Милевская Людмила. Жених со знаком качества

   — Это тоже знаю, — напомнил я.
   Мархалева не сдавалась и не теряла оптимизма.
   — Ладно, поехали дальше, — с деловитым подъемом сказала она. — Этот парень с парижской конференции, который выступил с вашим открытием раньше вас.
   Я усмехнулся:
   — Его вам тоже удалось расколоть?
   — В том-то и дело, что нет, — нахмурилась Мархалева, — но косвенно — да. Он из Питера. Я там была и многое узнала. Сейчас поделюсь. Во-первых, все удивлены. Он не мог совершить вашего открытия…
   — Правильно, — согласился я. — Он совершил свое. Так в науке бывает: работают многие, а лавры достаются одному. Тому, кто первым пришел к финишу. Своеобразные скачки.
   Мархалева приняла важную позу: гордо задрала подбородок, сплела на груди руки, из чего я сделал заключение: сейчас снова меня огорошит. И она огорошила. Правда, чуть позже.
   — Роберт, — ласково сказала она, — но у этого юноши пусто в мозгах. Он над вашей темой не работал. У него есть своя, близкая, но очень далекая. Он два года топчется на одном месте и никуда не продвинулся, а тут такой прорыв. Прорыв прорывом, но кроме вывода у него ничего нет. Видели бы вы как вспыхнул юнец, когда я у него черновики и расчеты попросила. Зарделся, как красна девица.
   Мне стало смешно. Какие черновики? Кто сейчас с бумагой работает? Только такие динозавры, как я.
   — Компьютер, — сказал я, кивая на стол, где стоял мой компьютер. — Вы слыхали о такой штуковине? Разве тот парнишка, мой конкурент, вам не говорил?
   — Говорил, — усмехнулась она, — но как он краснел при этом. Любому стало бы ясно, что он врет. Парнишка бездарь, он не делал никакого открытия.
   Пришлось возразить:
   — Он выступал на конференции, все слышали это, все видели его расчеты. Он сделал блестящий вывод.
   Мархалева посмотрела на меня, как мудрая мать смотрит на свою неразумную дитятю.
   — Роберт, — с необъяснимой жалостью произнесла она, — я не дура, как бы вам этого ни хотелось. У меня проницательность, помноженная на опыт. Ученые не сносны, когда речь заходит об их работе. Если, не дай бог, вас с вашей теорией затронуть, остановить будет невозможно: до утра станете говорить. Расскажете как одна мысль к вам пришла, как другая, как осенило вас на то, да на се… Поверьте, с парнишкой все было так же, когда я коснулась его темы: строчил, как из пулемета — сто слов в секунду. Чувствовал себя гением. А вот когда спросила про открытие, он изменился: то молчал, то мычал. Знаете почему?
   — Почему?
   — Потому что не открывал он ничего. У него только выводы. Ваши выводы. Он готовые расчеты получил. Вопрос: от кого? Ответ сами знаете. Подумайте, Роберт, покопайтесь в мозгах, в душе.
   — Подумай, Роби, — попросила и Кристина.
   Я и без просьб уже задумался. В общем-то, Мархалева говорила о том, над чем и сам ломал голову. Как ни крути, складывалось впечатление, что парнишка получил готовые расчеты. Не мог он к моей мысли придти. Потому что до этого шел совсем другим путем, ошибочным, я узнавал. Тогда в чем дело? Кто ему помог? Заславский? Доступ к моим бумагам и компьютеру есть только у него. Но как в это поверить? Зачем Виктору меня топить? Зависть? Ну да, он завидует мне, чего не скрывает, но это совсем другое дело. Здесь пахнет поступком, подлостью. Мархалева полезла в сумочку.
   — Роберт, — сказала она, доставая какие-то бумаги, — чтобы вы слишком не мучились, прочтите-ка вот это.
   С удивлением я обнаружил, что она где-то раздобыла мои записи.
   — Где вы это взяли? — поразился я.
   — Выкрала у Заславского. Помните, он вам говорил, что бумаги у него пропали. Так он не лгал, я действительно их украла.

