Меньшов Виктор. Сердца Лукоморов

   Из этого теста
   мы слепим невесту.
   Головки - чуть-чуть,
   меньше птичьего корма,
   а всё остальное
   на формы! На формы!
   С такою невестой
   всё встанет на место,
   поскольку всё место
   украла невеста.
   Обнять и заплакать,
   за счастие это.
   Обнять бы за это...
   за самоё.
   Да здравствует тесто!
   Всё встало на место:
   всего столько много
   моё все!
   моё!
   Глава пятая
   Как Буян на импортной Царевне женился
   - Ну как, смешно? - спросил он, останавливаясь возле меня. - Если не смешно, я тебе ещё скоморошину спою...
   - Да отойди ты, не мельтеши, - отодвинул его в сторону Обжора, присаживаясь рядом со мной. - Не видишь, человек огорчается?
   Обжора посопел, помолчал, потом легонько толкнул меня в плечо:
   - Ты что, огорчился? Зря ты это. Ты не думай, не обижайся, мы не над тобой смеёмся. Смотри-ка вот.
   Обжора снял с головы неизменную шапку, с которой не расставался, и я увидел, что в спутанных волосах его, как в уютном гнезде, возлежит большая изумрудная лягушка, которая тут же открыла один глаз и квакнула, помахав всем лапкой:
   - Квак дела? Квак здоровье?
   - Как молоко коровье! Спи давай, Царевна, - буркнул не очень вежливо Обжора и накрыл поспешно голову шапкой. - Во, видал, а ты забижаешься. Ты что же, думал, что ты один тут из лука стреляешь? На болоте почитай все на Царевнах женаты. Все с луками ходят. Тут от этого никуда не денешься.
   - Да как же это так? - я недоверчиво посмотрел на братьев, которые сокрушённо покивали в знак согласия головами.
   И тут же раздался жуткий грохот на улице, я вздрогнул, а в трактир ввалились две коробки из-под обуви фирмы "Адидас", почему-то с треском съехали по ступеням, раскрылись, и оттуда выскочили две огромные лягушки, очень похожие друг на дружку, и заквакали хором, раздувая пузыри на шее:
   - Вы что сидите тут, бездельники?! Мы что в этих коробчонках должны за вами ездить?! Вы заботу о нас проявляете? Вы комаров, мух наловили нам на прокорм?!
   - Счас все сделаем, Царевны вы наши! - хором отозвались братья, вздохнув, послушно вставая из-за стола и направляясь к дверям.
   Они осторожно взяли своих лягушек в коробках, и пошли, кивнув на прощание мрачно головами.
   - А что, у них лягушки - сёстры, обе Царевны? - спросил я.
   - Это теперь всех лягушек одинаково зовут, - пояснил Обжора. Прискакала тут недавно к нам на болото какая-то лягушка заморская, говорила, что аглицкая, так наши лягушки ей обзавидовались, что она такая стройная, а та им говорит, что она стройна, как Царевна.
   - Ну, мою Царевной никак не назовёшь, - возразил я.
   - Ещё как назовёшь! - уверенно ответил Буян. - Попробуй только не назови, она тебе такое устроит!
   - А ты что, тоже на лягушке женат? - удивился я.
   - Был! - гордо отозвался скандалист.
   - А почему был? - с неподдельным интересом спросил я.
   - Долгая история, - отвёл взгляд Буян. - Печальная. Можно сказать, трагическая. Потом расскажу. Сейчас не могу, тяжело.
   - Конечно, долгая! - подал голос Ярыжка. - Он на болоте специально цаплю подобрал, домой принес и прижил.
   - Ну и что? - не понял я. - А при чем здесь Лягушка?
   - Ну и то, - огрызнулся Ярыжка. - Склюнула цапля его Царевну. Вот подам на него жалобу Шемяке!
   - А ты молчал бы, - поднялся на ноги Буян. - Сам на малолетней женился, распутник! Вот и помалкивай!
