Мэнсон Майкл. Конан и дар Митры

   Он вытер подбородок, взглянул на ладонь - ее покрывала кровь. С яростным криком Конан схватил камень, прицелился, швырнул, и стая собак взвыла в ответ. Камень попал в здоровенного тощего пса; вскочив, тот завертелся на месте, тряся перебитой лапой, и тут же на него бросились два соседних мастафа, таких же огромных и облезлых. Затем остальные вмешались в свалку, и некоторое время под скалой катался большой пестрый клубок, из которого клочьями летела шерсть и доносилось утробное рычание. Киммериец с мрачным удовлетворением наблюдал за дракой, шепча ругательства; потом, когда клубок распался, пересчитал оставшихся в живых псов. Их было еще слишком много.
   Проклятый колдун, проклятый Глах и проклятый Шеймис, подумал он. Отродье Нергала, которого море в злой день принесло к его ногам! Ублюдок, неудачник! Не просто неудачник - тварь, способная заразить несчастьями любого! Если бы не этот собачий кал, он не полез бы в Шандарат... На кой ему сдался этот город, где заправляет колдун? Проще было обобрать какого-нибудь купца на Туранской дороге и, раздобыв оружие да малую толику денег, отправиться в Замору... Или прибиться к пиратам... Или к разбойникам с Кезанкийских гор... Или отправиться домой в конце концов! Так нет!.. Воистину, этот Шеймис был послан ему на горе...
   Но сейчас Конан был бы рад даже его компании. По крайней мере, сумеречный дух мог бы избавить его от псов и сотворить черствую лепешку и прогорклое пойло, которое он именовал пивом... Солнце пекло неимоверно, и киммериец понимал, что вскоре ему придется выбирать меж скорой и медленной смертями: либо спуститься вниз, чтобы закончить жизнь в собачьих утробах, либо погибнуть от жажды на своей скале. Пожалуй, он предпочел бы первое; гибель в бою была почетней медленного угасания.
   Где же, однако, Шеймис? Присев на корточки и потирая бок, Конан принялся размышлять на эту тему. Может быть, Неджес, столь неожиданно оказавшийся искусным колдуном, уничтожил дряхлого демона? Или пленил его, снова заточив в каком-нибудь гнусном сосуде? При этой мысли киммериец мрачно ухмыльнулся и сплюнул кровавую слюну. Впрочем, существовали и другие объяснения; несмотря на все клятвы Шеймиса насчет преданности молодому хозяину, дух все же мечтал получить свободу и отправиться на север, к своим скалам, дождям, покою и безмятежности. Смерть господина была бы ему выгодна... и, кто знает, не поспособствовал ли он ей?..
   Конан покачал головой. Нет, не стоит обвинять демона в предательстве! Конечно, он жалкий неудачник, приносящий одни только беды, и его колдовское искусство способно вызвать лишь оторопь у собак да колики в животе у людей... Но он не предатель! Помнится, Шеймис почуял что-то неладное, когда они приближались к усадьбе колдуна... даже пытался предупредить... Вполне вероятно, что...
   Сзади раздался резкий шипящий звук, словно из проколотого бурдюка выпустили воздух, и Конан стремительно обернулся. Над бурой поверхностью скалы дрожало и вихрилось небольшое облачко - точь-в-точь такое же, как вырвалось несколько дней назад из зеленого стеклянного сосуда. Миг - и оно отвердело, обрело знакомые очертания; киммериец увидел вытянутую крысиную мордочку с уныло обвисшими усами, лысый череп, кургузые крылья, тощие мосластые ноги с огромными ступнями. Вздрогнув от неожиданности, он сглотнул слюну и подался вперед.
   - Хмм... м-да! - Шеймис прочистил горло. - Наконец-то я нашел тебя, хозяин! - Он покосился вниз, на собак, и, оглядев пустынный горизонт, добавил: - И, кажется, в самом бедственном положении!
   - Хуже не придумаешь, - согласился Конан, с удивлением замечая, что вся его злость, весь гнев испарились без следа.
   Шеймис, склонив голову к плечу, рассматривал его.
   - Думаю, тебе не помешает кружечка пива и что-нибудь съедобное, произнес он.
