Милевская Людмила. Пять рассерженных мужей

   — Я не религиозен, — рассмеялся собеседник.
   — Тогда до встречи.
   Лоуэлл Понт осторожно положил на рычаг телефона трубку и вытер со лба безупречно свежим платком внезапно проступивший пот.

Глава 32

   Легко представить в каком ключе потёк дальнейший разговор — беседа двух родственных душ, наперекор всему нашедших друг друга. Легко понять как пламенно перестукивались эти, исстрадавшиеся в одиночестве сердца.
   Бедные китайцы только дивились да головы ломали кем мы с Мишелем один другому приходимся: женихом и невестой или братом и сестрой.
   Да, да, братом и сестрой, так много было у нас общего. В свете этого всего другими глазами я на свою жизнь посмотрела. В один миг другими глазами.
   Посмотрела и ужаснулась: «Боже, какой избежала трагедии! Что было бы, пошли мне Мишеля судьба тогда, когда ещё жила я в счастливом браке? Моя порочная нравственность не довела бы до добра, конечно же я отвергла бы его трепетную душу.
   Отвергла бы! И ради кого? Ради никчёмного Евгения! Ха-ха! Котиков он продаёт!
   Вот пускай Юлька с ним и мучается.
   А я! Я! Я!!!»
   И в этот миг зазвонил мобильный.
   Звонила, конечно же, Тамарка. Кто ещё так невовремя может звонить?
   — Мама! Беда! Беда! — вопила она.
   — Ах, Тома, мне некогда, — с приличествующей моему новому положению томностью ответствовала я. — Совершенно некогда.
   Мишель целовал мою, сжимающую телефон руку, и шептал: «Любимая, любимая.»
   Тамарка, глупая, озверела:
   — Мама, ты невозможная! Что? Что ты такое там бормочешь? Некогда? Чем же ты занята?
   Не могла я перед лучшей подругой кривить душой, а потому призналась:
   — Практически на твоих глазах становлюсь графиней, а ты мешаешь.
   «Любимая, любимая,» — страстно в такт мне шептал Мишель.
   Тамарка же просто взбеленилась:
   — Что? — взревела она. — Графиней становишься? Брось, Мама, глупостями заниматься и лучше послушай меня. Тут у нас творятся такие дела… Короче, этот Даня, этот наглец, этот хам…
   Эпитеты, которыми Тамарка обычно награждает мужа, бесконечны, поэтому я прервала её и лаконично спросила:
   — Что — Даня?
   — Мама, Даня не просто пропал, с ним пропали и те доллары, которые я в домашнем сейфе хранила. Мама, я так зла, что даже рада.
   «Никакой логики,» — подумала я, подставляя Мишелю ещё нецелованный участок руки.
   «Любимая, любимая,» — шептал он, тут же покрывая его поцелуями.
   — Чему ты рада? — скептически поинтересовалась я у Тамарки.
   — Тому, что Даня пропал. Мама, я так зла, что в гневе урода этого точно прибила б. Понимаешь, мама, сидеть не хочется. Но с другой стороны, такие бабки! Мама! Такие бабки! Ты должна найти! Найти! Мы с Розой знаем, ты все можешь!
   Я пришла в ужас. Найти? Как? Сейчас? Когда в моей жизни вершатся такие события?
   — Тома! Что я должна найти? Деньги или Даню?
   — Мерзавца Даню и бабки. Впрочем, Мама, если бабки найдёшь, Даню можешь оставить себе.
   Мишель по-прежнему покрывал поцелуями мои руки и шептал: «Любимая, любимая.»
   — Ах, Тома, — томно ответила я, — какие там бабки? Ну сколько там этот Даня украл?
   — Три штуки баксов! — горестно отчиталась Тамарка.
   Я мысленно (продолжая наслаждаться поцелуями Мишеля) Тамарку осудила: «Восемь штук за каких-то паршивых котов мне отвалила, глазом не моргнув, а родному Дане уже три штучки пожалела.»
   Тамарка же, о моих мыслях не подозревая, лютовала:
   — Три штуки баксов, Мама! Три штуки! Только вдумайся в эту цифру!
