Мэнсон Майкл. Конан и дар Митры

   - Но пока я не вижу никакого святилища, а оно должно быть огромным! киммериец, осматривая простиравшуюся внизу каменистую равнину, завертел головой. - И этот огненный поток... На каком берегу нам лучше приземлиться? Если мы ошибемся, то перебраться потом через реку лавы будет нелегко!
   - Мы коснемся земли там, где нужно, - с уверенностью заявила Рина. А если ты хочешь увидеть храм... Вот, смотри! - Она внезапно вытянула руку, и Конан, обратив туда взгляд, прижмурил веки. На горизонте, в стороне от огненной реки, разгоралось ослепительное пламя. Он видел только его и ничего больше - ни беломраморных стен, ни колонн в тысячи локтей высоты, ни свода, подобного куполу небес; одно лишь сверкающее радужное зарево, струившееся и колыхавшееся, словно северное сияние. Но было оно в десятки раз ярче.
   Киммериец судорожно вздохнул. Все правильно; разумеется, световая завеса скрывает храм, посвященный солнечному богу! Или то горит неугасимым огнем его священный алтарь? Что ж, скоро он все узнает...
   Легкий ветер относил цветок в сторону от лавовой реки, от опаляющего жара расплавленного камня, от духоты сернистых испарений. Земля приближалась; огромный карминово-красный шар с каймой треугольных алых лепестков парил над ней подобно восходящему солнцу. Огненный поток остался где-то за спинами путников, справа исполинским белым утесом высилась застывшая в каменном сне фигура Первосотворенного, необозримая и величественная, как самый большой из горных пиков верхнего мира; впереди сиял храм. Взгляд Конана обратился налево. Там бескрайнее пространство уходило в пепельную мутноватую мглу, при виде которой киммерийца пробрала холодная дрожь; каким-то шестым чувством он понял, что разглядывает нечто недоступное для смертных - во всяком случае, до тех пор, пока они живы. Серые Равнины, царство мертвых! Может быть, не сами Равнины, но их преддверие... Содрогнувшись, он отвернулся и больше не смотрел в ту сторону.
   Цветок коснулся земли, и Рина, проскользнув меж стеблями, сошла на каменистое поле, засыпанное щебнем и остроконечными обломками. Конан освободил груз, потом вылез сам, торопливо пристегивая портупею с мечами. Арбалет он бросил - стрел не осталось ни одной. Вероятно, не стоило искать на этой равнине трупы серых чудищ, чтобы извлечь из них стрелы и метательные диски, ибо убитые твари, скорее всего, свалились прямиком в лавовый поток. Теперь у путников оставались только два меча, дротик, кинжал Рины да засапожный нож Конана.
   Взвалив на плечи отощавшие мешки, они в молчании направились к сияющему мареву, что искрилось и трепетало на горизонте. Почва была по-прежнему сухой и скудной, и киммериец, ковырнув ее носком сапога, заметил:
   - Земля словно в проклятом Ариме... Плохое место!
   Рина пожала плечами.
   - Не хуже любого другого, милый. Главное, что мы добрались сюда.
   - Я не о нас. Цветок и плод, который в нем... Как он приживется на такой почве?
   - Это не простое семя, - сказала Рина. - Огромно дерево, взрастившее его, и огромна сила жизни, что таится в нем... Я думаю, оно способно прорасти даже в камне.
   Да будет Митра ему защитой, закончил Конан про себя. Он шел, вздымая крохотные облачка пыли и мелкого щебня, и думал о том, что пройдет время, и у коленей Первосотворенного проклюнется пурпурный стебелек. Он будет тянуться вверх, раздаваться вширь, купаясь в серебристом сиянии, что исходит от тела исполина; он будет расти, пока не заполнит переплетеньем ветвей и листьев всю огромную пропасть, не вознесется над ней - такой же могучий, как окаменевший гигант. Он встанет рядом с ним, равный с равным и, быть может, боги когда-нибудь откроют людям, кто посадил это древо в земных глубинах...
