Милевская Людмила. Кикимора болотная

   На лестничную площадку — храбрая женщина — выползла Старая Дева. Увидев кровь, она, не задумываясь, присоединилась ко мне. Теперь мы визжали вдвоем.
   Бигуди от напряжения вибрировали на ее лысой голове. Я визжала тоненько и пронзительно, а Старая Дева хрипловато и с дребезжанием. Потом она замолчала.
   Замолчала раньше меня. Может, потому, что окровавленный кусок мяса лежал не в ее прихожей, а может, потому, что она глупа и у нее нет Саньки.
   — Это же Жанна! — воскликнула Старая Дева, подслеповато щурясь и делая несколько шагов к моей квартире. — Где это ее так?
   У меня моментально сработал многовековой рефлекс, который помогает нам общаться с соседями.
   — Где-где, в Караганде! — отрезала я и, втащив Жанну на середину прихожей, захлопнула дверь.
   Присев на корточки, я нащупала ее пульс. Не могу сказать, что я сильна в медицине, но какой-то пульс был. Значит, она жива. И ее непрерывные стоны говорили о том же. Но что мне-то делать?
   Вызывать «Скорую помощь», что же еще. Судя по тому, что на ней была все еще моя (баснословной цены) кружевная блузка, до дому бедняжка не дошла, а идти тут не больше пяти минут, следовательно, все это время девочке было очень нехорошо.
   Я метнулась к телефону, набрала нужный номер и завопила что было мочи:
   — «Скорая помощь»?! «Скорая помощь»?!
   — Слушаю вас, — ответил мне голос, выражая глубокое отвращение.
   — Срочно! Пожалуйста! Приезжайте!
   — На что жалуетесь?
   — Не я! Раны! Много ран! Кровь! Много крови! Срочно! Умоляю!
   — Температуру мерили? — брезгливо поинтересовался голос.
   Я опешила. При чем здесь температура?
   — Температуру? Кому?
   — Тому, у кого раны.
   — Вы что, издеваетесь? Девочка лежит вся в крови, а я буду мерить ей температуру? Вот приезжайте и померяйте.
   — Мы сами знаем, что нам делать, — возмутился голос. — Ваш адрес?
   — Записывайте, — закричала я и… И связь пропала. Совершенно. В трубке была мертвая тишина.
   — Что за чертовщина! — выругалась я. Телефон не работал.
   — Не надо звонить, — простонала Жанна. Оказывается, она подползла к телефонному столику, выдернула из розетки шнур и теперь лежала без сил у моих ног. В ее руке по-прежнему был зажат ключ от моей квартиры. Я присела, разжала ее пальчики, взяла ключ и положила его на столик.
   — Почему не надо? — растерянно спросила я. Глаза ее переполняли боль и мольба.
   — Не надо звонить, мне уже лучше.
   — Лучше?!!!!!!! Разве может быть лучше в твоем состоянии? На тебе же живого места нет!
   Жанна пошевелилась, сделала над собой усилие и попыталась встать. Я пришла в ужас.
   — Что ты делаешь?! А если у тебя переломы?! До прихода врачей нельзя вставать!
   — Не надо никаких врачей, — дрожащим голосом просила она. — Умоляю, помоги мне добраться до ванной.
   Она так настойчиво пыталась встать, что мне пришлось поднять ее, подставить ей плечо. К испорченной кружевной блузке добавилось и мое новое платье, которое вряд ли теперь отмоешь от крови. Но зато исполнилась мечта Жанны: она добралась до ванной.
   Увидев, что она вполне жива, я немного успокоилась и вспомнила о Саньке.
   — А-а! — закричала я. — Мой мальчик сейчас задохнется под матрасами!
   И я побежала в Красную комнату спасать Саньку. Слава богу, он не задохнулся, а лишь немного вспотел. Я переодела его в пижамку накрыла одеялом, поцеловала и вернулась к Жанне.
   Бедняжка разделась догола и улеглась в ванну, под струю горячей воды.