   Он подошел к Ярыжке и перевернул кружечку, под которой оказалась совсем маленькая хилая лягушечка
   Ярыжка тут же накрыл её обратно кружечкой, замахал возмущенно руками, отпихивая рыжего забияку. Буян с готовностью стал закатывать рукав на правой руке, но его остановил Медведь, и попросил:
   - Ты, Буян, лучше рассказал гостю про то, как ты импортную жену себе нашёл и с болота нашего за границу эмигрировал.
   - Вот ещё! - возмутился Буян. - Было б о чём рассказывать!
   - Если бы не было о чём рассказывать, мы бы тебя и не просили, поддержал брата Вепрь.
   - Ну, если не хочешь про импортную жену рассказывать, - подмигнул братьям Яшка, - расскажи про то, как ты намедни один четыре ведёрные чайника чая вприсядку выдул, а потом пошёл на улицу, стал спьяну в деревья лбом тыкаться. А потом стал кричать на деревья, что они тебе дорогу перебегают, и полез с ними драться, а потом...
   - Да не тарахти ты, - остановил его смущённый Буян. - Нашёл о чём рассказывать. Никому это не интересно, про драки всякие слушать, да про скандалы...
   Буян повертел головой, и спросил:
   - Эй, Медведь! О чём ты меня просил гостю рассказать?
   - Про то, как ты себе импортную жену подыскал, - охотно подсказал ему Медведь, в предвкушении рассказа отодвигая миску с едой
   - Может быть, не стоит? - сделал ещё одну попытку отказаться Буян. Вы и так все про это знаете, что повторяться?
   - Мы-то знаем, да вот приезжий человек ещё не знает, - показал на меня Яшка.
   - Ну ладно, - поняв, что отвертеться не удастся, почесал затылок Буян. - Если вам охота в сотый раз одно и то же слушать, слушайте. Я расскажу, мне не жалко...
   Дело было осенью. Холода стояли ранние. Ну, проснулся я, как всегда, посмотрел на улицу, а там снег лежит. А мне, как назло, нужно на охоту идти, дома есть нечего. Черномор, скупердяй пузатый, перестал тогда меня кормить в долг, стал требовать шишки приносить. А как их наберёшь? За каждой наклониться нужно. Чтобы поесть как следует, нужно мешок насобирать. Пока мешок набьёшь, спина не разгибается.
   Надо было за шишками ходить, пока тепло было, можно было ползком их в мешок собирать, чтобы не нагибаться за каждой. Я так и делал, когда делал. Ложился на пузо, и вперед. Только тогда тепло было. А есть хочется.
   Так что пришлось на охоту идти.
   Взял я лук, пошёл к Медведю и Вепрю, во временное пользование животное позаимствовать. У них собака есть, а у меня собаке нечего есть, вот у меня и нет собаки. А без собаки на болоте что за охота? Одно недоразумение. Подстрелишь птицу, потом бегай по болоту, доставай её, да ещё и отыскать в камышах нужно.
   Братья собаку со мной отпустили, только сказали, чтобы я ей что-то съедобное дал, иначе она меня слушаться не будет. Я, конечно, промолчал, а про себя думаю, что если бы у меня было в доме хоть что-то съестное, фигушки кто меня на охоту в такой холод выгнал бы.
   Ну, идём мы с собакой по болоту, а она всё на меня косится, всё в глаза мне заглядывает, наверное, съестное выпрашивает. Я ей и говорю, что собака - друг человека, и что она просто так должна человека слушаться, а не за кусок чего-то. Что если бы мне кто что-то съедобное дал, я бы его тоже слушался.
   Она всё равно хвостом вертит и опять мне в глаза смотрит. Ну что ты будешь делать? Сорвал я гриб, дал ей, пускай кушает. Понюхала псина гриб, помотала ушами и побежала куда-то, наверное, обижаться. Совсем избаловали братья собаку, уже грибы не ест.
   Пошёл я дальше без собаки, добывать пищу-то надо. Ходил я, ходил по болоту, никакой живности не встретил. Такой холод, даже птицы не летают, хоть самого себя на ужин подстреливай.
   И тут услышал я корова мычит. То ли Яшкина, то ли Обжоры. Не узнал я по голосу. И так мне вдруг говядинки захотелось!
