Мерцалов Игорь. Схаас

   — Когда ты разболтал им будущее.
   — Пусть так… Это правда! Я испугался: я обнаружил, что не могу вспомнить, было это в моем прошлом или не было? На самом деле призрак им рассказал или я это уже сам выдумал? Бог ты мой, так страшно мне давно уже не было.
   — Давно… Поди, с того боя за месяц до Айфрона, когда наши силы были расколоты надвое?
   — У безымянной речушки с глинистыми берегами? Припоминаю, кажется… Хотя, изволь, что там было страшного? Ведь ясно, что, как только валлийцы дойдут до наших обозов, от их единства не останется и следа. У них всегда была паршивая дисциплина.
   — Ничего ты не помнишь, — улыбнулся сэр Томас. — Или, вернее будет сказать, за давностью лет уже придумываешь. Ни в чем нельзя быть уверенным заранее. Так, сколько ни говори мне, будто все кончится хорошо, — пока сам не переживу, ни за что не поверю.
   — Конечно, — согласился призрак, глядя куда-то за окно. — Ты же проживаешь мою жизнь… Запоминай все, дружище, запоминай! Потом ты все равно будешь исполнять самую маленькую, ничтожную роль…
 
   Джон с Изабеллой покинули башню и остановились во дворе. Жизнь замка кипела, не замирая ни на миг. У молодого Рэдхэнда слегка закружилась голова — возникло вдруг стойкое ощущение, что все люди вокруг него втянуты в одну и ту же историю, а сам он стоит в ее центре, растерянный и беспомощный, и ничегошеньки не делает… хотя исход истории, по всему, зависит именно от него.
   Бред какой-то.
   — Вот так, жил-жил и не думал, что мне суждено стать героем какой-то безумной легенды! — попытался он улыбнуться на голливудский манер.
   — Разве не прекрасно обессмертить себя в легендах? — спросила Изабелла.
   — Поживем — увидим. Хотя, кстати, я в своем далеком будущем что-то не слышал никаких легенд с таким сюжетом, который нам светит. Про Робин Гуда — сколько угодно, а про драконоборца с русскими корнями — ничего.
   — А может, призрак нарочно скрыл от тебя эти легенды, а на самом деле ты герой не хуже всех Робинов?
   — Попробовал бы он… В нашем мире такие вещи скрыть трудно. У меня знаешь какая библиотека? Да вот она — видишь ту пристройку? Лет через триста ее расширят, а в мои дни она вся, под завязку, будет заставлена книгами.
   — Посмотреть бы, — восхищенно протянула Изабелла.
   — Странно, что историей я интересовался всегда. Особенно историей России, хотя образование получал преимущественно в Британии.
   — Призрак же сказал: это загадка крови. Ты настоящий… как это у них называется? Святорусский богатырь!
   — Откуда ты знаешь?
   — Висельник рассказывал. Он как-то сидел в ливонской тюрьме с одним русским купцом, с ним и бежал. Так вот, он многое от него узнал. Так что я тебе точно говорю: ты святорусский богатырь, самый настоящий.
   — Англо-русский… Джон Красноруков. Звучит забавно, как пьяный бред.
   — Да ты и статью, и лицом на русского похож, как про них Висельник говорил. Я это сразу поняла, когда впервые тебя увидела.
   — Хватит врать-то! Когда ты меня увидела впервые, ты подумала: вот тот лопух, который только и ждет, чтобы его обокрали во сне.
   — Не напоминай, — густо покраснела Изабелла. — До сих пор стыдно за себя. Ты не думай, я вообще-то не воровка. Просто в то утро я жутко обиделась на Длинного Лука — и мне страсть как хотелось сделать какую-нибудь гадость.
   — А почему не ему же? — удивился Джон.
   — Какая теперь разница? Я благодарна судьбе за то, что встретила тебя, просто слов не найти, как благодарна. Давай найдем Гарри и подберем себе снаряжение. Я хочу такой меч, чтобы не стыдно было драться с орками.
   — С орками? Солнце мое кареглазое, никаких орков не будет!