   Усмехнувшись, киммериец взглянул назад, на красную точку, что мерцала далеко позади, и махнул рукой. Кром! Когда настанет его срок идти на Серые Равнины, он поглядит на это дерево - лет через сорок или пятьдесят. Хорошо бы не раньше...
   Характер местности изменился - появились холмы. Они были пологими, с осыпавшимися склонами, из которых торчали гигантские кости. Осматриваясь по сторонам, киммериец видел то напоминавшие чудовищную клетку ребра, то разверстую пасть с искрошившимися клыками, то гребень из треугольных пластин или рог, доходивший ему до пояса, то позвонки изогнутого хвоста и окаменевшие огромные лапы с загнутыми когтями. Эти монстры некогда обладали титаническими размерами, и оставалось лишь дивиться мудрости Митры, который уничтожил их и погрузил в глубины земли еще до того, как первый человек вдохнул воздух на ее поверхности. Даже лицезрение этих древних останков устрашало; против этих чудищ меч, копье и стрела значили не больше, чем ведро воды в сравнении с лесным пожаром.
   - Кладбище... - пробормотал Конан, угрюмо озирая склоны холмов.
   - Могильник, - каштановая головка Рины согласно склонилась. - Похоже, этих тварей загнали сюда и засыпали камнями и землей, завалили на веки вечные, чтобы они сгнили тут до самых костей.
   - Хотел бы я знать, кому такое по силам!
   - Кому? Ты еще спрашиваешь? Оглянись, милый!
   - Ты думаешь, это сделали гиганты? - произнес Конан, помолчав.
   - Наверняка. Учитель рассказывал, что они, по воле Митры, очищали верхний мир от всякой пакости - перед тем, как появились люди.
   Киммериец мрачно покосился на очередной исполинский череп, скаливший в усмешке истертые зубы. Рядом с ними клыки Рогача Кро'вара, висевшие на груди Рины, выглядели детской игрушкой; в пасть этого чудища без труда провалилась бы целая повозка с четверкой волов. Конан ожесточенно сплюнул.
   - Не понимаю, зачем нужно было творить всяких ублюдков, а потом чистить от них землю, - буркнул он. - Или Митра просто играл? Шалил, как капризное дитя?
   - Не богохульствуй в преддверье Его храма, - Рина подняла руку. - Не богохульствуй, милый, а то как бы Он тебе этого не припомнил... Я думаю, добавила она после паузы, - что Пресветлый не создавал этих чудовищ. Не Он один наделен творящей силой; есть еще и Сет, и Нергал, и другие божества. Митра сотворил мир, благих гигантов и нас, грешных людей... Должен ли Он отвечать за мерзости злобных богов, выпустивших в Его мир подобных тварей?
   - Хмм... не знаю, - Конан неуверенно поджал губы. - Во всяком случае, гиганты прикончили их по приказу Митры, и то хорошо. Но стоило ли сваливать все эти древние кости вблизи святилища?
   - Это свидетельство Его мощи, - понизив голос, сказала Рина; потом рука ее протянулась влево, к затянутому пепельной дымкой горизонту, и девушка совсем уж тихо прошептала: - Ты догадываешься, что там такое?
   Киммериец кивнул.
   - Серые Равнины, я полагаю.
   - Да, Серые Равнины... А где-то рядом - обитель Нергала, в которой могут таиться такие же страшные чудища, какие захоронены в этих холмах. И кладбище, по которому мы идем - предостережение для них.
   - Боюсь, если они снова вылезут на свет, Митре самому придется иметь с ними дело, - заметил Конан после недолгого раздумья.
   - Почему ты так решил?
   - Гиганты теперь заняты, держат землю. А новых исполинов Митра не сотворил... Кто же будет биться с чудовищами?
   Рина вдруг выпрямилась во весь свой небольшой рост, и глаза ее гордо сверкнули.
   - Как кто?! Мы, Ученики!
