Страница:
Между тем над конспиративной организацией, которая давно была «под колпаком» наркомата внутренних дел (так со времен Менжинского называлось детище «железного Феликса»), сгущались тучи. Тем, «как там у них идут дела», постоянно интересовался «вождь всего прогрессивного человечества» товарищ Сталин.
Гром грянул летом 1937 года после первых показательных сталинских процессов над врагами народа.
Седьмого июля начальник спецотдела Бокий (теперь его учреждение называлось «сводным отделом Четвертого Управления НКВД») был вызван в кабинет нового хозяина Лубянки Николая Ивановича Ежова.
Кабинет на третьем этаже казался особенно огромным из-за крохотного роста наркома: Николай Иванович был на голову ниже Бокия, доставая ему лишь до плеча; расхаживая по ковровым дорожкам, он казался тоже огромным, но не человеком, а пауком, коричневым сердитым пауком, который в дурном расположении духа, потому что в паутину не попадаются вкусные навозные мухи. Когда Глеб Иванович появился в кабинете, Ежов не поздоровался и не предложил сесть.
— Я ограничен во времени, — сказал он, забираясь на стул, и теперь над длинным письменным столом была видна только его голова, на которой невольно приковывали внимание глаза: они были гипнотически темны, безумны, в них то вспыхивал, то пропадал лихорадочный блеск. — У меня к вам только одно дело.
— Я вас слушаю, товарищ нарком!
— Мне нужно получить от вас «Черную тетрадь». Бокий молчал.
— Нам давно известно о ее существовании. — Ежов ждал реакции своего подчиненного, но не дождался. — Нам известно, какие сведения содержатся…
— «Нам» — это кому? — перебил Глеб Иванович.
— Здесь я задаю вопросы! — высоким голосом заорал Ежов и стукнул маленьким кулачком по столу. — Повторяю: мне нужна «Черная тетрадь», в которой у вас собрана… Причем с давнишних пор… Собрана информация о ряде членов Политбюро и правительства, которые запятнали…— Николай Иванович резко, с явным раздражением оборвал себя. — Вы, товарищ Бокий, наверняка понимаете, о чем я говорю.
— Понимаю.
— Повторяю последний раз: мне нужна эта тетрадь. Немедленно! Сейчас же! И, чтобы вам было окончательно все понятно, знайте: это приказ товарища Сталина!
— А что мне Сталин? — Нет, как хотите, все-таки неисправимым идеалистом был Глеб Иванович Бокий… Идеалистом и взрослым ребенком. — Меня Ленин на это место поставил!
Нарком Ежов задохнулся от изумления и, не найдя никаких слов, нажал невидимую кнопку на боковой панели письменного стола.
В кабинете появилось трое громил в синих галифе, сапогах, белых рубашках, которые пересекали (последняя новинка!) широкие американские подтяжки. Рукава рубашек были засучены по локоть.
Одному из громил Николай Иванович Ежов указал взглядом на Бокия.
Неторопливо, вразвалочку подойдя к Глебу Ивановичу, заплечных дел мастер, усмехнувшись, коротко размахнулся и нанес сокрушительный удар в челюсть своей жертвы.
Бокий, отлетев на несколько метров назад, упал, стукнулся об пол затылком и, теряя сознание, перевернулся на бок, инстинктивно выплюнув на ковровую дорожку сгусток крови с выбитыми зубами.
Двое громил, подхватив бесчувственное тело под мышки, поволокли его к двери.
Сидя за своим столом, Николай Иванович Ежов часто, воспаленно дышал, бисеринки пота покрывали его лицо: он испытал почти сладострастное наслаждение от только что увиденного.
Через несколько часов в рабочем кабинете Бокия и на его квартире были произведены обыски. Неизвестно, нашли или нет люди Ежова «Черную тетрадь», так необходимую товарищу Сталину для новых показательных процессов, которые он замышлял. Никаких свидетельств и архивных документов на этот счет нет. И все-таки трудно представить, чтобы «Черная тетрадь» Бокия, в которую собирался компромат на первых лиц партии и правительства с 1921 года, исчезла бесследно…
Седьмого июля 1937 года Глеб Иванович из НКВД не вернулся. И хотя в тот день из его «учреждения» больше никуда никого не вызывали, арестов не было, — всем было ясно: не сегодня, так завтра.
Надо было спасать научный архив, разработки и заготовки, прежде всего документацию нейрохирургической лаборатории Барченко. Ее формальный заведующий Евгений Евгеньевич Гоппиус срочно вывез оттуда несколько ящиков, в которых эта документация хранилась, к себе на квартиру. Но увы, было уже поздно.
В ближайшие дни последовали аресты и ведущих сотрудников бывшего спецотдела, и руководящих членов «Единого трудового братства»: Барченко, Москвина, Гоппиуса, Эйхманса и других. И в помещениях отдела, и в лаборатории нейрохирургии, и на квартирах арестованных были произведены тщательные обыски — машинами увозилось в неизвестном направлении оборудование, документация, черновые записи — все; среди исчезнувшего был и архив Александра Васильевича Барченко, обнаруженный на квартире Гоппиуса.
И тут же началось следствие по делу «Единого трудового братства», в котором оказались «недобитки реакционной буржуазной науки» и, само собой разумеется, опаснейшие «враги народа».
Какими методами велось следствие, можно представить по протоколам допросов Бокия. Это тяжкое, невыносимое чтение… Лишь один фрагмент, чтобы современные читатели… Что? Оглянувшись во мрак социалистического бытия своей родины, сказали себе: «Господи! Да минует нас чаша сия!..»
На допросе первого июля 1927 года Глеб Иванович «показал»:
Конкретного плана совершения теракта у нас не было. Возможность совершения последнего, по крайней мере лично мной, связывалась с теми исследованиями в области производства взрывов на расстоянии при разложении атома, которые вел наводивший нас на мысль о теракте Барченко. Наводя нас на мысль о терроре, Барченко говорил, что его исследования в случае успеха дадут нам в руки могучую силу, которая якобы позволит ему взорвать Кремль, и приводил в пример аналогичные работы Капицы. Полагая, что успех исследований Барченко действительно может дать нам в руки могучее средство, в том числе взорвать Кремль, мы оборудовали для Барченко лабораторию, где он с сотрудником нашего отдела Гоппиусом производил свои опыты.
