Меньшов Виктор. Я боялся - пока был живой

   Шторы на окнах были наглухо задернуты, на столе мирно дымился в чашках свежий чай в больших глиняных кружках.
   У плиты стояла хозяйка в коротком простеньком домашнем халатике, перекинув через плечо такую редкую в наше время длинную косу.
   Лицо у нее было круглое, открытое, с ямочками на щеках. Глаза зеленые, большие и удивленные.
   Вася попросил разрешения закурить, Вера открыла форточку за шторой и подвинула к Васе блюдечко вместо пепельницы.
   Вася курил и отдыхал в полудреме, опустив веки, отгоняя от себя наваливающийся сон, чтобы затянуться, да стряхнуть с сигареты в блюдечко столбик пепла.
   Нинель Петровна с наслаждением прихлебывала чай, слушая милую болтовню Верочки, сама что-то рассказывая.
   Вася слушал эту женскую беседу обо всем и ни о чем, краем уха. Но вдруг дернулся и прислушался внимательнее. Верочка спрашивала Нинель:
   - Где же Арнольд Электронович? Его же ищут, по телевизору показывали и говорили.
   - Стрельба была, гнались за нами, Верочка. Пришлось нам в разные стороны разбежаться.
   - И как же вы теперь найдете друг друга?! - ужаснулась Верочка, прижав к щекам ладони.
   - Мы не потеряемся, ты не волнуйся за нас, Верочка. Мы договорились встретиться около...
   - Около памятника Гоголю, в переулочке, - поспешил вставить Вася, отчаянно мигая Нинели.
   - Он шутит, Верочка, - улыбнулась Нинель. - Мы договорились встретиться около вокзала...
   - Нинель Петровна, - довольно сухо сказал Вася, вставая со стула. Мне кажется, что все уже стихло. Нам пора двигаться. Нельзя нам долго у вашей ученицы сидеть. Вычислят нас. Да и не стоит подводить хорошего человека. Пойдемте.
   Нинель послушно поднялась.
   - Спасибо тебе душевное, Верочка, - стала она прощаться с ученицей.
   - Вы подождите, я пойду посмотрю, что и как на улице, - остановила ее Верочка. - Только паспорт возьму, чтобы под рукой был, что я из этого дома.
   Верочка взяла паспорт и вышла.
   Нинель обиженно повернулась к Васе.
   - Мы теперь что же, совсем никому верить не будем?
   - Верить мы будем, Нинель Петровна. Но лишнее никому говорить не обязательно. Доверие и разумная осторожность - вещи разные. Мало ли что...
   Нинель обиженно замолчала. Вася курил, потом погасил сигарету. Нинель зябко поежилась.
   - Вася, вы докурили? Тогда будьте любезны, закройте, пожалуйста, форточку.
   Вася привстал, отогнув занавески, чтобы прикрыть форточку. Приоткрыл, да так и замер. Только делал отчаянные знаки Нинель, чтобы она срочно подошла.
   Все еще обиженная Нинель пожала плечами, но все же подошла. Осторожно выглянула за краешек отогнутой шторы и схватилась за сердце: на улице стояла Верочка, старательно убеждая в
   чем-то военный патруль, показывая свой паспорт и на окна своей кухни.
   Офицер, наверное, старший в патруле, показал ей какие-то фотографии, та указала на одну из них, потом на вторую, и радостно защебетала.
   Патруль направился к подъезду.
   - Бежим! - выдохнул Вася, бросаясь к двери.
   Но Нинель словно оцепенела. Она опустилась обратно на стул, и несмотря на все усилия встать не могла.
   - Вы бегите, Васенька, - слабо улыбнулась она. - А у меня с ногами что-то, отнялись. Переволновалась я, наверное, перенервничала.
   - Нинель Петровна! - встал скалой над ней Вася. - Я понес бы вас на руках, но мне, скорее всего, придется стрелять. А вас ждет Арнольд Электронович. И я боюсь, что он не переживет, если узнает, что вас нет в живых.
