Страница:
– Вот что, парень, чтобы ты не ломал себе голову, скажу тебе, что я трей, наемник. Зарабатываю своим умением людей убивать, и в Тигрит мне надо попасть как можно скорее, в три дня, а то я хороший заработок потеряю.
Жар опять расползся по ушам. Небось снова начали краской наливаться. Что у него, этого южанина, глаза сбоку, что ли?
– Зовут-то как?
– Леки.
И тут ему снова показалось, что тень пробежала по лицу незнакомца.
– Леки? Не похоже на здешнее. Здесь родился?
«И какое тебе дело!» – свирепо подумал Леки, но, надеясь еще что-то выведать, лезть на рожон не стал и ответил:
– Здесь. А назвала меня так мать, она да, из других мест пришла. Не знаю, что это за имя, некому объяснять – матери уже давно в живых нет.
И опять южанин угадал настроение Леки.
– Ладно, не сердись, лучше карту рисуй.
Из одной седельной сумки он достал скатку пергамента, ножом с необычайно узким лезвием, взявшимся откуда-то в руке, точно по колдовству, отделил небольшой кусок. Потом извлек маленький оплетенный сосуд, тонкую палочку, срезал у нее один конец и заострил. Жестом он пригласил Леки за стол, вытянул тугую затычку из узкого горлышка диковинной маленькой фляжки.
– Готово, рисуй. Самую короткую дорогу.
– Вижу, что человек ты смелый, только совсем здешних мест не знаешь. – Леки должен быть предупредить безумца. – Самая короткая дорога в Тигрит идет как раз вокруглеса. Самая верная… Точно доберешься. Можно еще подсократить, срезав до К устока. Кусток – это селенье, оно тоже большое, больше Кобы… Это в двух днях пути вокруг леса… но можно по лесным тропам до вечера добраться, если рано выехать… – Говоря все это, Леки быстро вырисовывал, ловко орудуя палочкой, будто в мастерской у Дару кувшины расписывал. – А потом… от Кустока через лес ведет хорошая тропа к Просеке… – Он оторвался от карты и пояснил: – Когда-то так из Кустока в Тигрит добирались, по Просеке по этой. Только сейчас все уж по дороге ездят. Вокруг леса. Путь, конечно, от Кустока дня четыре забирает, а по Просеке можно гораздо быстрее добраться… По дороге крюк немаленький накручивается. Да еще отсюда до Кустока – дня два. – Леки загибал пальцы. – Всего дней шесть получится. Ну, пять, если до Кустока лесами добираться да пораньше выехать. А от Кобы напрямик… через лес… можно и за трое суток аж до самого Тигрита доскакать… по этой самой Просеке. Вот она. – Он изобразил Просеку. – Здесь, от самой Кобы, много тропинок есть, что ведут туда… к Просеке. Но до Кустока, – он снова поднял голову, – это пожалуйста, а вот дальше, по Просеке, уже никто давно не ездит.
– Почему?
– Опасно. Когда я совсем малый был, то ездили еще, а сейчас никто, даже охотники в те места забредать не отваживаются. Страшно там.
– А что твои охотники говорят, в чем опасность?
– Не говорят. То-то и дело. Теперь оттуда уж больше не возвращаются. Последним туда Байг ходил вместе с друзьями да людьми из Кустока. Их много человек набралось, целый канд, а может, и того больше. Только двое и вернулись, всякие ужасы рассказывали. А потом все про них выяснилось – просто испугались идти. Дошли до Просеки, а там – страх одолел, и домой завернули. Две ночи в лесу ночевали, остальных поджидали. Никто не вернулся. Ну, они в Кусток пришли и давай выдумывать разное со страху. Трусостью хвалиться не хотели, дело понятное. Уже потом один охотник место их нашел, стоянку, где они ждали. Ну, тут-то их и заставили повиниться. Теперь они уж куда-то перебрались из Кустока. Может, в Тигрит, а то и подальше – позора не вынесли. С тех пор несколько лет прошло.
– Никто не знает, но все боятся, – задумчиво протянул незнакомец. – Мне случалось не раз бывать в Эгросе, но в последнее время я ни разу не подходил к столице с запада… Да и по Айсинской дороге ездить мне не доводилось уже очень давно. И рассказывали мне два дня назад, в одной деревушке, что путь можно сильно сократить, если от Кобы через лес податься, а я спешу как раз. Ни о каких опасностях даже не вспоминали.
– Так ведь люди же, они разные бывают, – втолковывал Леки. – Сдается мне, что тот, кто послал туда, по правде сказать, знает очень хорошо, что там неладно. Можешь мне не верить, но и я не поверю, чтобы был хоть один такой человек в нашей округе, который не знает про Айсинский лес и про Просеку.
– Да, – задумчиво сказал южанин, – он мне не понравился. Думаю, правда твоя. Но и мне никак нельзя опоздать. Через восемь дней, не позже, я должен быть уже в Эгросе. Значит, до Тигрита в три дня нужно добраться. Покажи, как доехать до Просеки, а там… я посмотрю. Если слишком большую опасность почувствую – рисковать не стану.
И тут в голове у Леки зародился план, еще неясный, смутный, но решимости у него уже было хоть отбавляй.
– Трудно как следует объяснить-то, – начал он озадаченно, – возле Кобы столько троп начало берут… Сельчане вытоптали, да еще охотники… А что, если б я показал завтра утром дорогу, а? Я бы подзаработал, а ты бы ни капли времени не потерял. И тебе, и мне хорошо. До полудня я вывел бы твоего коня на охотничью тропу, показал бы направление на Кусток. И на Просеку как проехать, подсказал бы. Может, проводником меня возьмешь? – предложил он.
И напрягся. А что тут странного, если сельский парень подзаработать по случаю хочет?
– Полбара – до охотничьей тропы, больше у меня тебе дать не получится. Согласен? – сразу спросил южанин. Неожиданно легко согласился. И не заподозрил ничего.
– Ну, половина так половина, – кивнул Леки после небольшого раздумья.
– Договорились. – Южанин кивнул. – Я уйду рано, еще до света, тем более что теперь есть проводник. И передай той доброй женщине, чтобы еду пораньше приготовила.
Леки кивнул, прихватил поднос и поспешил покинуть комнатушку, опасаясь, что незнакомец передумает. Забежав за опустевшим подносом в «большую комнату», он вышел из тесного флигеля на широкий двор и глубоко вдохнул несколько раз. Дождь закончился как-то вдруг, пока Леки разговаривал с незнакомцем, ему на смену пришел туман, и воздух был насыщен тягучей влагой. Не спеша он дошел до крыльца, размышляя. Хотя тот сумбур, что царил в его голове, трудно было назвать мыслями. Он так внезапно принял Решение, но не в его привычках сожалеть о чем-то. Или менять план. Его нельзя менять. Только не теперь.
Леки подошел к двери большого дома, но не спешил войти. Было такое чувство, что как только он откроет дверь, сделает шаг, так его план начнет немедленно осуществляться и старой жизни придет конец. В затылке появился неприятный холодок, который постепенно расползался, наполняя Леки непонятным страхом. «Нет, – отчаянно подумал он, – если я останусь, то умру здесь. Каждый день буду жалеть… о том, чего не совершил… а ведь мог бы».