   - Две кружечки, - уточнил Конан. - И побольше!
   Кислый напиток в жалкой глиняной чаше показался ему божественной амброзией. Утерев рот ладонью, он заметил, что губа уже не кровоточит; в боку тоже вроде бы стало меньше саднить.
   - И где же ты был? - поинтересовался он, с жадностью принимаясь за каравай, тут же сотворенный Шеймисом. Хлеб, разумеется, оказался черствым и твердым, как камень.
   - Ох, хозяин, этот колдун, на которого мы напоролись, так меня напугал! - покачивая лысой головой, демон принялся чесать нос: видно, эта процедура его успокаивала. - Он злобный и сильный, и запросто мог меня развоплотить!
   - Ну, ты-то сумел улизнуть, - заметил Конан, поглядев на скалившихся внизу собак. - А вот я...
   - Ничего, мы что-нибудь придумаем! - Шеймис тоже покосился на псов. Словом, когда он принялся за тебя, я пришел в такой ужас, что, неведомо каким путем, вдруг очутился на севере, у моря, среди своих серых утесов... Ну, я уже говорил тебе об этом месте...
   - Где тишина, покой и вечный дождь?
   - Да. Наверно, в голове у меня что-то сдвинулось, я припомнил Заклятье Перемещения и произнес его, пожелав очутиться в самом безопасном месте... Ты уж прости меня, хозяин, что я сбежал...
   Физиономия Шеймиса жалобно сморщилась, но киммериец лишь махнул рукой.
   - Ладно, чего там... Если не можешь сражаться, надо бежать... Но почему ты вернулся только сейчас?
   - Так я опять забыл это проклятое заклинание! Клянусь богами Ночи и Дня! Я сидел на камнях под дождем, уставившись на воду, и вокруг была благословенная тишина... только волны шелестели у скал... Но в сердце моем не было покоя, хозяин! Я думал, что же случилось с тобой, и пытался вспомнить нужные слова... Я думал, думал и думал, а потом - щелк! трах! и очутился здесь. Видать, что-то там, внутри, - он ткнул себя пальцем в висок, - опять сработало.
   Конан, дожевывая хлеб, кивнул.
   - Это хорошо. Пусть сработает еще разок и перенесет нас с этого поганого острова куда-нибудь подальше.
   - Увы, - дух сумерек виновато опустил глаза, - я не могу снова вызвать нужное заклятье... Но ты не расстраивайся, господин мой, я же сказал, мы что-нибудь придумаем!
   - Придумаем так придумаем, - кружка Конана вновь наполнилась, и он торопливо прильнул к ней, чувствуя, как силы возвращаются с каждым глотком. - Для начала надо бы разделаться с поганью, что стережет меня внизу. Ты мог бы зачаровать их - так же, как псов Неджеса?
   - Хмм... - Демон окинул взглядом собачье войско. - Уж больно их много, хозяин... желудки их пусты, голод и ярость туманят головы... Боюсь, мне не справиться со всеми разом.
   - Голод и ярость... - повторил киммериец, задумчиво взвешивая на ладони тяжелую, окатанную морем гальку. - Знаешь, я недавно подшиб одного, и остальные тут же разорвали беднягу в клочья. По-моему, они ухитрились сожрать еще двоих, но точно поручиться не могу... - Он подбросил камень. Вот если б они жрали друг друга без остановки, это было бы то, что надо!
   Шеймис покивал головой.
   - Можно попробовать, хозяин, можно попробовать. Ты не представляешь, насколько легче вселить в сердце зверя либо человека гнев, бешенство, жажду крови, чем покой и умиротворение. Стремление убивать вспыхивает словно искра, высеченная огнивом; потом остается только подбрасывать и подбрасывать в костер ярости поленья злобы...
   - Ну, за искрой дело не станет, - произнес киммериец, поднимаясь. Он оглядел собачью стаю и тщательно прицелился. - Сейчас я проломлю череп во-он той облезлой зверюге... А ты, Шеймис, не зевай! Пусть они жрут друг друга так, чтоб одни превратились в скелеты, а другие околели от сытости!
