Мерфи Уоррен. Белая вода

   — В данный момент — ничего. Я подозреваю, что она и дальше даст вести войну рыбакам.
   — Почему?
   — Наша береговая охрана может без труда разгромить их. Но в сражении между рыболовными судами исход может быть другим. Кроме того, это дает обеим сторонам свободу маневра для прекращения огня или дипломатического решения.
   Римо хмыкнул.
   — Римо, этот конфликт распространяется в другие воды, — серьезно сказал Смит.
   — Например, в Мексиканский залив?
   — Дальше. Ты помнишь Фолклендскую войну в восемьдесят втором?
   — Да. Англичане и аргентинцы схватились из-за кучки островов в Южной Атлантике.
   — Не просто из-за островов, но из-за богатых рыбных промыслов. Сейчас там сезон отлова зубатки, и обе страны снова спорят за право рыболовства в Южной Атлантике. Аргентинцы не хотят платить англичанам за лицензию на ловлю рыбы в водах, которые они считают своими. Цитируя слова Генерального секретаря ООН о свободе морей, аргентинские траулеры ловят рыбу где хотят. Британцы посылают туда эсминец «Нортумберленд». Похоже, что Фолклендский кризис готов повториться.
   — А нас это должно волновать?
   — Это еще не все. Растет напряжение между Турцией и Грецией из-за двух спорных островков в Эгейском море.
   — Я думал, этот спор давно улажен.
   — Так думал и Международный трибунал в Гааге. Но и это еще не все. Россия и Япония ругаются за Южные Курилы, а южнее корейцы и японцы возобновили вражду из-за островов Докту.
   — Никогда не слышал о них.
   — Кучка торчащих из моря скал. На самых крупных еле нога помещается, но этого хватает, чтобы за них драться.
   — Неужели у них всех крыша поехала? — взорвался от возмущения Римо и тут же был удостоен осуждающих взглядов всех пассажиров, включая Чиуна.
   — Определенные правительства увидели здесь представившиеся возможности и ухватятся за них, если не загнать джинна обратно в бутылку. Римо, этот Генеральный секретарь ООН начинает мутить воду в международном масштабе.
   — С кем мы должны поговорить в первую очередь, с канадским министром или со старым Анваром Анваром?
   — Я хочу как можно скорее снять международную напряженность.
   — Положитесь на меня. Все будет в наилучшем виде. После того как со мной здесь обошлись, мне ничего так не хочется, как придушить какого-нибудь канадца.
   — Пусть вас не заносит, Римо. Цель твоего задания — разрядить ситуацию.
   На земле Римо, показав паспорт, прошел через контроль, но лишь после долгого разговора.
   — Находясь в этой стране, — высокомерно произнес таможенник из конной полиции, — вы должны соблюдать определенные правила приличий.
   — Нет проблем, — заверил его Римо тоскливым голосом.
   — Нельзя плевать на тротуары, нельзя чесать себе те места, которые обычно не выставляются напоказ, а когда с вами говорят, надлежит отвечать на том языке, на котором к вам обращаются.
   — Вы, надеюсь, двуязычный? — поинтересовался второй офицер.
   — Разумеется. Я говорю на английском и корейском.
   — Насчет второго — верю вам на слово, — ледяным голосом отозвался таможенник. — В первом же у вас есть серьезные дефекты.
   — Благодарю, — ответил Римо. — А ваш красный китель сегодня в стирке?
   — Красная форма — исключительно парадная, — официальным голосом заявил первый таможенник.
   — Серьезно? Я не знал этого.
   — И передайте это всем вашим дурацким приятелям! — крикнули они ему вслед.
   В зале ожидания Римо встретил мастера Синанджу стоявшего с безмятежным лицом.
   — У тебя были проблемы? — полюбопытствовал Римо.
   — Со мной обошлись вполне вежливо.
   — Ты, наверное, показал им свой корейский паспорт.
