премии шли регулярно. Штурмовщина, нервотрепка, как на большой стройке,
случались редко, похоже, это было местечком, которое обычно принято называть
"теплым". Праздники, памятные даты сослуживцы отмечали дружно, в этом деле
чувствовался многолетний опыт, слаженность, на торжества эти и застолья
Гияза приглашали радушно.
В сравнении с прежней работой у него появилась бездна свободного
времени. На объекте нужно было появляться с утра и в конце дня, чтобы быть в
курсе дела. Догляда особого за рабочими не требовалось, принимали в бригаду
не всех, это он понял сразу, да и сама работа не требовала постоянного
инженерного надзора. Первые недели он старался целый день быть на объекте,
но заметил, что рабочие не привыкли к этому, не понравилось его присутствие
и бригадирам. Наверняка подумали: не доверяет прораб. Впрочем, скоро оба
бригадира недовольно намекнули, что не нуждаются в мелочной опеке. Он
попытался чаще заглядывать в контору, но там насторожились еще больше, чем
на стройке.
Один из бригадиров, узнав каким-то образом, что Исламов живет рядом,
сказал однажды:
- Гияз Нуриевич, что вам здесь делать в таком пекле целый день? Идите
домой спокойно, если что случится или понадобитесь вдруг, я мигом к вам или
по телефону вызову.
Гияз ничего не ответил на это предложение, но принял его к сведению. И
странно, хоть и руководил он теперь таким необычным способом, дела шли
нормально, план выполнялся, объекты сдавались в срок. Документация велась
тут гораздо проще, не говоря уже о ее количестве. Через полгода Гияз вдруг
обнаружил, что и получает теперь не меньше, чем там, в Заркенте, когда
работал начальником участка, а эта работа, на его взгляд, была совершенно
несравнима с предыдущей ни по объему, ни по требованиям, ни по срокам, ни по
качеству, ни по вложенным знаниям. Только сейчас он понял, почему не очень
задерживаются на крупных, важных стройках прорабы, - оказывается, и в их
трудной профессии существуют спокойные, теплые места, где без нервотрепки,
ночуя дома, можно получать те же деньги. Открытие это не обрадовало Гияза,
мыслями он еще был там, в Заркенте, с теми, с кем проработал более десятка
лет, с умными, толковыми инженерами, которым покой разве что во сне мог
присниться. У него даже появилось ощущение, что он как бы предает своих
товарищей, прячется от трудностей за их спинами.
Шло время. О Глории не было никаких вестей, хотя периодически его
охватывала страшная тоска по ней, и он вновь лихорадочно пускался на поиски:
писал письма, слал телеграммы, звонил знакомым. Гияз специально выписал
журнал "Архитектура" и внимательно одолевал статью за статьей, надеясь:
вдруг где-нибудь всплывет ее имя, но все труды оказывались напрасными.
А однажды, когда близился его первый отпуск в Ташкенте, ему приснилось
море, Гагры, их прежние счастливые дни с Глорией... Весь день он думал об
этом сне и о приглашении Зураба Каргаретели, который настойчиво звал Гияза в
Пицунду посмотреть на воплощенные в жизнь проекты и обещал к тому же некий
приятный сюрприз. Как утопающий хватается за соломинку, Гияз уцепился за
идею, которая становилась навязчивой. А вдруг этот сюрприз - Глория?!
Промаявшись неделю, он решил ехать к морю: и отдохнуть не мешало, а
главное, в нем поселилась надежда... Бригадиры, узнав об отпуске, сказали,
что следует отметить отъезд, иначе, мол, плохо будет отдыхаться. И добавили:
вот вы уже год работаете, а с нами ни разу за столом не сидели, все с
начальством в конторе, мол, обижаются ребята. В строительстве инженер к
рабочему гораздо ближе, чем в каком-либо другом производстве. Это можно даже
сравнить с боевой обстановкой, где офицер делит с солдатами все тяготы
военной жизни и отличается от них только лежащей на нем ответственностью.
Гияз согласился с удовольствием, самому такой шаг сделать было трудно, а
отказываться, конечно, не стоило - приглашали от души, он чувствовал.
К тому же в последние месяцы у него наладились с коллективом деловые,
теплые отношения. Как-то в управлении хотели его бригады передать временно
на другой участок, так оба бригадира уперлись - от Исламова никуда. Пришлось
отменить уже заготовленный приказ, ибо сила таких бригадиров в том, что они
не сами уходят со стройки, а уводят за собой всю бригаду.