После такого «признания» — атомной бомбой, произведенной в оккультной лаборатории, того и гляди Кремль сокрушат к чертовой матери вместе с коммунистическими вождями! — сами понимаете, дамы и господа, а также товарищи, церемониться с подобными «врагами народа» не приходится. Да и «хозяин» торопил: у него много неотложных дел чрезвычайной государственной важности, а тут под ногами какие-то мистики путаются.
Суд над всеми изобличенными членами «Единого трудового братства» и их сообщниками был скорый и беспощадный: всем по разным пунктам 58-й статьи Уголовного кодекса Российской Федерации — высшая мера! Расстрел… И приговор привести в исполнение немедленно.
— Немедленно! — затопал маленькими ножками Николай Иванович Ежов и трусцой засеменил в расстрельный подвал Лубянки, чтобы лицезреть «умертвление» собственными глазами.
«А этого Бокия — я сам!..»
И что же? Все напрасно? Все бесследно?.. Нет, прогресс не остановить. Какие, в сущности, пошлые слова!
К немедленному исполнению Строго секретно Конфиденциально
1. Кадры среднего звена реорганизованного сводного отдела Четвертого управления НКВД — бывший спецотдел — сохранить полностью.
2. Сохранить всю научную документацию, все разработки и спецлитературу по оккультной тематике.
3. Сохранить все оборудование, то есть техническую базу.
4. Создать на основе этих трех пунктов научно-исследовательский центр или институт, который будет в дальнейшем заниматься изысканиями только в этой области.
5. Образовать специальную комиссию ведущих работников НКВД, связанных в своей деятельности с наукой, из ученых, специалистов высшего класса, сведущих в этой специфической области, взяв с каждого строжайшую расписку о неразглашении государственной тайны, поручить этой комиссии разработку всех параметров будущего института и смету первоначального финансирования.
6. Представляется целесообразным будущий научный центр вывести за пределы Москвы, и, поскольку мы уже создали 13 научных центров разного профиля, но ориентированных на разработки в области военных изысканий, в закрытых документах именовать новый центр «Объектом-14».
7. Все предварительные работы завершить в трехмесячный срок.
Личную ответственность за исполнение вышеизложенного возлагаю на тов. Ежова.
И.Сталин 24.VII.1937г,
Однако, как ни старался Ежов, сохранить кадры среднего звена бывшего спецотдела при ОГПУ полностью не удалось.
«Вечерняя Москва», 29.VII.1937 г.
В рубрике «Происшествия», набрано петитом:
Вчера рано утром в своей квартире — Газетный переулок, 18, кв. 43 — был найден труп гражданина Брембека Бориса Петровича. Соседка по лестничной площадке Скворцова В.Н. «унюхала», как она выразилась, тяжелый запах из-под двери кв. 43. Сообразив, что она уже несколько дней не видела соседа, гражданка Скворцова позвала дворника, а тот участкового милиционера. Дверь взломали. Труп гражданина Брембека был обнаружен в ванной комнате с удавкой на шее в виде кожаного ремешка. Вскоре приехала оперативно-следственная бригада, и медэксперт определил, что хозяин квартиры был задушен четверо или пять суток назад.
В общем, увы, тривиальное событие: очередное убийство. Если бы не два обстоятельства: во-первых, убийца или убийцы не оставили абсолютно никаких следов, а во-вторых, судя по первому осмотру трехкомнатной квартиры (в ней господин Брембек жил один, холостяком, что при наличии жилищной проблемы в Москве уже странно само по себе), ничего не украдено, то есть убийство проведено не с целью ограбления. А взять было что: оперативные работники, прибывшие на место происшествия, говорят, что такой домашней коллекции произведений западной живописи они давно не видели, и собрать ее можно было, посвятив ей всю жизнь и тратя на приобретение картин огромные деньги. Если у гражданина Брембека не обнаружатся наследники, один из музеев Москвы, может быть, Пушкинский, пополнится несколькими десятками произведений выдающихся мастеров западной живописи.
Возбуждено уголовное дело. Что покажет следствие? Кто убийцы? По каким мотивам совершено преступление? Будем надеяться, что следствие ответит на эти вопросы.
А. Лагунский
К милицейскому протоколу, помеченному 28-м июля 1937 года и подписанному двумя понятыми и участковым милиционером, был приколот лист, вырванный из школьной тетради в клеточку, с недописанным карандашом текстом и «резолюцией» в левом верхнем углу: «Письмо пострадавшего обнаружено на стопе. Наверно, не успел дописать, когда преступники проникли в квартиру».
Вот этот скорбный текст:
Завещание
Коллекцию картин, которую я собирал всю сознательную жизнь, я завещаю своей дочери Анне Борисовне Брембек, проживающей в Польше»…
Да, по нервному, ломающемуся почерку видно, что «Завещание» писалось в невероятной спешке, и можно предположить, что именно в то время, когда хозяин квартиры №43 по Газетному переулку услышал скрежет ключа в замочной скважине и не успел дописать, — ночные пришельцы вломились в его жилище.
Но мне, автору этого повествования, более реальным представляется другое: завещание — это первый импульс действия, предпринятый Борисом Петровичем, как только он осознал — сейчас его убьют.
Но тут же он понял: никогда его «Завешание» не дойдет до официальных властей страны, а если — вот сейчас…— он укажет адрес своей дочери в Польше — город, улицу, номера дома и квартиры, — до Анны Брембек дотянутся кровавые руки Лубянки.
И еще один вывод можно сделать из недописанного «Завещания» агента НКВД «Меченого»: всепоглощающим занятием Бориса Петровича Брембека было коллекционирование полотен величайших мастеров западной живописи. Отсюда и стремление заработать как можно больше денег — при любых режимах. А лечение парализованной матери или ненасытное увлечение женщинами — всего лишь мифы, за которыми скрывалась главная страсть этой одинокой жизни.
Глава 3
В мае 1928 года Требич-Линкольн со своими тринадцатью Черными Воинами уже в Пекине. Задание — при его новых, сверхчеловеческих возможностях — он выполняет быстро, успешно и без всякого интереса.