   — Конечно. Я не хотел, чтобы меня приняли за ворующего чужую рыбу фарисея.
   — Ладно, брось.
   Они поймали такси, но шофер потребовал плату вперед. Римо заплатил, поскольку, если придушить таксиста, пришлось бы искать другого, а тот мог бы оказаться еще противнее.
   Если не обращать внимания на двуязычные англо-французские надписи да позеленевшие медные крыши домов на Парламентском холме, Оттава вполне сошла бы за американский город. По пути в город Римо заметил только одно, что показалось ему необычным.
   — Посмотри, Чиун. Белки здесь черные.
   Чиун высмотрел белку на заснеженном дубовом суку.
   — Никогда в жизни не видел более странного грызуна. Не сомневаюсь, что он питается запасами рыбы.
   — А я сомневаюсь. У белок слишком мало мозгов. Как у канадцев.
   Чиун выглянул из окна автомобиля и окинул взглядом покрытые снегом дома. По мере приближения к центру город все больше приобретал европейские черты, становясь похожим на сад камней и высоких крыш из позеленевшей меди.
   — Жирная Оттумва лежит под снегом. Жирная и легко ловится, — многозначительно заметил Чиун.
   — Это не Оттумва, а Оттава, и ее нам ловить не надо, — напомнил ему Римо.
   Таксист высадил их возле «Шато Лорье», и Римо протянул шоферу двадцатидолларовую купюру за пятнадцатидолларовый проезд по счетчику.
   — Премного благодарен, — изрек таксист, запихивая деньги в карман.
   — Постойте, а сдача? — решительно потребовал Римо.
   — А чаевые?
   — Я привык сам давать чаевые из сдачи.
   — Ваша сдача — это мои чаевые, — не сдавался таксист.
   — Обычно я сам это решаю.
   — Обычно вы даете чаевые американским таксистам, а сейчас вы в Канаде, и мы предпочитаем получать чаевые именно так, потому что вы, американцы, путаете свой доллар с канадским.
   — Я не путаю.
   — Ну, тогда ладно.
   Таксист протянул руку с горстью монет.
   — Что это? — спросил Римо, глядя на одну золотую и две серебряные монеты.
   — Монеты. Это ваша сдача.
   — Я хотел бы бумажками.
   — Это законное платежное средство, из которого я надеюсь получить свои чаевые.
   — Вот они, — ответил Римо. — Заворачиваю для вас.
   Он сложил обе серебряные монеты вместе, большим и указательным пальцами каждой руки взял их за края и два раза повернул. Монеты свернулись в штопор. Римо протянул их водителю.
   — Что это? — спросил таксист.
   — Предупреждение, которое вполне стоит четыре бакса, — сказал Римо и вылез из машины.
   Шофер пытался было протестовать, но задняя дверца хлопнула с такой силой, что машина запрыгала на рессорах. Да так, что таксист выскочил наружу, решив, что началось землетрясение.
   К тому времени два странных пассажира уже исчезли за дверью отеля.

* * *

   Оказавшись внутри, Римо решил действовать прямо. Он подошел к стойке портье:
   — Насколько нам известно, у вас остановился Генеральный секретарь ООН.
   Клерк вскинул голову, нахмурился, увидев небрежно одетого — без галстука и не по сезону — Римо, и фыркнул:
   — Вас ввели в заблуждение.
   — Позвольте с вами не согласиться, — ответил Римо, взяв тот же тон.
   — Сэр, вы ошибаетесь.
   Римо уже собирался взять клерка за кончик галстука — самый удобный способ вытащить его из вылощенного костюма и стряхнуть столь же вылощенные манеры, когда у него за спиной пискнул голос мастера Синанджу:
   — Римо, смотри!
   Он повернулся на голос.
   Бодрый в свои шестьдесят с лишним, человек с каменными чертами лица и с гарденией в петлице прошествовал мимо, оставляя неясный след запаха лосьона после бритья.
