Воистину бесценная информация попала если не в руки Сури, то, во всяком случае, в поле его зрения. И он испытал почти физическую боль при мысли, что не имеет (или не знает, что в общем одно и то же) никакого способа срочно передать новые сведения тем, кого он до сих пор совершенно справедливо считал своими если не хозяевами, то уж командирами во всяком случае. Какие-то минуты он потратил на то, чтобы никак не отразить эту боль на своем лице.
Тем временем Арбарам что-то проговорил по-улкас-ски, и его спутники приблизились, тесно сгрудились за. спиной Сури. Видимо, тут происходило совещание по предстоящей операции: обращаясь поочередно к каждому соратнику, Арбарам, надо полагать, уточнял его задачу в предстоящих действиях, указывая то на одну, то на другую стрелу и сопровождая слова выразительными жестами, как это всегда было принято у горцев. Иногда ему задавали, судя по интонации, вопросы, на которые он отвечал то с раздражением, то, судя опять-таки по голосу, одобряя: наверное, вопрос был задан по делу и действительно требовал разъяснения. Минут через пятнадцать потребовалось вернуться к предыдущей картинке, и теперь уже Арбарам задавал вопросы каждому поочередно, и те отвечали – кто гладко, а кто и с запинкой. "Творец, – думал Сури, пытаясь хоть что-нибудь понять, – ну почему мне не пришло в голову заняться улкасой еще до войны? Сейчас все было бы ясно, до последней детали". Хотя главное, конечно, лежало здесь, перед глазами. Проблема была только в том, как сообщить об этом.
И, конечно же, как при этом выжить.
Вскоре ему показалось, что шансов на выживание у него совсем не остается.
Сури понял это после того, как Арбарам, прервав или закончив разговор со своими, резко повернулся к Руго, чтобы спросить – на этот раз, конечно, на свире:
– Я жду, когда вы покажете мне последние новости с той стороны. Почему медлите?
– Жду вашей команды. Сури! Последние записи выведите на третий монитор.
Сури повиновался.
Арбарам склонился к экрану, всматриваясь. Время от времени повторял лишь одно слово: "Дальше!"
Минут через пять Руго доложил:
– Это все, усхани.
– Вранье, – уверенно возразил Арбарам. – Должны были быть еще сообщения. Три или даже четыре. Где они?
Сури вновь почувствовал, как возникает и сразу же растекается по всему телу страх. Речь ведь шла именно о тех четырех файлах, которые он по приказу Руго загнал глубоко-глубоко.
– Никак нет, усхани. Было ровно столько, сколько мы показали.
– Интересно! – И Арбарам как бы впервые заметил сидящего прямо перед ним Сури. – Ну, а ты что скажешь, полуживой? Пришло для тебя время смерти? Или жизнь еще продолжится?
Казалось, все сейчас зависело от того, что ответит Сури. Но в мозгу его вдруг, неизвестно почему, возникла твердая уверенность: нет, не зависит ничего.
Арбарам приговорил его еще там, в море, и теперь просто приведет приговор в исполнение, если даже Сури станет валяться у него в ногах и целовать грязные сапоги. Не то надо было решать – жить или умереть, а другое: как умереть – валяясь в ногах или гордо подняв голову. И поэтому он ответил:
– Офицер доложил правильно, насколько я знаю. Я не принимал никакой другой информации.
Кажется, Арбарам все-таки рассчитывал на другой ответ. Но слова были сказаны. Похоже, ему очень хотелось сейчас же ответить на ложь соответствующими действиями. Он был здесь хозяином. Был у себя дома. Или почти у себя дома. Но все это ничего не стоит, если ты понимаешь, что твоим спутникам надо еще выхватить оружие, а сидящие у дальней стены десантники ОСС уже держат палец на спусковом крючке – как будто невзначай. Арбарам знал, что в этой обстановке ни одна пуля не пропадет впустую, уровень подготовки этих ребят был ему известен.