Новая, испепеляющая страсть — уже навсегда — целиком поглощает Исаака. В Китае у него появляется новое имя — Шао Кунг. Он — лама, он увлечен буддизмом. Но это, если можно так сказать, черный буддизм. А еще точнее, псевдобуддизм, потому что наш сумрачный герой, теперь лишенный даже крохотной искры добра — апостол Черного Братства, приближенный к иерархам Агарти, и внешняя атрибутика буддизма более чем удобна для разрушительной деятельности черного мага Шао Кунга, уже во втором посвящении. Представьте: буддистский храм, где служит лама в желтом одеянии, он пламенный оратор, но проповеди его, хитроумно построенные, — черные, в привычные буддистские обряды он незаметно привносит элементы черной магии и завладевает душами людскими для того, чтобы вести их не путями Великого Будды к совершенству и просветлению, а к черным истинам темного князя мира сего.
Ибо Шамбала и Агарти — две стороны одной медали. А сама «медаль» — мифологическая страна в Тибете, в дебрях Гималаев, где сосредоточены оккультные знания и энергия Космоса,-имеет два названия: она — то Шамбала, то Агарти, потому что ее секреты, тайны и знания доступны как адептам «белого воинства», махатмам, так и вождям черного братства, чей «бог» — Люцифер.
И в каждом человеке — своя Шамбала и, увы, своя Агарти. Кто победит?
…Итак, Требич-Линкольн под именем ламы Шао Кунга в Китае. Он продолжает агентурную работу в пользу Германии, но постепенно становится двойным, а потом и тройным агентом: его хозяева сначала американцы, потом — японцы. То есть он одновременно поставляет информацию, выполняет задания трех разведок: германской, американской и японской. Начиная с 1929 года его можно встретить в США, Германии, Китае, Японии. В шпионской деятельности, когда возникает необходимость, ему помогают его Черные Воины, способные принимать самые разные обличил и в любых ситуациях неуязвимые. Дело спорится. Требич-Линкольн в человеческом понимании — баснословно удачливый господин, причем во всем.
Характерно одно: его многосторонняя шпионская деятельность теперь осуществляется в атмосфере «буддизма», под флагом «буддизма». Кавычки означают лишь одно: это псевдобуддизм.
Вот некоторые вехи и факты из шпионской жизни «ламы» Шао Кунга.
Срочно прибыв весной 1928 года в США — он вызван туда своими хозяевами из Федерального бюро расследований, — Требич-Линкольн знакомится с тоже оказавшимся в Америке генералом Хаусхоффом, исследователем Тибета и создателем теории геополитики. Черный маг способен заглянуть в будущее этого человека. Хаусхофф заинтересовал Исаака чрезвычайно: в скором будущем генералу предстоит стать наставником человека, которому «черное братство» предписало кардинальным образом изменить мир, и прежде всего Европу. Хаусхоффу Требич-Линкольн (они сразу понравились друг другу, «сдружились») сообщает основополагающие элементы национал-социалистической доктрины, которая, оказывается, была в доисторические времена официальной идеологией некоего процветающего государства на территории современного Китая. Через некоторое время Хаусхофф станет наставником Адольфа Гитлера — будущий фюрер третьего рейха получит от генерала философское и политическое обоснование национал-социалистической партии.
Летом того же 1928 года Требич-Линкольн в самый разгар избирательной кампании в Германии замечен в Берлине. Тайно он встречается со своим новым другом, генералом Хаусхоффом, который знакомит его с будущими нацистскими вождями: Дрекслером и Рудольфом Гессом. Словом, «лама» явно участвует в рождении фашизма в стране «арийцев». При содействии лидеров национал-социалистов Шао Кунг (здесь уместно это имя нашего героя) собирается основать в Германии буддистский храм. В ту пору что-то помешало этой затее. Ничего! Буддистские монахи не без участия Требича-Линкольна еще появятся на немецкой земле, уже в третьем рейхе, чтобы сыграть свою роль в оккультных мистериях «новой державы» Адольфа Гитлера.
В конце 1929 года английский агент в Тибете «из местных» сообщает в Лондон:
«В Лхасе появился подозрительный человек из Шанхая. Он проводит много времени в монастыре Санг-Нон, служители которого тяготеют к ритуалам, близким черной магии». Это Требич-Линкольн. Он собирает монастырскую рать, которая, придет время, будет тайно переправлена в Германию, в «Аненербе», оккультный центр Гиммлера и возглавляемого им СС.
И вот Шао Кунг уже в Манчжоу-Го, в горах он ищет корень женьшеня, употребляемый в китайской медицине. Женьшень он продает… генералу Хаусхоффу, с которым по шпионским каналам поддерживает связь. Генерал, в свою очередь, снабжает волшебным корнем доктора Мореля, личного врача Гитлера; Морель для фюрера из алкалоида женьшеня изготовляет некое омолаживающее снадобье.
С 1932 года постоянным местом жительства Требича-Линкольна становится Китай, Он активно сотрудничает с разведками Германии, США и Японии, соблюдая в своей «работе» лишь интересы Германии.
В 1934 году Шао Кунг объявляет о своем намерении создать в Европе и Америке пять буддистских храмов. В этом предприятии ему помогут пять «бонз». Их роли исполняют пять Черных Воинов из его отряда.
В эту акцию вмешивается Белое Братство. Начинается невидимая надземная война Белого и Черного воинств на уровне тонких энергий. И Черные проигрывают сражение. На земле в своем начинании Требич-Линкольн терпит крах.
Впрочем, крах этот на взгляд людского общества выглядит вполне обыденно: миссионеров Востока, прибывших для открытия первого храма в Канаду, в Ванкувер, тут же, прямо в порту, выдворяют из страны.
Требич-Линкольн обескуражен, но сдаваться не собирается. Наоборот: он идет ва-банк. Следующей страной, где будет поставлен первый буддистский храм, станет Англия. Да, да, уважаемые британцы! У господина Линкольна давно нет враждебных чувств ни к Великобритании, ни к ее жителям. Все покрыто пеплом забвения. Он под своим именем посылает главе британского правительства Макдональду телеграмму: «Из этого доминиона (имеется в виду Канада — И. М.), где мне любезно позволили высадиться, посылаю правительству и английскому народу заверение в том, что являюсь их другом, а не врагом. Искренне желаю процветания и мира».
