Понемногу становилось ясным: вот это – ветерок раскачивает деревья, растущие там, где склон становился более пологим; кряхтение – еще выше немного оседает снег под лучами поднимающегося солнца; а свист – это уже проснулись птицы. Их было в горах немного, но они все же были. Ни один из этих звуков не таил в себе угрозы. Но не зря ведь дозорный Нито просигналил о соблюдении полной, мертвой тишины?
Онго еще довернул цилиндрик. И наконец услышал. Сначала ему подумалось, что это падают камни – не камнепад сходит, но валятся достаточно увесистые камешки, по одному, как капли из неплотно закрытого крана. Был в этом падении определенный ритм, но какой-то сложный – будто кранов было несколько. Больше дюжины, наверное. Да больше. И по времени падение капель из каждого из них не совпадало, хотя частота была почти одной и той же. И это шмяканье камней о плотный грунт сопровождалось, похоже, короткими, но сильными порывами ветра, каждый продолжался секунды две, потом была пауза, потом новое дуновение – уже в несколько иной тональности. Что-то было в этом знакомое. Очень…
Новый звук, единичный, неповторившийся, поставил все на свои места. Он мог быть вызван только одним: соприкосновением металла с металлом. И если камни могли падать, а ветры – дуть по каким-то природным причинам, то металлический лязг, пусть и на общем фоне не очень громкий и отчетливый, был вызван только людским снаряжением. А уж то, что последовало вслед за ним, развеяло бы любые сомнения, если бы они возникли:
– Тихо, там!..
Приглушенно, но совершенно различимо. И произнесено на чистом свирском языке, на городском, даже на столичном его диалекте.
Падавшие камни мгновенно перестали быть камнями, а обратились в шаги – тяжелые шаги людей, несущих к тому же на себе груз, видимо, достаточно тяжелый.
Не двух, не трех людей и даже не дюжины, как подумалось вначале. Людей было больше. Целый отряд. И двигался он по недалекой отсюда тропе, а не по бездорожью: тогда никакого ритма вообще не прослушивалось бы. Двигался, постепенно приближаясь: за те минуты, что Онго их слушал, звуки сделались громче, яснее.
Это было по меньшей мере странным. Весьма странным.
Говорят по-свирски – значит, не улкасы. Те даже в случае необходимости прибегают к языку врагов крайне неохотно. И часто намеренно коверкают его – чтобы показать свое презрение к его носителям. Значит, в горы углубляется свирский отряд. Военный, конечно, больше здесь быть некому и незачем. Зачем он здесь? Кто его послал? Почему им командует триг-воин Раго – офицер ОСС?
Именно увидев там, у туннеля, Раго, Онго решил изменить маршрут группы.
Это было сделано им тогда чисто интуитивно – хотя бы потому, что времени на обдумывание не было. Ну а если бы Раго не был тем, кто арестовал его после захвата туннеля? Как-никак, ОСС – свирская служба, следовательно, и группа Онго, и Раго решают одну и ту же задачу? Тогда – чего же бояться?
Мысли катились быстро. Отряд послан на помощь его группе для усиления?
Нет. Будь это так, его предупредили бы: ведь отряд не мог возникнуть вдруг из ничего, он наверняка был готов к выходу еще тогда, когда Онго со своей группой находился в своем расположении. Значит – не на помощь.
Может быть и другое объяснение: командование для большей вероятности успеха решило выслать не одну его группу, а сразу две – независимо друг от друга. Возможно такое? Безусловно. Даже то, что его об этом не предупредили, можно как-то оправдать: чтобы не надеялся, что работу сделает чужой дядя, чтобы полагался только на свои силы. В таком случае и этот второй отряд ничего не должен знать о них. Что же, тогда все в порядке?
Но в это не верилось. Ладно, решили послать два отряда – послали. Дело хозяйское. Однако второй отряд ведь продвигается по тому маршруту, который был назначен группе Онго и от которого они отказались в самый последний миг, никого об этом не поставив в известность. Значит, двум почти одновременно выступившим отрядам указан один и тот же маршрут движения? Но на такое не был способен даже самый глупый военный чиновник, потому что это никак не увеличивает вероятности успеха. Если дорога где-то контролируется улкасами, то придется вступить в бой тому, кто придет туда первым, но и второму не останется ничего другого – разве что повернуть назад и отходить, убедившись, что здесь не пройти. Отходить в поисках иной возможности прорваться в нужный район? Но если такая возможность вообще существует, то второй отряд и был бы сразу послан на ее поиски, иначе говоря, в другом направлении. А он оказался здесь. И если бы Онго повел свою группу по разработанной заранее схеме, то эти – вторые – сейчас продвигались бы в его . тылу. Зачем? Чтобы не дать отступить? Или?..