Поэтому, помолчав минуту, сжав зубы и кулаки, усхани Улки процедил лишь:
– Даже Создатель не отстоит вас, если вы соврали. Повернулся на каблуках. Скомандовал. И так же стремительно, как входил, зашагал к выходу.
Спутники, надо думать, его генералитет, последовали за ним, неласково поглядывая на десантников, тоже провожавших улкасов не очень-то добрыми взглядами. Последний из уходивших с силой захлопнул за собой дверь. Руго, секунду выждав, негромко сказал десантникам:
– Ребята, проводите их, как бы они по дороге не наглупили. Лучше – до самого туннеля, не мозоля им глаза.
Десантники разом встали и вышли. Оставшись вдвоем с Сури, Руго проговорил, вытерев со лба только теперь проступивший пот:
– Ну, вот. Казнь отложена, но не отменена. Тебе спасибо.
Сури же вдруг проняла дрожь, такая, что даже зубы заклацали. Страх все-таки нашел выход – к счастью, сейчас никто уже не мог этого увидеть. Кроме Руго, конечно; но офицер и так понимал все. А он вдруг рассмеялся:
– Я, например, этой ночью вряд ли смогу уснуть. И ты скорее всего тоже.
– Наверное, – согласился Сури, поежившись.
– Поэтому приглашаю тебя вечером в гости. Постараемся провести время получше, как полагается в предвидении неминуемого.
Было это сказано не тоном приказа, но, как говорится, в светской манере, так что можно было и отказаться. Сури знал это. Но ответил, лишь чуть покраснев:
– Благодарю вас. Буду очень рад.
– От них по-прежнему ничего?
Секретарь не стал даже спрашивать, о ком это. Верком Сидо мог бы и не задавать этого вопроса: знал, что ему доложили бы даже среди ночи, прорежься с той стороны хотя бы один звучок. Но это стало для главы разведки чем-то вроде ритуала – так, во всяком случае, считали его ближайшие сотрудники. И прежде чем ответить, секретарь позволил себе печально вздохнуть.
– Боюсь, их пора уже списывать со счета, верком.
– Свободен. Можешь идти. Хотя постой. Где сейчас этот, командир агракора, привезенный, ну, ты знаешь?
– Допрос идет в тридцать седьмой, верком.
– Пойдем. А то ты у меня совсем отбился от оперативной работы.
– Так точно, – согласился офицер.
Лифт из кабинета доставил обоих на минус третий уровень. Надзиратель почтительно приветствовал начальство, не так уж часто сюда заглядывали высшие чины. Держась на шаг впереди, проводил до тридцать седьмой камеры – допросной.
Войдя, Сидо внимательно посмотрел на человека в летной форме, что сидел за металлическим столом, приваренным к металлическому же полу, прикрытому сверху слоем пластика, в случае чего легко мывшегося. Пленный выглядел неплохо; видимо, пока с ним разговаривали мирно. При появлении начальства и допрашиваемый, и тот, кто с ним разговаривал, разом вскочили: устав и в камере оставался уставом и подлежал исполнению. Сидо кивнул:
– Сидите. Продолжайте.
Оглянулся. Присесть ему было не на что: лишней мебели тут не полагалось. Но дверь снова распахнулась: надзиратель притащил два стула. Сидо сел. Секретарь, мгновение поколебавшись, тоже.
– Продолжайте, я сказал.
Минут пять-шесть Сидо слушал. Потом вмешался:
– Ладно, я верю, что вы не знаете имени офицера, командовавшего группой десанта. Но вам-то не он отдавал приказания. Кто же?
Летчик глядел на Сидо, не моргая, каждой черточкой лица изображая предельную искренность и готовность сотрудничать.
– Я подчиняюсь командиру эскадрильи, ромб-воину Соди.
– А, значит, командир эскадрильи тоже был на борту?