   Нинель прикусила губу, свела брови, на лбу резко обозначились морщины. Она вздохнула и... встала!
   - Вот и хорошо, хорошо, - забормотал заботливо Вася. - Вы хотя бы вот так, потихонечку, следом за мной, только держитесь у меня за спиной.
   Он толчком ноги распахнул двери, выскочил на лестницу, и сразу же присел на корточки.
   Град пуль, посланных снизу, осыпал его голову и плечи штукатуркой. Нетерпеливые автоматчики попытались расстрелять его снизу, едва он появился в дверном проеме.
   Что оставалось делать Васе? Он открыл ответный огонь, выбирая паузы, чтобы выставить между перил автомат.
   Примерно минуту, или две, с двух сторон шла ожесточенная перестрелка. Подъезд наполнился грохотом, гарью, едким пороховым дымом, безумием ближнего яростного и несуразного боя, в котором сторонами руководит одно желание: выжить любой ценой!
   Неожиданно стрельба снизу ослабла, а потом и вовсе прекратилась.
   - Не стреляй! Не стреляй! - кричал оттуда срывающийся от волнения и испуга ломкий мальчишеский голос.
   Василий остановился и прислушался. Стрельба внизу не возобновлялась. Он очень осторожно выглянул: в подъезде, лицом вниз, лежал офицер, а рядом с ним, прижимаясь к стене, сидел на полу парнишка, зажимая ладонью плечо, уронив на пол автомат. Посреди площадки стоял, испуганно глядя вверх и подняв руки, еще один парнишка. Было этим мальчишкам лет по восемнадцать, на плечах топорщились погоны с курсантской каемочкой.
   - Сложи все автоматы на первую ступеньку лестницы и отойди к раненому, чтобы я тебя видел. Можешь перевязать его, наложи жгут, возможно, перебита артерия, - командовал Вася, спускаясь по лестнице, стараясь все же держать мальчишек под прицелом.
   Вслед за Василием, держась по стеночке, спускалась осторожно Нинель.
   Внизу Вася подобрал все автоматы, вынул рожки, распихал по карманам и за пазуху, велел отдать запасные, автоматы бросил в угол, хотел что-то сказать, но не стал, и шагнул к двери, ведущей на улицу.
   Дверь распахнулась ему навстречу сама, и он почти нос к носу столкнулся с Верочкой.
   Она испуганно отшатнулась и ойкнула, переведя взгляд на окровавленных солдатиков на полу в подъезде, и на труп офицера.
   - Это вы... Это вы его убили? - спросила она у Василия, округлив глаза, глядя на офицера, с которым только что разговаривала.
   - Это ты его убила, - холодно ответил Вася, брезгливо отстраняя Верочку с дороги.
   - Я не хотела! - почти взвизгнула она, с ужасом глядя на растекающуюся лужицу крови под ногами.
   - Я знаю, - криво усмехнулся Вася. - Ты не хотела убить его. Ты хотела убить нас: меня, совершенно незнакомого тебе человека, и свою учительницу Нинель Петровну.
   И больше не глядя на нее и не ожидая ответных слов, которые были ему не нужны, он вышел.
   Нинель Петровна тихонько пошла следом, но остановилась перед Верочкой.
   Та подняла на нее заплаканное лицо и упрямо посмотрела в глаза своей бывшей учительнице.
   - Вы же сами учили нас быть честными! - почти выкрикнула она с обидой и злостью.
   - Ты, оказывается, плохо слушала на уроках, - горестно вздохнула Нинель. - Еще я учила вас верить людям, жить собственным умом и иметь сострадание. И еще я всегда говорила вам, что самое мерзкое, что только есть в жизни - это предательство. Я, наверное плохо учила тебя, Верочка. Ты уж прости старуху.
   И она вышла следом за Васей, которого никогда ничему не учила. Совсем седая и старенькая. И она пошла, опираясь на его руку, в сторону Казанского вокзала, который был совсем уже рядом.
   Но Судьба, словно переча Фортуне, решила и дальше корчить им рожи. Она сидела где-то на ветках деревьев, под которыми они проходили, и отчаянно гримасничала, кривлялась, издевалась над ними.
