Страница:
— В процессе твоей коррекции становится все яснее, что Фелиция хочет смерти.
— Будь она здорова, она бы выбрала жизнь. И миролюбие.
Улыбка лорда Целителя могла бы показаться циничной, если б в ней не сквозила древняя, испытанная временем мудрость.
— Неужто метапсихологи из Содружества научились очищать душу от греха?
— Нет, конечно, — отрезала Элизабет и замкнулась в себе.
Но молчаливый спор продолжался. Наконец она сказала:
— Мне еще не приходилось заниматься такой страшной работой. Приобщение Бреды к Единству было детской забавой по сравнению с этим. Но ведьмы уже близки к успеху! Что бы там ни было, я не могу бросить Фелицию на полдороге, не могу позволить ей умереть. Ее ум бесценен. Она обладает принудительными и творческими способностями в шестисотой степени и почти таким же психокинезом. Во всем Галактическом Содружестве не было более сильной личности.
— Фелиция никогда не достигнет того, что вы называете Единством, — заявил Дионкет. — Она — дитя, но безнадежно испорченное, извращенное. Самое настоящее чудовище. Ее родители… — Он покачал головой. — В моей практике такие случаи не встречались. Одной Тане ведомо, сколь грешно наше племя, но даже среди нас никто не позволял себе так надругаться над своим ребенком… причем без злого умысла, просто от скуки.
— Фелиция — не чудовище, — возразила Элизабет. — Уже не чудовище. Я открыла в ней кладезь душевности. Каждый раз, когда я спускаюсь в ее мозг, чтобы выкачать остатки желчи и вправить последние вывихи, она ведет себя все человечнее.
— Тогда почему она до сих пор боится? — спросил Дионкет. — Почему слабеет в своем желании пережить катарсис?
— Потому что, как ты точно заметил, она балансирует на грани и продолжает страдать.
— Она не выдержит и нападет на тебя, — предостерег лорд Целитель. — Ты погибнешь, Элизабет!
— Говорю вам, игра стоит свеч!
— Не забывай, Супруга Корабля назначила тебя своей преемницей, — рассудительно произнес Крейн. — Тебя, а не Фелицию.
— Бреда не имела права брать на себя роль Господа.
— А ты?
— Прекратите на меня давить! — закричала она. — Вы же сами вызвались помочь! Сами согласились, хотя знали степень ее безумия…
Ум Дионкета излучал сострадание.
— Не все поддается исцелению.
— Я вылечу ее! С вашей помощью или без. — В ее несгибаемом упорстве было столько огня, что он воспламенил обоих тану.
— Мы поможем тебе, — воскликнул Дионкет. — Даже ценой жизни.
Элизабет спустилась в Аврен note 15 и пробыла там шесть часов подряд.
Стены словно бы растворились. Трое целителей стояли возле кушетки, на которой безжизненно лежало хрупкое существо. Раздавленные, измученные черной, липкой, смрадной агонией, истерзанные осколками безумной памяти, задыхающиеся от ее неистовой ярости и детской беспомощности перед страшными унижениями, оглушенные непрерывными умственными криками, они терпели.
Несмотря на психоэлектронный барьер комнаты без дверей, часть ядовитых испарений, вместо того чтобы осесть в недрах Черного Утеса, выплескивалась в атмосферу. Зловонное грохочущее облако повисло в воздухе, изрыгая оранжевые молнии, сплетавшиеся над крышей шале. Горячие, подернутые пылью ветры опаляли вечнозеленые растения, губили альпийские цветы. Певчие птички градом сыпались с ветвей наземь. Слабосильные охранники в золотых торквесах с криками устремились вниз по обрывистой тропе; даже самые твердолобые, обезумев от звенящего психического напряжения, попрятались в глубоких подвалах и лежали там, не понимая, на каком они свете.
— Пойдем, Фелиция, — позвала Элизабет.
Но бесформенное нечто боролось, извергалось, пятилось, трепало заботливо подставленные крылья, отталкивая их и все еще надеясь убежать, хотя собственные оковы любви крепко удерживали его. Нормальные мозговые клетки, так долго пребывавшие в атрофированном состоянии, теперь начали пробуждаться к жизни и петь от восторга и тревоги, свойственной новорожденным. А черные наэлектризованные каналы — их яд уже застывал — упорно требовали притока свежей силы, последней передышки в горниле знакомой боли, заслуженных, выстраданных объятий смерти (это ты, любимый?), ее отвратительных засасывающих поцелуев.
— Иди за мной, дитя мое. Выходи оттуда, освободись, сбрось свои путы, оставь это тело, переселяйся в новое. Забудь тех злобных негодяев, которые тебя зачали шутки ради, поиграли живой игрушкой и жестоко отшвырнули ее за ненадобностью. Будь самозванкой! Самородком! Исцелись! Взгляни на себя как на человека, достойного любви. Помнишь, как безоглядно были преданы тебе твои друзья животные? Помнишь чистую, незапятнанную любовь сестры Амери? Я тоже подарю тебе свою любовь и жизнь, стану твоей матерью, а эти двое — твоими братьями. Иди сюда, дай нам обнять тебя!
«Амери не захотела…»
— Пойдем, Фелиция. Гляди, восхищайся своим сияющим обновленным существом. Ты прекрасна, девочка, и тело твое наполнено жизненной силой. А твой ум… о, посмотри, как он великолепен! Да, он рожден в физической агонии и нечистотах, но способен к духовному перевоплощению, полюби его за это.
«Он, все он! Мой Возлюбленный! Его я должна благодарить за высвобождение моих метафункций, за то, что он перерубил мои оковы своим сверкающим обоюдоострым лезвием. Куллукет!»
— Нет, Фелиция, это не он.
«Он, Куллукет!»
— Не смотри в ту сторону. Не надо. Ты доплыла, моя маленькая, стала такой чистой, такой сильной и почти доброй…
«Амери?»
— Отвернись от прошлого. Обрати взор к свету, к миру, к единению с другими умами, которые по-настоящему любят тебя.
«Куллукет? Амери?»
— Смотри: взбаламученный омут тих, эмоции управляемы, воля сильна и направлена. А теперь стань на путь бескорыстной любви! Выбери доброту, благородство, щедрость…
«Я выбираю… выбираю…»
— Просыпайся, Фелиция, открой глаза.
Огромные карие глаза распахнулись на бескровном лице под серо-пепельными бровями и нимбом платиновых волос. Они удивленно оглядели Элизабет, Дионкета, Крейна, опять вернулись к Элизабет. На миг затуманились слезами, потом засияли как звезды.
— Я здорова? — Фелиция приподнялась на локте и окинула взглядом самое себя. — То же тело, тот же ум, но все иначе. — Она тихонько засмеялась. Карие глаза сверкнули, сцепились с горящим взором Элизабет. — Зачем ты меня разбудила, ведь я еще не сделала выбор?
