Страница:
— Роб! Открывай! Я знаю, ты дома!
— Теперь это знают все, — проворчал я, поспешно впуская его в квартиру.
Увидев в прихожей людей в белых халатах, Заславский остолбенел:
— Вот это да! Роб, так это к тебе неотложка?
Я покосился на доктора и сдержанно ответил:
— Да, это ко мне.
— Ты болен?
— Практически при смерти, — пошутил я.
Пока Заславский изумленно хватал ртом воздух, доктор продолжал выдавать рекомендации.
— Мне не нравится ваш живот, — в сотый раз повторил он. — Очень не нравится ваш живот.
— Чем он плох, живот Роба? — удивился Заславский.
— Грудь тоже настораживает, — не обращая на него внимания, продолжил доктор. — Обязательно обратитесь к момологу.
Пьяный Заславский задохнулся от изумления:
— К момологу?!
— Да-да, — подтвердил доктор, — и повторите визит к гинекологу. Кстати, в какой вы поликлинике наблюдаетесь?
Я встал в тупик, но, вспомнив замашки Крестины, сказал:
— В самой дорогой.
Заславский охнул и, закатывая глаза, простонал:
— Роб, я своим ушам не верю!
— Это хорошо, — констатировал доктор и спохватился: — Как же я ухожу, когда вам рецепт не выписал. Пройдемте обратно.
— Нет-нет, — закричал я, преграждая дорогу в кабинет, — если уж проходить, то туда, в гостиную.
Доктор проследовал в гостиную, уселся за журнальный столик и спросил:
— Ваш возраст?
— Тридцать пять, — выпалил я, после чего Заславский сполз на пол.
— Что тут у вас происходит? — ошарашено прошептал он.
— Ничего, — ответил я, — разве не видишь, доктор выписывает мне рецепт. Пить меньше надо. Иди-ка, Виктор, лучше в ванную, умойся.
Заславский послушно вышел. Пользуясь этим, я схватил доктора за шиворот и со словами благодарности потащил его к выходу. Пока управлялся с доктором, медсестра зачем-то забрела в спальню и сказала:
— О, там лежит еще одна больная.
— Хорошо-хорошо, сам с ней управлюсь, — воскликнул я, выталкивая всю компанию на лестничную площадку и радушно прощаясь.
Но как бы не так. Раз десять доктор пытался войти обратно, поочередно поминая мои грудь, живот и некоторые другие, несуществующие у меня органы. Истощенный проводами, я вышел из квартиры и спустился вниз к крыльцу подъезда. Не успокоился, пока не помахал рукой вслед этой разнузданной банде. Вот они, люди в белых халатах, прославленные социализмом. Что может быть отвратительней, чем цинично наживаться на чужой беде? С этим вопросом я вернулся домой.
И обнаружил Заславского в прихожей: он снимал башмаки. Увидев меня, обрадовался как ребенок:
— Роб, ты где был?
— Так, покурить вышел, — я пожал плечами.
— Ты же не куришь.
— Теперь закурил.
Заславский мне подмигнул:
— Кого-то ждешь?
— Нет, не жду, пошли в гостиную, там поговорим.
На самом деле разговаривать не хотелось. Хотелось спать: утомили многочисленные гости. К тому же беспокоила Кристина. Бедняжка нуждалась в защите и утешении, я же весь день занимался глупостями. Сейчас бы самое время уделить ей внимание, да какой там. Заславскому явно не терпелось что-то обсудить.
— Как тебе Деля? — спросил он, доставая из моего бара бутылку коньяка и ловко распечатывая ее. — Скажи, совсем не изменилась.
— Почему, изменилась и очень, — ответил я, ловко подставляя бокал под струю.
— Да? Ты так считаешь? Кстати, Роб, что с тобой случилось? Зачем приезжала “скорая”?
— У меня был сердечный приступ.
Заславский (он пытался сделать глоток) поперхнулся коньяком, прокашлялся и с укором сказал:
— Роб, хватит, не делай из меня идиота.
Попробовав не сдаваться, я повторил:
— У меня был сердечный приступ.
— И поэтому доктор советовал тебе посетить гинеколога. И момолога. Она что, беременна?
— Кто? — испугался я.
— Девица твоя. Кстати, никогда бы не дал ей тридцать пять. Выглядит гораздо моложе. Если память не изменяет, ты что-то про двадцать восемь говорил. Ведь это та, Роб, которая сегодня голяком к нам в комнату забегала?
Я взвился:
— Ах ты наглец! Опять шпионишь? Пока я провожал неотложку, уже побывал в моем кабинете?!
Заславский растерялся:
— Почему в кабинете? В спальне. Только глазком одним заглянул.
— Зачем? — поинтересовался я, несколько успокаиваясь и радуясь, что Кристину он не видел.
Заславский лукаво усмехнулся:
— Хотел проверить всех ли ты дам своих выпроводил. Знаешь, Роб, она очень красиво лежит на кровати, эта крошка, так и хочется пристроиться рядом. Обожаю чулки-сеточки. Роб, они всех мужиков заводят.
Чулки-сеточки были на Лидии; я подскочил, как ужаленный:
— Она, что, снова пришла?!
— А ты, выходит, не в курсе? — растерялся Заславский.
Я помчался в спальню. Лидия действительно лежала на моей кровати, точнее, спала. Юбка ее неприлично задралась, открывая чулки до самых подвязок.
— Ну это уж слишком! — я зарычал и схватил ее за руку.
Заславский бросился меня оттаскивать. Какое-то время мы боролись, но Лидия так крепко спала, что даже не шелохнулась.
— Ты не знаешь, не знаешь кто она! — вопил я. — Ее надо выгнать! Она проститутка! Настоящая проститутка!
— Это очень хорошо, — успокаивал меня Заславский. — Всегда предпочтительней иметь дело с профессионалом, чем с дилетантом. Тебе ли не знать, Роб, ты же известный перфектционист, всю жизнь стремишься к совершенству.
— Совершенство в любви, это не работа тела!
— Да-да, Роб, это работа души, но начинать-то надо с тела. Ведь только в нем душа и может развиваться. Иного не дано.
— Но развитие должно идти параллельно, иначе неизбежен перекос.
— Этим-то и полезна нам проститутка: наши развитые души очень удачно лягут на ее развитое тело. Идеальный конгломерат получится.
Так мы препирались довольно долго, используя логику и привычный нам научный подход. Вдруг Заславский уставился на Лидию и озабоченно спросил:
— Тебе не кажется странным, что она так крепко спит? Извини, Роб, но ты так вопишь, что и мертвого разбудишь.
— Она пьяна, — отрезал я.
Заславский наклонился над Лидией и, расстегивая пуговицы на ее блузке, сказал:
— Может ей плохо.
Он испытующе посмотрел на меня и, щупая ее пульс, спросил:
— Роб, что доктор сказал? Какие у нее проблемы?
Я снова взревел:
— Да не к ней приезжала “скорая”!