– Никак нет…
– Кто же командовал в его отсутствие? Короче, кто был там у вас старшим? Иными словами, кого вы везли? Это первый вопрос. Второй: куда? И третий: зачем? Ну? Быстро!
– Но… я не знаю, верком. Он мне не представлялся. И на нем не было знаков различия.
– Какая небрежность с его стороны, а? Просто не верится, что начальник ОСС позволяет себе такое. Командир агракора не шевельнул и бровью:
– Я незнаком с начальником Службы, верком.
– Ах, ну конечно. Он, видимо, сделал для вас исключение: не побеседовал лично перед вашим зачислением в аграотряд Службы. Вы что, служите там больше двенадцати лет? Тогда, конечно, с вами разговаривал-бы его предшественник. Но по возрасту этого не скажешь. Или вы так молодо выглядите? Хорошо сохранились?
Тогда вы должны серьезно заботиться о своем здоровье. А оно сейчас, как вы понимаете, зависит полностью и исключительно только от уровня вашей искренности. Пока я ее не чувствую.
– Я отвечаю честно, верком.
– Вы хороший офицер… как там ваше имя?
– Рог-воин Суни Мо.
– Уверен, что верком Гумо будет очень огорчен тем, что потерял вас.
– Я только выполнял приказания, верком. Остальное – не мое дело.
– Не твое дело? Ошибаешься. Как раз это сейчас – дело твоей жизни. Ты не первый день в Службе и все прекрасно понимаешь: для твоего начальства ты больше не существуешь. Ты мертв. И не потому, что тут с тобой как-то не так обошлись. А потому, что машина, на которой все вы возвращались домой, сбита.
Упала в горах. И никто из вас не спасся. Так что поверь мне, Суни: зря ты рассчитываешь на вашу поисковую команду. Да, я знаю – это прекрасные ребята, и они умеют отыскивать своих даже в самых невероятных условиях; если бы им было известно, к примеру, что ты кем-то арестован, и нами в том числе, – то они бы, пожалуй, постарались вытащить тебя и твой экипаж даже отсюда, хотя это было бы очень трудно. Не стали бы, конечно, брать наше хозяйство приступом; но захватили бы – прямо тут, в столице, – одного, двух, полдюжины наших и потихоньку предложили бы обмен. К сожалению, Суни, между нашими службами давно уже, очень давно нет дружбы, хотя временами мы все же сотрудничаем… Но не на сей раз. Да, если бы они знали. Но здесь нет ни тебя, ни кого-то еще с твоей машины. Ваши тела валяются там, в горах, вернее, то, что от вас осталось.
Потому что никому в Службе ведь не придет в голову, что такой отборный экипаж, которому доверено возить самого веркома Гумо, да еще с неофициальным перелетом через границу, да еще для встречи с самим Арбарамом, врагом нации номер один, – что такая прекрасная команда так позорно проспала все на свете, что позволила захватить и машину, и себя самих – вам просто дико повезло, что и самого шефа не прихватили вместе с вами… Кстати, почему это он вас бросил? Перестал вам доверять, вашему летному искусству? Или состоянию машины? А может, заподозрил в том, что вы способны просто-напросто предать его, разболтав об этой прогулке? И оставил там, зная, что вы никогда уже не вернетесь в Свиру? А?
– Нет, – сказал Суни тихо. – Этого не могло быть.
– Вот как. А почему же упала ваша машина?
– Не знаю. Наверное, была причина. Все наши машины, нашего отряда, подстрахованы против захвата.
Там есть свои секреты. И те, кто захватил агракор, их не знали.
– Пустое. Если бы его взяли улкасы – да, я поверил бы. Но он попал в руки наших людей; что ты думаешь, нам неведомы ваши секретики? Нет, все обстояло именно так, как я тебе сказал. Вы были обречены. И если даже ваши поисковики будут посланы в горы на поиски – а так оно, наверное, и будет, у вас ведь не случайно всякие шашни с улкасами, – то они найдут тела, будь спокоен. И вас похоронят с почестями. И быстро забудут.
