Мэнсон Майкл. Конан и дар Митры

   - В храм Митры, сын мой, к Его священному алтарю. Там тебя ждет исцеление, либо... - наставник запнулся, - либо Владыка Света возвестит, как ты должен его заслужить. Или то, или другое, Секира! Иди в храм и молись, чтобы бог отвел от тебя свою карающую руку!
   Киммериец облегченно вздохнул.
   - Ну, это нетрудно сделать, Учитель. В Дамасте есть большое святилище Митры... правда, там называют его Матраэлем, ну так что ж? Есть храмы Светозарного в Селанде и в Аграпуре, а самые великие и знаменитые - в Аквилонии и Немедии, где Митру чтят и простолюдины, и воины, и знать. Путь туда в самом деле далек, но не слишком опасен, наставник.
   Старец отрицательно покачал головой.
   - Нет, Секира, когда я говорил о храме Подателя Жизни, я не имел в виду жалкие строения, возведенные людьми, и каменные алтари, у которых справляют службу жрецы Дамаста или Аквилонии. Есть лишь один истинный храм Митры, и в него ты и отправишься! - Учитель помолчал, затем брови его задумчиво сдвинулись, а отрывистый клекочущий голос словно бы сделался мягче. - В давние времена, сын мой - такие далекие от нас, что прошедшее время не исчислить людской мерой - мир принадлежал гигантам, Первосотворенным детям Митры, любимцам его сердца... Они-то и воздвигли святилище великому своему Отцу, храм, достойный Его могущества и силы! Алтарь, что высится в нем, сияет ослепительным светом, колонны уходят вверх на тысячи локтей, камни, из коих сложены стены, больше гор, двери подобны пропасти, а крыша - куполу небес! Туда ты пойдешь, Секира, к этому сверкающему алтарю, и преклонишь перед ним колени! Омм-аэль!
   Конан мял в руках лепешку, не решаясь отправить ее в рот, что нарушило бы торжественность момента. Он покосился на Рину - глаза девушки блестели одушевлением, губы едва заметно двигались, шепча молитву. Она походила сейчас на светлого гения воздушных пространств, летящего впереди солнечной колесницы Митры.
   - Хорошо, я пойду в это святое место и буду просить об искуплении, произнес наконец киммериец. - Но где оно? Где этот истинный храм Пресветлого, где сверкающий алтарь, где колонны и стены, подобные горам? На севере или на юге, на западе или на востоке? В каких странах, в каких землях?
   - Ты не найдешь его, Секира, ни в ледяных краях, ни в южных лесах и пустынях, ни на восходе, ни на закате солнца. Ныне храм древних гигантов уже не высится на поверхности земли, а погружен в ее глубины - как и сами Первосотворенные.
   - Они держат мир... - прошептала Рина, не сводя очарованного взгляда с Учителя.
   - Да, дочь моя, они держат мир, навеки слившись с земной твердью, и плоть их, некогда теплая и живая, стала прочнее камня, крепче железа! И там, у их коленей, в глубине, - Учитель направил палец вниз, - находится истинный храм Митры и Его сияющий алтарь. Там, скрытый от глаз людских, он и будет пребывать до самого конца, когда мир дрогнет на плечах гигантов и боги соберутся на великий совет, чтобы решить его судьбу.
   - Камни больше гор... крыша, словно купол небес... - мечтательно произнесла Рина. - Хотелось бы мне посмотреть на это, Учитель!
   Старец усмехнулся.
   - Все в руке бога... Может быть, и посмотришь!
   - А тебе, тебе самому доводилось там бывать? - зрачки Рины сверкали подобно дымчатым топазам.
   - Нет, я не был в храме, но видел его... не спрашивай, как и когда, ибо такие вещи трудно объяснить словами! - Руки наставника взлетели вверх, словно отметая все вопросы. - Я видел святилище, но не дорогу к нему, хотя знаю ее начало... начало пути ведомо любому из моих учеников - каждому, и вам тоже. - Янтарные глаза старца устремились на Конана, а губы дрогнули в легкой усмешке. - Каждому, Секира, - повторил он, повелительно кивнув. Ну, что скажешь?