   Внезапно развеселившись, Конан похлопал ее по плечу. Пожалуй, Рагар и Фарал Серый могли бы сжечь подобных тварей, а хитроумный Лайтлбро, Маленький Брат, придумал бы, как и куда их заманить, чтобы прихлопнуть скалой, утопить в воде или спалить огнем - как того монстра в ущелье Адр-Каун. Но Рина... Палящие молнии Митры оставались неподвластными ей, и в душе ее не было коварства - той хитрости, без которой не подстроишь ловушку врагу. Он не сказал этого вслух, не желая обижать девушку. Все-таки, как и Фарал, Рагар и Лайтлбро, она была бойцом Митры и владела частицей божественной Силы, хотя дар ее служил скорей жизни, чем уничтожению и смерти. Да, она определенно родилась на свет бойцом, отважным бойцом, и недавняя схватка с серыми тварями доказывала это! Пусть ее руки метали не молнии, но сталь - результат был тем же самым!
   Однако ее тонкая и гибкая фигурка казалась такой крохотной рядом с чудовищными порождениями Нергала... Любая из этих тварей могла рассечь ее тело одним движением челюстей, раздавить, не заметив... И Конан, с внезапным страхом за девушку, подумал, что на земле и сейчас встречаются не менее жуткие монстры, инкубы, демоны и ожившие мертвецы, коих посылают в мир злобные боги или злое чародейство черных магов. Он сражался с ними, и он их побеждал - своими руками и мечом, без помощи Митры, Аримана, Крома или иного божества, ибо был от природы силен, жесток и хитер. Но Рина... Сероглазая Рина с каштановыми кудрями умела лечить, умела предсказывать будущее, умела метать стальные диски... Что еще?
   И, глядя на костяки чудовищных тварей, на их черепа с огромными клыками, на угрожающе выставленные когти, Конан, варвар из Киммерии, великий воин и будущий великий король, взмолился. Он просил не за себя и сделал это не вслух, а молча, справедливо полагая, что бог услышит его, коли захочет. Молитва же его была простой: "Пресветлый, прежде, чем ты пошлешь эту девушку в битву, вооружи ее! Вооружи достойно! Дай ей то, что отнял у меня!"
   Он мысленно повторял эти слова, пока холмы с россыпями костей не закончились. Когда же они с Риной, миновав последний поворот, покинули лабиринт узких ущелий и обрывистых каньонов, все молитвы выскочили у Конана из головы. Потрясенный, он замер, застыл, на миг лишившись дара речи, не слыша ни восторженных вздохов Рины, ни тихого шелеста листвы, ни плеска родниковых струй. Контраст между оставшимися позади мрачными могильниками и картиной, что открылась перед ним сейчас, был слишком силен и повергал в шок; кому бы пришло в голову, что за огненным потоком лавы, за бесплодной равниной и чудовищным кладбищем лежит рай?
   Знакомый рай, отметил Конан спустя несколько мгновений. Определенно, он узнавал прихотливые извивы дорожек в этом зеленом саду; нечто знакомое чувствовалось и в расположении деревьев. Он видел яблони, густые и раскидистые, что росли на небольшом холме в центре сада, обрамляя его вершину тремя широкими концентрическими окружностями; в их благоуханном кольце был заключен треугольник из персиковых и абрикосовых деревьев. Неподалеку высились дубы и буки, и темные их кроны прочерчивали плавно изогнутую фигуру, напомнившую Конану рассеченный сверху донизу бокал; самый мощный из дубов, настоящий гигант со стволом, который не смогли бы обхватить и трое мужчин, рос внутри этого незамкнутого овала. Левее тянулись вверх золотистые столбы сосен и кедров, оттененные седым изумрудом асгардских елей; оттуда тянуло пронзительным и чистым запахом смолы и хвои. Между соснами и линией дубов находилась беседка, увитая виноградной лозой, толстой, высокой и обильно плодоносящей: прозрачно-зеленые и густо-фиолетовые гроздья величиной с человеческую голову свешивались вниз, прямо к полу из гладких кедровых досок.