Он порывисто шагнул к двери и резко ее распахнул. Большой дом встретил его сонным спокойствием. Ювит задремала прямо за столом, уронив голову на руки. Рядом с ней чуть теплился огарок свечи. Несколько прядей, выбившись из-под платка, упали на лицо. Леки подошел ближе, намереваясь разбудить ее.
«Бедная добрая Ювит… А ведь ей больше всех от Орта достается, – подумал Леки с нежностью. – И ведь она никогда не пыталась мать заменить. Просто любила меня, как остальных, как своих. Для нее это удар будет, да еще какой… Если мне хватит силы отсюда уехать, то, конечно, вспоминать буду и Орта-младшего, и Кесса, и Кийта, но Ювит – ее никогда не забыть, даже если никакой памяти про старую жизнь не останется… Никогда не забуду. Как Виверру и как маму».
Он застыл столбом подле нее и не решался разбудить, но время текло слишком быстро, и огарок свечи, несколько раз вздрогнув пламенем, догорел. Как по сигналу, Леки вскинул руку и осторожно тронул Ювит за плечо. Та дернулась, моргнула несколько раз и открыла глаза. И вдруг вскочила порывисто, всплеснула руками.
– Что это я? Заснула! Решила тебя дожидаться, села – и гляди-ка! – бодрилась она. – Все в порядке у постояльцев-то? Ты деньги принес?
– Принес. Вот. – Леки старался говорить неторопливо и спокойно. – Тот, что на коне приехал, один который, просил дорогу через лес показать. Даст два бара, если до тропы на Кусток проводником пойду. Хотел пораньше выехать, еще до света. Надо ему еды с собой приготовить.
Ювит тревожно передернула плечами и спросила:
– А как же… Ты же с Ортом-младшим завтра на дальние поля должен был… Отец осерчает.
– Нет, не осерчает, все-таки деньги. Младший и один управится. Вернусь – еще до Первого Вечернего Часа. Отец разозлиться не успеет – слишком рано уеду. А там, пока из Тигрита вернется – забудет. Не меньше цикла ведь проездит, до самой пахоты!
– А что приезжий, не лихой человек? А?
– Да что ты, тетя Ювит, стал бы я с таким связываться? Я пока в своем уме!
– Ладно, ладно, не серчай. Я ж за тебя боюсь, не случилось бы чего.
– Мне не за что на тебя… серчать, – ответил внезапно Леки, глядя ей в глаза. – Что бы ты ни делала – все ради меня. Никогда этого не забуду. – Он спохватился: – А мне тоже какой-нибудь еды завернешь в дорогу. Может, попросит дальше его провести, деньжат добавит. Тогда к ночи вернусь.
Она согласно покивала головой, но в глазах ее затаилась все та же тревога.
«Бедная добрая Ювит, она всегда переживает, если кто-нибудь из дому едет хоть на день, будто навсегда, – подумал Леки, развернувшись, и остановился, словно налетев на преграду. – А ведь это и есть – навсегда», – пришла нехорошая мысль, и он поежился. «Навсегда» было тем словом, которое он не решался произнести даже в мыслях. Он знал, что если сбежит из дому теперь – никогда не сможет вернуться. Орт его проклянет, знать не захочет. Да, он никогда не увидит ни братьев, ни Ювит. И ненавистного Орта тоже.
С этими мыслями он добрался до комнатки и затворил дверь. Орт-младший, как всегда, громко и смачно храпел. Уж кто бы спал так сладко, что и криком олду не разбудишь! Сегодня это было Леки на руку. Полночи ушло на то, чтобы, ругаясь, натыкаясь в темноте на все углы и задерживая дыхание – вдруг брат проснется, – разыскать свою охотничью сумку, охотничий нож, кожаный селан и дорожный теплый плащ, еще кой-какие вещи, самую малость, ведь они не должны в глаза бросаться. Остаток ночи Леки тоже провел без сна. Завтра у него все должно удачно выйти, иначе цена ему – медный к ойсэ, самая мелкая невзрачная монетка, на которую ничего не купишь. И поделом.
Ночь подошла к концу, и по тому, как начало сереть за окном, Леки понял, скоро грядет Первый Утренний. Скоро Ювит встанет, чтобы собрать еды в дорогу чужеземцу. А потом примется готовить завтрак отцу, братьям Леки и проезжим торговцам. Орт и сам сегодня собирался в Тигрит по делам. Леки вскочил, торопливо оделся, схватил сумку, все свои нехитрые пожитки и поспешил выйти из дому. Надо было отнести все это в конюшню, пока не встала Ювит и ничего не заподозрила.
Как бы ни было рано, а южанин уже топтался рядом со своим конем. Мало того, он уже почти его оседлал. И сам был готов в дорогу. Из-за плеча щетинились стрелы, вздымался рог лука. Непривычный такой, необычный, сразу уловил Леки. Теперь-то чужак гораздо больше походил на трея… не то что вчерашним вечером!
– Я думал, ты поедешь до развилки, о которой говорил, – небрежно заметил незнакомец, подозрительно оглядев снаряжение в руках Леки, которое теперь пополнилось еще и луком.
– Моему отцу давно надо было в Кусток съездить, – так же небрежно выдал тот заранее заготовленную ложь. – По одному дельцу. К своему бывшему арендатору. Но раз мне все равно ехать надо, то отец и велел мне с него получить, что нам причитается. А он пока тут сам приглядит.
Незнакомец кивнул. То ли он соглашался, что решение разумное, то ли чужак примирился с тем, что парень будет сопровождать его несколько дальше, чем рассчитывалось, то ли просто кивнул каким-то своим мыслям. Он снова принялся за дело, повернувшись спиною к Леки. Тот тоже взялся седлать коня, за своими заботами не забывая, однако, поглядывать на пришельца.
Точно южанин! Теперь и сомнений никаких не оставалось. Потому что лук у него за спиной был никак не кромайский и не северный. Легкий охотничий лук Леки и то куда больше. А у южанина – совсем небольшой, как у шекимов. Немало таких луков довелось повидать еще во время памятного Похода; вон, и рога потолще будут, чем у здешних, и кожей обернуты, как у кочевников. Таких, да не таких!.. Леки даже немного передвинулся, чтобы лучше разглядеть. Диковинка. Уж слишком толстые рога. И концы вон как сильно загнуты, грубо так, неправильно. Никогда такого не видал. Изнывая от любопытства, Леки, будто за делом, прошелся поближе к чужаку, у самой спины. Заметил еще одну странность – выступы торчали с двух сторон рукояти… точно… бери, стреляй хоть с правой, хоть с левой, пожалуйста. И для шекимского – тетива уж больно тонка. Те из конского волоса, жил да кожи выплетают – никогда такой тонкой у них не получится!
