Мэнсон Майкл. Конан и дар Митры

   В начале и конце широкого и хорошо освещенного прохода дежурили стражи, но у покоев Саракки не стояло никого, хоть дверь и не запиралась вовсе - ни обычным, ни магическим замком. Нужды в том не было: если б незваный гость попробовал проникнуть к нему, дальше лестницы он бы не прошел. Конечно, существовали и более грубые методы, коими можно было нарушить уединение Саракки - например, пробить потолок его подземных чертогов - но такую меру применили бы лишь в случае великой провинности, чтобы доставить не оправдавшего доверие чародея к яме с пауками или в кавалерийские казармы, к жеребцам и их страшным копытам. Саракке же эти ужасы больше не грозили.
   Отворив дверцу, он протиснулся на маленькую площадку, за которой начиналась лестница, ровно двенадцать ступеней, ведущих вниз. По-прежнему пребывая в задумчивости, молодой маг спустился вниз, потом поднялся, ибо за первым лестничным маршем был еще один, точно такой же, однако ведущий наверх. Затем ему пришлось снова спуститься и подняться, и еще раз, и еще; наконец Саракка хлопнул себя ладонью по лбу, коря за рассеянность, и пробормотал нужное заклятье. Без него можно было спускаться и подниматься по этим лесенкам до конца жизни.
   В последний раз пересчитав ступени, он очутился в небольшой и совершенно пустой камере со сводчатым потолком. Отсюда дверь налево вела в его рабочие покои, дверь направо - в личные апартаменты, где он бывал нечасто; вот и сейчас звездочет, почти не раздумывая, направился к левой двери.
   Обширный зал, где придворные маги из поколения в поколение занимались волшбой, казался уютным и прекрасно оборудованным для колдовских занятий. Обычно вид его согревал сердце Саракки, заставляя вспомнить о многих славных именах, об ученых людях, от коих унаследовал он и эти шкафы, полные свитков и книг, и тонкие инструменты, и удивительные редкости, среди которых двухголовый петушок из Бар Калты занял уже достойное место. Но сейчас маг не обратил внимания на свои сокровища; торопливым шагом он проследовал в дальний конец покоя, где на просторном ложе под закрепленными на стене светильниками распростерся нагой мужчина.
   Варвар лежал на спине, уставившись в потолок, точно в той же позе, в которой Саракка оставил его днем, когда уходил к дуону; глаза его были широко раскрыты и мутны, как у снулой рыбы. Звездочет в который раз подивился мощному телосложению этого человека, отметив про себя, что он сравнительно молод; вероятно, они были ровесниками. Рядом на столе, холодно мерцая в свете масляных ламп, лежали два меча - те самые, что выпустили кровь из двенадцати колесничих Рантассы. Саракка разыскал их не без труда, ибо от десятника они успели перекочевать к сотнику, и тот никак не желал расставаться с чудесным оружием. Пришлось даже припугнуть его гневом дуона! Саракке эти клинки были совершенно необходимы - он надеялся, что их вид пробудит у невольника какие-то воспоминания. Но варвар, похоже, и не взглянул на них, оставаясь весь вечер недвижимым, как огромная, отлитая из бронзы статуя.
   Вздохнув, молодой маг подвинул к ложу глубокое кресло, уселся и устремил взгляд на каменное лицо северянина. Как пробудить его память? Кто он? Откуда? Как его имя? С какой целью он пришел в Дамаст? И где был раньше? По крайней мере, Саракка знал, как получить ответ хотя бы на часть этих вопросов.
   Снова вздохнув, он провел ладонью над глазами варвара, и тот покорно опустил веки. Похоже, у него не осталось не только разума, но и воли, подумал маг, сотворив два-три пасса. Больше не понадобилось: исполин уже крепко спал, грудь его мерно вздымалась, могучие руки были бессильно вытянуты вдоль тела.
   Некоторое время Саракка глядел на него, потом, сунув руку за пазуху, извлек два крошечных зеркальца - с одним из них он наведывался к вендийской наложнице дуона. Эти серебристые кругляши позволяли не только отличать правду от вымысла; у них имелись и другие замечательные свойства, совершенно неоценимые, к примеру, для шпионского ведомства Тай Па. Оставив одно из зеркал у трона своего владыки, молодой звездочет мог бы услышать и увидеть в другом все, что происходит в тронном зале - правда, лишь с сотни шагов. На большем расстоянии звуки становились неразборчивыми, картины начинали стремительно мелькать, расплываясь в разноцветные клубы тумана, и никакие заклятья не могли сделать их четкими.