Заславский тоже взбесился:
— Роб, не станешь же ты меня убеждать, что гинеколог с момологом тебе понадобились!
— Нет не мне!
— Значит девице!
— Да, но не этой, а другой!
— У нее совсем нет пульса, — равнодушно отметил Заславский, отпуская руку Лидии и с интересом глядя на меня: — Другой? Роб, так у тебя здесь еще одна девица? Другая?
Но мне уже было не до него. “Действительно, — подумал я, — почему Лида так крепко спит? И почему рука ее упала безжизненно, как плетка?”
— Роб, так кто еще тут у тебя? — тормошил меня Заславский. — Я ее знаю?
Оттолкнув его, я метнулся к Лидии, приложил ухо к ее груди и с ужасом завопил:
— Она мертва! Мертва! Сердце не бьется!
— Да брось, Роб, не может быть, — пьяно отмахнулся Заславский, снова хватая руку Лидии.
— Ну что? Что? — в отчаянии закричал я.
— Тише, Роб, не кричи. Дай зеркальце.
Я полез в сумочку Лидии, отыскал там зеркальце и протянул его Заславскому.
Он приложил его к губам и носу девушки, потом рухнул на колени и попытался услышать работу ее сердца, но я-то уже точно знал, что оно не работает.
— Да, Роб, — трезвея, констатировал Заславский, — она мертва.
“Я тоже”, — столбенея подумал я.
Думаю, вид у меня был незаурядный, потому что Заславский испуганно воскликнул:
— Эй, Роб, очнись! Ты не наделал в штаны?
Я ответил:
— Пока еще нет, но не могу обещать, что так будет всегда.
— Роб, слышишь, Роб, держи себя в руках, — посоветовал Заславский.
— Это конец! — взвыл я. — Уж лучше пустить себе пулю в лоб!
— У тебя есть пуля?
— В том-то и дело, что нет!
— Роб, не отчаивайся. Как это произошло?
— Что — это?
Заславский виновато посмотрел на меня и спросил:
— Как ты ее убил?
— Что-ооо?!
Глава 14
Глава 15
— Теперь это знают все, — проворчал я, поспешно впуская его в квартиру.
Увидев в прихожей людей в белых халатах, Заславский остолбенел:
— Вот это да! Роб, так это к тебе неотложка?
Я покосился на доктора и сдержанно ответил:
— Да, это ко мне.
— Ты болен?
— Практически при смерти, — пошутил я.
Пока Заславский изумленно хватал ртом воздух, доктор продолжал выдавать рекомендации.
— Мне не нравится ваш живот, — в сотый раз повторил он. — Очень не нравится ваш живот.
— Чем он плох, живот Роба? — удивился Заславский.
— Грудь тоже настораживает, — не обращая на него внимания, продолжил доктор. — Обязательно обратитесь к момологу.
Пьяный Заславский задохнулся от изумления:
— К момологу?!
— Да-да, — подтвердил доктор, — и повторите визит к гинекологу. Кстати, в какой вы поликлинике наблюдаетесь?
Я встал в тупик, но, вспомнив замашки Крестины, сказал:
— В самой дорогой.
Заславский охнул и, закатывая глаза, простонал:
— Роб, я своим ушам не верю!
— Это хорошо, — констатировал доктор и спохватился: — Как же я ухожу, когда вам рецепт не выписал. Пройдемте обратно.
— Нет-нет, — закричал я, преграждая дорогу в кабинет, — если уж проходить, то туда, в гостиную.
Доктор проследовал в гостиную, уселся за журнальный столик и спросил:
— Ваш возраст?
— Тридцать пять, — выпалил я, после чего Заславский сполз на пол.
— Что тут у вас происходит? — ошарашено прошептал он.
— Ничего, — ответил я, — разве не видишь, доктор выписывает мне рецепт. Пить меньше надо. Иди-ка, Виктор, лучше в ванную, умойся.
Заславский послушно вышел. Пользуясь этим, я схватил доктора за шиворот и со словами благодарности потащил его к выходу. Пока управлялся с доктором, медсестра зачем-то забрела в спальню и сказала:
— О, там лежит еще одна больная.
— Хорошо-хорошо, сам с ней управлюсь, — воскликнул я, выталкивая всю компанию на лестничную площадку и радушно прощаясь.
Но как бы не так. Раз десять доктор пытался войти обратно, поочередно поминая мои грудь, живот и некоторые другие, несуществующие у меня органы. Истощенный проводами, я вышел из квартиры и спустился вниз к крыльцу подъезда. Не успокоился, пока не помахал рукой вслед этой разнузданной банде. Вот они, люди в белых халатах, прославленные социализмом. Что может быть отвратительней, чем цинично наживаться на чужой беде? С этим вопросом я вернулся домой.
И обнаружил Заславского в прихожей: он снимал башмаки. Увидев меня, обрадовался как ребенок:
— Роб, ты где был?
— Так, покурить вышел, — я пожал плечами.
— Ты же не куришь.
— Теперь закурил.
Заславский мне подмигнул:
— Кого-то ждешь?
— Нет, не жду, пошли в гостиную, там поговорим.
На самом деле разговаривать не хотелось. Хотелось спать: утомили многочисленные гости. К тому же беспокоила Кристина. Бедняжка нуждалась в защите и утешении, я же весь день занимался глупостями. Сейчас бы самое время уделить ей внимание, да какой там. Заславскому явно не терпелось что-то обсудить.
— Как тебе Деля? — спросил он, доставая из моего бара бутылку коньяка и ловко распечатывая ее. — Скажи, совсем не изменилась.
— Почему, изменилась и очень, — ответил я, ловко подставляя бокал под струю.
— Да? Ты так считаешь? Кстати, Роб, что с тобой случилось? Зачем приезжала “скорая”?
— У меня был сердечный приступ.
Заславский (он пытался сделать глоток) поперхнулся коньяком, прокашлялся и с укором сказал:
— Роб, хватит, не делай из меня идиота.
Попробовав не сдаваться, я повторил:
— У меня был сердечный приступ.
— И поэтому доктор советовал тебе посетить гинеколога. И момолога. Она что, беременна?
— Кто? — испугался я.
— Девица твоя. Кстати, никогда бы не дал ей тридцать пять. Выглядит гораздо моложе. Если память не изменяет, ты что-то про двадцать восемь говорил. Ведь это та, Роб, которая сегодня голяком к нам в комнату забегала?
Я взвился:
— Ах ты наглец! Опять шпионишь? Пока я провожал неотложку, уже побывал в моем кабинете?!
Заславский растерялся:
— Почему в кабинете? В спальне. Только глазком одним заглянул.
— Зачем? — поинтересовался я, несколько успокаиваясь и радуясь, что Кристину он не видел.
Заславский лукаво усмехнулся:
— Хотел проверить всех ли ты дам своих выпроводил. Знаешь, Роб, она очень красиво лежит на кровати, эта крошка, так и хочется пристроиться рядом. Обожаю чулки-сеточки. Роб, они всех мужиков заводят.