   Моя блузка валялась на полу. Я подняла ее и выбросила в мусорное ведро. То же я проделала и с юбкой Жанны, и с ее нижним бельем, которое тоже было безнадежно испорчено.
   Зато сама девочка — хвала небу — понемногу начала приходить в себя. К тому же я увидела, что тело ее абсолютно цело, лишь несколько синяков на руках и ногах. Лицо тоже не пострадало, а вот на голове я обнаружила рваную рану, по всей вероятности, и давшую такое обилие крови. Я остановила кровь, обработала рану, как смогла наложила повязку и приказала:
   — Вылезай, тебе нельзя сидеть в горячей воде.
   Жанна покачала головой. Все это время она молчала, остановив свой бессмысленный взгляд на какой-то невидимой точке.
   — Вылезай, слышишь? От горячей воды снова пойдет кровь.
   Она никак не отреагировала на мои призывы.
   Я закрыла кран и вытащила пробку. Вода начала медленно убывать. Жанна нехотя поднялась, покачнулась и завалилась на меня. Набросив на нее полотенце, я вытащила бедняжку из ванны, поставила на пол и спросила:
   — Сама сможешь идти? Она кивнула.
   — Тогда пошли, я помогу. Мы добрели до спальни. Уложив ее в постель и накрыв одеялом, я уселась рядом.
   — Что случилось? — спросила я, и она горько заплакала.
   Плакала она то жалобно, то отчаянно; сердце мое рвалось на части, к тому же меня не покидал страх. Я все еще не знала, что произошло.
   — Жанна! Что произошло? — воскликнула я, дрожа от нетерпения. — Говори скорей, или я умру.
   Она порывалась сказать, но новая волна рыданий ей мешала. Ожидание становилось мучительным. Нервное напряжение достигло предела. В голове проносились самые чудовищные мысли, сердце тяжелым молотом бухало в груди. казалось, еще немного, и я потеряю сознание.
   Жанна, словно почувствовав мое состояние, сумела сквозь рыдания выдавить из себя:
   — Меня изнасиловали.
   — А почему рана на голове?
   — Я ударилась о какую-то плиту, когда он повалил меня на землю.
   — Так тебя не били?
   — Нет. Меня изнасиловали, — воскликнула она и с новой силой залилась слезами.
   «Боже, как я рада! Как я рада! Ее изнасиловали!»
   Я действительно была рада.
   «Изнасиловали! И больше ничего! Не били и не мучили, а всего лишь изнасиловали. Значит, она здорова и была бы еще здоровей, если бы не сопротивлялась, а по доброй воле легла…»
   — Жанна, но почему ты ползла? И стонала… Ты была похожа на труп!
   — Не знаю, мне стало дурно, меня рвало, потом ноги отказали и руки тоже. Не помню, как очутилась у твоей двери, лишь помню, что не могла встать и дотянуться до звонка. В голове была боль и какой-то сумбур, будто все это происходило не со мной. Лишь в воде я… В общем, я ожила.
   — Может, у тебя сотрясение мозга? Ты сильно ударилась?
   Жанна покачала головой.
   — Нет, — прошептала она и яростно закричала:
   — И мой мозг здесь ни при чем, меня изнасиловали, как ты не поймешь!
   Я отшатнулась.
   — Да поняла, поняла я, но как это случилось? Расскажи же мне наконец!
   — Ах, какая разница, — махнула она рукой. — Я вышла из твоего подъезда и направилась к своему дому по аллее через дворы.
   — Говорила же тебе: не ходи через кусты!
   — Аллея была совершенно пуста, и я шла очень быстро, почти бежала. Мне почему-то вдруг стало жутковато. Может, это было предчувствие, а может, потому, что там очень темно. Я бежала и неожиданно ощутила сильный рывок и тут же оказалась в зарослях. Остальное было как во сне.
   — Ты потеряла сознание?
   — Нет, но помню все очень смутно. Я старалась дотянуться руками до невидимого лица, но не могла. Хотела закричать, но мешал пластырь. Да, да, он, мерзавец, сразу залепил мне пластырем рот. Убийственная беспомощность. Меня преследовала одна лишь мысль: «Боже! Новая блузка!» Он порвал твою блузку.