   Камень свистнул в раскаленном воздухе, и снизу донеслось рычание. Затем оно перешло в хриплый яростный лай, в рев, от которого заложило уши: мастафы были огромными псами, и глотки их могли испускать чудовищные звуки.
   Свора сцепилась. Кое-кто сразу добрался до горла ближайшего соплеменника и теперь бешено душил его, не обращая внимания на то, что задние ноги и бока рвут клыки соседей. Меж камней перекатывались клубки из пяти-шести грызущихся псов; их шкуры, черные, коричневые и серые, начали окрашиваться алым. Кровь выступала вначале точками, затем пятнами и, наконец, потекла потоком, заставив дерущихся совсем освирепеть. Мастафы пустили в ход когти, иногда поднимаясь на задних лапах, словно медведи; полетели клочья шерсти, на тощих ребрах вспухли кровавые рубцы. Жалобный вой придушенных стал переходить в смертельный хрип.
   Несколько собак не участвовали в этом побоище. Вероятно, то были вожаки, самые крепкие и сильные псы, питавшие друг к другу давнюю неприязнь; сейчас они кружили парами на периферии всеобщей свалки, выгадывая момент для атаки. Конан видел, как большой черный мастаф метнулся вперед, вцепившись в загривок пестрому; тот опрокинулся на спину, терзая живот противника тупыми когтями. Пока черный расправлялся с пестрым, к нему подползал здоровенный пес с истерзанными ногами и откушенным ухом. Подобравшись ближе, он, будто примеряясь, несколько раз разинул огромную пасть, затем с неимоверным усилием приподнялся; миг - и его челюсти сомкнулись на позвоночнике черного. Тот жалобно, придушенно взвыл, не разжимая клыков, и вдруг словно переломился у самого таза, привстав на передних лапах. Одноухий тут же вцепился ему в живот.
   Некоторые клубки стали распадаться: одни мастафы оставались с остекленевшими глазами на песке, политом их кровью, другие, шатаясь, слепо брели вперед в поисках новых противников. Странно, подумал киммериец, что они не терзают трупы; видно ярость, вселенная в них Шеймисом, превозмогала голод. Он скосил глаза на демона. Его слуга выпрямился во весь рост на самом краю скалы и слабо помахивал крыльями, словно разгоняя жаркий воздух. Крысиная мордочка духа сумерек казалась весьма сосредоточенной, руки были вытянуты вниз, узловатые пальцы безостановочно шевелились, как будто Шеймис сучил тонкую пряжу. Иногда он морщил нос, и верхняя губа вздергивалась, обнажая мелкие острые зубы; в такие моменты рев и рык под скалой вспыхивали с новой силой.
   Решив не отвлекать демона, Конан вновь уставился на поле битвы. Теперь он не испытывал к мастафам прежней ненависти, поскольку никто из этих огромных зверей не мог уже покуситься на его собственную плоть и кровь; он развлекался зрелищем, размахивая руками, поощряя пронзительным свистом наиболее удачливых бойцов. Эти псы походили на рыжеволосых обитателей Ванахейма, обуянных боевым безумием, и так же, как берсерки-ваны, отправлялись сейчас один за другим в свою Валгаллу, к своим четвероногим сородичам, уже скалившим клыки в предчувствии грандиозного побоища. Они, эти псы, и мертвые, и умирающие, заслуживали уважения, ибо встретили свой конец в битве, как полагается настоящим воинам и как надеялся когда-нибудь расстаться с жизнью сам Конан. И потому он подбодрил их - тех, кто еще мог двигаться и сражаться - долгим улюлюканьем, похожим на волчий вой в зимних киммерийских горах.
   Несколько сведенных судорогой глоток испустили в ответ предсмертный хрип. Юноша взглянул на Шеймиса; фигура демона уже не выглядела напряженной, крылья опустились, а лице застыло обычное жалобно-унылое выражение.
   - Пожалуй, можно спускаться, - произнес киммериец.
   - Можно, - подтвердил сумеречный дух. - Но ты все же держись от них подальше, хозяин. Живучие твари, клянусь горшком, в котором я отсидел целую вечность! Вдруг бросятся...
