереса. Но ни обойти, ни смять их у нечисти не было никакой возможности. Закрытые серебрёной броней и щитами, умело орудующие копьями и мечами всадники с раствором адского камня в жилах не пускали противника в глубину строя. Наоборот – умруны напирали сами.
Сбившиеся в тесные ряды защитники крепости действовали четко и слаженно, словно единый организм, что выгодно отличало их от беснующегося вокруг упыриного воинства. Бронированное «рыло» выдвигалось вперед, обращалось в голову орденской «свиньи». Голова вклинивалась в белесую толпу, продиралась дальше. За головой двумя косыми шеренгами, также составленными из конных мертвецов, тянулись края-крылья, удерживавшие форму растущего клина. Пространство меж надежными гранями быстро заполнялось живыми всадниками.
Тевтонский клин удлинялся, ширился. Затем – перестал раздвигаться вширь, но некоторое время еще рос в длину. И вот, наконец, небольшая, но плотная колонна с несокрушимым острием и крепкими неподатливыми боками покинула крепость.
В воздухе засвистели стрелы. Это через головы ехавших впереди били татарские лучники и орденские кнехты. Часто, густо били. Как могли – чистили путь. Над «свиньей» промелькнуло с полдюжины арбалетных болтов, пущенных с надвратных башен. То был прощальный залп остающихся в Стороже.
– Готт мит унс![3] – донесся сзади клич тевтонских рыцарей.
Всеволод без труда узнал голос Томаса. Вздохнул невесело. Будет ли Господь помогать отряду, половина которого состоит из мертвой дружины, ведомой Черным Князем? Ох, сомнительно… Что-то подсказывало Всеволоду: в этой битве можно уповать только на собственные силы.
Лучники и арбалетчики все же освободили немного пространства, что позволило чуть разогнать лошадей. Дальше путь приходилось прорубать клинками и проламывать конскими нагрудниками. Орденский клин неумолимо продвигался сквозь воющую толпу нечисти, как копейный наконечник, входящий в тело. Все дальше. Все глубже…
И – все быстрее.
Всеволод ехал в голове «свиньи» – сразу за передовыми конными шеренгами умрунов – между Бернгардом и Сагаадаем. И его очередь вступать в битву еще не пришла. Пока рубилась мертвая дружина магистра, можно было, привстав на стременах, лишь наблюдать за прорывом.
Да, потери были, конечно.
Они едва отъехали от ворот и только-только возведенный строй не устоялся еще в должной мере, не обрел единый темп движения. А обезумевшие от близости и недоступности вожделенной крови, упыри всячески пытались взломать ряды мертвецов и добраться наконец до живых всадников.
И вот пожалуйста… Там вон – где левое крыло примыкает к головным шеренгам, на миг возник проем в мелькающих клинках и копейных остриях. И – тут же под одним из умрунов Бернгарда рухнула лошадь, подсеченная когтистой лапой.
А вот пала еще одна. Поваленные всадники успели убраться из-под копыт. Раненые лошади – нет. Кто мог – объезжал бьющихся на земле животных, кто не мог – затаптывал. Тевтонская «свинья» не останавливалась, и два спешенных рыцаря затерялись где-то позади.
Конная колонна упорно двигалась вперед. Клинообразный строй был сейчас подобен ладье, рассекавшей неспокойные белесые воды и оставлявшей за кормой пенистые буруны из черной крови. Бой шел яростный, лютый. Орденская «свинья» громоздила позади груды мертвой нечисти. А редкие (трое уже… нет – четверо… пятеро, быть может, шестеро, но – вряд ли больше) всадники, сбитые вместе с лошадьми или вырванные из седел, откалывались от плотного построения, подобно мелким крупинкам. И, отколовшись, почти сразу же пропадали в воющей бледнокожей толпе.
Конный клин не задерживался ни на миг. Наоборот, продвигаясь вниз по склону замковой горы, постепенно набирал скорость. И клин – вырвался. Прорвался.