   Киммериец в недоумении пожал могучими плечами.
   - Кром! Если ты и говорил мне об этом, наставник, то я не помню. Или вендийское зелье...
   - Вендийское зелье здесь не при чем, - прервал его старец. - Я не говорил тебе, и ты, конечно, не можешь вспомнить того, что не было сказано... но можешь догадаться! Как ты думаешь, почему я живу именно тут, на склоне древнего вулкана, чьи огни давно погасли, а раскаленное жерло превратилось в огромный каменный колодец?
   - А! Значит, дорога в земные глубины...
   - ...начинается в кратере! - с торжеством закончила Рина.
   Учитель кивнул.
   - Да, так. И ты, Секира, спустишься вниз, в подземный мир, разыщешь храм Первосотворенных и в нем замолишь свой грех! Это испытание посылает тебе Митра.
   - Спасибо, отец мой! Я принимаю его, - произнес Конан после недолгого раздумья. Впрочем, что еще он мог сказать? Он чувствовал себя букашкой в длани бога.
   Рина в задумчивости водила пальцем по краю глиняной чаши, размазывая прозрачные березовые слезы; казалось, в ее головке зрел некий план. Потом она спрятала ладошки, зажав их между колен, и спросила:
   - Скажи, Учитель, спустившись по жерлу, можно добраться до самого храма?
   - Нет. Я же сказал, этот колодец - только начало дороги. Там, на дне кратера, с восточной стороны, есть подземные ходы, что ведут еще глубже, в нижний мир. Опасный путь! - Глаза наставника на миг померкли. - Да, опасный... В этих пещерах обитает неприятная тварь... И если она доберется до твоей души, Секира, то сам Митра тебе не поможет!
   - У меня есть меч, - заметил Конан, вновь принимаясь за лепешки и мед. - Два меча!
   - Не только, - Учитель повернулся к стене, завешанной оружием. - Ты возьмешь арбалет - вот этот, с бронзовой оковкой... запас стрел... кинжал... веревку с крюком... мешок... словом, все, что найдется в наших кладовых! Я не знаю, что ждет тебя в нижнем мире, но могу повторить одно: путешествие будет долгим и опасным.
   - Долгим и опасным... - эхом отозвалась Рина. - Тогда почему бы, кроме арбалета, веревок и стрел, не взять с собой надежного спутника?
   Конан вздрогнул и подозрительно уставился на девушку. Конечно, она говорила о себе - не про Учителя же в конце концов! Отправиться вместе с ней в это странствие? Такая идея даже не приходила ему в голову. Он хорошо относился к Рине; она заботилась о нем и развлекала его, она была красива и сильна - и не просто сильна! Она владела Силой Митры, драгоценным даром, который он потерял... А это означало многое - выносливость и неуязвимость, умение переносить холод и жару, голод и жажду, наблюдать за движением астральных потоков, предвидеть опасность... Воистину, о такой спутнице стоило призадуматься всерьез!
   Однако он все-таки хотел идти один. Он отправлялся не за золотом и сокровищами, он искал не опасных приключений, а собственную душу, свой разум, взятый богом в залог. То было личным делом, где никто не мог посредничать между ним и Митрой, никто не мог стать свидетелем униженных молитв, которые придется вознести в подземном храме. Существовало и еще одно обстоятельство - арсайя, вендийское зелье, которое он предпочитал вдыхать в одиночестве.
   Киммериец поднял голову, и синие его глаза встретились с серыми очами Рины. Он качнул головой.
   - Ты очень добра, малышка, но я пойду один. Это мое дело. Понимаешь? Мое!
   Щеки девушки вспыхнули - не то от гнева, не то от смущения; однако взгляд она не опустила.