   Сел я на кочку и стал думать, чем дикие животные от домашних отличаются. И придумал! Домашние животные это те, которые дома живут, возле хозяев. Домашних животных только хозяин может кушать.
   А дикие животные шляются всюду сами по себе, их каждый желающий может свободно подстрелить и съесть. Я сразу повеселел, пошёл поближе к трактиру, возле которого мы все живём, и притаился в камыше. Сижу я, значит, в засаде, лук приготовил, терпеливо жду, вдруг какая дикая корова мимо пойдёт.
   И вижу: идёт корова. Большая такая, толстая, и рог у неё обломан. Ну, думаю, это точно дикая корова. Да такая дикая, такая кровожадная, кого-то так свирепо забодала, что даже рог у неё сломался.
   Прицелился , натянул тетиву, и только стрелу спустить хотел, выскакивает из-за пригорка Яшка скоморох и кричит дурным голосом, чтобы я не стрелял.
   Ну, у меня рука дрогнула, стрела прямо в зад корове попала. Кто же в такой ответственный момент под руку кричит?
   Ну, корова тут как взбрыкнёт копытами, как мумукнет диким басом, и почему-то на Яшку бросилась. Он, наверное, ближе к ней был.
   В мгновение ока скрылись они оба за пригорком, а я вылез из камышей, да за ними следом поспешил, нужно же друга спасать, дикую корову пристрелить, пока она Яшку насмерть не забодала.
   Только я на горку взобрался, только дух перевёл, вижу, Яшка бежит, а в руках у него палка. Я думал, что дикая корова ему ногу откусила, он ко мне бежит для того, чтобы я ему помог палку вместо ноги привязать, а он подбежал ко мне, да каааак даст мне палкой!
   У меня в глазах потемнело. А Яшка наскакивает на меня, палкой машет и кричит, что я совсем с ума сошёл, чуть его корову не пристрелил. Я ему и говорю, что это была дикая корова, что домашние коровы просто так на людей не бросаются, а тем более, на хозяев.
   Яшка мне и говорит, что пока я его корове в зад стрелу не вогнал, она была совсем даже не дикая, а вполне домашняя. И что он её очень даже понимает. Что, например, если мне в зад стрелу воткнуть, я тоже стану диким.
   С этим трудно было не согласиться. К тому же корова, наверное, покусала Яшку, потому что он тоже стал очень диким. Всё время кричал на меня, и всё норовил палкой треснуть.
   Я потихоньку пошёл от него подальше, решив больше на диких коров не охотиться. Пока. Временно. До ближайшей темноты.
   Ну, пошёл я потихоньку домой. Иду, нос в землю опустил, и вдруг мне что-то на голову падает. Увесистое такое. Посмотрел вверх, а это оказывается, ворона мне на голову тяжесть уронила.
   Я, естественно, рассердился, схватил лук и выстрелил в ворону.
   Она закаркала возмущённо, и ещё тяжесть мне на голову уронила. От обиды, наверное. А от неё перья во все стороны полетели, и сама она полетела так высоко сначала, а потом всё низко, низко... И опустилась в камыши.
   Конечно же, я следом за ней бросился. Ворона, конечно, не корова, но уж точно дикая. И за неё никто палкой по башке не треснет. Полез я в камыши, а как там, в камышах, найдёшь её, ворону эту. Она маленькая, а камыш высокий.
   Да что делать, голод не тётка. Лазил я, лазил по камышам, вымок весь, устал, а ворону так и не нашёл. К тому же вторую стрелу за так потерял. Обидно, стрелы на болоте дорого обходятся. Да что делать? Понял я, что искать ворону в камышах - всё равно, что иголку в стоге сена. Плюнул, собрался домой уходить.
   Только на тропу вышел, вижу, кусты рядом с камышом шевелятся. Здоровый кто-то там копошится. Я сразу понял, что это собака, которая тайком за мной шла, мою ворону нашла, и трескает. Я представил себе как она, чавкая, ворону поедает, чуть слюной не захлебнулся. Совсем рассудок потерял, и не глядя в кусты эти ломанулся. Раздвинул их, и оторопел. Батюшки светы! Сидит передо мной Лягушка, лапой стрелу мою прижимает.