   — Да черт с ней, с блузкой! — успокоила ее я. — И что же, никто вас не заметил?
   — Нет, там не было ни души. И кричать я не могла. Все мои вопли тонули в пластыре. Потом я почувствовала, как уплывает сознание. Когда очнулась, несколько секунд не могла сообразить, где я. Голова гудела, в ушах пульсировало. Руки были связаны лоскутом от блузки…
   Я не на шутку забеспокоилась.
   — Так он тебя еще и связал?
   — Да, но не сильно, и ткань блузки не очень прочная. От пут я без труда освободилась, хуже было с пластырем. Снимать его было очень больно. И в голове билась одна мысль: «Кошмар!»
   И еще мысль: «Я успела его сильно поцарапать. По-моему, даже лицо».
   Потом мне стало дурно и стошнило прямо на месте в примятую траву. Домой в таком виде я идти не решилась! Я продралась сквозь кусты и поплелась к тебе. Как добралась, абсолютно не помню, в голове каша. Вот так. меня изнасиловали! — Жанна закричала опять. — Изнасиловали! И жизнь моя теперь абсолютно бесперспективна! Теперь я не хочу жить!
   Что тут скажешь? Даже смешно. Я всплеснула руками.
   — В перспективе любой жизни — смерть, но не стоит торопить события, — сказала я и погладила ее по голове. — Ты еще молода, эта беда забудется, придет счастье и вытеснит все плохое.
   Она сбросила мою руку и закричала:
   — Ничего не забудется! Никогда не забудется! Неужели не ясно, что теперь у меня никогда не будет счастья! Меня изнасиловали! Теперь мне одна дорога: в могилу! Я повешусь!
   Я хваталась попеременно то за голову, то за сердце, то сплетала руки на груди.
   «Боже, какая наивность! Какая наивность!» — мысленно восклицала я, ситуация требовала моего вмешательства.
   — Ну, дорогая, нельзя так мрачно смотреть на жизнь, — вкрадчиво начала я. — Что за беда? Изнасиловали? Миллионы женщин претерпевали это в своей жизни, да что там миллионы, каждая, если она не урод. Поверь мне, каждая, и не раз. И ничего, и живут себе счастливо, ты же почему-то решила вешаться.
   Жанна была потрясена моим оптимизмом. Она даже перестала плакать и спросила:
   — Ты серьезно?
   — Более чем, — заверила я. — Спроси любого — всякий знает, что творится на белом свете. Я имею в виду семейную жизнь.
   — При чем здесь семейная жизнь?
   — А вот при чем. Когда бедная, замотанная работой, мужем и детьми женщина, кое-как прополоскав себя в ванной, добредает-таки до постели с единственным страстным желанием: уронить голову на подушку и забыться крепким непродолжительным сном, вот тут-то и начинается.
   — Да что начинается? — закричала Жанна. — У меня же совсем другое!
   Я опять погладила ее по голове и назидательно сказала:
   — Поверь мне, милая, то же. У тебя то же. Муж хватает ее; бедняжку, и заставляет предаваться разврату. Муж-то считает, что она выполняет свой супружеский долг. Однако, если посмотреть на это с точки зрения замученной семейной жизнью женщины, все это иначе как грубым развратом не назовешь.
   Естественно, жена, занимаясь постоянно святыми делами: стиркой его носков, варкой борща, уборкой сортира и т. д., уже напрочь утратила всякую ветреность.
   Она панически пытается пресечь этот разврат любым путем. Вот тут-то и начинается!
   — Что? — вытирая слезы, спросила Жанна.
