Милевская Людмила. Жених со знаком качества

   Ха! Я пропаду без женщин! А моя мать? Имей она каплю терпения, в моей спальне сейчас не лежал бы труп. Я остался бы дома, а у матери остался бы яд. Ей же захотелось поскорей получить подарки, и вот результат. Бедная Лидия! Впрочем, и она не лучше других. В голове сплошной ветер. Кто ее просил хватать мой бокал?
   Теперь я жив, но бесплоден. В прах разбилась моя мечта…
   Ха! Я пропаду без женщин! Сколько бед у меня от них! Взять хотя бы Кристю. Голова пухнет от проблем, которые ждут меня в связи с ее разводом…
   Нет, к черту чужие проблемы! Завтра же уеду в деревню!
   Но эти женщины и там достанут меня. Ха! Я, видите ли, без них пропаду! Так считает Мария. А чем мне она помогла? Пришла незваной, напугала, помешала, едва ли не силой заставила курить, а когда я, благодаря ее непоседливости, чуть не умер, сделала совершенно оскорбительное заключение: без женщин я пропаду. Взять бы да и высказать ей все, что думаю!
   Разумеется, я промолчал. Говорила одна Мария.
   — Роберт, зря хмуришься. Не сердись. Сердце кровью обливается, не могу смотреть как ты пропадаешь.
   Что?! Я пропадаю? С чего это она взяла?! Да жил бы не тужил, когда бы меньше ко мне приставали.
   — Роберт! Почему ты молчишь? Хочу знать, как ты относишься к моим словам. Надеюсь, ты понимаешь кто ты есть? — спросила Мария, ставя меня в тупик.
   Слава богу она сама дала ответ на свой странный вопрос:
   — Роберт, ты гений! Гений! Но, как все великие, абсолютно беспомощен в быту. Ты весь там, — она воздела руки и закатила глаза. — Ты в грандиозном, в высоком! Разве пристало тебе заниматься ничтожным? Ах, Роберт, дорогой, согласись, тебе нужна женская помощь, ласка, ненавязчивая забота.
   “А она где-то как-то права!” — мысленно согласился я.
   — Но брак для тебя хуже концлагеря. Хуже газовой камеры, Роберт!
   Я оживился:
   — Не могу с тобой не согласиться. В браке любой мужчина гибнет от удушья.
   — Вот видишь, Роберт, — торжествовала Мария, — я одна знаю, что тебе нужно. Ты не создан для брака. Брак — это похороны твоего таланта…
   “О, как она права!”
   — Роберт, жена потребует внимания, отнимет все твое свободное время, измотает тебе все нервы. Наука осиротеет!
   “Как сходятся наши мысли!” — поразился я.
   — Да что наука, Роберт, осиротеет мир! Мир потеряет тебя! Ты запутаешься в женской юбке… Это будет конец. Я готова тебе помочь. Хочешь, буду к тебе приходить?
   Я спустился с небес:
   — Зачем?
   Мария встала рядом, прижала мою голову к своему животу и, матерински чмокнув меня в макушку, воскликнула:
   — Ах, Роберт, ты словно ребенок. Неужели не видишь, кто ты есть для меня? Неужели не чувствуешь? Это странно. Знаешь, почему я вышла замуж за Виктора а не за тебя?
   “Что-то не помню, чтобы так стоял вопрос”, — подумал я и признался:
   — Не знаю.
   — Да потому, что стать твоей женой не решилась! — с патетикой воскликнула она. — И до сих пор за это себя ругаю!
   Пока я цепенел и таращил глаза, она, нацеловывая мою макушку, пояснила:
   — Ах, Роберт, уже тогда ты был неземной. Весь в науке. Ты на ангела был похож: витал в облаках, вокруг себя ничего не замечая, а Виктор… Он такой хваткий, такой рациональный. Это меня и сгубило. Я устала от его командировок, от его измен… Но больше всего я устала, Роберт, смотреть на то, как плохо тебе. Меня мучает чувство вины. Это я! — вдохновенно воскликнула она. — Я тебя погубила! Я отдала Виктору, этому бездарю, этому ничтожеству с регалиями, этому…
   Не найдя нужных слов, Мария с досады топнула ногой, опять чмокнула меня в макушку и, проводя по себе руками, простонала:
   — Ах, Роберт! Ведь все это принадлежало тебе!
