Меньшов Виктор. Я боялся - пока был живой

   Тетя Катя стояла, раззявив рот и разведя руки в стороны. Нинель подбежала к Арнольдику, пребывавшему в том же, примерно, состоянии, что и удивленная тетя Катя. Нинель потащила его за собой, и он покорно сделал несколько шагов следом, но тут тетя Катя, опомнившись, заверещала в неизвестно откуда взявшийся свисток.
   Арнольдик очнулся и остановился, оглядывая место происшествия.
   - Что с ним? - спросил он, указывая на лежащего лицом вниз Вовика. Что ты наделала?!
   - С ним ничего, с ним все в порядке, это просто профилактика, а вот что с нами будет все в порядке, я гарантировать не могу, если мы немедленно не исчезнем отсюда.
   - Нинель, дорогая, мы должны, мы просто обязаны оказать ему первую медицинскую помощь.
   - Я бы с удовольствием оказала ему последнюю медицинскую помощь, проворчала Нинель, не оставляя попыток утащить Арнольдика.
   - Мы обязаны ему помочь! - упирался ее строптивый супруг.
   - Мы обязаны помочь себе, если нам не хочется получить неприятности! - она дернула его за рукав.
   Арнольдик нерешительно пошел следом.
   - Перестань свистеть, корова! - заорала неожиданно Нинель на тетю Катю.
   Та хотела что-то возразить, что-то сказать, но поперхнулась, закашлялась, вытаращила глаза и... проглотила свисток!
   Нинель подхватила мужа под руку, и гордо подняв голову, пошла в сторону от кинотеатра.
   И тут же им пришлось броситься в кусты, потому что к кинотеатру подъезжала, истерично вопя сиреной, милицейская машина.
   Пока подъехавшая милиция безуспешно пыталась выяснить хоть что-то у отчаянно кашляющей тети Кати, которая вместо слов выдавала из горла милицейские трели, пока осматривали Вовика, пока вызывали "скорую", все это время Арнольдик и Нинель просидели в кустах.
   Арнольдик, часто дыша, приходил в себя, а вокруг него суетилась верная и заботливая Нинель.
   - Ты в порядке, дорогой? Ну и наделали мы с тобой шухеру!
   - Нинель! Что с тобой? Где ты нахваталась этих словечек? Откуда это?! "Корова", "шухер"...
   - Про корову, дорогой мой, я услышала от тебя, а все остальное я регулярно слушала в течение всех лет с начала перестройки до тех самых пор, пока ты не решил вымыть телевизор шампунем, предварительно даже не выключив его из сети. И потом, если честно, то я, хотя и не часто, но все же изредка читаю газеты. Можно подумать, что ты не слушал телевизор и не читал газет!
   Арнольдик обиженно возразил:
   - До тех пор, ПОКА мы их выписывали, я читал газеты регулярно.
   Нинель, не заметив "пока", живо ответила:
   - Вот видишь! Тогда о каком языке может идти речь? О какой чистоте языка? Ты вспомни, хотя бы, "Московский комсомолец". Там все заголовки написаны языком дворовой шпаны. А что и как говорят на улицах! Ты, может быть, скажешь, что не слышишь, что и как говорят на улицах?
   - Я не слушаю всякие глупости, - пробурчал Арнольдик.
   - Да, конечно, я же совсем забыла! Ты перед выходом из дома затыкаешь уши ватой. Милый, не говори глупостей. Ты посмотри, в какое время ты живешь! Только что тебя едва не убили вымогатели!
   Арнольдик, тревожно наблюдавший за тем, что происходило возле кинотеатра, указал пальцем Нинели на то, как щуплые санитары с помощью милиции пытаются оторвать носилки в тушей Вовика от пола.
   - Видишь? Это ты сейчас чуть не убила вымогателя. А, возможно, что и не чуть. Смотри - он совсем не шевелится. Нинель, мы просто обязаны вернуться и сдаться в руки правосудия. Все равно мы оставили там зонтик и твою сумочку.
   Нинель с трудом остановила рванувшегося из кустов выполнять добровольную сдачу в плен, Арнольдика.