   — Да насилие! Чуть ли не каждый день мужья насилуют своих бедных жен прямо в супружеской постели, и ничего. Их за это даже не судят. Жены потом думают, как бы им отомстить, но это уже днем, на том дело и кончается, ко всеобщему удовольствию. Лично меня многократно насиловал мой собственный муж. И поверь, деточка, это еще не предел женских страданий. Есть дуры, которые готовы подвергать себя насилию добровольно, да при этом еще изображают оргазм, лишь бы убедить мужа, что он половой гигант. И все эти мучения они терпят только ради того, чтобы он не пошел на сторону. Будто есть силы, которые могут наших мужей от этого удержать, особенно вознесенных добрыми женами в степень половых гигантов. Вот так-то, милая.
   Жанна, слушая меня, плакала уже с меньшим энтузиазмом. Своими речами я отвлекла ее от страданий, но как только я замолчала, она вновь зарылась в подушку и залилась слезами.
   — Меня уже никто никогда не будет насиловать, — с мучительной тоской воскликнула она.
   — Ну, дорогая, тебя не поймешь, — изумилась я. — Тебе и то плохо, и это нехорошо. И почему тебя никогда не будут насиловать?
   — Потому что у меня никогда не будет мужа! Я с ней никак не могла согласиться.
   — Почему это не будет мужа? — спросила я. — Ты же сама мне сказала, что свадьба через месяц.
   — Да, сказала, но это было до того, а теперь Миша не женится на мне-еее.
   После этих слов она зарыдала с особым отчаянием. Она комкала одеяло, зачем-то запихивала его себе в рот, давилась и всхлипывала, как ребенок.
   Я страдала не меньше. — Ну успокойся, дорогая, — гладя ее по рукам, плечам и голове, сказала я. — Ты права, от мужчин не всегда дождешься сочувствия, но это и ни к чему. Совсем не обязательно рассказывать твоему Михаилу всю правду. Мужчинам вообще вредно знать правду, это нездорово отражается на их оптимизме. Поэтому сразу научись не вываливать все. Надо сортировать информацию: где-то приврать, что-то утаить, о чем-то промолчать, а кое-что и не вспоминать вовсе. В этом залог семейного счастья. Рану скроет прическа, синяки уйдут под одежду. Лицо, слава богу, цело, так зачем же Мише знать, что с тобой произошло?
   — За тем, что он все равно узнает, только подумает гораздо хуже! — закричала Жанна и замолотила по кровати и руками, и ногами.
   У несчастной началась истерика. Я смотрела на нее с недоумением. Ну испугалась. Это понятно. Ну ударилась головой. Тоже радости мало. Душит бессильный гнев на подонка. И это объяснять мне не надо. Что же делать? Выход один: успокоиться, наплевать и забыть. Тем более что завтра такая важная встреча. Придут Елизавета Павловна, Михаил. А у невесты распухшие от слез глаза. Ну куда это годится? И к чему весь этот концерт? Я рассердилась.
   — Жанна, сейчас же прекрати валять дурака! Приведи себя в порядок и ложись спать.
   — Как я могу спать? — зло закричала она.
   — Я дам тебе снотворное. Твой Миша придет в ужас, когда завтра увидит тебя.
   — Он никогда меня не увидит!
   Ну это уже было слишком. Я возмутилась.
   — Не строй из себя недотрогу! — закричала я. — Если какой-то придурок поимел тебя в кустах, это еще не повод для трагедии. Надеюсь, он не оставил там свой автограф, следовательно, Миша может спать спокойно. Ты ему верна, поскольку все произошло практически без твоего участия, или с пассивным участием, что одно и то же. Так что хватит!
   — Нет, не хватит, — давясь болью, прошептала Жанна. — Миша думает, что это я, а я теперь уже другая. И все! Оставь меня! Я больше не могу!
   И она вновь зарыдала. Мне это начало надоедать.
   — Знаешь, хватит! — возмутилась я. — Убиваешься так, словно случилась настоящая катастрофа. Ты испугалась, это понятно. Неприятно, конечно, но ты же сама говорила мне, что всякая женщина в глубине души мечтает быть изнасилованной. Считай, что мечты всех женщин воплотились в тебе одной.
   Счастливица.
   — С этим не шутят! — крикнула Жанна и запустила в меня подушкой.