Чулки-сеточки были на Лидии; я подскочил, как ужаленный:
— Она, что, снова пришла?!
— А ты, выходит, не в курсе? — растерялся Заславский.
Я помчался в спальню. Лидия действительно лежала на моей кровати, точнее, спала. Юбка ее неприлично задралась, открывая чулки до самых подвязок.
— Ну это уж слишком! — я зарычал и схватил ее за руку.
Заславский бросился меня оттаскивать. Какое-то время мы боролись, но Лидия так крепко спала, что даже не шелохнулась.
— Ты не знаешь, не знаешь кто она! — вопил я. — Ее надо выгнать! Она проститутка! Настоящая проститутка!
— Это очень хорошо, — успокаивал меня Заславский. — Всегда предпочтительней иметь дело с профессионалом, чем с дилетантом. Тебе ли не знать, Роб, ты же известный перфектционист, всю жизнь стремишься к совершенству.
— Совершенство в любви, это не работа тела!
— Да-да, Роб, это работа души, но начинать-то надо с тела. Ведь только в нем душа и может развиваться. Иного не дано.
— Но развитие должно идти параллельно, иначе неизбежен перекос.
— Этим-то и полезна нам проститутка: наши развитые души очень удачно лягут на ее развитое тело. Идеальный конгломерат получится.
Так мы препирались довольно долго, используя логику и привычный нам научный подход. Вдруг Заславский уставился на Лидию и озабоченно спросил:
— Тебе не кажется странным, что она так крепко спит? Извини, Роб, но ты так вопишь, что и мертвого разбудишь.
— Она пьяна, — отрезал я.
Заславский наклонился над Лидией и, расстегивая пуговицы на ее блузке, сказал:
— Может ей плохо.
Он испытующе посмотрел на меня и, щупая ее пульс, спросил:
— Роб, что доктор сказал? Какие у нее проблемы?
Я снова взревел:
— Да не к ней приезжала “скорая”!
Заславский тоже взбесился:
— Роб, не станешь же ты меня убеждать, что гинеколог с момологом тебе понадобились!
— Нет не мне!
— Значит девице!
— Да, но не этой, а другой!
— У нее совсем нет пульса, — равнодушно отметил Заславский, отпуская руку Лидии и с интересом глядя на меня: — Другой? Роб, так у тебя здесь еще одна девица? Другая?
Но мне уже было не до него. “Действительно, — подумал я, — почему Лида так крепко спит? И почему рука ее упала безжизненно, как плетка?”
— Роб, так кто еще тут у тебя? — тормошил меня Заславский. — Я ее знаю?
Оттолкнув его, я метнулся к Лидии, приложил ухо к ее груди и с ужасом завопил:
— Она мертва! Мертва! Сердце не бьется!
— Да брось, Роб, не может быть, — пьяно отмахнулся Заславский, снова хватая руку Лидии.
— Ну что? Что? — в отчаянии закричал я.
— Тише, Роб, не кричи. Дай зеркальце.
Я полез в сумочку Лидии, отыскал там зеркальце и протянул его Заславскому.
Он приложил его к губам и носу девушки, потом рухнул на колени и попытался услышать работу ее сердца, но я-то уже точно знал, что оно не работает.
— Да, Роб, — трезвея, констатировал Заславский, — она мертва.
“Я тоже”, — столбенея подумал я.
Думаю, вид у меня был незаурядный, потому что Заславский испуганно воскликнул:
— Эй, Роб, очнись! Ты не наделал в штаны?
Я ответил:
— Пока еще нет, но не могу обещать, что так будет всегда.
— Роб, слышишь, Роб, держи себя в руках, — посоветовал Заславский.
— Это конец! — взвыл я. — Уж лучше пустить себе пулю в лоб!
— У тебя есть пуля?
— В том-то и дело, что нет!
— Роб, не отчаивайся. Как это произошло?
— Что — это?
Заславский виновато посмотрел на меня и спросил:
— Как ты ее убил?
— Что-ооо?!
Глава 14
Битый час я доказывал Заславскому, что выгнал Лидию, дважды выгнал, и оба раза она ушла живой и невредимой. Он внимательно слушал, кивал, а потом спросил:
— Роб, ты уверен, что второй раз она была живая?
— Мертвые по ступенькам не бегают, — заорал я. — Виктор, пойми, я вытолкал ее из квартиры. Она оказывала яростное сопротивление.
— Но как-то она попала на твою кровать. Вот, лежит, чертовка, не дышит, — Заславский осуждающе кивнул на Лидию.
— Сам не знаю, — хватаясь за голову, воскликнул я. — Как-то попала. Возможно, встречая неотложку, забыл дверь закрыть, возможно, у кого-то есть ключ от моей квартиры.
Заславский вдруг сделал неожиданное заключение:
— Вот к чему приводит блядство. Роб, я всегда тебе говорил: веди здоровый образ жизни. Ты же устраиваешь оргии, понавел к себе баб, понимаешь ли…
— Ах, ты негодяй! — набросился я на него с кулаками. — Не ты ли наущал меня кобелировать!
Он мгновенно взялся за ум и сообщил:
— Роб, тебя я в беде не брошу. Ты точно ее не убивал?
Я повел себя, как грузин, воскликнув:
— Клянусь мамой!
Заславский задумался.
— Вот что, — сказал он, — кто-то хочет подложить тебе свинью, но мы лишим его такой возможности. Ты давно с ней знаком?
— Часов десять от силы.
— Следовательно, у тебя мотива нет, — обрадовался Заславский. — Зачем тебе ее убивать?
— За десять часов женщина может довести мужчину до белого окаления, не то что до убийства.
— А кто вообще знает, что она здесь была?
— Многие уже знают, Лидия постаралась, — заверил я, но это только вселило в него решимость.
— Так, да? Хорошо! Да, она у тебя была, я свидетель. Была, но ушла, я видел своими глазами. Сейчас погрузим ее в машину и отвезем подальше от твоего дома.
Я растроганно посмотрел на Заславского и сказал:
— Спасибо, Виктор, ты настоящий друг, но не стоит тебе впутываться в это дело. Особенно сейчас, когда стоит вопрос о твоем членкорстве. Ты без пяти минут академик. Может пострадать твоя блестящая научная карьера. Я никогда себе этого не прощу.
Он отмахнулся:
— Роб, к чему пафос? “Блестящая научная карьера”! Как она может пострадать? Мои достижения, это мои достижения. Как бы я ни лжесвидетельствовал, они останутся моими на века. Короче, грузим эту сучку-проститутку в твою машину и дело с концом.
Я рассердился:
— Виктор, прекрати. Нельзя так грязно говорить о покойниках?
— Роб, в чем дело? — возмутился он. — Может, прикажешь ее расцеловать, эту пакостницу, эту жрицу любви, эту гадкую гетеру?
— Совсем недавно ты находил у нее достоинства, — напомнил я.