   - Я пригожусь тебе, Конан! Пригожусь! Ты знаешь, что я не стану обузой! И потом, в храме Митры, я могу услышать повеление Пресветлого быстрее тебя! Не забудь - ведь со мной частица его могущества! - Рина вытянула вперед руки с раскрытыми ладонями, ее розовые длинные пальцы зашевелились, затрепетали, словно вбирая в себя потоки астральной эманации.
   Усмехнувшись, Конан взглянул на Учителя.
   - Почему женщины так любят спорить, наставник? И в Киммерии, и в Стигии, и в Аргосе - где бы я ни побывал? Везде одно и то же - споры, споры!
   - Потому что они, в отличие от мужчин, не могут смириться с неизбежным. В том, Секира, их сила и слабость... - Старик ответил улыбкой на улыбку, потом, кивнув девушке, приказал: - Иди, дочь моя! Теперь нам надо поговорить наедине. Прогуляйся в саду, побудь у яблонь... они вернут тебе спокойствие.
   Когда Рина вышла, Учитель надолго погрузился в молчание. Солнечные лучи, струившиеся из широкого проема в пещерном своде, падали на лицо старика, бесстрастное и спокойное, окутывали его нагой торс золотистым ореолом. Казалось, это мягкое сияние исходит от смугловатой, по-юношески гладкой кожи наставника, от высокого лба с чуть запавшими висками, от янтарных зрачков - расширившихся, огромных, неподвижных. Глядя на него, Конан почувствовал внезапное смятение; в чертах Учителя проступало сейчас нечто такое, что киммериец в сотый раз подумал - да человек ли это?! И в сотый раз ему стало ясно, что истины не ведает никто - кроме пресветлого Митры.
   Для него же наставник оставался непостижимым; Конану было бы гораздо проще сказать, кем он наверняка не является, чем уяснить его истинную природу. Ни бог, ни демон, ни дух, ни пришелец с Серых Равнин, оживленный волей Владыки Света... Все же человек? Возможно... Но человек особый, отличавшийся от остального людского племени, как дуб отличен от травы, снежная вершина - от придорожного камня... Что же было средоточием и квинтэссенцией его неповторимой сущности? Знание и мудрость? Могущество и сила? Поразительное долголетие? Провидение грядущего? Пожалуй, все это и еще многое другое, решил Конан, всматриваясь в чеканные черты Учителя, в его глаза, сиявшие подобно двум крохотным солнечным дискам.
   Лицо старца неожиданно дрогнуло и ожило. Густые темные брови сошлись у переносицы, потом поднялись к вискам - точно хищная птица взмахнула крыльями; скулы и подбородок выступили резче, ноздри затрепетали, в уголках рта пролегли тонкие морщинки. Учитель протянул руку, и его крепкие пальцы впились в плечо Конана.
   - Хочешь ли ты знать, Секира, почему я принял тебя? Почему не изгнал клятвопреступника обратно в пустыню? Почему помогаю тебе, нарушившему обет, - чего не случалось на моей памяти ни разу?
   Киммериец опустил голову.
   - Ты добр, Учитель... - в смущении пробормотал он.
   - Нет! Я не добр и не зол; я, как и мой господин, всего лишь хранитель Великого Равновесия. Омм-аэль! Он, - старик поднял взгляд к потолку, - видит дальше меня, прозревая грядущее; Он взвешивает черное и светлое в людских душах, Он решает, каким испытаниям подвергнуть избранных, чтобы они совершили то, что должно быть совершено. И ты, сын мой, в свои сроки свершишь великое, свершишь все предначертания судьбы... Так сказал Митра, и ради этого я помогаю тебе!
   В горле Конана вдруг пересохло, огромные кулаки сжались и, разлепив непослушные губы, он прошептал:
   - Я не понимаю твоих речей, Учитель... Кром! Ты говоришь о грядущем... о судьбе... о великих деяниях... Значит ли это, что и сам я стану великим? Стану королем, властителем, какого еще не видел мир? Сокрушу зло и тьму, получив в награду славу и могущество?