Корабль из Ванкувера, на котором плывут в Европу миссионеры, прибывает в Ливерпуль. И прямо у трапа, как только Требич-Линкольн ступил на землю «гостеприимной» Англии, его арестовывают: ордер на высылку из страны, датированный 1919 годом, остается в силе. Великобритания — страна консервативная, законы и принятые на их основе постановления создаются не на годы, а на века и действуют неукоснительно. В туманном Альбионе действительно закон есть закон.
Конечно, в реализации своего проекта о пяти буддистских храмах Требич-Линкольн и его воины могли употребить свои сверхвозможности. Но есть незыблемое правило: в публичной, открытой деятельности черные маги всех степеней посвящения обязаны поступать как обычные люди, не используя «на глазах у толпы» свои оккультные силы.
Итак, высылка. Обратный путь: Монреаль, Ванкувер и Япония.
Требич-Линкольн, опять превратившись в Шао Кун-га, принимает окончательное решение: он навсегда остается в Азии. Европа — не для него.
Почти нет сведений о его агентурной деятельности в последующие несколько лет. Только письменные свидетельства, говорящие о том, что его интересы какое-то время связаны с Японией. В октябре 1937 года шанхайский корреспондент газеты «Нью-Йорк Тайме» передал в свою редакцию заявление бывшего члена британского парламента Требича-Линкольна: «Японцам удается установить в Китае всеобщий мир лучше, чем христианам». Загадочное невразумительное заявление. Но что-то за ним таится…
После прихода Гитлера к власти Требич-Линкольн из своего «восточного далека» дважды обращается к европейцам с призывом установить всеобщий мир. Но этот мир весьма своеобразный: он восторжествует на планете, если европейцы и американцы «обратят взоры» на Восток и воспримут учение буддизма как объединяющую веру для всего человечества. Не воспримут — последует кара. В 1939 году Исаак Тимоти под именем Шао Кунга издает брошюру «Путь к спасению» на английском, французском и немецком языках. В ней завершающее несколько туманный, запутанный текст пророчество звучит грозно и недвусмысленно: «Властитель мира, живущий в Тибете, выступит против вас без предупреждений, без предрасположений, без милостей. Он — сила, о которой вам ничего неизвестно, и против которой вы окажетесь беспомощны…»
Это одновременно и дымовая завеса, и подготовка европейского общественного мнения к неминуемому торжеству «огнедышащего фашизма» — сначала в Германии, потом в Европе и наконец во всем мире. А основа фашизма — в древних знаниях оккультизма, которые до поры тайно хранились в стане великих мудрецов, находящемся в горных глубинах Гималаев, на территории современного Тибета. И страна эта — Агарти. Посланцы ее мудрецов — ламы и монахи — передадут «огненный свет своих знаний» вождям третьего рейха, они уже близко, они уже на пути к Германии.
И Исаак Тимоти Требич-Линкольн сделает все, чтобы их путь в новую страну арийцев был как можно короче.
Отныне этой цели будет посвящена вся жизнь ламы Шао Кунга -до того мгновения, когда…
…Жарким июньским днем 1928 года Лидия Павловна Сахранова, московская жительница сорока шести лет от роду, вдова не вдова; вроде при гражданском муже, а где он, непутевый? «Хоть бы открытку кинул»! Я уж не говорю, — отбей телеграмму: «Жив-здоров, чего и тебе желаю. Скоро вернусь. Целую. Твой Кеша». Эх!..» Словом, в этот знойный день, душный, влажный, хоть и небо без туч, Лидия Павловна чувствовала себя в непонятном смятении, ходила по комнатам своего домика в пока еще патриархальном Измайлове, второй раз по забывчивости полила герань на подоконнике; что-то томило ее, обмирало в груди. «Или что с Кешей стряслось? Господи! Пронеси и помилуй! А вдруг…»
Как только подумалось так: «А вдруг…»— села она на колченогий стульчик возле оконца, стала ждать, чувствуя, как сердце — то вприпрыжку, то останавливается.
И представьте себе, дождалась!
Уже под вечер, солнышко за старый сад скатилось, увидела Лидия Павловна, поначалу глазам не поверив: открывается калитка, и по тропинке к крыльцу, несмело, робко даже — он, ее Иннокентий Спиридонович Верховой! Кешенька…
Выбежала, не помня себя, на шее повисла, чуть на землю не обрушила возлюбленного, исхудавшего в странствиях своих до последней невозможности. Лидия Павловна была женщина дородная, в хорошем теле, как давно определили некоторые соседские мужчины, которым оставалось только облизываться. С тех пор как этот «красавец» Верховой в ее доме объявился.
— Кешенька! Родной… Да что же это с тобой на службе начальники сотворили? Одни кости да кожа!.. Я тебя поправлю! Вернулся, кровинушка моя!..
— Вернулся…— шептал, глотая слезы, Иннокентий Спиридонович, осторожно оглаживая рукой широкую теплую спину Лидии Павловны. — Навсегда, Лидуша, вернулся, если примешь, конечно…
— Повтори! Повтори еще раз, любовь моя несказанная, эти… эти сладкие слова!
Через несколько дней Лидия Павловна Сахранова сменила фамилию — стала Верховой, потому что оформили «молодые» (как, посмеиваясь, говорили соседки, сойдясь у водоразборной колонки) свои отношения в ЗАГСе, все по закону, хотя тайно вздыхала Лидуша: в церкви бы повенчаться. Но боязно: новые народные власти заругают.
И прожили Лидия Павловна и Иннокентий Спиридонович Верховой душа в душу целых пятнадцать лет.
Ни одной ссоры, скандала, все — вместе, всегда сдержанно-радостные, какие бы невзгоды ни выпадали. А их хватало… Не в домике, где обитали, а в Москве, в стране, им судьбой определенной. А в державе горько да скорбно — в любом доме, в каждой семье отзовется. Только любовь да взаимная поддержка спасали.
Гром грянул летом 1937 года после первых показательных сталинских процессов над врагами народа.