– Вы забыли, верком, одну деталь: это будут не наши тела. А идентификация покажет…
– Ну, Суни! А почему ты уверен, что это будут не ваши тела? У вас что: гарантия бессмертия? Если так, то это единственный ваш секрет, о котором мы пока ничего не знаем. А если такой гарантии вам не дано, то… Не забудь: одно тело у нас уже есть – ваш погибший механик. Ты полагаешь, что нам не под силу будет забросить эти доказательства на место катастрофы? Улкасы не позволят? Но мы и не собираемся их спрашивать. И не намереныотвозить ваши тела туда. Мы их просто сбросим. С достаточной высоты. Так что они и выглядеть будут соответственно. Рог-воин слабо усмехнулся:
– Тогда там будет перебор.
– Слишком много тел, думаешь? Но почему ты так уверен, что при падении агракора погибли и люди? Если это только не был взрыв в воздухе, а, по нашим сведениям, как раз взрыва-то и не было. А мы, Суни, не посылаем людей на операции, не снарядив их соответствующим образом, предусматриваем разные возможности. Так что не бойся за нас: перебора у нас не будет!
Сидо, произнося это, тоскливо думал: "Творец, пусть это будет действительно так, пусть эти ребята смогли спастись! Молчат, я понимаю, что это не самый лучший признак, не самый добрый – но все же, все же!.."
– Но, – продолжал он вслух, – перебор может выйти у тебя. У нас слишком мало времени. Ты ведь не зря возил Гумо на эту встречу. Он, конечно, схитрил: не ступил на территорию Улки, так что его вроде бы и нельзя обвинить в измене; организовал все на нейтральной земле. Но это не главное. Раз уж он решился на такой в любом случае рискованный шаг… Это значит не то, что они о чем-то договорились, сговор должен был произойти куда раньше, задолго до войны. Это значит, что для них пришла пора решительных действий. Наверняка счет идет уже на дни, а не на месяцы или недели. Вот почему у нас нет времени. У меня – то есть и у тебя с твоими парнями тоже. Гумо каким-то способом вернулся и без вашей помощи, он тут, в своей крепости. Конечно, можно арестовать его – физически можно. Но никто не пойдет на это. Директор ОСС, одно из первых лиц в Свире… Тут нужны доказательства, точные и надежные. А у меня их сейчас нет.
Летавшие с вами десантники остались в Улке, зачем – это другой разговор, не сегодняшний.
Так что их не допросишь. У меня есть только ты и твои ребята. Ты упрям.
Остается надежда на то, что хоть кто-то из твоих окажется более разумным. Ты ведь понимаешь: там, в горах, могут найти и не все тела. Может, все четыре, но не исключено ведь, что разыщут только одно: искать в горах – не то что шарить в собственной комнате. Так что… Ну, остальное ты и сам понимаешь. Или еще не уразумел? Ясна тебе обстановка?
Рог-воин Суни ответил не сразу. Пошевелил губами, проглотил стоявший в горле комок. И лишь после этого ответил:
– Ясна.
– Чудесно. С тобой на сегодня все. Этот день только начался. Но завтра на рассвете наш ДВ, машина, тебе знакомая, отправится в горы. Отвезет вашего покойного механика. Одного его, как ты думаешь?
– Н-не знаю…
– Вот подумай.
И повернулся к своему офицеру:
– В камеру его. И не тревожьте. Пусть думает. Если захочет говорить, срочно сообщите мне, без меня с ним не работайте.
Когда вызванный надзиратель вывел Суни, Сидо сказал еще:
– Принимайтесь поочередно за остальных. В том же духе, как сейчас здесь.
– Слушаюсь. Думаю, что хоть один да заговорит.
– Наверное. Но мне нужно, чтобы говорили все.
Чаргуна, горная куропатка, помедлив, свистнула еще раз. Нет, никак не мог этот волнующий звук остаться неуслышанным, а уловленный чутким горным слухом, оставить здешнего человека равнодушным. Таким был расчет Керо. И он оказался верным.