   Не прошли Вася и Нинель половины улицы, как сзади них, за самыми спинами, влетел в переулок БТР, резко развернулся, вверх, зашипев, улетела осветительная ракета, которая, повис
   нув на парашютике, залила все вокруг мертвенно белым, ослепительным светом. И сразу же по застывшим посреди улицы Нинель Петровне и Васе, даже не поднявшем оружия, открыли огонь
   То ли пожалел их все же пулеметчик, то ли стрелял толком не прицелившись, но пули прошли у них над головами.
   И тут на мгновение погасла ракета, тут же пошла в небо с шипением другая, но в эти мгновения темноты Вася, привыкший уже к тому, что время измеряется не часами и минутами, и даже не секундами, а долями этих самых секунд, которые порой отделяют жизнь от смерти, потому-то они и есть Время, так вот Вася рванул Нинель в очередной подъезд,
   Преследователи не сразу сообразили, куда же делись Нинель и Вася, в какой именно подъезд они забежали. Только поэтому тяжело и медленно поднимавшиеся вверх, преодолевая крутизну лестничных ступенек, смогли добраться до лесенки, ведущей на чердак Нинель и Вася.
   Вася вскарабкался по этой лесенке, открыл люк и попал в маленький бетонный блиндаж, из которого на крышу вела низкая дверка. Он помог выбраться на крышу своей спутнице и завалил, чем нашел, дверцу.
   Внизу уже слышался свист и шум, топот ног по лестнице. Вася заторопился, подхватил Нинель под руку, пробежал до конца по крыше дома и сунулся на пожарную лестницу, но едва он высунул нос, как снизу раздались выстрелы, заставившие Васю тут же отскочить от края.
   Он бросился на другой край, где осторожно посмотрел вниз. Там никого не было, но и пожарной лестницы тоже не было. Напротив, почти на том же уровне, стоял еще один такой же дом, но до него было метров пять.
   О прыжках нечего было даже и думать.
   Вася остановился в растерянности, Нинель тяжело дышала.
   А на самом краю соседней крыши сидел, свесив вниз босые ноги, Белый Ангел.
   За спиной Нинели и Васи содрогалась под ударами чердачная дверь, ведущая к ним на крышу, грозя в любую секунду сорваться, а сами они, разинув рты, смотрели на Белого Ангела.
   Вот так вот просто - стояли и смотрели.
   А вы смотрели когда-нибудь на Белого Ангела? Если бы смотрели, то знали бы, что он сказал Васе и Нинели. Он всем это говорит.
   - Ну, чего уставились? - не очень дружелюбно фыркнул Белый Ангел.
   - А вы, эээ, вы - ангел? - робко спросила Нинель.
   - А что, - не похож? - Ангел в этот вечер был явно не в настроении.
   - Похож, похож, - радостно и уверенно, словно были большими специалистами по ангелам, ответили хором Нинель и Вася.
   - Тогда что пялитесь? Идите! - крякнул Ангел, простирая к ним крыло.
   И крыло его плавно опустилось от одной до другой крыши.
   С недоумением и страхом Вася смотрел на кончик крыла, который лежал, касаясь его ног, отчего хорошо видно было, как трепетали на ветру слабые, невесомые перышки.
   Вася зажмурился и хотел уже ступить на крыло, понимая безысходность ситуации, но его удержала Нинель:
   - Ангел! - горько спросила она. - Почему же ты нам помогаешь?! Кровь на нас лежит.
   - Кровь на крыльях не остается. Кровь на душах остается. Вы кровь пролитую на свои души приняли. Вам и ответ держать. Но не мне тот ответ спрашивать. Идите же! - уже почти прикрикнул он. - Ну же, побыстрее давайте!
   Вася еще раз посмотрел с сомнением на колеблющееся крыло, на трепещущие перышки, решительно взял Нинель за руку и пошел, ведя ее следом за собой по зыбкому этому мосточку в жизнь...
