— Точнее, понимали. Теперь вы точно знаете, о ком идет речь.
   — Знать-то знаю, — согласился Соболев, — но что это меняет? Вопросов осталось много. Настьке это зачем? Кто ее сбил с панталыку?
   — Думаете, Мироновой кто-то руководит?
   — Я говорил уже вашей подруге и вам скажу. Нет у Насти мотива Киселева и Трахтенберга убивать. Я ее к Брусницкому в холдинг пристроил, я просил за нее.
   — А может, Брусницкий и руководит вашей любовницей. Вы хорошо его знаете? — спросила Далила.
   Соболев взорвался:
   — Прекратите произносить это слово! Только и слышу от вас «любовница» да «любовница»! Нарочно меня злите? Не пойму, правда, зачем. Вроде, ничего вам плохого не делал, — уже спокойней закончил он.
   Далила пообещала:
   — Ладно, больше не буду.
   — Аркадий Брусницкий — мой друг, — как ни в чем не бывало, продолжил Соболев. — Он тяжело заболел. Онкология. Выкарабкается или нет, никто не знает.
   — У него наследники есть?
   — Да, есть наследник, Артем. Всего на веку своем повидал я, но такое убожество вижу впервые. Как Аркашка его таким неумехой во всем воспитал, все поражаются. Отец любому даст сто очков вперед; сын — полная противоположность. Какое дело ни поручи — завалит. Брусницкий на смертном одре больше всего переживает за сына, потому меня и просил присмотреть за холдингом. Слезно молил: «Андрюха, не бросай моего лошка-Артема. Умереть не успею, как все у него отберут».
   Далила с сарказмом заметила:
   — И поэтому вы любовницу свою быстро пристроили управлять холдингом друга. Из великодушия, так сказать. Она что, эта Настя, еще на что-то способна, кроме как в вашу постель нырять?
   На этот раз Соболев не обиделся.
   — Настя совсем не глупая и хорошо образована. Опыта ей действительно не хватает, но я всегда рядом.
   — На соседней подушке, — вставила ядовито Далила и повинилась:
   — Ну ничего поделать с собой не могу. Само из меня прет.
   Соболев с горькой усмешкой покачал головой:
   — Ну, вы, бабы, все же и змеи. Выходит, Настя тоже змея. Я хотел одним махом все проблемы решить: и Настьку к делу пристроить, и другу помочь.
   — И себя не обременить.
   — Да, а почему бы и нет? Мое собственное дело отнимает все время, все силы.
   — Ну, не все, — на этот раз игриво уточнила Далила.
   Соболев на ее подколки устал реагировать.
   — Пусть не все, — махнул он рукой. — Дело не в этом. По-любому не мог я доверить управление холдингом чужому и опытному человеку. Времена сейчас непростые. Оглянуться не успеешь, ан нет его, холдинга. У опытного он уже. А Настька под полным моим контролем. Кстати, слияние с Киселевым и Трахтенбергом я ей и присоветовал.
   Далила была поражена:
   — Вы?!
   — Ну да. Очень выгодное слияние для Аркаши Брусницкого, а вот Насте одни только хлопоты от этого. Почему и понять не могу, какая муха ее укусила.
   — А почему вы не допускаете, что эта муха и есть сам Брусницкий?
   Соболев изумленно вскинул одну бровь:
   — Аркаша? Да ну! Ерунда! Он тонкий политик, он привык миром решать дела. Тем более сейчас, когда он в двух шагах от могилы. Нет, Аркаша не способен подставить мою дочь.
   — А сын его? — спросила Далила.
   — Не смешите меня. Я же сказал, Артем — полный лох. Кстати, он сам это знает и не суется давно уже никуда.
   — А раньше совался?
   — Да поначалу пытался проявлять инициативу. Даже не пытался, отец его все толкал. Нет, Артем живет своей странной жизнью и бизнесом не интересуется.
   — Чем же он занимается?
   — А он у нас музыкант.
   Далила призналась:
   — Я хотела бы на него взглянуть.
   Соболев удивился:
   — Зачем?