Грубая занавеска дрогнула и медленно, медленно начала отходить в сторону – ее нижний левый край. Великая осторожность нужна, чтобы не вспугнуть птицу, оказавшуюся где-то совсем рядом. Поэтому не только занавеска отошла медленно, палец за пальцем, но и голова охотника (сейчас он был только охотником, кем бы ни являлся во все другие годы и минуты своей жизни) стала возникать из горных недр очень неспешно и высунулась ровно настолько, чтобы можно было, скосив глаза, увидеть, где же находится дичь, и в зависимости от этого решить: каким же способом добыть ее. А чтобы помочь чаргуне обнаружить себя, голова, вытянув губы, в свою очередь издала призывный клич – но не свист, как самка, а нечто вроде громкого, хрипловатого воркования. Снова крикнула самка – совсем близко, но сверху; и ловцу пришлось извернуться, приняв совершенно неудобную позу, чтобы увидеть наконец цель. Лицо подземного обитателя было вымазано чем-то, по цвету неотличимым от красновато-бурой поверхности скал, только белки глаз выделялись, так что он не очень опасался птичьего испуга. Извернувшись, он наконец смог окинуть взглядом верхнюю четверть кругозора, чтобы увидеть насмешливую ухмылку Керо. Трудно сказать, успел ли он заметить и понять мгновенный блеск, сопровождавший резкий взмах руки разведчика по направлению к открывшемуся благодаря неловкой позе горлу горца; вернее всего, не успел, но все равно это ему не помогло бы, как и вообще никто другой не помог бы, кроме Создателя. Однако, видимо, на сей раз он болел за другую команду.
Монотонная гамма красок крутого обрыва обогатилась горячим красным цветом, а тишина – непродолжительным хрипением. А двое уже, просунув руки в отверстие, ухватили тело под мышки и принялись вытаскивать наружу, что оказалось делом нелегким. Перед тем как отправить его в последний путь – вниз, к обломкам агракора, – Керо снял с убитого оружие, больше ничего на нем не было, и это обрадовало обоих: значит, нужное должно отыскаться там, внутри.
Онго сказал:
– Куртку тоже. И штаны. Все с него снимем.
– Куртку – так-сяк. А штаны… Да нам не удержать его на весу.
– Необязательно целыми. Вот прямо сейчас разрежь штанины сверху донизу, так и снимем.
– Да на кой нам Арук…
– Брезжит мыслишка… Давай, время идет!
Керо, ворча, выполнил приказание.
Потом, когда тело скрылось внизу, Керо посчитал, что прошло достаточно времени для того, чтобы пропавшего спохватились – если бы кто-нибудь находящийся внутри по соседству с ним и предположил, что напарник вылез на склон, он попытался бы выяснить, почему тот мешкает, и голова его возникла бы на том же самом месте. Однако этого не произошло, изнутри не донеслось ни одного тревожного звука, да и нетревожного тоже, и Керо прошептал:
– Иду туда, подстрахуй в случае чего. И нырнул в отверстие – не ногами, как было бы удобнее, а головой, а еще точнее, впереди головы были вытянутые руки, одна из которых нащупывала путь, а вторая сжимала рукоятку кинжала. Онго, подобравшись к самому лазу, левой рукой удерживался за небольшой выступ, правой же, тоже сжимавшей кинжал, одновременно придерживал и край занавески, чтобы хоть что-то видеть в падавшем снаружи сумеречном свете. Кинжал он в отличие от Керо держал не за рукоятку, а за клинок, у самого острия, двумя пальцами, чтобы при необходимости сразу можно было метнуть оружие во врага. Ноги Керо рывками продвигались все ближе к отверстию; Онго напряженно всматривался, но впереди не было видно ничего и никого, темная пустота. Именно это и было тем самым, что ему сейчас хотелось увидеть.