   Я вышел из ступора и закричал:
   — Да что? Что принадлежало мне, черт возьми?
   — Все! Моя нежность, моя любовь, моя ласка, забота, восхищение! Впрочем, вру. Все это ему я не отдала. Всегда только тобой восхищалась. Но забота, она досталась Заславскому. Пришло время исправить ошибку. Роберт, тебе не нужна жена — тебе нужна…
   — Любовница?
   — Нет, Роберт, нет! Тебе нужна я. Буду к тебе приходить, но лишь тогда, когда ты в этом действительно нуждаешься. Нимфой проскользну по квартире и все приберу. Захвачу на стирку белье, приготовлю обед или ужин. Роберт! Ты должен работать! Только работать — остальное беру на себя.
   Я едва не прослезился:
   — Мария… Ты идешь на такие жертвы? Прости, но принять их никак не могу.
   Она присела на корточки, положила руки на мои колени (в брюках они смотрелись бы лучше) и, ласково глядя в глаза, прошептала:
   — Роберт, позволь мне тебя опекать. Клянусь, ты этого почти не заметишь, никак тебя не обременю. Ты же меня знаешь.
   Я ее знал: никогда Мария не была занудой, не зря я завидовал Виктору.
   — Но, дорогая, я растерян, а как на это посмотрит Виктор?
   — Мы не скажем ему. Это будет наша тайна. Маленькая тайна, от которой нет никому вреда. Мы же не собираемся делать ничего плохого…
   — Да, конечно, Мария, на плохое ты не способна, но я ничего не могу понять. Откуда на меня такая благодать свалилась?
   Она покачала головой:
   — Ах, Роберт-Роберт, неужели ты не понимаешь? У меня нет никого родней. Я страшно одинока. К тому же, жизнь бездарно прожита, без плодов, без толку. Дай мне хоть так восполнить потери. Хочу быть твоей служанкой, твоей рабыней. Это единственный шанс принести пользу людям. К тому же чувства мои к тебе не угасли, а с годами стали еще сильней…
   Она по-прежнему сидела на корточках, от чего юбка на ее крутых бедрах натянулась, казалось вот-вот лопнет — это было очень соблазнительно. Пышная грудь Марии вздымалась, влажный рот манил…
   В голове моей был сумбур: “О чем она говорит? О каких чувствах?”
   Я вдруг припомнил как на юбилее у Виктора случайно легла на мое колено ее нога. Решил, что она перепутала, Виктор сидел рядом. Выходит, я ошибался… А на моей докторской защите, когда все напились, и мы остались с Марией одни… Она положила голову мне на грудь и сказала:
   — Роберт, любимый…
   Тогда я не придал этому значения… А на пикнике, несколько лет спустя, она затащила меня в море и вдруг начала целовать. По-настоящему, в губы! Я решил, что она хочет позлить Виктора, он за секретаршей ухлестывал. Выходит, я был неправ…
   — Мария… — Я заглянул в ее прекрасные, слегка раскосые глаза: — Мария…
   Неожиданно она взобралась ко мне на колени и лихорадочно зашептала:
   — Роберт, миленький, позволь мне, позволь, я не буду тебе в тягость, я ничтожество, я твоя раба, ты даже меня не заметишь…
   Я уже не понимал, о чем она говорит: лицо мое горело. Ее полные груди я чувствовал даже через махровый халат. Впрочем, он вскоре был развязан. Мария извивалась, все сильней и сильней прижимаясь ко мне своим упругим горячим телом. Не помню как мы оказались на столе.
   Пришел в себя лишь когда Мария шепнула:
   — Роберт, может лучше в спальне?
   Я слегка протрезвел:
   — Нет, в спальне нельзя. Хочу в столовой.
   — В столовой?
   — Там шире стол.
   — Ах, Роберт, какой ты! — с восхищением простонала Мария.