   — Как? Но ведь сэры Томасы сказали…
   — Они узнают об этом из наших рассказов, — твердо заявил Джон. — Когда мы вернемся, целые и невредимые, мы расскажем досточтимому лорду Рэдхэнду про ужасную баталию во мраке ночи со всеми кровавыми подробностями. Но на самом деле ни в том месте, что указано на карте, ни где-то рядом ночевать не будем и вообще обойдем эту точку десятой дорогой. И раз главный герой истории я, то обсуждению мои решения не подлежат!
   — Ясно. Будет сделано, сэр, — вытянулась в струнку Изабелла.
   — Не ехидничай.
   — Что ты, сэр Джон! — улыбнулась девушка. — Это и правда хорошая мысль. Кстати, а можно рассказывать буду я?
   — Там посмотрим. Необходимый для порядочного хрониста талант у тебя, конечно, есть, но, если ты опишешь Сталинградский котел, нам, боюсь, не поверят.
   — А что такое Сталинградский котел? Что-то чародейское или геройское?
   — Не совсем, хотя и того и другого там было вдоволь. Только это долго рассказывать, отложим на потом, а сейчас пошли искать Гарри.
   Первый же спрошенный ими гвардеец ответил, что Гарри сейчас как раз в арсенале, раздает новобранцам оружие, «если уже не учит с ним обращаться». Истинный смысл последних слов Джон постиг, когда увидел, как больше двадцати крепких на вид парней лежат, разбросанные по площадке перед арсеналом неровными кучками. Трое—четверо все еще сжимали в руках оружие, но по большей части мечи и копья гигант у новичков отнял и аккуратно сложил у своих ног.
   — Ладно, не переживайте, этому вы еще научитесь, — рокотал Гарри. Он собирался сказать что-то еще, но, заметив гостей, свернул урок: — А теперь быстро разбирайте кому что досталось — и бегом за сараи, к старине Биллу Дранку, он скажет вам, что делать дальше.
   Новобранцы, покряхтывая, принялись разбирать оружие. Один за другим они получали подзатыльники и выговоры за невн имательность:
   — Разве тебе этот меч достался?
   — Они же одинаковые! — пытались возражать самые смелые.
   — Одинаковых мечей не бывает. Ищи единственный — свой, — внушительно говорил Гарри и заставлял жертву перебирать клинки до тех пор, пока новобранец не натыкался на нужный или пока действительно не узнавал его по каким-то приметам, чем радовал сердце ветерана. Каждый неверный выбор сопровождался очередным подзатыльником, так что наиболее невнимательные удалялись, слегка пошатываясь.
   Покончив с делами, Гарри подошел к Джону с Изабеллой, вроде бы чем-то смущенный. Определенно, мир полон чудес, и они встречаются на каждом шагу. Этот человек, особенно вблизи и в облачении офицера личной гвардии графа, изрядно напоминал орудийную башню главного калибра на линкоре времен Первой мировой. Смущенная орудийная башня — это запоминается.
   — Мы выходим завтра, не так ли, сэр?
   — С утра, — кивнул Джон. — И давно вы знаете?
   — Да нет, всего пару дней. Но мы уже готовы!
   — Нисколько не сомневаюсь. Будь так добр, Гарри, помоги нам выбрать доспех.
   Оружия в арсенале хватало, и, насколько мог судить Джон, вполне приличного качества. Однако Гарри, не задерживаясь, увел их в дальний угол, где обнаружилась каморка, которой Джон не помнил, — очевидно, она была разобрана кем-то из последующих владельцев замка. Сняв с пояса ключ, Гарри отворил дверь:
   — Здесь собрано все самое лучшее.
   Джон шагнул внутрь и присвистнул от удивления. До сих пор он видел только один шедевр волшебно-оружейного мастерства, свой собственный меч. Хранившиеся же в каморке образцы если и не могли с ним соперничать, то обычное оружие превосходили непременно.
   Наконечники стрел и копий, казалось, были выкованы из упавших на землю звезд. Клинки мечей походили на замерший по воле волшебника огонь, минуту назад с гудением рвавшийся из жерла вулкана. Широкие лезвия секир и боевых топоров с налетом тонкой рунической вязи были подобны холодным крыльям ангела смерти.
   В помещении не было ни факелов, ни светильников, но как будто из воздуха разливался мягкий золотой свет. А может, это было зримое отражение той спокойной, уверенной мощи, того чувства надежности и защищенности, которое излучали узорчатые шлемы и щиты, нагрудники, перчатки и прочий доспех на золоченых подставках.
