Страница:
— Где? — не выдержал Святослав.
— Большой зал… Широкие окна, за которыми в далекой перспективе — могучие горы. Я знаю: это Гималаи. На стенах зала — старинные гобелены: кажется, буддийские монастыри, Лхаса, ламы и монахи… Не могу вспомнить подробностей, деталей. В зале нет никакой мебели. Только кресло в центре. И в нем… ты, Николай!
— Я? — у Рериха яростно забилось сердце: он верил в вещие сны своей жены.
— Да, ты… На тебе какая-то странная восточная одежда, — Елена Ивановна закрыла глаза, ресницы мелко затрепетали. — Что-то синее, густо-синее… Ты ждешь. И они входят…
— Кто? — вырвалось у Николая Константиновича.
— Монахи, ламы… Восторженный вопль. Как будто трубят в невидимые трубы. Этот звук… В нем восторг, восторг!.. Он сейчас стоит у меня в ушах… И эти люди обращаются к тебе… Призывают тебя…
— Мама! Остановись! — Юрий Николаевич вскочил со стула и бросился к Елене Ивановне, схватил ее за руки.
— Подожди… Они узнают в тебе… Это перевоплощение, реинкарнация… К ним вернулся Далай-лама Пятый, чтобы стать новым Далай-ламой Четырнадцатым, владыкой Тибета… И значит, путь в Шамбалу…
— Лада! — в смятении, которое смешалось с ужасом и восторгом, воскликнул Николай Константинович. — Но ведь этого не может быть!
— Так будет… Будет. Нам помогут. И когда они узнали… Кто-то из них крикнул: «Смотрите! У него семь родинок на щеке!» Как только были произнесены эти слова, в зал хлынул яркий ослепительный свет!.. Я увидела: это солнце вынырнуло из-за туч и огромное, жаркое стояло в одном из окон.. А ты…
Розоватая пена появилась в уголке рта Елены Ивановны, стали подгибаться колени, по напрягшемуся телу прокатилась судорога. Теперь оба сына держали ее за руки и плечи.
Начинался приступ эпилепсии.
Состоялись переговоры с оппозиционерами, о которых в своем донесении писал агент немецкой внешней разведки Маг — Требич-Линкольн.
И вот письменное подтверждение всего произошедшего от самого Николая Константиновича. В книге «Алтай-Гималаи», написанной по свежим впечатлениям всех авантюрно-драматических событий (официально называемых Трансгималайской экспедицией Рериха), наш герой свидетельствует, привычно заземленно, буднично, как о чем-то второстепенном:
«Приходит тибетский портной шить кафтаны. Всю мерку снимает на глаз. Но удивительнее всего то, что кафтан входит впору. И все-то делается не зря. И качество золота на обшивку, и цвет подкладки, и длина — все обдумано. Местная домодельная ткань очень узка, и надо удивиться, как умеют заградить многие швы».
«И все-то делается не зря». Еще как не зря, господин Рерих! «…и надо удивиться, как умеет загладить многие швы». Чего же удивляться, Николай Константинович? Ведь шьют выходной, праздничный костюм — для приемов! — новому Далай-ламе, владыке Тибета!..
Наверно, после того как все осталось позади, этот костюм, действительно великолепный, поражающий своей торжественной и одновременно суровой красотой, остался у Николая Константиновича. Сохранилась уникальная фотография: «Н.К. Рерих в мантии буддийского первосвященника» (истина в подписи слегка закамуфлирована; следовало бы сказать точнее: «в мантии Далай-ламы Тибета»).
Да, костюм-мантия, или кафтан, по выражению живописца (ведь он русский патриот), поражает изысканностью, строгостью в сочетании с роскошью, благородством линий и складок, аскетической красотой вышивки. Но еще больше поражает на этой фотографии сам новый Далай-лама — Рета Ригден, то есть «царь Шамбалы». Величественная, напряженная поза, сильное, властное лицо, в прямом строгом взгляде — воля, знание, непреклонность. Седые усы и борода клином этому пугающему и в то же время притягивающему лику придают что-то явно восточное. Небожитель. Владыка — если не всего мира, то некой своей державы, империи, которая, может быть, уже создана или только создается, но будет создана — обязательно, наперекор всему. И он станет править сурово, но справедливо.
Этот снимок сделан замечательным фотографом, мастером своего дела высочайшего уровня. И от запечатленного на нем человека многое требовалось: нужно было не только умело позировать, но и сыграть свою роль. Возможно, понадобился не один дубль.
Словом, эта фотография не могла появиться в индийском княжестве Сикким, в бунгало Талай Пхо Бранге тревожным апрелем 1924 года. Она сделана после тщательной подготовки к съемке, скорее всего в тридцатые годы, в Кулу.
Когда церемония опознания и переговоры с именитыми сторонниками Таши-ламы остались позади и когда наконец они оказались в своей комнате, Елена Ивановна, в изнеможении рухнув в кресло, сказала:
— Все! Мы победили. Или почти победили. Теперь…— ликование и приказ смешались в ее голосе. — Как только ты окажешься в Лхасе, во дворце Далай-ламы, на его троне, условия лубянским стратегам будем диктовать мы!
— Я бы хотел, — сказал Николай Константинович, — избежать войны, кровопролития. Это против моих принципов…
— Оставь! — перебила Лада. — Все второстепенно, кроме одного… Мой любимый! Мой великий!.. Для вождя Тибета открыт путь в Шамбалу! Теперь нет преград. И обстоятельства, и люди пойдут нам навстречу. Вот о чем нам следует думать сейчас!
— Да! Да! Да!.. — прошептал он. Но все рухнуло…
К немедленному исполнению
Вам надлежит тотчас по получении сей инструкции:
1) Довести до сведения английского резидента Бейли следующую дезинформацию (хотя она может оказаться и реальностью). Николай Рерих является агентом Москвы, и превращение его в очередного Далай-ламу означает только одно: Москва намеревается таким образом утвердить в Тибете просоветский режим. Воцарение «Далай-ламы XIV» может быть подкреплено со стороны Советов военным вторжением.