   Схватив ее на руки, я устремился в столовую и…

Глава 8

   И в этот драматический момент раздался звонок в дверь. Нас с Марией словно ледяной водой окатили. Она слетела с моих рук и бросилась лихорадочно поправлять прическу, хотя ей и без того было что поправлять: юбка спущена, блузка расстегнута, одна грудь выпростана из бюстгальтера… Впрочем, я был ничуть не лучше.
   — Кто это? — тараща глаза, прошептала Мария. — Роберт, ты можешь не открывать?
   Я ее успокоил:
   — Конечно могу.
   С нервной торопливостью втряхивая себя в юбку, она глянула в зеркало и ужаснулась:
   — Кошмар, на кого я похожа! Губная помада размазана по лицу! Роберт! И ты весь в губной помаде! Халат, халат завяжи!
   — Зачем? Мы же открывать не собираемся.
   — Нет-нет, ни в коем случае, но все же иди посмотри кто там.
   Я на цыпочках прокрался в прихожую и заглянул в глазок: у порога топталась Варвара.
   — Там твоя дочь, — сообщил я Марии.
   — Бог ты мой! — Она схватилась за голову.
   — Не волнуйся, позвонит и уйдет, — попытался я ее успокоить.
   — Ах, ты не знаешь Варю! — рассердилась Мария. — Будет до посинения здесь торчать. Если не дозвонится, сядет на лавку перед подъездом и будет ждать. Неужели не понимаешь? Ее бросил жених, ей надо поплакаться. Разве ты не в курсе?
   — Да, что-то Варя мне говорила.
   — Роберт, милый, не стой столбом. Иди открой, но только спрячь меня, спрячь. Ах, надо было сразу открывать, уж я бы ее отчитала и домой отправила.
   Я удивился:
   — А что мешает тебе теперь?
   — Роберт, какой ты ребенок. Теперь, когда мы с тобой так долго копались и не открывали, она подумает бог знает что.
   — Ах, да, — согласился я, — нехорошо получилось.
   — Не страшно, — успокоила меня Мария. — Открой этой дурочке и скажи, что очень занят. Пускай домой отправляется. Только перед этим спрячь меня, спрячь.
   Можно пойду в спальню?
   — Нет-нет, — испугался я, — лучше посиди в столовой.
   — Да, ты прав, — согласилась она. — Мало ли что. Вдруг эта оглашенная в спальню ворвется. Там балкон. Никогда нельзя точно знать, что ей в голову стукнет.
   Ужасно невоспитанный ребенок. Вся в своего отца. Ах, лучше бы я родила от тебя, Роберт, пойду в столовую, в столовой как-то приличней.
   Мария скрылась в столовой, а я поспешил открыть дверь Варваре. Она сразу упала мне на грудь и заплакала, приговаривая:
   — Роб, какое счастье, что ты дома, Роб, мне так повезло, что хоть ты у меня остался.
   Конечно, после таких слов я уже не мог заявить ей, что страшно занят.
   Выплакавшись, Варвара устремилась в гостиную; я проследовал за ней.
   — Роб, — воскликнула она, усаживаясь на диван, на котором совсем недавно сидела Мария. — Роб! Он меня бросил! Я этого не переживу! Не поверишь: только что примерялась повеситься в твоем подъезде. На своем поясе. Если бы ты не открыл…
   — Как хорошо, что я открыл! — обрадовался я.
   Варвара пристально на меня посмотрела:
   — Ты так думаешь?
   — Конечно, — заверил я.
   Она погрузила палец в рот и принялась покусывать его маленькими ровными зубками. Варвара таким образом задумывалась.
   — Нет, Роб, я не переживу, — наконец вынесла себе приговор она и тяжело вздохнула.
   Я удивился и позавидовал ее другу:
   — Так сильно любишь его?
   Варвара пришла в ярость:
   — Что-о?!!! Его?!! Эту скотину?!! Терпеть ненавижу! Нет, он прикольный и все такое, — спохватилась она, — но разве можно в него влюбиться? Я не смогла.
   — Тогда в чем же дело?
   — Мне больно! Больно! У-у, как больно! — взвыла Варвара. —Чувствую себя опущенной ниже плинтуса! Роб, как ты не поймешь? Когда бросают, это так оскорбительно! Так унизительно!
   “Уж мне ли не понять?” — подумал я, но промолчал.