   — Это место мы называем Арсеналом Избранных, — с благоговением произнес Гарри. — Все это оружие создавалось при личном участии милорда графа.
   Для королевской армии, конечно, маловато, а вот на небольшой отряд средневековых коммандос вполне достанет. В каком-нибудь старинном эпическом сказании этого бы с лихвой хватило, чтобы завоевать любую страну на выбор, вплоть до Индийского Царства. С лихвой… Вот это и насторожило Джона: хорошо, имеются четыре избранника для похода на Змея Горыныча, а для чего граф создал остальное оружие? На всякий пожарный случай? Как запас на будущее, для потомков? Или, может, предвидятся сражения покрупнее? Впрочем, это уже не моя забота, решил Джон.
   — Ты себе уже что-нибудь подобрал? — спросил он.
   — Конечно. Вот положил в уголочке. — Гарри поднял двуручный меч, длина которого не уступала росту Джона. — Точно по руке.
   Сначала Джон думал ограничиться шлемом, в крайнем случае с перчатками и наколенниками — тем, что, по его представлениям, наиболее всего подходило для лазания по пещерам. Однако, когда обнаружилось, что волшебные доспехи поразительно легки и нисколько не стесняют движений, согласился на полную экипировку. Заботливый Гарри показал ему, как надевать кольчугу и нагрудник без посторонней помощи, а затем порекомендовал островерхий шлем с затейливым двойным забралом:
   — С такими масками герои древности выходили на бой с драконами — они защищают лицо от огня.
   Что-то подобное Джон уже встречал в литературе фэнтези… Ах да — Толкиен, легенда о Турине Турамбаре. Еще в детстве, взахлеб читая «Сильмариллион», юный аристократ позволил себе усомниться в практической пользе подобной детали снаряжения — что толку защищать лицо, если оно будет единственным, что останется от человека после драконьего выхлопа? Однако делиться скепсисом Джон не стал, отлично понимая, что даже «человеку из пророчества» не стоит оспаривать силу традиций.
   В итоге, посмотрев в надраенный до блеска лист меди, висевший тут же на стене, Джон увидел вполне удовлетворительный образ легендарного героя. Низ кольчуги доходил до наколенников, дальше ноги защищали сапоги из самой крепкой кожи, какую ему доводилось видеть. По словам Гарри, такие сапоги должны были выдерживать любой жар. Собственно, такую же характеристику получала каждая деталь экипировки, в результате чего Джон стал чувствовать себя цыпленком, которого психологически подготавливают к походу в духовку.
   Изабелле достался похожий наряд, только выполненный поизящнее, — надо сказать, в арсенале имелось несколько комплектов, рассчитанных на женскую фигуру, что говорило о большой предусмотрительности графа. Интересно, куда все это девалось за века?
   Обрядив девушку, любезный Гарри помог ей выбрать меч, самый легкий и великолепно сбалансированный.
   — У него есть имя? — спросила Изабелла, осматривая приобретение. В глазах ее горел огонек любви.
   — Да, оно должно быть написано на рукояти, — ответил Гарри.
   — Я не умею читать, — созналась девушка.
   — Я тоже, — вздохнул Гарри. — А вы, милорд?
   — Сэр Джон все умеет! — посветлела Изабелла и протянула меч молодому графу.
   По рукояти шла цепочка рун, а по лезвию тянулась надпись на староанглийском: «Мое имя — Проблеск Надежды, судьба моя — смерть в борьбе со злом». «Чья смерть?» — подумал Джон. От этих слов веяло возвышенным трагизмом, очень Джону не понравившимся, но он не стал врать и огласил надпись.
   — Красивое имя, — сказала девушка и вложила меч в ножны. — А что выбрал Бенджамин?
   — Бен? Щит и меч, от остального отказался. Милорд, может быть, он зря это сделал?
   — О чем ты?
   — Ну Бен сказал: для чего, мол, остальное, если все равно погибать? И взял только самое необходимое. А может, ему погибать не обязательно? Может, как раз волшебный доспех и спасет ему жизнь?
   Джон побледнел и стиснул зубы.