— Да, находил, но у живой. Роб, знай, нет ничего отвратительней мертвой проститутки.
Я содрогнулся:
— Что ты мелешь?!
Заславский пристально посмотрел на меня и сказал:
— Роб, это прием такой. Тебе нельзя распускать слюни. Если начнешь эту девку жалеть, считай пропал: не сможешь хладнокровно избавиться от трупа. Ты должен пылать негодованием, она враг твой, она же тебя подставила.
— И еще как, — вздыхая, сказал я. — Даже не подозреваешь насколько.
— Ты что-то скрываешь от меня? — переменился в лице Заславский.
Пришлось ему рассказать про яд. Он взбесился:
— Чертовы бабы, не успеют и шагу ступить, как все раззвонят подругам! Только послушай, дорогая, он травил меня ядом, какая прелесть! Дуры! Все дуры! Все, как одна! И все проститутки!
Заславский так разошелся, что я, опасаясь Кристины, вынужден был его успокаивать.
— Виктор, не стоит нервничать, она же не на твоей кровати лежит. И вообще, к чему этот шум? Ты не мог бы говорить потише?
— Потише? — удивился Заславский. — Боишься, проститутка услышит? Ха-ха, — нервно заржал он и завопил еще громче, — как я забыл! Услышит та, другая, которой давно пора быть у гинеколога! И у момолога! А она околачивается здесь, черт возьми! Вот, Роб, к чему приводит распущенность, — уже назидательно продолжил он.
— Ты тут один, без меня резвишься, а я трупы за тебя таскай. В следующий раз обязательно бери меня на блядки. Я опытный, такого не допущу.
Кивая на Лидию, я взмолился:
— Виктор, хватит, что о том? Давай об этом думать.
Он мгновенно переключился:
— Об этом? Да-а, это скверно, что знает и вторая шлюха и Вован… Слушай, пусть знают. Яда не было — свидетель твоя мать.
— Мать нельзя впутывать! — сатанея, завопил я.
— Хорошо-хорошо, — поспешно согласился Заславский, — я сам могу подтвердить, что это просто шутка. Девица-то здоровая ушла. В любом случае, Роб, нужно от нее избавиться. Ты что, хочешь оставить ее на своей кровати? Хочешь милицию сюда вызвать? Изволь, тогда мне лучше уйти.
Я похолодел:
— Нет милиции не надо.
— Тогда за дело, — воскликнул Заславский, хватая Лидию за ноги.
— Ты что? — ужаснулся я.
— Что — что? Сама-то она не пойдет.
— Но и тащить ее как куль нет никакой необходимости, — сказал я, легко поднимая несчастную девушку на руки. — Лучше сними в прихожей с гвоздика ключи от гаража и машины, да беги вперед, подгони автомобиль к подъезду.
— Да, точно, — засуетился Заславский, обгоняя меня и распахивая дверь спальни.
Едва я с Лидией на руках ступил в коридор, как зазвонил мой мобильный. Я подал Заславскому знак, он поднес телефон к моему уху.
— Роби, — прорыдала Кристина, — ты совсем меня не любишь.
— Люблю, — могильным голосом заверил я.
— Тогда сейчас же иди ко мне. Или я сама к тебе приду.
— Нет! Не надо! — закричал я и понесся по коридору к двери кабинета.
Заславский меня догнал и, тараща глаза, зашипел:
— Роб, ты сошел с ума! Неужели войдешь к живой любовнице с мертвой проституткой?
Пришлось согласиться:
— Да, этого я сделать не могу.
— Так дай ее мне и иди. Мы подождем в прихожей.
Я передал Лидию Заславскому и отправился уговаривать Кристину. Наврав ей с три короба, я сообщил, что должен срочно уехать, но ненадолго.
— Роби, возвращайся скорей, — рыдая, попросила сестра. — Мне очень плохо.
— Не грусти, крошка, через полчаса вернусь, — целуя ее в лоб, пообещал я и понесся в прихожую.
Там Заславский сидел на тумбочке. Лидия лежала на полу.
— Ох, и тяжеленная эта девица, — пожаловался он. — А с виду худышка. Может потащим вдвоем?
— Нет, лучше беги вперед, подгони машину к подъезду. Нас никто не должен видеть.
— Кто нас увидит, Роб? Уже глубокая ночь. В подъезде ни полчеловечка. Хочешь, разобью фонарь?
— Нет, не надо. Ты прав, в нашем доме народ рано ложится. Глядишь, и пронесет.
Нам повезло. Беспрепятственно уложив покойницу в мою машину, мы дворами вывезли ее в соседний район. Там я усадил бездыханную Лидию в сквере на лавку и направил автомобиль обратно домой.
— Нет, Роб! — остановил меня Заславский. — Нет смысла ехать к тебе. Будет разумней, если я переночую у себя. Мария и Варя смогут засвидетельствовать, что в момент преступления я был дома.
— А где был я?
— Тоже у нас.
— Нет, это никуда не годится, — рассердился я. — К чему эти навороты?
— Действительно, — согласился Заславский, — ни к чему. Ты же и сейчас не один. Кому придет в голову, что в твоей квартире резвятся сразу две девицы. Ты же у нас легендарный праведник. Кстати, они знакомы?
— Кто?
— Покойница и та, по которой плачет гинеколог?
— Нет. Они не знакомы.
— Тем более. Значит вторая и есть твое алиби. Чеши скорей к ней. Такого ценного человека надолго бросать негоже, да будь поласковей. Женщина — тварь благодарная.
Я разозлился:
— Как ты можешь? Порой тошнит от твоего цинизма.
— Ну-ну, — похлопал меня по плечу Заславский, — бабы нас между собой вообще скотами называют, а “тварь” звучит даже ласково.
Я с радостью отвез его домой и отправился утешать Кристину. Остаток ночи провел в кабинете в очень неудобном кресле и заработал радикулит. Часа два сочувственно слушал какой подлец Макс: украл красоту, здоровье и молодость моей сестры, и со всем этим капиталом решил к молодой любовнице улепетнуть, да еще и родить от нее ребенка. Негодяй! Подонок! Мерзавец!
Я ругал его искренне. Еще бы, если бы не Макс, спал бы я сейчас сном праведника, а не корячился в кресле, черти его дери.
Но все же добрая у меня сестра. Такую не испортить никакими миллионами. Когда я начал вздрагивать от каждого ее слова и зверски тереть глаза, она сжалиласьнадо мной и сказала:
— Совсем я тебя замучила, Роби. Иди, поспи, на тебе лица уже нет.
— Да, хоть часок вздремну, — радостно согласился я, со скрипом выдвигаясь из кресла, — тем более, что рано утром ко мне должны придти.
— Кто? — испуганно подскочила Кристина.
— Все: и Заславский, и Варя, и Мария, и даже Мархалева, все-все.
Я безнадежно махнул рукой и, потирая замертвевшие члены, поплелся в спальню.