   — Я уличил вас во лжи, — повернулся Римо к портье.
   — Вы ошибаетесь. Это неправда — то, что вы видели...
   Римо по-дружески похлопал по монитору служебного компьютера, зная из прошлого опыта, что изображение на экране превратится в рассыпанную мозаику. Судя по перекошенному от ужаса лицу портье, так и вышло.
   Когда Римо и Чиун вышли на улицу, автомобиль уже отъезжал.
   И все это время такси, которое их доставило, продолжало подпрыгивать на рессорах, а шофер глядел на него круглыми от ужаса глазами.
   Рядом с ним остановился белый автомобиль с радужными полосками по бокам и голубым всадником на багажнике. Из него вышел человек в безупречном мундире.
   — Если вы не возражаете, — сказал Римо, проскальзывая мимо него и садясь за руль, — мы хотели бы одолжить ваш автомобиль.
   — Возражаю категорически, — ответил человек.
   Поэтому мастер Синанджу схватил его за шею и запихнул на заднее сиденье, куда сел и сам.
   — Я не могу стерпеть столь наглого похищения, — заявил водитель, когда машина уже тронулась с места. — Мы в Оттаве, а это служебная машина Королевской конной полиции Канады, а не такси.
   — Это была моя оплошность, — скромно признался Римо. — Как вы отнесетесь к поездке в багажнике?
   — В таком случае я приложу все усилия, чтобы стерпеть, — сказал полицейский.
   Римо пристроился за автомобилем, в котором ехал Генеральный секретарь ООН. Сквозь заднее стекло был виден его серо-стальной затылок. Генеральный секретарь сидел чопорно и прямо, как старая дева.
   Оба автомобиля пробирались по запруженным улицам Оттавы, удаляясь от центра города, и выехали на окраину, где в кюветах лежал старый снег, никем не убираемый и покрытый грязью.
   — Это не очень хороший район, — предупредил их полицейский.
   — А что тут плохого? — насторожился Чиун.
   — Снег здесь грязный.
   — Здесь опасно?
   Полицейский презрительно хмыкнул.
   — Это же Канада. У нас нет насилия.
   — Это скоро изменится, — проворчал Римо.
   — Джентльмены, вы асассины?
   — Нет, — ответил Римо.
   — Да, — ответил Чиун одновременно с ним.
   — Так да или нет? — спросил полицейский, стараясь подавить ужас.
   — Мы асассины, но сейчас мы в отпуске, — сообщил Римо. — И здесь не за тем, чтобы пустить кого-то в расход.
   — Зачем же вы преследуете ту машину?
   — Ответь ему, папочка, — попросил Римо Чиуна.
   — Чтобы посмотреть, куда она едет, — ответил мастер Синанджу.
   Такси, везущее Генерального секретаря ООН, привело их к чему-то вроде трансформаторной подстанции или электростанции, построенной на окраине канадской столицы. Это была угрюмая кирпичная коробка, а над главным входом висела полинявшая надпись, которая когда-то читалась «Оттава электрик», но сейчас от нее осталось только «От трик». В свете единственной красной лампочки над входом дверь казалась закопченной.
   Такси остановилось прямо у входа. Генеральный секретарь вышел и с чопорным поклоном расплатился. Поправив галстук, он подошел к двери и нажал на кнопку звонка, не забыв перед этим оправить пиджак.
   Дверь зажужжала, отворилась внутрь, и он мгновенно исчез за ней.
   — Мы остановимся здесь, — сказал Римо, — но эта машина нам еще может понадобиться.
   — Не возражаю, — ответил съежившийся полицейский. — Когда будете готовы, вызовите диспетчера.
   — Мы бы предпочли, чтобы вы нас подождали.
   — В таком случае будьте добры выключить двигатель.
   — Нет проблем, — согласился Римо.