   Тем не менее, волшебные зеркала являлись великим сокровищем, доставшемся Саракке от кого-то из его предшественников, и он использовал их лишь в случае крайней необходимости - например, как с той вендийкой. Сейчас он также намеревался пустить их в ход, собираясь подсмотреть сны северного варвара; ведь если этот человек дремлет наяву, то, быть может, живет во сне? Во всяком случае, такое не исключалось.
   Положив одно маленькое зеркальце на лоб северянина, Саракка прижал второе к виску, откинулся на спинку кресла, смежил веки и привычным усилием вошел в транс. Довольно долгое время он не видел и не слышал ничего; перед ним крутился серый туман, и разум мага тщетно погружался в его мрачное и вязкое безмолвие, пытаясь уловить какие-либо звуки или осмысленные формы. Он плыл в ледяной мгле, ощущая лишь безмерность окружающего пространства, холодное дыхание пустоты, кружение и слабое покачивание, словно под ним колыхалась зыбь странного белесовато-серого океана; она казалась мертвой, как пепел отгоревшего костра. Потом он услыхал звук, резкий и тихий, но отчетливо различимый; казалось, где-то рвали прочное полотно - или клочья тумана со скрежетом расходились в стороны, открывая взгляду некие смутные картины. Саракка, остановив свой мысленный поиск в серой пустоте, присмотрелся.
   Скалы... темные, мрачные, в окружении заваленных снегом корявых сосен... Маленькая фигурка перепрыгивает с камня на камень, крадется по лесу, прижимая к груди самострел - небольшой, подходящий для детских рук... Бревенчатая хижина с дырой в крыше, над которой вздымаются клубы черного дыма... Внутри - тепло; там пылает кузнечный горн, и огромный человек в мехах стучит и стучит молотом по наковальне. Полоса стали вытягивается под ударами, ее кончик становится острым, медленно остывает, темнеет... Резкий пронзительный звук напильника; кузнец стачивает кромку, и темная остроконечная полоса постепенно превращается в клинок...
   Пламя в ночи, рев боевых рожков, толпы людей в косматых шкурах, поднятые мечи, высокие каменные стены, башни, лестницы... Внезапно мелькнуло странное слово - Венариум; оно было высечено в граните огненными рунами. Венариум? Что это значит? Ничего... Руны замерцали и погасли, стены же придвинулись ближе, выросли; потом откуда-то выплыло свирепое бородатое лицо под налобником шлема - и вдруг опрокинулось назад, перечеркнутое алой полосой. Кровь! Огонь! Реки крови... море огня...
   Степь... Тряский бег коня, всадники в белых бурнусах, блеск кривых сабель, блеск крепких волчьих зубов... Звон стали, испуганное ржание лошади, крики... Смуглая женщина, закутанная в покрывало до самых глаз... машет рукой, словно призывает...
   Гигантская башня... Канат, обжигающий руки, медленный бесконечный путь наверх, к резным зубцам парапета... Таинственные залы, пустые коридоры, переходы, сплетающиеся в неведомый лабиринт... Комната с позолоченным куполообразным сводом, со стенами из зеленого камня, с ковром, скрывающим пол... Дым курильниц, мраморное ложе и странное существо на нем - с огромной уродливой головой, с хоботом, вытянутым на два локтя... Слепое... Оно начинает что-то говорить - монотонно, невыразительно; слова текут, падают, словно камни в море...
   Море! Корабль с развернутым парусом, чернокожие гребцы на веслах, девушка с черными пылающими глазами... Почти нагая... Обнаженные груди, смуглое гибкое тело, темные локоны падают на плечи... Ее движения стремительны, как степной ветер, и грациозны, словно у вышедшей на охоту пантеры... Шевелятся алые губы, рождая музыку слов, по-прежнему непонятных, неясных, призрачных...
   Другой корабль, другая команда, другая женщина... Человек, могучий мужчина, в странной позе застывший у мачты... Потом - чудовищный конус вулкана, дымное облако, расплывающееся над ним, серая метель... Пепел, пепел! Жуткий грохот, огненные языки лавы, струи синеватых молний, вылетающих им навстречу неведомо откуда, полупрозрачная голубая завеса, мерцающая над мрачной вершиной... На ней внезапно начинает прорисовываться чье-то гигантское чело - бездонные глаза, сурово сведенные брови, необозримые равнины щек... Оно все приближается и приближается, становится меньше, оставаясь таким же суровым, гневным; брови чуть изломаны, как у хищной птицы в полете, зрачки цвета янтаря вот-вот метнут пламя...