   — А как он должен погибнуть? — тихо спросил он.
   — Я думал, вы знаете, милорд. Вы же из грядущего…
   — Да, конечно, но… Просто грядущее пока в тумане, — проговорил Джон и, резко повернувшись, покинул Арсенал Избранных.
   Гарри взглянул на Изабеллу, та пожала плечами и побежала следом, оставив гиганта возиться с замком.
   Появление во дворе сверкающего воина, во взоре которого метались гневные перуны, а затем стремительной, как прыжок змеи, воительницы в полном доспехе произвело ураганный эффект: на несколько минут всякая деятельность прекратилась, потные, усердно размахивающие неудобными деревянными мечами новобранцы сбились с ритма, работники, трудившиеся над возведением стен, отложили инструменты, даже лохматый пес около кухни замер на полугавке. Все, включая офицеров, которые и не подумали насильственно вернуть людям работоспособность, принялись оживленно что-то обсуждать. Обоим старшим Рэдхэндам, при всей их мудрости, было невдомек, что многие детали принесенного призраком «пророчества» давно уже стали достоянием общественности. Джона с Изабеллой провожали словами вроде:
   — Я же говорил — теперь скоро…
   — А что, может, и получится! Гляди, каковы…
   — Продержимся!
   — Эх, зелень, жизни вы не знаете. Не в блеске дело…
   — Что, уже началось?
   Джон, даже если бы и знал, о чем речь, едва ли успел бы расслышать хоть слово. Он обогнул угол донжона и, подобно вихрю, ворвался в знакомую дверь. Двое стражников не испытали ни малейшего желания побеспокоить ни его, ни Изабеллу.
   Старшие Рэдхэнды обнаружились в прежней комнате. Живой сэр Томас сидел на стуле за «магическим» столом и делал какие-то записи, покойный сэр Томас стоял у окна.
   Влетев внутрь, Джон замер, несколько удивленный тем, что его шумное появление не вызвало никакой реакции предков. Потом он догадался, что, раз живой сэр Томас здесь, значит, его призрак должен хорошо помнить эту ситуацию. Пару раз глубоко вдохнув, он сложил руки на груди и произнес:
   — Полагаю, дедушка, вы уже знаете, зачем я пришел.
   — Знаю, — повернулся к нему призрак.
   — Что вы скажете?
   — Я промолчу.
   — Ах так? Дозвольте спросить, почему же?
   — Потому что Бенджамин не вернулся из похода. Потому что на моей памяти ты уже врывался сюда, кричал, сопротивлялся, но ничего не изменил. Я сидел за бумагами, пытаясь высчитать, сколько Первозданной Силы притягивает к себе Горыныч одним лишь фактом своего существования, а мой призрак, не повышая голоса, убеждал тебя в том, что Бенджамин не вернулся, и таково есть веление судьбы.
   — Да плевал я на вашу судьбу! — вскричал Джон. — Я не могу смириться с такой глупостью!
   — Против судьбы ничего нельзя сделать.
   — Можно! Можно сказать в точности, где, когда и как Бен встретит смерть. Осведомлен — значит вооружен. И можно избежать этой нелепости, этой непростительной глупости, этого… преступления!
   — Я уже говорил: я не рискну спорить с Господом Богом и предначертанной Им судьбой. Я ничего тебе не скажу.
   — Ладно. Тогда я никуда не пойду. Делайте что хотите, а я с вашим Горынычем как-нибудь разминусь.
   Сэр Томас вздрогнул и выронил из пальцев перо, но не обернулся. А призрак спокойно ответил:
   — Пойдешь. Потому что ты уже сделал это. Ведь ты жил в Рэдхэндхолле, в замке, принадлежащем нашей семье, значит, замок остался нашим. Значит, в тысяча двести восемьдесят третьем году ты выполнил свой долг.
   — А может, дракон просто сдох от старости? — буркнул Джон, вдруг обессилевший от невозможности что-то предпринять. — И вообще, что за мрачные намеки насчет замка? Кому еще он может принадлежать?