   - Ты так трогательно заботишься о бандите? Уверяю тебя, с этим бугаем ничего не случится. Подумаешь, сумочкой его стукнули!
   Арнольдик пристально посмотрел на Нинель, которая торопливо отвела взгляд, и спросил:
   - Дорогая! Скажи мне, только честно, что было в сумочке?
   Нинель сделала вид, что с интересом разглядывает то, как с большим трудом загрузив носилки с Вовиком, санитары и милиция облепили носилки со свистящей тетей Катей, пытаясь загрузить и ее во вторую машину "скорой помощи".
   Пришлось Арнольдику повторить свой суровый вопрос.
   - В сумочке? - рассеянно переспросила Нинель. - Уверяю тебя, ничего. А ты так героически вел себя, дорогой! Вот теперь я, наконец, представила себе, как ты воевал на фронте!
   Арнольдик смущенно заулыбался.
   - Ну, положим, ничего героического в моем поведении не было. А если очень честно, то на фронте было даже не так страшно. А здесь... Знаешь, дорогая, нам бы надо поскорее домой. У нас тут некоторые неприятности.
   Нинель пожала плечом.
   - Я сама вижу, что у нас неприятности. Но куда именно мы пойдем? Кроме большого количества неприятностей, перед нами еще большее количество милиции... И что за спешка?
   - Ты не все знаешь, дорогая, - сухо возразил Арнольдик и понизил голос. - Мне нужно срочно поменять брюки... Постой, постой. Ты утверждаешь, что у тебя в сумочке ничего не было, так?
   - Так, - несколько неуверенно подтвердила Нинель.
   - Не мог же такой бугай, как этот Вовик, свалиться от удара пустой дамской сумочкой по голове? Нинель, что было в сумочке?!
   - Ах, дорогой, ну откуда же я все помню? Ну, всякие женские мелочи: пудра, помада, платочек...
   - И все?
   - Ну, еще там был халатик.
   - Какой халатик?! Зачем тебе в сумочке халатик?!
   - Я в него гантельку заворачиваю.
   - Гантельку?! Какую такую гантельку ты заворачиваешь в халатик?!
   - Милый, не волнуйся так! Тебе нельзя волноваться. Категорически нельзя! Старая такая гантелька. Она в шкафу лежала, в прихожей. Ты ею давно не занимаешься, а сейчас так страшно ходить вечерами, вот я и завернула эту гантельку в халатик. На всякий случай. Да ты не волнуйся, я говорю, что это старая гантелька. Совсем старенькая.
   - Оттого, что гантелька старенькая, она не становится легче. Боже мой, Нинель! Ты ударила его по голове гантелью в восемь килограмм весом!
   Нинель заворковала возле супруга.
   - Дорогой, не волнуйся так - у тебя давление.
   - Боюсь, дорогая, что после такого удара у этого парня совсем никакого давления не осталось. Из него, наверное, весь воздух вышел.
   Нинель гладила его по рукаву, пытаясь заглянуть в глаза.
   - Ты успокойся, ты только успокойся. Уверяю тебя, дорогой, этому бандиту только на пользу пойдет такая маленькая встряска. Хотя и маловероятно, но может быть, что-то встанет в его мозгах на место, если у него, конечно, остались мозги.
   - Дорогая моя, у него после такого удара ничего не встанет... Вот и я заговорил пошлостями! А по поводу мозгов, то если они у него и присутствовали, то теперь точно ничего не осталось.
   - Смотри, дорогой, сейчас они погрузят эту тетку в машину и уедут, а мы спокойненько пойдем домой, и все забудем.
   Она стала что-то искать в карманах плаща.
   В это время брезент носилок лопнул, тетя Катя выпала прямо в большую лужу, окатив всех ее несущих водой с ног до головы. Тут же вскочила на ноги, возмущенно замахала руками, надула щеки, засвистела, и сама, оттолкнув санитаров, полезла в машину.
   Через пару минут и "скорая", и милиция уехали. Возле кинотеатра все стихло.
   - Пойдем домой, дорогая, - устало попросил Арнольдик.
   Нинель ответила дрожащим шепотом, держась за сердце:
   - Ты только не волнуйся, милый, но в сумочке остались ключи от нашей квартиры.