Незнакомец повернулся, и Леки притворился, что ему ни до чего нет дела, кроме своего седла. Южанин терпеливо ожидал. Леки не копался, но двигался без излишней торопливости. Главное – не суетиться под его взглядом. Наконец приторочил свои сумки к седлу. Он выбрал Ста, лучшего среди отцовских коней, хотя прекрасно понимал, что Орт будет в бешенстве. Но Леки считал, что Орт ему кое-что должен. Ста – не такая уж большая плата за все.
Наконец они вышли на двор. Незнакомец протянул какие-то мелкие монеты, сказал, что есть придется в седле, надо спешить. Пусть Леки пойдет в дом, еду заберет. И пусть обязательно поблагодарит маленькую женщину за заботу и пищу. Готовит она восхитительно. Леки пошел в дом. Он двигался, точно в густом тумане, и хотел лишь одного – поскорее покинуть отчий кров.
Ювит уже встала, в горнице витал ароматный запах ее стряпни. Леки перекинулся с ней парой слов, повторил то, что сказал незнакомец. Ювит засуетилась, собирая сверток с едой. Леки заметно волновался, боялся, что вот-вот проснется Орт и спустится к ним. Но Ювит, словно угадав его мысли, не потратила даром ни единого мига. В мгновение ока она протянула Леки раздувшийся узел… уж очень раздувшийся, показалось ему. Он сделал несколько шагов к двери. Единственное, о чем он жалел, это то, что не мог попрощаться с братьями и что стоял рядом с Ювит – и не мог проститься с ней. Она сама догнала его у двери, открыла, произнесла что-то вроде: «Доброй дороги!» Он не слыхал, точно в Угаре. И еще вложила что-то в свободную руку. Леки вышел, и дверь родного дома захлопнулась за ним навсегда.
Он пристроил узел, вскочил на коня, и двое путников выехали в холодный рассвет. С каждым шагом они отдалялись от старого дома, и сердце отпустило Леки, потому что знало: обратной дороги не будет. Наконец он стряхнул с себя оцепенение и вспомнил, что до сих пор сжимает что-то в левой руке. Взглянул – и обомлел. Это же амулет Ювит, искусно вырезанный листок дерева тави! А ведь с этой вещицей она не расставалась никогда! Хорошо, что южанин ехал позади и не мог видеть лица Леки.
«Она все поняла!.. Она знала, что я хочу уйти, и поняла… что этот день настал. Я просто безмозглый олду! Я мог с ней попрощаться, мог, даже должен был, она бы никогда не рассказала Орту! Бедная добрая Ювит… Она простила мне и это, а ее амулет, – Леки посмотрел на листок тави, – подарок на прощанье. На память. Самый дорогой подарок, – сказал он себе, – до сих пор дороже не было».
Они поднялись на пригорок, за которым должна была скрыться ферма Орта, иЛеки бросил назад прощальный взгляд. Но дом уже исчез в утреннем тумане. Он направил своего коня к лесу, раздумывая о том, что и его судьба теперь в такой же туманной дымке. Много лет он твердил себе только одно – нужно решиться, нужно уйти отсюда. Решился наконец, думал – полегчает. А теперь… теперь надо было выбирать, куда идти и, главное, зачем. Если бы не вчерашний сон, Леки, наверное, спал бы еще мирно в своей постели, а теперь по зову призрачной Белой Птицы, которой, как оказалось к тому же, и на свете нет, он удалялся в неизвестность, не зная, радоваться ли свободе или сожалеть о совершенной ошибке.
Однако как только они въехали под лесные своды – тревога улеглась сама собой, и Леки почувствовал наконец себя свободным. И даже хмурое туманное утро показалось ему ярким и красочным. «Жаль, что листья еще не распустились», – думалось ему. Хотелось бы попрощаться с родными местами, когда они в полном великолепии. Из-за внезапно пришедших холодных туманов и дождей, прогнавших теплую, раннюю весну, почки, уже набухшие на деревьях, теперь казались почти мертвыми. И даже терпкий весенний аромат, еще дневной цикл назад насквозь пропитавший лесной воздух, теперь был почти неощутим. Только кой-какие настырные травы пробивались из влажной, покрытой лежалым прошлогодним листом земли. После вчерашнего дождя лесные тропинки, и без того по-весеннему непроходимые, превратились в болото. Кони месили копытами грязь и постоянно вязли в ней, то и дело сходя с тропы.
«Пожалуй, будет трудновато пробираться через лес, – мелькнуло в голове у Леки. – А возле болотца – так и вообще не проехать сейчас. Так и сгинешь». И окликнул южанина, следовавшего за ним по узкой тропе:
– Придется крюк дать. Дорога так размокла, что еще чуть-чуть – и мы можем дальше не пройти или коней без ног оставить. Там болото. Речка рядом… Айсин, вот и места такие топкие. Но тут есть боковая тропка одна, только она очень узкая: А там ее еще тропа пересекает… но она, хм, еще уже. Словом, можно объехать этот участок леса. Времени немножко больше уйдет, зато кони меньше устанут. А там дорога вышеи выше пойдет, суше должно быть. Ну так как?
– А по этой узкой тропе или по той, что… хм, еще уже, кони пройдут? – спросил южанин.
– Кони-то пройдут, только нам кое-где спешиться придется, там очень низко ветки нависают. Так как, сделаем крюк?
– Если кони пройдут, то мне все равно. Ты проводник, ты и думай. Троп и тропинок тут не счесть, твоя правда. Вижу, ты отлично лес знаешь. Мне повезло, что встретил тебя.
«Мне тоже», – подумал Леки. Хотя говорить еще рано, повезло или нет. Как товарищ-собеседник, южанин никуда не годился. На все попытки Леки завязать хоть какой-то разговор, чтобы скоротать дорогу, он либо отмалчивался, либо отвечал односложно, явно размышляя о чем-то своем. И последняя тирада была самой длинной из того, что Леки удалось добиться от незнакомца.
Время клонилось к середине Третьего Утреннего Часа, а план Леки осуществился лишь наполовину. Он-то рассчитывал в дороге сойтись поближе с южанином, завоевать его доверие. И так, слово за слово, добраться с ним до самого Тигрита, а там, может быть, и до Эгроса. Перед коронацией там, верно, уйма хороших заработков. Подкопить деньжат, освоиться в этой новой жизни, а там – дальше, куда глаза глядят. А если уж совсем повезет, то незнакомец и вовсе местечко потеплее найти поможет. К примеру, лучником у какого-нибудь весьма владетельного тэба – чем плохо? А уж он-то, Леки, сумеет доказать, что из лука стреляет не хуже, а лучше любого другого. А ведь южанин-то и спешит как раз по этому делу. Ведь где еще трею хорошие деньги посулить могут? Себе место найдет, а там, может, и Леки что-нибудь присоветует. Наверняка и друзей у него среди вольных треев хватает. Хотя… Леки снова кинул взгляд назад, будто бы для того, чтобы проверить, не отстает ли его спутник.