   — А что нюни распускать? Возьми себя в руки. Подумаешь, лишний раз трахнули. Эка невидаль. Главное — не обидели. Вот блузку порвали, это да, горе.
   А я собиралась ее тебе подарить. Впрочем, и это исправимо. Через месяц станешь женой Михаила, он богатый, купит тебе сто таких блузок.
   Тут на нее накатила новая волна истерики. Она принялась подвывать и кататься по кровати, с остервенением молотя руками и ногами.
   — Ничьей женой я теперь не буду, — скулила она. — Никто на мне теперь не женится. Вся жизнь кувырком из-за какого-то подонка! Гадина! Сволочь! Убила бы его! Убила бы!
   Я ничего не могла понять.
   — Ты что же, все-таки собираешься рассказать Михаилу об этом незначительном эпизоде своей жизни? — поразилась я.
   Нехорошие предчувствия охватили меня.
   — Постой-постой, и о чем ты там бормотала? Почему ты «другая»? Можешь ты выражаться ясней? — отчаянно закричала уже и я.
   — Куда уж ясней, — вздохнула Жанна. Мой крик подействовал на нее отрезвляюще. Она больше не плакала, но такая мука отразилась на ее лице, что уж лучше бы она продолжала рыдать.
   — Как я теперь объясню Мише, почему я не девочка? Он же именно за это меня и полюбил. Мне сделалось дурно.
   — Что?!!
   — А то, что не было у нас ничего. Я все врала. Он берег меня, не целовал по-настоящему даже, а теперь…
   Жанна закусила губу. В ее глазах вновь показались слезы.
   — Теперь он никогда не поверит мне, а я так его люблю-ююю.
   Я просто остолбенела.

Глава 11

   Все то время, пока я пребывала в заблуждении относительно характера свиданий Жанны и Михаила, свидания эти, оказывается, носили чисто пионерский характер.
   Кто же мог подумать, что тридцатилетний мужчина, преуспевающий бизнесмен, столько месяцев водил мою дурочку за ручку вдоль Москвы-реки и любовался закатами?
   Естественно, я про такое и подумать не могла, поэтому легко верила всем сексуальным измышлениям Жанны. Она же (до чего дошел прогресс!) страдала от своей чистоты, чувствовала свою ущербность и компенсировала целомудрие развязностью, но только у меня на кухне. Пиво, сигареты и порнобасни были только для меня, с Михаилом же она была скромна.
   И слава богу! Но до чего мы дожили в погоне за модой! Этак скоро невинным девушкам действительно придется идти на панель, чтобы, упаси боже, не заподозрили их в старомодности, а порядочным людям придется совершать всякие подлости, чтобы не казаться белыми воронами.
   А может, так уже и происходит. Ведь даже я, дура старая, возвожу на себя напраслину, хотя в душе, ну чистый ангел.
   Но речь тут не обо мне.
   — Так, значит, вы не ездили по всем тем злачным местам и пирушкам? — изумленно воскликнула я, как только Жанна закончила свой рассказ. — И ты дурила меня, а вы просто дружили, как мальчик с девочкой?
   — Можно сказать и так, — подтвердила она. После более детального допроса выяснилось, что дело было не только в ней. Инициатива, точнее, отсутствие оной исходило от Михаила. Более того, когда Жанна, взвинченная рассказами о моих победах, попыталась реализовать нечто подобное на Михаиле, он в сдержанной форме дал ей понять, что ценит в женщинах простое происхождение, помноженное на скромность.
   «Твое происхождение гарантирует наше абсолютное счастье, — сказал он. — Возьми я девушку своего круга, ничего хорошего не получится — через месяц развод. У нас же будет крепкая и счастливая семья. К тому же среди девиц моего круга почти невозможно найти невинную, ты же у меня — создание непорочное. Мама терпеть не может всех этих курящих и пьющих девиц, не говорю уже об их сексуальной распущенности. Ради того, чтобы иметь невесткой целомудренную девушку, она готова смириться даже с неудачной родословной».