На этом этапе нам необходимо столкнуть Англию и Россию на тибетском поле, а победителя выберем в зависимости от того, как будет развиваться ситуация.
2) По выполнении этого задания немедленно возвращайтесь в Москву: необходимо задействовать вашего агента Шрама в ОГПУ, в спецотделе, с целью прояснения принципиально важного для нас обстоятельства: является ли Николай Рерих агентом ОГПУ в Тибете и Индии, связан ли он с начальником спецотдела Бокием и не участвует ли в операции по захвату Тибета, разработанной в Москве. Косвенными данными на этот счет мы располагаем, но они требуют проверки.
В Сиккиме и Лхасе таким образом подготовьте свою агентуру, чтобы в случае необходимости она могла бы действовать.
Приступайте к осуществлению первого пункта без единого часа промедления.
Ф.ф.О.
18.IV. 1924 год
Берлин
Исаак Тимоти Требич-Линкольн все инструкции своего шефа исполнил быстро, четко и точно, в течение недели.
И четвертого мая 1924 года в калитку «усадьбы» мадам Сохрановой Лидии Павловны по-хозяйски постучал Иннокентий Спиридонович Верховой. Увидев постояльца в подслеповатое оконце своего домишки с геранью на подоконнике, дебелая вдовушка от неожиданности и счастья на мгновение совсем обомлела (как она потом объясняла товаркам). Потом, оглушительно хлопнув дверью, кинулась, тряся телесами, к своему «залетке», повисла на шее, запричитала, орошая грудь путешественника обильными слезами:
— Исхудал… Весь черный. Поди, какой день во рту ни маковой росинки…
Исаак, пропахший крепким мужским потом, грязными вагонами, дрянным табаком, гладил Лидию Павловну по широкой спине, озирался по сторонам. В Москве была весна, зеленый куст сирени у крыльца собирался цвести, робко посвистывала какая-то птаха, и Исаак Тимоти не мог понять себя: спазмы сжимали горло, тоже, того и гляди, слезы закапают…
«Да что же это такое? Как прикажете понимать?»
Своим новым зрением теперь уже почти черного мага он насквозь видел счастливую вдовушку, и не было в ней никакой его черноты, за которую другую (или другого) только ухватил — и уведешь к своим, притом с охотой. А у Лидуши — только любовь, жалостливость, мягкость душевная.
«Не было у меня никогда дома на этой земле, — растроганно думал Требич-Линкольн, нежно прижимая к себе Лидию Павловну. — И женщины не было, которая бы любила меня вот так, ни за что, просто потому, что я есть. Может быть… Может быть…»
Срочно.
Строжайше секретно.
С курьером (после расшифровки)
Немедленно прекратить все мероприятия, связанные с операцией «Тибет-XIV».
Вы на грани раскрытия английской контрразведкой. Этого не должно быть ни при каких обстоятельствах. Подчеркиваю: ни при каких.
Ваше разоблачение может стать началом грандиозного международного скандала, что надолго подорвет престиж: Советской России на Востоке, да и во всем мире. И вам. это, мягко говоря, не на пользу.
Дезавуируйте ваше превращение в Далай-ламу, для англичан (Бейли) окончательно, для Лхасы — «до поры». Настанет время, и мы продолжим операцию «Тибет-XIV».
Вам надлежит, все уладив по предложенному плану — чем скорее, тем лучше, но не позднее чем через два-три месяца, — отбыть в США. Во-первых, на какое-то время вам лучше всего исчезнуть с тибетского горизонта, пока улягутся страсти, а на Востоке время течет медленно. На период его протекания необходимо распространить легенду о том, что вас, Далай-ламу XIV, призвали «некие силы» (все это вы придумаете лучше меня), и ваше «возвращение» обязательно произойдет в будущем. Во-вторых, прежде всего для английской администрации в Индии, необходимо оформить все американские документы на вашу Трансгималайскую экспедицию, т.е. она должна продолжиться под американским флагом, подкрепленной всеми необходимыми официальными бумагами США, которых у нас с вами в полном необходимом наборе нет. Вам окажут в этом, плане всю необходимую помощь. Возможно, вместе с вами в Штаты поедет ваш научный секретарь, который вас встретит в Европе.
Постоянный канал связи, пока вы в Сиккиме, — через «Пророка».
Яхонт 20.IV. 1924 г. Москва.
Вся информация, которую Николай Константинович Рерих по конспиративному каналу получал из «центра», подписанная Яхонтом, означала: она от Глеба Ивановича Бокия.
Подполковник Бейли был уже в курсе: сработала не только дезинформация — как допускали в Берлине, подкинутая ему Магом, — но и английская разведка, как европейская, так и местная, подчиняющаяся Британской Индии, не дремала: у английского резидента в княжестве Сикким уже было несколько инструкций и справок, полученных из своих источников: русский живописец, эмигрант Николай Рерих может оказаться агентом красной Москвы, что становится особенно вероятным после фантастической, с точки зрения европейца, истории с его перевоплощением, реинкарнацией в Великого Пятого. Однако во всех инструкциях неизменно говорилось: «Действуйте осторожно. Не спугните. В случае, если вся эта история со шпионом Рерихом окажется блефом, мы опозоримся в глазах всего цивилизованного мира, станем посмешищем и испортим отношения с Соединенными Штатами Америки».
А казалось бы… Все можно прояснить одной короткой фразой: «Господин Рерих, я могу взглянуть на ваши документы, подтверждающие американскую принадлежность вашей экспедиции?»
Подполковник Бейли даже подумывал о тайном обыске в Талай Пхо Бранге, в отсутствие хозяев, которые, кстати, достаточно часто в последнее время совершали длительные многодневные походы — на раскопки в древние города, для натурных зарисовок или сбора экспонатов, пополняющих всевозможные коллекции. Вообще надо заметить; великие труженики эти Рерихи. А ведь Фредерик Маршман Бейли что-то слышал о невероятной русской лени.
Однако на обыск в жилых комнатах живописца и его супруги английский резидент не решился.
И упустил время: инициатива перешла к Николаю Константиновичу и Елене Ивановне.