«Может, он меня дурачит? И все-таки он простой охотник с юга? И надо ему совсем не в Тигрит? И не в Эгрос? – Он нахмурился, вспомнив боевой шекимский лук. – Уж слишком он какой-то… непохожий на трея. Или там они все такие?» То, что незнакомец нездешний, но хорошо знаком с Кромаем, – дело понятное, уж очень бойко и легко он изъяснялся на кро, главном наречии кр омов. Однако речь его текла слишком плавно, а некоторые слова вылетали, наоборот, уж очень отрывисто. Чувствовалось, что они даются ему тяжелее остальных. Выговор же тех южан, что встречались раньше, был совсем не таким, гортанным, что ли, они очень смешно искажали привычные Леки слова. Нет, незнакомец разговаривал совсем не так, как они.
Леки еще раз оглянулся. Ну вот, южанин неотступно следует за ним, однако вперед вроде и не смотрит совсем. И глаза его пусты, словно мысли далеко отсюда. А вот если спросить о чем-то, то отвечает он впопад, если отвечает, конечно. Закутался в свой плащ и будто не чувствует, как зябко в этом тумане. Леки-то уже изрядно продрог, несмотря на свой теплый плащ-подорожник. «Хватит озираться-то, – одернул себя Леки. – Здесь уже и поворот близко, не пропустить бы».
Наконец он заметил то, что искал, и они свернули влево. Обход занял больше времени, чем он предполагал. Скоро им пришлось спешиться, в некоторых местах приходилось пригибать коней за холку, чтобы ветки не выцарапали им глаза. Леки уже приготовился отвечать на всевозможные упреки, но южанин так ничего и не сказал. Даже словом дурным всю эту грязюку не помянул ни разу. Спокойный и невозмутимый, он продолжал свой путь, как будто превратности перехода совсем его не касались.
Приближался Третий Час Пополудни. Они давно уже выехали на торную тропу и приближались к развилке, вправо от которой шла прямая дорога на Кусток. Здесь еще можно повернуть и добираться дальше по большаку, вокруг леса. «А ведь если он все-таки поскачет Просекой… с него станется… то мне придется добираться до Кустока одному. Ночью. Мимо Просеки, да еще на утомленном коне. Или заночевать там. Уж слишком мы задержались». Холодок пробежал по спине. Стало неуютно. «Нет, все надо здесь решить, у развилки», – подумал Леки. Вслух сказал:
– Впереди последняя развилка. Дорога на Кусток вправо забирает. Тут место неплохое, можно привал сделать. – И он указал на груду старых полусгнивших бревен, видневшуюся справа от дороги за деревьями. – Тут многие привал делают. Коням отдых нужен.
Южанин согласно кивнул. Они спешились и расположились на влажных бревнах. Леки принес сверток с едой, но незнакомец от пищи отказался. Пока Леки торопливо ел, не забывая, впрочем, посматривать на спутника исподтишка и гадая, как бы поудачнее направить разговор в нужное русло, тот, как всегда, крепко задумался. Он даже не сразу заметил, что Леки закончил трапезу.
Леки уже увязал остатки еды, и тут южанин очнулся и сказал негромко:
– Коням еще отдых нужен, в этой грязи они совсем выбились из сил. Тропа вроде расширяется. Можно будет двигаться быстрее?
– Подумай еще хорошенько, – ответил Леки с затаенной надеждой. – Просека – гиблое место. Ты ведь хочешь всего несколько дней выгадать, а рискуешь… того… вообще до места не добраться. – Он отвернулся, скрывая волнение.
Незнакомец молчал. Видно было, что он не склонен слушать Леки. И тот решился. А что оставалось? Снова обернувшись к южанину, он быстро заговорил, опасаясь, что тот сразу перебьет его. Но чужак молчал и словно впитывал каждое слово.
– Я признаться должен, я ведь тебя обманул. – Он посмотрел незнакомцу прямо в глаза, но они по-прежнему не выражали ничего, понятного Леки. – Я не еду в Кусток по отцовскому делу. Я навсегда свой дом бросил, и возвращаться туда мне уже поздно. Не могу я вернуться, понимаешь! И не потому… то есть не только потому, что не хочу со своим отцом жить и братьями тоже. Чувствую, что умру там, в Кобе. – Или ему показалось, или в лице южанина что-то изменилось на миг, словно обычный человек оттуда глянул. – Уже много лег я пытался заставить себя уйти и не решался никак. Но тут ты появился, и тогда я понял – вот оно, время пришло! Понимаешь, словно что-то дернуло меня! Я должен был с тобой уйти. Судьба это, не иначе.
Он на мгновение примолк, думая, как ему лучше рассказать про Птицу, но тут заговорил незнакомец, с нажимом, без сочувствия:
– А что ты знаешь о судьбе? Слишком просто ты такие слова бросаешь, чтобы понимать. И зачем ты потянулся за мной? Я не первый и не последний путник, заночевавший в вашем доме. Здесь должно быть еще что-то… Ты всего не говоришь. – Он не спрашивал, а утверждал. – Так вот, ты расскажешь мне сейчас все без утайки и без вранья, от которого я уже устал. И так понятно было, что надумал ты из дому уйти и что у тебя большой интерес почему-то к моей особе. И главное, к моему амулету. И на этот раз без выдумок, – велел он без капли раздражения.
– Да я и хотел – без выдумок, – начал Леки, закипая.
Слова незнакомца больно ужалили его. Как ребенка отчитал! И с самого начала все знал, если не врет, конечно. И плевать ему на Леки, хотел избавиться как можно быстрее, потому всю дорогу и отмалчивался. Да стоит ли с ним дело-то иметь? Холодок снова прошелся по спине, словно втолковывая Леки: ну, и куда ты тогда двинешься, куда пойдешь? Нет уж, знакомство непростое, ничего в нем приятного нет, зато может выгодой обернуться. Страшась признаться себе, что просто тянется вслед за призрачной Белой Птицей, Леки сделал над собой усилие и не вспыхнул. Сейчас он бы и рад был оказаться таким же спокойным, как южанин, но слова рвались наружу все быстрей и горячей.
– Как раз и хотел сказать, как с детства мне снилась эта самая Птица… которая на твоем амулете. Как меня во сне звала куда-то, прочь из Кобы, и в лесу скрывалась! А потом стала все реже в снах приходить. И уже много лет я ее не видал, почти успокоился даже! Но не позабыл, оказывается. И вчера вот, ночью, я снова ее увидал! Во сне Белую Птицу! Ходил весь день сам не свой… А потом амулет твой в глаза бросился. Как бревном по голове! Обрадовался, страсть! А как же, Птица ведь та самая, как две капли похожая. Ну вот… А потом ты мне и рассказал, что амулет этот – всего лишь древняя вещица. Что никакой в ней тайны нет! – Он почти выкрикнул эти слова и сразу притих, весь запал куда-то исчез. – Тогда мне показалось, что сердце вот-вот биться перестанет, но потом я понял: не случайная это встреча. Никак она случайной быть не может… И Птица, значит, просто Знак такой! Сейчас уходить надо! Ясно же, как день! Вот и решил за тобой увязаться во что бы то ни стало, уж прости. Но самому глупому атаю ведь ясно: ты без попутчиков ездишь, меня с собой не возьмешь. Вот и пришлось схитрить немножко. Только, видишь, с самого начала тебя провести не смог, ты словно мысли мои читаешь.