   Варвара вдруг с опаской глянула в мою сторону и неожиданно спросила:
   — Роб, можно джинсы сниму?
   Я опешил:
   — С кого?
   — Да с себя, — рассердилась она. — На тебе же халат и ноги. Ха! Роб, не обижайся, ноги у тебя такие прикольные, волосатые! Но не кривые. Мне они нравятся. Настоящие мужские ноги — большая редкость.
   Хихикая, Варвара вскочила с дивана и начала извиваться змеей, стаскивая с себя невероятно узкие джинсы. В ужасе я закричал:
   — Что ты делаешь?
   — Роб, я замучилась. Понимаешь, эти критические дни… Как я вам, мужикам, завидую. Тампоны, конечно, вещь, но зря их так рекламируют. Роб, знай и всем скажи: надевать узкие брюки в критические дни — самоубийство.
   Я рассердился:
   — Зачем мне это знать?
   — Ну как же, ты взрослый мужчина, ты все должен знать. Ох, как эти джинсы врезаются, у меня там все отваливается уже.
   Она положила ладонь между ног; я испуганно отвернулся.
   — Роб, ну не будь, как мои родители, — попросила Варвара. — Ты же клевый мужик, самый мой лучший кент, к чему церемонии? Уф, как хорошо, будто пояс верности сняла, — воскликнула она, откидывая джинсы в сторону и снова усаживаясь на диван. — Посижу так немного, отдохну, а потом надену опять.
   Я нервно покосился на дверь столовой и предложил:
   — Может дать тебе мой спортивный костюм?
   Варвара усмехнулась:
   — Роб, расслабься, тебе что, не нравятся мои плавки? А как же на пляже? — начала воспитывать меня она. — Нет, Роб, ты удивительный. Что с тобою творится? Ты стал хуже моей маман. Она старуха, сама уже не может себе ничего позволить и бесится, бесится…
   — Варя, прекрати! — воскликнул я, затравленно оглядываясь на дверь столовой.
   — Роб, что с тобой? — удивилась она. — Ты защищаешь мою придурашную мамочку? Эту зануду? Эту климактеричку?
   Я холодно заявил:
   — Твоя мать — образец для подражания.
   Варвара взвилась:
   — Что? Роб, ну ты даешь! Да она мегера! Слышал бы как она час назад вопила! Как оскорбляла меня! Кем только ни обзывала! Ха! Образец!
   Не знаю как далеко зашел бы наш разговор, если бы не зазвонил мобильный. За трубку я схватился как утопающий за соломинку и опять услышал голос с блатнецой:
   — Ну че, козел? Ты ще не понял?
   — Послушайте,.. — начал я, но в трубке уже раздавались гудки.
   — Кто это цонькал? — презрительно поинтересовалась Варвара.
   Но ответить ей я не успел: раздался новый звонок, на этот раз в дверь. Заглянув в глазок, я отшатнулся: на пороге стоял Заславский.
   “Вся семейка в сборе!” — ахнул я и, вернувшись на цыпочках в гостиную, строго сказал:
   — Детка, пришел твой отец. Боюсь, он не поймет моего либерализма.
   Варвара была в шоке: она тупо смотрела на меня и молчала.
   — Быстро джинсы надевай, — прикрикнул я.
   Она очнулась и испуганно затараторила:
   — По-быстрому не получится, их надо с мылом натягивать. Ой, Роб, давай я лучше спрячусь. Не хочу видеть отца. Они с матерью всегда ругаются, когда узнают, что я мешаю тебе работать и лезу со своими дурацкими проблемами. Роб, умоляю, спрячь меня, спрячь!
   Я вспылил:
   — С какой стати я должен тебя прятать? Что за чушь? Хоть сама соображаешь, что говоришь? Подумаешь, отец ругает ее. Правильно делает…
   Не слушая меня, Варвара схватила свои джинсы в охапку и помчалась к спальне.
   — Не-ет! — завопил я.
   — Тогда в кабинет, — сказала она, и мое “нет” прозвучало чуть глуше.
   — Ладно, пойду в столовую, — успокоила меня Варвара, после чего я лишь чудом не получил апоплексический удар.
   — Иди в кухню, — приказал я, выталкивая ее из гостиной. — И джинсы, джинсы надеть не забудь!