Однажды к неожиданному приезду зарубежной делегации в одном из
объединений понадобилось срочно отремонтировать актовый зал. Работа
досталась Исламову, и Гияз почувствовал в этом срочном и ответственном
задании какой-то подвох со стороны своего начальства - мол, посмотрим, на
что ты способен. Но Исламов виду не подал. Его догадку бригадиры подтвердили
кое-какими недипломатическими репликами. Но Исламову сказали, чтобы не
переживал, мол, будет зал готов вовремя. И работали весь световой день, и
субботу прихватывали, объект сдали к сроку и в лучшем виде. Не знаешь, где
найдешь, где потеряешь: руководство объединения отметило участок специальным
приказом, грамотами и крупной премией...
Прощальный обед организовали в чайхане. Есть в Ташкенте такие уютные
заведения на берегах речушек, в парках. Айван чайханы выходил к берегу,
тонул под тенью многолетних чинар. Готовить на Востоке умеет каждый второй,
а в бригаде оказались первоклассные кулинары. Застолье удалось, просидели
допоздна. Оба бригадира увязались провожать Гияза до самого дома, а там
захотели посмотреть, как живет их начальник. Когда уходили, отметили, какая
неказистая дверь у Исламова. Прежние хозяева, наверное, не раз меняли замки,
изрезали ее всю, пни посильнее - замок и вывалится.
- Ну и прораб,- укоризненно покачал головой один из них. - Сразу
чувствуется, Гияз Нуриевич, что в гражданском строительстве вы не работали.
Оставьте ключ, сменим вам дверь, а то как бы не вернуться в пустую квартиру.
Гияз словно впервые увидел свою дверь - она и впрямь на честном слове
держалась - и, не раздумывая, отдал запасной ключ.
Прилетел он в Адлер утром. Несмотря на ранний час, здесь царило
оживление. Загорелые, отдохнувшие курортники не без грусти покидали
Черноморское побережье, а вновь прибывшие выделялись не только отсутствием
морского загара, но и прежде всего азартом, нетерпением - скорее бы
добраться к месту отдыха, к морю. Толпа таких нетерпеливых внесла Исламова в
первый автобус, следовавший на Гагры.
Города в наши дни стремительно меняют облик, преображаясь до
неузнаваемости, и только маленькие, курортные городки, определившие свой
стиль, свое лицо давным давно, почти не поддаются напору безудержного
времени. Разве что каждая новая эпоха оставляет на нем свои еле заметные
следы: духаны называя чайными, чайные - закусочными, закусочные - кафе, кафе
- барами, бары - дискотеками и так до бесконечности, а суть остается одна и
та же.
И может быть, прелесть этих городков именно в том и состоит, что, меняя
косметику от сезона к сезону, они остаются навсегда неизменными,
своеобразными, храня старые тайны в тени кипарисов, в тишине гротов, на
узких горных тропинках, на шумных галечных пляжах... Не верьте, если скажут,
что море давно слизало ваши следы, а эхо разнесло по горам ваш счастливый
смех - вернитесь, и вы поймете - все осталось точно таким же, каким вы
оставили его вчера, позавчера, много лет назад...
Гиязу тоже все показалось прежним, хотя он не мог не заметить множества
новых лавок, лавочек, иных заведений, но они могли и исчезнуть так же
незаметно, как и появились. Хотя заведения эти и отличались внешним лоском,
подобающим известному курортному городу, но все же опытный глаз строителя
без труда подмечал временный характер подобных сооружений.
Город еще с первой совместной поездки с Джумбером Гияз знал хорошо,
безошибочно ориентировался в его крутых улицах, оттого и квартиру нашел
быстро такую, какую хотел, недалеко от центрального парка, чтобы по вечерам
отовсюду возвращаться пешком, не завися от транспорта.
Вечером, отдохнувший, успевший искупаться в море, он собрался пройтись
по тем местам, где в первый приезд любил бывать с Глорией. Посмотрев на себя
в зеркало, заметил, что в последний год седины заметно прибавилось, но эта
мысль не огорчила его.