   — Как психолог хочу убедиться, что этот Артем действительно не причастен к убийствам.
   — Артем? Причастен к убийствам? Не смешите меня! Если бы вы его видели…
   — Именно этого я и хочу, — перебила его Далила. — Вы можете мне поспособствовать?
   Соболев растерялся:
   — Даже не знаю. Артем в ссоре с отцом, не живет дома, не ходит в больницу.
   Взглянув на часы, он вдруг заспешил:
   — Извините, мы заговорились. У меня есть неотложное дело. Могу я обременить вас одной просьбой?
   — Пожалуйста, если это в моих силах.
   С виноватым видом он попросил:
   — Дайте мне визитку свидетельницы, этой вашей банкирши. Я сам с ней договорюсь.
   — Да нет никаких проблем, — шаря по карманам, согласилась Далила.
   — И больше вам не надо в это дело вникать, — смущенно продолжил Соболев. — Я сам справлюсь.
   — Я не против.
   — И еще. Если вам не трудно, за Веткой моей присмотрите. Ей сейчас плохо. Ободрите ее, поддержите морально. Вот за это я буду вам благодарен весьма. Чувствую, не зря она к вам пришла. У вас сын есть, наверное?
   «Он решил, что его дочь влюблена в моего сына», — догадалась Далила и оскорбилась:
   — Я что, так старо выгляжу?
   Соболев успокоил ее:
   — Нет, конечно. Вашу подругу я принял…
   Она уточнила:
   — Речь о Лизе?
   — Да, ваша Лиза вообще тянет лет на двадцать, не больше. Вот я и предположил…
   Далила его огорчила:
   — Нет, мой сын с вашей дочерью не знаком.
   — А почему тогда Вета к вам за помощью обратилась? — удивился Соболев.
   — Мой племянник с ней немного знаком.
   — Немного знаком? Всего лишь немного?
   — Да, поверьте, ничего серьезного.
   — Тогда передайте вашему племяннику, что он очень благородный человек.
   Разговаривая, Далила обшарила все карманы, но визитки Филипповой не нашла.
   — Вы уж меня простите, — призналась она, — но свидетеля я потеряла. Или ваша Настя ее унесла, эту банкиршу, Елену Филиппову.
   Соболев побледнел:
   — Без ножа меня режете. И на память не помните ни одного ее номера?
   — И на память не помню, но это неважно. В одном роддоме с моей подругой лежит ее родная сестра.
   — Уф-ф, — вздохнул с облегчением Соболев. — Тогда найдем. Без труда.

Глава 24

   Выйдя из дома Соболева, Далила загрузилась в свой «Форд», но не поехала, а попыталась привести мысли в порядок. Настя Миронова заказала Киселева и Трахтенберга, а стрелку перевела на подругу. Настя имеет сообщницу, девицу, похожую на Вету. Добившись с помощью одежды и куртки «Диор» максимального сходства с Ветой, девица убивает бывших любовников Соболевой. Настя подбрасывает орудие убийства подруге. Наверняка она запаслась и другими уликами.
   Мозаика событий сложилась в довольно ладную картину, но отсутствовало главное: мотив.
   "Зачем Настя все это затеяла? — размышляла Далила. — Вряд ли она имела цель подставить подругу. Скорее, Вета — случайная жертва. Соболев прав, от этой истории сильно несет борьбой за крупные деньги. В таком случае, цель Насти — убить бизнесменов, которые передумали вливаться в холдинг. После их смерти договор остается в силе, слияние уже и пошло.
   А Вету Настя выбрала по трем причинам. Лучшую подругу, да еще тюху, легче подставить. Жизнь подруги как на ладони, что помогает планировать преступление.
   Вторая причина: тюха умудрилась пофлиртовать и с Киселевым, и с Трахтенбергом, следовательно, ей можно приклеить мотив: ревность, обида, месть за унижение. Всем известно, что тюху бросили.
   И третья причина: Настя — любовница Соболева. Он и мысли не хотел допускать, что его любимая женщина замешана в преступлении против его дочери. Соболев действительно защищал свою Настю, на что она и рассчитывала. Не будь кассеты, попробовала бы Далила его убедить, что его разлюбезная Настя заварила такую горькую кашу. Соболев и сейчас обескуражен, поскольку не видит мотива.