   Еще он заметил родник и небольшое озеро, за которым красовалась пара исполинских деревьев, вчетверо или впятеро выше самых огромных сосен; они застыли в прозрачном воздухе словно две чудовищные колонны, и мощные ветви бросали тень на серебристую водную поверхность. Секвайны, Стражи Неба, как называл их наставник! Секвайны, что росли в верхнем мире в какой-то далекой и таинственной земле, лежавшей за просторами Западного океана!
   - Сад Учителя! - потрясенно выдохнула Рина.
   - Сад Митры, - поправил ее Конан. Он уже сообразил, что тут не было полного сходства: расстилавшийся перед ними зеленый оазис казался больше, родник - полноводнее, озеро - шире, и на поляне у яблоневого холма он не видел пчелиных ульев, хотя мерное гудение насекомых долетало до его ушей.
   Но главное было не в том. За зеленой стеной деревьев, ласкавшей глаз после пурпурных и алых красок нижнего мира, вздымались беломраморные стены, украшенные циклопическими колоннами; они тянулись вверх, вверх и вверх, полускрытые мерцающей радужной дымкой, вуалью, наброшенной на гладкие камни храма, что царил над садом и холмами подобно рукотворной горе. Ни Конан, ни Рина не могли разглядеть его кровли, тонувшей в серебристом сиянии, но вход - огромная арка, венчавшая невысокую лестницу - находился прямо перед ними. К ступеням и арке вела дорожка, обсаженная по краям цветущим кустарником; гроздья мелких голубых и сиреневых цветов напоминали об ароматах весны.
   - Пойдем? - Конан прикоснулся к плечу девушки, но она, не двигаясь с места, точно в забытьи шептала:
   - Сверкающий алтарь, подобный ограненному бриллианту... колонны в тысячи локтей... стены, уходящие ввысь... купол, вознесенный над ними, словно небесный свод...
   - Пойдем! - Сильные пальцы киммерийца стиснули плечо Рины, и она очнулась.
   - Нет, подожди! Сначала - к роднику, к озеру... Надо умыться и отдохнуть.
   - Разве ты устала?
   - Я - нет! - Девушка раскинула руки, впитывая исходивший от святилища поток энергии. - Но ты устал и голоден... и, к тому же, нельзя входить в обитель бога без омовения. Видишь, все, что нужно - перед нами... вода, и плоды, и мягкая трава, чтобы можно было отдохнуть...
   Она уже шла к роднику, струившему хрустальные воды в озеро, и Конан, с наслаждением вдохнув ароматный воздух, двинулся следом. Зеленые тенистые кроны сомкнулись над ним, и на мгновение он почувствовал острую и тяжкую тоску по лесам верхнего мира, по заснеженным горам Киммерии, диким и просторным гирканским степям, что протянулись от берегов моря Вилайет до самых кхитайских пределов, по необозримым могучим океанам, чьи волны в бесконечном круженьи омывали скалы Севера и пески Юга. Увидит ли он снова красоту земли и торжествующий блеск солнца? Кара Митры могла быть слишком тяжела...
   Но хотя Конан не хотел оттягивать ее, сейчас он подчинился желаниям Рины. Разумеется, она была права: в обитель бога нельзя входить покрытым дорожной пылью, с мыслями о пустом желудке и ноющих после долгого пути ногах. А потому он сбросил в густую траву свой мешок, свои мечи, свой пояс с опустевшим бронзовым флакончиком, свою тунику и сапоги; сбросил все и нырнул в озеро, отдавшись ласке прохладных струй.
   Время сна они провели в беседке, увитой лозой, расстелив плащи на полу из кедровых досок. Запасы еды кончились, но среди цветущих деревьев нельзя было остаться голодным; они набрали целую гору персиков, яблок и сладкого инжира, виноград же был рядом - стоило только протянуть руку.