   - Хватит! - Наставник властно стиснул плечо Конана. - Хватит! Я сказал, ты - слышал... Остальное - твои домыслы, твои мечты! Человек не должен знать грядущего; это делает его слишком самоуверенным. - Учитель поднялся и шагнул к стене, завешанной оружием. - Итак, через день-другой ты отправишься в путь, Секира. Ты возьмешь этот арбалет, стрелы, кинжал, девушку...
   - Девушку? - Конан был поражен - не меньше, чем недавним пророчеством старца. - Ты сказал - девушку, отец мой?
   - Да! Не возражай - такова воля Митры! Нижний мир - опасный мир, и Пресветлый пожелал дать тебе спутницу, владеющую Силой. Добрый знак! Возможно, Он намерен простить тебя; возможно, желает ее испытать... среди Учеников женщины встречаются редко... - Наставник в задумчивости покачал головой. - Ну, как бы то ни было, вы отправляетесь вместе.
   - Похоже, она догадывалась об этом, - пробормотал Конан.
   - Может быть. У нее редкостный дар... Митра был щедр к этой девушке.
   Они проверили арбалет - лучшего Конан не держал в руках; затем направились к проходу, что вел в кладовую с воинским снаряжением. На пороге киммериец остановился, подняв повыше масляную лампу и осматривая обширный каземат, загроможденный связками копий и стрел, а также полками, на которых в строгом порядке покоились мечи, боевые молоты, топоры и иное, более экзотическое и непривычное оружие. На вбитых в стену крюках висела одежда, мешки, фляги и бурдюки, дальний угол был завален бухтами канатов, свернутыми веревочными лестницами, досками и еще каким-то добром. Учитель двинулся прямо туда - выбирать подходящую веревку с крюком.
   - Отец мой, - негромко произнес Конан, все еще не сходя с места, могу ли я спросить тебя кое о чем?
   - Если ты интересуешься своим будущим, то нет.
   Киммериец покачал головой.
   - Пусть будущее останется в руках богов; ты сказал достаточно, и большего я не хочу знать. Объясни мне иное, Учитель. Ты говорил о давних временах, когда мир принадлежал Первосотворенным, любимцам Митры. Гигантам, почитавшим своего великого Отца - так ты сказал! Они воздвигли Ему достойное святилище; они поставили в нем сверкающий алтарь, вознесли свод, подобный небесному куполу, вытесали колонны в тысячи локтей высоты... А Властитель Света погрузил их в земные глубины, взвалив на плечи непомерную тяжесть, и плоть их, живая и теплая, обратилась в камень! Разве это справедливо? Разве так поступают со своими любимыми детьми?
   Пристально и долго Учитель смотрел на Конана, чему-то улыбаясь и поглаживая пальцами правую бровь; потом лицо его стало задумчивым и чуть грустным.
   - Подумай, Секира, - промолвил он, - держать мир на своих плечах нелегкая работа, верно? И самая важная, я полагаю? Ты согласен со мной?
   Конан кивнул; работа действительно была нелегкой и важной.
   - Кому же пресветлый мог назначить такой труд? - Брови Учителя приподнялись вверх. - Только своим любимым детям, коим он доверял и доверяет - и в прошлые века, и в нынешние, и в грядущие... Тяжкая участь, готов согласиться с тобой! Но разве у людей иначе? Тем, кого мы любим и кто любит нас, нередко достается самый горький кусок, не так ли?
   - Но почему, наставник?
   - Разве это непонятно, Секира? Такова суть любви! Тот, кто любит, поймет и простит, сын мой, поймет и простит... - Наклонившись, старец поднял моток тонкого прочного каната. - Ну, а теперь погляди-ка сюда. Что ты скажешь об этой веревке?
   22. ПАСТЬ ВУЛКАНА
   Они вышли в путь на рассвете, когда верхний краешек солнечного диска только-только показался над равниной. Учитель их не провожал; похоже, его вообще не было ни в пещере, ни на верхней площадке у тренировочной арены. Вероятно, он еще до утренней зари спустился в сад, к своим любимым яблоням и дубам, чтобы почерпнуть у них Силу и успокоить дух. Да и кто нуждался в этих проводах? Вчера и позавчера все было сказано; Конан же хорошо помнил, что наставник не повторяет своих слов дважды.