   И странное дело - прошли они, а крыло даже не покачнулось, словно не Вася за руку Нинель провел, а кто-то их обоих за руку вел.
   - Ну, пошли, - сказал Ангел, когда они перебрались с крышу на крышу.
   Сказал - и сам пошел, не оглядываясь на них, вдоль крыши. Нинель и Вася последовали за ним. Он подвел их к краю крыши, там была пожарная лестница.
   - Здесь спуститесь, пройдете там, - Ангел показал пальцем на еле заметный сверху проход между домами внизу. - Выйдите на параллельную улицу, а потом - прямиком до самого вокзала. Только там смотрите в оба поосторожнее! Там я не вижу.
   Он как-то вяло помахал им и пошел по крыше, почему-то обратно, заметая белыми крыльями грязную жесть крыши. Он ссутулился, словно белые и такие пушистые и невесомые крылья за его спиной были невероятно тяжелой ношей.
   - Эй! - не очень уверенно остановил его Вася. - Ты кто? Ангел-хранитель?
   - Да какой я хранитель? - горько усмехнулся Ангел. - Господь не может охранить человека от ему же подобных, а где уж мне - простому ангелу! Наше дело простое, как у регулировщика, направлять да подсказывать...
   - Что же вы так плохо подсказываете, что такое кругом творится?! - не выдержав, спросила с горьким укором Нинель.
   - А много вы слушаете? - Ангел безнадежно махнул крылом. - Мы-то подсказываем, да вот вы нас не слышите. Ладно, не время разговоры нам разговаривать. Идите уже, беда рядом ходит...
   Нинель и Вася стали поспешно спускаться по пожарной лестнице.
   А на крышу соседнего дома, так чудесно покинутого ими, вывалились спецназовцы. Грохая по крыше ботиками, они пробежали ее до конца и остановились в удивлении как вкопанные: на крыше этого дома никого не было.
   Но зато на крыше соседнего дома, до которой была целая пропасть пути, расхаживал медленно и задумчиво, Белый Ангел.
   - Галлюцинации! - протер глаза один из бойцов.
   - Переоделись! - зло рванул затвор другой.
   И опять загремели, загрохотали выстрелы...
   - Я вот вам постреляю! - показал кулак Белый Ангел, останавливаясь на самом краю крыши, прямо перед ними.
   Но вместо того, чтобы прекратить огонь, к стрелявшим прибавилось еще несколько человек.
   А Белый Ангел стоял на краю крыши. Стоял и смотрел на стрелявших в него с немым укором и жалостью.
   Потом он тяжело вздохнул, громко пукнул и улетел, оставив в полном недоумении оторопевших спецназовцев, лихорадочно проверявших оружие, решив, что по ошибке им выдали холостые патроны...
   А Нинель и Вася, миновав улицу, подходили медленно к Казанскому вокзалу, шпиль и огни которого уже видели. По дороге они напоролись еще на один милицейский пост, но их, наверное, взял под охрану, прикрыв белым своим крылом, Белый Ангел, и сработала придумка с зубной болью. А возможно, сказался конец дежурства у милицейского наряда, который смертельно устал за целый день от бесконечных проверок документов.
   Благополучно миновав патруль они огляделись по сторонам и стали перебегать широкую, пустынную в этот час, улицу, чтобы попасть к условленному месту напротив вокзала.
   Это им удалось, и они остановились перевести дух, после стремительной перебежки. Отдышавшись, Нинель хотела выйти из кустов, в которых они прятались, но тут ее схватили за лодыжку.
   Она обмерла, схватилась за сердце, опустила глаза, и увидела, что ее держит за ногу рука, высунувшаяся из люка канализации, настойчиво дергая ее вниз, а серьезность приглашения подтверждал ствол автомата, торчащий из люка и направленный прямо на нее.
   Что было делать? Нинель стала осторожно спускаться.
   А вслед за ней и Василий. Не мог же он оставить ее в беде, тем более под землей...