   И какая Лягушка! Цветом она не зелёная, а тёмно лиловая. Губастая, и здоровенная. И кожа у неё блестящая. Я вылупился на неё и стою, рот раззявив.
   А она мне и говорит, что, мол, выставился, негритянок, что ли, не видел?
   Я ей отвечаю, что у нас на болоте я ни гречанок, ни негритянок, никого не встречал, одних наших, худосочных, да зелёных.
   Лягушка поморщилась, и говорит, что я теперь её муж. А если я не согласен, то имею на это полное право. И она тоже имеет в таком случае полное право. Скушать меня от такого огорчения.
   Пожалел я её. Не стал огорчать негритянку. Она и без того фиолетовая.
   Веди меня домой, говорит фиолетовая. Я и повёл. А дом у меня - смех сказать. Шалаш. Да такой, что в нём дыра на дыре. Увидела это сооружение моя любезная, и резко во мне разочаровалась. И сказала, что, конечно, с милым рай и в шалаше, но не в таком же.
   Потом спросила, всегда ли у нас так холодно. Я ей сказал, что не всегда. Что только почти всегда.
   Тогда фиолетовая села напротив меня и стала петь про то, как хорошо у неё на исторической родине. Что там, откуда она родом, всегда солнце, всегда тепло, никогда холодов не бывает, и даже дождь редкость. И что бананы у них повсюду растут бесплатные, кокосы, ананасы, и всё такое прочее, из области экзотических фруктов.
   Ну, я уши и развесил.
   Дрогнуло у меня сердце, так тепла мне захотелось, а особенно дармовых бананов и ананасов с кокосами. И пошёл я со своей Лягушкой в эмиграцию. В анкете написал, что еду с познавательными и гастрономическими целями. Решил посмотреть, как живут в других странах, ну и подкормиться, естественно.
   Туда она меня на себе мигом доставила. Там оказалось действительно жарко. Но только так жарко, что я с тоской вспомнил наше прохладное болото. И тут мне есть захотелось. Стал я спрашивать свою Лягушку, где же бесплатные бананы и прочие фрукты? Она и отвечает, что вокруг растут. И показывает на высоченную пальму, на которой до самой верхушки ни одной веточки. И говорит моя Лягушка, что я могу залезать и рвать, сколько моей душе угодно.
   Так я и полез! Я не обезьяна. Так что пришлось идти дальше голодным.
   Привела меня моя Лягушка в своё племя. Выскочили темнокожие лягушки, увидели свою подругу со мной в компании и так обрадовались, только что-то орать стали такое, от чего у меня чуть штаны не салились. Кричали они про то, что вернулась Фиолетовая, и привела с собой импортный деликатес!
   Я посмотрел вокруг, и сообразил, что эти негритянские Лягушки меня деликатесом обзывают. Оказалось, что попал я в лапы племени Лягушек людоедов.
   Хорошо ещё, что худоват я был, решили они меня откормить малость. И посадили в бамбуковую клетку. Ну, у меня с собой всегда нож за голенищем. Ночью я клетку эту разрезал и убежал. Почти год до дома добирался.
   С тех пор как-то не тянет меня в заморские путешествия. Дома лучше, если даже этот дом - болото. Вот так-то. Всяк кулик своё болото хвалит. Дома - и солома едома, а на чужой каравай рот не разевай.
   Такими словами закончил Буян своё повествование о неудачной эмиграции.
   Глава шестая
   Журка. Болотный заговор.
   - А я остался бы там, - мечтательно погладил лысину Яшка. - Там всегда тепло. Ананасы, бананы... А на пальмы можно научиться лазить. Подумаешь!
   - И скушать тебя запросто могут Лягушки-людоеды, - возмущённо вставил задетый за живое Буян.
   - А ты знай с кем компанию водить. Пора бы знать, что беспорядочные знакомства до добра не доводят, - назидательно проворчал Яшка.
   Из-под стойки появился Черномор, осмотрел хмуро спорщиков и буркнул сердито Буяну:
   - Что-то я вижу, что совершенно не вижу, чтоб у тебя работа спорилась.