   - Стоит ли из-за этого так волноваться? Что-нибудь придумаем. А на ключах наших не написано, от какой они квартиры, в каком доме и на какой улице эти дом и квартира.
   Нинель перебила его:
   - На ключах, конечно, не написано, а вот в паспорте все написано: и дом, и улица, и номер квартиры.
   - А паспорт, что, тоже там, в сумочке? - почему-то шепотом спросил Арнольдик.
   Нинель в ответ только и смогла, что молча кивнуть. Прижала к губам платок и приготовилась расплакаться.
   - Ничего, ничего, - пытаясь успокоить супругу и взять самого себя в руки, бодро заговорил Арнольдик. - Сейчас мы придем домой и все спокойно обдумаем.
   - Как же мы попадем домой? Ты не берешь ключи, когда выходишь со мной, не ломать же нам двери?
   - Что-то придумаем! - не очень уверенно ответил Арнольдик.
   Вот тут я и решил, что самое время подать голос. И я его подал.
   - Нинель Петровна, Арнольд Электронович, зайдите в гости, поднимитесь, я вас угощу чаем, и мы с вами что-то придумаем с ключами.
   Откуда я так хорошо знал их по имени-отчеству? Ну, учительницу пения знают все, все ходят в школу, по крайней мере, в начальную, по крайней мере, в нашем районе. Как обстоят с этим дела со школами в других районах не знаю.
   А кто не знал замечательного во всех отношениях чудака с таким смешным отчеством - Электронович? Эти имена-отчества давались в те веселые времена, когда люди грезили большими свершениями и мировыми открытиями, мировыми рекордами и мировыми революциями. И с именем, а тем более с отчеством, все могло бы быть и хуже, покруче и позаумнее. Сколько их было в те времена революций и первых пятилеток, безумных аббревиатур, ставших именами? Ким - Коммунистический Интернационал Молодежи. Элем - Энгельс, Ленин, Маркс. Мэлор - Маркс, Энгельс, Ленин, Октябрьская Революция. Были имена и позаковыристее. Особенно не повезло в ту бесшабашную пору девочкам: Октябрина - это было еще более-менее на человеческом языке, это еще оставляло шансы выйти замуж. А вот уж тяжеловесное имечко Индустриализация...
   Короче, этих милых, чудаковатых старичков, что стояли под моим балконом, знал весь квартал.
   Нинель подняла голову и спросила, стараясь рассмотреть, с кем она разговаривает.
   - А вы все видели?
   Не мог же я ей соврать!
   - Такая у меня профессия - все видеть, - скромно развел я руками.
   Старички посовещались, и вскоре я услышал шум открывающегося лифта и звонок.
   Глава третья
   Я услышал шум открывающегося лифта и звонок. С трудом развернув кресло к входу, положил руки под клетчатый плед и дружелюбно крикнул:
   - Войдите!
   Двери стали медленно открываться. Я выхватил из-под пледа пистолет и всадил всю обойму в дверь.
   Пули просвистели почему-то у меня над плечом и гудя, как веселые майские шмели, умчались за окно.
   Перепуганные старички стояли, прислонившись к косякам: Арнольдик - к левому, а Нинель - к правому. Я радостно завопил:
   - Пардоньте! Вот что пардоньте, то пардоньте! Амнезия, проклятая! Совсем я запамятовал, что это вы ко мне в гости поднимаетесь. Думал враги! Хорошо еще, что пистолет не в ту сторону направил... Да вы проходите, что это вы оробели? Проходите, проходите, только ноги вытирайте. Там ковер лежит персидский, так вы об него ноги трите, об него! Ну и что, что персидский? Не мы служим вещам, а вещи должны служить нам! Проходите скорее, садитесь, стульев в доме нет, табуреток тем более, как показала практика, стульями, а особенно табуретками, очень больно бьют. Вы садитесь прямо на кровать. Можно с ногами, так уютнее. Я вам сейчас подам кофе в кровать. А могу и в чашки, как скажете... Ха-ха-ха! Шутка юмора называется!
   Нинель и Арнольдик смущенно сидели на краешке кровати и слушали мою милую болтовню. А я, обрадованный редким гостям, расшалился, как мальчишка, носился на коляске по всей квартире, стукался об стены и хохотал, хохотал, хохотал...