Глава 33

   — Вы украли? — удивился я.
   — Я украла, — сообщила Мархалева и с гордостью добавила: — Да-да, Роберт, вы уже знаете: я подслушиваю, подворовываю, подсматриваю. Все хорошо, что полезно для дела. И не надо читать моралей. Мои поступки нельзя оценивать с позиций нравственности, они из области бдительности. Лучше поясните, о чем эти формулы. Имеют они отношение к вашему открытию?
   Пришлось подтвердить:
   — Да, имеют и именно к той части, которая была освещена на конференции юнцом.
   Мархалева радостно захлопала в ладоши:
   — Ха-ха, Роберт! Так я и знала! Отпали последние сомнения. Заславский передал ваше открытие сопляку, мальчишке. Почему? Почему он совершил эту подлость?
   Я задумался. Подлость и Заславский. Может быть. На себе не испытывал, но в ученых кругах поговаривают о нем. Как о любом интригане. Порой Виктор действительно увлекается, стремясь к своей цели. Порой так спешит, что не успевает оценить качество своих поступков. Но в любом его действии имеется логика. Какая же логика в том, что он выкрал мой труд и передал его парнишке? Может, тот его внебрачный ребенок? Таким образом Виктор старается устроить карьеру сына. Да, это похоже на правду. Я мог бы простить ему такой поступок. От моей версии Мархалева пришла в оживление. Долго смеялась, подмигивала Кристине — было ясно, что я дал ей сильный повод считать себя на несколько голов выше.
   — Роберт, — наконец сказала она, — если вы не знаете какой эгоист ваш Заславский, то вы святой. Он не способен думать о себе, и не потому, что сволочь, а потому, что страшно занят. В это время он думает о себе. Только о себе. И вот поэтому он сволочь. Вы правы в одном: парнишку он выбрал не случайно. Видимо тот обладает подходящими качествами. Согласитесь, Роберт, не каждый захочет присвоить чужой труд. Но парнишка меня не интересует, с ним все ясно. Тайна — Заславский. Если он передал парнишке ваши документы, значит у него была цель. Какая? Думайте, Роберт! Думайте!
   Я разозлился:
   — А что тут думать? Давайте спросим у него.
   Я сказал элементарную вещь, понятную даже ребенку, но как развеселила она и Мархалеву, и даже Кристину.
   — Роби, — с улыбкой сказала сестра, — после всего услышанного такие вопросы задавать можешь только ты. Неужели не ясно, Виктор правды не скажет. Он выкрутится.
   — И правильно сделает, — рассудил я, — потому что Заславский глупых вещей не делает. Раз взял бумаги, значит они ему были нужны. Но он не подлец, он же не присвоил мой труд себе. Кстати, это невозможно. Во всем мире над этой темой трудится не так много ученых, и их теории всем известны. Да, моя теория самая доказательная, да, я вырвался вперед, но самое главное держу в секрете. До поры до времени.
   Мархалева презрительно хмыкнула:
   — Не удивлюсь, если Заславскому уже известен этот ваш страшный секрет.
   Я вышел из себя. Эти женщины всех подозревают без разбору, не понимая, что есть вещи, которые выше подозрений. Они так очевидны, что подозрения не имеют смысла.
   — Черт возьми! — закричал я. — Не может Заславский воспользоваться моим трудом! Это почти то же самое, Софья Адамовна, как вы или Кристина, взяли бы мое открытие и рассказали бы всем, что оно ваше. Насмешили бы весь ученый мир да и только-то. Заславский всю жизнь в другой области работал. Он вообще не теоретик. Откуда в его мозгах моему открытию взяться?
   Мархалева сказала “да?” и задумалась. Похоже, она была огорчена: рассыпалась ее “гениальная” версия. Представляю, что она вообразила: Заславский зверски убивает меня и присваивает мою теорию. Представляю, как будет смеяться доктор Робертсон, узнав, что автор моей теории господин Заславский. С Робертсоном мы регулярно переписываемся, и он ждет не дождется, когда я обнародую свою теорию. Кстати, об этом прекрасно знает Заславский. Он еще не выжил из ума, чтобы таким смешным образом добиваться бессмертия в науке. Моя теория… Кстати, пора бы уже прекратить болтать и заняться делом: я забросил работу.