Седьмого июля начальник спецотдела Бокий (теперь его учреждение называлось «сводным отделом Четвертого Управления НКВД») был вызван в кабинет нового хозяина Лубянки Николая Ивановича Ежова.
Кабинет на третьем этаже казался особенно огромным из-за крохотного роста наркома: Николай Иванович был на голову ниже Бокия, доставая ему лишь до плеча; расхаживая по ковровым дорожкам, он казался тоже огромным, но не человеком, а пауком, коричневым сердитым пауком, который в дурном расположении духа, потому что в паутину не попадаются вкусные навозные мухи. Когда Глеб Иванович появился в кабинете, Ежов не поздоровался и не предложил сесть.
— Я ограничен во времени, — сказал он, забираясь на стул, и теперь над длинным письменным столом была видна только его голова, на которой невольно приковывали внимание глаза: они были гипнотически темны, безумны, в них то вспыхивал, то пропадал лихорадочный блеск. — У меня к вам только одно дело.
— Я вас слушаю, товарищ нарком!
— Мне нужно получить от вас «Черную тетрадь». Бокий молчал.
— Нам давно известно о ее существовании. — Ежов ждал реакции своего подчиненного, но не дождался. — Нам известно, какие сведения содержатся…
— «Нам» — это кому? — перебил Глеб Иванович.
— Здесь я задаю вопросы! — высоким голосом заорал Ежов и стукнул маленьким кулачком по столу. — Повторяю: мне нужна «Черная тетрадь», в которой у вас собрана… Причем с давнишних пор… Собрана информация о ряде членов Политбюро и правительства, которые запятнали…— Николай Иванович резко, с явным раздражением оборвал себя. — Вы, товарищ Бокий, наверняка понимаете, о чем я говорю.
— Понимаю.
— Повторяю последний раз: мне нужна эта тетрадь. Немедленно! Сейчас же! И, чтобы вам было окончательно все понятно, знайте: это приказ товарища Сталина!
— А что мне Сталин? — Нет, как хотите, все-таки неисправимым идеалистом был Глеб Иванович Бокий… Идеалистом и взрослым ребенком. — Меня Ленин на это место поставил!
Нарком Ежов задохнулся от изумления и, не найдя никаких слов, нажал невидимую кнопку на боковой панели письменного стола.
В кабинете появилось трое громил в синих галифе, сапогах, белых рубашках, которые пересекали (последняя новинка!) широкие американские подтяжки. Рукава рубашек были засучены по локоть.
Одному из громил Николай Иванович Ежов указал взглядом на Бокия.
Неторопливо, вразвалочку подойдя к Глебу Ивановичу, заплечных дел мастер, усмехнувшись, коротко размахнулся и нанес сокрушительный удар в челюсть своей жертвы.
Бокий, отлетев на несколько метров назад, упал, стукнулся об пол затылком и, теряя сознание, перевернулся на бок, инстинктивно выплюнув на ковровую дорожку сгусток крови с выбитыми зубами.
Двое громил, подхватив бесчувственное тело под мышки, поволокли его к двери.
Сидя за своим столом, Николай Иванович Ежов часто, воспаленно дышал, бисеринки пота покрывали его лицо: он испытал почти сладострастное наслаждение от только что увиденного.
Через несколько часов в рабочем кабинете Бокия и на его квартире были произведены обыски. Неизвестно, нашли или нет люди Ежова «Черную тетрадь», так необходимую товарищу Сталину для новых показательных процессов, которые он замышлял. Никаких свидетельств и архивных документов на этот счет нет. И все-таки трудно представить, чтобы «Черная тетрадь» Бокия, в которую собирался компромат на первых лиц партии и правительства с 1921 года, исчезла бесследно…
Седьмого июля 1937 года Глеб Иванович из НКВД не вернулся. И хотя в тот день из его «учреждения» больше никуда никого не вызывали, арестов не было, — всем было ясно: не сегодня, так завтра.
Надо было спасать научный архив, разработки и заготовки, прежде всего документацию нейрохирургической лаборатории Барченко. Ее формальный заведующий Евгений Евгеньевич Гоппиус срочно вывез оттуда несколько ящиков, в которых эта документация хранилась, к себе на квартиру. Но увы, было уже поздно.
В ближайшие дни последовали аресты и ведущих сотрудников бывшего спецотдела, и руководящих членов «Единого трудового братства»: Барченко, Москвина, Гоппиуса, Эйхманса и других. И в помещениях отдела, и в лаборатории нейрохирургии, и на квартирах арестованных были произведены тщательные обыски — машинами увозилось в неизвестном направлении оборудование, документация, черновые записи — все; среди исчезнувшего был и архив Александра Васильевича Барченко, обнаруженный на квартире Гоппиуса.
И тут же началось следствие по делу «Единого трудового братства», в котором оказались «недобитки реакционной буржуазной науки» и, само собой разумеется, опаснейшие «враги народа».
Какими методами велось следствие, можно представить по протоколам допросов Бокия. Это тяжкое, невыносимое чтение… Лишь один фрагмент, чтобы современные читатели… Что? Оглянувшись во мрак социалистического бытия своей родины, сказали себе: «Господи! Да минует нас чаша сия!..»
На допросе первого июля 1927 года Глеб Иванович «показал»:
Конкретного плана совершения теракта у нас не было. Возможность совершения последнего, по крайней мере лично мной, связывалась с теми исследованиями в области производства взрывов на расстоянии при разложении атома, которые вел наводивший нас на мысль о теракте Барченко. Наводя нас на мысль о терроре, Барченко говорил, что его исследования в случае успеха дадут нам в руки могучую силу, которая якобы позволит ему взорвать Кремль, и приводил в пример аналогичные работы Капицы. Полагая, что успех исследований Барченко действительно может дать нам в руки могучее средство, в том числе взорвать Кремль, мы оборудовали для Барченко лабораторию, где он с сотрудником нашего отдела Гоппиусом производил свои опыты.
После такого «признания» — атомной бомбой, произведенной в оккультной лаборатории, того и гляди Кремль сокрушат к чертовой матери вместе с коммунистическими вождями! — сами понимаете, дамы и господа, а также товарищи, церемониться с подобными «врагами народа» не приходится. Да и «хозяин» торопил: у него много неотложных дел чрезвычайной государственной важности, а тут под ногами какие-то мистики путаются.