   — Вдумалась.
   — И что? — насторожилась Тамарка.
   — Ах, Тома, не мелочись.
   — Что?!!!
   Рёв, который услышала я, не передать никакими словами. И, спрашивается, из-за чего?
   — Мама! Ты невозможная! Или ты издеваешься, или сошла с ума! Третьего не дано, — постановила Тамарка.
   Торжествуя, я её обломала:
   — Ошибаешься, Тома, дано. Не издеваюсь и не сошла с ума, а, раз уж из-за сущей мелочи в таком ты угаре, жалкие три штуки баксов тебе верну.
   Тамарка растерялась:
   — Вернёшь за Даню?
   — Да, за Даню верну, чтобы ты разрыв сердца, ненароком, не получила.
   Тамарка хищно спросила:
   — Когда вернёшь?
   — Когда хочешь, хоть завтра.
   — Верни, Мама, сегодня…
   — Сегодня не могу.
   — Почему?
   — Говорю же, страшно занята.
   — Да чем же, чем, черт тебя побери? — вызверилась Тамарка.
   — Безотлагательно становлюсь графиней, — с достоинством пояснила я, добавляя: — Свои три штуки получишь завтра.
   И тут Тамарка опомнилась и тем вопросом задалась, которым давно должна бы задаться.
   — А что это ты вдруг такая щедрая стала? — спросила, наконец, она.
   И я с удовольствием ей ответила.
   — Щедрая? — с нотками превосходства воскликнула я. — Что такое для меня, для владелицы замка под Парижем, какие-то жалкие три тысячи долларов? «Тьфу» это для меня!
   Тамарка онемела.
   «Любимая, любимая,» — продолжая покрывать меня поцелуями, шептал Мишель.
   — Громче! Громче! — попросила я.
   И он закричал прямо в трубку:
   — Любимая! Любимая!
   Тамарка очнулась.
   — Мама, что-то не поняла, ты где?
   — В китайском ресторане.
   Сказала и сразу пожалела, так плохо эта информация отразилась на Тамарке. Бедняга страшно запаниковала.
   — Что?!! — закричала она и тут же начала убиваться. — Так я и знала! Так и знала! Какая у нас беда! Роза! Роза! Скорей! Скорей сюда! Мама! Наша Мама в дурдом угодила!
   Ну как тут не рассердиться?
   — Тома, — возмутилась я. — Зачем ты Розу зовёшь? Мало ей своего горя?
   — Ну как же, Мама? Как же не звать Розу? Она же у нас гинеколог, не самой же мне вызволять тебя. Розу каждая собака в городе знает. Пускай она…
   — Собака?
   — Да Роза! Роза! — психуя, пояснила Тамарка. — Пускай Роза позвонит в дурдом и попросит, чтобы тебя отпустили. Мы сами будем тебя лечить.
   «Ах вот оно что!»
   — Тома, нельзя быть такой завистливой, — попеняла я подруге. — Да, со мной приключилось счастье, ты стоически должна это стерпеть, а не мечтать о дурдоме. Выбрось глупые мысли.
   И, чтобы у неё не возникало сомнений, я подробно рассказала за какого красавца замуж выхожу, какой он граф, и какой у меня теперь замок под Парижем, с лакеями и камином.
   Не успела закончить я, как запричитала и Роза — думаю она с параллельного телефона наш разговор слушала.
   — О, беда! Беда! — закричала она. — Сонька наша и в самом деле в дурдом попала! Горя своего не перенесла! Это все на совести Юльки!
   — И Женьки! — вставила Тамарка.
   — Никогда им этого не прощу! — заключила Роза. — И никто не простит им!
   Тут уж, забыв о блаженстве и счастье, распсиховалась и я — довели.
   — Да почему сошла с ума? — завопила я, горюя, что Мишель так рано увидел меня с противоположной, невыгодной стороны. — С чего вы, глупые, взяли? Так счастлива ещё никогда не была!
   — Как с чего взяли? — удивилась Роза. — Сама же сказала, что в китайском ресторане сидишь, и это после сообщения о том, что становишься графиней.
   — Да, Мама, да, — подключилась и Тамарка. — Это нонсенс.