   — Ладно, так и быть, только ради тебя, — недовольно пробубнила Варвара.
   Отправляясь открывать Виктору, я уже радовался, что на мне махровый халат. Он избавлял от лишних расспросов и объяснений. Виктор только глянул на мои волосатые ноги и сразу сделал заключение:
   — Роб, я тебя из ванны извлек. Прости, дружище, не знал, прости…
   — Да хватит тебе извиняться, — рассердился я. — Проходи в гостиную.
   Однако, он не сразу прошел: остановился, потянул носом воздух в прихожей и присвистнул:
   — Неужели женские духи?
   Я отмахнулся:
   — Да брось ты, мылом, наверное, пахнет или моим новым средством от пота.
   — Вот и я думаю, откуда в твоей квартире взяться женским духам? Роб, знаешь о чем я жалею?
   — О чем? — спросил я, настораживаясь.
   — О том, что ты не кобель. Мужчина всегда должен иметь запасной вариант, так легче переживаются невзгоды. Ты слишком правильный, Роб, слишком порядочный, слишком честный. Так нельзя, надо бы крепко тебе развлечься, — пожурил он меня, повторяя: — Очень жалею, что ты не кобель.
   А вот я жалел лишь о том, что у меня такая маленькая квартира: всего четыре комнаты. Если Заславский сейчас закричит “спрячь меня, спрячь!”, то хоть убейте, не знаю куда его прятать, разве в туалет. Или в ванную.
   — Ладно, не разглагольствуй, — буркнул я, увлекая друга в гостиную.
   Заславский уселся на диван, где сидела Варвара, и, придирчиво оглядывая комнату, начал меня поучать:
   — Роб, как ты живешь? Словно импотент… Хуже, словно монах. Один, всегда один. В твоей квартире даже не пахнет бабой. Светлана не зря от тебя ушла. От меня, Роб, бабы к другим не бегают.
   Я вжал голову в плечи и покосился в сторону столовой, Заславский же, не замечая моего смущения, продолжил с самовлюбленным пафосом:
   — А все потому, что я, Роб, знаю за какое место их надо держать, баб этих! Иной раз по пять-шесть штук одновременно держу. И все от меня без ума, ты же не смог совладать с одной Светланой. И не удивительно. Ты ею пренебрегал, вспомни, вы месяцами не виделись. Наука наукой, но так нельзя. Прошу, дружище, встряхнись. Ты же с тоски помираешь.
   — Да, помираю с тоски, — не очень уверенно подтвердил я. — Поэтому завтра поеду в деревню.
   Заславский удивился:
   — В деревню? Зачем?
   — Чтобы одиночества своего не чувствовать. Там хоть птицы мне будут петь. И займусь, наконец, по-настоящему наукой.
   Он был потрясен:
   — Роб! Неужели считаешь, что до этого занимался недостаточно?
   — Конференция показала, что да, недостаточно. Уеду в деревню и вот тогда…
   Заславский поерзал и озабоченно уставился на диван:
   — Роб, а мы как же?
   Он снова поерзал. “Черт, — подумал я, — туфли Кристи мешают ему. Я же запихнул их как раз между теми подушками, на которые он уселся”.
   Заславский, между тем, продолжал переживать:
   — Роб, неужели ты нас бросаешь?
   — Вы и не заметите этого, — ответил я, гадая куда он клонит. — У вас у всех есть свои дела, вам наплевать на меня. Редко видимся. Почти не видимся совсем.
   Вот спрашивается, Виктор, зачем ты заставил меня приобрести мобильный?
   Он растерялся:
   — Ну-у, Роб, что за вопрос…
   — Пустая трата денег. Он мне не нужен, он месяцами молчит…
   Едва я вымолвил это, как мобильный зазвонил. Заславский усмехнулся, а я испуганно прижал трубку к уху и услышал категоричное:
   — Роберт, сейчас же иди ко мне! И молчи! Ничего не говори!
   — Кто это? — не сразу понял я. — Куда мне идти?
   — В столовую, это я, Мария.
   Виновато глянув на Заславского, я буркнул “секунду погоди” и скрылся в столовой.
   Мария рвала и метала.