Целительница промолчала.
— Ты хочешь, чтобы я была похожа на тебя, Элизабет?
— Сделай собственный выбор. — Голос Великого Магистра звучал мягко, но ум был напряжен, встревожен.
— Хочешь, чтобы я была такой, как ты. — На щеках девушки проступили два красных пятна, и волосы точно вдруг ожили. Одним прыжком она вскочила на постели, маленькая, хрупкая, неимоверно сильная. Все ее тело светилось жемчужной аурой. — Такой, как ты, да, Элизабет?! — Фелиция откинула головку и засмеялась, звенящий смех был наполнен диким ликованием. — Я выбираю себя! Посмотри на меня! Загляни мне внутрь! А ты не хотела бы стать такой, как я? Свободной в своем выборе, не связанной нуждами других?
— И снова раздался радостный, здоровый смех. — Бедная Элизабет!.. — Богиня протянула руку и коснулась плеча Великого Магистра. — Но все равно спасибо тебе.
Она вмиг исчезла.
Элизабет сидела неподвижно, устремив взгляд на пустую кушетку, на слезы и отчаяние уже не было сил. Огненный кокон пылал рядом, манил к себе, но она рассматривала его с ощущением некой отстраненности, сознавая, что истинный выбор уже сделан, а все остальное — лишь его последствия.
— Не уходи, — попросил Дионкет.
Крейн глядел на ее бледное окровавленное чело и чувствовал, как впервые золотой торквес до боли сдавил горло. Длинные, унизанные перстнями пальцы с выпуклыми суставами протянули ей чашу:
— На, попей.
Однажды такое уже было.
Она отхлебнула горьковатого чаю из трав, затем опустила умственный заслон, чтобы целители могли ясно увидеть огненный саван, маячивший перед нею как соблазн, как испытание.
— Ты нужна нам как никогда, — проговорил Крейн.
Однако суровый Дионкет оказался мудрее и нашел слова, которые смогли утешить ее.
— Ты не заслужила чистилища. Ты должна быть здесь, пока сама все не исправишь.
— Да.
Она улыбнулась и зарыдала.
— Будь она здорова, она бы выбрала жизнь. И миролюбие.
Улыбка лорда Целителя могла бы показаться циничной, если б в ней не сквозила древняя, испытанная временем мудрость.
— Неужто метапсихологи из Содружества научились очищать душу от греха?
— Нет, конечно, — отрезала Элизабет и замкнулась в себе.
Но молчаливый спор продолжался. Наконец она сказала:
— Мне еще не приходилось заниматься такой страшной работой. Приобщение Бреды к Единству было детской забавой по сравнению с этим. Но ведьмы уже близки к успеху! Что бы там ни было, я не могу бросить Фелицию на полдороге, не могу позволить ей умереть. Ее ум бесценен. Она обладает принудительными и творческими способностями в шестисотой степени и почти таким же психокинезом. Во всем Галактическом Содружестве не было более сильной личности.
— Фелиция никогда не достигнет того, что вы называете Единством, — заявил Дионкет. — Она — дитя, но безнадежно испорченное, извращенное. Самое настоящее чудовище. Ее родители… — Он покачал головой. — В моей практике такие случаи не встречались. Одной Тане ведомо, сколь грешно наше племя, но даже среди нас никто не позволял себе так надругаться над своим ребенком… причем без злого умысла, просто от скуки.
— Фелиция — не чудовище, — возразила Элизабет. — Уже не чудовище. Я открыла в ней кладезь душевности. Каждый раз, когда я спускаюсь в ее мозг, чтобы выкачать остатки желчи и вправить последние вывихи, она ведет себя все человечнее.
— Тогда почему она до сих пор боится? — спросил Дионкет. — Почему слабеет в своем желании пережить катарсис?
— Потому что, как ты точно заметил, она балансирует на грани и продолжает страдать.
— Она не выдержит и нападет на тебя, — предостерег лорд Целитель. — Ты погибнешь, Элизабет!
— Говорю вам, игра стоит свеч!
— Не забывай, Супруга Корабля назначила тебя своей преемницей, — рассудительно произнес Крейн. — Тебя, а не Фелицию.
— Бреда не имела права брать на себя роль Господа.
— А ты?
— Прекратите на меня давить! — закричала она. — Вы же сами вызвались помочь! Сами согласились, хотя знали степень ее безумия…
Ум Дионкета излучал сострадание.
— Не все поддается исцелению.
— Я вылечу ее! С вашей помощью или без. — В ее несгибаемом упорстве было столько огня, что он воспламенил обоих тану.
— Мы поможем тебе, — воскликнул Дионкет. — Даже ценой жизни.
Элизабет спустилась в Аврен note 15 и пробыла там шесть часов подряд.
Стены словно бы растворились. Трое целителей стояли возле кушетки, на которой безжизненно лежало хрупкое существо. Раздавленные, измученные черной, липкой, смрадной агонией, истерзанные осколками безумной памяти, задыхающиеся от ее неистовой ярости и детской беспомощности перед страшными унижениями, оглушенные непрерывными умственными криками, они терпели.
Несмотря на психоэлектронный барьер комнаты без дверей, часть ядовитых испарений, вместо того чтобы осесть в недрах Черного Утеса, выплескивалась в атмосферу. Зловонное грохочущее облако повисло в воздухе, изрыгая оранжевые молнии, сплетавшиеся над крышей шале. Горячие, подернутые пылью ветры опаляли вечнозеленые растения, губили альпийские цветы. Певчие птички градом сыпались с ветвей наземь. Слабосильные охранники в золотых торквесах с криками устремились вниз по обрывистой тропе; даже самые твердолобые, обезумев от звенящего психического напряжения, попрятались в глубоких подвалах и лежали там, не понимая, на каком они свете.
— Пойдем, Фелиция, — позвала Элизабет.
Но бесформенное нечто боролось, извергалось, пятилось, трепало заботливо подставленные крылья, отталкивая их и все еще надеясь убежать, хотя собственные оковы любви крепко удерживали его. Нормальные мозговые клетки, так долго пребывавшие в атрофированном состоянии, теперь начали пробуждаться к жизни и петь от восторга и тревоги, свойственной новорожденным. А черные наэлектризованные каналы — их яд уже застывал — упорно требовали притока свежей силы, последней передышки в горниле знакомой боли, заслуженных, выстраданных объятий смерти (это ты, любимый?), ее отвратительных засасывающих поцелуев.
— Иди за мной, дитя мое. Выходи оттуда, освободись, сбрось свои путы, оставь это тело, переселяйся в новое. Забудь тех злобных негодяев, которые тебя зачали шутки ради, поиграли живой игрушкой и жестоко отшвырнули ее за ненадобностью. Будь самозванкой! Самородком! Исцелись! Взгляни на себя как на человека, достойного любви. Помнишь, как безоглядно были преданы тебе твои друзья животные? Помнишь чистую, незапятнанную любовь сестры Амери? Я тоже подарю тебе свою любовь и жизнь, стану твоей матерью, а эти двое — твоими братьями. Иди сюда, дай нам обнять тебя!