Их встречи по-прежнему были частыми, дружескими; взаимная симпатия, казалось, возрастала, и лишь одна тема, похоже, по взаимному молчаливому согласию не затрагивалась: все, что связано с событием 8 апреля 1924 года, с реинкарнацией художника в Великого Пятого и всем, что за этим последовало.
Прошло почти три месяца.
И вот однажды, за вечерним чаем в бунгало подполковника Бейли, под монотонный шум буйного ливня за открытыми окнами (было начало августа, вступал в свои права сезон дождей) Николай Константинович сказал, резко сменив тему разговора (обсуждалась роль музыки и народных песен в жизни индийского общества):
— Мой дорогой друг, должен вам сообщить… И этим обстоятельством я расстроен. Нам предстоит разлука.
— То есть? — Фредерик Маршман, как ни старался, не смог придать своему голосу спокойствие — крайнее волнение прорвалось в нем. — Вы уезжаете? Продолжаете свою экспедицию?
— И да, и нет.
— Объясните, Николай Константинович! Не понимаю…
— Сначала я отправлюсь в Штаты, необходимо уладить кое-какие дела, прежде всего, финансовые. Не знаю, сколько уйдет на это времени. На ваше попечение оставляю супругу и сына. Думаю, мое отсутствие будет недолгим. Вернусь и — вы правы: надеюсь продолжить экспедицию.
— Каков же будет маршрут? — вроде бы без особого интереса спросил подполковник Бейли, потягивая ароматный чай из стакана в тяжелом серебряном подстаканнике.
— Планирую дойти до Монголии по западным территориям Индии и Китая, останавливаясь во всех городах, представляющих интерес… Ну, вам, подполковник, известны наши пристрастия. Будет долгий переход через пустыню Такла-Макан. А вернусь восточным маршрутом — через Китай, опять по пустыне, на сей раз это будет Гоби. Города Анси, Нагчу… Сака, Бутан. Это уже Тибет. Может быть, Лхаса. Если удастся. И — Индия, я опять здесь, в Сиккиме, но это, мой друг, пока лишь планы. В России говорят: человек предполагает, а Бог располагает.
— Грандиозные планы, — задумчиво сказал хозяин дома. — Значит, сначала в Штаты? А потом?
— Потом обратно в Индию. Куда же еще? Сюда, в Сикким, — Николай Константинович засмеялся. — А супругу и сына оставляю вам в заложники. — Живописец ненадолго задумался. — Есть еще одна причина, которая понуждает меня на время покинуть здешние места. Пусть утихнут страсти…
— Какие? — живо перебил английский резидент.
— Вся эта шумиха вокруг меня. Я говорю о так называемом опознании, о реинкарнации. Я уверен, вы в курсе. Я оказался не прав.
— То есть? — подполковник Бейли пристально смотрел на своего гостя.
— Видите ли, Фредерик, вначале всю эту историю я принял за некую игру, своеобразный театр. И нам с Еленой Ивановной было интересно, насколько все это серьезно воспринимается местным монашеством, ламами. Я был убежден, что все в глубине души понимают: разыгрывается древний ритуал, традиционная мистификация. Нас подвело европейское миропонимание. Оказывается, это серьезно.
— Слишком серьезно, — спокойно сказал подполковник Бейли. — Для монахов все произошедшее… Вы правы — реальность.
— Мы это осознали. И надо исправлять ошибку. Вот и уезжаю. Может быть, пройдут несколько месяцев, полгода, и страсти улягутся. Теперь, надеюсь, вы понимаете, о каких страстях я говорю?
— Понимаю, Николай…
«Ну вот и все, — с облегчением думал английский резидент, прислушиваясь к могучему, ровному гулу ливня за открытыми окнами. — Если, конечно, это не „большая игра“. А коли игра, на первом ее этапе он нас переиграл».
Поздно вечером, когда Николай Константинович рассказал жене об этом разговоре с подполковником Бейли, Елена Ивановна, лежа на диване под теплым пледом (последние дни ей нездоровилось, лихорадило, и она не выходила из дома), долго молчала, о чем-то думая. Потом сказала жестко, с напором, страстно:
— Все правильно, Николя!.. Здесь у нас все правильно! Но с твоим отъездом надо поспешить. Англичане все равно могут начать свое расследование, они дотошные. Впрочем… Ерунда! Сейчас меня больше заботит другое. Что в Москве, на Лубянке? Ведь для этого Бокия со товарищи все происшедшее — поражение! Рухнул грандиозный план.
— У них, убежден, разработаны и другие варианты, — подал голос Рерих. — На случай провала этого.
— Согласна! Я уверена, что операция «Тибет-XIV» — детище только ОГПУ. Скорее всего, о ней во всех деталях не осведомлено советское правительство. Во всяком случае, о нашем участии в ней там не знают. Не должны знать! Таково наше условие, — она засмеялась, — временного сотрудничества с ними. Но мы, Николя, не должны в дальнейшем быть послушным безголосым орудием в руках Бокия и его подручных. Мы просто обязаны взять инициативу в свои руки.
— Но каким образом, Лада?
— Тут есть только один путь. Ведь ты можешь ненадолго задержаться в Европе?
— Могу. И что же?
— Пойми, мы должны проявить инициативу, выйти на поверхность, показать свою самостоятельность. Словом, надо встретиться с кем-то на самом верху. Думаю, лучше фигуры наркома иностранных дел Чичерина нет. С Георгием Васильевичем ты знаком еще со студенческих лет, у вас прекрасные отношения. Были, по крайней мере.
— Но чтобы с ним встретиться, надо попасть в Москву! Ты представляешь…
— В крайнем случае, через надежных официальных лиц… Например, на первых порах в каком-нибудь советском посольстве довести нашу точку зрения до наркома Чичерина!..
— Какую точку зрения, Лада? Я не понимаю!
— Сейчас я попытаюсь растолковать все подробно. Я вот что надумала…
Глава 5
— Большой зал… Широкие окна, за которыми в далекой перспективе — могучие горы. Я знаю: это Гималаи. На стенах зала — старинные гобелены: кажется, буддийские монастыри, Лхаса, ламы и монахи… Не могу вспомнить подробностей, деталей. В зале нет никакой мебели. Только кресло в центре. И в нем… ты, Николай!