Жар опять расползся по ушам. Небось снова начали краской наливаться. Что у него, этого южанина, глаза сбоку, что ли?
– Зовут-то как?
– Леки.
И тут ему снова показалось, что тень пробежала по лицу незнакомца.
– Леки? Не похоже на здешнее. Здесь родился?
«И какое тебе дело!» – свирепо подумал Леки, но, надеясь еще что-то выведать, лезть на рожон не стал и ответил:
– Здесь. А назвала меня так мать, она да, из других мест пришла. Не знаю, что это за имя, некому объяснять – матери уже давно в живых нет.
И опять южанин угадал настроение Леки.
– Ладно, не сердись, лучше карту рисуй.
Из одной седельной сумки он достал скатку пергамента, ножом с необычайно узким лезвием, взявшимся откуда-то в руке, точно по колдовству, отделил небольшой кусок. Потом извлек маленький оплетенный сосуд, тонкую палочку, срезал у нее один конец и заострил. Жестом он пригласил Леки за стол, вытянул тугую затычку из узкого горлышка диковинной маленькой фляжки.
– Готово, рисуй. Самую короткую дорогу.
– Вижу, что человек ты смелый, только совсем здешних мест не знаешь. – Леки должен быть предупредить безумца. – Самая короткая дорога в Тигрит идет как раз вокруглеса. Самая верная… Точно доберешься. Можно еще подсократить, срезав до К устока. Кусток – это селенье, оно тоже большое, больше Кобы… Это в двух днях пути вокруг леса… но можно по лесным тропам до вечера добраться, если рано выехать… – Говоря все это, Леки быстро вырисовывал, ловко орудуя палочкой, будто в мастерской у Дару кувшины расписывал. – А потом… от Кустока через лес ведет хорошая тропа к Просеке… – Он оторвался от карты и пояснил: – Когда-то так из Кустока в Тигрит добирались, по Просеке по этой. Только сейчас все уж по дороге ездят. Вокруг леса. Путь, конечно, от Кустока дня четыре забирает, а по Просеке можно гораздо быстрее добраться… По дороге крюк немаленький накручивается. Да еще отсюда до Кустока – дня два. – Леки загибал пальцы. – Всего дней шесть получится. Ну, пять, если до Кустока лесами добираться да пораньше выехать. А от Кобы напрямик… через лес… можно и за трое суток аж до самого Тигрита доскакать… по этой самой Просеке. Вот она. – Он изобразил Просеку. – Здесь, от самой Кобы, много тропинок есть, что ведут туда… к Просеке. Но до Кустока, – он снова поднял голову, – это пожалуйста, а вот дальше, по Просеке, уже никто давно не ездит.
– Почему?
– Опасно. Когда я совсем малый был, то ездили еще, а сейчас никто, даже охотники в те места забредать не отваживаются. Страшно там.
– А что твои охотники говорят, в чем опасность?
– Не говорят. То-то и дело. Теперь оттуда уж больше не возвращаются. Последним туда Байг ходил вместе с друзьями да людьми из Кустока. Их много человек набралось, целый канд, а может, и того больше. Только двое и вернулись, всякие ужасы рассказывали. А потом все про них выяснилось – просто испугались идти. Дошли до Просеки, а там – страх одолел, и домой завернули. Две ночи в лесу ночевали, остальных поджидали. Никто не вернулся. Ну, они в Кусток пришли и давай выдумывать разное со страху. Трусостью хвалиться не хотели, дело понятное. Уже потом один охотник место их нашел, стоянку, где они ждали. Ну, тут-то их и заставили повиниться. Теперь они уж куда-то перебрались из Кустока. Может, в Тигрит, а то и подальше – позора не вынесли. С тех пор несколько лет прошло.
– Никто не знает, но все боятся, – задумчиво протянул незнакомец. – Мне случалось не раз бывать в Эгросе, но в последнее время я ни разу не подходил к столице с запада… Да и по Айсинской дороге ездить мне не доводилось уже очень давно. И рассказывали мне два дня назад, в одной деревушке, что путь можно сильно сократить, если от Кобы через лес податься, а я спешу как раз. Ни о каких опасностях даже не вспоминали.
– Так ведь люди же, они разные бывают, – втолковывал Леки. – Сдается мне, что тот, кто послал туда, по правде сказать, знает очень хорошо, что там неладно. Можешь мне не верить, но и я не поверю, чтобы был хоть один такой человек в нашей округе, который не знает про Айсинский лес и про Просеку.
– Да, – задумчиво сказал южанин, – он мне не понравился. Думаю, правда твоя. Но и мне никак нельзя опоздать. Через восемь дней, не позже, я должен быть уже в Эгросе. Значит, до Тигрита в три дня нужно добраться. Покажи, как доехать до Просеки, а там… я посмотрю. Если слишком большую опасность почувствую – рисковать не стану.
И тут в голове у Леки зародился план, еще неясный, смутный, но решимости у него уже было хоть отбавляй.
– Трудно как следует объяснить-то, – начал он озадаченно, – возле Кобы столько троп начало берут… Сельчане вытоптали, да еще охотники… А что, если б я показал завтра утром дорогу, а? Я бы подзаработал, а ты бы ни капли времени не потерял. И тебе, и мне хорошо. До полудня я вывел бы твоего коня на охотничью тропу, показал бы направление на Кусток. И на Просеку как проехать, подсказал бы. Может, проводником меня возьмешь? – предложил он.
И напрягся. А что тут странного, если сельский парень подзаработать по случаю хочет?
– Полбара – до охотничьей тропы, больше у меня тебе дать не получится. Согласен? – сразу спросил южанин. Неожиданно легко согласился. И не заподозрил ничего.
– Ну, половина так половина, – кивнул Леки после небольшого раздумья.
– Договорились. – Южанин кивнул. – Я уйду рано, еще до света, тем более что теперь есть проводник. И передай той доброй женщине, чтобы еду пораньше приготовила.
Леки кивнул, прихватил поднос и поспешил покинуть комнатушку, опасаясь, что незнакомец передумает. Забежав за опустевшим подносом в «большую комнату», он вышел из тесного флигеля на широкий двор и глубоко вдохнул несколько раз. Дождь закончился как-то вдруг, пока Леки разговаривал с незнакомцем, ему на смену пришел туман, и воздух был насыщен тягучей влагой. Не спеша он дошел до крыльца, размышляя. Хотя тот сумбур, что царил в его голове, трудно было назвать мыслями. Он так внезапно принял Решение, но не в его привычках сожалеть о чем-то. Или менять план. Его нельзя менять. Только не теперь.
Леки подошел к двери большого дома, но не спешил войти. Было такое чувство, что как только он откроет дверь, сделает шаг, так его план начнет немедленно осуществляться и старой жизни придет конец. В затылке появился неприятный холодок, который постепенно расползался, наполняя Леки непонятным страхом. «Нет, – отчаянно подумал он, – если я останусь, то умру здесь. Каждый день буду жалеть… о том, чего не совершил… а ведь мог бы».