   — Какая дрянь! — прошипела она. — Я все слышала! Почему ты не выгнал эту сумасбродную девчонку, мою дочь? Ах, мать, оказывается, у нее старуха!
   Видимо, это больше всего взбесило Марию.
   — Зачем ты меня звала? — прошептал я, нервно озираясь на дверь. — Пришел твой муж, он сидит в гостиной.
   — Да знаю, потому и звала. Ты вот что, Роб, ты с ним поаккуратней.
   — В смысле?
   — Ты же совсем как ребенок. Не дай бог, проболтаешься, а он не должен знать…
   Я рассердился:
   — Думаешь, не понимаю?
   Она встала на цыпочки и с нежностью погладила меня по голове:
   — Понимаешь, ты умный, ты все понимаешь, но зачастую ведешь себя, как ребенок. Виктор хитрый, он в два счета расколет тебя. Я боюсь. Выпроводи его, сейчас же выпроводи.
   — Но как я сделаю это, когда ты мешаешь мне?
   Мария посмотрела на меня с мольбой:
   — Роб, я твоя рабыня, помни об этом.
   — Хорошо, — смягчился я, устремляясь в гостиную, — пойду, постараюсь спровадить твоего муженька.
   Заславский встретил меня ехидной улыбочкой.
   — Роб, страшно даже предположить, но я рискну: у тебя там что, женщина? — спросил он, кивая в сторону столовой.
   Я разозлился и покраснел:
   — Не болтай глупостей. Ты пришел шпионить?
   Заславский поерзал на диване:
   — Нет, я пришел тебе сказать… Роб, только не падай в обморок и не суетись… Черт, да что там у тебя торчит? Зад мой уже не выдерживает!
   Он сунул руку между подушками и вытащил туфли Кристины.
   — Ха! Роб, и еще будешь мне говорить, что у тебя здесь нет женщины? — подмигивая, воскликнул Заславский. — Ну ты, оказывается, и фрукт!
   Я испуганно покосился на дверь столовой и взмолился:
   — Тише, не кричи. Там женщины нет…
   И в этот момент из кабинета раздался вопль Кристины:
   — Роби! Роби! Ты где?
   — Так женщина там? — Заславский изумленно глянул в сторону кабинета.
   — Нет, — попытался возразить я.
   — Но голос-то женский, я не оглох.
   — Виктор, это совсем не то, что ты думаешь, — начал оправдываться я.
   Он с пониманием усмехнулся:
   — Да ладно, дружище, иди, она зовет. Если бы знал, что такое дело, то к тебе и не сунулся бы.
   — Виктор, уверяю, ты ошибаешься…
   — Еще бы, — осклабился он, — теперь вижу и сам как ошибался: оказывается ты кобель, только подпольный. А я, дурак, еще пытался тебя учить. Ученого учить, только время даром тратить. Ну, беги-беги, не заставляй даму ждать.
   Я помчался к Кристине. Пока я (одного за другим) принимал гостей, она, похоже, неплохо выспалась и, проснувшись, удивилась, что нет рядом меня.
   — Роби, куда ты пропал? Мне так плохо одной, — напустилась на меня Кристина.
   Я показал ей кулак и зло прошептал:
   — Что ты вопишь? У меня Виктор!
   — А-аа! — испугалась она и тут же меня успокоила: — Ничего страшного, скажешь, что у тебя женщина.
   — Какая женщина?
   — Любовница, скажешь. Ты холостяк, можешь себе позволить. Виктор только похвалит за это.
   — Конечно скажу, уже сказал, и он уже похвалил, но прошу тебя больше меня не беспокоить. Сиди тише мыши. Когда гостей провожу, сам приду к тебе.
   Глаза Кристины расширились:
   — Каких гостей? Их что, много? Кто там еще? Кто?
   — Оставь, пожалуйста, меня в покое, — отмахнулся я и пошел в гостиную.
   На этот раз Заславский давился от смеха.
   — В чем дело? — свирепо поинтересовался я.
   — Прости, дружище, это не мое дело, но, по-моему, та, что сидит в столовой… Ха-ха, она скребется. Оттуда только что доносился скрип. Может она спешит к мужу? Ты бы выпустил ее…
   Спина моя взмокла от страха; я взорвался:
   — Там нет никого! Там никого нет!