— Я? — у Рериха яростно забилось сердце: он верил в вещие сны своей жены.
— Да, ты… На тебе какая-то странная восточная одежда, — Елена Ивановна закрыла глаза, ресницы мелко затрепетали. — Что-то синее, густо-синее… Ты ждешь. И они входят…
— Кто? — вырвалось у Николая Константиновича.
— Монахи, ламы… Восторженный вопль. Как будто трубят в невидимые трубы. Этот звук… В нем восторг, восторг!.. Он сейчас стоит у меня в ушах… И эти люди обращаются к тебе… Призывают тебя…
— Мама! Остановись! — Юрий Николаевич вскочил со стула и бросился к Елене Ивановне, схватил ее за руки.
— Подожди… Они узнают в тебе… Это перевоплощение, реинкарнация… К ним вернулся Далай-лама Пятый, чтобы стать новым Далай-ламой Четырнадцатым, владыкой Тибета… И значит, путь в Шамбалу…
— Лада! — в смятении, которое смешалось с ужасом и восторгом, воскликнул Николай Константинович. — Но ведь этого не может быть!
— Так будет… Будет. Нам помогут. И когда они узнали… Кто-то из них крикнул: «Смотрите! У него семь родинок на щеке!» Как только были произнесены эти слова, в зал хлынул яркий ослепительный свет!.. Я увидела: это солнце вынырнуло из-за туч и огромное, жаркое стояло в одном из окон.. А ты…
Розоватая пена появилась в уголке рта Елены Ивановны, стали подгибаться колени, по напрягшемуся телу прокатилась судорога. Теперь оба сына держали ее за руки и плечи.
Начинался приступ эпилепсии.
ДонесениеНет, не слухом оказалось событие восьмого апреля 1924 года в Талай Пхо Бранге. Реинкарнация Далай-ламы V действительно произошла, и «высокий американец» Николай Рерих был «узнан» как новое воплощение Великого Пятого и провозглашен Далай-ламой XIV со светским именем Рета Ригден.
(после расшифровки)
Подтверждаю: в священном для тибетцев доме Талай Пхо Бранг под Дарджилингом остановился во главе небольшой американской экспедиции Николай Рерих вместе с женой Еленой Ивановной и сыном Юрием. Я специально, изменив облик, прибыл в княжество Сикким, дабы опознать давнего знакомца. Я проник в его временную резиденцию под видом паломника-монаха в толпе других странников.
Да, это он.
И теперь возникает главный вопрос, на который лично у меня пока нет ответа. Случайное ли это совпадение: активизация русских в Тибете, явная подготовка свержения Далай-ламы ХШ, возможное развязывание войны с Англией за господство в Тибете и появление в Сиккиме, на индийско-тибетской границе Николая Рериха? Его жгучий интерес к Тибету и главное — к Шамбале давно известен. Так что совпадение вполне возможно.
Если бы не одно событие, случившееся в Талай Пхо Бранге 8 апреля сего года, которое буквально потрясло все слои тибетского общества, но прежде всего духовенство, монашество и «верхи» в окружении Далай-ламы, а также круги, составляющие оппозицию, сгруппировавшуюся вокруг Таши-ламы, который сейчас находится в изгнании, предположительно, в Непале.
Произошло следующее. 8 апреля паломники-монахи во главе с несколькими ламами из монастыря Морулинг, посетив Талай Пхо Бранг, опознали в «высоком американце», то есть в Николае Рерихе, реинкарнацию Великого Пятого — священного для тибетцев Далай-ламу V. Он правил Тибетом в XVII веке, и его светское имя было Агван Лавсан Чжямцо. Лицо Великого Пятого было отмечено особым знаком: семь родинок на щеке, в виде созвездия Большой Медведицы. Именно такое же расположение семи родинок увидели паломники из монастыря на щеке Николая Рериха.
Теперь последний слух, буквально вчерашний, подтверждений у меня нет.
Якобы вчера, то есть 8 апреля 1924 года в Талай Пхо Бранге произошла официальная церемония опознания, и Николай Рерих получил свое новое тибетское имя: Рета Ригден, что в буквальном переводе означает «царь Шамбалы».
В церемонии опознания якобы приняли участие оппозиционеры из Лхасы, сторонники Таши-ламы, и было достигнуто соглашение: новый Далай-лама XIV, то есть коронованный Николай Рерих, заняв престол, который ему уступит — добровольно или после насильственного свержения — Далай-лама XIII, подтвердит прежние привилегии монастырей и после этой акции передаст всю полноту власти в Тибете Таши-ламе, который торжественно вернется из изгнания.
Повторяю: пока это только слухи. Но об этом говорят буквально во всех буддийских монастырях, а в Лхасе все: и во дворце, и в хижинах.
И если допустить, что Николай Рерих — агент Москвы, что за ним стоит военная мощь Советов, следует рассматривать происходящее как начало некоего плана, разработанного в Москве, конечная цель которого — захват большевиками Тибета.
Однако у меня нет никаких фактов, информации, даже слухов, что Николай Рерих выполняет некую миссию, сконструированную в России. Предпринимаю все, чтобы проверить эту версию.
Жду указаний.
Маг
19. IV. 1924 года
Дарджилинг
Состоялись переговоры с оппозиционерами, о которых в своем донесении писал агент немецкой внешней разведки Маг — Требич-Линкольн.
И вот письменное подтверждение всего произошедшего от самого Николая Константиновича. В книге «Алтай-Гималаи», написанной по свежим впечатлениям всех авантюрно-драматических событий (официально называемых Трансгималайской экспедицией Рериха), наш герой свидетельствует, привычно заземленно, буднично, как о чем-то второстепенном:
«Приходит тибетский портной шить кафтаны. Всю мерку снимает на глаз. Но удивительнее всего то, что кафтан входит впору. И все-то делается не зря. И качество золота на обшивку, и цвет подкладки, и длина — все обдумано. Местная домодельная ткань очень узка, и надо удивиться, как умеют заградить многие швы».
«И все-то делается не зря». Еще как не зря, господин Рерих! «…и надо удивиться, как умеет загладить многие швы». Чего же удивляться, Николай Константинович? Ведь шьют выходной, праздничный костюм — для приемов! — новому Далай-ламе, владыке Тибета!..