«Амери не захотела…»
— Пойдем, Фелиция. Гляди, восхищайся своим сияющим обновленным существом. Ты прекрасна, девочка, и тело твое наполнено жизненной силой. А твой ум… о, посмотри, как он великолепен! Да, он рожден в физической агонии и нечистотах, но способен к духовному перевоплощению, полюби его за это.
«Он, все он! Мой Возлюбленный! Его я должна благодарить за высвобождение моих метафункций, за то, что он перерубил мои оковы своим сверкающим обоюдоострым лезвием. Куллукет!»
— Нет, Фелиция, это не он.
«Он, Куллукет!»
— Не смотри в ту сторону. Не надо. Ты доплыла, моя маленькая, стала такой чистой, такой сильной и почти доброй…
«Амери?»
— Отвернись от прошлого. Обрати взор к свету, к миру, к единению с другими умами, которые по-настоящему любят тебя.
«Куллукет? Амери?»
— Смотри: взбаламученный омут тих, эмоции управляемы, воля сильна и направлена. А теперь стань на путь бескорыстной любви! Выбери доброту, благородство, щедрость…
«Я выбираю… выбираю…»
— Просыпайся, Фелиция, открой глаза.
Огромные карие глаза распахнулись на бескровном лице под серо-пепельными бровями и нимбом платиновых волос. Они удивленно оглядели Элизабет, Дионкета, Крейна, опять вернулись к Элизабет. На миг затуманились слезами, потом засияли как звезды.
— Я здорова? — Фелиция приподнялась на локте и окинула взглядом самое себя. — То же тело, тот же ум, но все иначе. — Она тихонько засмеялась. Карие глаза сверкнули, сцепились с горящим взором Элизабет. — Зачем ты меня разбудила, ведь я еще не сделала выбор?
Целительница промолчала.
— Ты хочешь, чтобы я была похожа на тебя, Элизабет?
— Сделай собственный выбор. — Голос Великого Магистра звучал мягко, но ум был напряжен, встревожен.
— Хочешь, чтобы я была такой, как ты. — На щеках девушки проступили два красных пятна, и волосы точно вдруг ожили. Одним прыжком она вскочила на постели, маленькая, хрупкая, неимоверно сильная. Все ее тело светилось жемчужной аурой. — Такой, как ты, да, Элизабет?! — Фелиция откинула головку и засмеялась, звенящий смех был наполнен диким ликованием. — Я выбираю себя! Посмотри на меня! Загляни мне внутрь! А ты не хотела бы стать такой, как я? Свободной в своем выборе, не связанной нуждами других?
— И снова раздался радостный, здоровый смех. — Бедная Элизабет!.. — Богиня протянула руку и коснулась плеча Великого Магистра. — Но все равно спасибо тебе.
Она вмиг исчезла.
Элизабет сидела неподвижно, устремив взгляд на пустую кушетку, на слезы и отчаяние уже не было сил. Огненный кокон пылал рядом, манил к себе, но она рассматривала его с ощущением некой отстраненности, сознавая, что истинный выбор уже сделан, а все остальное — лишь его последствия.
— Не уходи, — попросил Дионкет.
Крейн глядел на ее бледное окровавленное чело и чувствовал, как впервые золотой торквес до боли сдавил горло. Длинные, унизанные перстнями пальцы с выпуклыми суставами протянули ей чашу:
— На, попей.
Однажды такое уже было.
Она отхлебнула горьковатого чаю из трав, затем опустила умственный заслон, чтобы целители могли ясно увидеть огненный саван, маячивший перед нею как соблазн, как испытание.
— Ты нужна нам как никогда, — проговорил Крейн.
Однако суровый Дионкет оказался мудрее и нашел слова, которые смогли утешить ее.
— Ты не заслужила чистилища. Ты должна быть здесь, пока сама все не исправишь.
— Да.
Она улыбнулась и зарыдала.
8
Клу положила цветы на холм и выпрямилась. Совершенно сухие глаза были устремлены на самую крупную орхидею, которая заслоняла от нее могилу. Букет был огромный, из тридцати разных цветков. Она собрала его за пять минут, даже не удаляясь от причала на реке Хениль.
— Тану называют Испанию Конейном, — проговорила девушка. — Это значит Земля Цветов. Я слышала, как кто-то из них говорил, что нигде в Европе не встретишь такого разнообразия цветов. Я, пожалуй, больше всего люблю голубые орхидеи. И бледно-зеленые с бархатно-черными краями. Орхидеи в трауре… Бедная Джилл!
— Мы сделали все возможное. Стейнбреннер предупреждал нас об опасности менингита.
Элаби посмотрел на каменную плиту, установленную меж старых корней платана, и камень светился под взглядом психокинетика, пока он высекал надпись. Гарь и дым от расплавленного минерала заглушили своей вонью и тонкий аромат цветов, и веяние свежего бриза от реки. Наконец, довольный своей работой, Элаби с помощью психокинеза водрузил плиту на вершине могильного холма.
ДЖИЛИАН МИРИАМ МОРГЕНТАЛЛЕР 20 СЕНТЯБРЯ — 3-2 ИЮНЯ (27 ЛЕТ)
«ГДЕ ТА ЗЕМЛЯ, КУДА КОРАБЛЬ ПЛЫВЕТ?
МАТРОСАМ НЕИЗВЕСТНО НАПЕРЕД…»
— Как думаешь, простоит она шесть миллионов лет? — спросила Клу.
— Кто знает? Залив Гвадалквивир будет погребен под илом.
Клу медленно пошла к вытащенной на берег шлюпке.
— Прошлой зимой, когда мы только затевали все это, я спросила Алексиса Маниона, не было ли обнаружено в исследованных плиоценовых породах следов Изгнания. Он ответил, что нет, но мне трудно поверить. Неужели ничего не сохранилось?
Она залезла в шлюпку, Элаби прыгнул за ней и, снова включив психокинез, начал толкать надувную посудину по коричневой, словно крепкий чай, стоячей воде. В пятидесяти километрах от Муласена они должны были встретиться со специально приспособленной для речных мелей яхтой Эйкена Драма.
— Если бы какой-нибудь палеонтолог и нашел в плиоценовых скальных образованиях скелет Homo sapiens, то, скорее всего, промолчал бы, чтобы не вылететь из клуба костокопателей. Что же до ископаемого бермудского кеча…
— Доктор Манион говорит, что будущее уже есть и, чем бы мы тут ни занимались, мы не в силах на него повлиять.