Он порывисто шагнул к двери и резко ее распахнул. Большой дом встретил его сонным спокойствием. Ювит задремала прямо за столом, уронив голову на руки. Рядом с ней чуть теплился огарок свечи. Несколько прядей, выбившись из-под платка, упали на лицо. Леки подошел ближе, намереваясь разбудить ее.
«Бедная добрая Ювит… А ведь ей больше всех от Орта достается, – подумал Леки с нежностью. – И ведь она никогда не пыталась мать заменить. Просто любила меня, как остальных, как своих. Для нее это удар будет, да еще какой… Если мне хватит силы отсюда уехать, то, конечно, вспоминать буду и Орта-младшего, и Кесса, и Кийта, но Ювит – ее никогда не забыть, даже если никакой памяти про старую жизнь не останется… Никогда не забуду. Как Виверру и как маму».
Он застыл столбом подле нее и не решался разбудить, но время текло слишком быстро, и огарок свечи, несколько раз вздрогнув пламенем, догорел. Как по сигналу, Леки вскинул руку и осторожно тронул Ювит за плечо. Та дернулась, моргнула несколько раз и открыла глаза. И вдруг вскочила порывисто, всплеснула руками.
– Что это я? Заснула! Решила тебя дожидаться, села – и гляди-ка! – бодрилась она. – Все в порядке у постояльцев-то? Ты деньги принес?
– Принес. Вот. – Леки старался говорить неторопливо и спокойно. – Тот, что на коне приехал, один который, просил дорогу через лес показать. Даст два бара, если до тропы на Кусток проводником пойду. Хотел пораньше выехать, еще до света. Надо ему еды с собой приготовить.
Ювит тревожно передернула плечами и спросила:
– А как же… Ты же с Ортом-младшим завтра на дальние поля должен был… Отец осерчает.
– Нет, не осерчает, все-таки деньги. Младший и один управится. Вернусь – еще до Первого Вечернего Часа. Отец разозлиться не успеет – слишком рано уеду. А там, пока из Тигрита вернется – забудет. Не меньше цикла ведь проездит, до самой пахоты!
– А что приезжий, не лихой человек? А?
– Да что ты, тетя Ювит, стал бы я с таким связываться? Я пока в своем уме!
– Ладно, ладно, не серчай. Я ж за тебя боюсь, не случилось бы чего.
– Мне не за что на тебя… серчать, – ответил внезапно Леки, глядя ей в глаза. – Что бы ты ни делала – все ради меня. Никогда этого не забуду. – Он спохватился: – А мне тоже какой-нибудь еды завернешь в дорогу. Может, попросит дальше его провести, деньжат добавит. Тогда к ночи вернусь.
Она согласно покивала головой, но в глазах ее затаилась все та же тревога.
«Бедная добрая Ювит, она всегда переживает, если кто-нибудь из дому едет хоть на день, будто навсегда, – подумал Леки, развернувшись, и остановился, словно налетев на преграду. – А ведь это и есть – навсегда», – пришла нехорошая мысль, и он поежился. «Навсегда» было тем словом, которое он не решался произнести даже в мыслях. Он знал, что если сбежит из дому теперь – никогда не сможет вернуться. Орт его проклянет, знать не захочет. Да, он никогда не увидит ни братьев, ни Ювит. И ненавистного Орта тоже.
С этими мыслями он добрался до комнатки и затворил дверь. Орт-младший, как всегда, громко и смачно храпел. Уж кто бы спал так сладко, что и криком олду не разбудишь! Сегодня это было Леки на руку. Полночи ушло на то, чтобы, ругаясь, натыкаясь в темноте на все углы и задерживая дыхание – вдруг брат проснется, – разыскать свою охотничью сумку, охотничий нож, кожаный селан и дорожный теплый плащ, еще кой-какие вещи, самую малость, ведь они не должны в глаза бросаться. Остаток ночи Леки тоже провел без сна. Завтра у него все должно удачно выйти, иначе цена ему – медный к ойсэ, самая мелкая невзрачная монетка, на которую ничего не купишь. И поделом.
Ночь подошла к концу, и по тому, как начало сереть за окном, Леки понял, скоро грядет Первый Утренний. Скоро Ювит встанет, чтобы собрать еды в дорогу чужеземцу. А потом примется готовить завтрак отцу, братьям Леки и проезжим торговцам. Орт и сам сегодня собирался в Тигрит по делам. Леки вскочил, торопливо оделся, схватил сумку, все свои нехитрые пожитки и поспешил выйти из дому. Надо было отнести все это в конюшню, пока не встала Ювит и ничего не заподозрила.
Как бы ни было рано, а южанин уже топтался рядом со своим конем. Мало того, он уже почти его оседлал. И сам был готов в дорогу. Из-за плеча щетинились стрелы, вздымался рог лука. Непривычный такой, необычный, сразу уловил Леки. Теперь-то чужак гораздо больше походил на трея… не то что вчерашним вечером!
– Я думал, ты поедешь до развилки, о которой говорил, – небрежно заметил незнакомец, подозрительно оглядев снаряжение в руках Леки, которое теперь пополнилось еще и луком.
– Моему отцу давно надо было в Кусток съездить, – так же небрежно выдал тот заранее заготовленную ложь. – По одному дельцу. К своему бывшему арендатору. Но раз мне все равно ехать надо, то отец и велел мне с него получить, что нам причитается. А он пока тут сам приглядит.
Незнакомец кивнул. То ли он соглашался, что решение разумное, то ли чужак примирился с тем, что парень будет сопровождать его несколько дальше, чем рассчитывалось, то ли просто кивнул каким-то своим мыслям. Он снова принялся за дело, повернувшись спиною к Леки. Тот тоже взялся седлать коня, за своими заботами не забывая, однако, поглядывать на пришельца.
Точно южанин! Теперь и сомнений никаких не оставалось. Потому что лук у него за спиной был никак не кромайский и не северный. Легкий охотничий лук Леки и то куда больше. А у южанина – совсем небольшой, как у шекимов. Немало таких луков довелось повидать еще во время памятного Похода; вон, и рога потолще будут, чем у здешних, и кожей обернуты, как у кочевников. Таких, да не таких!.. Леки даже немного передвинулся, чтобы лучше разглядеть. Диковинка. Уж слишком толстые рога. И концы вон как сильно загнуты, грубо так, неправильно. Никогда такого не видал. Изнывая от любопытства, Леки, будто за делом, прошелся поближе к чужаку, у самой спины. Заметил еще одну странность – выступы торчали с двух сторон рукояти… точно… бери, стреляй хоть с правой, хоть с левой, пожалуйста. И для шекимского – тетива уж больно тонка. Те из конского волоса, жил да кожи выплетают – никогда такой тонкой у них не получится!
Незнакомец повернулся, и Леки притворился, что ему ни до чего нет дела, кроме своего седла. Южанин терпеливо ожидал. Леки не копался, но двигался без излишней торопливости. Главное – не суетиться под его взглядом. Наконец приторочил свои сумки к седлу. Он выбрал Ста, лучшего среди отцовских коней, хотя прекрасно понимал, что Орт будет в бешенстве. Но Леки считал, что Орт ему кое-что должен. Ста – не такая уж большая плата за все.