   — Все-то тебе вынь да положь, неугомонный… Между прочим, не одни мы знаем о чуде Драконовых земель. На нас еще будут нападать. И если Змей останется жив, а клад не попадет в замок, мы не устоим. Я это точно знаю, уж можешь мне поверить. Так что, отказавшись от похода, ты изменишь судьбу всех поколений Рэдхэндов — и не в лучшую сторону. Ты просто уничтожишь их. И сам не родишься. Не смотри на меня так удивленно. Я не знаю, как такое может быть, и проверять не хочу.
   — Ну ладно, я иду. Мы все пойдем. Но почему Бен должен умереть? Зачем нужна лишняя смерть?
   — Не знаю, — вздохнул призрак. — И никогда не узнаю, и смирился с этой мыслью. Но жизнь — это такая штука, которая полна смерти. И Бен это знает. Он ведь сам, без принуждения решил последовать за своей судьбой.
   — Дедушка, ваш страх перед судьбой я отлично понимаю. Но, может быть, стоит попробовать? Жизнь или смерть Бена не изменят историю…
   — Нашу не изменят, но чью-нибудь другую — перевернут с ног на голову. И перестань меня искушать! — воскликнул призрак, вскинув руку к лицу. И было в этом жесте что-то детски беспомощное, что в конце концов и подкосило решимость Джона добиться ответа любой ценой. — Ты знаком с этой проблемой всего пару часов, а я семьсот лет размышлял! Так что не спорь со мной. Смертей будет еще много, и много будет жизни. А даром ничто не проходит, я в этом уверен… Будь же ты наконец мужчиной, делай то, что решил сделать, молча.
   — Хорошо, — помедлив, сказал Джон, — Только не обижайтесь, если Бен все-таки сумеет вернуться.
   И он вышел прочь, не желая слушать возможные возражения призрака.
   Он понимал, что вел себя неразумно. Вовсе не обязательно было оставлять последнее слово за собой. Тем более он понимал, что по-своему призрак прав. Собственно, теперь, после разговора, Джон и сам не был уверен, действительно ли нужно во что бы то ни стало отстаивать жизнь Бенджамина…
   Да и бесполезно это теперь — как можно спасти человека, не имея представления о том, что, где и когда ему угрожает?
   Настроение упало до нулевой отметки. Джон отправился в свою комнату в срубе, сбросил доспехи и лег на кровать. Безмолвно сопровождавшая его Изабелла, разоблачившись у себя, вскоре тихо прокралась к нему и присела рядом. Джон был очень благодарен ей за красноречивое молчание.
   Конечно, можно исключить Бена из похода. Только как это сделать? Обмануть, заявив, что ночью человеку из грядущего приснился сон, из которого ясно, что Бену в отряде делать нечего? Но сэр Томас это «откровение» раскусит мигом. Не пустить Бена силой? Оглушить, связать и отправить с каким-нибудь обозом в деревни Рэдхэнда…
   Н-да. Более хлипких планов в голову Джона еще никогда не приходило. Мало того что нужно подгадать момент, когда рядом будет обоз, но не будет сэра Томаса или призрака, так еще надо осилить Бена, который, получив пророчество, со всем средневековым упорством теперь движется навстречу своей судьбе. Вообще-то знание самбо дает большие преимущества, но еще остаются такие же непробиваемо средневековые Изабелла и Гарри, которых неизвестно, удастся ли убедить. Ну Изабелла, положим, поймет и поддержит, да и великан Гарри переживает за друга… Тогда что мешает Бену вернуться, догнав отряд чуть позже, в дороге? Или, что хуже всего, вдруг он погибнет в этом самом обозе?
   Тогда получится, что заговорщики-спасители сами и погубят его!
   Это в принципе безвыходная ситуация, понял Джон. Каким способом ни отстрани Бена от похода — всегда остается вероятность, что этим ты и подтолкнешь его к смерти.
   А если какой-то безумный план и срабатывает — никто ведь не может поручиться, что вместо Бена не погибнет, скажем, Гарри, — ничуть не лучше исход. Зато точно известно, что в случае чего в отряде недостанет одного надежного меча.
   Если бы призрак хоть намекнул…
   — Проклятый упрямец… — простонал Джон.
   На руку его легла теплая ладонь Изабеллы.
   — Все мы ходим под Богом, — сказала она.
   — Знаю, — отозвался Джон, не открывая глаз. — Все знаю. Все понимаю. Но и ты пойми: у меня другой тип мышления, не ваш. Для меня невыносима мысль о безнадежности. В моем веке не принято отдаваться на волю судьбы.