   Вслед за Риной он поднялся на верхнюю террасу. Девушка легко шагала по гладким ступеням, раскачивая в руке дротик; кроме этого оружия у нее были только кинжал, сумка на поясе да небольшой мешок за плечами. Конан снарядился в путь гораздо основательнее: два меча, нож, арбалет и колчан, полный стрел. Кроме припасов, в его мешке нашлось место веревке с железным крюком, меху с водой и прочим дорожным мелочам.
   Миновав приспособления из бревен, досок и канатов, обогнув ямы и дорожку с вкопанными торчком поленьями, они зашагали вверх по склону. Тут обнаружилась тропа - узкая, но вполне подходящая для человека, привыкшего с детства лазать по скалам; Конан шел вперед, почти не глядя под ноги, инстинктивно сохраняя равновесие на опасных участках. Дыхание киммерийца было ровным, тело - послушным и гибким; тем не менее, он с тревогой поглядывал на солнечный диск, медленно поднимавшийся над горизонтом, словно хотел поторопить восходящее светило.
   Вскоре ему показалась, что тропинка, по которой они двигаются, выглядит довольно странной. Похоже, к ней не прикасались человеческие руки, ибо Конан нигде не мог заметить следов кирки или зубила; камень под ногами был гладким, как бы оплавленным, а изгибы уходившей вверх тропы напоминали плавное течение водного потока. Приглядевшись, он понял, что шагает по длинному и узкому языку пепельно-серой лавы, излившейся некогда из кратера и проложившей путь до самой обители наставника. Вряд ли это было случайным; скорее всего, устланная застывшей лавой дорога возникла по воле Митры, желавшего облегчить подъем к жерлу вулкана. Но кому и зачем? Означала ли эта тропа, что Учителю нужно время от времени подниматься наверх, к темным базальтовым скалам, что обрамляли края кратера?
   Солнечный диск наполовину поднялся над барханами, и Конан, оставив досужие мысли, сунул руку за пояс - туда, где хранилась драгоценная фляга с арсайей. Пробка из каменного дуба была забита глубоко, но сильные пальцы без труда справились с ней; он вдохнул острый и свежий запах, потом быстро закупорил бронзовый сосудик. Хорошо, что Рина не обернулась, мелькнуло в голове; ясные глаза девушки вновь напомнили бы ему, что в этой жалкой фляжке хранится его душа. Его память и разум! Он оставался человеком лишь потому, что дважды в день, на утренней и вечерней заре, нюхал снадобье дамастинского мага, и об этом не стоило забывать.
   Но виновна ли в том его спутница? Нет, разумеется, нет, - подумал Конан, мрачно покачивая головой. Любой, кто оказался бы сейчас рядом, был бы ему неприятен; любое человеческое лицо заставило бы поразмыслить о той хрупкой грани, что отделяла его самого от состояния бессловесной и беспомощной твари. Пока что он сохранял рассудок - благодаря арсайе; но что произойдет, если чудодейственное зелье кончится, а он так и не доберется до храма Первосотворенных? Киммериец почувствовал, как по спине бежит холодок, и нахмурил брови; ему не хотелось задумываться об этом.
   Спрятав флягу за широкий поясной ремень, он бросил взгляд вниз, на желто-серое море песка, протянувшееся от горизонта до горизонта. Пустыня простиралась на юг, на запад и восток, и с высоты действительно походила на застывшую океанскую поверхность; барханы казались мелкой рябью, крошечными волнами, что катятся друг за другом к подножию вулкана, к темному и угрюмому берегу, возвышавшемуся над бесплодной равниной. Лишь зеленая полоска, сад Учителя, оживляла этот мрачный пейзаж, озаренный первыми солнечными лучами, но и светило, ласковое и благодатное в других местах, не скрашивало его. Тут, в просторе блеклых небес, нависавших над пустыней, солнце выглядело точно пасть огнедышащего дракона, поливавшего камни и пески пламенным дождем; оно сжигало любую жизнь - кроме зеленого оазиса на склоне вулкана, за которым присматривал сам Митра.