Наконец они вышли на двор. Незнакомец протянул какие-то мелкие монеты, сказал, что есть придется в седле, надо спешить. Пусть Леки пойдет в дом, еду заберет. И пусть обязательно поблагодарит маленькую женщину за заботу и пищу. Готовит она восхитительно. Леки пошел в дом. Он двигался, точно в густом тумане, и хотел лишь одного – поскорее покинуть отчий кров.
Ювит уже встала, в горнице витал ароматный запах ее стряпни. Леки перекинулся с ней парой слов, повторил то, что сказал незнакомец. Ювит засуетилась, собирая сверток с едой. Леки заметно волновался, боялся, что вот-вот проснется Орт и спустится к ним. Но Ювит, словно угадав его мысли, не потратила даром ни единого мига. В мгновение ока она протянула Леки раздувшийся узел… уж очень раздувшийся, показалось ему. Он сделал несколько шагов к двери. Единственное, о чем он жалел, это то, что не мог попрощаться с братьями и что стоял рядом с Ювит – и не мог проститься с ней. Она сама догнала его у двери, открыла, произнесла что-то вроде: «Доброй дороги!» Он не слыхал, точно в Угаре. И еще вложила что-то в свободную руку. Леки вышел, и дверь родного дома захлопнулась за ним навсегда.
Он пристроил узел, вскочил на коня, и двое путников выехали в холодный рассвет. С каждым шагом они отдалялись от старого дома, и сердце отпустило Леки, потому что знало: обратной дороги не будет. Наконец он стряхнул с себя оцепенение и вспомнил, что до сих пор сжимает что-то в левой руке. Взглянул – и обомлел. Это же амулет Ювит, искусно вырезанный листок дерева тави! А ведь с этой вещицей она не расставалась никогда! Хорошо, что южанин ехал позади и не мог видеть лица Леки.
«Она все поняла!.. Она знала, что я хочу уйти, и поняла… что этот день настал. Я просто безмозглый олду! Я мог с ней попрощаться, мог, даже должен был, она бы никогда не рассказала Орту! Бедная добрая Ювит… Она простила мне и это, а ее амулет, – Леки посмотрел на листок тави, – подарок на прощанье. На память. Самый дорогой подарок, – сказал он себе, – до сих пор дороже не было».
Они поднялись на пригорок, за которым должна была скрыться ферма Орта, иЛеки бросил назад прощальный взгляд. Но дом уже исчез в утреннем тумане. Он направил своего коня к лесу, раздумывая о том, что и его судьба теперь в такой же туманной дымке. Много лет он твердил себе только одно – нужно решиться, нужно уйти отсюда. Решился наконец, думал – полегчает. А теперь… теперь надо было выбирать, куда идти и, главное, зачем. Если бы не вчерашний сон, Леки, наверное, спал бы еще мирно в своей постели, а теперь по зову призрачной Белой Птицы, которой, как оказалось к тому же, и на свете нет, он удалялся в неизвестность, не зная, радоваться ли свободе или сожалеть о совершенной ошибке.
Однако как только они въехали под лесные своды – тревога улеглась сама собой, и Леки почувствовал наконец себя свободным. И даже хмурое туманное утро показалось ему ярким и красочным. «Жаль, что листья еще не распустились», – думалось ему. Хотелось бы попрощаться с родными местами, когда они в полном великолепии. Из-за внезапно пришедших холодных туманов и дождей, прогнавших теплую, раннюю весну, почки, уже набухшие на деревьях, теперь казались почти мертвыми. И даже терпкий весенний аромат, еще дневной цикл назад насквозь пропитавший лесной воздух, теперь был почти неощутим. Только кой-какие настырные травы пробивались из влажной, покрытой лежалым прошлогодним листом земли. После вчерашнего дождя лесные тропинки, и без того по-весеннему непроходимые, превратились в болото. Кони месили копытами грязь и постоянно вязли в ней, то и дело сходя с тропы.
«Пожалуй, будет трудновато пробираться через лес, – мелькнуло в голове у Леки. – А возле болотца – так и вообще не проехать сейчас. Так и сгинешь». И окликнул южанина, следовавшего за ним по узкой тропе:
– Придется крюк дать. Дорога так размокла, что еще чуть-чуть – и мы можем дальше не пройти или коней без ног оставить. Там болото. Речка рядом… Айсин, вот и места такие топкие. Но тут есть боковая тропка одна, только она очень узкая: А там ее еще тропа пересекает… но она, хм, еще уже. Словом, можно объехать этот участок леса. Времени немножко больше уйдет, зато кони меньше устанут. А там дорога вышеи выше пойдет, суше должно быть. Ну так как?
– А по этой узкой тропе или по той, что… хм, еще уже, кони пройдут? – спросил южанин.
– Кони-то пройдут, только нам кое-где спешиться придется, там очень низко ветки нависают. Так как, сделаем крюк?
– Если кони пройдут, то мне все равно. Ты проводник, ты и думай. Троп и тропинок тут не счесть, твоя правда. Вижу, ты отлично лес знаешь. Мне повезло, что встретил тебя.
«Мне тоже», – подумал Леки. Хотя говорить еще рано, повезло или нет. Как товарищ-собеседник, южанин никуда не годился. На все попытки Леки завязать хоть какой-то разговор, чтобы скоротать дорогу, он либо отмалчивался, либо отвечал односложно, явно размышляя о чем-то своем. И последняя тирада была самой длинной из того, что Леки удалось добиться от незнакомца.
Время клонилось к середине Третьего Утреннего Часа, а план Леки осуществился лишь наполовину. Он-то рассчитывал в дороге сойтись поближе с южанином, завоевать его доверие. И так, слово за слово, добраться с ним до самого Тигрита, а там, может быть, и до Эгроса. Перед коронацией там, верно, уйма хороших заработков. Подкопить деньжат, освоиться в этой новой жизни, а там – дальше, куда глаза глядят. А если уж совсем повезет, то незнакомец и вовсе местечко потеплее найти поможет. К примеру, лучником у какого-нибудь весьма владетельного тэба – чем плохо? А уж он-то, Леки, сумеет доказать, что из лука стреляет не хуже, а лучше любого другого. А ведь южанин-то и спешит как раз по этому делу. Ведь где еще трею хорошие деньги посулить могут? Себе место найдет, а там, может, и Леки что-нибудь присоветует. Наверняка и друзей у него среди вольных треев хватает. Хотя… Леки снова кинул взгляд назад, будто бы для того, чтобы проверить, не отстает ли его спутник.