Возможно, Онго и еще рассуждал бы в поисках разумного объяснения обстановки. Но, рассуждая, он продолжал слушать – и именно это помогло ему сделать окончательный вывод. Потому что тот же голос, что уже был однажды услышан, прозвучал вновь, негромко, но ясно:
– Ни единого следа. Ясно: они тут не проходили. И другой – в ответ, так же приглушенно:
– Где же еще? Единственный путь.
– Ну, у него там – знатоки этих мест…
На это ответ последовал после небольшой паузы:
– Как бы ни шли – Ур-Обора им не миновать.
– Там их и встретим.
– Если они не впереди.
– Придут они первыми – мы издали услышим. Там их ждут не дождутся.
Короткий смешок. И снова: вдохи – выдохи, вдохи – выдохи. И тяжелая поступь по каменистой тропе.
Ну, что же, пожалуй, все понятно. Хотя и невесело.
Онго выключил динафон. Сказал одним дыханием – учитывая, что и в том отряде могли прослушивать окрестности:
– Сидим тихо-тихо. Выждем, пока не пройдут.
– Кто там? – Это Керо не удержался, задал вопрос начальнику.
– По нашу душу.
– Улки?
Онго лишь покачал головой. Глаза Керо стали еще уже: понял. И остальные тоже.
– Слушай, так, может, их…
Онго едва заметным движением дал понять: не годится.
– Нас здесь нет, понял? Ни для них, ни для кого другого. А сейчас – отдыхаем. Не шевелиться. Не говорить. Дышать тихо.
Так прошло еще больше дюжины минут. Онго снова слушал, снизив громкость до предела: топот раздавался теперь словно внутри его черепа, грозившего вот-вот разлететься на кусочки. Нито сверху по-птичьи чирикнул. Онго поднял глаза. Нито жестом показал: прошли по тропе. Не заметили, не учуяли. Уходят.
И в самом деле, звуки уже не рвали слух. Становились все глуше. И, выждав еще, Онго подал команду:
– Всем одеваться.
И сам нагнулся, расстегивая ранец.
В Сургане, столице Свиры, и тем более в Постоянной Резиденции Вершителя Мору жизнь была, конечно, полегче, чем в горах, – во всяком случае, по внешним ее признакам. И ходили там не по каменным осыпям, а по ковровым дорожкам, и обедали не всухомятку, а в удобной столовой, где не котелки с фляжками составляли сервировку, а столовая посуда из тончайшего, полупрозрачного куррона, расписанная золотом, кубки из кристалла с государственными гербами, серебряные приборы и все такое прочее. А главное – говорить тут вроде бы можно было в полный голос, не опасаясь, что тебя услышит кто-то из тех, кому слышать здешние разговоры никак не следует.
И все же на этот раз в обширном, со знаменами и портретами великих предшественников, кабинете Вершителя разговаривали едва уловимо – как будто самим собеседникам было неприятно слышать собственные слова. И то сказать, что тема разговора была не очень-то приятной. Хотя и вовсе не новой.
Разговаривали двое: сам Вершитель и верком Сидо. И разговор шел о том, о чем только и мог сейчас идти между этими людьми и в этом месте, – о войне.
А точнее, о том, что идет она не так, совсем не так, как ей следовало бы. Еще точнее: похоже было, что свиры начинают эту войну проигрывать, тогда как прежде все подобные войны, раньше или позже, кончались по нулям – обе стороны оставались при своих. Теперь же впечатление было такое, что улкасы о ничьей и не думают. Что война с самого начала задумана с их стороны как окончательная и победоносная, хотя теоретически до ее начала уже одно такое предположение любому сколько-нибудь грамотному аналитику показалось бы донельзя глупым и не правдоподобным. "Горцы победят в открытом бою могучую равнинную страну с ее мощной современной техникой и немалыми резервами – и техническими, и людскими? Смеху подобно!" – так ответил бы любой мыслящий. Сейчас же подобное предположение уже не казалось нелепым; даже более, оно перестало быть предположением и перешло в категорию большой вероятности.