Сквозь первую преграду.
Отставшие пешие бойцы из мертвой дружины Бернгарда еще продолжали рубить нечисть. Механически, бессмысленно, ибо их вырванные из общей массы мечи не могли уже помочь никому и ничем.
Нечисть сторонилась одиноких пешцев, чья серебряная кровь не прельщала темных тварей. Нечисть разделялась. Небольшая часть кровопийц вновь поворачивала к крепости, где в надвратных башнях оборонялись живые люди. Остальные – и таких было большинство – устремились вдогонку за удаляющимися всадниками. Но упырям трудно угнаться за ними. А защитники Сторожи гнали коней по пологому склону все быстрее.
Быстрее…
Еще быстрее…
Немного (в общем-то, совсем чуть-чуть) потрепанная первой стычкой, но не поломавшая строя «свинья» давно перешла с шага на рысь и теперь споро перестраивалась на скаку.
Оглушительно рокотал из-под забрала голос магистра. Длинный меч мелькал над шеломами не рубя уже, а указывая, что и как надлежит делать. Приказы Бернгарда тевтоны подхватывали и передавали назад. Место вырванных из строя и спешенных умрунов занимали новые рыцари.
Бронированное острие клина вновь насчитывало неизменные четыре, шесть, восемь, десять и двенадцать всадников в первых рядах. Прореженные «крылья», правда, пришлось чуть подтянуть к голове строя. Мертвой дружины Бернгарда уже не хватало, чтобы полностью обеспечить фланговое прикрытие. И теперь живые орденские братья, по сию пору находившиеся в глубине строя, выдвинулись вовне, заполняя небольшие бреши в хвосте колонны. Впрочем, и живые, и мертвые саксы действовали удивительно быстро и организованно. Похоже, ни в ратном умении, ни в строевых маневрах одни не уступали другим.
«Ловко все же они это делают, – вынужден был признать Всеволод. – Одно слово – немцы!»
Тевтонская «свинья» на ходу восстанавливала самое себя. «Свинья» готовилась к новому бою, по сравнению с которым прорыв у крепостных стен был легкой разминкой – не более.
Настоящий враг ждал там, внизу, у подножия замковой горы, где слабо колышется…
Больше всего это походило на белесый туман или море, раскинувшееся перед одиноким утесом с замком на вершине. С этого вот спасительного утеса и предстояло спуститься невеликому отряду всадников. Сброситься вниз в пьянящем галопе. Окунуться с головой в гибельное море-туман. Хлебнуть его сполна.
И – пробиться.
И – прорваться.
Попытаться…
Во-о-он туда, к ущелью. И еще дальше – по ущелью. К безжизненному каменистому плато. К Мертвому озеру.
Безумство? Да, конечно, вне всякого сомнения. Самоубийство? Кто бы спорил. Наивернейшее! Но еще более безрассудно было бы ждать, пока все это упыриное воинство само поднимется на замковую гору и захлестнет крепость. А не это воинство – так другое, что непременно придет за ним. Завтра. Послезавтра…
Нет, уж лучше самим… Сейчас. Сразу. Так хоть есть какой-то шанс. Хотелось бы верить, что есть. Вот только с трудом почему-то сейчас в это верится.
Одно хорошо: под копытами – не узенькая дорожка, а широкий спуск, расчищенный упырями от кольев и рогаток. Хорошо расчищенный, добросовестно. Для конной атаки лучшей местности и не придумать. И предательской грязи под копытами нет. Подсохшая за день земля надежно удерживала шипы серебрёных подков.
И останавливать набиравшую ход «свинью» уже поздно. Пока, впрочем, никто и не пытался этого делать. Складывалось такое впечатление, что сумасшедшая вылазка шокировала даже вражеского Черного Князя, кружившего над неровными рядами бесчисленных тварей.
Но скоро шок пройдет. А может, уже прошел?