   "А я вижу, — решила Далила. — В одном Соболев прав, в истоках этой истории может лежать только один мотив: деньги. Местью, обидой, ревностью и другими эмоциями здесь и не пахнет.
   А где забрезжили деньги? В холдинге. Умирает владелец — Брусницкий Аркадий. И наследник, Артем, беспомощный человек. Если Настя его невеста, то мотив очевиден. На холдинг Брусницкого она смотрит уже как на свою собственность, потому что спит и видит себя Брусницкой. Ей ли не защищать интересы холдинга?"
   Далилу смутило поведение Соболева. Почему он не дал адрес Артема Брусницкого, сына владельца холдинга? Не потому ли, что сам просчитал мотив Насти Мироновой? Выходит, он хочет дело замять. С помощью денег надеется и дочь спасти, и любовницу обелить. Хочет, чтобы и волки были сыты, и овцы целы. Не получится. Шатунов знает убийцу, сообщницу Насти. Если он не захочет Евгению о ней рассказать, расскажет в милиции.
   «И все же зря я кассету Соболеву отдала, — рассердилась на себя Далила. — Интересно, куда он звонил? И по какому поводу?»
   Она тронула с места машину, но вскоре затормозила у печатного киоска, вышла, купила конверт, вложила в него фотографию Веты, заклеила конверт, вернулась в свой «Форд» и лишь тогда позвонила племяннику.
   — Ты мобилу почему отключила? — набросился на нее Евгений.
   Он был так возбужден, что даже про свою «коронку» забыл — «Бонд! Джеймс Бонд» опустил и сразу начал ругаться.
   — Не ори, — осадила его Далила, скептически рассматривая себя в зеркальце заднего вида. — И без тебя голова раскалывается. Что случилось?
   — Встретиться срочно надо.
   — И всего-то? Говори, где ты, встретимся.
   Когда племянник и тетка друг друга увидели, оба ахнули. Далила после «шокера» и удара по голове выглядела очень помято, Евгений и вовсе был украшен фингалами.
   — Что с тобой? — пришла в ужас Далила.
   — Все, как ты хотела, а я предполагал. Поговорили с глазу в глаз.
   — С Шатуновым?
   — Нет, пока только с его охраной, — криво ухмыляясь, сообщил Евгений и осведомился:
   — А ты что такая серая и помятая?
   — Твоими молитвами, — рассердилась Далила.
   Когда она рассказала о своих приключениях, Евгений ее отчитал:
   — Позоришь нашу семью. Не могла справиться с какой-то девчонкой.
   — Я справилась, но кто знал, что она меня «шокером» приголубит. А потом еще приласкает тяжеленьким по башке.
   — Голова-то болит?
   — Да сейчас уже меньше. Только то место, которое приняло на себя удар. Чувствую, будет там шишка.
   Пощупав темечко, она констатировала:
   — Шишка растет. А что же ты, качок? Не мог уже справиться с какой-то охраной?
   Евгений, ошалело тараща глаза, воскликнул:
   — Ни фига себе! Да там во такенные рыла!
   — И за что они тебе накостыляли? — снисходительно усмехнулась Далила.
   — Как всегда, ни за что. Пришел к Шатунову в офис. Спрашиваю: «Где шеф?» Отвечают: «Нет его, ждите». Ладно, сижу. Час сижу, два. А Шатунова все нет. Но я-то упрямый, ты меня знаешь.
   — Я знаю.
   — Сижу, не ухожу. Вдруг ни с того ни с сего бугаи Шатунова на меня налетают. Скрутили, отметелили, а потом вежливо интересуются: «Ты кто?» Будто сразу спросить не могли.
   Далила продолжила:
   — А ты им: «Бонд! Джеймс Бонд!» А они: «Не ври, гад, не ври! Слышь, Вован, этот гад еще издевается!» И снова костылять, на этот раз ногами.
   Евгений хмыкнул:
   — Ну, где-то примерно так. За исключением одного: «Бонд» я не кричал.