   Из этого монолога Жанна сделала вывод:
   «Относится он ко мне, как хозяин к прелестному щенку, который обещает под его строгим руководством и опекой превратиться в прекрасную выставочную собаку. И боится лишить будущую жену невинности раньше времени, до того как посадит ее под домашний арест».
   Но этот вывод ее устраивал, поскольку действительно гарантировал семейное счастье в доступном ей понимании. И все же этим вечером, накануне встречи с Елизаветой Павловной, Жанна решила устроить Михаилу настоящее испытание.
   После очередной романтической прогулки он, как обычно, подвез ее к дому и собрался проводить до квартиры.
   — Не надо, Мишенька, я сама, — попыталась отказаться Жанна.
   — Нет, я должен знать точно, что ты в безопасности, — твердо заявил он.
   — Ну хорошо, — вздохнула Жанна и открыла дверцу автомобиля.
   Она, как обычно, не собиралась идти сразу домой, а хотела зайти ко мне, похвастаться «успехами». Ведь Михаил объявил точный день свадьбы.
   Видимо, предвкушая беседу со мной, Жанна уже начала входить в роль.
   По-другому ее порыв я объяснить не могу. Когда они поднялись на второй этаж, ей вдруг захотелось спровоцировать жениха на безумство. Она остановилась на лестничной площадке и в упор посмотрела на Михаила. Взгляд его был невинно озабоченным.
   — Что-то случилось? — спросил он.
   — Да, — страстно прошептала она, — случилось, — и резко подалась вперед.
   — Что же? — спокойно поинтересовался он и отступил на один шаг.
   — Я тебя люблю.
   — Я тебя тоже, — признался он Михаил. «Черт непрошибаемый!» — возмутилась в глубине души Жанна и поднялась на одну ступеньку.
   Михаил попытался в тусклом свете, падающем с соседней площадки, разглядеть, который час.
   — Пойдем, малыш, уже поздно, завтра мне рано вставать, — напомнил он.
   Но у Жанны был свой сценарий.
   — Подойди ко мне, — прошептала она.
   — Зачем? — изумился праведный Михаил.
   — Ну подойди, пожалуйста, — взмолилась она.
   Он несколько секунд напряженно соображал, стоит ли это делать, но все же приблизился к невесте.
   — Ну? — В его голосе послышались нeтepпeливо-раздраженные интонации.
   Мол, какая еще глупость пришла тебе в голову?
   Жанна встала на цыпочки и, обвив руками его шею, страстно впилась губами в его рот. Бедняга обомлел и попытался слегка оттолкнуть ее, отстраниться, но Жанна прижалась к нему еще сильней своей упругой девичьей грудью и слегка застонала. Их поцелуй обрел наконец-таки вкус.
   — Я люблю тебя, люблю, — при этом томно шептала она.
   Какой ужас! И во всем этом повинна я со своими рассказами.
   Пока Жанна трепетала в руках Михаила, пока она усиленно желала его, бедняга ломал голову, что это на нее нашло. Голова у нее закружилась, и глупышка ничего не придумала умней, как сказать:
   — Я хочу тебя, любимый, прямо сейчас, прямо здесь, мы уже почти муж и жена.
   В общем-то, все происходило именно так, или примерно так, как я ее и учила. На свою голову. Глупые книжки и дурацкие фильмы тоже послужили наглядным пособием. Руки ее осмелели и поползли вниз его живота…
   И вот тут-то Михаил проявил твердость, редкую для мужчины. Он сказал:
   — Нет! Не делай этого.
   — Но почему? — растерялась Жанна. Понятное дело, в книжках и фильмах все было не так. Там…
   — Ты же хочешь меня, — промямлила она, — хочешь, я чувствую…
   Михаил наконец отстранился и строго сказал:
   — Ты глупая, вздорная девчонка. Как в твою голову могут приходить такие мысли? Накануне свадьбы! В грязном подъезде! В любой момент может кто-нибудь войти. Отвратительно даже представить себе такое. Я думал, моя невеста более благоразумная девушка. Ты меня расстроила.