Что, почему, каким образом? Вот о чем беседовали двое.
Тут надо оговориться: в главном кабинете Свиры происходили одновременно два разговора. Причем между одними и теми же людьми. И один диалог – для ясности назовем его первым – его участники вели, не понижая голоса, напротив, иногда повышая, как бы в некотором раздражении. Второй же разговор тех же двух человек развивался, как уже упомянуто, на самой малой звучности, почти исключительно шепотом.
Первый диалог был заранее записан, и сейчас всего лишь воспроизводился с кристалла. Второй тоже велся не без участия электроники, а именно генератора защитного поля, уже на расстоянии одного шага превращавшего тихие слова в белый шум. Подслушать второй разговор даже при современном уровне устройств перехвата было практически невозможно, в то время как первый был, по сути дела, открыт даже не очень технически вооруженному слухачу. Если, конечно, такие в Главной Резиденции существовали. Приходится предположить: и Вершитель, и его разведчик исходили из того, что любопытствующие такого рода могут найтись даже и в прекрасно охраняемом Дворце Сурганидов (таково было историческое и официальное название этого дома).
Первый, открытый разговор не заслуживает нашего внимания, поскольку оба высоких государственных деятеля на. всем его протяжении вели почти яростный спор о том, есть ли шансы у Юго-Западного спортивного альянса завоевать первенство в ежегодном розыгрыше Венка Равнин, высшего приза в "Двенадцати".
Такое название носила спортивная игра, самая любимая на равнинах, представляющая собой сложную смесь боевых единоборств с командной игрой в мяч, где можно использовать в борьбе ноги и кулаки, а мяча касаться и руками, и ногами. Несведущему зрителю это показалось бы сперва крайне сумбурной возней на обширном поле, где две команды, по двенадцать игроков в каждой, несколько минут дрались между собою под внимательным присмотром судей, которых на поле было шестеро, а мяч тем временем спокойно лежал в центральном кружке. – Затем раздавался свисток главного судьи, находившегося не на поле, а над ним, на высоте четырех двушагов, в прозрачной, удерживаемой антигравом кабине.
Единоборства мгновенно прекращались, судьи объявляли победителей в каждой паре, и все игроки устремлялись с поля прочь, на беговую дорожку. Звучал стартовый выстрел, и победители начинали бег: полный круг, и от финиша – прямо к центру, к мячу; подбежавший первым делал первый удар ногой, стараясь отдать пас игроку своей же команды; тот имел право вести мяч лишь руками, с отскоком от газона через каждые два шага, и рукой же направлял мяч следующему, который, в свою очередь, мог играть лишь ногами. Противники в это время, естественно, старались мяч перехватить: при ручном его ведении – лишь отбив ногой, и наоборот, если пас отдавался ногой, мяч можно было перехватить только руками – ну, и так далее. В игре было множество правил и еще больше тонкостей, которые в полном объеме знали разве что единицы. Вот об изменении этих правил и спорили оба начальствующих лица – громко, сердито, убежденно. И спор этот аккуратно считывался с кристалла съемным лучом, декодировался, усиливался и становился доступен практически любому перехвату.
Реальный же разговор шел, как уже сказано, совсем на другую тему.
– Смотри, – в самом начале его сказал Вершитель разведчику, с которым они были на "ты" еще с давних времен, когда оба служили на границе в небольших чинах. – С первого дня Нежданной войны мы получили из сундука (так неуважительно назывался на жаргоне верхов Главный Правительствующий Компьютер) разработки шести операций. И каждая из них должна была привести к достаточно крупному успеху.
– Должна была, – согласился верком Сидо. – Но не привела.
– Да. Первая: мы выбросили десант из парней ОСС, многочисленный и хорошо снаряженный самим Гумо, туда, где противник не должен был ожидать его: не на плато Ич-Майрат, их жизненно важный район, а в место, удаленное от центров, от удобного для развертывания сил пространства, в место, где и сами-то улки бывают весьма редко. Десант, как предполагалось, должен был захватить плацдарм, практически никем не защищавшийся, в точке, откуда можно было бы по обстановке, получив подкрепление из посадочников, развивать наступление в одном из трех направлений, каждое из которых давало свои выгоды, прежде всего – отвлекая силы противника от сходных ущелий. А что получилось?