   — Бедные, как же вы живете?
   В первое мгновение Джон готов был возмутиться такой постановкой вопроса. Но потом подумал: а ведь девочка права! Что дает, по большому счету, отказ от фатализма, кроме повода напыжиться? Судьба-то продолжает свою работу всегда, и неважно, верит в нее человек или нет.
   Джон вот не верил. Даже само слово это недолюбливал — оно всегда казалось ему громоздким и бессмысленным. По его наивно-реалистическим понятиям, судьба — значит, сиди и не дрыгай ногами. А как раз этого он и не хотел, его все тянуло к новой жизни, в которой нет ничего камнем висящего на шее — вроде происхождения. Русскость в Англии и англичанство в России раздражали его, раздражали титулы и наследие «человека странной судьбы»; раздражали поместье и замок, даже призрак, в юные годы бывший верным другом, с какого-то момента сделался просто назойливым стариканом.
   Вот Джон и решил изменить свою судьбу. В кругу его знакомых как раз объявился американский миллионер Торн, владелец сети развлекательных комплексов, который предложил продать ему замок и воспылал особенным энтузиазмом, когда узнал о призраке. Призрак, правда, неоднократно заявлял, что не выносит даже вида американцев, но Торн верил в свое обаяние и был убежден, что с призраком поладит.
   Джон рассчитывал обосноваться в Америке, а потом поездить по миру, время от времени навещая то одну, то другую родину, желательно инкогнито. Конечно, можно было воплотить эти замыслы и не продавая замок, но, во-первых, это уже грозило обернуться экономическими трудностями, а во-вторых, не означало разрыва с прошлым, со старыми связями — с прежней судьбой. Как ни крути, а Рэдхэндхолл был тем мостом, который необходимо было сжечь за своей спиной.
   А судьба взяла и все переиначила. Она, оказывается, накрепко привязала его к замку. И вот Джон все больше вязнет в прошлом, воюет с чудовищами, главное — постепенно привыкает. Хотя до конца истории еще ох как далеко…
   У Изабеллы была природная способность чувствовать собеседника. Девушка о ней не задумывалась, использовала поэтому нечасто, однако сейчас догадалась, что Джон готов на все, лишь бы не продолжать засевшую в печенках тему.
   — Пойдем на конюшню проверим наших скакунов, — предложила она.
   Джон вздохнул. Наверное, с гораздо большим удовольствием он залез бы сейчас в джакузи, или уселся бы перед телевизором с бутылкой итальянского, или прокатился бы на гоночной машине, или отужинал бы в фешенебельном ресторане… Он сам не знал, что ему нужно, но хотел ощутить себя человеком своего времени. Однако сейчас любое занятие подходило, да и Цезарь — последнее существо, в чем-то виноватое перед Джоном в этом безумном мире.
   На конюшне Изабелла сразу бросилась к своему Мышонку с распростертыми объятиями, принялась обихаживать его, непрерывно о чем-то рассказывая. Мышонок бурно обрадовался появлению хозяйки, млея от удовольствия, он благодарно храпел, как будто тоже делился новостями.
   Цезарь, в полном соответствии со своим именем, был горделив и спокоен, но долгий и пристальный взгляд умных глаз пронзил Джона насквозь.
   — Извини, друг, — повинился молодой граф, — я тебе даже банальной морковки не принес. Как ты тут?
   Конь был сыт и ухожен, но видимых признаков удовольствия не проявлял. Должно быть, жизнь приучила его не доверять изменчивой судьбе.
   — В этом мы с тобой похожи, — улыбнулся Джон. — Вырваны из привычной обстановки и заброшены в одну и ту же историю. Оба толком не знаем почему. Ты не беспокойся, призрак сказал, все кончится хорошо. — Джон слегка запнулся, вспомнив, что о сохранности лошадей призрак не обмолвился ни словом. Что, если и им суждено погибнуть? Но этого он предпочел не говорить, тем более что конь, судя по выражению морды, понимал каждое слово. — Завтра утром отправимся в боевой поход против трехглавого Змея. Устроители турне обещают массу захватывающих приключений, экстрим и хеппи-энд. Ты ведь не подведешь, правда? Нет, я не сомневаюсь в тебе, мы как будто поладили. Давай и дальше дружить. Если захочешь, я возьму тебя с собой в будущее. А что, у меня хорошая конюшня. Замок я теперь и впрямь не буду продавать. И уж во всяком случае, тебя не брошу, слово дворянина. Ты же мой боевой товарищ… Изабелла, у тебя не осталось какого-нибудь угощения?