   Сон освежил Конана, трапеза придала ему сил. Натягивая чистую тунику, он думал о множестве вещей сразу: о том, что кончился порошок арсайи, словно отмеренный рукой судьбы; об испытании, которому вскоре подвергнет его бог; о своей вчерашней просьбе, о молчаливой мольбе даровать Рине то, что было отнято у него. Еще он размышлял об Учителе и сделанном им пророчестве, сулившем славное и великое грядущее; вспоминал и о том чернобородом колесничем из Дамаста, что отправился на Серые Равнины с последним ударом его меча. Он не жалел о содеянном - ни раньше, ни теперь. Он нарушил клятву и понес кару; возможно, теперь его ждет и более жестокое наказание, чем рукоять ворота и участь раба на жарком плоскогорье Арим. Что ж, он готов! Готов на все, лишь бы вернуть свою душу и свою свободу. Свободу убивать и миловать того, кого он хочет, свободу от божественных даров, божественной воли и предначертаний!
   Безоружными, в торжественном молчании они двинулись к невысокой лестнице, что вела к арке. В ней было двенадцать ступеней, настолько широких, что по каждой свободно проехала бы четверка колесниц; и каждую украшали огромные каменные изваяния. То были статуи Первосотворенных, сражавших голыми руками ужасных чудищ - видимо, тех самых, чьи кости покоились в холмах. Грозные лица мраморных гигантов застыли в холодном спокойствии, на них читались отвага и несокрушимая уверенность в собственных силах; мерзкие же твари, коим они ломали хребты и раздирали пасти, казались символом злобной ярости. Конан заметил, что исполины были нагими, и лишь волосы каждого охватывал обруч с высеченным посередине крестом - древним знаком Митры.
   Они двинулись к стрельчатым вратам, с каждым шагом все больше и больше погружаясь в радужное сияние, что невесомой завесой окутывало святилище. В этом мерцающем мареве стены и выступавшие из них цилиндрические колонны выглядели зыбкими, словно мираж пустыни; Конану так и не удалось разглядеть, где кончается фасад храма и сколь высоки его своды. Гигантское сооружение нависало над садом, что тихо дремал внизу, и казалось, что белая гора, укутанная в цветную дымку, нежит у своей подошвы крохотный зеленый оазис. Это выглядело до боли знакомым, похожим на обитель Учителя - только здесь вместо вулканического конуса вздымалась вверх громада святилища, а вход в пещеру заменяла высокая стрельчатая арка. Над ней тоже был высечен знак креста - на фоне пылающего солнца.
   У порога киммериец невольно замедлил шаги, вглядываясь в широкий проход, залитый ослепительным сиянием. Что ожидало его в этом храме? Прощение или кара, свобода или тяжкая служба, жизнь или смерть? Смерть... Несмотря на светлое великолепие храма, он ощущал ее дыхание на своем лице: Серые Равнины были близко.
   Рина потянула его за руку, и Конан переступил порог. За недлинным коридором простирался зал, необозримый, словно вечность, наполненный живительными струями Силы; Конан, даже лишенный былого чутья, ощущал сейчас ее мощные и освежающие потоки. Воздух тут был свежим и находился в непрестанном движении - в лицо веяло то ароматом горных снегов, то острыми запахами морского побережья или цветущей степи. Глубоко вздохнув, киммериец склонил голову, потом выпрямился и бросил взгляд в безмерную даль святилища.
   Можно ли было назвать то, что он видел, залом? Слова, обозначавшие творения рук человеческих, казались жалкими и бессильными, ибо нигде, ни в храмах Аквилонии и Турана, ни в башнях Заморы, ни в зиккуратах Дамаста, ни в подземных камерах стигийских пирамид, не ощущалось подобного простора и величия, такой титанической мощи и сладостного покоя. Да, это было истинное святилище Митры, единственное и неповторимое! И зал, лежавший сейчас перед Конаном, служил вместилищем мира - многих миров, нижнего и верхнего, астрального и подземного; пределы его охватывали вселенную, в которой обитали боги и люди.