   Когда приступ прошел, я виновато развел руками:
   - Служба у меня такая была. Вы уж простите старого солдата невидимого фронта. Нервы - ни к черту...
   Я говорил, а сам ловко готовил кофе.
   Готовил я его по особому рецепту, который назывался "кофе по-чекистски". А готовился он так: ровно до середины стакана насыпался растворимый кофе, потом я плеснул туда буквально капельку кипяточка, понимающе улыбнулся старичкам, дружески подмигнул, и достал из-под половицы бутылку.
   - И не спорьте! - я предостерегающе поднял руку, заметив, что Нинель привстала, собираясь остановить меня. - У вас сейчас стрессовое состояние, и вам просто необходимо это. Я - старый опер, поверьте мне, только такие коктейли помогли сберечь нервы и спасли меня и многих моих товарищей и сотрудников.
   Я задумчиво посмотрел в темное окно.
   - Мало их осталось, сотрудников. А нервов - еще меньше.
   Махнул рукой и посмотрел стаканы на просвет. Долил в них из бутылки до каемочки, насыпал перца, накапал уксусной эссенции, чтобы до сердца достало, долил все это крутым кипятком до самого краешка.
   И только после этого раздал каждому по стакану с этим воистину божественным напитком.
   - Ну, будем! - приподнял я свой стакан и, зажмурившись от предстоящего удовольствия, сделал первый глоток, причмокнув губами.
   - А вы лучше залпом, залпом... - посоветовал я старичкам.
   Нинель и Арнольдик переглянулись и влили в себя содержимое...
   Часа через полтора они наконец смогли хотя бы шевелить губами и вот-вот должны были начать заговорить, при этом изо рта у них вырывались клубы фиолетового пара.
   - Вы поможете нам попасть домой? - спросила Нинель, с трудом откашлявшись. - Мы некоторым образом утратили ключи.
   - Нет проблем! - весело ответил я. - Есть тысяча способов попасть в запертую квартиру: выбить двери, выломать двери, взорвать двери...
   - А других, более тихих способов, не существует? - робко спросил Арнольдик. - Взрывать уже поздновато, соседи спят. Милые такие люди, знаете ли, интеллигентные, не хотелось бы тревожить, да и не поймут они нас...
   - Можно и по-другому! - охотно согласился я, доставая из-под кровати кочергу.
   Прежде чем старички что-то успели спросить, я постучал этой кочергой по батарее парового отопления. Батарея тут же отвалилась. Но из нее не вытекло ни капли воды, все равно зимой не топили. А летом и подавно.
   Но главная цель все же была достигнута: меня услышали. В двери без стука входил Петюня.
   - Звали, папаня? - прогудел он, останавливаясь в дверях.
   - Да ты проходи, проходи, сынок. Мы сейчас поедем тут в одно место, надо помочь добрым людям домой попасть. Поможем, сынок?
   - Ага, - ответил Петюня.
   - Тогда - вперед! - скомандовал я.
   Петюня скатил меня вниз по лестницам, даже опередив лифт, в котором спускались Нинель и Арнольдик. Так же быстро он вкатил меня на четвертый этаж дома, в котором жили старички. Мы с Петюней рассматривали наружные замки, когда из лифта вышли хозяева.
   - Прошу входить в квартиру! - радостно сообщил я им, отбрасывая в сторону замки, которые рассматривал, и гостеприимно распахивая двери.
   - Вы же все замки вырвали! - ахнула Нинель.
   - Подумаешь! - я небрежно махнул рукой. - Наружные замки - это дребедень. Главное - запереться изнутри.
   - Да как же мы запремся изнутри, если вы замки с мясом поотрывали? чуть не плача спросила Нинель.
   - А вот это что такое по-вашему? - спросил я, радостно размахивая кочергой. - Универсальный внутренний замок, вот что это такое! Демонстрирую! Оп-па!
   И я всадил кочергу в ручку двери, заперев ее за вошедшим последним в квартиру Арнольдиком, который смущенно закашлялся:
   - Там, за дверями, некоторым образом, остался ваш Петюня, - сообщил он.