   Скрежет зубов! Саракка услышал эти звуки не выходя из транса, и ощутил, что и его челюсти словно бы сведены судорогой. Стараясь расслабиться, он торопливо досматривал последние картины; перед ним бесконечной чередой вставали фантомы городов, мчались в атаку всадники и колесницы, маячили чудовищные лики монстров, сверкали огонь и сталь, проходили люди - мужчины и женщины, воины и купцы, нищие бродяги и владыки, мореходы, кузнецы, воры... Одни что-то говорили ему, но он не различал слов; другие смотрели молча, словно угрожая или бросая вызов. Миг - и видения начали уходить, растворяться в сером тумане, блекнуть, как пустынные миражи; Саракка с хриплым судорожным вздохом очнулся.
   Огромный варвар спал, запрокинув голову и негромко втягивая воздух полуоткрытым ртом; лицо его было спокойным, и маг понял, что фантомы минувшего больше не тревожат невольника. Он сильно потер ладонями щеки, прогоняя остатки видений, потом аккуратно сложил оба зеркальца в замшевый мешочек и сунул его за пазуху.
   Итак, разум северянина не был пуст! В нем сохранились некие воспоминания о прошлой жизни, пусть неосознанные и мучившие пленника лишь во время сна, но достаточно отчетливые для магического восприятия. Вероятно, он был непростым человеком; скорее всего, как подозревал Саракка, этот гигант являлся одним из тех великих воинов, владевших сказочным искусством боя, что бродят по миру, кочуя из страны в страну в поисках удачи и приключений. И, несомненно, его связывали свои, особые отношения с божеством, как догадался Тай Па! Молодой звездочет попробовал припомнить черты, проступившие на голубой завесе, и вздрогнул. Кто же из богов явил свой лик скитальцу, лежавшему сейчас перед ним в глубоком сне? Нергал? Ариман? Имир? Асура? Нет! То божественное чело было грозным, суровым, но не злым, и светилось аурой истинного Творца; лишь Матраэль, Податель Жизни, мог обладать подобным величием.
   Саракка ощутил внезапный озноб и, поднявшись, начал расхаживать перед ложем, то и дело скашивая глаза на распростертого во сне гиганта. Чего же хотел Лучезарный, передав ему в руки раба своего, дерзнувшего чем-то прогневать божественного господина? Неужели прав старый Тай Па, и речь идет о смягчении кары? Об исцелении, которое способно даровать магическое искусство? Разумеется, временном, ибо даже величайший мудрец не сумеет вернуть человеку отнятое богом... Но и возвращенный на недолгий период разум давал провинившемуся шанс, возможность искупления - чего, по-видимому, желал Матраэль, приберегая этого человека для каких-то свершений в будущем.
   Что ж, да будет исполнена воля Его!
   Молодой маг воздел вверх руки и прошептал молитву. Затем он решительным шагом направился к шеренге массивных шкафов из темного дерева, что стояли у южной стены обширного покоя, и распахнул дверцы, украшенные резным изображением пучка трав. Сам он был не слишком сведущ в лекарском искусстве, но знал достаточно, чтобы распорядиться приготовленным в давние времена предшественниками. Дуонам Дамаста служили знающие чародеи; одни, подобно Саракке, умели провидеть будущее, толкуя небесные знамения, другие являлись великими целителями, постигшими тайны трав и минеральных субстанций, третьи могли сплетать паутину охранных заклинаний, четвертые искусно гадали по внутренностям животных, пятым была дарована власть над бурями и ветрами. Но все и каждый умели если не составлять новые снадобья, то хотя бы с толком пользоваться тем, что хранилось за дверцами с резным пучком трав.