   Жанна надула губки. В ее глазах блеснули слезы. Она почувствовала себя оскорбленной и несправедливо униженной.
   — Ты тоже очень расстроил меня, — сказала она. — Теперь я вижу, что для тебя приличия важней самых искренних порывов. Ты просто сухарь! Бесчувственный сухарь! У тебя все по расписанию, как на вокзале. Ты понятия не имеешь о настоящих чувствах. Ты не любишь меня!
   Она впервые позволила себе бунт.
   — Что за вздор! — возмутился он. — Недопустимо делать такие заключения лишь на основании того, что я цивилизованный человек, прекрасно воспитан и контролирую свои эмоции.
   — Ты не любишь меня! Не любишь! — заплакала Жанна.
   Михаил смягчился, но не настолько, чтобы не прочитать невесте нотацию.
   — Ты сердишься только из-за того, что я не пошел на поводу у твоих детских капризов, — сказал он.
   (Ничего себе — детских.) — Это не капризы! Это любовь! — плакала тем временем Жанна.
   — Ну хорошо, я не правильно выразился. На поводу у твоих детских порывов. Я старше тебя и не должен допустить свершения подобных глупостей.
   Он прижал к груди рыдающую Жанну и погладил ее по голове, как ребенка.
   Она тут же успокоилась, но плакать предусмотрительно не прекратила.
   — Поверь, малыш, ты сама об этом пожалела бы уже спустя пять минут. Я люблю тебя и хочу, чтобы наша любовь осталась чиста.
   — Если любовь чиста, то она чиста и в подъезде, и где угодно, — стояла на своем она.
   (До сих пор не пойму, и что это ей приспичило?) — Ты не права, но сейчас не время для споров, — подтолкнул ее к двери Михаил. — Беги домой. Завтра поговорим. У меня рано утром важное дело, а потом мы встретимся у твоей тетушки.
   Жанна чмокнула жениха в щеку, и они расстались. Дождавшись, когда автомобиль Михаила выедет со двора, она побежала ко мне, уселась на кухне, закинула ногу на ногу и, зажав в одной руке банку с пивом, а в другой сигарету, поведала очередную байку о страстной любви на ступенях лестницы.
   Реализовала-таки свои мечты. Слушая ее, я думала, что любовь на ступенях — обычное развлечение молодежи. Однако одно дело байки, другое — то, что отмочила она.
   И после этого мне будут говорить, что предчувствие — плод женского воображения. Что же, как не предчувствие, толкнуло ее на эту глупость? (Я имею в виду соблазнение Михаила.) Что же, как не предчувствие? Так долго, вздыхая, взирать на закат и держаться за руки и потом перечеркнуть все это одним предложением, простите, потрахаться на лестнице? Нет, на Жанну это не похоже.
   Здесь виновато только предчувствие. Бедняжка уже тогда шестым чувством знала, что ждет ее, и пыталась исправить беду. Насколько проще было бы ей сейчас, если бы Михаил не устоял. Но он устоял, а поэтому все осложнилось.
   Я очень расстроилась.
   — Жанна, — сказала я, — очень неудачная сцена произошла у тебя с женихом сегодня. Не стоило устраивать ее накануне такой встречи.
   — Я и сама уже жалею, — всхлипнула она. — Теперь он подумает, что я прикидывалась, а на самом деле развратная. Особенно когда выяснится, что я обманула его и уже не девственница.
   — Вот здесь ты можешь не волноваться! — успокоила я. — Есть масса способов избежать разоблачения. Не плачь, забудь этот кошмар, вы поженитесь, вас ждет счастье, если, конечно, ты не будешь дурой.
   — И что я должна для этого сделать? — На ее лице появилась надежда. Я тоже воспряла духом.
   — О! Я же сказала, есть много способов. Первый и самый распространенный, это подгадать первую брачную ночь под критические дни, как это модно сейчас называть.
   — Это не мне решать, — опечалилась Жанна. — Здесь уже все решил Михаил.