   — Ты же китайской кухни терпеть не можешь, — перебивая её, напомнила Роза.
   — А тут вдруг жрёшь лягушек, червей и становишься графиней, — опять встряла Тамарка. — Что должны мы с Розой думать?
   — Только то, что я замуж за графа выхожу, — отрезала я. — И почему обязательно червей? Ем утку по-пекински. Тут много есть сносной еды. Согласна, покойная бабуля моя утку готовила значительно лучше, быстрей и вкусней, но сама посуди, где китайцам взять такую бабулю?
   — Мама! — взвизгнула Тамарка. — Не заговаривай нам зубы! По существу говори!
   — По существу: становлюсь графиней, как бы противно вам это не было.
   И я обратилась к Мишелю:
   — Скажи им пару ласковых, дорогой.
   Мишель перестал меня целовать и спросил:
   — Кому?
   — Моим подругам.
   — Жёвузансю'и трэрёконэс'ан, — сказал он, и Роза с Тамаркой намертво замолчали.
   Я испугалась:
   — Что ты им сказал?
   — Я вам очень признателен, — перевёл мне с французского Мишель, будто Роза и Тамарка когда-то этот неповторимый язык знали.
   Я, торжествуя, спросила:
   — Теперь вы поняли?
   Отличный эффект!
   — Мама, ты что, и в самом деле замуж выходишь? — забыв и про доллары и про Даню, горестно вопросила Тамарка.
   И Роза за ней:
   — Сонька, неужели ты замуж выходишь?
   — А как бы вы поступили, если бы вам руку и сердце сам граф предложил? С замком, лакеями и камином под Парижем. Как бы поступили вы?
   Роза и Тамарка охнули.
   Ликуя, я подытожила:
   — Вот так же поступлю и я.
   — Мама, а как же Женька? — прорыдала Тамарка.
   И Роза туда же за ней:
   — Сонька, как же Женька? Он же умрёт без тебя!
   — Ничего, Юлька его реанимирует, да и Роза поможет, для неё ничего невозможного нет, она же у нас гинеколог, — отрезала я и с чувством полнейшей победы отключилась.
   Мишель с непониманием уставился на меня. Пришлось пояснить:
   — Подруги, немного чокнутые, но очень милые. Прикидываются что за Женьку переживают, а сами боятся, что уеду в Париж. Остаться без меня боятся.
   — Почему? — удивился Мишель.
   — Я же вам говорила: совсем разучились без меня жить. На шаг отойду, как тут же паникуют: «Где Мархалева! Где эта Мархалева? Где? Где?»
   — И где она?
   — Ну как же? Вот она я! Вот!
   — Вы же Романова, — растерялся Мишель, но тут же нашёлся и, шутливо хлопнув себя ладонью по лбу, воскликнул: — Ах да, Мархалева же это вы! Кстати, а почему вы назвались Романовой?
   Пришлось рассказать о своей трагедии. Он (какая тонкая натура) был просто сражён.
   — Но если вы так своей фамилии боитесь, почему же не взяли псевдоним? — спросил он.
   О! Здесь мне было что рассказать!
   — Как — не взяла? — воскликнула я. — Взяла, ещё как взяла! Но и здесь перешла дорожку подруга. О-о, сколько у меня неприятностей от них! Дело в том, что от первых шагов моей жизни подруги преследуют меня. Все важнейшие события с их участием происходят. Судите сами: первым издателем моим тоже подруга была. Само собой, она и таланту моему и красоте смертельно завидовала, а что ещё ей оставалось? Она же…
   Впервые Мишель мой проявил нетерпение.
   — Каким образом это отразилось на псевдониме? — прервав меня, спросил он.
   — Самым прямым. Ну как же, самым прямым образом. Я взяла псевдоним, прекрасный псевдоним. Афродита Сапфирова. Как звучит! Ого-го! И подруга мне поклялась, что книга выйдет под этим именем, когда же я взяла в руки сигнальный экземпляр, то едва разрыв сердца не получила, но было поздно.
   — Почему? Что же на обложке было?
   — Ясно что. Сонька Мархалева — вот что было на той кошмарной обложке, — с ужасом пояснила я.