   — Почему? Что случилось? — с издевкой испугалась Далила.
   — Ха, она еще спрашивает! Ты мне запретила. На вопрос «Ты кто?» я представился: «Конь в пальто». А дальше все, как ты нарисовала. Меня избили по новой, уже за милую душу, и начали разбираться. Разобрались, заскучали и отпустили.
   Она подытожила:
   — Значит, Шатунова ты не видел и ничего не узнал про девицу.
   Евгений ее «обрадовал»:
   — И никогда уже не узнаю.
   — Почему? — удивилась Далила.
   — Ласты склеил твой Шатунов.
   — Что сделал?
   — Отбросил коньки. Слепил себе домик. Окочурился. Скопытился. Загнулся. Сыграл в ящик. Короче, много чего сделал твой Шатунов, но трагический результат отразился на мне фингалами и ушибами.
   — Почему на тебе?
   — Пока я ждал Шатунова, его бугаям пришло сообщение, что шеф с аккуратненькой дырочкой во лбу в своей машине лежит. Бугаи сразу смекнули, что тут, в его офисе, подозрительно ошивается какой-то козел.
   — То есть ты, — догадалась Далила.
   — То есть я. Короче, бугаи попытались меня к убийству Шатунова еще приплести, — с горестным вздохом потирая синяк, пожаловался Евгений.
   Далила остолбенела.
   — Слушай, мне уже страшно, — призналась она. — Кажется, эта Настя шутить не намерена. Я сдуру сегодня про Шатунова ей ляпнула, и он уже мертв. Кто следующий?
   — Тот, про кого ты ляпнешь еще.
   Далила схватилась за голову:
   — А я уже ляпнула!
   — Про банкиршу?
   — Да! И визитка ее сразу пропала!
   Евгений выругался и спросил:
   — Потеряла?
   — В том-то и дело, что нет. Настя визитку украла, когда я лежала без чувств.
   Беспомощно посмотрев на племянника, Далила спросила:
   — Женька, что теперь делать?
   Евгений пожал плечами:
   — Не знаю. Насчет банкирши не очень-то переживай. Думаю, эта бабенка так просто в руки не дастся.
   Далила напомнила:
   — Шатунов тоже обложился охраной, но это его не спасло.
   — Шатунов с Настей знаком. Как-никак подруга любимой женщины. К банкирше Мироновой трудней подобраться.
   — Это вопрос времени.
   Евгений озабоченно посмотрел на тетку:
   — Ты вот что, отруливай, наверное, от этого дела. Дальше я сам разберусь.
   — Или вместе отруливаем, или я вынуждена защищаться, — поставила ультиматум Далила.
   — Защищаться — значит ловить Миронову, — уточнил Евгений и пояснил:
   — Ведь она теперь тоже прячется.
   — Я не собираюсь ее ловить. Пусть ловит милиция. Мое дело улики собрать.
   Он поразился:
   — Улики?!
   — Да, улики, — твердо сказала она.
   — Значит, отруливать не собираешься.
   Далила вздохнула:
   — Я же сказала, только с тобой.
   Евгений признался:
   — Ты прости, но Ветку бросить я не могу.
   — А я не могу бросить тебя. Ладно, мне пора. Хоть немного успею еще поработать. Вот, возьми. — Она протянула конверт.
   — Что это?
   — Передашь своей Вете. И без вопросов. И не вздумай его распечатать.
   — За кого ты меня принимаешь? — обиделся Евгений. — Неужели я похож на сплетника?
   — На этот вопрос лучше я промолчу, — усмехнулась Далила и грустно подумала: «Пока ты похож на дурака. И я вместе с тобой».

Глава 25

   Женщина снова пришла. Ровно в шесть вечера, минута в минуту. Далила, утомленная утренними приключениями, хотела пораньше уйти домой, но не успела. Просочившись в кабинет, Левицкая робко спросила:
   — Простите, вы про меня не забыли? Вы обещали анкету.
   — Да-да, присаживайтесь, анкета уже у меня, — с дежурной улыбкой сообщила Далила.