— Ничего себе, утешение! Напомни мне о нем, когда мы с Эйкеном Драмом снесем к дьяволу вершину Муласена.
Шлюпка подплыла прямо к веревочной лестнице. Клу закрепила фалинь и взобралась на борт.
— Оуэн еще спит, — заметила она, послав легкий корректирующий импульс в нижнюю каюту.
— Хорошо. Пусть оклемается, а то ведь сколько ночей вы не спали из-за Джилл. Я думал, он станет настаивать, чтобы его взяли на похороны. — Он порылся в холодильнике, достал флягу с кокосовым пуншем и гамма-сандвичи, захваченные из Окалы. — Это вместо поминального пирога. Расслабься, детка. Передохни перед встречей с королем эльфов.
Они уселись в шезлонгах на корме; навес защищал их от солнца. Клу жадно набросилась на сандвичи.
— О-о, цивилизованная пища! Боже, как я устала от рыбы, жареных речных угрей и безвкусных кокосов! Во Флориде сейчас время завтрака. Ты только представь: яичница с беконом, овсянка с медом, апельсиновый сок и сладкий чай со льдом.
— Прекрати, жестокая! — рявкнул на нее Элаби и наполнил ее бокал тягучей жидкостью молочного цвета. — Что, уже раскаиваешься?
Она покачала головой:
— Нет, я понимаю, это необходимо для всех нас. Даже ребята, которых папа загнал в Африку, ни о чем не жалеют. Все-таки мы хоть немного да приблизились к цели. Заставили папу принимать нас и наши требования всерьез. — Она помолчала. — Знаешь, он сам скоро прибудет в Европу.
— Это точно?
— Не сомневайся, уж я-то его знаю.
— Он будет с нами или против?
— Кажется, он еще не решил. — Девушка отодвинула тарелку с гамма-сандвичами и силой психокинеза поймала бабочку, что летала над поручнями. Клу долго и внимательно рассматривала дрожащие антенны-усики, потом выпустила насекомое, и оно припустилось вслед за остальными. — Я была права, папа не хочет нас убивать. Он не станет этого делать, если мы его не вынудим: намеренно не навлечем на него и на всех наших стариков угрозу открытия врат… или сами не попытаемся его убить.
— Кое-кто из нас и раздумывать не стал бы.
— Знаю, — спокойно отозвалась она. — Хаген… и ты.
— Но не ты? — Сдвинув брови, молодой человек потряс кубики льда в своем стакане и, не дождавшись ответа, задал новый вопрос: — Ты пойдешь против всех, если у нас не будет другого выхода?
— Я хочу, чтобы все мы были свободны. Если бы старое и молодое поколения могли работать вместе, а не на противоположных полюсах!.. Ты отдаешь себе отчет, что смонтировать аппарат и установить его посреди варварского круга будет очень трудно? Скорей всего, невозможно.
— Напрасно ты так быстро сбросила нас со счетов. Да, часть своих позиций мы утратили, но кое-что, думаю, приобрели. Наша конспирация полетела к черту благодаря твоему бешеному братцу. Марк слегка усомнился в нашей с тобой верности. Но в предстоящей схватке не только у твоего отца будет большое оружие. Не забывай об узурпаторе. Если все в Многоцветной Земле посыплется в пропасть, он, вероятно, попытается расширить свои горизонты.
Клу с сомнением повела плечами.
— Это здесь Эйкен — крупная рыба в маленьком пруду, а кем он будет на фоне Единства? Если уж папа своими репетициями поверг его в такой трепет…
Элаби тихонько хмыкнул.
— Не обольщайся. Он еще молод. Однако же в двадцать два года умудрился без оружия, одним лишь мозгом подчинить себе истэблишмент, который сорок лет управлял плиоценом.
— Брось ты, он только подобрал обломки кораблекрушения. Король обломков! Полубог после гибели богов!
— Как знать, как знать. По-моему, он настроен очень даже оптимистически. И не надо его недооценивать, детка, это первоклассный ум. Сдается мне, твой отец поймал на крючок рыбку, которая ему не по зубам.
Клу отвернулась и стала глядеть на берег, туда, где в обрамлении роскошных цветов светился надгробный камень.
— Неужели ты думаешь, Эйкен справится с такой массированной синергией? Вполне возможно, что папа в решающий момент перехватит у него инициативу.
— Я до сих пор не могу понять, как он согласился сделать Эйкена наводчиком. Либо Марк действительно верит в гениальность золотого мальчика, либо это его обычные козни. Будем надеяться, что он снова потерпит поражение, и тогда мы со временем перетянем плута на свою сторону.
— Представить себе не могу, чтобы кто-то во Вселенной мог тягаться с папой, — озадаченно пробормотала Клу.
— Он слишком долго воображал себя богом, — с горечью заметил Элаби. — Даже мы забыли, что Марк — всего лишь человек. Причем неудачник. Он все поставил на карту в Содружестве и проиграл, потом у него не прошел номер с нами, а теперь он боится, что его точно так же подставят Эйкен и Фелиция.
— Неправда, папа был и остается Великим Магистром принуждения, творчества, ясновидения. Будь у него достойная поддержка, он бы не сидел в плиоцене, а давно бы стал, как прежде, вторым по величине координатором галактики. По силе его превосходит только дядя.
— При случае непременно поставлю свечку во здравие Джека Бестелесного.
Клу, напрягая дальнее зрение, рассматривала островки в устье Хениля, где два дня назад разместились войска Селадейра и Алутейна, как и они с Элаби, ожидающие встречи с флотом Эйкена Драма. Затем она перевела взгляд западнее и начала сканировать просторы Атлантики.
— Что-то Эйкена до сих пор не видно. Они еще далеко, Элаби?
— Около пятнадцати часов ходу. В пути они старались беречь свои метафункции, полагаясь на природные ветры. Но сегодня утром, как только обогнули мыс Сан-Висенти, Эйкен пустил в ход свой психокинез. Сейчас его флотилия делает не меньше двадцати шести узлов в час. Так что завтра, точно по расписанию, отправимся в Бетские Кордильеры.
— И, быть может, все умрем. — Клу подошла, положила ему голову на плечо, крепко обняла и вонзила ногти в мышцы спины. — Элаби, милый, я сама не знаю, что со мной… Сперва Джилл, теперь эта дурацкая вылазка с Эйкеном… Наверно, я схожу с ума, но…
— Нет, дорогая, — прошептал он ей на ухо, — нет ничего нормальнее, чем тянуться к жизни в предчувствии близкого конца света. По крайней мере так написано в одной книге из библиотеки Окалы. Все стихийные бедствия — чума, войны, землетрясения — являются мощным стимулом сексуальных эмоций.
— Глупость какая!
Он поцеловал ее.
— Да, глупость, ну и что? Давай немного раскачаем нашу посудину, а уж потом будем наводить блеск перед королевским визитом.