Упыриное воинство – впереди и внизу – разительно отличалось от толпы кровопийц, оставленных сзади, сверху. Эти твари не бросались бездумно вперед, а стояли недвижимо. И молча.
Бернгард отдал новый приказ.
Впереди и по флангам выдвигались копейщики. Для таранного удара копья все-таки годятся лучше, чем мечи. Мечи вновь заработают чуть погодя – в ближнем бою. Однако многое будет зависеть от того, как использует «свинья» единственное свое преимущество – разгон со склона замковой горы. И от того, как глубоко она сможет сходу, с наскока вломиться в плотные вражеские ряды.
Катившаяся от крепости, вслед за тевтонским построением волна упырей безнадежно отставала. Отставала, но не остановилась. Твари, над которыми не довлела воля Властителя, упорно продолжали преследование. Видимо, вознамерились гнаться за ускользающей кровью до последнего. Гнаться и… биться?
«Свинья» неслась вниз. Грохотала земля под копытами. Лязгала серебрёная сталь. Шумно и размеренно дышали кони, набиравшие разбег.
Наверное, на человека такая атака произвела бы неизгладимое впечатление. Наверное, такая атака заставила бы дрогнуть даже самые отважные людские сердца. Но под замковой горой стояли не люди. И стоять их там заставляла не людская воля.
– Стрелки-и-и! – широким взмахом меча Бернгард подал знак.
Хвост атакующей колонны раздался вширь. Рыцари, прикрывавшие тыл, расступались, выпуская арбалетчиков и лучников из чрева «свиньи». Так удобнее вести дальний бой.
Скупо и дружно щелкнули легкие самострелы конных орденских кнехтов. Выпустив по болту, арбалетчики тут же возвращались в строй. А к делу с куда большей основательностью приступали лучники Сагаадая. Татары метали посеребренные стрелы с немыслимой быстротой и сноровкой. Одну за другой, а то и парами – сразу, с одной тетивы.
Били кочевники в направлении атаки, навесом, используя всю мощь упругих степных луков и практически не целясь. Это, в общем-то, сейчас и не требовалось. Упыри впереди стояли плотно, тесно, густо – не промахнешься. Если, конечно, добросишь стрелу.
Татарские стрелы, несмотря на немалое расстояние, отделявшее еще противников друг от друга, долетали до упыриной рати, не утратив убойной силы. Оперенный дождь сыпался на узкий участок, по которому вскоре должна была ударить «свинья».
Длинные стрелы с пестрым оперением пробивали мертвенно-белые тела нечисти насквозь, прикалывая одно к другому. Еще издали, на подходе, атакующие выкашивали и укладывали на землю целые шеренги упырей. Колчаны пустели, однако просвета в сплошной белесой стене пока не наблюдалось: места павших кровопийц занимали твари из задних и соседних рядов.
Вражеская рать, казалось, не уменьшалась вовсе.
И – принимались за работу.
Привычную, монотонную.
Твари все напирали. И движущаяся навстречу неумолимая пробка из коней, умрунов и посеребренного металла их интересовала мало. В этой позвякивающей пробке не было ни капли горячей человеческой крови. Вожделенная влага была там, за пробкой, за аркой. Как в закупоренной фляге.
Досадливо отмахиваясь от мечей и копий конных мертвецов, упыри пытались пробраться за Серебряные Врата.
Проскользнуть, протиснуться пытались.
А им не давали.
А они, обезумевшие, все пытались.
А их рубили, кололи, топтали. Без жалости и без каких бы то ни было иных чувств.
Острые шпоры входили в конские бока. Серебрёная сталь – в белесую плоть. Лошадиный хрип и ржание смешивались в гулкой арке с предсмертным упыриным воем. Мертвая дружина Бернгарда медленно, но уверенно вытесняла темных тварей. Выпихивала наружу, сбрасывала с моста. В залитый после вчерашней грозы ров с мутной водой, с плавающими в воде дровяными завалами.