Ноги скрылись; а еще через секунду-другую откуда-то снизу возник приклад автомата, и Онго ухватился за него, как падающий в пропасть за подвернувшийся .куст. Оружие, надо думать, принадлежало убитому, значит, должно было находиться в полной готовности. Еще через несколько мгновений Онго услышал негромкое:
– Давай сюда…
И рука высунулась. Онго вложил в раскрытую ладонь автомат. А когда смутно видимая фигура Керо отступила куда-то в сторону, полез внутрь, стараясь не ободрать одежду о не очень-то гладкие края лаза.
Они оказались в тесном, неопределенной формы каменном мешке. Судя по его стенам, помещение это не было создано человеком, но возникло в результате давних природных процессов. Людям принадлежало только авторство в создании лаза или, возможно, лишь его расширении. Внутри было сыровато, воздух не казался свежим, а главное – тут не было ничего, кроме камня, на котором можно было сидеть, и лежавшей на полу сумки, вероятно, принесенной с собой единственным обитателем этой норы. Увидев это, Онго вздохнул облегченно: до сих пор его тревожила мысль о том, что убитый вовсе и не был врагом, а просто каким-то отшельником или действительно охотником; в последнее, впрочем, не очень-то верилось: на кого было устраивать засаду в этих безжизненных местах? Теперь же, осмотревшись, он понял, что и отшельником убитый не был: даже у отшельника возникает постепенно какое-то домашнее хозяйство, пусть и самое , примитивное.
Хотя бы ветки, на которых спать, или тряпье, чтобы накрываться ночью. Тут и днем холодное ночью же наверняка полный колотун. Ничего – кроме сумки. Что, кстати, в ней?
Керо первым успел исследовать ее. Кусок мяса, вареного, завернутый в лоскут пленки. Какие-то коренья – надо полагать, съедобные, а может, даже целебные: в горах широко пользовались такими, но с Равниной этим опытом предпочитали не делиться. Патроны, дюжин пять, на две полные зарядки. Хороший оселок – вещь необходимая всякому, привыкшему пользoваться кинжалом. Оселок Керо не стал возвращать в сумку – сунул в карман. Туда же отправил и пару толстых вязаных носков ручной работы, конечно. Вязальное ремесло в горах процветало. Вот и все. Нет, это не багаж для жизни; на дежурство с таким можно выйти, чтобы через несколько часов, сменившись, вернуться туда, где имеется все остальное, потребное в быту, и, конечно, другие люди.
Каким путем вернуться, никакой загадки не составляло. Разведчики, чей взгляд успел уже привыкнуть не только к полумраку, какой царил тут даже у лаза, но и к почти полной темноте в глубине мешка, смогли разглядеть в дальнем углу сужавшегося в ту сторону помещения совершенно черное пятно, достаточно большое, являвшееся началом хода, уводившего неизвестно куда, но во всяком случае в глубь горы. И куда бы этот путь ни вел, ясно было, что именно им и придется воспользоваться. Почему-то сейчас обоим стало ясно, что проект спуска к агракору, к его останкам, был просто авантюрой, на которую все согласились просто потому, что ничего другого не придумали. Теперь ясно было, в каком направлении двигаться. Но не вдвоем же?
– Что бы там ни было, в глубине, – когда с найденным мясом разделались, промолвил Онго, скорее размышляя вслух, чем советуясь с Керо, – но этим ходом они не пользуются. И поставили пост только по той причине, что ход этот существует. Наверное, издавна. Значит, если там что-то есть, то оттуда должны быть Другие выходы, поудобнее.
– И лучше охраняемые, – ввернул Керо.
– Да уж наверное. Значит, задача номер один: перетащить сюда всю группу. Только как? Ты парень опытный; может, какая-нибудь идея светится в голове? Керо лишь пожал плечами:
– На лысой голове вши не заводятся… Я могу, конечно, попробовать вернуться туда, к ним, но, честно говоря, уверенности нет. Слаб, да и темнеет, снаряжения никакого. Спуститься-то куда легче, чем наоборот.