Разведчик слегка пожал плечами:
– По нашим данным, десант ждали именно там, куда он и был выброшен.
Ждали силы, которых оказалось достаточно, чтобы целиком или почти целиком уничтожить его еще в ходе высадки. Еще в воздухе. Это, кстати, показало, что улки владеют противовоздушной техникой, которой в прошлую войну у них не было.
– В результате провал номер один. Номер два: сундук рекомендовал на юго-востоке, где сход с гор крайне затруднителен благодаря рельефу местности, вести лишь оборону, главные же усилия сосредоточить на северо-восточном направлении. Мы так и сделали. В результате на северо-востоке противник заранее создал линию обороны, практически из-за недостаточной численности и низкого уровня имевшихся к тому времени войск: проект "Метаморф" еще только начинал давать результаты. А на юго-востоке каким-то неведомым для нас образом…
– Пока неведомым. Пока!
– От этого не легче… Неведомым образом, преодолев все сложности рельефа, улкасы ухитрились спустить по почти отвесным склонам неизвестно откуда полученную горную технику, прорыть туннель – более ста двойных шагов, и не в песке, не в известняке! – и лишь случайность, по сути дела, предотвратила их неожиданный удар по выступу Ком Сот; не будь этой, никем не планировавшейся операции – сейчас мы уже лишились бы этого выступа, улкасы вышли бы на равнину сразу большими силами и заставили наши оборонявшиеся части с потерями отойти на вторую, а затем и на третью линию обороны, где мы сейчас удерживаем их натиск с большим трудом и по-прежнему ценой потерь. Дальше ты и сам представляешь, что было бы. Овладев первыми двумя линиями, улкасы получили бы возможность фронтального маневра. Спасли положение опять-таки парни из ОСС – обрушили туннель и не дали улкасам возможности использовать его так, как было задумано…
– Ну, – проговорил Сидо, покачав головой, – по поводу этого подрыва могут быть и другие мнения. У меня, во всяком случае, они есть.
– Я знаю, Сидо, что с веркомом Гумо ты на ножах. Старая традиция. Но тут его заслуга, его людей, неоспорима. Не взорви они туннель – улкасы использовали бы возможность, о которой я уже сказал.
– А ты уверен? Но ведь эта возможность у них была, вероятно, достаточно долго: с первого дня войны. Надо думать, они выступили не прежде, чем туннель был закончен. Однако они ее не использовали. А это позволяет сделать вывод, что должно было произойти еще что-то для того, чтобы улкасы начали эту неплохо подготовленную операцию. Ребята, заставившие их открыть туннель, нарушили этот план.
– Но мы так и не знаем, в чем он заключался. Хотя тебе было приказано работать в этом направлении, не покладая рук. Дальше, наш провал номер три…
И третий, и четвертый, и пятый провалы свирской стратегии были рассмотрены так же кратко и со столь же неутешительными выводами.
– И, наконец, шестой, пока – пока! – последний: мы захватываем этот пресловутый туннель, намереваемся использовать его для начала продвижения в горы в достаточно удобном для нас районе. Начинаем – уже по разработке сундука – войсковую операцию. А в результате нас, как оказалось, и там ждали. Именно ждали, потому что в ином случае противник сразу предпринял бы попытку отбить объект, они не сделали этого. Мы полагали, что у них там просто некем было предпринимать сколько-нибудь крупную операцию; но события показали, что силы на это у них имелись, они просто не хотели тратить их на атаку, предоставляя эту возможность нам, и провели, должен признать, достаточно успешную контратаку.
Так?
– Ну, так.
– В таком случае твой вывод? Ответ у разведчика был готов заранее – судя по тому, что он не задумался ни на секунду:
– Измена. Предательство. Какой-то "крот" сидит у нас здесь – у меня, у тебя, а может, и в Высоком Совещании – и находится в курсе всех наших разработок, которые незамедлительно передает противной стороне. Другого варианта я не вижу.
– К прискорбию, и я тоже не вижу другого варианта, – признал Вершитель.
– Но если это все, что ты можешь сказать, то плохо.
– А это не мои функции. Не наши. На то имеется ОСС. Каждый должен знать только то, что ему положено.
– Согласен.
– Интересно, а та информация, которая, по предположению, утекает, носит лишь военный характер или касается и других сторон жизни? Что Говорит по этому поводу всеведущий Гумо?