Суд над всеми изобличенными членами «Единого трудового братства» и их сообщниками был скорый и беспощадный: всем по разным пунктам 58-й статьи Уголовного кодекса Российской Федерации — высшая мера! Расстрел… И приговор привести в исполнение немедленно.
— Немедленно! — затопал маленькими ножками Николай Иванович Ежов и трусцой засеменил в расстрельный подвал Лубянки, чтобы лицезреть «умертвление» собственными глазами.
«А этого Бокия — я сам!..»
И что же? Все напрасно? Все бесследно?.. Нет, прогресс не остановить. Какие, в сущности, пошлые слова!
К немедленному исполнению Строго секретно Конфиденциально
1. Кадры среднего звена реорганизованного сводного отдела Четвертого управления НКВД — бывший спецотдел — сохранить полностью.
2. Сохранить всю научную документацию, все разработки и спецлитературу по оккультной тематике.
3. Сохранить все оборудование, то есть техническую базу.
4. Создать на основе этих трех пунктов научно-исследовательский центр или институт, который будет в дальнейшем заниматься изысканиями только в этой области.
5. Образовать специальную комиссию ведущих работников НКВД, связанных в своей деятельности с наукой, из ученых, специалистов высшего класса, сведущих в этой специфической области, взяв с каждого строжайшую расписку о неразглашении государственной тайны, поручить этой комиссии разработку всех параметров будущего института и смету первоначального финансирования.
6. Представляется целесообразным будущий научный центр вывести за пределы Москвы, и, поскольку мы уже создали 13 научных центров разного профиля, но ориентированных на разработки в области военных изысканий, в закрытых документах именовать новый центр «Объектом-14».
7. Все предварительные работы завершить в трехмесячный срок.
Личную ответственность за исполнение вышеизложенного возлагаю на тов. Ежова.
И.Сталин 24.VII.1937г,
Однако, как ни старался Ежов, сохранить кадры среднего звена бывшего спецотдела при ОГПУ полностью не удалось.
«Вечерняя Москва», 29.VII.1937 г.
В рубрике «Происшествия», набрано петитом:
Вчера рано утром в своей квартире — Газетный переулок, 18, кв. 43 — был найден труп гражданина Брембека Бориса Петровича. Соседка по лестничной площадке Скворцова В.Н. «унюхала», как она выразилась, тяжелый запах из-под двери кв. 43. Сообразив, что она уже несколько дней не видела соседа, гражданка Скворцова позвала дворника, а тот участкового милиционера. Дверь взломали. Труп гражданина Брембека был обнаружен в ванной комнате с удавкой на шее в виде кожаного ремешка. Вскоре приехала оперативно-следственная бригада, и медэксперт определил, что хозяин квартиры был задушен четверо или пять суток назад.
В общем, увы, тривиальное событие: очередное убийство. Если бы не два обстоятельства: во-первых, убийца или убийцы не оставили абсолютно никаких следов, а во-вторых, судя по первому осмотру трехкомнатной квартиры (в ней господин Брембек жил один, холостяком, что при наличии жилищной проблемы в Москве уже странно само по себе), ничего не украдено, то есть убийство проведено не с целью ограбления. А взять было что: оперативные работники, прибывшие на место происшествия, говорят, что такой домашней коллекции произведений западной живописи они давно не видели, и собрать ее можно было, посвятив ей всю жизнь и тратя на приобретение картин огромные деньги. Если у гражданина Брембека не обнаружатся наследники, один из музеев Москвы, может быть, Пушкинский, пополнится несколькими десятками произведений выдающихся мастеров западной живописи.
Возбуждено уголовное дело. Что покажет следствие? Кто убийцы? По каким мотивам совершено преступление? Будем надеяться, что следствие ответит на эти вопросы.
А. Лагунский
К милицейскому протоколу, помеченному 28-м июля 1937 года и подписанному двумя понятыми и участковым милиционером, был приколот лист, вырванный из школьной тетради в клеточку, с недописанным карандашом текстом и «резолюцией» в левом верхнем углу: «Письмо пострадавшего обнаружено на стопе. Наверно, не успел дописать, когда преступники проникли в квартиру».
Вот этот скорбный текст:
Завещание
Коллекцию картин, которую я собирал всю сознательную жизнь, я завещаю своей дочери Анне Борисовне Брембек, проживающей в Польше»…
Да, по нервному, ломающемуся почерку видно, что «Завещание» писалось в невероятной спешке, и можно предположить, что именно в то время, когда хозяин квартиры №43 по Газетному переулку услышал скрежет ключа в замочной скважине и не успел дописать, — ночные пришельцы вломились в его жилище.
Но мне, автору этого повествования, более реальным представляется другое: завещание — это первый импульс действия, предпринятый Борисом Петровичем, как только он осознал — сейчас его убьют.
Но тут же он понял: никогда его «Завешание» не дойдет до официальных властей страны, а если — вот сейчас…— он укажет адрес своей дочери в Польше — город, улицу, номера дома и квартиры, — до Анны Брембек дотянутся кровавые руки Лубянки.
И еще один вывод можно сделать из недописанного «Завещания» агента НКВД «Меченого»: всепоглощающим занятием Бориса Петровича Брембека было коллекционирование полотен величайших мастеров западной живописи. Отсюда и стремление заработать как можно больше денег — при любых режимах. А лечение парализованной матери или ненасытное увлечение женщинами — всего лишь мифы, за которыми скрывалась главная страсть этой одинокой жизни.
Глава 3
ИСААК ТИМОТИ ТРЕБИЧ-ЛИНКОЛЬН (1872-1943)
После уничтожения в Тибете британского спецподразделения «Кобра» Требич-Линкольн получает из Берлина от своего шефа Фредерика фон Остертага новое задание: прибыть в Китай и всячески противодействовать деятельности английской контрразведки в этой стране, собрать всю возможную информацию об агентуре британцев и внедрить в нее своих людей.В мае 1928 года Требич-Линкольн со своими тринадцатью Черными Воинами уже в Пекине. Задание — при его новых, сверхчеловеческих возможностях — он выполняет быстро, успешно и без всякого интереса.