Наверно, после того как все осталось позади, этот костюм, действительно великолепный, поражающий своей торжественной и одновременно суровой красотой, остался у Николая Константиновича. Сохранилась уникальная фотография: «Н.К. Рерих в мантии буддийского первосвященника» (истина в подписи слегка закамуфлирована; следовало бы сказать точнее: «в мантии Далай-ламы Тибета»).
Да, костюм-мантия, или кафтан, по выражению живописца (ведь он русский патриот), поражает изысканностью, строгостью в сочетании с роскошью, благородством линий и складок, аскетической красотой вышивки. Но еще больше поражает на этой фотографии сам новый Далай-лама — Рета Ригден, то есть «царь Шамбалы». Величественная, напряженная поза, сильное, властное лицо, в прямом строгом взгляде — воля, знание, непреклонность. Седые усы и борода клином этому пугающему и в то же время притягивающему лику придают что-то явно восточное. Небожитель. Владыка — если не всего мира, то некой своей державы, империи, которая, может быть, уже создана или только создается, но будет создана — обязательно, наперекор всему. И он станет править сурово, но справедливо.
Этот снимок сделан замечательным фотографом, мастером своего дела высочайшего уровня. И от запечатленного на нем человека многое требовалось: нужно было не только умело позировать, но и сыграть свою роль. Возможно, понадобился не один дубль.
Словом, эта фотография не могла появиться в индийском княжестве Сикким, в бунгало Талай Пхо Бранге тревожным апрелем 1924 года. Она сделана после тщательной подготовки к съемке, скорее всего в тридцатые годы, в Кулу.
Когда церемония опознания и переговоры с именитыми сторонниками Таши-ламы остались позади и когда наконец они оказались в своей комнате, Елена Ивановна, в изнеможении рухнув в кресло, сказала:
— Все! Мы победили. Или почти победили. Теперь…— ликование и приказ смешались в ее голосе. — Как только ты окажешься в Лхасе, во дворце Далай-ламы, на его троне, условия лубянским стратегам будем диктовать мы!
— Я бы хотел, — сказал Николай Константинович, — избежать войны, кровопролития. Это против моих принципов…
— Оставь! — перебила Лада. — Все второстепенно, кроме одного… Мой любимый! Мой великий!.. Для вождя Тибета открыт путь в Шамбалу! Теперь нет преград. И обстоятельства, и люди пойдут нам навстречу. Вот о чем нам следует думать сейчас!
— Да! Да! Да!.. — прошептал он. Но все рухнуло…
К немедленному исполнению
Вам надлежит тотчас по получении сей инструкции:
1) Довести до сведения английского резидента Бейли следующую дезинформацию (хотя она может оказаться и реальностью). Николай Рерих является агентом Москвы, и превращение его в очередного Далай-ламу означает только одно: Москва намеревается таким образом утвердить в Тибете просоветский режим. Воцарение «Далай-ламы XIV» может быть подкреплено со стороны Советов военным вторжением.
На этом этапе нам необходимо столкнуть Англию и Россию на тибетском поле, а победителя выберем в зависимости от того, как будет развиваться ситуация.
2) По выполнении этого задания немедленно возвращайтесь в Москву: необходимо задействовать вашего агента Шрама в ОГПУ, в спецотделе, с целью прояснения принципиально важного для нас обстоятельства: является ли Николай Рерих агентом ОГПУ в Тибете и Индии, связан ли он с начальником спецотдела Бокием и не участвует ли в операции по захвату Тибета, разработанной в Москве. Косвенными данными на этот счет мы располагаем, но они требуют проверки.
В Сиккиме и Лхасе таким образом подготовьте свою агентуру, чтобы в случае необходимости она могла бы действовать.
Приступайте к осуществлению первого пункта без единого часа промедления.
Ф.ф.О.
18.IV. 1924 год
Берлин
Исаак Тимоти Требич-Линкольн все инструкции своего шефа исполнил быстро, четко и точно, в течение недели.
И четвертого мая 1924 года в калитку «усадьбы» мадам Сохрановой Лидии Павловны по-хозяйски постучал Иннокентий Спиридонович Верховой. Увидев постояльца в подслеповатое оконце своего домишки с геранью на подоконнике, дебелая вдовушка от неожиданности и счастья на мгновение совсем обомлела (как она потом объясняла товаркам). Потом, оглушительно хлопнув дверью, кинулась, тряся телесами, к своему «залетке», повисла на шее, запричитала, орошая грудь путешественника обильными слезами:
— Исхудал… Весь черный. Поди, какой день во рту ни маковой росинки…
Исаак, пропахший крепким мужским потом, грязными вагонами, дрянным табаком, гладил Лидию Павловну по широкой спине, озирался по сторонам. В Москве была весна, зеленый куст сирени у крыльца собирался цвести, робко посвистывала какая-то птаха, и Исаак Тимоти не мог понять себя: спазмы сжимали горло, тоже, того и гляди, слезы закапают…
«Да что же это такое? Как прикажете понимать?»
Своим новым зрением теперь уже почти черного мага он насквозь видел счастливую вдовушку, и не было в ней никакой его черноты, за которую другую (или другого) только ухватил — и уведешь к своим, притом с охотой. А у Лидуши — только любовь, жалостливость, мягкость душевная.
«Не было у меня никогда дома на этой земле, — растроганно думал Требич-Линкольн, нежно прижимая к себе Лидию Павловну. — И женщины не было, которая бы любила меня вот так, ни за что, просто потому, что я есть. Может быть… Может быть…»
Срочно.
Строжайше секретно.
С курьером (после расшифровки)
Немедленно прекратить все мероприятия, связанные с операцией «Тибет-XIV».
Вы на грани раскрытия английской контрразведкой. Этого не должно быть ни при каких обстоятельствах. Подчеркиваю: ни при каких.
Ваше разоблачение может стать началом грандиозного международного скандала, что надолго подорвет престиж: Советской России на Востоке, да и во всем мире. И вам. это, мягко говоря, не на пользу.