   Там замерли в ожидании сотни сосудов причудливой формы из стекла и фарфора, из золота и серебра, из драгоценных камней с выдолбленной сердцевиной, ибо всякое лекарство, снадобье, яд или целительный бальзам полагалось держать в своем особом вместилище. Страшное зелье, что варилось из корней саниссы и смертоносных выделений гремучих змей, разъедало любой металл и стекло; его жгучее прикосновение выдерживал лишь благородный алмаз. Настойка же из трав, даривших облегчение переполненному желудку, усиливала свое исцеляющее воздействие, простояв несколько лет в серебряном кувшинчике - равно как и бальзам от головной боли. Чудодейственную мазь, заживляющую раны и ожоги, лучше было хранить в фарфоровой банке, а для микстур от кашля, от бессилия и слабости в членах больше подходили бутылочки из стекла. Густое тягучее масло, спасавшее от ломоты в суставах и разогревавшее кожу, также содержалось в стеклянном сосуде, в который были погружены пластинки благовонного сандала - их полагалось прикладывать к больным местам, обматывая полотняной тряпицей. Наконец, в граненых флаконах из рубинов и изумрудов, в крохотных флягах из нефрита, в хрустальных ретортах и полированных шариках из яшмы, блестевших на верхней полке, хранились магические эликсиры и нектары, применявшиеся при разной волшбе - вызывании духов, усмирении ветров, общении с демонами или богами. Саракка еще ни разу не прикасался ни к одному из этих могущественных зелий и не знал, каковы они в деле.
   Сейчас, отодвинув хрустальный цилиндр, в коем плавал в маслянистой жидкости цветок черного лотоса, молодой маг нащупал некий сосуд, стоявший у задней стенки шкафа. Он походил на простую бронзовую флягу размером с половину ладони; поверхность ее позеленела со временем, но пробка из каменного дуба на ощупь казалась столь же твердой, как и металл. Фляга была закупорена с особой тщательностью, и Саракка не торопился вынимать пробку: вначале он потряс сосудик, прислушиваясь к раздавшемуся внутри шуршанию.
   Если верить записям Зитарры-целителя, служившего еще прадеду нынешнего дуона, в бронзовой фляжке хранился порошок минерала арсайя, за великие деньги выписанного некогда из Вендии. Страна сия, как было известно во всем мире, была богата всевозможными чудесными камнями, травами, деревьями и животными, сосредоточенными, в основном, в южной ее части, отделенной от севера большим заливом. Там обитали и люди, хранившие древние знания, мудрецы, не уступавшие стигийским; но, в отличие от чародеев Черного Круга, их не интересовали ни власть, ни могущество, ни богатство - ничего из преходящих земных соблазнов и благ. Жизнь свою они проводили в смирении, довольствуясь немногим и не причиняя зла даже самой мелкой твари; обычно эти отшельники удалялись в горы или непроходимые леса, и там, погруженные в нирвану, обращались мыслью к своим древним богам. Среди них были великие подвижники, чьи души на время могли покидать бренные тела, воспаряя в астрал - что требовало не только истинной святости, но и определенного состояния разума, некоего просветления и предельной концентрации, которые достигались вдыханием паров арсайи. Минерал этот, чрезвычайно редкий и встречавшийся только в Вендии, добывался людьми особой касты, бескорыстными служителями вендийских мудрецов; Саракка не представлял, какими хитростями Зитарре удалось раздобыть хотя бы малую толику.
   Но, как бы то ни было, сейчас фляжка с арсайей была у него в руках самое подходящее средство, чтобы принести облегчение лишенному памяти варвару. Молодой маг еще раз встряхнул ее, а потом не без труда раскупорил, быстро вытянув на полную руку и прикрывая горлышко пальцем. Несмотря на эти предосторожности, пронзительный свежий аромат коснулся его ноздрей, и Саракка с мудрой поспешностью сотворил охранное заклятье - он вполне доверял своей голове, и просветления, помогавшего собраться с мыслями, ему не требовалось.
   Приблизившись к ложу и по-прежнему держа бронзовый сосуд в вытянутой руке, он поднес его к лицу спящего и отставил палец. Несколько мгновений Саракке казалось, что ничего не происходит, но вдруг щеки северянина полыхнули румянцем, дыхание сделалось глубже и сильней; он застонал, заворочался и с губ его слетели осмысленные звуки.
   - Кром! - пробормотал он. - Кром! Что со мной?
   Маг, довольно кивнув, закрыл флягу пробкой. Порошок арсайи, как утверждалось в манускрипте мудрого Зитарры, был весьма летуч и не стоило расходовать его попусту; другого такого зелья ни в Дамасте, ни в Селанде не раздобудешь. Саракка не представлял, сколь действенным окажется его метод лечения - возможно, память возвратится к варвару лишь на один краткий миг, либо он придет в сознание на день или два. В любом случае, стоило поберечь чудодейственный вендийский порошок.
   - Кром! - стонал северянин. - Кром!
   Саракка отодвинул кресло подальше и на всякий случай сотворил еще пару охранных заклинаний. Кто знает, что придет в голову этому исполину в момент пробуждения! Он выглядел таким могучим, что вряд ли с ним справилась бы целая сотня стражей дуона!