   Они оставили мотор выключенным, а полицейского — свернувшимся в багажнике, а сами пошли ко входу в здание.
   Римо огляделся.
   — Похоже на такое место, где официальный представитель ООН мог бы встретиться с канадским министром, если им не нужны свидетели.
   — Возможно, — сказал Чиун.
   — Это будет как нечего делать.
   — Не считай лососей до нереста, — мрачно предупредил мастер Синанджу.
   — А что может случиться? Мы же в Канаде. Здесь даже полицейский не рискует принять бой.

Глава 31

   Министр рыбного хозяйства Канады Гил Хьюгтон буквально слетел по трапу с самолета «Эр Канада» и прыгнул в свой «бентли».
   Сияющая серебром машина ворвалась в степенное уличное движение Оттавы. Нога министра непроизвольно давила на газ, и он заметил, что превышает скорость. Этого он раньше никогда не делал. Но теперь превышал. Ладно, только на этот раз. Министерские номера избавят его от разговоров с дорожной полицией.
   Его поездка к Храму Кали была вихрем отрывочных мыслей. Гил Хьюгтон надеялся, что Госпожа Кали найдет для него время перед встречей. Если нет, то после. Его и то, и другое устроит.
   Через двадцать минут он подрулил к мрачному зданию. Впрочем, оно всегда было мрачным. И только красная лампочка над входной дверью указывала, что эта старая электростанция еще не совсем заброшена. Поставив машину у тротуара, министр быстрым и четким шагом пошел на этот рубиновый свет. Кнопка звонка отозвалась жужжанием, и министра впустили внутрь.
   В огромной приемной с эротическими скульптурами он решил пока не снимать с себя одежду. Лучше не надо. Что, если Генеральный секретарь ООН уже здесь? Да, правда, правила Госпожи Кали суровы и неизменны. Никто не входит к ней иначе как в том виде, в котором появился на свет.
   Но сейчас — это другое дело. Он здесь сейчас не как поклонник, а как министр промыслов и океанов.
   А если он ошибается, то он ничего не имеет против попробовать кнута в награду за серьезный проступок.
   Показавшись перед зеркальной дверью, он возвысил голос:
   — Прошу позволения войти в обитель ужаса.
   — Входи, — резанул холодный и твердый, как сталь, голос.
   Гилу Хьюгтону послышалось в ее голосе восхитительное нетерпение, и он шагнул вперед. Двери распахнулись, и Гилберт остолбенел.
   Госпожа Кали стояла посреди комнаты, уперев кулаки в бедра, разведя локти, низко склонив лицо в маске домино, и ее вечно меняющиеся глаза горели, как изумруды, если смотреть через них на огонь.
   В следующее мгновение они были как голубые алмазы, холодные и безжалостные, и от их взгляда у него засосало под ложечкой.
   — Надеюсь, я не опоздал к началу встречи? — спросил министр.
   — Ты слишком рано.
   — Это хорошо.
   — Я презираю торопливость.
   Хьюгтон попытался сглотнуть. Язык был как кусок высохшей резины.
   — Я... Я могу уйти, если вы позволите.
   Тут он заметил алую розу на длинном стебле, воткнутую в звено цепи, опоясывающей ее лироподобные бедра. Быстрым движением руки Госпожа Кали выдернула розу и подняла вверх.
   Повернувшись боком — он видел ее поднятые груди и лицо в профиль, и сердце у него замерло, — она поднесла розу к свету. Сжав алый рот, она стала отщипывать шипы со стебля.
   — Приблизься, — прозвучало приглашение.
   Он сделал несколько осторожных шагов. Тонкие пальцы отламывали шипы один за другим. Они падали на черный стеклянный пол с сухим тоненьким звуком, будто кошачьи когти стучали по фарфору.
   — Расстегни «молнию», — приказала она.
   — Зачем?
   — Повинуйся!