Дезавуируйте ваше превращение в Далай-ламу, для англичан (Бейли) окончательно, для Лхасы — «до поры». Настанет время, и мы продолжим операцию «Тибет-XIV».
Вам надлежит, все уладив по предложенному плану — чем скорее, тем лучше, но не позднее чем через два-три месяца, — отбыть в США. Во-первых, на какое-то время вам лучше всего исчезнуть с тибетского горизонта, пока улягутся страсти, а на Востоке время течет медленно. На период его протекания необходимо распространить легенду о том, что вас, Далай-ламу XIV, призвали «некие силы» (все это вы придумаете лучше меня), и ваше «возвращение» обязательно произойдет в будущем. Во-вторых, прежде всего для английской администрации в Индии, необходимо оформить все американские документы на вашу Трансгималайскую экспедицию, т.е. она должна продолжиться под американским флагом, подкрепленной всеми необходимыми официальными бумагами США, которых у нас с вами в полном необходимом наборе нет. Вам окажут в этом, плане всю необходимую помощь. Возможно, вместе с вами в Штаты поедет ваш научный секретарь, который вас встретит в Европе.
Постоянный канал связи, пока вы в Сиккиме, — через «Пророка».
Яхонт 20.IV. 1924 г. Москва.
Вся информация, которую Николай Константинович Рерих по конспиративному каналу получал из «центра», подписанная Яхонтом, означала: она от Глеба Ивановича Бокия.
Подполковник Бейли был уже в курсе: сработала не только дезинформация — как допускали в Берлине, подкинутая ему Магом, — но и английская разведка, как европейская, так и местная, подчиняющаяся Британской Индии, не дремала: у английского резидента в княжестве Сикким уже было несколько инструкций и справок, полученных из своих источников: русский живописец, эмигрант Николай Рерих может оказаться агентом красной Москвы, что становится особенно вероятным после фантастической, с точки зрения европейца, истории с его перевоплощением, реинкарнацией в Великого Пятого. Однако во всех инструкциях неизменно говорилось: «Действуйте осторожно. Не спугните. В случае, если вся эта история со шпионом Рерихом окажется блефом, мы опозоримся в глазах всего цивилизованного мира, станем посмешищем и испортим отношения с Соединенными Штатами Америки».
А казалось бы… Все можно прояснить одной короткой фразой: «Господин Рерих, я могу взглянуть на ваши документы, подтверждающие американскую принадлежность вашей экспедиции?»
Подполковник Бейли даже подумывал о тайном обыске в Талай Пхо Бранге, в отсутствие хозяев, которые, кстати, достаточно часто в последнее время совершали длительные многодневные походы — на раскопки в древние города, для натурных зарисовок или сбора экспонатов, пополняющих всевозможные коллекции. Вообще надо заметить; великие труженики эти Рерихи. А ведь Фредерик Маршман Бейли что-то слышал о невероятной русской лени.
Однако на обыск в жилых комнатах живописца и его супруги английский резидент не решился.
И упустил время: инициатива перешла к Николаю Константиновичу и Елене Ивановне.
Их встречи по-прежнему были частыми, дружескими; взаимная симпатия, казалось, возрастала, и лишь одна тема, похоже, по взаимному молчаливому согласию не затрагивалась: все, что связано с событием 8 апреля 1924 года, с реинкарнацией художника в Великого Пятого и всем, что за этим последовало.
Прошло почти три месяца.
И вот однажды, за вечерним чаем в бунгало подполковника Бейли, под монотонный шум буйного ливня за открытыми окнами (было начало августа, вступал в свои права сезон дождей) Николай Константинович сказал, резко сменив тему разговора (обсуждалась роль музыки и народных песен в жизни индийского общества):
— Мой дорогой друг, должен вам сообщить… И этим обстоятельством я расстроен. Нам предстоит разлука.
— То есть? — Фредерик Маршман, как ни старался, не смог придать своему голосу спокойствие — крайнее волнение прорвалось в нем. — Вы уезжаете? Продолжаете свою экспедицию?
— И да, и нет.
— Объясните, Николай Константинович! Не понимаю…
— Сначала я отправлюсь в Штаты, необходимо уладить кое-какие дела, прежде всего, финансовые. Не знаю, сколько уйдет на это времени. На ваше попечение оставляю супругу и сына. Думаю, мое отсутствие будет недолгим. Вернусь и — вы правы: надеюсь продолжить экспедицию.
— Каков же будет маршрут? — вроде бы без особого интереса спросил подполковник Бейли, потягивая ароматный чай из стакана в тяжелом серебряном подстаканнике.
— Планирую дойти до Монголии по западным территориям Индии и Китая, останавливаясь во всех городах, представляющих интерес… Ну, вам, подполковник, известны наши пристрастия. Будет долгий переход через пустыню Такла-Макан. А вернусь восточным маршрутом — через Китай, опять по пустыне, на сей раз это будет Гоби. Города Анси, Нагчу… Сака, Бутан. Это уже Тибет. Может быть, Лхаса. Если удастся. И — Индия, я опять здесь, в Сиккиме, но это, мой друг, пока лишь планы. В России говорят: человек предполагает, а Бог располагает.
— Грандиозные планы, — задумчиво сказал хозяин дома. — Значит, сначала в Штаты? А потом?
— Потом обратно в Индию. Куда же еще? Сюда, в Сикким, — Николай Константинович засмеялся. — А супругу и сына оставляю вам в заложники. — Живописец ненадолго задумался. — Есть еще одна причина, которая понуждает меня на время покинуть здешние места. Пусть утихнут страсти…
— Какие? — живо перебил английский резидент.
— Вся эта шумиха вокруг меня. Я говорю о так называемом опознании, о реинкарнации. Я уверен, вы в курсе. Я оказался не прав.
— То есть? — подполковник Бейли пристально смотрел на своего гостя.
— Видите ли, Фредерик, вначале всю эту историю я принял за некую игру, своеобразный театр. И нам с Еленой Ивановной было интересно, насколько все это серьезно воспринимается местным монашеством, ламами. Я был убежден, что все в глубине души понимают: разыгрывается древний ритуал, традиционная мистификация. Нас подвело европейское миропонимание. Оказывается, это серьезно.