   Внезапно варвар открыл глаза. Они были уже не тускло-серыми и бессмысленными, а синими, как небо при закате солнца, и горели странным огнем. Напряглись и расслабились мощные мышцы, дрожь пробежала по телу, шевельнулись пальцы, сошлись в кулак; северянин с хриплым вздохом приподнялся, спустил ноги на пол и сел, опираясь кулаками на край ложа. Теперь глаза его смотрели прямо на Саракку; потом зрачки метнулись, осматривая подземный чертог, и на лице восставшего от сна отразилось недоумение.
   - Кром! - опять произнес он, но на сей раз в полный голос, напомнивший магу рычанье разъяренного льва. - Кром! Где я?
   - В моем доме, - ответил молодой звездочет, стараясь сохранить спокойствие. - В моем доме, чужестранец, и я не желаю тебе зла.
   - В твоем доме? - медленно повторил варвар, озираясь по сторонам. Странный дом! Похож на логово чародея!
   Быстро же он догадался, где находится, подумал Саракка. Несмотря на охранные заклятья, маг чувствовал бы себя уверенней, если б рядом находились воины светлейшего - пусть не сотня, а хотя бы десяток. Потом он вспомнил, что сделал с десятком отличных бойцов этот северянин, и ему стало совсем неуютно.
   - Ты кто? - Синие пылающие глаза уставились на молодого звездочета.
   - Саракка, придворный маг светлейшего дуона Дамаста, - пробормотал тот, стараясь сдержать дрожь в голосе. Сейчас Саракке казалось, что он непредусмотрительно пробудил демона, с которым не в силах совладать.
   Но варвар не двигался с места и никак не проявлял враждебности. Он посмотрел на стол, где льдисто блистали два клинка, глаза его сверкнули, но рука не протянулась к оружию; видно, хозяин колдовского чертога казался ему не опасным.
   - Значит, ты маг дуона, владыки города Ста Зиккуратов, - сказал он, и я нахожусь в твоем подземелье... Под одной из этих ваших ступенчатых пирамид, так?
   Саракка кивнул.
   - Я вижу, тебе случалось бывать в Дамасте, - в тоне его звучал невысказанный вопрос.
   - Да, - варвар вытянул правую руку и уставился в пустую ладонь. Выходит, ты, Саракка, чародей... Какой же? Черный или белый?
   Молодой маг, постепенно обретая уверенность, усмехнулся.
   - Ни черный и ни белый, странник. Я просто служу своему владыке верой и правдой, кормясь от его щедрот.
   Голова варвара качнулась.
   - Вот о таких-то мне и говорил Учитель, - вымолвил он, и слова эти были для Саракки непонятны. - Еще не черный, но уже не белый... Серый, должно быть? - Взгляд его снова метнулся к лицу молодого звездочета. - И что же, ты меня пленил? По приказу своего дуона?
   - Нет. Тебя подобрали в беспамятстве у северной окраины Дамаста и доставили ко мне, - Саракка решил пока не говорить, куда на самом деле отвезли пришельца и что он натворил - там, на этой самой северной окраине. - Я дал тебе некий эликсир, - маг снова улыбнулся в доказательство своих дружеских намерений, - и ты пришел в себя. Теперь мы можем побеседовать.
   - Выходит, ты меня вылечил? Что ж, благодарю, - процедил варвар с явным недоверием. - Но все это выглядит странно... очень странно... Я не ранен... - Его огромные ладони скользнули по выпуклым мышцам груди и живота, спустились на бедра и застыли на коленях. - Да, не ранен... а был бы ранен, так справился бы и с этой бедой... С чего бы мне падать в беспамятстве, а? Как ты полагаешь, чародей? - Его пронзительные синие глаза с подозрением уставились на Саракку.
   - Вот об этом я бы и хотел услышать, - вымолвил звездочет. - Такого воина, как ты, не собьешь с ног одним ударом... разве что удар сей нанесла не человеческая рука!
   - Не человеческая рука? О чем ты говоришь? - В глазах варвара отразилось недоумение, потом губы его внезапно дрогнули, и он прошептал: Великий Митра! Что же случилось?
   Саракка невольно откинулся в кресле, когда северянин сделал стремительный и непонятный жест: ладони его взлетели к груди, пальцы чуть скрючились, словно он пытался удержать в них невидимую сферу, взгляд застыл, направленный куда-то в пространство, лицо окаменело. Это длилось лишь краткий миг, но Саракка успел подумать, что наблюдает некий странный обряд либо неведомое ему чародейство; затем чужеземец резко выдохнул воздух и в отчаянии ударил себя кулаком по лбу.