Новая, испепеляющая страсть — уже навсегда — целиком поглощает Исаака. В Китае у него появляется новое имя — Шао Кунг. Он — лама, он увлечен буддизмом. Но это, если можно так сказать, черный буддизм. А еще точнее, псевдобуддизм, потому что наш сумрачный герой, теперь лишенный даже крохотной искры добра — апостол Черного Братства, приближенный к иерархам Агарти, и внешняя атрибутика буддизма более чем удобна для разрушительной деятельности черного мага Шао Кунга, уже во втором посвящении. Представьте: буддистский храм, где служит лама в желтом одеянии, он пламенный оратор, но проповеди его, хитроумно построенные, — черные, в привычные буддистские обряды он незаметно привносит элементы черной магии и завладевает душами людскими для того, чтобы вести их не путями Великого Будды к совершенству и просветлению, а к черным истинам темного князя мира сего.
Ибо Шамбала и Агарти — две стороны одной медали. А сама «медаль» — мифологическая страна в Тибете, в дебрях Гималаев, где сосредоточены оккультные знания и энергия Космоса,-имеет два названия: она — то Шамбала, то Агарти, потому что ее секреты, тайны и знания доступны как адептам «белого воинства», махатмам, так и вождям черного братства, чей «бог» — Люцифер.
И в каждом человеке — своя Шамбала и, увы, своя Агарти. Кто победит?
…Итак, Требич-Линкольн под именем ламы Шао Кунга в Китае. Он продолжает агентурную работу в пользу Германии, но постепенно становится двойным, а потом и тройным агентом: его хозяева сначала американцы, потом — японцы. То есть он одновременно поставляет информацию, выполняет задания трех разведок: германской, американской и японской. Начиная с 1929 года его можно встретить в США, Германии, Китае, Японии. В шпионской деятельности, когда возникает необходимость, ему помогают его Черные Воины, способные принимать самые разные обличил и в любых ситуациях неуязвимые. Дело спорится. Требич-Линкольн в человеческом понимании — баснословно удачливый господин, причем во всем.
Характерно одно: его многосторонняя шпионская деятельность теперь осуществляется в атмосфере «буддизма», под флагом «буддизма». Кавычки означают лишь одно: это псевдобуддизм.
Вот некоторые вехи и факты из шпионской жизни «ламы» Шао Кунга.
Срочно прибыв весной 1928 года в США — он вызван туда своими хозяевами из Федерального бюро расследований, — Требич-Линкольн знакомится с тоже оказавшимся в Америке генералом Хаусхоффом, исследователем Тибета и создателем теории геополитики. Черный маг способен заглянуть в будущее этого человека. Хаусхофф заинтересовал Исаака чрезвычайно: в скором будущем генералу предстоит стать наставником человека, которому «черное братство» предписало кардинальным образом изменить мир, и прежде всего Европу. Хаусхоффу Требич-Линкольн (они сразу понравились друг другу, «сдружились») сообщает основополагающие элементы национал-социалистической доктрины, которая, оказывается, была в доисторические времена официальной идеологией некоего процветающего государства на территории современного Китая. Через некоторое время Хаусхофф станет наставником Адольфа Гитлера — будущий фюрер третьего рейха получит от генерала философское и политическое обоснование национал-социалистической партии.
Летом того же 1928 года Требич-Линкольн в самый разгар избирательной кампании в Германии замечен в Берлине. Тайно он встречается со своим новым другом, генералом Хаусхоффом, который знакомит его с будущими нацистскими вождями: Дрекслером и Рудольфом Гессом. Словом, «лама» явно участвует в рождении фашизма в стране «арийцев». При содействии лидеров национал-социалистов Шао Кунг (здесь уместно это имя нашего героя) собирается основать в Германии буддистский храм. В ту пору что-то помешало этой затее. Ничего! Буддистские монахи не без участия Требича-Линкольна еще появятся на немецкой земле, уже в третьем рейхе, чтобы сыграть свою роль в оккультных мистериях «новой державы» Адольфа Гитлера.
В конце 1929 года английский агент в Тибете «из местных» сообщает в Лондон:
«В Лхасе появился подозрительный человек из Шанхая. Он проводит много времени в монастыре Санг-Нон, служители которого тяготеют к ритуалам, близким черной магии». Это Требич-Линкольн. Он собирает монастырскую рать, которая, придет время, будет тайно переправлена в Германию, в «Аненербе», оккультный центр Гиммлера и возглавляемого им СС.
И вот Шао Кунг уже в Манчжоу-Го, в горах он ищет корень женьшеня, употребляемый в китайской медицине. Женьшень он продает… генералу Хаусхоффу, с которым по шпионским каналам поддерживает связь. Генерал, в свою очередь, снабжает волшебным корнем доктора Мореля, личного врача Гитлера; Морель для фюрера из алкалоида женьшеня изготовляет некое омолаживающее снадобье.
С 1932 года постоянным местом жительства Требича-Линкольна становится Китай, Он активно сотрудничает с разведками Германии, США и Японии, соблюдая в своей «работе» лишь интересы Германии.
В 1934 году Шао Кунг объявляет о своем намерении создать в Европе и Америке пять буддистских храмов. В этом предприятии ему помогут пять «бонз». Их роли исполняют пять Черных Воинов из его отряда.
В эту акцию вмешивается Белое Братство. Начинается невидимая надземная война Белого и Черного воинств на уровне тонких энергий. И Черные проигрывают сражение. На земле в своем начинании Требич-Линкольн терпит крах.
Впрочем, крах этот на взгляд людского общества выглядит вполне обыденно: миссионеров Востока, прибывших для открытия первого храма в Канаду, в Ванкувер, тут же, прямо в порту, выдворяют из страны.
Требич-Линкольн обескуражен, но сдаваться не собирается. Наоборот: он идет ва-банк. Следующей страной, где будет поставлен первый буддистский храм, станет Англия. Да, да, уважаемые британцы! У господина Линкольна давно нет враждебных чувств ни к Великобритании, ни к ее жителям. Все покрыто пеплом забвения. Он под своим именем посылает главе британского правительства Макдональду телеграмму: «Из этого доминиона (имеется в виду Канада — И. М.), где мне любезно позволили высадиться, посылаю правительству и английскому народу заверение в том, что являюсь их другом, а не врагом. Искренне желаю процветания и мира».