   Девушка пошарила в кармане и выудила яблоко. Цезарь с удовольствием накрыл мокрыми бархатными губами ладонь Джона и схрупал гостинец.
   — На здоровье. Так о чем это мы? О будущем? Эх, тут бы сначала с прошлым разобраться…

Глава 12
ЗАСАДА

   — Ну и где труп? — спросил Длинный Лук.
   — Только что был здесь, — развел руками Мартин и обернулся к своим товарищам: — Поглядите поблизости, труп должен быть где-то здесь. — Последние слова он произнес с нажимом.
   Упоенный успехом агитационной кампании, Длинный Лук пребывал в эйфорическом состоянии. В кузницах настроение только поднялось. Так славно было стоять в окружении бывалых вояк, которые спорили с мастерами, поминутно оглядываясь на вождя Вольницы: правильно ли говорят?
   А ведь опыт у них немалый. Висельник умел работать с размахом, когда нужно — выходил и против закаленных воинов, ради чего и работал, сколачивая из каждой подвластной ему шайки настоящий отряд, способный действовать в согласии с другими. Потому опыт вожаков был не только разбойный, но и боевой.
   Кузнецы не просто спорили, а обстоятельно рассказывали, почему их нужно озолотить.
   — Изволите видеть, господа, — говорил старший из них. — Запасов у нас никаких нет, все, что было, за годы незаметно разошлось. А то, что теперь есть, для войны никоим образом не годится. Вот, не соизволите ли взглянуть? — спрашивал он, перебирая мозолистыми руками груды наконечников для стрел. — Самое большее, с шипами каждый пятый идет, да и на тех шипы вперед повернуты, как видите. А остальное — с режущей кромкой, широкие, многие закруглены. Вот что нынче — и давно уже, надобно сказать, — люди берут. Сами понимаете, господа, стрелы это охотничьи, на зверя, стало быть, всякого разнообразного, чтобы, значит, кровь ему пустить либо жилы порвать. И ежели с такими стрелами выходить в бой, то есть, по нашему разумению, супротив латников, то больше чем на тридцать ярдов рассчитывать нельзя, а то и ближе стрела подведет. А на большем расстояние режущую кромку самые простые бляхи остановят. Вам, господа, нынче требуется другое, такое, что и показать-то для примера не могу, все давно уж кончилось. Я про что говорю? Я про стрелы бронебойные, про такие наконечники, что и тяжелее, и остры, и узки, и с гранями сильными, и, вот что самое-то главное и есть, из стали хорошей. Сталь мы, положим, дадим какую надо, да только рудознатцам — а лучше перевозчикам — нужно заплатить, чтобы привезли откуда-нибудь… Что изволите говорить? А, наши-то запасы? Есть, как не быть, да ведь не бездонные же они, могут и кончиться. Ладно, это полдела. А вот другая половина: где столько рук-то взять, чтобы за работу приниматься? Мы ведь здесь люди простые, не пауки какие о восьми лапах, хотя, бывает, и вздохнешь порой: очень, бывает, не хватает пары-другой лишних рук, да чтоб умелых, а не как у каждого второго подмастерья. Покороче? Что ж, можно и покороче: люди нам нужны. Хоть какие зеленые юнцы, но чтоб в большом количестве и чтоб к работе пригодны были. А им, чай, когда и покушать надо, а где такую ораву кормить, если только семью на голодную смерть не обрекать? А, положим, работать, как вы вот прокричать изволили, «днем и ночью», — этак ведь и совсем Богу душу отдать недолго. Опять же без монеты звонкой на такое дело не всякого сподвигнешь. Да еще и за опаску большую приплата бы нужна: положим за день научу я пяток пареньков посмышленее наконечники делать, да и оставлю без пригляда, у меня-то и другой работы найдется с избытком…