   Она открыла папку, достала лист бумаги, протянула Левицкой.
   — Эту анкету вы заполните дома, — пояснила она, мельком взглянув на часы. — На вопросы отвечайте без размышлений, сразу же. Скажите, только честно, у вас не было мыслей о самоубийстве?
   Потупившись, Левицкая тихо призналась:
   — Были, но не совсем об этом, о том, зачем живу, о смерти… Но в общем, были.
   — Ясно.
   Далиле опять стало стыдно.
   «Пока я занимаюсь чужими делами, мои делать некому. Кто поможет этой несчастной, если не я? — сердито подумала она, листая рабочий журнал. — Вета жива и здорова, и папаша о ней позаботится, а я должна позаботиться об этой Левицкой, пока бедняга еще жива».
   — Значит так, Ирина Сергеевна, — деловито произнесла Далила, — в ближайшие две недели у меня нет ни минуты свободной.
   — Правда?
   — Да, все расписано до конца месяца.
   Левицкая приподнялась, собираясь покинуть кресло.
   Далила поспешно добавила:
   — Но я могу оставаться после работы. Вас устроит шесть часов вечера?
   Женщина облегченно вздохнула и даже улыбнулась:
   — Конечно, устроит. Огромное! Огромное вам спасибо!
   Она с таким жаром произнесла слова благодарности, что Далила смутилась:
   — Пока еще не за что. Заполните анкету и приходите завтра. Я подумаю, чем вам помочь.
   В дверь кабинета постучали.
   — Войдите, — поморщившись от головной боли, воскликнула Далила.
   Вошел Матвей.
   — Не помешал? — слегка смущенно улыбнулся он незнакомке и тут же обратился к жене:
   — Звонил домой, тебя нет, ехал мимо, решил заглянуть.
   Далила изобразила радость:
   — Правильно сделал. Я только что освободилась.
   Она бросила взгляд на Левицкую. Та вскочила и робко переминалась уже у двери, не решаясь выйти из кабинета без приказа Далилы. Поймав ее взгляд, Левицкая покраснела и промямлила:
   — Я вам не нужна?
   — До завтра, Ирина Сергеевна, — любезно попрощалась Далила.
   — До завтра, — прошелестела Левицкая и, покосившись на Матвея, выскользнула из кабинета.
   — Кто она? — спросил он.
   — Еще одна несчастная.
   — Почему несчастная?
   — Потому, что счастливые ко мне не приходят. Матвей частенько подтрунивал над профессией жены, не удержался он и на этот раз, с усмешкой спросив:
   — И в чем причина ее несчастий? Фригидность, конечно же. У вас во всем виновата фригидность, если не импотенция.
   Далила хотела раздраженно сказать: «Отстань, для шуточек ты выбрал совсем неудачный день».
   Однако, вспомнив, что вчера у них начался счастливый период, она досчитала до пяти, проглотила таблетку от головной боли, отпустила мужу шутливый подзатыльник и рассмеялась:
   — Боже мой, как узко вы мыслите, господин профессор. Как только в умнющей вашей головище уживаются гениальные математические формулы и пошлые затертые мысли.
   — Почему пошлые? — удивился Матвей. — Основанные на жизненных наблюдениях. К тому же я книжек твоих начитался. Несчастная мадам красивая, но непривлекательная, — начал он приводить аргументы, но Далила его перебила:
   — Ах, вот как! Ты находишь ее красивой?
   — Ну да, черты лица правильные, симметричные. Как математик я знаю: симметрия — залог красоты. К тому же, она сероглазая брюнетка, сочетание редкое. Как думаешь, она не крашеная?
   — По-моему, натуральная.
   Удовлетворенный ответом, Матвей мечтательно повторил:
   — Натуральная. А к этому еще и фигура.
   — Что — фигура? Ты и это заметил?
   — Как-никак я мужчина. Тридцатичетырехлетний. Ты сама говорила, что в этом возрасте мужчины, глядя на женщину, видят ноги, бедра, грудь, лицо и глаза.
   Далила рассмеялась:
   — Всего-то! Ноги, бедра, грудь, глаза и лицо! А что там еще осталось? Чего мужчины не видят?