   Конан молча подошел к краю утеса и полез вниз. Он не боялся издыхающих псов; теперь они были лишь грудами окровавленного мяса, над которыми уже вились большие сизые мухи. Шеймис, ойкая и покряхтывая, спускался следом за хозяином, помогая себе взмахами кургузых крыльев на самых опасных участках. Впрочем, скала, хоть и почти отвесная, была невысокой - в три-три с половиной человеческих роста.
   Оказавшись у подножья, молодой киммериец сразу подобрал несколько камней, потом вдруг отшвырнул их и хлопнул себя по лбу, словно осененный какой-то новой идеей.
   - Слушай-ка, приятель! - вытянув мощные руки, он отодрал Шеймиса от скалы и поставил рядом с собой. - Мне нужно какое-нибудь оружие! Что-нибудь попроще, чтоб ты не слишком напрягался.
   - Саблю? - спросил демон, с опаской поглядывая на собак. Некоторые их них еще шевелились, и тут, внизу, Шеймис вроде бы чувствовал себя не слишком уверенно.
   - Нет, не саблю, - Конан замотал головой, и черные длинные волосы его взвихрились. - Я же сказал, что-нибудь попроще... ну, дубинку или пращу... лучше и то, и другое.
   - Дубинку... пращу... - пробормотал сумеречный дух; его руки нерешительно шевельнулись, творя магические пассы. - Попробую, хозяин... Палку-то я смогу сотворить... а вот пращу...
   - Да что ж в ней сложного? Не жареный баран на золотом блюде, киммериец ухмыльнулся. - Кожаный ремешок, и все! Только смотри, чтоб был попрочнее!
   Бах!
   Он невольно отскочил, когда на землю грохнулась дубина. Вышла она на славу: длиной в три локтя, с утолщенным концом и, кажется, из дуба. Конан поднял ее, затем с силой стукнул о скалу. Палка выдержала, не сломалась.
   - Теперь давай пращу! - повелительным тоном потребовал он.
   После нескольких попыток Шеймис изготовил нужное метательное орудие гибкий ремень, расширявшийся посередине, на вид довольно прочный. Юный киммериец тут же устроил проверку, с двадцати шагов перебив хребет издыхающему псу, и одобрительно кивнул. Теперь, с дубинкой в руке и пращой за пазухой, он чувствовал себя куда уверенней.
   - Сумка, - произнес он. - Еще мне нужна сумка, чтобы сложить камни.
   - Помилуй, хозяин! - взмолился покрытый испариной Шеймис. - Собаки-то уже почти передохли! С кем ты собираешься воевать?
   - Не с ними, конечно. - Конан запустил очередной снаряд в соседнюю скалу, и галька, врезавшись в белесый известняк, выбила лунку. - Мне бы добраться до лба этого Неджеса... - Он снова раскрутил пращу, метнув камень.
   Шеймис сел там, где стоял; тощие руки его дрожали.
   - Слушай, господин мой, - начал он враз охрипшим голосом, - что ты задумал? Один раз мы убрались от колдуна... вернее, я убрался и смог тебя выручить... Но если ты опять хочешь к нему вернуться... если ты... Да он же меня развоплотит! - внезапно взвизгнул дух. - Развоплотит или засадит в горшок! И что ты будешь тогда делать? Думаешь, у него собак не хватит, чтобы разорвать тебя в клочья? Да у него же в поместье целая свора!
   Конан, приставив ладонь ко лбу, глядел на море - туда, где за чередой пенных волн лежал славный город Шандарат, со своими дворцами и базарами, домами и мастерскими, стенами и башнями, харчевнями, лавками, верфями и свалками. Еще не так давно, сидя в одиночестве на вершине скалы, он обзывал себя последним болваном и клялся, что близко не подойдет к шандаратским воротам, а уж к дворцу проклятого колдуна - тем более. Но ситуация переменилась; теперь он был сыт, кое-как вооружен, а клыкастые мастафы, собиравшиеся поживиться его плотью, издыхали среди камней и на песке.