   - Конечно! - картинно возмутился Буян, жестом приглашая нас разделить его искреннее возмущение. - Ты, толстопузый, последнюю рубаху стянешь! И без того шубу на шубу надеваешь, а у меня, хотя и шубка овечья, зато душа человечья!
   - Совсем ты Буян с собственной головой дружить перестал, - обиделся Черномор. - Когда ж это я сквалыгой был?! Я, что ли, муку да горох с пшеном перемешал?
   Буян огорченно посопел, заворчал что-то о мироедах, и пошёл на место, трудиться. А я направился к Черномору, который разложил по стойке свою бороду и сердито ворчал что-то о неблагодарных людях.
   Увидев меня, он широко улыбнулся беззубым ртом и спросил:
   - Ну а ты чего хорошего скажешь?
   - Должок хочу отдать, вчера позабыл из-за чая вприсядку, ты уж извини.
   - Ладно, чего уж там, - проворчал заметно обрадованный тем, что я не забыл про вчерашний долг, Черномор.
   - Так сколько я должен? - поторопил я его, залезая в карман, решив поскорее рассчитаться, и удрать подальше, пока моя Царевна спит.
   Но, к моему огорчению, она уже не спала.
   - Квак не совестно! - раздался её скрипучий голос сверху. - У первого встречного он спрашивает, сколько он должен, спешит долг отдавать. А мне, кварасавице, своей законной супруге, он, видите ли, супружеский долг не отдаёт!
   - Квак не стыдно! - подскочила шапка на голове у Обжоры.
   - Квак не совестно! - пискнуло из-под перевернутой кружечки.
   - Да я что? - засуетился я, не желая вступать в бесполезные споры. Я сейчас. Я только вот хотел...
   И завертел по сторонам головой, пытаясь срочно найти какую-то отговорку.
   - До ветру, что ли, ты хотел? - деловито спросил Черномор, по своему истолковав мои судорожные телодвижения. - Так у нас все удобства - во дворе. Если дело большое - возьми возле дверей лопату, подальше отойдёшь, потом зароешь, если малое дело, и так сойдёт. Или не сойдёт.
   Я торопливо подтвердил, что дело у меня весьма даже срочное и очень большое и серьёзное, и заверил, что обязательно возьму с собой лопату, даже две.
   Услышав про две лопаты, даже моя Царевна на мгновение замолчала, и впервые посмотрела на меня с интересом и уважением.
   Я же, пользуясь случаем, поспешно покинул трактир, с облегчением закрыл за собой двери и бросился по едва заметной тропинке в камыши.
   Продравшись сквозь шуршащие заросли, я вышел на болото, по которому, как неприкаянный шальной мартовский кот, гулял из конца в конец ветер, а с неба сыпал частый мелкий противный дождь.
   Запахнув плотнее штормовку, я надвинул капюшон и быстро пошел вперёд, часто оглядываясь, не шлёпает ли следом по кочкам моя законная.
   Надо мной пролетел с протяжным прощальным и печальным курлыканьем косяк журавлей, потянулся к югу, к теплу, к солнышку.
   Шел я быстро, ветер моментально выдул из меня вчерашнее похмелье. Островок с трактиром "Чай вприсядку", скрытый сплошными зарослями камыша, быстро удалился и скрылся из глаз. Я немного приободрился. Всё произошедшее со мной вчера стал рассматривать как полный бред.
   Либо меня весьма круто разыграли, либо это были галлюцинации после того, как лысый мужичок, подло прикрываясь именем великого писателя Бунина, накормил меня мухоморами.
   Кстати, я вспомнил, что на дальнем севере шаманы специально перед камланием едят сушёные мухоморы, чтобы вызвать у себя галлюцинации. Они впадают в транс и потом пророчествуют и колдуют, а уж что они колдуют, это находится в полной зависимости от того, белый это шаман, или чёрный шаман.