   — Вы неубедительны, — сказал я, усаживаясь за стол к своему компьютеру. — Даже если Заславский украдет все мои мысли, он не сможет ими воспользоваться. В научном мире его никто не воспримет. Слишком глубоко я пустил корни. Все знают, что он мой друг. Все скажут, что теорию он украл у меня.
   Мархалева, похоже, была потрясена.
   — Вы правы, — сказала она и сомнамбулой вышла из кабинета.
   Кристина, ничего не понимая, удрученно поплелась за ней.
   Едва я остался один, желание работать мгновенно исчезло. Нахлынули мысли. Если Мархалева не врет, а похоже, что не врет, тогда действительно возникают вопросы. Зачем Заславский разрушил наши отношения со Светланой, да еще и выложил за это тысячу долларов? Случай с Кристиной он объяснил, но теперь уже его объяснения не вызывали у меня доверия. А разве не кажется странным его возня вокруг Дели? Влюбился? Да нет, Мархалева права, он всеми способами стремится помешать нашему с Делей воссоединению, даже согласился на мой брак с Варварой, своей дочерью. И это в то время, когда Мария сходит с ума от одной мысли, что я стану ее зятем.
   Я вспомнил конференцию в Париже, вспомнил свой позорный провал и возненавидел Заславского. Сколько боли он мне принес. Ради чего? Ради своей выгоды? Конечно ради выгоды. За так Заславский не пошевелит и пальцем. И годы нашей дружбы ему не помешали. Подлец! Мерзавец! Скотина! Ох как чешутся кулаки! Я убью его! Убью! Убью? Да нет, это глупо. Чего не скажешь сгоряча. И он не хочет моей смерти. Он далеко не смельчак, чтобы отважиться на такой рискованный поступок. Да и зачем моя смерть ему? Здесь Мархалева перемудрила. Едва я так подумал, дверь кабинета открылась, на пороге показалась Мархалева и в такт моим мыслям сказала:
   — Роберт, как хотите, но Заславский вас хочет убить. Пока не могу объяснить почему, в голове еще не сложилось, но будьте уверены, моя логика меня не подведет. Ответ я найду.
   Не знаю почему, но я вдруг поверил: да Заславский хочет меня убить. Все и во мне об этом говорило. Холодок пробежал по спине.
   — Так думайте поскорей, пока жив еще, — сказал я и уткнулся в монитор.
   Чтобы не сойти с ума, решительно собирался работать. Но в тот день поработать так и не удалось. Мархалева не успела выйти из кабинета, как зазвонил мой мобильный.
   — Ну, че, козел, попал? — поинтересовался блатной голос и в трубке раздались гудки.
   Я покачал головой, чертыхнулся. Не замечая вопроса в глазах Мархалевой, собрался отправить трубку в карман, но не успел: раздался новый звонок. Не забыв про случай с Тамарой, я не стал кричать “да, попал!”, а вежливо сказал “алло” и подождал ответа. Ждать пришлось долго: я раз пять повторил “алло” прежде, чем услышал:
   — Роберт, срочно приезжай, я на даче, — глухим голосом попросила Мария и заплакала.
   — Что случилось? — испугался я.
   Мария истерично закричала:
   — Роберт! Ни о чем не спрашивай! Срочно приезжай! Или будет поздно! Я наложу на себя руки!
   Я растерянно посмотрел на Мархалеву и сказал:
   — Надо ехать…
   — Куда? — насторожилась она.
   — На дачу к Заславским, у них что-то стряслось.
   Мархалева запротестовала:
   — Ни в коем случае, Роберт, это ловушка.
   — Какая ловушка, — рассердился я, вылетая из кресла и устремляясь в прихожую. — Случилась беда! Еду немедленно!