   Да, ситуация переменилась! И сейчас он чувствовал не страх перед ужасающими магическими способностями Неджеса, а холодную ненависть, приправленную самыми практическими соображениями. Этот тощий маг, эта стигийская вонючка обобрал его! Мешок с золотом, отличный меч, сапоги... Неважно, что это добро разделили меж собой люди колдуна: все равно Неджес был - и оставался - первопричиной и поражения, и последовавших за ним потерь.
   - Мне бы один лишь миг... - словно завороженный, пробормотал юноша, стискивая пращу. - Один миг, Шеймис, - и я всажу камень прямо в лоб этому ублюдку...
   - Не будет у тебя этого мига, мой господин, не надейся! - снова взвизгнул демон. - У Неджеса больше заклятий, чем волос на твоей голове! И заклятья те - одно другого страшней! Настоящий черный маг, предупреждаю тебя...
   Молодой варвар перевел взгляд с морских горизонтов на своего слугу.
   - Черный маг, говоришь? - Голос его был негромок, но в глазах застыло какое-то странное напряжение, делавшее юное безбородое лицо словно бы старше и значительней. - Значит, черный маг? Что же ты думаешь, я так и буду всю жизнь бегать от черных магов? Их в мире полно - и в Гиперборее, где расколошматили наш отряд, и в Ванахейме, в Заморе, Стигии, Шеме, Офире, Немедии... и в далеком Кхитае, как говорят... во всех странах севера и юга, запада и востока... Может, когда-нибудь я их всех... - Он стиснул огромный кулак и грозно нахмурился. - Нет, Шеймис, я этого Неджеса так не оставлю!..
   - Не оставишь, - с гримасой сожаления согласился сумеречный дух, это я уже вижу. Но кто мешает разобраться с ним потом? Когда ты будешь старше, опытней и сильней?
   - Нет, - твердо произнес Конан, - я сделаю это сейчас. Завтрашней ночью, если ты придумаешь, как нам добраться до берега.
   Задача эта оказалась непростой. Конан желал получить лодку - с мачтой, парусом и парой весел, - но то, что выходило у Шеймиса, никак нельзя было счесть шедевром кораблестроительного искусства. Дело не только в том, что три или четыре сотворенные им ублюдочные посудины оказались кривобокими, тяжелыми, как колоды, и неповоротливыми, словно корыта; они еще и немилосердно текли. Конан не сомневался, что любая из них затонет в сотне шагов от берега, что было бы весьма неприятно - в водах Вилайета водились небольшие, но чрезвычайно прожорливые акулы. Серо-стальные плавники этих тварей сейчас мелькали среди волн, и киммериец вскоре сообразил, что они несут дозор здесь постоянно - в ожидании несчастных, пытающихся спастись в воде от собачьих клыков.
   Выяснив, что его демон не способен соорудить ни галеру, ни барку, ни лодку или хотя бы ялик, Конан остановился на плоте. Тут дело тоже пошло не быстро: то веревки лопались, то бревна разъезжались, то плот получался слишком маленьким или слишком большим. Лишь к вечеру измученный и вспотевший Шеймис извлек из воздуха нечто подходящее - десяток бревен обхватом в три локтя, связанных по концам прочными канатами из просмоленной пеньки. Конан затребовал еще одну веревку, привязал плот в прибрежному валуну и повалился на песок - спать.
   Наутро, после трапезы, состоявшей из сухарей и неизменного пива, они тронулись в дорогу. На хорошей лодке с парусом до Шандарата можно было добраться за половину дня, и Конан полагал, что на своем неуклюжем плоту одолеет этот путь если не к вечеру, то к середине ночи. Вскоре выяснилось, что расчеты его слишком оптимистичны: плот еле полз, и два неуклюжих шеста, которые киммериец использовал вместо весел, почти не ускоряли его ход.
   Наконец, совсем измучившись, он повернулся к Шеймису.
   - Сделай что-нибудь! Этак я поседею раньше, чем мы доберемся до берега!
   Сумеречный дух в задумчивости поскреб темя.
   - Хмм... Не очень-то я силен в навигации, мой господин... Понимаешь, мне никогда не доводилось путешествовать по морю...
   - Как это - не доводилось? Ты же провел в своем горшке уйму времени! А горшок где плавал? Разве не в море?