— Слишком серьезно, — спокойно сказал подполковник Бейли. — Для монахов все произошедшее… Вы правы — реальность.
— Мы это осознали. И надо исправлять ошибку. Вот и уезжаю. Может быть, пройдут несколько месяцев, полгода, и страсти улягутся. Теперь, надеюсь, вы понимаете, о каких страстях я говорю?
— Понимаю, Николай…
«Ну вот и все, — с облегчением думал английский резидент, прислушиваясь к могучему, ровному гулу ливня за открытыми окнами. — Если, конечно, это не „большая игра“. А коли игра, на первом ее этапе он нас переиграл».
Поздно вечером, когда Николай Константинович рассказал жене об этом разговоре с подполковником Бейли, Елена Ивановна, лежа на диване под теплым пледом (последние дни ей нездоровилось, лихорадило, и она не выходила из дома), долго молчала, о чем-то думая. Потом сказала жестко, с напором, страстно:
— Все правильно, Николя!.. Здесь у нас все правильно! Но с твоим отъездом надо поспешить. Англичане все равно могут начать свое расследование, они дотошные. Впрочем… Ерунда! Сейчас меня больше заботит другое. Что в Москве, на Лубянке? Ведь для этого Бокия со товарищи все происшедшее — поражение! Рухнул грандиозный план.
— У них, убежден, разработаны и другие варианты, — подал голос Рерих. — На случай провала этого.
— Согласна! Я уверена, что операция «Тибет-XIV» — детище только ОГПУ. Скорее всего, о ней во всех деталях не осведомлено советское правительство. Во всяком случае, о нашем участии в ней там не знают. Не должны знать! Таково наше условие, — она засмеялась, — временного сотрудничества с ними. Но мы, Николя, не должны в дальнейшем быть послушным безголосым орудием в руках Бокия и его подручных. Мы просто обязаны взять инициативу в свои руки.
— Но каким образом, Лада?
— Тут есть только один путь. Ведь ты можешь ненадолго задержаться в Европе?
— Могу. И что же?
— Пойми, мы должны проявить инициативу, выйти на поверхность, показать свою самостоятельность. Словом, надо встретиться с кем-то на самом верху. Думаю, лучше фигуры наркома иностранных дел Чичерина нет. С Георгием Васильевичем ты знаком еще со студенческих лет, у вас прекрасные отношения. Были, по крайней мере.
— Но чтобы с ним встретиться, надо попасть в Москву! Ты представляешь…
— В крайнем случае, через надежных официальных лиц… Например, на первых порах в каком-нибудь советском посольстве довести нашу точку зрения до наркома Чичерина!..
— Какую точку зрения, Лада? Я не понимаю!
— Сейчас я попытаюсь растолковать все подробно. Я вот что надумала…
Глава 5
Двадцать второго сентября 1924 года Николай Константинович Рерих покинул Индию.
Во Франции живописца ждал его «научный секретарь» Владимир Анатольевич Шибаев. Он же Евгений Харитонович Будяго времен их первой встречи и дальнейшего знакомства в Англии в 1920 году, он же Горбун — тайный агент ОГПУ высшей категории. Однако со своим шефом в Соединенные Штаты Америки Владимир Анатольевич не отправился:
— Вас там встретит с распростертыми объятиями наш друг Луис Хорш, — заявил он Рериху. — Мы, пока будет длиться ваше плавание через океан, обо всем позаботимся.
— В таком случае, мой друг, у меня к вам просьба.
— Я весь внимание, Николай Константинович.
— Вы, пока я буду в Штатах, останетесь во Франции или?..
— Это зависит от обстоятельств. Если надо… Говорите конкретней.
— Я бы хотел встретиться с нашим послом… во Франции. Или в Германии. Неважно, с послом в любой европейской стране.
— Интересно! Что же тогда важно? Рерих на мгновение задумался.
«Другого канала у меня нет, — пронеслось в его сознании. — Иду ва-банк…»
— Важно, чтобы та информация, которую я доверю послу, попала в наркомат иностранных дел, лично к товарищу Чичерину. Это очень важная информация именно для внешнеполитического ведомства, которое осуществляет дипломатическую деятельность Советской России. В этой информации анализ изнутри всего, что происходит в Индии, Китае, Тибете, и конкретные предложения, как надо действовать именно на фронте дипломатии на Востоке. Некая идеологическая концепция действий, если угодно!
— Что же…— товарищ Шибаев задумался, низко согнувшись на своем стуле (они сидели за столиком открытого кафе на шумной марсельской улице), и горб его вознесся над головой, превратив Владимира Анатольевича в причудливое существо о двух головах. — Понимаю… Это действительно важно. Скорее всего, мы организуем вам встречу в Берлине с нашим послом в Германии, — быстрая довольная улыбка скользнула по лицу Горбуна. — В такой встрече возможен взаимный интерес. Отправляйтесь с Богом в Америку, а я здесь все организую.
Нельзя сказать, что в Соединенных Штатах Николай Константинович достиг всего, чего хотел. Несмотря на немалые его усилия, ходатайства, помощь и американских друзей, и скрытых «наших», имеющих связи в самых разных сферах американской жизни, а главное, совершенно не стесненных в финансовом отношении (примитивная русская взятка «из лапы в лапу» чистоганом здесь не срабатывала) — несмотря на все это Рериху не удалось получить гражданских паспортов США для себя и членов своей семьи.
Но он добился основного, что требовалось для продолжения Трансгималайской экспедиции под американским флагом — экспедиционного паспорта на весь состав его новой «команды», которая из Северной Индии двинется в дальнейший путь.
Зов продолжает звучать, дамы и господа! Надо идти вперед, к заветной цели. Да здравствуют странствия!..
Там же, в благословенных Штатах, был решен вопрос и о финансировании экспедиции. Во-первых, «наработали» определенные средства культурно-просветительные учреждения, созданные Рерихом в Америке, музей его имени в Нью-Йорке, различные фонды: определенные средства «накопили» проданные картины живописца. Но в целом собиралась незначительная сумма, если иметь в виду масштаб предстоящих затрат. И поэтому — во-вторых.