Выезжавшие из крепости всадники разделялись. Одни прикрывали подступы к воротам, другие, раздвигая темных тварей, выстраивали боевую орденскую «свинью». По ту сторону рва, за поваленным частоколом буквально из ничего вырастало туповатое «рыло», щетинившееся посеребренной сталью. Ровные, плотные, постепенно расширяющиеся ряды… Первый – четыре конных рыцаря – стремя в стремя. Второй – шесть… Третий – восемь… Четвертый – десяток. И – дюжина в пятом ряду…
А вот уже под прикрытием Бернгардовых умрунов в строй вливаются и живые защитники Сторожи.
Впереди и по флангам располагались мечники, ловко обрубавшие гибкие когтистые руки. Всадники с длинными копьями (осиновое древко, наконечник в серебре) держались за ними. Оттуда же и разили точными короткими уколами всякого, кто приближался на расстояние удара. Это потом, когда «свинья» выберется на открытое пространство, где можно будет взять хороший разбег, копейщики выдвинутся вперед.
Кони и сидевшие в седлах мертвецы по-прежнему не представляли для упырей интереса. Но ни обойти, ни смять их у нечисти не было никакой возможности. Закрытые серебрёной броней и щитами, умело орудующие копьями и мечами всадники с раствором адского камня в жилах не пускали противника в глубину строя. Наоборот – умруны напирали сами.
Сбившиеся в тесные ряды защитники крепости действовали четко и слаженно, словно единый организм, что выгодно отличало их от беснующегося вокруг упыриного воинства. Бронированное «рыло» выдвигалось вперед, обращалось в голову орденской «свиньи». Голова вклинивалась в белесую толпу, продиралась дальше. За головой двумя косыми шеренгами, также составленными из конных мертвецов, тянулись края-крылья, удерживавшие форму растущего клина. Пространство меж надежными гранями быстро заполнялось живыми всадниками.
Тевтонский клин удлинялся, ширился. Затем – перестал раздвигаться вширь, но некоторое время еще рос в длину. И вот, наконец, небольшая, но плотная колонна с несокрушимым острием и крепкими неподатливыми боками покинула крепость.
В воздухе засвистели стрелы. Это через головы ехавших впереди били татарские лучники и орденские кнехты. Часто, густо били. Как могли – чистили путь. Над «свиньей» промелькнуло с полдюжины арбалетных болтов, пущенных с надвратных башен. То был прощальный залп остающихся в Стороже.
– Готт мит унс![3] – донесся сзади клич тевтонских рыцарей.
Всеволод без труда узнал голос Томаса. Вздохнул невесело. Будет ли Господь помогать отряду, половина которого состоит из мертвой дружины, ведомой Черным Князем? Ох, сомнительно… Что-то подсказывало Всеволоду: в этой битве можно уповать только на собственные силы.
Лучники и арбалетчики все же освободили немного пространства, что позволило чуть разогнать лошадей. Дальше путь приходилось прорубать клинками и проламывать конскими нагрудниками. Орденский клин неумолимо продвигался сквозь воющую толпу нечисти, как копейный наконечник, входящий в тело. Все дальше. Все глубже…
И – все быстрее.
Всеволод ехал в голове «свиньи» – сразу за передовыми конными шеренгами умрунов – между Бернгардом и Сагаадаем. И его очередь вступать в битву еще не пришла. Пока рубилась мертвая дружина магистра, можно было, привстав на стременах, лишь наблюдать за прорывом.
Да, потери были, конечно.
Они едва отъехали от ворот и только-только возведенный строй не устоялся еще в должной мере, не обрел единый темп движения. А обезумевшие от близости и недоступности вожделенной крови, упыри всячески пытались взломать ряды мертвецов и добраться наконец до живых всадников.
И вот пожалуйста… Там вон – где левое крыло примыкает к головным шеренгам, на миг возник проем в мелькающих клинках и копейных остриях. И – тут же под одним из умрунов Бернгарда рухнула лошадь, подсеченная когтистой лапой.