   - Ну, это совсем другое дело! Я-то ведь им не управлял... и, если ты помнишь, я старался побольше спать...
   - Надеюсь, ты выспался на многие годы вперед, - заметил Конан с кривой ухмылкой, - и сейчас придумаешь что-нибудь толковое. Я не могу грести этими обрубками! - он швырнул шесты на плот.
   - Прости, хозяин, - Шеймис виновато скосил глаз на весла, - что я не смог соорудить нечто более подходящее. И я не знаю...
   - Зато я знаю! Нагони ветер и расправь крылья! Проку от них мало, так хоть сработают за парус!
   Демон пришел в полное уныние.
   - Увы, мой юный господин! Стихии мне не подвластны, ни морские, ни небесные... А чтобы распоряжаться ветрами, надо иметь такую силу и власть, какие мне и не снились!
   - Это верно, - Конан тоже понурился, затем повернул голову, рассматривая совсем еще близкие берега Обглоданного острова. - Вот с собаками у тебя неплохо получается, приятель. Если б у них были плавники вместо лап, мы могли бы...
   - Стой, хозяин! - Шеймис в возбуждении приподнялся. - Превосходная мысль! Просто отличная! Сейчас я разыщу там, - он кивнул на воду, подходящую тварь, способную доставить нас к берегу.
   - А она не пожелает нами закусить? - подозрительно спросил Конан.
   - Ну, я постараюсь найти что-нибудь не очень большое и не слишком прожорливое, - заверил его демон и принялся колдовать. Его крылья, как уже успел заметить киммериец, являлись важнейшим магическим инструментом, и сейчас Шеймис то простирал их над водами, то ставил торчком, то закутывался в эти жалкие серые полотнища словно в кургузый плащ. Не оставались без дела и руки; они непрерывно шевелились, выписывая в воздухе странные фигуры и символы, напоминавшие Конану то контуры пивных бочек, то островерхие крыши домов. Увлеченно наблюдая за стараниями своего слуги, он не сразу заметил, как плот, дрогнув, пошел значительно быстрее.
   - Что, получилось?
   Шеймис огладил усы и самодовольно усмехнулся, показав мелкие зубки.
   - Конечно, мой господин!
   Поглядев на воду слева и справа от плота, Конан разобрал, что там колышется нечто темное и волнистое, что-то смутное, не то плавники, не то щупальца, не то огромные клешни. Неведомая тварь, вероятно, подпирала плот спиной, и при мысли, что лишь десяток бревен отделяют его от какого-то жуткого чудища, юноше стало не по себе. На родине ему не приходилось сталкиваться с морем, но даже в озерах Киммерии водились существа крайне неприятные и опасные - вроде древних, обросших водорослями щук в рост человека. Такая рыбина могла отхватить целиком руку или ногу, а тварь, что тянула сейчас плот, казалась куда больше щуки.
   - Кого ты вызвал? - Конан постучал костяшками пальцев по бревну и снова покосился на воду. Плот набирал скорость, и впереди, у концов бревен, начали вихриться бурунчики пены.
   - Не знаю, как назвать это существо, - демон неопределенно повел тощими руками. - Может, морская корова? Или бык? Хмм... - Он призадумался, почесывая нос.
   - А на что она похожа? - Конану не давали покоя не то щупальца, не то клешни, которые он смутно разглядел в воде. По его мнению, у коров, даже морских, этаких жутких конечностей быть не могло.
   - На что похожа? - Шеймис, отвлекшись от своих размышлений, кисло сморщился. - Ох, хозяин, лучше тебе этого не знать! Приятной эту тварь никак не назовешь! И безобидной тоже... Так что лучше ты сиди тихо, а я буду держать ее покрепче...