   Глава тринадцатая
   Арнольдик и Скворцов пошли к вокзалу дворами, решив не рисковать на улицах, но уже во втором из дворов ввязались в перестрелку с притаившейся засадой.
   Выбрались они из этой передряги достаточно легко, благодаря тому только, что напоролись на патруль необстрелянной милиции.
   Этим молодым лимитчикам нужна была московская прописка, а не пуля в голову и медаль посмертно, поэтому они благополучно отступили, усердно паля в белый свет, как в копеечку, открыв путь Арнольдику и Скворцову.
   Влетев в следующий двор, они с трудом отдышались у стены, а в дальнейшем управление их передвижением взял в свои руки старый и опытный фронтовой разведчик.
   Двигаться они стали намного медленнее и осторожнее. Входя в каждый новый, даже самый маленький, дворик, останавливались и стояли, надолго замерев, почти не дыша, по-звериному втягивая носами воздух, до боли в глазах всматриваясь в малейшее подобие любого движения и ловя обострившимся слухом, каждый шорох, каждый звук.
   Все эти меры предосторожности, которые поначалу казались Скворцову излишними, несколько раз буквально спасли их, позволив вовремя заметить то огонек сигареты, то услышать осторожный кашель притаившихся в засаде.
   Арнольдик удивительнейшим образом преобразился: куда делись его возрастная вальяжность и грузность? Шаг его стал по-кошачьи бесшумен и скользящ, а все движения приобрели мягкость и пластичность.
   Вот так, вжимаясь в стены, замирая за кустами, и даже переползая на брюхе, когда так велел Арнольдик, они, почти без приключений добрались до прилегающей к вокзалу улицы.
   И вот здесь-то они и попали в идущую на Нинель и Васю облаву, сопровождаемую беспорядочной стрельбой.
   Во двор, который они пересекали, ворвался автомобиль, который завертел во все стороны включенным прожектором, установленным на крыше, и осветил двор и перебегающие этот самый двор маленькие фигурки Арнольдика и Скворцова.
   Тут же из машины посыпались вооруженные милиционеры и немедленно открыли беспорядочную стрельбу.
   И было бы в этой неравной схватке моим друзьям совсем худо, если бы отличнику боевой подготовки лейтенанту Скворцову не удалось почти сразу же, двумя выстрелами, разбить прожектор на машине, лишив преследователей "зрячести".
   Неопытные в ведении боевых действий, а тем более, ночных, милиционеры попытались осветить беглецов фонариками, но получив на этот свет несколько пуль, понесли ощутимые потери, и фонарики немедленно погасили, а в темноте, среди суматошной, беспорядочной стрельбы, Арнольдик и Скворцов вполне успешно потихоньку испарились со двора.
   Но как бы ни были осторожны Скворцов и Арнольдик, всего не предусмотришь, а тем более, передвигаясь по улицам, просто-таки переполненным патрулями и нарядам.
   Выскользнув из-под обстрела, они заспешили, несколько потеряли бдительность и на углу нос к носу столкнулись с двумя торопившимися на выстрелы милиционерами.
   И те, и другие настолько опешили, что за оружие просто никто не успел взяться, поскольку столкнулись они совершенно в прямом, а не в переносном смысле.
   И опять Арнольдику и Скворцову повезло, что натолкнулись они не на здоровенных и хорошо обученных спецназовцев, а на обычных постовых из школы милиции города Владимира, довольно мелких, не успевших разъесться на казенных харчах и служебном приварке.
   Сошлись врукопашную.
   Арнольдик и его соперник ухватили один другого за руки и раскачивались так, словно нанайские мальчики.
   Скворцов сумел, изловчившись, заплести ноги своего соперника подсечкой, но и сам не устоял, и покатились они с владимирским постовым по московскому тротуару, щедро осыпая ударами друг друга.
   Пока они увлеченно и вдохновенно, но достаточно бестолково, тузили один другого, Арнольдик неожиданно вывернулся, как-то ловко схватил своего соперника за руку, другой рукой прихватил его за предплечье, повернулся к нему спиной и бросил через бедро, зафиксировав его руку на излом у себя на коленке.