   Матвей развел руками:
   — Ну не знаю. Ты же у нас психолог, все узнаю от тебя. Я за что купил, за то и продаю, а ты говорила что с 18 лет до 30 мужчины видят в женщинах все, а с 30 до 40 только то, что я перечислил. Вот я ноги ее и заметил, все, как ты научила.
   — После сорока начнешь видеть еще и чулки, — морщась от головной боли, пообещала Далила и ядовито добавила:
   — Потерпи, ждать недолго осталось.
   — Ты что, ревнуешь? — поразился Матвей. — Я же все не к тому. Она мне совсем не понравилась.
   — Что сразу в глаза и бросилось. Она так сильно тебе не понравилась, что детально все в ней заметил: красивое лицо, и фигуру, и ноги, и грудь. И все не понравилось. Все просто гадость.
   — Перестань. Я к тому об этом сказал, что она неприятная. Вроде все в порядке у нее, и бюст выдающийся, и ноги длинные стройные, в общем, все как положено, но что-то не то. Сильно не то.
   Далила с интересом посмотрела на мужа:
   — Да-а?
   Он с иронией подтвердил:
   — Не правда, но истина.
   — И как ты думаешь, что именно у нее не то? — спросила Далила, поднимаясь из кресла, выходя на середину кабинета и разминая руками плечи. — Ох, мышцы как устают.
   Матвей посочувствовал:
   — Еще бы, ты же весь день сидела.
   Содрогнувшись, она подумала: «Знал бы ты, чем я весь день занималась».
   — Давай помассирую, — предложил Матвей.
   Далила нахмурилась:
   — Потом, дома. Лучше ответь на вопрос: как думаешь, что именно в ней не то?
   — То и думаю, что фригидная она дама. Мы, мужчины, терпеть не можем холодных женщин.
   — А как ты определил, что она холодная?
   — Ну, по взгляду, по виду, я все же мужчина.
   Матвей, озорно глянув на дверь, вплотную приблизился к жене.
   — Я все же мужчина, — сцепив руки на ее все еще тонкой талии, повторил он и с силой прижал Далилу к себе. — Я все же мужчина и могу доказать это прямо сейчас.
   Она уперлась ладонями в широкую грудь мужа и рассердилась:
   — Прекрати, у меня болит голова. Нашел место.
   — А чем тебе здесь не нравится? — удивился он, решительно оттесняя жену к столу.
   Далила оказала нешуточное сопротивление, прошипев:
   — Перестань, а то я…
   Он рассмеялся:
   — Что — ты? Закричишь? Это было бы очень забавно: люди, спасите, меня насилует собственный муж в собственном кабинете.
   — Обижусь, — пообещала Далила.
   — Это делу не помешает, — ответил Матвей, укладывая жену на стол и деловито задирая подол узкой юбки. — Крика я могу не заметить. Я буду вспоминать тебя ту, вчерашнюю.
   Далила хотела возразить, но его, губы уже настойчиво впились в ее. От такого напора она вдруг почувствовала волнение, которое давно не посещало ее в пресных отношениях с мужем.
   — Дверь хотя бы закрой на ключ, — уже не сопротивляясь, попросила она.
   — Зачем? Твоя секретарша ушла и повесила у входа табличку «Закрыто».
   Руки Матвея энергично скользили по бедрам Далилы, мяли груди, живот. Горячая волна желания вдруг захлестнула ее. Она отдалась зову плоти страстно, удивляясь своему внезапному буйству и не обращая внимания на скрип стола и шорох падающих на пол бумаг. Ее дыхание смешалось с порывистым дыханием мужа, тело безудержно стремилось слиться с его телом, ее стон казался продолжением его стона. Далила была на вершине блаженства…
   Вдруг дверь кабинета распахнулась — на пороге выросла Ирина Сергеевна.
   — Простите, я забыла… — с ходу начала она робко, но, встретившись с беспомощным взглядом Далилы, остолбенела.
   И тут же, осознав, что происходит, Левицкая попятилась и пулей вылетела в приемную.