   Пески, барханы, да базальтовая стена вулканического конуса, скрывавшая северные горы... Не считая неба и солнца, это было все, что мог разглядеть Конан; сейчас он чувствовал себя крохотной мошкой, ничтожным муравьем, ползущим по чреву каменного исполина, застывшего в тысячелетнем сне. Этот камень, и песок, и небеса оставались мертвыми для него; он не мог ощутить, как прежде, потоков и струй живительной Силы, исходивших сверху и снизу, со всех сторон - той астральной эманации, что дарила Ученикам уверенность, неутомимость и почти божественную мощь.
   Рина, несомненно, впитывала эту ауру всем телом, купалась в ней, смаковала, как волшебное вино... На миг острое чувство потери пронзило Конана, и он стиснул зубы, сдерживая стон. Если бы не Учитель, ему и в голову бы не пришло взять с собой эту девушку! Слишком о многом она напоминала - о многом утерянном безвозвратно, о несбывшихся надеждах, о мечтах, которым не суждено осуществиться... Она сохранила и свою душу, и дар Митры; у него же бог забрал и то, и другое.
   Будто прочитав его мысли, Рина замедлила шаги, поравнявшись с киммерийцем. Хотя тропа не стала шире, они шли теперь рядом; Конан - у полого уходившего вверх склона, девушка - со стороны обрыва, словно предохраняя спутника от падения в пропасть. Она двигалась по самому краю тропинки легко и грациозно, подобно танцовщице на канате; маленькие ноги в кожаных сапожках ступали с уверенностью прирожденного жителя гор. Конан, однако, знал правду: Рина выросла у моря, и скалы, горные вершины и обледеневшие хребты были для нее чужим и незнакомым миром. Тем не менее, она могла бы обогнать его и в горах, и в степи, и в лесу - она владела Силой, а он... он даже не был человеком!
   Пальцы девушки коснулись его руки.
   - Ты выглядишь печальным, Конан... Почему?
   Он неопределенно повел плечами.
   - Не вижу поводов для радости, Рина.
   - Для радости - возможно... Но ты должен сохранять спокойствие и не терять надежды. Так сказал Учитель.
   - Только это меня и утешает... - губы Конана скривились в невеселой усмешке.
   - Мы доберемся до храма Пресветлого, - продолжала девушка, - и Он назначит тебе испытание. Я уверена, ты выдержишь его! Выдержишь, и вернешь все, что потерял! Ты ведь такой сильный и смелый... Может, возвратится даже то, чему ты обучился у наставника, как и дарованное самим Митрой.
   - Ты добрая девушка, Рина, но не стоит меня утешать. Боги не возвращают отобранных даров... а если б и возвращали, я не согласился бы вновь принять их.
   - Но почему? - Серые глаза смотрели серьезно, светлые пушистые брови сошлись в линию. - Почему, Конан? Разве тебе не нужна Сила, которой бог готов поделиться с тобой?
   - Теперь - нет, - он вздохнул и вытянул вперед руку с раскрытой ладонью. - Знаешь, когда я в первый раз шел к Учителю, я мечтал о Силе, мечтал исторгать молнии, испепелять врагов... надеялся овладеть могуществом, достойным короля... Но Митра, девочка, ничего не дает даром, а мне дорога свобода! Его сила - не моя сила, у него свои цели, у меня свои! И больше я не хочу божественных даров; пусть возвратится хотя бы то, что принадлежит мне по праву рождения.
   - Но все, что ты имел и имеешь, тоже дар Митры, - мягко сказала Рина. - Недаром Его зовут Подателем Жизни...
   - Не уверен! - Конан рубанул воздух ладонью. - Мне дали жизнь отец и мать... может, наш киммерийский Кром тоже приложил руку... что до Митры, то я узнал о нем много позже, когда отправился странствовать по южным землям. Долгое время нам не было дела друг до друга - ни ему до меня, ни мне до него. Потом мы заключили сделку, и я не выполнил ее условий... Что ж, я виноват и готов молить о прощении! И больше не будем от этом.