   Торопясь поскорее уйти от островка безумцев и от своей скоропостижной жены, я допустил большую ошибку: не наметил ориентиры, и не сверился с компасом. Когда же я это сообразил, было поздновато, среди невероятного унылого однообразия болотного ландшафта, не имея определенных навыков, сориентироваться было практически невозможно. Всё же я попытался, твердо помня о том, что надежда погибает последней.
   Но, наверное, это был тот самый случай.
   Компас вёл себя ещё более странно, чем вчера. Презрев все мыслимые законы физики, стрелка намертво замерла в одном положении, словно приросла к шкале. Она не шелохнулась, как я ни тряс, как ни вертел компас во все стороны. Я его даже об коленку пару раз стукнул. Но стрелка так и не шевельнулась.
   Закончив безрезультатные упражнения с компасом, я попытался вспомнить, откуда пришёл, тщательно осмотрелся по сторонам, но глазу не за что было зацепиться, все было однообразно одинаково.
   Оставалось двигаться по азимуту, это в значительной мере сокращало возможность хождения кругами. Надо было ориентироваться на какой-то предмет впереди, идти строго на него, находить следующий предмет, и так далее.
   Наметив островок с высокой, сломанной у верхушки осиной, я сунул руки в карманы и пошел...
   И тут надо мной послышалось пронзительное курлыканье. Я поднял голову и увидел отчаянно кричавшего журавля, который летал большими кругами над болотом и звал кого-то. Я догадался, что он потерял свою стаю, наверное, отстал.
   - Пролетели твои, брат, - сказал я ему, просто чтобы что-то сказать.
   Журавль кружился у меня над головой, словно просил помощи. Я помахал ему рукой в ту сторону, куда пролетели журавли, на юг. Но вместо того, чтобы проследовать тем же курсом, одинокий журавль неожиданно стал спускаться вниз и опустился рядом со мной.
   Я растерялся и смотрел на него. Он смотрел на меня, переступая длинными ногами и вежливо косясь большим умным глазом, слегка наклоняя голову, словно извинялся за причинённое мне беспокойство.
   - Ты, наверное, есть хочешь? - догадался я.
   Журавль поднял голову, закинул её, часто-часто защёлкал клювом и радостно закурлыкал, зажурчал, как ручеёк по камушкам.
   - Эх ты, журавлик, журавушка, журавель. Журка, - неожиданно улыбнувшись, назвал я его. - Чем же я тебе помочь могу?
   И вспомнил о краюшке хлеба в кармане. Я вытащил её, сильно раскрошившуюся, большую часть скормил оголодавшему Журке, справедливо рассудив, что ему лететь до самого дальнего юга, а я тут как-нибудь перебьюсь, найду хоть что-то. Я пошёл дальше, а Журка упрямо последовал за мной, курлыкая и летая надо мной кругами. С ним было веселее.
   Вот так от островка к островку и ходил я по болоту до быстро наступившего осеннего вечера. Мне очень хотелось пить и есть. На высокой кочке я обнаружил ягоды клюквы, да таких размеров, каких я раньше никогда в глаза не видывал: с хороший каштан были ягоды. Чёрные, блестящие, твёрдые, как орехи. Я с голодной жадностью нетерпеливо разгрыз одну и тут же выплюнул, во рту стало невыносимо кисло и пить захотелось еще больше.
   Покрутился я, повертелся, заметил в болотной траве аккуратную круглую ямку, в которую набежала водица, наклонился, посмотрел, всё донце видно до травиночки самой малой. Такая вода чистая. Я помялся, потоптался, решил, что только губы смочу, что со мной будет? Всё равно воды из-под крана не предвидится.
   Так и сделал. Встал на колени, склонился к ямке, погрузил в воду губы, вода была прохладной, пахла чистотой, и я, махнув рукой на все опасения, жадно припал к ней...
   Надо мной отчаянно кричал Журка, он бросался вниз, прыгал передо мной, отчаянно и сердито щёлкал клювом и хлопал крыльями у меня перед носом, словно отгонял от ямки.
   Я так хотел пить, что не обратил внимания на его журавлиные причуды. Когда же я напился и попытался встать, у меня ничего не получилось. Попробовал ещё раз, и опять ничего не получилось, словно кто-то невидимый держал меня за спину, не давая выпрямиться.