   Мишель, не разделяя моего ужаса, спокойно заинтересовался пустяками.
   — И как же оправдалась ваша коварная подруга? — спросил он.
   — «Хватит с тебя красивой внешности,» — ядовито сказала она, однако и здесь я не прогадала. Мархалева — абсолютно алкогольная фамилия, а в то время как раз Перестройка началась, а с ней и перебои с алкоголем, что не могло не отразиться на вкусах трудящихся. Имя моё русские души грело, как и некоторые другие соответствующие имена. Такой культурный подъем пошёл в народе: выстраивались очереди перед картинами Петрова-Водкина, а мои книги с прилавков просто рвали. Теперь вы понимаете, кому обязана я бешеной стремительностью популярности?
   — Своему отцу, давшему вам имя, — со знанием дела ответил Мишель.
   — Да нет, подруге, которая не захотела оставить мне мой псевдоним, но вернёмся к нашей приятной беседе, — воскликнула я, протягивая ему для поцелуев свою руку.
   Мишель мою руку взял, но целовать не стал, а со всей серьёзностью сообщил:
   — Софи, я должен сделать вам предложение.
   «Ах, — подумала я. — Ах! Вот оно! Началось! Началось!»
   Сердце едва не выпрыгивало из моей груди.
   — Софи, — краснея и нервничая, повторил Мишель. — Я должен сделать вам предложение.
   — Делайте, — слабея, прошептала я.

Глава 33

   В жизни каждой женщины наступает рубеж, который она перешагивает с вопросом: «А как там я?» Женщина смотрится в зеркало и зачастую видит, что она не очень.
   Уже не очень. Или ещё не очень. В зависимости от первоначальной установки.
   Переступив рубеж и выяснив, что от совершенства все ещё несколько далека, женщина обычно обращается к внутренним своим качествам, к духовным, так сказать, прелестям.
   И сразу же обнаруживает, что вот здесь-то она как раз очень и очень. Все женщины (без исключений) обладают потрясающими духовными качествами, просто не все об этом знают. Зато уж те, которые знают, переступив рубеж, мгновенно начинают понимать какой высокой они цены.
   Теперь уже, все осмыслив и разложив, женщина смотрит на себя в зеркало без всякого отвращения, а с должными удовлетворением и восхищением.
   «Да, — думает она, — и умница я и красавица, правда, кожа не так уж свежа, но кто на это внимание обращает? Те молодые люди, которые постоянно встречаются в метро, задерживают на мне взгляд с большим интересом, чем на своих сверстницах. А что сказал мне вчера сосед? Ах! Когда я была юная, прекрасная и глупая, мне никто такого не говорил.»
   И женщина (если она не дура) заключает, что за этим рубежом начинается лучшая её пора.
   «Уже есть опыт, — радуется она, — но ещё сохранилась внешность. Отсюда бешеная уверенность в себе. Выходит есть все! Я во всеоружии!»
   Если к этому добавляется и благосостояние, то женщина не просто во всеоружии, она смертельно опасна!
   Для мужчин, разумеется. От мужчин такая женщина получит все, что захочет, а вот у них с ней могут быть большие сложности и даже осечки.
   За тем рубежом, о котором идёт речь, у женщины открывается новая и очень интересная жизнь. Она перестаёт занимать свой ум мелочами и узнает о главном: о себе! И сразу открывается, что она всем нужна и все ей доступно, и в личной жизни и в карьере сплошной успех, сплошной успех и так довольно долго.
   У некоторых от успеха нет-нет да и закружится голова, перестают они думать о будущем, о том, следующем рубеже, за которым опыт так катастрофически растёт, что для сохранения необходимой пропорции не хватает уже ни внешности ни всего остального.
   Если женщина к рубежу этому не готова, она рискует пересечь его с очень плохим настроением.
   Я сделала хуже, с разводом рубеж пересекла, а все потому, что тянет ко дну чрезмерно скопившийся опыт. Переизбыток его у меня, что не могло не сказаться на внешности. Да-да, очень перекос этот пережить тяжело. В самую пору давать объявление: «Меняю опыт на все остальное.»