   Медленно, потому что сердце его колотилось, Гил Хьюгтон опустил «молнию» на брюках, а Госпожа Кали продолжала счищать шипы со стебля. Когда упал последний, орган министра уже был обнажен и заметно дрожал.
   — Что вы соби?..
   — Что ты мне сказал на днях? — нежно спросила она.
   — Что вы никогда не прикасаетесь ко мне.
   — А что еще?
   — Что мы больше никогда не делаем ничего нового. — Голос его сорвался на блеянье.
   — Значит, ты хочешь попробовать что-нибудь новое, не так ли? — спросила она мелодичным голосом. Она не глядела на него. Казалось, он вообще вне ее внимания. Подрагивающий член министра наливался твердой упругостью.
   — Да, — сказал он, склонив голову, — очень.
   — Очень — что?
   — Очень, Госпожа Кали. Я очень хочу испытать что-нибудь новое, Госпожа Кали, — поспешно произнес министр.
   На алых губах мелькнула мимолетная улыбка. Откуда-то над собой она достала высокий флакон с массажным лосьоном. Большим пальцем с черным ногтем она отковырнула крышку и погрузила туда стебель на всю длину. Комната наполнилась рыбным запахом. Рыбий жир. Тресковый, его любимый. Хьюгтон подскакивал на цыпочках в предвкушении.
   — Что вы собираетесь делать?
   — Кое-что новое, — ответила она, вытягивая стебель. С него стекали вязкие капли.
   Министр облизнул губы.
   — Правда?
   Ее голос упал почти до шепота:
   — Да, правда.
   И она резко повернулась к нему, одной рукой схватила его набухший член, а другой глубоко вонзила в уретру смазанный стебель и стала двигать вверх и вниз, вверх и вниз, пока он не завопил от неслыханной боли и неслыханного наслаждения, какого в самых диких мечтах не мог себе вообразить.
   Боль бросила его на колени. Он скорчился на полу, ловя ртом воздух и стиснув себя обеими руками, а под ним растекалась лужица рыбьих молок и темно-красного малинового сока.
   Сквозь эту муку, как стальная игла, дошел до него ее голос:
   — Никогда больше не жалуйся, что я не делаю ничего нового.

Глава 32

   Генеральный секретарь ООН Анвар Анвар-Садат вошел сквозь зажужжавшую дверь в неожиданно роскошную приемную. Стены из белого с розовыми прожилками мрамора напоминали нежную кожу гаремных красавиц. По крайней мере так восприняли холодный мрамор его романтические глаза.
   А еще были скульптуры. Чернокожая женщина с большим количеством рук, чем дает природа. И руки эти она держала так, что это был одновременно и вызов, и призыв.
   Кали, конечно. Индуистская богиня смерти. Как подходит для женщины с компьютерным псевдонимом Госпожа Кали. Сверху вниз смотрели на него пустые глаза статуи — два слепых пятна.
   Анвар-Садат заметил, что формы ее весьма зрелые. Это показалось ему многообещающим признаком. Анвар Анвар-Садат любил женщин сладострастных.
   По другую сторону двери — другая статуя. Это уже был не базальт, а порфир. Этого бога Анвар-Садат не узнал, но решил, что это может быть только Шива — супруг Кали. В каждой из его четырех рук были зажаты разные предметы, странные и с непонятным назначением.
   Прочистив горло, Анвар-Садат возвысил голос:
   — Здесь есть кто-нибудь?
   — Ты желаешь войти в покои Госпожи Кали? — прозвучал в ответ твердый голос.
   — Да. Это вы?
   — Молчание! — прогремел голос.
   Несмотря на свое самомнение и свое положение в мире, Анвар Анвар-Садат ощутил, что не может не повиноваться.
   — Позвольте мне взглянуть на вас, — попросил он.
   Голос доносился к нему из-за зеркала, находящегося между двумя статуями. Он сразу понял, что это зеркальная дверь, прозрачная с внутренней стороны, и что его изучают. Он принял небрежную позу, давая себя рассмотреть.