   — Черт! Я тебе говорила, — с досадой воскликнула Далила, отталкивая мужа.
   Матвей ничего не понял и удивился:
   — Что случилось?
   — Моя пациентка вернулась и видела нас, все видела, — прошипела она.
   — Ты уверена? — растерянно спросил он.
   — Уверена?! Мы только что с ней друг на друга смотрели, с твоей фригидной Левицкой!
   Матвей уточнил:
   — С твоей.
   Далила спрыгнула со стола и зло подумала: «Раз в сто лет собралась с огоньком мужу отдаться и сразу попала в дерьмо. А с любовником никогда не попадала. Видно, не судьба мне быть порядочной женщиной».
   Торопливо натягивая узкую юбку на свои тугие бедра, она вдруг осознала весь ужас только что происшедшего. Перед глазами стояло испуганное лицо несчастной Левицкой. Той тоже всегда не везет.
   От страха у Далилы даже голова болеть перестала. От бессилия она застонала, сжав виски руками и закатив к потолку глаза:
   — О-о-о-о! Жу-уть!
   — Да, нехорошо получилось, — подтвердил Матвей, невозмутимо застегивая брюки.
   — Что ты сказал? — разъярилась Далила. — Всего лишь «нехорошо»? Я потеряла свое лицо! Теперь об этом весь Питер узнает!
   Муж посоветовал:
   — Выбрось из головы. Я вообще не о том говорил. Нехорошо, что мы фригидную женщину раздразнили.
   Далила, сжав кулаки и затопав ногами, закричала:
   — Черт! Черт! Хороша же я была на столе с задранными ногами!
   Она изо всех сил замотала головой, стараясь отогнать образ Левицкой, но ее вытаращенные глаза намертво поселились в памяти Далилы. Матвей скептически посмотрел на жену и согласился:
   — Да, на столе с задранными ногами ты была необыкновенно хороша. Несказанно Левицкой твоей повезло. Любой мужчина ей позавидует.
   Далила в бешенстве взглянула на мужа, собираясь его отчитать — в глазах Матвея плясали чертики, он еле сдерживал смех. Внезапно она рассмеялась, он следом за ней.
   Они хохотали, падая друг на друга, расходясь и складываясь пополам от нового приступа смеха.
   — Ха-ха-ха! Не волнуйся, она больше не явится, — сквозь гомерический хохот выдавливал из себя Матвей.
   — Не сомневаюсь, — — вторила ему Далила.
   — Я в том смысле, что теперь прибегут ее раззадоренные подруги.
   — Как же, они к тебе прибегут, дам им адрес, сам отдувайся. И хватит ржать.
   Матвей, тщетно пытаясь напустить на себя серьезность, воскликнул:
   — Они развратят мне студенток!
   — Ой, не могу! — еще громче рассмеялась Далила. — Удивляюсь, что твои студентки тебя еще не развратили! Твои студентки сами кого…
   Она осеклась — ее взгляд случайно упал на кресло, в котором сидела Левицкая.
   — Ее сумочка! Ой, боже мой, она за сумкой вернулась! Как я завтра посмотрю ей в глаза? Прекрати ржать, слышишь! Что я скажу ей завтра?
   — Скажешь, что послезавтра я опять за тобой заеду, — корчась от нового приступа смеха, ответил Матвей.
   — Бессовестный, — глядя на его сладкие муки, усмехнулась Далила.
   — Может, есть смысл подумать о практических занятиях лечения фригидности? Могу предложить твоим пациенткам свою скромную помощь.
   — Предатель! — шутливо рассердилась она.
   — Я имел в виду только сеанс, аналогичный сегодняшнему, — в оправдание себе пояснил Матвей. — А что, хороший секс заразителен. Знаешь, почему эта несчастная убежала?
   — Почему?
   — Она спешила отдаться.
   — Кому?
   — Думаю, теперь ей без разницы. После того, что она видела, — воскликнул Матвей, делая страшные глаза, — эта Левицкая терпеть уже не могла!
   Далила вздохнула:
   — Какое счастье, что я не сексолог. Иначе ты стал бы маньяком.