   Мархалева бежала за мной и кричала:
   — Роберт, поеду с вами. Поеду с вами.
   — Только попробуйте, очень пожалеете, — пригрозил я.
   — А что вы мне сделаете? — рассмеялась она.
   — Не пущу на порог своего дома.
   Удивительно, но такая безобидная угроза ее остановила. Мархалева от меня отстала. Лишь крикнула вслед:
   — Не теряйте бдительности, Роберт, и, если что, звоните. Мы с Кристиной будем ждать.
   — Хорошо, — пообещал я и помчался к Марии.

* * *

   Дача Заславских по нынешним меркам расположена близко от города. Сорок километров я отмахал на одном дыхании. За мыслями совершенно утратил чувство времени: словно по мановению волшебной палочки перенесся из своей квартиры на перекресток, одна из дорог которой вела к дому Заславских. Да и там очнулся лишь потому, что на безлюдной автобусной остановке меня поджидала Мария. Она сидела на разбитой скамейке и плакала. Заметила меня лишь тогда, когда я притормозил автомобиль и громко ее окликнул.
   — Роберт! Роберт! — закричала она, заливаясь слезами. — Произошло нечто ужасное!
   Я удивился:
   — Почему ты ждешь меня здесь?
   — Так надо, Роберт. Дальше ехать нельзя. Надо спрятать машину, — сказала она и начала как-то странно икать.
   Я понял, что у Марии тихая истерика. Она хаотично хваталась за голову, перебирала волосы, отстраненно трогала свое лицо, вскрикивала и подскуливала. Выяснять что случилось было бесполезно. Я закатил автомобиль в ближайшие кусты, взял Марию за руку и поспешил к ее дому. Пока дошли, чего только не передумал. Остановился на такой версии: Заславский с Делей на даче. Мария их застукала и решила привлечь в свидетели меня. Свидетелем быть мне совсем не хотелось; я лихорадочно искал причину, которая помогла бы поскорей увезти Марию в город. С этой мыслью я к дому и подошел. Увидев во дворе автомобиль Заславского, остановился, испуганно оглянулся на Марию и спросил:
   — Он там?
   Она кивнула:
   — Да.
   — Один?
   — Один, — сказала она, проходя вперед и распахивая дверь ногой.

Глава 34

   Тому, кто считает жизнь прекрасной, скажу: так будет не всегда. Когда видишь перед собой бездыханное тело человека близкого и нужного как воздух, человека, к которому привык — жизнь кажется невыносимой. Вот когда реальность превращается в пытку: еще недавно хмурились эти брови, еще недавно пристально смотрели эти насмешливые глаза, и губы шевелились, выплевывая безжалостные фразы… и вот перед тобой труп. С незнакомым лицом. С деревянными руками и ногами. Труп!!! Безжизненное тело, равнодушное и чужое… Только что оно по-дружески ненавидело тебя, а теперь лежит безразличное и немое. И карой небесной именно в этот момент осознаешь то, чего не понимал раньше: тело это… Да-да, тело — человек, разве это не одно и то же? Это тело всегда было (было!) родным. Легкое подрагивание бровей, кривая улыбочка, нервные движения длинных и тонких пальцев, падающая на лоб прядь волос — все, на что я так безучастно взирал совсем недавно, сейчас, в эту трагическую минуту, составляет для меня наивысшую потребность. Разум сатанеет от горя, сердце заходится от боли, от жестокого осознания безобразной истины: губ этих и бровей не увижу уже никогда.
   Никогда!!! Никогда… Невозможно вдохнуть в бездыханное тело жизнь.
   Но есть истина и пострашней: виной тому я сам… Я, смирный, ленивый, законопослушный… Уму непостижимо, как со мной могло такое случиться? Совсем недавно жил (как все) обычной скучной жизнью: ел, спал, работал, изредка веселился, искал удовольствий, мог предсказать каждый свой шаг, лениво строил планы…
   Планы. Планы, планы, планы… Воистину золотые слова: расскажи Господу о своих планах, пусть Всевышний посмеется… Час назад я ненавидел Заславского и сам готов был его убить, а теперь он мертв, и мир стал пуст. Мгновенно выяснилось как много его во мне: куда ни глянь, везде Заславский. С первых шагов моей жизни. Везде. Везде.