– А вот мне, Сидо, гораздо интереснее: что думает об этом глава моей разведки верком Сидо? На границе ведут туннель – а вы об этом не знаете, мы готовим операцию, исходя из того, что противника там нет, – а когда начинаем, оказывается, что там их столько, что и мухе некуда ступить, а разведка молчит.
Сидо, я всегда считал, что ты – на своем месте. Однако все последние события заставляют над этим задуматься.
– Хочешь, чтобы я порассуждал вслух? Попытаюсь, я человек дисциплинированный. Туннель? Но ведь граница – не наше ведомство, а Гумо.
Скбпление ул-касов у туннеля? Могу сказать точно: в день, когда принималось решение, их там не было; Не было! Значит, они своевременно получили информацию о принятых нами мерах. Но и это проблема ОСС. Ты задавал Гумо эти вопросы? Или приберег их исключительно для меня?
Вершитель нахмурился:
– Послушай, Сидо. Прекрати эту мышиную возню. Не знаю, чего вы там с секретчиками не поделили, однако ваши с Гумо отношения начинают сильно вредить делу. Кто прав, кто виноват – отложите выяснение до конца войны. А сейчас будьте любезны работать в мире и согласии. Иначе мне придется сделать выводы, и кто-то из вас, – или оба – вынужден будет уйти в отставку. Хотя мне этого крайне не хотелось бы. Поэтому вот мой приказ: сейчас же, прямо отсюда, поезжай к Гумо и, так сказать, заключи с ним перемирие. Буду ждать доклада о результате ваших переговоров. Я и ему дал такие же указания, предупредил о твоем визите, так что ты не окажешься в неловком положении – как видишь, я забочусь даже о твоем самолюбии. И сделай, пожалуйста, так, чтобы работа разведки давала хоть какие-то ощутимые результаты. Потому что уже многие члены Совещания начали…
Да ты и сам знаешь.
– Знаю, – подтвердил Сидо, в голосе его не было радости. – Твой приказ выполню. Доклад последует. Я могу идти?..
Пройдя через множество постов охраны на крышу Дворца Сурганидов, Сидо уселся в ожидавший его агрик и сказал пилоту:
– Давай, полетели в термитник. Только спокойно, без лихости, маяков и всего такого. Не то кто-нибудь с перепуга еще врежется в нас, и придется потом аэрополиции гадать, которые косточки мои, а которые – пилотские. Кости-то – они, знаешь ли, все более или менее похожи, на них знаков различия нет.
– У меня как раз есть, – возразил пилот, медленно поднимаясь к нужному эшелону. – На правой ноге – два перелома, один титановый штифт.
– Ага, – сказал Сидо, – а у меня на обеих. Смолоду. Так что все равно хватит им мороки. Ты уж постарайся лететь поделикатнее.
Он откинулся на спинку, закрыл глаза. Туннель, туннель… И в самом деле, почему улки его не использовали для организации хорошего наступления на Ком Сот? То, что в конце концов люди Гумо взорвали его – тут причины ясны, лежат на поверхности. Но вот почему он не использовался для развития военных действий?
Вдруг мысль вспыхнула – ослепительно яркая, такая, что даже виски заломило. Вот ведь как все просто может быть!..
– Нигуси-буси… – пробормотал он под нос древнее ругательство Сурганидов. Ну почему было не сообразить этого раньше?
– Вы что-то сказали, шеф?
– Ничего, – откликнулся он, не открывая глаз. – Лети себе, следи за воздухом. Кстати: ты агролитные батареи давно менял?
– Они у нас в порядке. А с новыми сейчас вообще проблемы. Не для вашего агрика, конечно, а вообще.
Война же его жрет, как пирожки с салом, – без передышки.
– Ну да, – проворчал Сидо. – Агролит. Агролит?..