— Они ни в коем случае не должны знать, что я у тебя! — крикнула мне вслед Кристина.
— Разумеется, — согласился я.
— Роб, ты уверен, что второй раз она была живая?
— Мертвые по ступенькам не бегают, — заорал я. — Виктор, пойми, я вытолкал ее из квартиры. Она оказывала яростное сопротивление.
— Но как-то она попала на твою кровать. Вот, лежит, чертовка, не дышит, — Заславский осуждающе кивнул на Лидию.
— Сам не знаю, — хватаясь за голову, воскликнул я. — Как-то попала. Возможно, встречая неотложку, забыл дверь закрыть, возможно, у кого-то есть ключ от моей квартиры.
Заславский вдруг сделал неожиданное заключение:
— Вот к чему приводит блядство. Роб, я всегда тебе говорил: веди здоровый образ жизни. Ты же устраиваешь оргии, понавел к себе баб, понимаешь ли…
— Ах, ты негодяй! — набросился я на него с кулаками. — Не ты ли наущал меня кобелировать!
Он мгновенно взялся за ум и сообщил:
— Роб, тебя я в беде не брошу. Ты точно ее не убивал?
Я повел себя, как грузин, воскликнув:
— Клянусь мамой!
Заславский задумался.
— Вот что, — сказал он, — кто-то хочет подложить тебе свинью, но мы лишим его такой возможности. Ты давно с ней знаком?
— Часов десять от силы.
— Следовательно, у тебя мотива нет, — обрадовался Заславский. — Зачем тебе ее убивать?
— За десять часов женщина может довести мужчину до белого окаления, не то что до убийства.
— А кто вообще знает, что она здесь была?
— Многие уже знают, Лидия постаралась, — заверил я, но это только вселило в него решимость.
— Так, да? Хорошо! Да, она у тебя была, я свидетель. Была, но ушла, я видел своими глазами. Сейчас погрузим ее в машину и отвезем подальше от твоего дома.
Я растроганно посмотрел на Заславского и сказал:
— Спасибо, Виктор, ты настоящий друг, но не стоит тебе впутываться в это дело. Особенно сейчас, когда стоит вопрос о твоем членкорстве. Ты без пяти минут академик. Может пострадать твоя блестящая научная карьера. Я никогда себе этого не прощу.
Он отмахнулся:
— Роб, к чему пафос? “Блестящая научная карьера”! Как она может пострадать? Мои достижения, это мои достижения. Как бы я ни лжесвидетельствовал, они останутся моими на века. Короче, грузим эту сучку-проститутку в твою машину и дело с концом.
Я рассердился:
— Виктор, прекрати. Нельзя так грязно говорить о покойниках?
— Роб, в чем дело? — возмутился он. — Может, прикажешь ее расцеловать, эту пакостницу, эту жрицу любви, эту гадкую гетеру?
— Совсем недавно ты находил у нее достоинства, — напомнил я.
— Да, находил, но у живой. Роб, знай, нет ничего отвратительней мертвой проститутки.
Я содрогнулся:
— Что ты мелешь?!
Заславский пристально посмотрел на меня и сказал:
— Роб, это прием такой. Тебе нельзя распускать слюни. Если начнешь эту девку жалеть, считай пропал: не сможешь хладнокровно избавиться от трупа. Ты должен пылать негодованием, она враг твой, она же тебя подставила.
— И еще как, — вздыхая, сказал я. — Даже не подозреваешь насколько.
— Ты что-то скрываешь от меня? — переменился в лице Заславский.
Пришлось ему рассказать про яд. Он взбесился:
— Чертовы бабы, не успеют и шагу ступить, как все раззвонят подругам! Только послушай, дорогая, он травил меня ядом, какая прелесть! Дуры! Все дуры! Все, как одна! И все проститутки!
Заславский так разошелся, что я, опасаясь Кристины, вынужден был его успокаивать.
— Виктор, не стоит нервничать, она же не на твоей кровати лежит. И вообще, к чему этот шум? Ты не мог бы говорить потише?
— Потише? — удивился Заславский. — Боишься, проститутка услышит? Ха-ха, — нервно заржал он и завопил еще громче, — как я забыл! Услышит та, другая, которой давно пора быть у гинеколога! И у момолога! А она околачивается здесь, черт возьми! Вот, Роб, к чему приводит распущенность, — уже назидательно продолжил он.
— Ты тут один, без меня резвишься, а я трупы за тебя таскай. В следующий раз обязательно бери меня на блядки. Я опытный, такого не допущу.
Кивая на Лидию, я взмолился:
— Виктор, хватит, что о том? Давай об этом думать.
Он мгновенно переключился:
— Об этом? Да-а, это скверно, что знает и вторая шлюха и Вован… Слушай, пусть знают. Яда не было — свидетель твоя мать.
— Мать нельзя впутывать! — сатанея, завопил я.
— Хорошо-хорошо, — поспешно согласился Заславский, — я сам могу подтвердить, что это просто шутка. Девица-то здоровая ушла. В любом случае, Роб, нужно от нее избавиться. Ты что, хочешь оставить ее на своей кровати? Хочешь милицию сюда вызвать? Изволь, тогда мне лучше уйти.
Я похолодел:
— Нет милиции не надо.
— Тогда за дело, — воскликнул Заславский, хватая Лидию за ноги.
— Ты что? — ужаснулся я.
— Что — что? Сама-то она не пойдет.
— Но и тащить ее как куль нет никакой необходимости, — сказал я, легко поднимая несчастную девушку на руки. — Лучше сними в прихожей с гвоздика ключи от гаража и машины, да беги вперед, подгони автомобиль к подъезду.
— Да, точно, — засуетился Заславский, обгоняя меня и распахивая дверь спальни.
Едва я с Лидией на руках ступил в коридор, как зазвонил мой мобильный. Я подал Заславскому знак, он поднес телефон к моему уху.
— Роби, — прорыдала Кристина, — ты совсем меня не любишь.
— Люблю, — могильным голосом заверил я.
— Тогда сейчас же иди ко мне. Или я сама к тебе приду.
— Нет! Не надо! — закричал я и понесся по коридору к двери кабинета.
Заславский меня догнал и, тараща глаза, зашипел:
— Роб, ты сошел с ума! Неужели войдешь к живой любовнице с мертвой проституткой?
Пришлось согласиться:
— Да, этого я сделать не могу.
— Так дай ее мне и иди. Мы подождем в прихожей.
Я передал Лидию Заславскому и отправился уговаривать Кристину. Наврав ей с три короба, я сообщил, что должен срочно уехать, но ненадолго.
— Роби, возвращайся скорей, — рыдая, попросила сестра. — Мне очень плохо.
— Не грусти, крошка, через полчаса вернусь, — целуя ее в лоб, пообещал я и понесся в прихожую.
Там Заславский сидел на тумбочке. Лидия лежала на полу.
— Ох, и тяжеленная эта девица, — пожаловался он. — А с виду худышка. Может потащим вдвоем?