   - Снимай автомат, - приказал ему запыхавшийся Арнольдик.
   А что оставалось делать бедному милиционеру? Снял он свободной рукой автомат. Жалко ему было руку, которую держал на колене, грозя сломать, этот натренированный и наученный приемам дед. Не зря предупреждали, что ловят опытных и опасных террористов. А куда ему, владимирскому мальчишке, если перелом будет серьезный, потом деваться? Из органов, как пить дать, уволят, работы нет, а дома трое братишек, да мать больная, да он сам...
   Он и штаны бы снял, только бы целым остаться. Хрен их тут, в Москве этой долбаной, разберет, заставляют охотиться на стариков да старух, а старики эти самые руки ломают. Но ведь не убивает же его этот старик. А ему, младшему сержанту милиции, велено стрелять на поражение, не ожидая, пока разыскиваемые откроют огонь, и даже не предлагать им сдаться.
   Короче, снял он автомат, пистолет вытащил, и положил на асфальт. Сам подставил руки под наручники, которые у него же с пояса этот дед и снял.
   - Видал, что значит фронтовая выучка? - подмигнул ему довольный собой дед.
   И тут милиционер заметил на груди этого деда ряды боевых наград. И ему почему-то стало очень стыдно за себя.
   А дед, не спуская глаз с побежденного им младшего сержанта, подошел к катающимся по пыльной московской мостовой Скворцову, и второму милиционеру.
   Одежда у них на локтях и коленях была порвана, носы разбиты, но дрались благородно: не кусаясь, не царапаясь, и не старался подло ударить милиционер Скворцова по перевязанному глазу.
   Арнольдик подошел к ним, подобрал отлетевший в сторону автомат, наклонился над дерущимися. Спросил участливо:
   - Помощь нужна? Судя по вашей одежде - победил асфальт. Пора заканчивать. Отдохните.
   Оба соперника, разгоряченные схваткой, не очень адекватно оценивая окружающее, все же поднялись, стояли тяжело дыша, сопели, утирали носы, и были буквально переполнены решимостью и желанием ринуться снова в бой.
   - Руки давай, - негромко приказал Арнольдик милиционеру, ткнув его стволом автомата.
   Тот, не сводя глаз со Скворцова, все же молча протянул руки, на которых Арнольдик лихо защелкнул наручники.
   Потом он несильно оттолкнул Скворцова в сторону, дав ему при этом легкий подзатыльник.
   - Все, хватит вам, петухи. Скажите спасибо, что не постреляли друг дружку. Пара синяков - это как украшение для мужчины, а нам уходить пора.
   - Может, жилеты возьмем? - спросил, оглядев милиционеров, Скворцов.
   - Неплохо бы, да под одежду некогда одевать, а сверху если, то слишком глаза мозолить будем.
   Он обернулся к милиционерам:
   - Вы уж извините, ребята, что мы вас разоружили, но это лучше, чем всадить в вас по пуле. Так еще, может, взысканием и обойдется, но, в любом случае, главное, что живы остались, матерям не придется убиваться...
   И они со Скворцовым побежали вдоль улочки, нырнули в арку и растворились в темноте очередного темного безымянного двора.
   Но не пробежали они и десятка шагов по двору, как Арнольдик внезапно остановился:
   - Стой! - запальным шепотом произнес он, с трудом переводя дыхание.
   - Что, плохо вам? Устали? - участливо засуетился вокруг него Скворцов.
   - Да нет, - хватаясь за грудь, отмахнулся Арнольдик, - Здоров я, здоров.
   - Да я же вижу, как вы за сердце хватаетесь, я же одноглазый, а не слепой, что вы мне сказки рассказываете!
   - Да у меня сердце, может, здоровее твоего будет! - рассердился Арнольдик.
   - А что же тогда с вами случилось? - растерянно спросил Скворцов.
   - Что, что... Медаль я потерял. Вот что. "За отвагу". Наверняка обронил, когда с этими мальчишками милиционерами мы там подрались.