   А как ещё мне быть, когда впервые в жизни уверенность в себе потеряла? Я, умница и красавица, докатилась до чего: как последняя дура за мужем стала гоняться, будто нет у меня дел поважней.
   Разум совсем потеряла, видели сами как плохи были мои дела. Просто не бывает хуже.
   И как из этой беды вышла я?
   С блеском! С блеском, с рождения присущим мне. Послала к черту своего блудного мужа, взяла себя в руки и вот результат: сижу в китайском ресторане, готовлюсь предложение получать. А с ним и замок под Парижем, и камин и лакеев. Да и титул впридачу.
   — Софи! — смущаясь, воскликнул Мишель. — Софи, вы согласны быть моей?
   Робея, он снова перешёл на «вы». Я закрыла глаза, ожидая продолжения, но он замолчал. Я открыла глаза и удивлённо на него посмотрела.
   — Жду ответа, — прошептал Мишель.
   — Как? — изумилась я. — Уже? Вы же вопрос ещё не задали.
   Он смутился и сбивчиво повторил:
   — Вы согласны быть моей?
   — Согласна, — рассердилась я, — но прошу вас закончить фразу и прояснить: кем «вашей» я должна быть — женой, сестрой, подругой. Вариантов бездна!
   Признаться я в гневе уже была — так все испортить!
   Мишель (что за умница!) быстро понял свою ошибку и, исправляя её, закричал:
   — Владычицей! Владычицей! Согласны вы быть моей владычицей?!
   — А замок? — спросила я. — Кому в этом случае будет принадлежать замок?
   Сильно волновал меня этот вопрос: кому принадлежать будет замок, камин, не говоря уже о лакеях. Русские женщины грандиозный испытывают в лакеях дефицит.
   Здесь Мишель превзошёл все мои ожидания — идеальный для разбитого сердца предложил вариант.
   — Вам! — заверил он. — Все моё будет принадлежать вам! Я сам буду вашим лакеем!
   «Какое счастье! — подумала я. — Господи! Дай каждой женщине по такому французу!
   Хорошая станет ещё лучше, а плохую уже ничем не испортить.»
   Так, с мольбами о сёстрах своих, и принялась я кардинально менять жизнь.
   Должна сказать, что тут же выяснилось: на удивление я была готова к этим кардинальным переменам. Просто требовала их душа. Сразу столько желаний обнаружилось. Мгновенно мы с Мишелем опять перешли на «ты» и без всякого страха заглянули в будущее.
   А там!
   Боже, сколько прекрасного ожидало там меня!
   Конечно, если верить словам Мишеля, а я им верила.
   Путешествия! Балы! Королевские приёмы! Охота! Благотворительные вечера! Море новых причёсок! Платьев! Костюмов!
   Одна только мысль омрачала счастье: подруги. Как им будет тяжело. Войти в новый рубеж с чужой победой, это ещё хуже, чем с отсутствием своей.
   «Бедная моя Тамарка! — горевала я. — А Тося! А Роза! Разве это заслужила она?»
   Мишель же не унимался, за малым золотые горы не пообещал. В общем, чрезвычайно довольна я была, единственное, что меня беспокоила, так это наш замок, не слишком ли он далеко от Парижа?
   — Сколько километров? — спросила я.
   — Тридцать, — ответил Мишель.
   — Бог мой! — обрадовалась я. — Да это же сущий пустяк! Считай живу в самом центре!
   — По вашим меркам — да, — согласился он.
   Я насторожилась:
   — А по вашим?
   — Далековато.
   Тут уж я не на шутку встревожилась:
   — Ты хочешь сказать, что там скучно?
   Он замялся:
   — Ну-уу, скучновато немного, но мы можем переехать. Я давно уже об этом мечтаю.
   Мысль понравилась мне. Поживу немного в замке, а потом перееду вместе с лакеями. Уж с ними расставаться не стану.
   — Да, обязательно переедем. Куда бы ты, милый, хотел?
   — Может переедем в какое-нибудь карликовое государство? Скажем, в Люксембург.