— Нет, лучше беги вперед, подгони машину к подъезду. Нас никто не должен видеть.
— Кто нас увидит, Роб? Уже глубокая ночь. В подъезде ни полчеловечка. Хочешь, разобью фонарь?
— Нет, не надо. Ты прав, в нашем доме народ рано ложится. Глядишь, и пронесет.
Нам повезло. Беспрепятственно уложив покойницу в мою машину, мы дворами вывезли ее в соседний район. Там я усадил бездыханную Лидию в сквере на лавку и направил автомобиль обратно домой.
— Нет, Роб! — остановил меня Заславский. — Нет смысла ехать к тебе. Будет разумней, если я переночую у себя. Мария и Варя смогут засвидетельствовать, что в момент преступления я был дома.
— А где был я?
— Тоже у нас.
— Нет, это никуда не годится, — рассердился я. — К чему эти навороты?
— Действительно, — согласился Заславский, — ни к чему. Ты же и сейчас не один. Кому придет в голову, что в твоей квартире резвятся сразу две девицы. Ты же у нас легендарный праведник. Кстати, они знакомы?
— Кто?
— Покойница и та, по которой плачет гинеколог?
— Нет. Они не знакомы.
— Тем более. Значит вторая и есть твое алиби. Чеши скорей к ней. Такого ценного человека надолго бросать негоже, да будь поласковей. Женщина — тварь благодарная.
Я разозлился:
— Как ты можешь? Порой тошнит от твоего цинизма.
— Ну-ну, — похлопал меня по плечу Заславский, — бабы нас между собой вообще скотами называют, а “тварь” звучит даже ласково.
Я с радостью отвез его домой и отправился утешать Кристину. Остаток ночи провел в кабинете в очень неудобном кресле и заработал радикулит. Часа два сочувственно слушал какой подлец Макс: украл красоту, здоровье и молодость моей сестры, и со всем этим капиталом решил к молодой любовнице улепетнуть, да еще и родить от нее ребенка. Негодяй! Подонок! Мерзавец!
Я ругал его искренне. Еще бы, если бы не Макс, спал бы я сейчас сном праведника, а не корячился в кресле, черти его дери.
Но все же добрая у меня сестра. Такую не испортить никакими миллионами. Когда я начал вздрагивать от каждого ее слова и зверски тереть глаза, она сжалиласьнадо мной и сказала:
— Совсем я тебя замучила, Роби. Иди, поспи, на тебе лица уже нет.
— Да, хоть часок вздремну, — радостно согласился я, со скрипом выдвигаясь из кресла, — тем более, что рано утром ко мне должны придти.
— Кто? — испуганно подскочила Кристина.
— Все: и Заславский, и Варя, и Мария, и даже Мархалева, все-все.
Я безнадежно махнул рукой и, потирая замертвевшие члены, поплелся в спальню.
— Они ни в коем случае не должны знать, что я у тебя! — крикнула мне вслед Кристина.
— Разумеется, — согласился я.
Глава 15
День был сумасшедший. Я устал и соображал совсем плохо. Даже забыл, что на кровати недавно лежала покойница, а покойников я не терплю. Не то, чтобы я их боюсь, но брезгую уж точно. И это нормально. Но я так устал, что рухнул на кровать, не раздеваясь, и, кажется, сразу уснул.
Но спал тревожно, видел кошмары, метался по всей постели, часто просыпался, вскрикивая от ужаса. Мне снилась Лидия. Мертвая она грозила пальцем и шипела:
— Ты! Ты отравил меня!
В голове то и дело ворочались мысли: “Надо бы не спать, а хорошенько обдумать, что (в случае чего) милиции говорить”. Но сон сковывал меня, и снова — кошмары, и снова я вскакиваю, ворочаюсь и метаюсь, цепко хватая руками подушку и одеяло…
Не знаю, сколько времени так прошло, но вдруг я почувствовал, что не один в кровати. Включил ночник и с ужасом обнаружил лежащую рядом Лидию. Потер глаза — так и есть, лежит покойница.
Опять в моей постели!
В который раз за этот день волосы зашевелились на голове. Крик застрял в горле.
Однако, я быстро взял себя в руки, глянул в окно: еще темно, но вот-вот забрезжит рассвет. Надо действовать!
Я помчался в гараж, выкатил машину, подогнал ее к подъезду, вернулся в квартиру, схватил на руки Лидию…
В общем, точь в точь повторил все то, что мы уже проделывали с Заславским. Даже оставил Лидию в том же сквере и усталый вернулся с восходом солнца домой.
Нервы сдавали, меня трясло. Заглянул в кабинет; Кристина спала, свернувшись калачиком. Как ребенок.
“Почему взрослые женщины так часто похожи на детей?” — удивился я, отправляясь в ванную.
К моему удивлению из кранов шла вода. А ведь траншею еще не зарыли. Я воспринял это как чудо, но потом вспомнил, что в моей квартире водой пользовались весь день все, кому не лень, и подивился своей рассеянности. Вымылся под горячим душем. Надел шерстяную пижаму и лег спать на диване в гостиной. Разбудил меня дверной звонок. Глянул на часы: девять утра. Кого принесла нелегкая?
Заглянув в глазок, я заметался. Очень не хотелось встречать знаменитость Мархалеву в помятой пижаме. Отыскивая свои вещи, я то и дело подбегал к двери и громким криком просил подождать.
— Не волнуйтесь, — любезно отвечала мне Мархалева.
Наконец я счел свой вид удовлетворительным и впустил ее в квартиру.
— Как прошла ночь? — с порога поинтересовалась она.
— Превосходно, — солгал я.
— Больше вам не звонили?
“А черт его знает”, — подумал я, усиленно припоминая всегда ли был при мне мобильный.
Не дожидаясь ответа, она оптимистично сообщила:
— Только что наша общая подруга Тамара предоставила мне дайджес вашей жизни. Должна сказать, ничего веселого там нет. Вы правы, сплошная скука, не удивительно, что вы редко смеетесь. Но я нашла и положительное: в вашей жизни нет ничего и трагичного. Следовательно, вы никогда и не плачете.
— А вы когда-нибудь плакали? — сам не знаю к чему, вдруг спросил я. — Речь идет не о двух слезинках, речь о горьких слезах, о рыданиях.
— О, да! — с чувством воскликнула она, тряхнув золотыми кудрями. — Еще как плакала: в три ручья.
— В тот день, когда вас бросил муж?
Она растерялась:
— Что? Муж? Откуда вы знаете? Ах, да, я же вам сама вчера рассказала. Нет. Из-за мужа я не плакала.
Подумав, она добавила:
— Во всяком случае такого не помню. Может и плакала, бог его знает. — Покачала головой: — Нет, не помню, не помню.
Мне стало любопытно:
— Что же вы помните? Имею ввиду причину, вызвавшую ваши слезы. Можете мне рассказать?