   Виктор лежал у камина. Лежал вниз разбитым лицом. В своем новом щегольском пиджаке цвета детской неожиданности, в нелепых молодежных туфлях… Казалось, прилег отдохнуть. Но почему на пол? И почему такая неудобная поза? Одна рука подогнута и спрятана под живот, вторая вывернута, словно тянется к угольным щипцам. С ужасом я увидел на его окровавленном пальце обручальное кольцо с инициалами Марии, все то же кольцо. Он тянулся к щипцам. Нет, он тянулся не к щипцам. Щипцами Мария его убила. К чему же он тянулся?
   — Маша, — спросил я, — как это произошло?
   Она покачала головой:
   — Не знаю, не знаю, как это получилось. Он хотел меня ударить. Он обманывал меня. Он хотел уйти к другой, я его убила. Случайно. Он все равно для меня умер. Он сказал, что любит ее.
   Мария не смогла произнести вслух имени моей первой жены. Она покосилась на кресло, стоящее у камина. В кресле лежал диктофон. Я понял куда тянулся Виктор. Я понял все, что произошло. Мария вышла из моей квартиры и сразу прослушала диктофонную запись. Взбешенная, она позвонила мужу и вызвала его на дачу. В квартире выяснять отношения было невозможно, там под арестом сидела Варвара. Мария что-то такое сказала Виктору, что он мигом примчался на дачу. Ему нельзя было ехать…
   Мария слишком много пережила в эти последние дни. Виктора она теряла и хорошо понимала это. Я видел, как она металась, страдала… Добили ее мы с Варей. И здесь не обошлось без Мархалевой. Это она подговорила меня, дурака, устроить фарс с женитьбой. Этого делать было нельзя, ведь именно у меня Мария искала защиты. Я предал ее. Конфликт с мужем, с дочерью, предательство друга… Все в один миг. Кто сможет пережить такое? Чей разум не помутится?
   В смерти Виктора виноват я — не Мария. Бедная, затравленная жизнью женщина, беспомощная и растерянная — какой с нее спрос? Я глянул на Марию. Она была спокойна, но как раз это спокойствие и пугало меня.
   — Роберт, — ровным голосом сказала она, — тебе здесь долго быть нельзя. Тебя не должны здесь видеть. Я позвала тебя посоветоваться, но перед этим хочу, чтобы ты знал. Роберт, я действительно всю жизнь жалела, что вышла замуж не за тебя. Я не была с Виктором счастлива. Он эгоист. Он себялюбец. Он всегда думал только о себе. Я всегда страдала. А рядом был ты, такой добрый, чистый, хороший… И одинокий.
   Мария махнула рукой, словно все отбрасывая.
   — Но это в прошлом, — твердо сказала она. — Роберт, как думаешь, надо милиционерам показать диктофон? Есть шанс убедить суд, что я убила его в состоянии аффекта?
   — Да ты жила в состоянии аффекта! — воскликнул я. — Виктор мой друг, и о покойниках плохо не говорят, но я готов подтвердить, что он над тобой издевался. По-другому не скажешь: одна интрижка за другой. Разве может нормальный человек жить в таких условиях? Я бы не смог.
   — И я не смогла, — сказала Мария. — Хочу, чтобы ты знал: я убила его и совсем не жалею. Мне нравится, что он мертв. Пусть теперь полежит.
   Она подошла к мужу и пнула его ногой. Я понял, что она все еще не в себе, и закричал:
   — Маша, умоляю, только не вздумай никому об этом говорить!
   — Да, конечно, я скажу, что была в состоянии аффекта. И еще, Роберт, хочу тебя попросить: обязательно женись на Варе. Лучшего мужа ей не найти. Да, ты старше ее, но достаточно молод, чтобы вырастить ребенка. Чужого ребенка. Ты очень благородный человек, Роберт. Я восхищена тобой.