   — Анвар Анвар-Садат, достаточно ли ты храбр, чтобы ступить во владения Кали?
   — Да, — ответил он дрогнувшим от предвкушения голосом.
   — Очень хорошо. Укрепи свой дух!
   — Мой дух крепок.
   — Ибо тот, кто приближается к моей ужасной сущности, навсегда меняет свою.
   На одну мрачную секунду Анвар-Садат дрогнул. Он не хотел менять сущность. Он лишь хотел увидеть во плоти это создание, которое так заворожило его своим невиденным образом и неслышанным голосом и привело к этой минуте.
   Он нервно сглотнул. И тут двери распахнулись.
   Госпожа Кали была именно такой, какой он ее вообразил. Анвар-Садат увидел это сразу.
   Она была высокой, статной и золотоволосой, как солнечный луч на чистом золоте. Черты ее лица были классическими, эфирными и в то же время точеными. Домино золотого шелка, обрамлявшее ее цвета Нила глаза, добавляло чуть-чуть тайны к тому, что было само совершенство.
   Тело ее было как язык черного пламени, и пламя это замерцало, когда она перенесла тяжесть тела с одного роскошного бедра на другое. Кожа. Она одета в черную кожу. Этого он не ждал.
   Его глаза скользнули вслед за мерцанием пламени, открывая новые колдовские подробности. Серебряная цепь на талии, черные ногти вампира, череп из слоновой кости на животе.
   В одной руке у нее была плеть. В другой — собачий поводок.
   Анвар Анвар-Садат пробежал глазами по этому поводку до самого пола, и сердце его забилось быстро и жарко.
   На полу, у ее ног, скорчился на четвереньках какой-то человек. Он был совершенно голым, если не считать охвативший его горло собачий ошейник шипами внутрь. В зубах он держал алую розу, как послушный пес держит кость. С конца стебля на пол падали алые капли.
   Глаза этого человека уставились в пол. Госпожа Кали резко дернула за поводок, и человек поднял голову.
   — Позвольте мне представить Гилберта Хьюгтона, министра рыбных промыслов и океанов, — произнесла Госпожа Кали насмешливо-официальным тоном.
   — Э-э-э... рад познакомиться, — выдавил из себя Генеральный секретарь ООН.
   Сквозь стиснутые зубы канадского официального лица с зажатой в них розой донеслось горловое рычание.
   События шли не так, как ожидалось...

Глава 33

   В «Фолкрофте» Харолд В. Смит следил за развитием глобального конфликта.
   — Это просто невероятно, — бормотал он себе под нос. — Будто все приморские страны впали в безумие обжорства.
   В Северной Атлантике вышедший из повиновения американский рыболовный флот отступил в закрытую для рыболовства зону под названием Флемиш-кэп и в безумии обжорства выбирал канадскую треску в количествах, запрещенных правилами обоих государств. Катера американской береговой охраны мчались туда, чтобы убедить рыбаков уйти с канадских промыслов.
   В Тихом океане между Аляской и штатом Вашингтон крейсировал американский эсминец «Аркхэм», пытаясь перехватить канадскую подводную лодку «Желтый нож/Куто жон», пока она не ударила в гущу американского лососевого флота.
   Тем временем канадские корабли береговой обороны пытались взимать транзитную пошлину с американских рыбаков, а те пытались заплатить винтовочными пулями.
   Оттава, официальная и неофициальная, молчала. Зато из Квебека просочились полуофициальные слухи, что в нынешней американо-канадской рыбной войне Квебек намерен встать на сторону Вашингтона. В этом Харолд В. Смит видел семя гражданской войны в Канаде. Переход провинции на сторону противника.
   В Соединенных Штатах средства массовой информации уже извлекли на свет Божий давно забытые обиды. Опустошение после войны с Францией и индейцами. Рейды Дирфилда. Луисбург. Как во время войны 1812 года канадские и британские войска дотла сожгли Белый дом.