– Ну, видимость пока еще есть. – Онго помедлил, принимая решение. – Ладно. Давай за дело. Режем трофейные тряпки на полосы. Материал крепкий.
Полосы – по пять пальцев шириной. Свяжем, понял? И отправим ребятам наверх с нашими кошельками. Лишь бы они там поймали. Ты семафором владеешь?
– Само собой, – кажется, Керо готов был обидеться.
– Тогда так: сейчас, пока видно, вызовем их, пусть смотрят. И ты им просигналишь…
– Это легко сказать, – перебил его Керо. – Для семафора нужны обе руки, а снаружи руки нужны, чтобы держаться. Как ты это себе представляешь?
– Да просто. Ты парень мускулистый. Высунешься лицом кверху из лаза, а тут я буду тебя удерживать. И вот так, в полувисячем положении, передашь все, что нужно.
Керо поджал губы:
– В теории все куда проще, чем на деле. Но попробовать, конечно, можно.
Что передавать?
– Нашли выход. Ловите антипады с фалом. Спускайтесь поочередно. Если надо, режьте свои куртки на полосы. Расстояние – пятьдесят. Быстро.
Керо усмехнулся:
– Форма одежды – подштанники казенные…
– И в подштанниках люди живут. А здесь, я чую, разживемся не только мундирами.
– Думаешь?
– А ты не чувствуешь – оттуда, из хода, теплом тянет. И даже вроде бы запашок есть, технический, так сказать. А?
Керо принюхался:
– А в самом деле… Ну, раз так – режем, вяжем, отправляем!
И они тут же принялись за дело.
До вечера Сури заставил себя заниматься все той же надоевшей программой, даже не зная, понадобится ли она кому-нибудь: он чувствовал, что после визита Ар-барама что-то бесповоротно изменилось, и не к лучшему; однако привык уже надеяться на лучшее, на то, что Творец не выдаст и как-нибудь все обойдется. Руки же работали без участия сознания, выстраивая длинные вереницы знаков, строку за строкой. Но с каждым делением часов, что отмечал указательный столбик, мысли все больше занимало предстоящее.
И в самом деле, не просто же так пригласил его в гости Руго, человек, по здешним меркам достаточно высокопоставленный и, судя по обращению Арбара-ма – вынужденно-уважительному, как показалось сегодня Сури, – независимый, за которым, видимо, стояла немалая сила. Зачем понадобился ему маленький программист? Хотелось думать, что не ради какого-то зла. К Сури он все время плена относился хорошо; так разве не может быть, что сейчас, когда Арбарам дал ясно понять, что Сури нечего рассчитывать на доброе будущее, разве не может быть, что Руго решил совершить хороший, благородный поступок и освободить Сури, отпустить его на волю? Может, конечно же, может быть, уверял себя программист, отгоняя подальше мысли о технической стороне этого вопроса. Как можно освободить его? Вывести из подземелья? Ну, а потом что – как и где он спасется на безлюдном, холодном, голодном плато, на котором если и наткнешьcя, то лишь на врагов? Да и чего ради станет Руго подставлять собственную шею под нож? Сури убедил себя, во-первых, в том, что задачи надо решать по мере их возникновения, а не все заранее (хоть этому успел он научиться в группе), а что касается его нынешнего начальника, он вдруг решил, что раскусил его сущность: Руго, без сомнения, был сотрудником разведки, засланным сюда, в самое сердце врага, под видом офицера ОСС; именно поэтому, зная, что и Сури является человеком той же службы и сейчас обладает ценнейшей для Свиры информацией, Руго отпустит его и даже сообщит, каким именно путем сможет Сури вернуться домой и передать все, что нужно, тем, кому нужно. Это казалось столь логичным, что не стоило никакого труда поверить в реальность придуманного; очень, очень хотелось поверить.