   - Сила!.. - простонал он. - Сила покинула меня! И я все вспомнил! Вспомнил, испепели Кром мою печень и сердце!
   Кабачок стоял на опушке пальмовой рощи, в сотне шагов от въезда в город, пробитого в нижнем этаже пятиярусного зиккурата. Конан добрался сюда по северному тракту, начинавшемуся у небольшой крепостцы, что стерегла гирканскую степь; он отшагал ночь, день и снова ночь, не чувствуя усталости, иногда переходя на бег, обгоняя встречавшиеся по дороге крестьянские повозки. Сила играла в нем, ее живительные потоки струились сверху, с небес, и от теплой плодородной почвы, от деревьев и трав; он ловил эти всплески астральной энергии, заботливо распределяя по всему телу - так, чтобы каждый мускул, каждая жилка насытились, напились вдосталь. Он не ощущал ни голода, ни усталости - ни сейчас, ни в минувшие дни, на всем долгом пути от пещеры Учителя до рубежей Дамаста.
   Но все же человек должен есть и пить, а потому, принюхавшись к аппетитным запахам вина и жареного мяса, Конан свернул с дороги. Кабачок ему понравился. Под навесом, с трех сторон увитым виноградными лозами с большими - в ладонь - листьями, находился десяток гладко оструганных столов из светлого дерева; при них - массивные широкие лавки с плоскими кожаными подушками. С четвертой стороны на козлах лежала длинная доска, уставленная расписными кувшинами и кружками из обожженной глины. За ней виднелись торцы нескольких бочек с медными кранами и очаг, на котором в сковородках и кастрюлях что-то шипело и скворчало, испуская соблазнительные ароматы. У очага суетился повар в белой набедренной повязке; сам же хозяин заведения, толстяк с перевитой ленточками бородой, разливал рдеюще-красный напиток. Ему помогала черноглазая стройная девица в коротеньком хитончике, торопливо разносившая кувшины по столам; талия у нее была стройной, пышные груди - соблазнительными, а ноги - длинными и округлыми. Взглянув на нее, Конан подумал, что стоит и заночевать в таком приятном месте. Наверняка он мог найти здесь не только мясо и вино, но все прочие утехи, коих был лишен много дней, во время сурового послушничества у наставника.
   Половина столов была занята - там гуляли солдаты. Судя по всему, непростые - колесничие, отборные воины местного владыки; их боевые повозки, сверкавшие бронзой, стояли на обочине дороги, а выпряженные кони паслись в рощице. Конан, не желая слушать их галдеж и грохот то и дело сдвигаемых кружек, выбрал место подальше, швырнул под лавку свой дорожный мешок и сел. Покопавшись в кошеле, он выудил пару серебряных монет и начал небрежно подбрасывать их в ладони, с почти детской радостью ощущая, как струившаяся от пальцев ниточка Силы крутит и вертит в воздухе блестящие диски.
   Черноглазая служанка, оттащив на столы колесничих последний кувшин, подошла к нему. Конан усмехнулся; пунцовые губки девушки дрогнули в ответной улыбке. Определенно, она была очень недурна!
   - Что желает чужеземец?
   Он осмотрел ее с ног до головы, и черноглазка зарделась.
   - Вина, моя красавица, и мяса! Много вина и много мяса!
   - Больше ничего?
   - Ну почему же? И все остальное, что ты можешь предложить!
   Конан метнул ей монеты, и девушка ловко поймала их.
   - Все остальное стоит дороже мяса и вина, - ее улыбка сделалась лукавой. - Хотя с таким богатырем, как ты, опасно спорить и торговаться.
   - Я не торгуюсь с женщинами. - Рука Конана снова прогулялась в кошель, и теперь на его ладони сверкала горстка золота.
   - О! - Черные миндалевидные глаза девушки округлились. - Почтенный чужеземец богат!
   - И щедр!
   - И хорош собой!
   - И ласков!
   - И хвастлив... немного!
   Они одновременно расхохотались, увлеченные этой игрой, и девушка убежала, сверкая округлыми бедрами. Конан поглядел ей вслед и решил непременно остаться ночевать. Может, она и не была красавицей, повергающей ниц единым взглядом, ну так что ж? Много дней он не касался женского тела - и то, что сейчас посылал случай, его вполне устраивало.