   В Орегоне полувоенные силы, называвшие себя Добровольной орегонской милицией, проникли за сорок пятую параллель и повесили на соснах троих канадских полицейских. Они требовали пересмотреть договор, отдавший Канаде исконные земли Орегона.
   На канадско-вермонтской границе напряжение дошло до крайнего предела. В одном городке, лежащем наполовину в Канаде, наполовину в США, граница проходила через здание городской библиотеки. Горячие головы с обеих сторон стали протягивать колючую проволоку точно посреди гуманитарного зала, и библиотеку охватил жаркий спор, который вели в основном бросанием тяжелых томов энциклопедий. Первый выстрел был только делом времени.
   На озере Чэмплен вспыхнул издавна тлеющий конфликт насчет распространения мелкого вредного моллюска — полосатой мидии — из американской половины в канадскую.
   Полосатые Эф-16 канадских ВВС патрулировали шоссе Алкан, которое было перекрыто на границе Аляски с Канадой. Все американские машины заворачивали обратно. Аляска оказалась отрезана от остальной части страны, осталось только воздушное сообщение.
   На Парламентском холме в Оттаве стали раздаваться угрозы выхода Канады из НОРАД и других взаимовыгодных договоров.
   На Капитолийском холме в Вашингтоне стали изучать все пункты Гентского договора, положившего конец войне 1812 года, в поисках упущений и недоработок.
   Тем временем Президент Соединенных Шатов и его советники все воскресное утро выступали по телевизору, стараясь утихомирить все стороны и сбить нарастающую военную лихорадку.
   Смит знал, что до начала открытой войны счет идет на часы. Если она вспыхнет и Квебек примет сторону Вашингтона, то между странами разверзнется пропасть, глубже которой не было никогда. Американо-канадские отношения будут отравлены на все следующее столетие.
   А все потому, что человеку нужно все больше и больше рыбы, чтобы жить.

Глава 34

   Римо позвонил в дверь. Его сверхчувствительные пальцы ощутили импульс тока, поэтому он знал, что сигнал передан.
   Ответного жужжания не было.
   Римо позвонил снова.
   — Знаешь, — повернулся он к Чиуну в ожидании ответа, — в старые времена красная лампочка над входом означала дом с дурной репутацией.
   — У всех домов дурная репутация. Кроме нашего, — многозначительно сказал Чиун.
   — В этом есть доля истины, — согласился Римо, нажимая на кнопку. Это была старая небольшая черная кнопка в позеленевшем медном корпусе.
   Кто бы там внутри ни был, он не собирался их впускать.
   — Думаю, придется войти туда по-другому. Разделимся или войдем вместе?
   — Мы войдем вместе, ибо какую опасность может представлять этот дом с дурной репутацией для двух питающихся рыбой мастеров Синанджу — таких, как мы?
   — Дельное замечание, — заметил Римо, отступая назад и поднимая ногу в итальянской туфле. Сверкнула дорогая кожа, и Римо ударил. Сильно.
   Дверь выглядела стальной, но поддалась, как жесть. От удара панель прогнулась в середине, но на самом деле не выдержали петли.
   Римо прыгнул внутрь и подхватил стальную плиту раньше, чем она успела упасть на пол. Упершись ногами, он приложил силу — один угол двери пошел вниз и встал на пол — и придал двери вращение. Она покачнулась в повороте, будто решая, куда направиться, и послушно прислонилась к стенке. Шума было не больше, чем от мяча в баскетбольной корзине.
   — Хилая конструкция, правда?
   — Тише, — шепнул Чиун, повелительно подняв руку.
   Римо прислушался и ощутил вибрацию под ногами. Она была знакома. Похожа на электрическую, но не от электричества, созданного техникой человека. Это была электрическая вибрация живого существа.