«Может, он меня дурачит? И все-таки он простой охотник с юга? И надо ему совсем не в Тигрит? И не в Эгрос? – Он нахмурился, вспомнив боевой шекимский лук. – Уж слишком он какой-то… непохожий на трея. Или там они все такие?» То, что незнакомец нездешний, но хорошо знаком с Кромаем, – дело понятное, уж очень бойко и легко он изъяснялся на кро, главном наречии кр омов. Однако речь его текла слишком плавно, а некоторые слова вылетали, наоборот, уж очень отрывисто. Чувствовалось, что они даются ему тяжелее остальных. Выговор же тех южан, что встречались раньше, был совсем не таким, гортанным, что ли, они очень смешно искажали привычные Леки слова. Нет, незнакомец разговаривал совсем не так, как они.
Леки еще раз оглянулся. Ну вот, южанин неотступно следует за ним, однако вперед вроде и не смотрит совсем. И глаза его пусты, словно мысли далеко отсюда. А вот если спросить о чем-то, то отвечает он впопад, если отвечает, конечно. Закутался в свой плащ и будто не чувствует, как зябко в этом тумане. Леки-то уже изрядно продрог, несмотря на свой теплый плащ-подорожник. «Хватит озираться-то, – одернул себя Леки. – Здесь уже и поворот близко, не пропустить бы».
Наконец он заметил то, что искал, и они свернули влево. Обход занял больше времени, чем он предполагал. Скоро им пришлось спешиться, в некоторых местах приходилось пригибать коней за холку, чтобы ветки не выцарапали им глаза. Леки уже приготовился отвечать на всевозможные упреки, но южанин так ничего и не сказал. Даже словом дурным всю эту грязюку не помянул ни разу. Спокойный и невозмутимый, он продолжал свой путь, как будто превратности перехода совсем его не касались.
Приближался Третий Час Пополудни. Они давно уже выехали на торную тропу и приближались к развилке, вправо от которой шла прямая дорога на Кусток. Здесь еще можно повернуть и добираться дальше по большаку, вокруг леса. «А ведь если он все-таки поскачет Просекой… с него станется… то мне придется добираться до Кустока одному. Ночью. Мимо Просеки, да еще на утомленном коне. Или заночевать там. Уж слишком мы задержались». Холодок пробежал по спине. Стало неуютно. «Нет, все надо здесь решить, у развилки», – подумал Леки. Вслух сказал:
– Впереди последняя развилка. Дорога на Кусток вправо забирает. Тут место неплохое, можно привал сделать. – И он указал на груду старых полусгнивших бревен, видневшуюся справа от дороги за деревьями. – Тут многие привал делают. Коням отдых нужен.
Южанин согласно кивнул. Они спешились и расположились на влажных бревнах. Леки принес сверток с едой, но незнакомец от пищи отказался. Пока Леки торопливо ел, не забывая, впрочем, посматривать на спутника исподтишка и гадая, как бы поудачнее направить разговор в нужное русло, тот, как всегда, крепко задумался. Он даже не сразу заметил, что Леки закончил трапезу.
Леки уже увязал остатки еды, и тут южанин очнулся и сказал негромко:
– Коням еще отдых нужен, в этой грязи они совсем выбились из сил. Тропа вроде расширяется. Можно будет двигаться быстрее?
– Подумай еще хорошенько, – ответил Леки с затаенной надеждой. – Просека – гиблое место. Ты ведь хочешь всего несколько дней выгадать, а рискуешь… того… вообще до места не добраться. – Он отвернулся, скрывая волнение.
Незнакомец молчал. Видно было, что он не склонен слушать Леки. И тот решился. А что оставалось? Снова обернувшись к южанину, он быстро заговорил, опасаясь, что тот сразу перебьет его. Но чужак молчал и словно впитывал каждое слово.
– Я признаться должен, я ведь тебя обманул. – Он посмотрел незнакомцу прямо в глаза, но они по-прежнему не выражали ничего, понятного Леки. – Я не еду в Кусток по отцовскому делу. Я навсегда свой дом бросил, и возвращаться туда мне уже поздно. Не могу я вернуться, понимаешь! И не потому… то есть не только потому, что не хочу со своим отцом жить и братьями тоже. Чувствую, что умру там, в Кобе. – Или ему показалось, или в лице южанина что-то изменилось на миг, словно обычный человек оттуда глянул. – Уже много лег я пытался заставить себя уйти и не решался никак. Но тут ты появился, и тогда я понял – вот оно, время пришло! Понимаешь, словно что-то дернуло меня! Я должен был с тобой уйти. Судьба это, не иначе.
Он на мгновение примолк, думая, как ему лучше рассказать про Птицу, но тут заговорил незнакомец, с нажимом, без сочувствия:
– А что ты знаешь о судьбе? Слишком просто ты такие слова бросаешь, чтобы понимать. И зачем ты потянулся за мной? Я не первый и не последний путник, заночевавший в вашем доме. Здесь должно быть еще что-то… Ты всего не говоришь. – Он не спрашивал, а утверждал. – Так вот, ты расскажешь мне сейчас все без утайки и без вранья, от которого я уже устал. И так понятно было, что надумал ты из дому уйти и что у тебя большой интерес почему-то к моей особе. И главное, к моему амулету. И на этот раз без выдумок, – велел он без капли раздражения.
– Да я и хотел – без выдумок, – начал Леки, закипая.
Слова незнакомца больно ужалили его. Как ребенка отчитал! И с самого начала все знал, если не врет, конечно. И плевать ему на Леки, хотел избавиться как можно быстрее, потому всю дорогу и отмалчивался. Да стоит ли с ним дело-то иметь? Холодок снова прошелся по спине, словно втолковывая Леки: ну, и куда ты тогда двинешься, куда пойдешь? Нет уж, знакомство непростое, ничего в нем приятного нет, зато может выгодой обернуться. Страшась признаться себе, что просто тянется вслед за призрачной Белой Птицей, Леки сделал над собой усилие и не вспыхнул. Сейчас он бы и рад был оказаться таким же спокойным, как южанин, но слова рвались наружу все быстрей и горячей.
– Как раз и хотел сказать, как с детства мне снилась эта самая Птица… которая на твоем амулете. Как меня во сне звала куда-то, прочь из Кобы, и в лесу скрывалась! А потом стала все реже в снах приходить. И уже много лет я ее не видал, почти успокоился даже! Но не позабыл, оказывается. И вчера вот, ночью, я снова ее увидал! Во сне Белую Птицу! Ходил весь день сам не свой… А потом амулет твой в глаза бросился. Как бревном по голове! Обрадовался, страсть! А как же, Птица ведь та самая, как две капли похожая. Ну вот… А потом ты мне и рассказал, что амулет этот – всего лишь древняя вещица. Что никакой в ней тайны нет! – Он почти выкрикнул эти слова и сразу притих, весь запал куда-то исчез. – Тогда мне показалось, что сердце вот-вот биться перестанет, но потом я понял: не случайная это встреча. Никак она случайной быть не может… И Птица, значит, просто Знак такой! Сейчас уходить надо! Ясно же, как день! Вот и решил за тобой увязаться во что бы то ни стало, уж прости. Но самому глупому атаю ведь ясно: ты без попутчиков ездишь, меня с собой не возьмешь. Вот и пришлось схитрить немножко. Только, видишь, с самого начала тебя провести не смог, ты словно мысли мои читаешь.