А вот пала еще одна. Поваленные всадники успели убраться из-под копыт. Раненые лошади – нет. Кто мог – объезжал бьющихся на земле животных, кто не мог – затаптывал. Тевтонская «свинья» не останавливалась, и два спешенных рыцаря затерялись где-то позади.
Конная колонна упорно двигалась вперед. Клинообразный строй был сейчас подобен ладье, рассекавшей неспокойные белесые воды и оставлявшей за кормой пенистые буруны из черной крови. Бой шел яростный, лютый. Орденская «свинья» громоздила позади груды мертвой нечисти. А редкие (трое уже… нет – четверо… пятеро, быть может, шестеро, но – вряд ли больше) всадники, сбитые вместе с лошадьми или вырванные из седел, откалывались от плотного построения, подобно мелким крупинкам. И, отколовшись, почти сразу же пропадали в воющей бледнокожей толпе.
Конный клин не задерживался ни на миг. Наоборот, продвигаясь вниз по склону замковой горы, постепенно набирал скорость. И клин – вырвался. Прорвался.
Сквозь первую преграду.
Отставшие пешие бойцы из мертвой дружины Бернгарда еще продолжали рубить нечисть. Механически, бессмысленно, ибо их вырванные из общей массы мечи не могли уже помочь никому и ничем.
Нечисть сторонилась одиноких пешцев, чья серебряная кровь не прельщала темных тварей. Нечисть разделялась. Небольшая часть кровопийц вновь поворачивала к крепости, где в надвратных башнях оборонялись живые люди. Остальные – и таких было большинство – устремились вдогонку за удаляющимися всадниками. Но упырям трудно угнаться за ними. А защитники Сторожи гнали коней по пологому склону все быстрее.
Быстрее…
Еще быстрее…
Немного (в общем-то, совсем чуть-чуть) потрепанная первой стычкой, но не поломавшая строя «свинья» давно перешла с шага на рысь и теперь споро перестраивалась на скаку.
Оглушительно рокотал из-под забрала голос магистра. Длинный меч мелькал над шеломами не рубя уже, а указывая, что и как надлежит делать. Приказы Бернгарда тевтоны подхватывали и передавали назад. Место вырванных из строя и спешенных умрунов занимали новые рыцари.
Бронированное острие клина вновь насчитывало неизменные четыре, шесть, восемь, десять и двенадцать всадников в первых рядах. Прореженные «крылья», правда, пришлось чуть подтянуть к голове строя. Мертвой дружины Бернгарда уже не хватало, чтобы полностью обеспечить фланговое прикрытие. И теперь живые орденские братья, по сию пору находившиеся в глубине строя, выдвинулись вовне, заполняя небольшие бреши в хвосте колонны. Впрочем, и живые, и мертвые саксы действовали удивительно быстро и организованно. Похоже, ни в ратном умении, ни в строевых маневрах одни не уступали другим.
«Ловко все же они это делают, – вынужден был признать Всеволод. – Одно слово – немцы!»
Тевтонская «свинья» на ходу восстанавливала самое себя. «Свинья» готовилась к новому бою, по сравнению с которым прорыв у крепостных стен был легкой разминкой – не более.
Настоящий враг ждал там, внизу, у подножия замковой горы, где слабо колышется…
Больше всего это походило на белесый туман или море, раскинувшееся перед одиноким утесом с замком на вершине. С этого вот спасительного утеса и предстояло спуститься невеликому отряду всадников. Сброситься вниз в пьянящем галопе. Окунуться с головой в гибельное море-туман. Хлебнуть его сполна.
И – пробиться.
И – прорваться.
Попытаться…
Во-о-он туда, к ущелью. И еще дальше – по ущелью. К безжизненному каменистому плато. К Мертвому озеру.