   — Что ты злишься? Сразу это понял, — успокоил меня Заславский, очень похабно ухмыляясь.
   — Понял? Да? Тогда может скажешь зачем пришел?
   — Скажу и охотно… Впрочем… — Он замялся: — Роб, почему ты стоишь? Присядь, лучше присядь. Неровен час упадешь от моего сообщения.
   Мне бы насторожиться, но я был слишком обеспокоен своими женщинами, рассованными по комнатам. Больше всего я боялся за Варвару и Марию. Вдруг они сочтут ненадежным свое убежище и захотят перепрятаться? Самая подходящая для этого комната — спальня. Там есть балкон, громадный платяной шкаф и чуланчик…
   И труп!
   Труп!!!
   Если Варя или Мария… Мария уже скребется…
   Катастрофа!
   Если кто-то из них решит поменять дислокацию, — я пропал. Представляю какой здесь поднимется крик. Заславский прибежит обязательно и увидит труп. Все увидят. Даже Кристя.
   Катастрофа!
   Труп, между прочим, женский. Заславский умрет от зависти. Уж он-то, сексуальный маньяк, подумает, что я ее до смерти… Безусловно, Заславский умрет от зависти, а я от стыда.
   С этими мыслями я присел в кресло, но устроился таким образом, чтобы, беседуя с Виктором, контролировать дверь. Я нарочно оставил ее открытой, чтобы видеть все двери своей квартиры, отражающиеся в зеркале, висящем над диваном. Таким образом я глядел на друга, а видел и его и то, что творится в коридоре. Заславский видел только меня и не переставал дивиться.
   — Роб! Ну, Роб, ты даешь! Это надо же, не зря говорят: в тихом омуте черти водятся. Вот у кого надо учиться! Даже не знаю теперь как тебе и сказать с чем пришел. Тут такое дело…
   Он снова замялся и хлопнул себя по колену кулаком:
   — Ах, черт! Я тебе завидую! Как хорошо, когда живешь один. И после этого всего ты еще жалуешься на свое одиночество? Скука заела тебя?
   К ужасу моему из кухни донесся громкий чих Варвары. Можно было бы его не заметить, но, как назло, она чихнула еще и еще раз. Заславский сначала окаменел, а потом восторженно закричал:
   — Так и там кто-то есть?!!!
   И следом зазвонил мобильный. Взвившись, словно ужаленный, я рухнул обратно в кресло и дрожащей рукой прижал трубку к уху. Это была Варвара:
   — Роб, прости, я держалась из последних сил. Что нашло на меня, сама не знаю: чихаю и чихаю. Это нервное. Он услышал?
   — И не только он, — ответил я.
   — А кто еще? — пугаясь, спросила Варвара, но я ей не стал отвечать.
   Пожалел Заславского. Он, презрев приличия, сидел с вытянутой шеей. Как гусак. Я положил мобильный в карман халата и беспомощно развел руками, не находя объяснений.
   — Молчи, Роб, молчи, — поощрил мой жест Заславский. — Ты настоящий мужик. Уважаю. В том же духе и продолжай, но…
   Я, наконец, насторожился:
   — Что — но?
   Заславский озадаченно поскреб в затылке.
   — Черт, даже не знаю как поступить, — с виноватым видом признался он. — Не свалял ли я дурака? Кстати, сколько ей лет?
   — Кого ты имеешь ввиду? — попытался удивиться я.
   Заславский на секунду растерялся: и в самом деле, кого? Выбор большой.
   Он решил начать по порядку:
   — Да хотя бы ту, что в кабинете. Сколько ей лет?
   Здесь я честно признался:
   — Тридцать пять.
   — Ах, ты черт возьми! — одобрил Заславский. — Блондинка?
   Я задумался: Кристина красила волосы едва ли не каждый день. Если присовокупить сюда же ее многочисленные парики, то действительно есть над чем задуматься.
   Не найдя ответа, я раздраженно отмахнулся:
   — Не помню какой у нее цвет волос.
   Заславский мне посочувствовал:
   — Еще бы, как тут их всех упомнишь. А та, что в столовой, блондинка?