* * *
Стало жарко. Не столько от солнца, стоявшего уже высоко, сколько от дороги, которая чем выше, тем становилась труднее. Даже местные женщины, а именно они и преодолевали сейчас крутой подъем, шли медленно и дышали с некоторым трудом. Тут, впрочем, свою роль скорее всего играл и нелегкий, видимо, груз, который.каждая из них тащила на спине; груз, заставлявший их сгибаться чуть ли не пополам. Хотя груз похоже, состоял лишь из толстых сучьев, собранных внизу, там, где еще росли деревья, и так нужных наверху, где топить сохранившиеся от неизвестно каких времен печи для тепла и пищи было больше нечем. Правда, древесина тут, в горах, была тяжелой, твердой, на равнинах она ценилась высоко, а тут шла в основном на дрова. А что добывали ее женщины – это было установлено испокон веку. Для того чтобы спуститься в лес, они собирались обычно такими вот кучками – для спокойствия и надежности. Хотя даже сейчас, когда шла война, тут никого чужого быть не могло: в горах все видно и слышно издалека, и появись здесь незнакомые люди, пусть тоже горские, но из других мест, – это стало бы сразу же известно всей округе: связь между поселениями здесь была налажена давно и основательно. Будь кто-нибудь подозрительный замечен – и на одной, другой, третьей вершине густо задымили бы костры. Однако сейчас воздух был прозрачен, и только в самых высоких местах клубились серо-голубые туманы.
Но если все это именно так и обстоит, то приходится сделать вывод: уже замеченный нами ранее отряд, поднимавшийся ночью по тропе в горы, никаких подозрений у местного населения не вызывал; разумеется, он не прошел незамеченным и даже дважды был остановлен улкасскими патрулями. Однако после непродолжительных переговоров в обоих случаях отряд пропустили, даже не потребовав разоружиться; видимо, и на самом деле тут все было согласовано заранее. Зато, пропустив отряд, патрули продолжали нести службу еще бдительнее, как если бы их предупредили о какой-то грозящей опасности. Правда, пока ничего такого им заметить не удалось. Женщины с дровами в счет не шли: это было дело обычное, житейское, и ни один горец не унизил бы себя до того, чтобы проверять небольшой бабий караван. Правда, совсем без внимания они не остались: один из бойцов второго патруля, провожая глазами уходящих вверх женщин, уже скрывавшихся в длинных вечерних тенях, сладко причмокнув, сказал старшему:
– Как идут, как задом крутят, а? Слюнки текут! Никто так не ходит, как наши женщины, горские. На что старшой ответил с усмешкой:
– Если будут так ковылять – им сегодня до дома не добраться.
Они были не из этих мест, патрульные, но знали, конечно, где тут живут люди. До ближайшего поселения таким шагом было никак не менее шести часов.
– Далеко приходится ходить за дровами.
– Да, – согласился старшой. – Тут лес низко опустился. У нас лучше жить: и лес, и вода ближе.
– Как думаешь: они и ночью ходят? Старшой немного подумал.
– По доброй воле тут в темноте никто не пойдет, – ответил он уверенно.
– Там, выше, тропа идет через осыпи – не так ступишь и загремишь вниз; пока туда долетишь – одни кости останутся, и те будут переломаны.
– Значит, заночуют где-то в дороге? – не унимался патрульный.
– Где же еще.
– Тут только одно место есть, где можно спокойно расположиться на ночь.
Помнишь, мы проходили: пещерка в Трех камнях. И крыша, и вода там, ключ – с привкусом, правда, но пить можно. А костер у них с собой.
– Помню, конечно. Вода, скажу тебе, противная, хотя и говорят, что целебная. Так не болей – и не надо будет исцеляться.
– Ну да. А как думаешь: не заглянуть ли к ним ночью? Надо же думать об их безопасности. Мало ли…
– У тебя всегда козлиные дела на уме.
– Ну, а как же без этого жить? – Это конечно…
– Нам же все равно по пути.
– По пути, да не очень.
– Ну, подумаешь – отклонимся на сотню-другую размахов. Не на всю же ночь! Облегчим им жизнь и вернемся на тропу. А им после этого куда веселее станет до дома добираться.
– Это если они еще захотят…
– Ну! Чтобы женщина в горах отказалгГ воину, не подчинилась…
– У них ведь и свои мужчины есть, надо думать.
– Так ведь не скажут! Кому охота сознаваться в таком.
– Да что это ты вдруг так распалился? Может, там одни старухи.
– Нет других – так и старуха сгодится. А только я успел одной в лицо заглянуть, хотя и шли они скромно; нет, старшой, она была молоденькой, любой бы заволновался.
– То-то у тебя кровь заиграла.
– Так сходим? Честно предупреждаю: я все равно не утерплю.
– Видно будет. Может, и сходим – для порядка.
– Да ты сам подумай. Мы ведь этот отряд пропустили с равнины, свирский?
– Такой приказ был.
– Я не об этом. Они ведь тоже заночуют где-нибудь в пути?