   - Возле ваших дверей есть коврик? - озабоченно спросил я.
   - Есть, - недоуменно ответила Нинель. - А зачем вам коврик? Он старенький и пыльный.
   - Вот это именно то, что нужно! - кивнул я. - Петюня! Сынок! Ты там подремли пока!
   И заметив недоуменный взгляд Нинели, пояснил:
   - Любит он коврики, шалунишка!
   Я блаженно потянулся в кресле и порекомендовал старичкам:
   - Вы устраивайтесь, приводите себя в порядок, готовьте обед, а за обедом мы с вами обсудим текущее положение дел, и что нам предстоит предпринять для того, чтобы избежать дальнейших неприятностей.
   Чтобы не смущать старичков, я сделал вид, что задремал, наблюдая за ними сквозь опущенные ресницы, которые слегка щекотали мне губу.
   Нинель, приняв душ, сидела в кресле, обмотав голову полотенцем. Арнольдик носился по квартире. Нинель слабым голосом попросила его:
   - Дорогой, прекрати, пожалуйста, бегать. Ты, наверное, голоден, подогрей себе супчик... И, кстати, ты поменял брючки?
   Арнольдик отозвался весьма сердито:
   - Дорогая, я не забыл поменять брючки, хотя воспитанные люди о таких вещах не спрашивают. А супчик я уже поставил греться.
   - Ну что ты кипятишься, дорогой? Я понимаю, что все это от нервов, но ты же ни в чем не виноват! Это я ударила этого бугая.
   - Да разве об этом речь? - схватился за голову Арнольдик. - Надо думать о том, что мы будем делать, когда милиция придет нас арестовывать. А она явится с минуты на минуту, уверяю тебя. Надо решить, что мы будем говорить им, а мы бог знает о чем разговариваем.
   - А о чем мы должны разговаривать? О любви, дорогой мой, уже все рассказано, как пелось в некогда популярной песенке. А про всякую глупость просто не хочется говорить. Ну, придет милиция, ну и что? Расскажем им все, как было.
   Арнольдик возмущенно запротестовал:
   - Ну уж нет! Так совсем не годится! Я скажу, что это я его ударил! Я все же мужчина!
   Нинель притянула его к себе и, поцеловав в лоб, отпустила.
   - Милый ты мой, каждый должен отвечать, если уж придется, только за им содеянное.
   - Но меня-то наверняка простят! Я воевал! Я работал! Я заслужил...
   - Вот и получишь, что заслужил, если будешь на себя наговаривать. Помалкивай лучше, тоже мне, Дон-Кихот.
   - Почему это я должен помалкивать?! - взвился Арнольдик.
   Но спор их прервал требовательный звонок в двери. Звонок был узнаваем: так всегда звонит Неприятность.
   Старички переглянулись, Нинель встала с кресла, поцеловала в макушку сидевшего рядом Арнольдика, и попросила его:
   - Открой, пожалуйста, милый, я что-то трушу немножко.
   Арнольдик нерешительно затоптался на месте:
   - Может быть скажем, что нас никого нет дома? - неуверенно предложил он.
   - И как ты себе это представляешь? - улыбнулась Нинель. - Не отпирая двери скажем, мол, извините, господа, нас сегодня нет дома, и вообще, зайдите через год-десятый, так, что ли? Иди, выдумщик, открывай, пока не выломали двери. У тебя нет денег поставить ее на место.
   А снаружи, словно подтверждая ее слова, по двери барабанили кулаками и ногами. Арнольдик поспешил открыть, но только успел выдернуть кочергу из ручки, как был отброшен к стене, а в комнату ворвались Вовик, обмотанный белым тюрбаном марли, а с ним еще двое, похожие на стальные сейфы.
   Арнольдик так и замер, открыв рот и держа в руках кочергу.
   - Это ты для меня приготовил, дед? - спросил его Вовик, отбирая кочергу. - Напрасно! Второй раз фокус с пробиванием головы гантелями не удастся. А с тобой я сейчас знаешь что делать буду?! А вот что: смотри, дед, внимательно!
   Он взял кочергу, напряг мышцы, медленно согнул кочергу дугой, а потом с трудом завязал узлом.