   Я ужаснулась:
   — Это невозможно. У меня клаустрофобия. Давай что-нибудь покрупней: может Америка, или Канада, или Австралия.
   — Зачем нам куда-то переезжать, когда к нашим услугам весь мир? — спросил Мишель. — Будем просто путешествовать.
   — О-о! Это моя мечта! Но…
   Он взволновался:
   — Что — но?
   — Я вспомнила, у меня ребёнок. Он скоро в школу пойдёт и потом, должно же быть хоть какое-то у него воспитание. Этак, путешествуя по миру, он там наберётся черт-те чего.
   Но Мишель уже не слушал моих рассуждений, он трепетал от нетерпения.
   — Ребёнок! Я должен сегодня же увидеть его!
   Я замялась:
   — Сегодня, пожалуй, уже поздновато. Он отдыхает в деревне. Пока мы туда доедем, дело к вечеру пойдёт, а нам ещё возвращаться…
   Мишель и слушать не захотел.
   — Зачем нам возвращаться? Едем в деревню! Я давно об этом мечтал!
   Так, вместо Австралии и Канады, мы отправились в деревню.

Глава 34

   В деревню мы отправились на «Альфа Ромео» Мишеля.
   Он сказал:
   — Теперь я в ответе за твоё счастье.
   — И благополучие, — добавила я.
   Он не возражал.
   Я же поверить никак не могла, что нашла, наконец, своего мужчину. Красивого, умного, состоятельного и, главное, знающего как сделать женщину счастливой.
   Признаться, боялась, что сейчас проснусь, и нет никакого Мишеля. Через каждые десять минут под всяким предлогом трогала его и от радости коченела.
   А чему тут удивляться? Что у нас в России за мужья? Без каминов, без замков, зато с лакеями. Кто в роли лакея, любая знает жена, да что о том…
   Эх, когда так долго не везёт, поневоле в мужчинах разуверишься. В последние дни я уже до такого отчаяние дошла, что ничем себя от бабы Раи не отличала, которая на вопрос: «Как вы относитесь к противоположному полу?» неизбежно отвечает: «Я себя с ним не разделяю.»
   Да-да, как-то незаметно стали стираться границы и у меня, а тут вдруг целый Мишель! Естественно, я тотчас воспряла, ожила, почувствовала себя женщиной, да ещё какой! Говоря языком Маруси: «Женщина прямо вся!»
   Вся прямо такая к бабе Рае в деревню и заявилась.
   И тут же выяснила, что моё женское счастье сразу бросается в глаза. Баба Рая как увидела меня, ещё ничего не узнав, страшно разволновалась, даже пятнами красными пошла и заикаться начала.
   «Ха-ха! — обрадовалась я. — Вот, оказывается, уже какие от меня флюиды идут. Даже эта старая перечница покрылась девичьим испугом.»
   Увидев это, я, добрая душа, не стала бабу Раю добивать — представила Мишеля просто другом. Баба Рая (вот она зависть!) на Мишеля моего и не взглянула. Засуетилась-засуетилась непонятно с чего…
   Хотела у неё спросить в чем дело, но Санька помешал. Выбежал мой малец из дома и с криком «мама!» запрыгнул ко мне на руки. Только схватив его и к себе прижав, поняла как соскучилась по ребёнку за всеми этими делами, котами и мужьями. Тельце его хрупкое к груди прижимаю и реву. Реву!
   Даже про Мишеля забыла. А он почему-то смутился и спросил:
   — Вы такая чувствительная?
   — Очень! Очень! — ответила я.
   И тут баба Рая некстати встряла.
   — Эта жа ж макитра, — сказала она, обращаясь к Мишелю, а взглядом указывая на меня, — на ночь жа ж глядя приличного человека притащила, а нам жа ж яго и некуды класть. Или покормлю вас да и обратно в Москву отчалите? — обращаясь в пустое пространство, спросила она.
   — Ещё чего! — рассердилась я. — Мы не будем вас стеснять, отправимся на озеро к баньке.