   — Так ты знаешь? — удивился я.
   — Да, оказывается Варя призналась Виктору. Зачем-то он скрывал от меня, но сегодня, когда мы ругались, он упрекнул, что Варя вся в меня: такая же шлюшка, вешается на шею всем подряд. Ах, Роберт, как обидно, как он меня оскорблял.
   — Лучшая защита, это нападение, — со вздохом сказал я.
   — Я тоже защищалась. Видишь сам, что из этого вышло. Очень тебя прошу, не бросай Варю. Не знаю, сколько мне дадут, но на свободу вряд ли уже выйду. Так что, Роберт, прощай и не держи на меня зла.
   Мария подошла ко мне вплотную, долгим пристальным взглядом посмотрела в мои глаза, встала на цыпочки и мягко чмокнула меня в губы.
   — А теперь иди, — прошептала она.
   Я растерялся:
   — Маша, как же ты будешь…
   — Иди, Роберт, — подтолкнула она меня к двери, — иди, тебя не должны здесь видеть. … А вот теперь я звоню в милицию.
   Она снова меня подтолкнула, на этот раз решительно. Я послушно побрел. Боковым зрением увидел, как Мария достала из сумочки трубку и медленно задвигала пальцем по кнопкам. С ужасом я осознал, что уйти не могу. Не могу оставить ее. Она ничего не соображает. Она ни в чем не виновата. Я вернулся, вырвал трубку из ее руки и закричал:
   — Маша, что ты делаешь? Опомнись!
   Она вздрогнула и осела на пол. Слезы брызнули из ее раскосых глаз.
   — Витя-яя, Витенька-аа мо-ой, — раскачиваясь из стороны в сторону, завыла Мария. — Как же я убила-а тебя? Как теперь без тебя-яя буду-уу? Почему ты меня не уби-иил?
   От меня требовались решительные действия. Я глянул на часы: вот-вот из города посыпятся дачники. Здесь станет людно. Времени в обрез.
   — Сиди в доме, не вздумай никуда звонить, — сказал я Марии и потащил тело Виктора в его машину.
   Уложив друга на заднее сиденье, я выпотрошил его бумажник и пустым бросил на пол. Автомобиль спрятал в соседней рощице. Пешком вернулся в дом. Мария сидела в кресле возле камина, держала в руках диктофон и плакала. Я нашел тряпку, ведро и начисто отмыл пол. Проверив не осталось ли подозрительных следов, взял под руку Марию и отправился к автобусной остановке, туда, где спрятал в кустах свою машину. Она послушно брела за мной, ни о чем не спрашивая. Я отвез ее в пустую квартиру Кристины, долго отпаивал лекарствами и уговаривал не звонить в милицию.
   — Виктора не вернешь, — твердил я, — зачем оставлять сиротой Варвару?
   В конце концов она согласилась сделать все так, как я просил. Через несколько дней в рощице нашли Виктора. Мы с Марией его опознали. Мария была в шоке, не могла говорить. Она все время молчала, своим молчанием помогая и мне и себе. Я, как друг семьи, рассказал следователю, что семья Заславских образцово-показательная, что Мария прекрасная хозяйка, а Виктор — нежный муж и любящий отец. Он не имел врагов, зато вез в бумажнике довольно крупную сумму денег, собирался менять мебель в квартире.
   Позже я узнал, что и моих соседей и соседей Марии подробно опрашивали. Видимо, отклики о нас были самые положительные. Следствие склонилось к версии “ограбление”. Виктора похоронили.