Безумство? Да, конечно, вне всякого сомнения. Самоубийство? Кто бы спорил. Наивернейшее! Но еще более безрассудно было бы ждать, пока все это упыриное воинство само поднимется на замковую гору и захлестнет крепость. А не это воинство – так другое, что непременно придет за ним. Завтра. Послезавтра…
Нет, уж лучше самим… Сейчас. Сразу. Так хоть есть какой-то шанс. Хотелось бы верить, что есть. Вот только с трудом почему-то сейчас в это верится.
Одно хорошо: под копытами – не узенькая дорожка, а широкий спуск, расчищенный упырями от кольев и рогаток. Хорошо расчищенный, добросовестно. Для конной атаки лучшей местности и не придумать. И предательской грязи под копытами нет. Подсохшая за день земля надежно удерживала шипы серебрёных подков.
И останавливать набиравшую ход «свинью» уже поздно. Пока, впрочем, никто и не пытался этого делать. Складывалось такое впечатление, что сумасшедшая вылазка шокировала даже вражеского Черного Князя, кружившего над неровными рядами бесчисленных тварей.
Но скоро шок пройдет. А может, уже прошел?
Упыриное воинство – впереди и внизу – разительно отличалось от толпы кровопийц, оставленных сзади, сверху. Эти твари не бросались бездумно вперед, а стояли недвижимо. И молча.
Бернгард отдал новый приказ.
Впереди и по флангам выдвигались копейщики. Для таранного удара копья все-таки годятся лучше, чем мечи. Мечи вновь заработают чуть погодя – в ближнем бою. Однако многое будет зависеть от того, как использует «свинья» единственное свое преимущество – разгон со склона замковой горы. И от того, как глубоко она сможет сходу, с наскока вломиться в плотные вражеские ряды.
Катившаяся от крепости, вслед за тевтонским построением волна упырей безнадежно отставала. Отставала, но не остановилась. Твари, над которыми не довлела воля Властителя, упорно продолжали преследование. Видимо, вознамерились гнаться за ускользающей кровью до последнего. Гнаться и… биться?
«Свинья» неслась вниз. Грохотала земля под копытами. Лязгала серебрёная сталь. Шумно и размеренно дышали кони, набиравшие разбег.
Наверное, на человека такая атака произвела бы неизгладимое впечатление. Наверное, такая атака заставила бы дрогнуть даже самые отважные людские сердца. Но под замковой горой стояли не люди. И стоять их там заставляла не людская воля.
– Стрелки-и-и! – широким взмахом меча Бернгард подал знак.
Хвост атакующей колонны раздался вширь. Рыцари, прикрывавшие тыл, расступались, выпуская арбалетчиков и лучников из чрева «свиньи». Так удобнее вести дальний бой.
Скупо и дружно щелкнули легкие самострелы конных орденских кнехтов. Выпустив по болту, арбалетчики тут же возвращались в строй. А к делу с куда большей основательностью приступали лучники Сагаадая. Татары метали посеребренные стрелы с немыслимой быстротой и сноровкой. Одну за другой, а то и парами – сразу, с одной тетивы.
Били кочевники в направлении атаки, навесом, используя всю мощь упругих степных луков и практически не целясь. Это, в общем-то, сейчас и не требовалось. Упыри впереди стояли плотно, тесно, густо – не промахнешься. Если, конечно, добросишь стрелу.
Татарские стрелы, несмотря на немалое расстояние, отделявшее еще противников друг от друга, долетали до упыриной рати, не утратив убойной силы. Оперенный дождь сыпался на узкий участок, по которому вскоре должна была ударить «свинья».
Длинные стрелы с пестрым оперением пробивали мертвенно-белые тела нечисти насквозь, прикалывая одно к другому. Еще издали, на подходе, атакующие выкашивали и укладывали на землю целые шеренги упырей. Колчаны пустели, однако просвета в сплошной белесой стене пока не наблюдалось: места павших кровопийц занимали твари из задних и соседних рядов.
Вражеская рать, казалось, не уменьшалась вовсе.