Во-вторых, состоялся конспиративный разговор на эту щекотливую тему без свидетелей с его главным американским покровителем, директором чикагского института искусств господином Луисом Хоршем, которого в Москве на Лубянке знали под кличкой «Буддист».
— Дорогой Николай Константинович, — сказал он (отчество маэстро оборотливый янки теперь произносил без запинки — выучил за время разлуки), — никаких проблем с финансированием вашей экспедиции не будет. Ваш маклер выделяет на первое время один миллион долларов.
Художник, философ и исследователь Востока не стал уточнять, кто такой этот маклер. Он его, а вернее, тех, кто скрывался за сим коммерческим словом, знал…
— Но есть один нюанс с этим миллионом долларов…— Луис Хорш, похоже, подыскивал нужные слова,
— Я вас внимательно слушаю, — насторожился Рерих.
— Вы эти деньги получите в Париже, во французском отделении банка «Американский экспресс». Оно находится на Рю-Эжен-Скриб.
— К чему такие осложнения? — раздраженно передернул плечами художник.
— Не я решаю, Николай Константинович. Думаю, учитывается то обстоятельство, что путешествие отсюда в Европу с такой суммой наличными — дело более чем опасное. Кроме того… Меня просили вам передать: эти деньги вы получите после встречи с советским послом в Германии Николаем Крестинским. Я информирован только в общих чертах. Но вроде бы вы сами ходатайствовали о такой встрече?
Во Франции живописца ждал его «научный секретарь» Владимир Анатольевич Шибаев. Он же Евгений Харитонович Будяго времен их первой встречи и дальнейшего знакомства в Англии в 1920 году, он же Горбун — тайный агент ОГПУ высшей категории. Однако со своим шефом в Соединенные Штаты Америки Владимир Анатольевич не отправился:
— Вас там встретит с распростертыми объятиями наш друг Луис Хорш, — заявил он Рериху. — Мы, пока будет длиться ваше плавание через океан, обо всем позаботимся.
— В таком случае, мой друг, у меня к вам просьба.
— Я весь внимание, Николай Константинович.
— Вы, пока я буду в Штатах, останетесь во Франции или?..
— Это зависит от обстоятельств. Если надо… Говорите конкретней.
— Я бы хотел встретиться с нашим послом… во Франции. Или в Германии. Неважно, с послом в любой европейской стране.
— Интересно! Что же тогда важно? Рерих на мгновение задумался.
«Другого канала у меня нет, — пронеслось в его сознании. — Иду ва-банк…»
— Важно, чтобы та информация, которую я доверю послу, попала в наркомат иностранных дел, лично к товарищу Чичерину. Это очень важная информация именно для внешнеполитического ведомства, которое осуществляет дипломатическую деятельность Советской России. В этой информации анализ изнутри всего, что происходит в Индии, Китае, Тибете, и конкретные предложения, как надо действовать именно на фронте дипломатии на Востоке. Некая идеологическая концепция действий, если угодно!
— Что же…— товарищ Шибаев задумался, низко согнувшись на своем стуле (они сидели за столиком открытого кафе на шумной марсельской улице), и горб его вознесся над головой, превратив Владимира Анатольевича в причудливое существо о двух головах. — Понимаю… Это действительно важно. Скорее всего, мы организуем вам встречу в Берлине с нашим послом в Германии, — быстрая довольная улыбка скользнула по лицу Горбуна. — В такой встрече возможен взаимный интерес. Отправляйтесь с Богом в Америку, а я здесь все организую.
Нельзя сказать, что в Соединенных Штатах Николай Константинович достиг всего, чего хотел. Несмотря на немалые его усилия, ходатайства, помощь и американских друзей, и скрытых «наших», имеющих связи в самых разных сферах американской жизни, а главное, совершенно не стесненных в финансовом отношении (примитивная русская взятка «из лапы в лапу» чистоганом здесь не срабатывала) — несмотря на все это Рериху не удалось получить гражданских паспортов США для себя и членов своей семьи.
Но он добился основного, что требовалось для продолжения Трансгималайской экспедиции под американским флагом — экспедиционного паспорта на весь состав его новой «команды», которая из Северной Индии двинется в дальнейший путь.
Зов продолжает звучать, дамы и господа! Надо идти вперед, к заветной цели. Да здравствуют странствия!..
Там же, в благословенных Штатах, был решен вопрос и о финансировании экспедиции. Во-первых, «наработали» определенные средства культурно-просветительные учреждения, созданные Рерихом в Америке, музей его имени в Нью-Йорке, различные фонды: определенные средства «накопили» проданные картины живописца. Но в целом собиралась незначительная сумма, если иметь в виду масштаб предстоящих затрат. И поэтому — во-вторых.
Во-вторых, состоялся конспиративный разговор на эту щекотливую тему без свидетелей с его главным американским покровителем, директором чикагского института искусств господином Луисом Хоршем, которого в Москве на Лубянке знали под кличкой «Буддист».
— Дорогой Николай Константинович, — сказал он (отчество маэстро оборотливый янки теперь произносил без запинки — выучил за время разлуки), — никаких проблем с финансированием вашей экспедиции не будет. Ваш маклер выделяет на первое время один миллион долларов.
Художник, философ и исследователь Востока не стал уточнять, кто такой этот маклер. Он его, а вернее, тех, кто скрывался за сим коммерческим словом, знал…
— Но есть один нюанс с этим миллионом долларов…— Луис Хорш, похоже, подыскивал нужные слова,
— Я вас внимательно слушаю, — насторожился Рерих.
— Вы эти деньги получите в Париже, во французском отделении банка «Американский экспресс». Оно находится на Рю-Эжен-Скриб.
— К чему такие осложнения? — раздраженно передернул плечами художник.
— Не я решаю, Николай Константинович. Думаю, учитывается то обстоятельство, что путешествие отсюда в Европу с такой суммой наличными — дело более чем опасное. Кроме того… Меня просили вам передать: эти деньги вы получите после встречи с советским послом в Германии Николаем Крестинским. Я информирован только в общих чертах. Но вроде бы вы сами ходатайствовали о такой встрече?