Вот спрашивается, что на меня нашло? К чему такое любопытство? Думаю, отрицательно сказалась ночь, богатая на трупы.
— О, да! — воскликнула она и рассмеялась: — Могу. Рассказать могу, хотя, рискую показаться смешной.
— Женщина не должна бояться показаться смешной, — ни с того ни с сего решил я поделиться жизненным опытом. — Смешная женщина выглядит трогательно, словно ребенок.
— Только в глазах мужчины, — улыбнулась она.
— Но я же мужчина.
— Судя по всему — да.
Она смерила меня оценивающим взглядом; я порадовался, что вбил себя в самый лучший костюм.
— Хорошо, вам расскажу, — сказала она, снова тряхнув золотистыми кудрями. — Здесь секрета нет: всякий раз, когда читаю сынишке стишок про зайку, рыдаю неимоверно. Причем обязательно начинаю первой, Санька, мой сын, подключается уже на скамейке.
— На какой скамейке? — закричал я, с ужасом вспоминая Лидию, оставленную в сквере.
— На какой скамейке? — удивилась она, повторяя вопрос. — На той, с которой не мог слезть зайка.
Я нервно сглотнула, а Мархалева задорно рассмеялась:
— Неужели забыли?
С этой Лидией я действительно все на свете забыл и чувствовал себя настоящим олухом.
— Детский стишок, — подсказала она.
Видимо я смотрел на нее изощренно бестолково — просто прототип всех идиотов. Она удивленно хмыкнула и начала старательно декламировать:
— Зайку бросила хозяйка, под дождем остался зайка…
Но дальше дело не пошло: слезы блеснули в ее глазах; она смущенно замолчала…
Я был потрясен. И этой женщине Тамара доверила мои проблемы?!!!!!
Нет, я не осуждаю Мархалеву. Чувствительность ее вполне нормальна для писателя и как мужчине мне симпатична, но что скажет эта трепетная женщина, когда узнает, что я всю ночь хладнокровно таскался с трупом проститутки? А я, дурак, пообещал ей полную откровенность. Я привык свое слово держать, но теперь об этом не может быть и речи. Придется лгать…
Лгать, лгать и еще раз лгать, как учит Заславский!
Скрывая свои тревоги, я с деланым равнодушием спросил:
— Почему вы замолчали? Что там дальше? Зайку бросила хозяйка, под дождем остался зайка…
Она трагично вздохнула и продолжила дрожащим голосом:
— Со скамейки слезть не смог и весь до ниточки промок. Ой, я не могу! Простите меня! Простите!
И она зарыдала в голос. Зарыдала очень проникновенно. Я сам был близок к тому же, хотя сентиментальностью до этого не страдал. Удивительно, но эта женщина так трогательно сумела выразить беспомощность и одиночество зайки, что я ощутил их как свои. Сердце мое пронзила боль. За зайку. А Мархалева подливала масла в огонь.
— Он такой маленький, доверчивый, беззащитный, остался один, под дождем, на скамейке, — всхлипывала она. — Сердце мое сейчас разорвется от жалости и сочувствия…
Черт возьми! У меня защипало в носу.
— Да-а, — с тяжелым вздохом сказал я, старательно пряча слезу и демонстрируя мужество, — очень жестокая и безответственная хозяйка.
— Такая жестокость граничит с подлостью, — всхлипнула Мархалева, вытирая слезы кончиком своего рукава. — Как представлю эту картину: мокрый, жалкий, одинокий, продрогший зайка доверчиво тянет лапки к хозяйке, а та… Нет-нет, больше не могу. Хватит. Давайте переменим тему.
— Давайте, — с облегчением согласился я, но, неожиданно для себя, начал ее развивать: — Знаю, почему вы так горько плачете, — сообщил я.
Она удивленно посмотрела на меня и спросила:
— Почему?
— Потому что когда-то давно, видимо в детстве, вы были этим самым зайкой. Судя по тому, как красивы вы теперь, в детстве вы были прелестным ребенком. У кого же хватило жестокости вас обижать?
— У моих родителей, — не задумываясь ответила Мархалева. — Им было не до меня. Сначала они ругались и разводились, а потом и вовсе умерли. Да, вы правы.
Удивительно, как я сама не догадалась. Ведь моя мама и есть та жестокая хозяйка, которая бросила меня — свою зайку.
— А я не могла без нее слезть со скамейки, мокла под дождем и многое-многое другое. О, сколько несчастий со мной приключалось… Если бы не бабуля, даже не знаю как выжила бы, — с трагической патетикой воскликнула она и вдруг рассмеялась счастливым смехом: — Послушайте, это чудо! Чудо!
— О чем вы? — изумился я, внутренне констатируя, что мы оба чокнутые. Нашли время развивать темы про зайку. Ладно она, но я-то, со своими приключениями: со зловещими звонками и трупом…
— Настоящее чудо! Ушел из горла ком, — пояснила она. — Ком, с которым жила всю жизнь. Да-да, отступило. Думаю, излечилась. Я больше не буду плакать горько-горько, читая этот стишок. Да-да, больше не буду заражать сынулю своим детским горем. Он уже вырос, но очень любит этот стишок. Признаться, меня это волновало…
Но спал тревожно, видел кошмары, метался по всей постели, часто просыпался, вскрикивая от ужаса. Мне снилась Лидия. Мертвая она грозила пальцем и шипела:
— Ты! Ты отравил меня!
В голове то и дело ворочались мысли: “Надо бы не спать, а хорошенько обдумать, что (в случае чего) милиции говорить”. Но сон сковывал меня, и снова — кошмары, и снова я вскакиваю, ворочаюсь и метаюсь, цепко хватая руками подушку и одеяло…
Не знаю, сколько времени так прошло, но вдруг я почувствовал, что не один в кровати. Включил ночник и с ужасом обнаружил лежащую рядом Лидию. Потер глаза — так и есть, лежит покойница.
Опять в моей постели!
В который раз за этот день волосы зашевелились на голове. Крик застрял в горле.
Однако, я быстро взял себя в руки, глянул в окно: еще темно, но вот-вот забрезжит рассвет. Надо действовать!
Я помчался в гараж, выкатил машину, подогнал ее к подъезду, вернулся в квартиру, схватил на руки Лидию…
В общем, точь в точь повторил все то, что мы уже проделывали с Заславским. Даже оставил Лидию в том же сквере и усталый вернулся с восходом солнца домой.
Нервы сдавали, меня трясло. Заглянул в кабинет; Кристина спала, свернувшись калачиком. Как ребенок.
“Почему взрослые женщины так часто похожи на детей?” — удивился я, отправляясь в ванную.
К моему удивлению из кранов шла вода. А ведь траншею еще не зарыли. Я воспринял это как чудо, но потом вспомнил, что в моей квартире водой пользовались весь день все, кому не лень, и подивился своей рассеянности. Вымылся под горячим душем. Надел шерстяную пижаму и лег спать на диване в гостиной. Разбудил меня дверной звонок. Глянул на часы: девять утра. Кого принесла нелегкая?