   Я глянул на руки, которыми опирался о траву, и закричал от ужаса: рук у меня не было! Вместо рук были раздвоенные копыта. Вот когда я узнал, как это на самом деле бывает, когда мороз по коже дерёт.
   Журка с отчаянным протяжным воплем взмыл вверх, закружился и куда-то исчез, растворился в сером небе.
   А вокруг меня вприпрыжку носилось, приплясывало и кривлялось какое-то существо, которое вопило дурашливым голосом, распевая во всё горло:
   Не пей из копытца,
   болотного корытца!
   Не пей из копытца,
   болотного корытца!
   Я повернул голову и в непривычном ракурсе, сбоку и снизу вверх, увидел, что передо мной юлой вертится маленькое существо, с большим, крючковатым носом, с невероятно длинными ушами, мочки которых хлопали по плечам. Лицо существа заросло шерстью, а само оно напоминало вывернутую наружу меховую варежку.
   - Это ты со мной сделало?! - воскликнул я.
   - Это болото с тобой сделало! - радостно завопило существо, и захрюкало от удовольствия. - Сказки знать надо! Не пей из копытца, козлёночком станешь! А ты вон какой большой, не козлёночек, а целый козёл получился, да ещё такой здоровущий, такой упитанный! Пора Волка на ужин звать!
   Существо мерзко захохотало, заулюлюкало, заложило в рот два пальца и засвистало длинным затейливым свистом.
   Просвистев, существо склонило голову на плечо и стало вслушиваться, вертя головой, оттянув мочку уха, направляя его как локатор. На протяжный свист издали отозвался жуткий вой, от которого у меня стало холодно в желудке.
   Существо просвистело еще раз, прислушалось, душераздирающий вой повторился, существо удовлетворённо хрюкнуло и сказало:
   - Ну вот, теперь полный порядок. Жди Волка, а я пойду, дела у меня тут всякие водятся, некогда мне с тобой разговоры разговаривать, тары-бары разводить.
   Существо обернулось несколько раз вокруг себя, мерзко и ехидно захохотало, и исчезло, словно его и не было, прокричав напоследок:
   - Прощевай, козёл! Прощевай, волчий ужин!
   Я потоптался вокруг злополучной ямки, из которой напился болотной водицы, всё ещё не в силах поверить, что всё, что здесь второй день подряд происходит, происходит именно со мной, и происходит не во сне, а наяву.
   Закрыл глаза, усиленно помотал головой, но заметно приблизившийся вой вернул меня в действительность. Конечно, всё что произошло, было ужасно и невероятно, но всё это можно было попытаться осмыслить после, а пока нужно было спасать свою шкуру.
   Подумав так, я про себя грустно улыбнулся, поскольку теперь спасть шкуру нужно было не в переносном, а в прямом смысле слова. Прятаться на пустынном пространстве бескрайнего болота было абсолютно негде, но не стоять же на месте, покорно дожидаясь пока примчится Волк и сожрёт меня.
   Я уныло наклонил голову и, заплетаясь в траве копытами, с непривычки спотыкаясь о каждую кочку, потрусил по болоту. Оказалось, что бегать на четырёх не так-то просто, как кажется со стороны. Я поначалу постоянно путался в ногах, то есть, в копытах, не успевал соображать, какое копыто куда ставить.
   А вой приближался. Я инстинктивно припустил ещё быстрее к видневшемуся невдалеке островку с редкими деревьями. До островка я кое-как доковылял, но только там сообразил, что бежал я сюда совершенно напрасно: на спасительное дерево я залезть не мог, на козлиных копытах, к моему великому сожалению, не было ни когтей, ни пальцев.
   Эх! Зря я не заглянул в лужицу - как знать, если меня это мерзкое существо козлом обозвало, может, у меня и рога есть? Тогда есть возможность хоть чем-то защищаться, если уж и погибнуть, то достойно, в открытом бою. Как бы всё же точно узнать, есть у меня рога или нет?
   Я осмотрелся вокруг и, заметив рядом тоненькую берёзку, бросился на неё, наклонив голову...