Корабль из Ванкувера, на котором плывут в Европу миссионеры, прибывает в Ливерпуль. И прямо у трапа, как только Требич-Линкольн ступил на землю «гостеприимной» Англии, его арестовывают: ордер на высылку из страны, датированный 1919 годом, остается в силе. Великобритания — страна консервативная, законы и принятые на их основе постановления создаются не на годы, а на века и действуют неукоснительно. В туманном Альбионе действительно закон есть закон.
Конечно, в реализации своего проекта о пяти буддистских храмах Требич-Линкольн и его воины могли употребить свои сверхвозможности. Но есть незыблемое правило: в публичной, открытой деятельности черные маги всех степеней посвящения обязаны поступать как обычные люди, не используя «на глазах у толпы» свои оккультные силы.
Итак, высылка. Обратный путь: Монреаль, Ванкувер и Япония.
Требич-Линкольн, опять превратившись в Шао Кун-га, принимает окончательное решение: он навсегда остается в Азии. Европа — не для него.
Почти нет сведений о его агентурной деятельности в последующие несколько лет. Только письменные свидетельства, говорящие о том, что его интересы какое-то время связаны с Японией. В октябре 1937 года шанхайский корреспондент газеты «Нью-Йорк Тайме» передал в свою редакцию заявление бывшего члена британского парламента Требича-Линкольна: «Японцам удается установить в Китае всеобщий мир лучше, чем христианам». Загадочное невразумительное заявление. Но что-то за ним таится…
После прихода Гитлера к власти Требич-Линкольн из своего «восточного далека» дважды обращается к европейцам с призывом установить всеобщий мир. Но этот мир весьма своеобразный: он восторжествует на планете, если европейцы и американцы «обратят взоры» на Восток и воспримут учение буддизма как объединяющую веру для всего человечества. Не воспримут — последует кара. В 1939 году Исаак Тимоти под именем Шао Кунга издает брошюру «Путь к спасению» на английском, французском и немецком языках. В ней завершающее несколько туманный, запутанный текст пророчество звучит грозно и недвусмысленно: «Властитель мира, живущий в Тибете, выступит против вас без предупреждений, без предрасположений, без милостей. Он — сила, о которой вам ничего неизвестно, и против которой вы окажетесь беспомощны…»
Это одновременно и дымовая завеса, и подготовка европейского общественного мнения к неминуемому торжеству «огнедышащего фашизма» — сначала в Германии, потом в Европе и наконец во всем мире. А основа фашизма — в древних знаниях оккультизма, которые до поры тайно хранились в стане великих мудрецов, находящемся в горных глубинах Гималаев, на территории современного Тибета. И страна эта — Агарти. Посланцы ее мудрецов — ламы и монахи — передадут «огненный свет своих знаний» вождям третьего рейха, они уже близко, они уже на пути к Германии.
И Исаак Тимоти Требич-Линкольн сделает все, чтобы их путь в новую страну арийцев был как можно короче.
Отныне этой цели будет посвящена вся жизнь ламы Шао Кунга -до того мгновения, когда…
…Жарким июньским днем 1928 года Лидия Павловна Сахранова, московская жительница сорока шести лет от роду, вдова не вдова; вроде при гражданском муже, а где он, непутевый? «Хоть бы открытку кинул»! Я уж не говорю, — отбей телеграмму: «Жив-здоров, чего и тебе желаю. Скоро вернусь. Целую. Твой Кеша». Эх!..» Словом, в этот знойный день, душный, влажный, хоть и небо без туч, Лидия Павловна чувствовала себя в непонятном смятении, ходила по комнатам своего домика в пока еще патриархальном Измайлове, второй раз по забывчивости полила герань на подоконнике; что-то томило ее, обмирало в груди. «Или что с Кешей стряслось? Господи! Пронеси и помилуй! А вдруг…»
Как только подумалось так: «А вдруг…»— села она на колченогий стульчик возле оконца, стала ждать, чувствуя, как сердце — то вприпрыжку, то останавливается.
И представьте себе, дождалась!
Уже под вечер, солнышко за старый сад скатилось, увидела Лидия Павловна, поначалу глазам не поверив: открывается калитка, и по тропинке к крыльцу, несмело, робко даже — он, ее Иннокентий Спиридонович Верховой! Кешенька…
Выбежала, не помня себя, на шее повисла, чуть на землю не обрушила возлюбленного, исхудавшего в странствиях своих до последней невозможности. Лидия Павловна была женщина дородная, в хорошем теле, как давно определили некоторые соседские мужчины, которым оставалось только облизываться. С тех пор как этот «красавец» Верховой в ее доме объявился.
— Кешенька! Родной… Да что же это с тобой на службе начальники сотворили? Одни кости да кожа!.. Я тебя поправлю! Вернулся, кровинушка моя!..
— Вернулся…— шептал, глотая слезы, Иннокентий Спиридонович, осторожно оглаживая рукой широкую теплую спину Лидии Павловны. — Навсегда, Лидуша, вернулся, если примешь, конечно…
— Повтори! Повтори еще раз, любовь моя несказанная, эти… эти сладкие слова!
Через несколько дней Лидия Павловна Сахранова сменила фамилию — стала Верховой, потому что оформили «молодые» (как, посмеиваясь, говорили соседки, сойдясь у водоразборной колонки) свои отношения в ЗАГСе, все по закону, хотя тайно вздыхала Лидуша: в церкви бы повенчаться. Но боязно: новые народные власти заругают.
И прожили Лидия Павловна и Иннокентий Спиридонович Верховой душа в душу целых пятнадцать лет.
Ни одной ссоры, скандала, все — вместе, всегда сдержанно-радостные, какие бы невзгоды ни выпадали. А их хватало… Не в домике, где обитали, а в Москве, в стране, им судьбой определенной. А в державе горько да скорбно — в любом доме, в каждой семье отзовется. Только любовь да взаимная поддержка спасали.