Обнявшись, они спустились по лестнице в кают-компанию. Ветер утих, и все лесные твари словно замерли в полуденном зное. Из густых зарослей выбрались два рамапитека, увидели холм и цветы, потрогали странные надписи на каменной плите. Затем, удовлетворив свое любопытство, скрылись из вида.
В тесной каюте тримарана-флагмана королевской флотилии — Куллукет чинил свои рубиновые доспехи: укреплял разболтавшиеся драгоценные камни, менял потертую перевязь, начищал кирасу так, что стеклянный панцирь с выгравированной caput mortuum note 16 блестел ярче свежей крови.
«Умирать, так с музыкой, — говорил он себе. — Наконец-то ты поумнел, Дознаватель! Если тебя не поглотит твоя демоническая возлюбленная, то твой извилистый мозг превратится в отбивную котлету, после того как послужит живой связующей нитью между Эйкеном Драмом и Ангелом Бездны. Ты умрешь за своего короля, как настоящий мученик древней воинской религии. Потомок Нантусвель не мог бы пожелать себе более славной участи. Жаль только, что ты предал свою кровь и ни во что не веришь, а потому пойдешь на любое унижение, лишь бы пощадили твою страстную привязанность к жизни. Ты бы даже стал умолять ее, не будь это столь бесполезно…»
— Куллукет! — прервала Мерси его горькие размышления.
Он вздрогнул. Фигура в серебристо-зеленом парадном доспехе материализовалась из небытия. Она проникла через запертую дверь. Это было почти такое же серьезное нарушение этикета, как подъем в воздух без скакуна.
— Верховная Властительница, ты?! — Он поспешно собрал в кучу разбросанные части доспехов, освобождая для нее место.
Умственное излучение с такой беспощадной принудительной силой ударило по его мощному заслону, что у Куллукета потемнело в глазах.
— Ты проводишь меня к лорду Селадейру, пока Эйкен репетирует с этим проклятым Аваддоном. Быть может, это мой единственный шанс. Поспеши, друг! И захвати с собой сигма-поле, что дал тебе Эйкен для защиты от Фелиции.
Он быстро облачился в доспехи. Невидимые, они полетели над заливом Гвадалквивир, тут, где старая ущербная луна лениво поднималась над лесами Андалусии. В лагере, где лорд Афалии, Властелин Ремесел и прочая знать Конейна ожидали прибытия короля, соблюдалась тщательная маскировка: войска, техника и три с половиной тысячи халиков были спрятаны в мангровых зарослях.
Как только показался берег. Мерси распорядилась:
— Вызови на интимном канале твоего брата Кугала. Пусть встретит нас в своей палатке вместе с Алутейном и Село.
— Кугал здесь? — озадаченно спросил Куллукет. — Неужели и его заставили?..
— Делай, как я велю, — перебила его Мерси. — Это я позаботилась, чтобы Кугала привезли сюда. Скоро узнаешь зачем.
Куллукет и Мерси спустились в лагерь и, войдя в тускло освещенную палатку выздоравливающего Сотрясателя Земли, сбросили покровы невидимок.
Кугал лежал на походной койке, выстеленной подушками. Рядом стояли два ветерана тану и молча ждали объяснений. Во взглядах, которыми они смерили Дознавателя, сквозила враждебность.
— Ноданн жив! — выпалила Мерси.
— О Всемилостивая Богиня! — воскликнул Кугал, а Куллукет поспешил наложить на воспаленный мозг брата охлаждающий умственный компресс.
— Доставай сигму, — скомандовала королева. — Эйкен пока ни о чем не подозревает, но лучше остеречься.
Куллукет извлек из-под доспехов небольшое устройство, поставил на тумбочку у изголовья Кугала и включил его. Ночные звуки, доносившиеся из чащи, мгновенно смолкли. Палатка оказалась изолированной внутри непроницаемого динамического поля.
— Мне еще в мае стало известно про его спасение, — ответила Мерси на невысказанные вопросы. — Все это время он пролежал в пещере на Керсике. Вот почему никто его не обнаружил, даже я. А он был парализован и не мог подать сигнал. Его выходила первобытная женщина.
— Где же он теперь? — растерянно спросил Селадейр. — И в какой форме?
— Его прячет лорд Вар-Меска… — Ее проницательный взгляд пронзил обоих стариков. — Надеюсь, вы не забыли, что Морейн, как и вы, принадлежит к первым пришельцам и точно так же верен древним традициям.
— Но постойте! — запротестовал Алутейн. — Я дал присягу…
— Кому? Проклятому узурпатору?! — вмешался Кугал. — Под угрозой смертной казни. Такая присяга противна Богине! От нее следует отречься!
— Охолони сперва, — посоветовал ему Властелин Ремесел и, пододвинув к себе прочно сколоченный табурет, опустил на него свое грузное тело.
Остальные тоже расселись перед койкой; Мерси и Куллукет сняли шлемы.
— Вот что, милая, — обратился Алутейн к королеве, — давай-ка выкладывай все по порядку. И как на духу, слышь!
Мерси собрала воедино скопившуюся в мозгу информацию и без лишних комментариев выставила ее на обозрение. От их глаз она скрыла только свою радость.
Лорды внимательно изучили обстоятельства дела и почтительно поклонились ей, а Кугал взял тонкую руку в латной рукавице и припал к ней губами. Впервые с момента возрождения к жизни в глазах его появился живой блеск.
— Да благослови тебя Богиня, Мерси-Розмар, — проговорил он. — Ты и впрямь достойна быть нашей королевой.
Старик Село воспринял сообщение не столь восторженно.
— Ноданн хотя и встал на ноги, но до сих пор слаб, как котенок. Быть может, он и в лучшей форме, чем ты, Кугал, но пока ему рано тягаться с Эйкеном. — Он воззрился на Мерси. — Ты долго молчала… наверное, так было нужно. Чего же ты хочешь от нас теперь?
— Бросьте Эйкена, — прямо заявила она. — Оставьте его Фелиции. Все мы умеем летать. Кугала понесет Селадейр. Под прикрытием сигма-поля полетим в Вар-Меск через Авен и Керсик — там есть где спрятаться от золотого гнева. Дальнобойных психоэнергетических орудий у Эйкена нет, а в погоню он не пустится: у него теперь есть дела поважнее.
— Думай, что говоришь, девка! — укоризненно качнул головой Алутейн. — Счастье совсем вскружило тебе голову.
— Ты что, разве мы можем отдать наших витязей Фелиции? — подхватил Селадейр. — Неужто Стратег дал тебе такие распоряжения?
— Флот вот-вот причалит, — вздохнул Кугал. — Наши люди обречены. О великая королева, ну почему ты раньше не сказала?