   Почувствовав, что у него кружится голова, киммериец отвел взгляд от леса стройных колонн, тянувшихся вверх, от радужного мерцания меж ними, за которым чудились необозримые дали; теперь он глядел только вперед, пытаясь сосредоточиться на источнике света и Силы, что омывала его плоть мощными потоками. Они с Риной шли торжественно и неторопливо, но источник этот приближался со сказочной быстротой; казалось, каждый их шаг равен полету стрелы и соизмерим с гигантским пространством храма.
   Внезапно Конан понял, что рука девушки ищет его руку; горячие пальцы Рины нырнули ему в ладонь и угнездились там, подрагивая, словно трепещущий птенец. Он сжал их, благодарный за эту молчаливую поддержку. Тут, в гигантском святилище, оба они были равны, оба казались ничтожными пылинками перед ликом всесильного божества: и он, виноватый, и Рина, за которой не числилось никаких грехов.
   Средоточие Силы и света приближалось, обретая зримые черты. Огромный многогранный кристалл, прозрачный и сияющий, парил в воздухе, точно восходящее солнце; его окутывала радужная дымка, струившаяся вверх и вниз, во все стороны, исчезавшая между колонн, тянувшаяся нитями многокрасочных лучей к далекому входу. Цвета переливались, переходили друг в друга, не смешиваясь и сохраняя свою чистоту; пурпурный перетекал в алый, алый - в оранжевый и золотисто-желтый, который превращался в зелень свежей травы, потом - в изумрудный блеск, в сияние голубого неба, в синие и фиолетовые краски заката. Позади кристалла жемчужно-серым фоном колебалась и подрагивала туманная завеса.
   - Алтарь... - с благоговением прошептала Рина, нарушив торжественную тишину. - Его алтарь, сверкающий, словно бриллиант... - Она выпустила руку Конана и подтолкнула его вперед. - Иди, милый! И пусть Он будет милосерден к тебе!
   Девушка опустилась на колени, протянула вперед руки с раскрытыми ладонями и замерла. Конан шагнул к алтарю. Огромный кристалл светился в вышине, равнодушный и недосягаемый, словно звезда.
   - Я пришел, о Митра!
   Молчание. Мертвая тишина, холодный слепящий блеск алтаря, мерное подрагивание серой завесы за ним...
   Конан опустился на колени, склонил голову.
   - Я пришел, великий бог, - глухо пробормотал он. - Я пришел, чтобы молить о прощении и принять Твою кару.
   Ни звука, ни шороха в ответ. Алтарь, парящий в воздухе, казался застывшей глыбой льда, и кроме нее тут не было ничего - ни цветов, ни дымящихся курильниц, ни статуй божества. Лишь свет, яркий, ослепительный и безжалостный, окружал гигантский камень, словно поддерживая его в пустоте. Свет, сияние, мощь... Сущность Подателя Жизни...
   - Верни мне душу, Великий, - хрипло выдохнул Конан. - Верни мне разум и память! Назначь кару!
   Снова тишина. В необозримой дали маячат чудовищные колонны, шеренги белоснежных столпов, подобные горному хребту; где-то над ними - свод, парящий в вышине, скрытый серебристым туманом... Жемчужно-серая завеса чуть трепещет - словно бы в такт дыханию неведомого исполина, спрятавшегося за ней...
   - Накажи меня, Пресветлый! Накажи и освободи от обета! Позволь жить по собственной воле и разумению!
   Безмолвие и блеск. Лишь в воздухе плывут такие знакомые и сладостные ароматы верхнего мира - запахи цветущего сада и свежих хрустальных вод, ледяных вершин, южного моря и степного ковыля, опаленного солнцем...
   - Дай мне знак, Митра! Какой подвиг во имя Твое я должен совершить? Чем искуплю я убийство молившего о пощаде? - Конан поднял голову, всматриваясь в сияющий алтарь. - Я не стану лгать - я не жалею о содеянном. Но я виновен в том, что принял Твой дар и клятву. Так покарай же меня!
   Молчание - глубокое, безмерное, равнодушное.