* * *

   Шли дни, я пытался вернуться к работе. В целом теория была готова, но требовала тщательного оформления — долгий кропотливый труд, который потихоньку давал плоды. Моя теория начала приобретать изящество и легкость. В другое время я был бы счастлив, но Заславский своей смертью разрушил мою привычную жизнь. Все мне было не так, все не радовало. Мне сильно не хватало Виктора. Я часто ловил себя на том, что жду его звонка. Казалось, вот-вот он придет в мой дом, сядет на диван в гостиной, закинет ногу на ногу и с кривой ухмылочкой начнет подтрунивать надо мной, злить, критиковать…
   Лишь потеряв его, я понял как часто опирался на его плечо. Он был мне как старший брат, более разумный, более опытный, более умелый в бытовых вопросах. Теперь я чувствовал себя беспомощным. Рыдает Варя, рыдает Мария, я куда-то бегу, делаю какие-то дела и все не так, все плохо. Сколько раз я себе говорил: “Роберт, ты неумеха, у Виктора это получилось бы гораздо лучше”. В одном я себя не упрекал: в том, что скрыл причину его смерти. Виктор смотрел на жизнь очень трезвым глазом, он понял бы меня.
   За всем этим переполохом на задний план отошла Кристина. Я не мог оставить Марию одну, редко бывал дома, а если бывал, то сидел у компьютера. Кристина бродила по квартире незаметной тенью. Она чувствовала свою вину. Она была причастна к трагедии, она скооперировалась с Мархалевой, помогала ей подслушивать, меняла пленку в диктофоне… Если бы не диктофон…
   Мархалева исчезла. К ее же благу. Я ненавидел ее с яростной злобой. Не знаю, что было бы, появись она в моем доме. Эта бездельница, ветреная дамочка, которая вовлекла меня в глупую авантюру, закончившуюся трагедией, могла бы серьезно пострадать от моей руки. Во всяком случае я был в этом уверен.
   Моя сестра чувствовала мое настроение и не промолвила о Мархалевой ни полслова. Другое событие напомнило о ней: снова принесли корзину с цветами. Ее получила сама Кристина. Довольная, она читала любовную записку, когда я вошел в гостиную и обнаружил подарок. Я пришел в бешенство, и вот тут-то Кристина меня просветила, что поток корзин не был остановлен. Они продолжают систематически поступать в нашу квартиру.
   Я ворвался в цветочный магазин и набросился на продавщицу. Она была удивлена и клятвенно меня заверила, что отменила заказ. Я понял, что Мархалева меня перехитрила: она заказала цветы в другом месте.
   “Ну я ей покажу, чокнутой рифмоплетке!” — подумал я, охваченный желанием сделать это сейчас же. И тут я понял, что даже не знаю где искать эту сумасшедшую. Где она живет? Какой номер ее телефона?
   Вернувшись домой, я бросился звонить Тамаре. Я был разъярен, говорил с напором и лишь в середине своей обличительной речи с удивлением обнаружил, что Тамара не перебивает меня. Молчит. Я осторожно поинтересовался:
   — Что случилось?
   — Роберт, — всхлипывая, сказала Тамара, — Мархалевой больше нет.
   — Как — нет? — опешил я. — То путается под ногами, а как только понадобилась, так сразу нет?
   — Роберт, Соня погибла. Попала под колеса грузовика и получила травмы, несовместимые с жизнью.
   Я где стоял, там и сел — в прихожей на пол.

Глава 35

   Видимо, моя нервная система была изрядно подорвана: сообщение об этой чокнутой Мархалевой я принял очень близко к сердцу. Был потрясен. Разум никак не мог согласиться с тем, что молодая красивая, полная жизненных сил женщина, погибла. Казалось, что Мархалева бессмертна — столько в ней было энергии и оптимизма. И вот она мертва.
   — Жалко, — сказал я. — Такие люди не должны уходить молодыми из жизни. Вокруг таких только все и вертится.
   — Роберт, — прорыдала Тамара, — Сонька была моей лучшей подругой. Не знаю, что мне делать, как пережить. Куда ни гляну, везде она.
   О, как я понимал Тамару! Не то ли и сам переживал в связи со смертью Виктора? Я поехал ее утешать. Мы долго говорили о Мархалевой. Тамара мне все рассказала. Оказывается, Мархалева была прекрасным человеком.
   — Роберт, — рыдала на моем плече Тамара, — Сонька никогда для себя не жила: все для кого-то старалась. И не жалела для людей ни здоровья, ни времени, ни сил. Даже своих денег не жалела.