— Потому что не решилась прибегать к телепатии, — оправдывалась Мерси. — Я еще очень плохо концентрируюсь. Когда мы общались с Поданном, связь держал он! И предупреждал меня… — Она вдруг резко повернулась к Куллукету и обрушила на него всю свою злость: — Ты нас подслушал! Эйкен что-то подозревает — я чувствую! А может, даже знает наверняка. Я боялась, что либо моя телепатическая речь выдаст Ноданна, либо это сделает Куллукет.
Дознаватель опустил голову.
— Моя вера в узурпатора сильно пошатнулась, с тех пор как он заключил сделку с Аваддоном. Вы знаете, какую роль навязали мне эти двое…
У Алутейна вырвался короткий смешок.
— А еще мы знаем, что стоит твоя вера по сравнению с твоей драгоценной шкурой! Бедный Кулл! На сей раз ты сам себя высек.
— Я знаю, что Куллукет ненавидит Ноданна, — ледяным тоном произнесла Мерси. — Но все-таки они кровные братья. И одного племени. Теперь же у Кулла есть еще один резон совершить поворот на сто восемьдесят градусов! А, брат корректор?
— Нашей великой королеве мудрости не занимать, — безучастно отозвался Куллукет.
В глазах Мерси вдруг заполыхал прежний дикий огонь.
— Ладно, если нам нельзя сейчас лететь к Ноданну, давайте хотя бы подумаем, как нам использовать Фелицию, чтобы она расправилась с Эйкеном. Может, предупредить ее, что он собирается нагрянуть в ее сокровищницу?
— Фелиция сейчас у Элизабет, в комнате без дверей, — сказал Алутейн.
— Так что она вряд ли нас услышит. А если услышит, то никого не пощадит.
Кугал смертельно побледнел.
— Во имя Таны, моя королева, не связывайся с этой дикаркой! Спроси Кулла, он тебе расскажет, на что она способна!
— Даже всемогущий Аваддон трепещет перед Фелицией, — сказал свое слово Дознаватель. — И раз уж мы строим планы дальнейших действий, позвольте вам напомнить: Аваддон — непревзойденный метадирижер. Оттуда, из-за океана, он не сможет оказать принудительное давление, но его психокреативные удары достанут нас где угодно, да и ясновидец он потрясающий.
— Что ж тогда он не донес Эйкену на Стратега? — поинтересовался лорд Афалии.
— Тану называют Испанию Конейном, — проговорила девушка. — Это значит Земля Цветов. Я слышала, как кто-то из них говорил, что нигде в Европе не встретишь такого разнообразия цветов. Я, пожалуй, больше всего люблю голубые орхидеи. И бледно-зеленые с бархатно-черными краями. Орхидеи в трауре… Бедная Джилл!
— Мы сделали все возможное. Стейнбреннер предупреждал нас об опасности менингита.
Элаби посмотрел на каменную плиту, установленную меж старых корней платана, и камень светился под взглядом психокинетика, пока он высекал надпись. Гарь и дым от расплавленного минерала заглушили своей вонью и тонкий аромат цветов, и веяние свежего бриза от реки. Наконец, довольный своей работой, Элаби с помощью психокинеза водрузил плиту на вершине могильного холма.
ДЖИЛИАН МИРИАМ МОРГЕНТАЛЛЕР 20 СЕНТЯБРЯ — 3-2 ИЮНЯ (27 ЛЕТ)
«ГДЕ ТА ЗЕМЛЯ, КУДА КОРАБЛЬ ПЛЫВЕТ?
МАТРОСАМ НЕИЗВЕСТНО НАПЕРЕД…»
— Как думаешь, простоит она шесть миллионов лет? — спросила Клу.
— Кто знает? Залив Гвадалквивир будет погребен под илом.
Клу медленно пошла к вытащенной на берег шлюпке.
— Прошлой зимой, когда мы только затевали все это, я спросила Алексиса Маниона, не было ли обнаружено в исследованных плиоценовых породах следов Изгнания. Он ответил, что нет, но мне трудно поверить. Неужели ничего не сохранилось?
Она залезла в шлюпку, Элаби прыгнул за ней и, снова включив психокинез, начал толкать надувную посудину по коричневой, словно крепкий чай, стоячей воде. В пятидесяти километрах от Муласена они должны были встретиться со специально приспособленной для речных мелей яхтой Эйкена Драма.
— Если бы какой-нибудь палеонтолог и нашел в плиоценовых скальных образованиях скелет Homo sapiens, то, скорее всего, промолчал бы, чтобы не вылететь из клуба костокопателей. Что же до ископаемого бермудского кеча…
— Доктор Манион говорит, что будущее уже есть и, чем бы мы тут ни занимались, мы не в силах на него повлиять.
— Ничего себе, утешение! Напомни мне о нем, когда мы с Эйкеном Драмом снесем к дьяволу вершину Муласена.
Шлюпка подплыла прямо к веревочной лестнице. Клу закрепила фалинь и взобралась на борт.
— Оуэн еще спит, — заметила она, послав легкий корректирующий импульс в нижнюю каюту.
— Хорошо. Пусть оклемается, а то ведь сколько ночей вы не спали из-за Джилл. Я думал, он станет настаивать, чтобы его взяли на похороны. — Он порылся в холодильнике, достал флягу с кокосовым пуншем и гамма-сандвичи, захваченные из Окалы. — Это вместо поминального пирога. Расслабься, детка. Передохни перед встречей с королем эльфов.
Они уселись в шезлонгах на корме; навес защищал их от солнца. Клу жадно набросилась на сандвичи.
— О-о, цивилизованная пища! Боже, как я устала от рыбы, жареных речных угрей и безвкусных кокосов! Во Флориде сейчас время завтрака. Ты только представь: яичница с беконом, овсянка с медом, апельсиновый сок и сладкий чай со льдом.
— Прекрати, жестокая! — рявкнул на нее Элаби и наполнил ее бокал тягучей жидкостью молочного цвета. — Что, уже раскаиваешься?
Она покачала головой:
— Нет, я понимаю, это необходимо для всех нас. Даже ребята, которых папа загнал в Африку, ни о чем не жалеют. Все-таки мы хоть немного да приблизились к цели. Заставили папу принимать нас и наши требования всерьез. — Она помолчала. — Знаешь, он сам скоро прибудет в Европу.
— Это точно?
— Не сомневайся, уж я-то его знаю.
— Он будет с нами или против?
— Кажется, он еще не решил. — Девушка отодвинула тарелку с гамма-сандвичами и силой психокинеза поймала бабочку, что летала над поручнями. Клу долго и внимательно рассматривала дрожащие антенны-усики, потом выпустила насекомое, и оно припустилось вслед за остальными. — Я была права, папа не хочет нас убивать. Он не станет этого делать, если мы его не вынудим: намеренно не навлечем на него и на всех наших стариков угрозу открытия врат… или сами не попытаемся его убить.
— Кое-кто из нас и раздумывать не стал бы.