   "Кром! - подумал Конан. - Он издевается надо мной, этот Митра, бог теплых стран и слабых духом людей! Чего он хочет - чтобы я сам назначил наказание? Кром... Да, Кром давно решил бы дело - или раздавил меня как муравья, или отпустил бы с миром".
   Нахмурив брови, он поднялся с колен, гордо расправил плечи и протянул руку вверх, к алтарю.
   - Ты хочешь взять мою жизнь за жизнь того колесничего из Дамаста? Так возьми ее! Я не боюсь!
   Теперь он не молил, не просил - он требовал, и мощный его голос, раскатившись в пустоте окружающего пространства, вернулся гулким и грозным эхом: "Возьми - зьми - зьми - ми - ми... Не боюсь - юсь - юсь..." Отголоски этого рева прозвучали так, как будто сам Митра передразнивал дерзкого пришельца.
   И не успело эхо замолкнуть, как бог ответил.
   В сияющих глубинах алтаря зародилась яркая точка; потом она вспыхнула на мгновение ослепительным светом, заставив Конана зажмуриться. Киммериец еще успел заметить синеватую беззвучную молнию, метнувшуюся вниз, прямо к нему, и подумал: все, конец! Конец! Сейчас смертоносное огненное копье ударит в грудь, сожжет, испепелит... Неужели пророчество Учителя было ложным? И вместо великой судьбы его ждут вечные скитания по Серым Равнинам?
   Через ничтожный миг он понял, что остался жив, и приоткрыл глаза. Струя синеватого света скользнула мимо, упав на преклонившую колени девушку; ее гибкая фигурка была залита призрачным сиянием, на вытянутых вперед руках играли пламенные всполохи, каштановые волосы поднялись, распушились, окружая побледневшее лицо широким ореолом. Она словно бы горела, не сгорая; и эта картина так поразила Конана, что некоторое время он не мог двинуться с места.
   Затем с диким ревом киммериец бросился к Рине.
   Митра! Проклятый хитрец! Он покарал его, ударил там, где больней всего! Теперь за гибель чернобородого мерзавца из Дамаста расплачивается безвинный - несчастная девушка, на горе напросившаяся ему в спутницы! Где же твоя справедливость, светлый бог? Ты уничтожаешь верную свою служительницу, караешь ее смертью чужой грех... О, Митра, Светоносный Владыка! Ты хуже Нергала, коварней Сета и более жестокосерд, чем Имир!
   Синеватый луч погас, и непроизнесенные проклятья застыли на губах Конана. В храме по-прежнему царила тишина, алтарь светился и сиял над головой, жемчужно-серая завеса позади него чуть подрагивала, колеблемая неощутимым ветром. Безмолвие, блеск, аромат сосновой хвои, потом - нежный запах сирени, словно проникший сюда из сада...
   Рина, пошатываясь, встала, и киммериец поспешил поддержать девушку, с тревогой заглядывая ей в лицо. Она казалась бледной, но краски жизни быстро возвращались к ней: зарозовели щеки, губы налились алым, в топазовой глубине зрачков сверкнули знакомые огоньки, задорные и лукавые. Опираясь на руку Конана, Рина сделала шаг, другой, словно пробуя свои силы, потом выпрямилась и глубоко вздохнула.
   - Что с тобой? - Конан все еще боялся отпустить ее.
   - Я в порядке. - Она улыбнулась ему - как-то по-новому, по-женски, призывно и маняще. - Нам надо идти, милый. Бог отпускает нас.
   - Тебя - возможно. А куда мне идти? Я не получил ни кары, ни прощения, ни знака Его воли...
   - Зато я получила. - На ее губах все еще играла улыбка, глаза расширились и засияли, словно крохотные частички алтаря, озарявшего светом и Силой огромный храм. - Как ты думаешь, почему я отправилась к храму Митры? И почему наставник согласился с моим желанием, не счел его капризом? Ведь это он велел тебе взять меня с собой, так?
   Конан молча кивнул, шагая к выходу. Рука его лежала на талии Рины, колонны святилища мелькали слева и справа от них, сливаясь в сияющий хоровод.