   - Вот черт! - в сердцах с чувством выругался Скворцов. - До вокзала же - всего ничего, а тут...
   - Ладно, ты жди меня здесь, я быстренько сбегаю туда и обратно.
   - Да куда вы вернетесь?! - обозлился Скворцов. - Там уже ментов полным-полно...
   - А я потихоньку. Там нас не ждут, думают, что мы поскорее от этого места подальше смоемся. А я аккуратно. Ты же знаешь, что я умею по-тихому, по-кошачьи...
   - Ладно, Арнольд Электронович, ТОЛЬКО, ЧУР, потихоньку. Я вас очень прошу! И я никуда не уйду с этого места. Я буду присматривать, и если что я рядом.
   - Ладно, только за мной не шастай. Я быстро. Мне одному сподручнее...
   И Арнольдик растворился в темноте. Даже Скворцов не разглядел, каким он пошел путем.
   А он шел, пластаясь по стенам, проскальзывая за кустами. Прошмыгнув в нужный двор, долго стоял и смотрел на то место, где только что происходила схватка с милиционерами.
   Стоял, смотрел, слушал...
   Ничего подозрительного старый разведчик не высмотрел и тенью юркнул на то самое место, где боролся с молоденьким милиционером.
   Он почти что на коленях исползал асфальт, исследуя каждый сантиметр, уверенный, что вот именно на этом самом месте боролся с милиционером, и что именно здесь он потерял свою медаль.
   - Что ищем? - раздался голос у него над головой.
   Голос был спокойный и негромкий, даже немного насмешливый, но Арнольдик подпрыгнул так, словно у него над ухом из пистолета выстрелили.
   - Не это?
   Прямо над ним стоял тот самый милиционер, которого он лично разоружил, и держал в одной руке направленный на Арнольдика пистолет, а в другой, на протянутой к нему ладони, медаль "За отвагу".
   - Ее ищешь? - все так же негромко спросил милиционер. - А я знал, что ты за ней придешь, старый вояка. Ну что же, вставай...
   Что Арнольдику оставалось делать? Он тяжело поднялся с колен, подняв вверх руки...
   Глава четырнадцатая
   А на нас с Павлушей разворачивала пушку БМП, от которой мы безнадежно, с упрямством безумцев, пытались улепетнуть в луче цепкого прожектора, да еще по бесконечно-прямой улице.
   Павлуша трясся у меня на запятках, я вовсю работал руками, дергая рычагами ручного управления. Как назло, и как всегда в самый неподходящий момент в жизни, мотор либо совсем сдох, либо просто забарахлил.
   И что за идиот планировал эту улицу? Запертые ворота, длинные дома, заехать некуда...
   А первая гулкая очередь крупнокалиберного пулемета уже разрыла, разметала асфальт за нашими спинами. Вот сейчас, сейчас, они чуть приподнимут планку прицела, вздыбят слегка ствол, и...
   Я еще сильнее и отчаяннее заработал ручным управлением, но почти тут же пришлось жать на тормоза и резко заворачивать: улица неожиданно закончилась тупиком, сплошной кирпичной стеной, в которую мы с Павлушей едва не врезались. Вот сейчас я мысленно поблагодарил судьбу за заглохший мотор.
   БМП, сыто урча, остановилась метрах в тридцати, поводя хищным хоботком скорострельной пушки, щекоча нам нервы и развлекая сидящих в машине.
   - Паша, Паша, - зашептал я. - Ты присядь, или ляг за спинкой кресла, я постараюсь тебя прикрыть...
   Ствол тем временем уставился мне прямо в лоб, постоял так, потом медленно пополз вниз, замерев на уровне живота, отчего мой желудок тут же резко и бурно запротестовал. Если бы я не понимал бесполезность этого деяния, я бы тоже запротестовал. А так я только крепче вжался в каталку и замер, ожидая выстрела.
   Ствол приподнялся и из него вырвался длинный язычок пламени, чтобы слизнуть меня навсегда с этого асфальта, слизнуть наши с Павлушей имена из Великой Книги Жизни...