— Знаю, — спокойно отозвалась она. — Хаген… и ты.
— Но не ты? — Сдвинув брови, молодой человек потряс кубики льда в своем стакане и, не дождавшись ответа, задал новый вопрос: — Ты пойдешь против всех, если у нас не будет другого выхода?
— Я хочу, чтобы все мы были свободны. Если бы старое и молодое поколения могли работать вместе, а не на противоположных полюсах!.. Ты отдаешь себе отчет, что смонтировать аппарат и установить его посреди варварского круга будет очень трудно? Скорей всего, невозможно.
— Напрасно ты так быстро сбросила нас со счетов. Да, часть своих позиций мы утратили, но кое-что, думаю, приобрели. Наша конспирация полетела к черту благодаря твоему бешеному братцу. Марк слегка усомнился в нашей с тобой верности. Но в предстоящей схватке не только у твоего отца будет большое оружие. Не забывай об узурпаторе. Если все в Многоцветной Земле посыплется в пропасть, он, вероятно, попытается расширить свои горизонты.
Клу с сомнением повела плечами.
— Это здесь Эйкен — крупная рыба в маленьком пруду, а кем он будет на фоне Единства? Если уж папа своими репетициями поверг его в такой трепет…
Элаби тихонько хмыкнул.
— Не обольщайся. Он еще молод. Однако же в двадцать два года умудрился без оружия, одним лишь мозгом подчинить себе истэблишмент, который сорок лет управлял плиоценом.
— Брось ты, он только подобрал обломки кораблекрушения. Король обломков! Полубог после гибели богов!
— Как знать, как знать. По-моему, он настроен очень даже оптимистически. И не надо его недооценивать, детка, это первоклассный ум. Сдается мне, твой отец поймал на крючок рыбку, которая ему не по зубам.
Клу отвернулась и стала глядеть на берег, туда, где в обрамлении роскошных цветов светился надгробный камень.
— Неужели ты думаешь, Эйкен справится с такой массированной синергией? Вполне возможно, что папа в решающий момент перехватит у него инициативу.
— Я до сих пор не могу понять, как он согласился сделать Эйкена наводчиком. Либо Марк действительно верит в гениальность золотого мальчика, либо это его обычные козни. Будем надеяться, что он снова потерпит поражение, и тогда мы со временем перетянем плута на свою сторону.
— Представить себе не могу, чтобы кто-то во Вселенной мог тягаться с папой, — озадаченно пробормотала Клу.
— Он слишком долго воображал себя богом, — с горечью заметил Элаби. — Даже мы забыли, что Марк — всего лишь человек. Причем неудачник. Он все поставил на карту в Содружестве и проиграл, потом у него не прошел номер с нами, а теперь он боится, что его точно так же подставят Эйкен и Фелиция.
— Неправда, папа был и остается Великим Магистром принуждения, творчества, ясновидения. Будь у него достойная поддержка, он бы не сидел в плиоцене, а давно бы стал, как прежде, вторым по величине координатором галактики. По силе его превосходит только дядя.
— При случае непременно поставлю свечку во здравие Джека Бестелесного.
Клу, напрягая дальнее зрение, рассматривала островки в устье Хениля, где два дня назад разместились войска Селадейра и Алутейна, как и они с Элаби, ожидающие встречи с флотом Эйкена Драма. Затем она перевела взгляд западнее и начала сканировать просторы Атлантики.
— Что-то Эйкена до сих пор не видно. Они еще далеко, Элаби?
— Около пятнадцати часов ходу. В пути они старались беречь свои метафункции, полагаясь на природные ветры. Но сегодня утром, как только обогнули мыс Сан-Висенти, Эйкен пустил в ход свой психокинез. Сейчас его флотилия делает не меньше двадцати шести узлов в час. Так что завтра, точно по расписанию, отправимся в Бетские Кордильеры.
— И, быть может, все умрем. — Клу подошла, положила ему голову на плечо, крепко обняла и вонзила ногти в мышцы спины. — Элаби, милый, я сама не знаю, что со мной… Сперва Джилл, теперь эта дурацкая вылазка с Эйкеном… Наверно, я схожу с ума, но…
— Нет, дорогая, — прошептал он ей на ухо, — нет ничего нормальнее, чем тянуться к жизни в предчувствии близкого конца света. По крайней мере так написано в одной книге из библиотеки Окалы. Все стихийные бедствия — чума, войны, землетрясения — являются мощным стимулом сексуальных эмоций.
— Глупость какая!
Он поцеловал ее.
— Да, глупость, ну и что? Давай немного раскачаем нашу посудину, а уж потом будем наводить блеск перед королевским визитом.
Обнявшись, они спустились по лестнице в кают-компанию. Ветер утих, и все лесные твари словно замерли в полуденном зное. Из густых зарослей выбрались два рамапитека, увидели холм и цветы, потрогали странные надписи на каменной плите. Затем, удовлетворив свое любопытство, скрылись из вида.
В тесной каюте тримарана-флагмана королевской флотилии — Куллукет чинил свои рубиновые доспехи: укреплял разболтавшиеся драгоценные камни, менял потертую перевязь, начищал кирасу так, что стеклянный панцирь с выгравированной caput mortuum note 16 блестел ярче свежей крови.
«Умирать, так с музыкой, — говорил он себе. — Наконец-то ты поумнел, Дознаватель! Если тебя не поглотит твоя демоническая возлюбленная, то твой извилистый мозг превратится в отбивную котлету, после того как послужит живой связующей нитью между Эйкеном Драмом и Ангелом Бездны. Ты умрешь за своего короля, как настоящий мученик древней воинской религии. Потомок Нантусвель не мог бы пожелать себе более славной участи. Жаль только, что ты предал свою кровь и ни во что не веришь, а потому пойдешь на любое унижение, лишь бы пощадили твою страстную привязанность к жизни. Ты бы даже стал умолять ее, не будь это столь бесполезно…»
— Куллукет! — прервала Мерси его горькие размышления.
Он вздрогнул. Фигура в серебристо-зеленом парадном доспехе материализовалась из небытия. Она проникла через запертую дверь. Это было почти такое же серьезное нарушение этикета, как подъем в воздух без скакуна.
— Верховная Властительница, ты?! — Он поспешно собрал в кучу разбросанные части доспехов, освобождая для нее место.
Умственное излучение с такой беспощадной принудительной силой ударило по его мощному заслону, что у Куллукета потемнело в глазах.
— Ты проводишь меня к лорду Селадейру, пока Эйкен репетирует с этим проклятым Аваддоном. Быть может, это мой единственный шанс. Поспеши, друг! И захвати с собой сигма-поле, что дал тебе Эйкен для защиты от Фелиции.