   - Понял, дед? - подмигнул он, отбрасывая железяку к моему креслу.
   - О! - радостно завопил Вовик, узнав меня. - Кого я вижу! Мент безногий! Сколько зим прошло, сколько лет?! Друзья встречаются вновь!
   - Ты, Вовик, говорил, что покойников надо будет делать двух, а я вижу третьего, - проворчал один из сопровождавших Вовика "сейфов".
   - Ну, для покойника я еще слишком жив, - бодро ответил я, стараясь сохранять лицо, пряча его в колени.
   - Исправим! - оптимистично пообещал Вовик, похлопав меня по спине.
   Я пропустил это мимо ушей, наклонился к изуродованной железяке, поднял и восхищенно поцокал языком, оценивая силу Вовика.
   - И как это тебе удалось? - спросил я, удивляясь.
   Вовик горделиво вздернул подбородок, а я легко, словно играючи, распрямил кочергу и положил ее себе на колени, смиренно сложив сверху руки.
   - Ладно, мент, не встревай, может быть, цел останешься, - буркнул недовольный Вовик. - У нас тут свои дела, свои счеты, и свои расчеты.
   - Да что ты говоришь?! - деланно удивился я, производя несколько виртуозных финтов кочергой, словно самурай мечом.
   Вовик посмотрел, переглянулся со своими дружками и повертел пальцем у виска.
   - Может быть, прежде чем со стариками отношения выяснять, ты выяснишь их со мной? - гордо предложил я, пренебрежительно осматривая Вовика и его громил.
   - Ну, мент, ты и тупой! Как был тупым, так тупым и остался. Верно про вас говорят: как надену портупею, так тупею и тупею.
   Вовик повернулся ко мне задом, демонстрируя потерю ко мне всяческого интереса, и брезгливо приказал своим гориллам:
   - Выбросьте его из квартиры и спустите по лестнице.
   Те моментом подхватили мою коляску, вынесли ее, вместе с дверями, на балкон, и...
   Вас никогда не спускали по пожарной лестнице? Нет? Все бы ничего, если не считать того, что она - вертикальная.
   Последнее, что я услышал вдогонку, была ленивая ругань Вовика.
   - Я же не по пожарной лестнице велел спустить!
   - А какая разница? - флегматично отозвался один из "сейфов".
   Если его действительно интересовал этот вопрос, ему надо было спрашивать не Вовика, а меня...
   Приземлился я относительно благополучно, если можно было так выразиться. Приземлился я посреди клумбы, прямо на пионера, вдребезги разбив его.
   Пионер был гипсовый, с горном в руках, он стоял на персональной клумбе, лет, наверное, сто. А вот теперь кучей гипсовых обломков лежал печально у подножия постамента, на котором до этого возвышался, а теперь возвышался я в коляске, не зная как покинуть этот прижизненный пьедестал.
   Когда-то, в далекой кудрявой юности, я назначал возле этого гипсового пионера свидания первой своей возлюбленной из пятого "Б", которая была на два года меня старше.
   Тогда я был юн и пылок и посвятил ей и гипсовому пионеру такие поэтические строки:
   Мадам! Пойдемте в "Дом Мод",
   Где купим для вас манто и комод,
   Веер, из панциря мамы Тортилы,
   Шляпу, подвязку, в ажуре мантилью,
   пуф, канапе, маркизет и козетку,
   ливрею, горжетку, в петлицу розетку,
   портплед, портмоне, ремингтон, редингтон,
   портрет кирасира, боа и бомонд,
   двух рысаков изящный парад
   верхом, прямиком, поскакать в променад,
   в карете, ландо, или кабриолете,
   и лошадь гарцует, как прима в балете,
   мы мчим в тет-а-тет, на журфикс, на пленэр,
   где среди клумбы стоит - Пионэр:
   с гипсовым горном и в трусиках гипсовых,
   на пьедестал его песики писают,
   и это, конечно, не очень в порядке,
   зато в идеале капустные грядки,
   где мы, наконец, мон ами, мон кошон,
   двух деток найдем: Боржом и Крюшон...