   Рина кивнула, и некоторое время они шли молча, посматривая то на иззубренную вершину вулкана, то на далекие пески пустыни, наливавшиеся под солнцем цветом расплавленного золота. Потом Конан перевел взгляд на девушку и произнес:
   - Я вижу, ты не взяла с собой меч, только копье и нож. Разве наставник не обучил тебя владению клинком?
   Она тряхнула гривой каштановых волос.
   - Обучил! Но меч - не женское дело; у меня есть кое-что получше.
   Раскрыв висевшую на поясе сумку, Рина вытащила небольшой диск с остро заточенными краями - такие Конан видел в арсенале Учителя; в ее изящных тонких пальцах стальная пластинка выглядела совсем не страшной, похожей на блестящую игрушку, но киммериец знал смертоносную силу этого оружия. Его использовали наемные убийцы на востоке, в Кхитае и Кусане; подобный диск, посланный рукой мастера, мог рассечь и кольчугу, и рыцарский доспех. Киммериец довольно хмыкнул, не сомневаясь, что после уроков наставника Рина владеет этой штукой получше кхитайских убийц.
   - Дротик, нож и метательный диск, - произнес он, искоса поглядывая на девушку. - И ты, насколько я помню, жила у моря, так? Видно, привыкла бить рыбу острогой?
   - В детстве, когда рыбачила с отцом и братьями. Потом, когда я выросла, то стала ныряльщицей, как все женщины в нашем роду.
   - Ныряльщицей? - Конан с удивлением посмотрел на нее; такие подробности не были ему известны. - Что же ты доставала с морского дна?
   - Все, что угодно... губки, кораллы, вещи с затонувших кораблей... но в основном - раковины, жемчужные раковины. Их много в наших краях.
   - В водах Вилайета?
   - Да. На Жемчужном Архипелаге.
   Киммериец кивнул. Ему доводилось слышать об этих островах, лежавших напротив Шандарата, самого северного из туранских портовых городов, но на самом архипелаге он не бывал. Поговаривали, что князь, его владыка, был человеком алчным и жестоким; подданным его приходилось несладко. Может, потому Рина и сбежала из родных мест...
   Он спросил ее об этом, и девушка, улыбнувшись, покачала головкой.
   - Нет, Конан, нет... сама бы я не ушла... Что нам до князя? Он высоко... С нами же имели дело сборщики налогов, и мы платили, что полагается - и рыбой, и жемчугом. Конечно, нелегкая жизнь, но к ней привыкаешь... потом, я же была не одна - отец, мать, сестры и братья... снова покачав головой, она решительно повторила: - Нет, сама бы я не ушла!
   - Что же случилось?
   - Меня изгнали... свои же... те, кто жил в поселке... - Голос Рины дрогнул. - Знаешь, это куда страшней княжеского гнева! Люди, к которым я привыкла с детских лет... соседи... они всегда были добры ко мне... а потом потребовали, чтобы я убиралась! Грозили сжечь наш дом, перебить семью...
   Конан, заметив, что она с трудом выталкивает слова, протянул руку и погладил мягкие пышные волосы девушки. Похоже, и у нее жизнь была нелегкой!
   - Значит, тебя изгнали, малышка... Но почему? Ты добра и красива... и наверняка была самой лучшей из ныряльщиц на Жемчужных островах!
   - Я была ведьмой! - Теперь Рина улыбалась сквозь слезы. - Ведьмой, понимаешь? Дар Митры рос и рос во мне, а потом вдруг пробудился... и никто не мог сказать, благой ли бог послал его или злобный демон... Да и я сама не знала...
   - Что же с тобой сделали?
   - Продали толстопузому купцу из Хаббы. Я ныряла за раковинами для него... ныряла, пока кожа не сделалась синей... но ему хотелось получить от меня не только жемчуг...