Он быстро облачился в доспехи. Невидимые, они полетели над заливом Гвадалквивир, тут, где старая ущербная луна лениво поднималась над лесами Андалусии. В лагере, где лорд Афалии, Властелин Ремесел и прочая знать Конейна ожидали прибытия короля, соблюдалась тщательная маскировка: войска, техника и три с половиной тысячи халиков были спрятаны в мангровых зарослях.
Как только показался берег. Мерси распорядилась:
— Вызови на интимном канале твоего брата Кугала. Пусть встретит нас в своей палатке вместе с Алутейном и Село.
— Кугал здесь? — озадаченно спросил Куллукет. — Неужели и его заставили?..
— Делай, как я велю, — перебила его Мерси. — Это я позаботилась, чтобы Кугала привезли сюда. Скоро узнаешь зачем.
Куллукет и Мерси спустились в лагерь и, войдя в тускло освещенную палатку выздоравливающего Сотрясателя Земли, сбросили покровы невидимок.
Кугал лежал на походной койке, выстеленной подушками. Рядом стояли два ветерана тану и молча ждали объяснений. Во взглядах, которыми они смерили Дознавателя, сквозила враждебность.
— Ноданн жив! — выпалила Мерси.
— О Всемилостивая Богиня! — воскликнул Кугал, а Куллукет поспешил наложить на воспаленный мозг брата охлаждающий умственный компресс.
— Доставай сигму, — скомандовала королева. — Эйкен пока ни о чем не подозревает, но лучше остеречься.
Куллукет извлек из-под доспехов небольшое устройство, поставил на тумбочку у изголовья Кугала и включил его. Ночные звуки, доносившиеся из чащи, мгновенно смолкли. Палатка оказалась изолированной внутри непроницаемого динамического поля.
— Мне еще в мае стало известно про его спасение, — ответила Мерси на невысказанные вопросы. — Все это время он пролежал в пещере на Керсике. Вот почему никто его не обнаружил, даже я. А он был парализован и не мог подать сигнал. Его выходила первобытная женщина.
— Где же он теперь? — растерянно спросил Селадейр. — И в какой форме?
— Его прячет лорд Вар-Меска… — Ее проницательный взгляд пронзил обоих стариков. — Надеюсь, вы не забыли, что Морейн, как и вы, принадлежит к первым пришельцам и точно так же верен древним традициям.
— Но постойте! — запротестовал Алутейн. — Я дал присягу…
— Кому? Проклятому узурпатору?! — вмешался Кугал. — Под угрозой смертной казни. Такая присяга противна Богине! От нее следует отречься!
— Охолони сперва, — посоветовал ему Властелин Ремесел и, пододвинув к себе прочно сколоченный табурет, опустил на него свое грузное тело.
Остальные тоже расселись перед койкой; Мерси и Куллукет сняли шлемы.
— Вот что, милая, — обратился Алутейн к королеве, — давай-ка выкладывай все по порядку. И как на духу, слышь!
Мерси собрала воедино скопившуюся в мозгу информацию и без лишних комментариев выставила ее на обозрение. От их глаз она скрыла только свою радость.
Лорды внимательно изучили обстоятельства дела и почтительно поклонились ей, а Кугал взял тонкую руку в латной рукавице и припал к ней губами. Впервые с момента возрождения к жизни в глазах его появился живой блеск.
— Да благослови тебя Богиня, Мерси-Розмар, — проговорил он. — Ты и впрямь достойна быть нашей королевой.
Старик Село воспринял сообщение не столь восторженно.
— Ноданн хотя и встал на ноги, но до сих пор слаб, как котенок. Быть может, он и в лучшей форме, чем ты, Кугал, но пока ему рано тягаться с Эйкеном. — Он воззрился на Мерси. — Ты долго молчала… наверное, так было нужно. Чего же ты хочешь от нас теперь?
— Бросьте Эйкена, — прямо заявила она. — Оставьте его Фелиции. Все мы умеем летать. Кугала понесет Селадейр. Под прикрытием сигма-поля полетим в Вар-Меск через Авен и Керсик — там есть где спрятаться от золотого гнева. Дальнобойных психоэнергетических орудий у Эйкена нет, а в погоню он не пустится: у него теперь есть дела поважнее.
— Думай, что говоришь, девка! — укоризненно качнул головой Алутейн. — Счастье совсем вскружило тебе голову.
— Ты что, разве мы можем отдать наших витязей Фелиции? — подхватил Селадейр. — Неужто Стратег дал тебе такие распоряжения?
— Флот вот-вот причалит, — вздохнул Кугал. — Наши люди обречены. О великая королева, ну почему ты раньше не сказала?
— Потому что не решилась прибегать к телепатии, — оправдывалась Мерси. — Я еще очень плохо концентрируюсь. Когда мы общались с Поданном, связь держал он! И предупреждал меня… — Она вдруг резко повернулась к Куллукету и обрушила на него всю свою злость: — Ты нас подслушал! Эйкен что-то подозревает — я чувствую! А может, даже знает наверняка. Я боялась, что либо моя телепатическая речь выдаст Ноданна, либо это сделает Куллукет.
Дознаватель опустил голову.
— Моя вера в узурпатора сильно пошатнулась, с тех пор как он заключил сделку с Аваддоном. Вы знаете, какую роль навязали мне эти двое…
У Алутейна вырвался короткий смешок.
— А еще мы знаем, что стоит твоя вера по сравнению с твоей драгоценной шкурой! Бедный Кулл! На сей раз ты сам себя высек.
— Я знаю, что Куллукет ненавидит Ноданна, — ледяным тоном произнесла Мерси. — Но все-таки они кровные братья. И одного племени. Теперь же у Кулла есть еще один резон совершить поворот на сто восемьдесят градусов! А, брат корректор?
— Нашей великой королеве мудрости не занимать, — безучастно отозвался Куллукет.
В глазах Мерси вдруг заполыхал прежний дикий огонь.
— Ладно, если нам нельзя сейчас лететь к Ноданну, давайте хотя бы подумаем, как нам использовать Фелицию, чтобы она расправилась с Эйкеном. Может, предупредить ее, что он собирается нагрянуть в ее сокровищницу?
— Фелиция сейчас у Элизабет, в комнате без дверей, — сказал Алутейн.
— Так что она вряд ли нас услышит. А если услышит, то никого не пощадит.
Кугал смертельно побледнел.
— Во имя Таны, моя королева, не связывайся с этой дикаркой! Спроси Кулла, он тебе расскажет, на что она способна!
— Даже всемогущий Аваддон трепещет перед Фелицией, — сказал свое слово Дознаватель. — И раз уж мы строим планы дальнейших действий, позвольте вам напомнить: Аваддон — непревзойденный метадирижер. Оттуда, из-за океана, он не сможет оказать принудительное давление, но его психокреативные удары достанут нас где угодно, да и ясновидец он потрясающий.
— Что ж тогда он не донес Эйкену на Стратега? — поинтересовался лорд Афалии.