   Вспомнил я счастливые времена, смахнул скупую слезу, повертел головой, высматривая, нет ли кого во дворе с домкратом, или с маленьким подъемным краном. Никого с этими предметами во дворе не оказалось, и вообще двор был пуст, словно пустыня Гоби в полдень.
   Что мне оставалось делать? Сидеть и скучать. Не вставать же с коляски!
   Вот я сидел и скучал.
   А то, что происходило в квартире старичков, я узнал позже от них самих.
   глава четвертая
   А происходило там следующее.
   После того, как меня спустили по вертикальной пожарной лестнице, Вовик вплотную подступился к старикам:
   - Ну, пеньки старые, кто из вас мне чайник разворотил? Сознавайтесь по быстрому! Видели картину Репина "Не ждали"? Во! Это про меня! А сейчас мы с вами еще одну картину смотреть будем: "Иван Грозный убивает своего сына". Догадываетесь, кто будет сыном, а кто - Иваном Грозным? Угадайте с трех раз! Ну, кто разворотил мне чайник?! Быстро! Быстро! Рррраззз...
   Вперед выступил бесстрашный и справедливый Арнольдик, и фальцетом заявил, откашлявшись:
   - Мы честные люди! Мы не трогали чужую посуду! Мы чужого никогда не берем, а уж тем более нам совсем ни к чему ломать чайник. Что это вообще за дикость - портить полезные вещи?
   Нинель, несколько более трезво оценившая обстановку, попыталась урезонить своего не в меру расходившегося героя.
   - Арнольдик, дорогой, ты не совсем его понял. Молодой человек чайником называет голову, и спрашивает, кто треснул его по чай... по голове. Теперь ты понял?
   Арнольдик возвел глаза к потолку.
   - Боже мой! Боже мой! Вся страна разговаривает на каком-то птичьем языке! Ужас...
   Его вдохновенный и проникновенный плач по великому и могучему, бесцеремонно прервал грубый Вовик.
   - Ты, дед, либо отвечай на вопросы, которые я тебе задаю, либо сядь и не мельтеши перед глазами. Так кто меня по, гм, кто меня ударил по... кумполу?
   Нинель решительно вышла вперед.
   - Это я.
   Один из дружков Вовика фыркнул:
   - Если кому из братвы рассказать, что Вовика вырубила старушка, божий одуванчик, вот будет кипеж! Прикинь?!
   Вовик прервал его.
   - Ты, Шмыгло, помолчи лучше. А то, смотри, говорить нечем будет. Ты меня понял? Если кому хоть слово вякнешь!
   Шмыгло испуганно зашмыгал носом, отчего сразу же стало ясным происхождение его загадочного прозвища, и испуганно забормотал в оправдание:
   - Да ты что, Вовик? Это я так. Да чтобы я? Да чтобы кому? Я никому...
   Вовик нехорошо улыбнулся.
   - Еще бы ты кому!
   И повернулся к другому "сейфу", который стоял молча, приоткрыв рот, только таращился большими, выпуклыми и круглыми глазами без ресниц.
   - Закрой рот, ворона залетит, станешь тогда не Филином, а Вороном, захихикал Вовик.
   Филин судорожно сглотнул и со щелчком захлопнул рот.
   - Ты, Филин, все понял? - спросил его Вовик.
   Филин с трудом выдавил из себя:
   - А то... - задумался, и после долгой паузы глубокомысленно добавил, - а то!
   - Ну то-то! - удовлетворенно подвел итог своей просветительской деятельности Вовик.
   После чего повернулся к Нинель.
   - Мне, в принципе, без разницы, кто из вас меня сегодня отоварил по... Ну, по организму. Это я так просто спрашивал, любопытства для. А всерьез, по делу, то мне с вами, козлы старые, время тратить некогда. Время - оно денег стоит. Верно? Вот так, исходя из этого и будем рассуждать. Бить мне вас, одуванчики, только себе дороже - рассыплетесь сразу же, облетите. Мы сделаем по-другому, без боли. Вы платите мне и тете Кате компенсацию, или моральный ущерб, как вам будет удобнее, так и считайте. Мне - за повреждение моего чердачного помещения, а тете Кате, он ухмыльнулся. - Подвального.