Заглянув в глазок, я заметался. Очень не хотелось встречать знаменитость Мархалеву в помятой пижаме. Отыскивая свои вещи, я то и дело подбегал к двери и громким криком просил подождать.
— Не волнуйтесь, — любезно отвечала мне Мархалева.
Наконец я счел свой вид удовлетворительным и впустил ее в квартиру.
— Как прошла ночь? — с порога поинтересовалась она.
— Превосходно, — солгал я.
— Больше вам не звонили?
“А черт его знает”, — подумал я, усиленно припоминая всегда ли был при мне мобильный.
Не дожидаясь ответа, она оптимистично сообщила:
— Только что наша общая подруга Тамара предоставила мне дайджес вашей жизни. Должна сказать, ничего веселого там нет. Вы правы, сплошная скука, не удивительно, что вы редко смеетесь. Но я нашла и положительное: в вашей жизни нет ничего и трагичного. Следовательно, вы никогда и не плачете.
— А вы когда-нибудь плакали? — сам не знаю к чему, вдруг спросил я. — Речь идет не о двух слезинках, речь о горьких слезах, о рыданиях.
— О, да! — с чувством воскликнула она, тряхнув золотыми кудрями. — Еще как плакала: в три ручья.
— В тот день, когда вас бросил муж?
Она растерялась:
— Что? Муж? Откуда вы знаете? Ах, да, я же вам сама вчера рассказала. Нет. Из-за мужа я не плакала.
Подумав, она добавила:
— Во всяком случае такого не помню. Может и плакала, бог его знает. — Покачала головой: — Нет, не помню, не помню.
Мне стало любопытно:
— Что же вы помните? Имею ввиду причину, вызвавшую ваши слезы. Можете мне рассказать?
Вот спрашивается, что на меня нашло? К чему такое любопытство? Думаю, отрицательно сказалась ночь, богатая на трупы.
— О, да! — воскликнула она и рассмеялась: — Могу. Рассказать могу, хотя, рискую показаться смешной.
— Женщина не должна бояться показаться смешной, — ни с того ни с сего решил я поделиться жизненным опытом. — Смешная женщина выглядит трогательно, словно ребенок.
— Только в глазах мужчины, — улыбнулась она.
— Но я же мужчина.
— Судя по всему — да.
Она смерила меня оценивающим взглядом; я порадовался, что вбил себя в самый лучший костюм.
— Хорошо, вам расскажу, — сказала она, снова тряхнув золотистыми кудрями. — Здесь секрета нет: всякий раз, когда читаю сынишке стишок про зайку, рыдаю неимоверно. Причем обязательно начинаю первой, Санька, мой сын, подключается уже на скамейке.
— На какой скамейке? — закричал я, с ужасом вспоминая Лидию, оставленную в сквере.
— На какой скамейке? — удивилась она, повторяя вопрос. — На той, с которой не мог слезть зайка.
Я нервно сглотнула, а Мархалева задорно рассмеялась:
— Неужели забыли?
С этой Лидией я действительно все на свете забыл и чувствовал себя настоящим олухом.
— Детский стишок, — подсказала она.
Видимо я смотрел на нее изощренно бестолково — просто прототип всех идиотов. Она удивленно хмыкнула и начала старательно декламировать:
— Зайку бросила хозяйка, под дождем остался зайка…
Но дальше дело не пошло: слезы блеснули в ее глазах; она смущенно замолчала…
Я был потрясен. И этой женщине Тамара доверила мои проблемы?!!!!!
Нет, я не осуждаю Мархалеву. Чувствительность ее вполне нормальна для писателя и как мужчине мне симпатична, но что скажет эта трепетная женщина, когда узнает, что я всю ночь хладнокровно таскался с трупом проститутки? А я, дурак, пообещал ей полную откровенность. Я привык свое слово держать, но теперь об этом не может быть и речи. Придется лгать…
Лгать, лгать и еще раз лгать, как учит Заславский!
Скрывая свои тревоги, я с деланым равнодушием спросил:
— Почему вы замолчали? Что там дальше? Зайку бросила хозяйка, под дождем остался зайка…
Она трагично вздохнула и продолжила дрожащим голосом:
— Со скамейки слезть не смог и весь до ниточки промок. Ой, я не могу! Простите меня! Простите!
И она зарыдала в голос. Зарыдала очень проникновенно. Я сам был близок к тому же, хотя сентиментальностью до этого не страдал. Удивительно, но эта женщина так трогательно сумела выразить беспомощность и одиночество зайки, что я ощутил их как свои. Сердце мое пронзила боль. За зайку. А Мархалева подливала масла в огонь.
— Он такой маленький, доверчивый, беззащитный, остался один, под дождем, на скамейке, — всхлипывала она. — Сердце мое сейчас разорвется от жалости и сочувствия…
Черт возьми! У меня защипало в носу.
— Да-а, — с тяжелым вздохом сказал я, старательно пряча слезу и демонстрируя мужество, — очень жестокая и безответственная хозяйка.
— Такая жестокость граничит с подлостью, — всхлипнула Мархалева, вытирая слезы кончиком своего рукава. — Как представлю эту картину: мокрый, жалкий, одинокий, продрогший зайка доверчиво тянет лапки к хозяйке, а та… Нет-нет, больше не могу. Хватит. Давайте переменим тему.
— Давайте, — с облегчением согласился я, но, неожиданно для себя, начал ее развивать: — Знаю, почему вы так горько плачете, — сообщил я.
Она удивленно посмотрела на меня и спросила:
— Почему?
— Потому что когда-то давно, видимо в детстве, вы были этим самым зайкой. Судя по тому, как красивы вы теперь, в детстве вы были прелестным ребенком. У кого же хватило жестокости вас обижать?
— У моих родителей, — не задумываясь ответила Мархалева. — Им было не до меня. Сначала они ругались и разводились, а потом и вовсе умерли. Да, вы правы.
Удивительно, как я сама не догадалась. Ведь моя мама и есть та жестокая хозяйка, которая бросила меня — свою зайку.
— А я не могла без нее слезть со скамейки, мокла под дождем и многое-многое другое. О, сколько несчастий со мной приключалось… Если бы не бабуля, даже не знаю как выжила бы, — с трагической патетикой воскликнула она и вдруг рассмеялась счастливым смехом: — Послушайте, это чудо! Чудо!
— О чем вы? — изумился я, внутренне констатируя, что мы оба чокнутые. Нашли время развивать темы про зайку. Ладно она, но я-то, со своими приключениями: со зловещими звонками и трупом…
— Настоящее чудо! Ушел из горла ком, — пояснила она. — Ком, с которым жила всю жизнь. Да-да, отступило. Думаю, излечилась. Я больше не буду плакать горько-горько, читая этот стишок. Да-да, больше не буду заражать сынулю своим детским горем. Он уже вырос, но очень любит этот стишок. Признаться, меня это волновало…