   Покойный муж сестрицы бабы Раи — известный рыбак и охотник — ту баньку у самого леса построил да вскоре и помер. Оттого он сам в своей баньке столько не парился, сколько попарились в хорошее время мы с Евгением. Каждый раз в деревню приезжая, отправлялись мы с Женькой к озеру в баньку, да там и ночевать оставались. В предбаннике располагались, как в раю. Вокруг лес, пенье птиц — красота непередаваемая. Женька рыбу в озере ловил, я собирала хворост и цветы, потом жгли костёр, варили уху, поджаривали на углях картошку…
   Эх, были времена!
   А какие ночи были! Небо, звезды, луна и трава, густая, шёлковая…
   Думаете, взгрустнулось мне?
   Ну разве что самую малость, а в основном подумала: «А почему бы нам с Мишелем нашу первую брачную ночь на той траве не провести? Под луной, под звёздами, под пенье птиц…»
   — Ужинать не будем, — сказала я. — Возьмём пайком и в лес поедем. Баба Рая, готовь матрас, продукты и бельё.
   Баба Рая побледнела, а Санька обрадовался.
   — И я! И я! — запрыгал он.
   Я озадачилась:
   — Да? Ну ладно, сначала поужинаем.
   После ужина я, Мишель и Санька отправились в поля закатом любоваться.
   — Сейчас красно солнышко будет постепенно ложиться спать, — явно стараясь понравиться моему ребёнку, взялся втолковывать Мишель.
   Санька с жалостью на него посмотрел и снисходительно пояснил:
   — Не верьте этим глупостям, дядя. Солнце никогда не ложится спать.
   Мишель растерялся:
   — Почему?
   — Это звезда, вокруг которой вращаются все планеты солнечной системы.
   — Умный мальчик какой, — смущённо констатировал Мишель.
   — Да, мой сын умен не по годам, — с гордостью согласилась я. — Порой сама поражаюсь и вопросом задаюсь: откуда чадо черпает информацию, зачастую неведомую и взрослым людям?
   Санька тут же меня просветил. Ревниво поглядывая на Мишеля, он сказал:
   — От папы черпаю, больше неоткуда. Баба Рая и ты одни сказки рассказываете. Только папа правду и говорит.
   Я пришла в ужас: «Что ещё он ребёнку наговорил, этот правдолюб?»
   Санька же, окончательно для себя уяснив, что испортил настроение и мне и Мишелю, оживился и принялся без умолку щебетать, в основном рассказывал как любовался закатом с папой, и как тот поймал ядовитую змею, которая впоследствии оказалась безобидной ящерицей.
   «Не обманул Евгений, — с удовлетворением констатировала я, — действительно уделяет внимание ребёнку, но что-то мне это все меньше и меньше нравится. Ничего, теперь, когда мы с Санькой уедем в Париж, придётся Евгению отказаться от некоторых приятных привычек.»
   И уже как француженка я подытожила: «Се ля ви — такова жизнь.» Но когда это было? Когда Евгений здесь ящериц ловил?
   — Сынуля, а когда это было? — спросила я.
   Санька, который уже разогнался рассказывать про соседскую корову, про папу и ящерицу, естественно, подзабыл.
   — Что было? — спросил он.
   — Когда приезжал твой папа?
   — Сегодня, — ответил он.
   — Сегодня?
   Я опешила. Так вот он где окопался, а мы с гоблинами ищем его, с ног сбились…
   Да нет, ребёнок ошибся.
   И тут меня осенило: «А „Альфа Ромео“! Зачем гонялся за гоблинами да за мужьями мой Мишель?»
   Естественно я тут же задала этот вопрос ему, на что Мишель рассмеялся.
   — Мархалеву искал, — ответил он. — Можно сказать шёл по твоему следу.
   «Вот она судьба! — изумилась я. — Так долго через страны и годы друг к другу шли, так нет же, ещё и по Москве должны покрутиться. Гоблины за мужьями, я за гоблинами, а Мишель за мной. Ещё тот круговорот получился.»
   И такая нежность охватила меня.
   — Санечка, — сказала я, — тебе пора бай-бай делать. Видишь, и солнце вот-вот заснёт.
   — Мама! — укоризненно воскликнул Санька.
   — Ну хорошо, — уточнила я, — за горизонт спрячется. В любом случае детям давно пора спать.