   Конан замер, скорчившись посередине плота. Тянулось время; жаркие солнечные лучи жгли шею и плечи, едва прикрытые рваной туникой, и иногда юноша торопливо зачерпывал горсть воды, а потом выливал ее прямо на голову, с наслаждением ощущая, как прохладные струйки освежают кожу. Тяжелая сумка с камнями оттягивала пояс, рукоять дубинки под коленом успокаивала своей внушительной твердостью; впрочем, он понимал, что если б тварь, тащившая плот, вздумала напасть на них, от камней и палки было бы мало толку. Тут оставалось лишь полагаться на Шеймиса, вид которого внушал некоторые опасения. Устроившись на носу, демон застыл в напряженной позе, стиснув кулаки и полузакрыв глаза; судя по всему, духу сумерек приходилось нелегко.
   Миновал полдень, солнце неторопливо покатилось вниз, на запад, к закатным странам и великому океану, что омывал побережье огромного материка. Конан привстал на коленях, сощурил глаза: далеко впереди над водами поднималась темная полоска с едва приметной вертикальной черточкой - башней маяка.
   - Возьми южнее, - приказал он Шеймису. - Мы идем прямо к гавани, а мне туда совсем не нужно. Высадимся за городом, и хорошо бы попасть в ту бухточку, откуда меня повезли на остров. Там есть пристань и тропа, что ведет прямо к дому колдуна... я ее отлично запомнил.
   Шеймис сморщился так, словно у него прихватило зубы, но пререкаться не стал. Плот, слегка изменив направление, устремился к далекому берегу.
   Море казалось пустынным. Отсутствие мачт и парусов на горизонте уже начало удивлять Конана, но тут он вспомнил о сплетнях, ходивших по базарам: Шандарат готовился к войне, и не просто к войне, а к походу за море, на Жемчужный Архипелаг, куда отправится целый флот - боевые галеры шаха и реквизированные купеческие суда, что повезут воинов. По-видимому, слухи об этих самых реквизициях уже разлетелись вдоль побережья, и торговые корабли не рисковали заходить в шандаратскую гавань. Ну, а раз нет торговцев, то нет и пиратов, подумал юноша и, зачерпнув новую порцию воды, вылил себе на голову.
   Уже начало темнеть, когда таинственная тварь, с неослабевающим усердием тащившая их плот, приблизилась к побережью. Тут, к югу от города, берега были скалистыми и обрывистыми, но за грядой утесов, как помнилось Конану, лежала равнина, тянувшаяся к Туранскому тракту и дальше за него, на запад. Широкая полоса земли меж дорогой и скалами, где в зелени рощ и садов стояли виллы шандаратской знати, и являлась целью молодого киммерийца. Берег выглядел таким же безлюдным и пустым, как и море; поэтому, не боясь, что его заметят, Конан поднялся во весь рост и начал высматривать бухту, из которой его вчера повезли на казнь. Он помнил приметный каменный столб, торчавший на северном мысу - что-то похожее на полуразрушенный минарет или замковую башню - и вскоре обнаружил его, хотя вечерний полумрак уже окутывал побережье темной полупрозрачной вуалью.
   - Туда! - Он вытянул руку, и Шеймис покорно кивнул. Однако, когда до каменистого пляжа с небольшим деревянным причалом оставалось два полета стрелы, демон повернулся к Конану и негромко произнес:
   - Лучше бы мне отпустить нашего скакуна, хозяин. Эта корова или бык... словом, эта тварь предпочитает глубокие места, а тут, у берега, мелко. Она начинает беспокоиться. Вроде бы...
   Он замолчал, потому что движение плота вдруг замедлилось. Конан, схватив шест, резко махнул рукой.
   - Во имя Крома, отошли своего зверя подальше! Как бы он не собрался нами поужинать!
   Расправив крылья, Шеймис с усилием вытянул руки вперед, будто преодолевая некое невидимое сопротивление; голый череп его покрылся испариной. Губы демона непрерывно шевелились, шепча заклятья, сливавшиеся в неразборчивое бормотанье, челюсть мелко тряслась, мосластые колени ходили ходуном. Внезапно из-под плота вырвалось что-то округлое, большое и блестящее; Конан успел заметить гигантский круглый глаз, воззрившийся на него с беспредельным равнодушием, пару могучих щупалец толщиной с его бедро и странную, похожую на клюв, пасть. Блеснув гладкой кожей в лучах закатного солнца, чудище исчезло в пучине, а киммериец, изо всех сил наваливаясь на шест, принялся грести к берегу.