Проходя мимо телеграфа, Гияз невольно остановился. Он знал: стоит ему
отбить телеграмму в Тбилиси, и вскоре его друзья Джумбер, Тамаз, Роберт
будут здесь, рядом с ним. Ему так хотелось увидеть их, посидеть как когда-то
всем вместе за столом и вспомнить молодость, Заркент, "Металлург"... Но
словно неодолимая пропасть возникала перед Гиязом: что бы он сказал им о
Глории? Ушла, потерялась, не удержал, не уберег, не отыскал, не защитил? Не
было слов, и нет этому оправдания. Гияз знал, что и для них Глория была
больше, чем другом - она была частью их жизни, молодости, она была их
талисманом. И какой бы сильной ни оказалась радость встречи с друзьями, не
меньшей была бы и печаль, узнай они о судьбе Глории. Так и не завернув на
телеграф, он прошагал дальше.
Странно, но некоторые летние кафе на воздухе, где они с Глорией
проводили вечера в компании грузинских архитекторов, исчезли, а другие
успели потерять лицо и прежнюю свою популярность, и Гияз еще раз отметил,
что у каждого времени свои развлечения. В этот вечер он понял, что и искать
Глорию следует, если вдруг она приехала отдыхать к морю, в новых местах.
И побежали чередой быстро тающие дни отпуска. Несколько раз он проходил
мимо дома, где они останавливались с Глорией первый раз. У калитки стояли
повзрослевшие племянники Джумбера, он помнил каждого из них по имени, но
окликнуть не решался. Видел однажды и самого дядю Дато, по-прежнему
стройного, с неизменной сигаретой в зубах. Дато Вахтангович, прежде чем
сесть в машину, даже задержал на секунду взгляд на нем, но в Гиязе трудно
было признать прежнего Гию Исламова, жившего в этом доме в далекий медовый
месяц. Так и разошлись. В другой раз, вечером, возвращаясь поздно, он вновь
завернул к этому дому. Во дворе, ярко освещенном, как в памятные ему дни,
шумели гости, и ему даже почудился голос Джумбера. Не таясь, он близко
подошел к воротам и хотел войти, если еще раз услышит голос друга. В
приоткрытую дверь было хорошо видно сидящих за столом, и он на всякий случай
заглянул - Джумбера среди них не было.
Погода стояла на зависть, море не штормило, квартира попалась удобная,
хозяева оказались гостеприимными, только дни убывали чересчур быстро, лишая
его последних надежд. В какой-то из вечеров, ужиная в ресторане у моря, Гияз
обратил внимание на то, что в зале много свободных мест для разгара сезона,
на что официант ответил: большинство бывалых отдыхающих по вечерам уезжают
развлекаться в Пицунду, где уже третий сезон открыт замечательный комплекс.
"В Пицунде, ну конечно, в Пицунде!" - подумал взволнованно Гияз, и
угасавшая надежда вспыхнула вновь. На другой день, пораньше, Гияз отправился
в Пицунду. Поехал он специально автобусом, чтобы спокойно разглядеть
сказочные остановки Зураба Каргаретели, часть из которых он когда-то видел в
работе, часть в проектах и рисунках. Двадцать четыре остановки насчитал
Гияз, и ни одна не повторялась, радуя глаз и сердце фантазией. Среди буйной
субтропической зелени у дороги яркие, волшебные персонажи из сказок,
уберегавшие ожидающих от зноя и ненастья, поражали воображение даже тех, кто
видел их уже не однажды. Работ было много, и вряд ли кому приходило в
голову, что это труд одного человека, но Гияз-то знал это и в душе гордился
человеком, оставившим такой след на земле.
К встрече с Пицундой Гияз был готов. Для него, строителя, уже виденное
однажды в чертежах и проектах представало живым. Гуляя по широкой
набережной, он вспомнил, что именно пространственное решение поразило тогда
Глорию - строители уберегли реликтовый сосновый лес, и он вплотную подступал
к набережной и высоким корпусам. "Если она на море, то встречу я ее только
здесь, в Пицунде",- решил Гияз, оглядывая бронзовую скульптурную композицию
на развилке набережной. Вечер вступал в свои права, веселые, нарядные люди
заполняли набережную и прогулочные дорожки в лесу, отовсюду слышалась
музыка.
Летних ресторанов, кафе, баров, дискотек, варьете в Пицунде оказалось
так много, что Исламов растерялся: куда пойти, где искать Глорию? В иные
заведения и попасть непросто: нужно было выстоять очередь. Гияз вспомнил,
что в проекте каждого из высотных корпусов, на крыше, на самой верхотуре,
планировалось открытое кафе, откуда обозревался морской простор и весь мыс
Пицунда, и он, не раздумывая, завернул в подъезд ближайшего высотного
здания. Скоростной лифт быстро поднял его на шестнадцатый этаж, но и здесь
ему пришлось стоять в очереди, желающих попасть в кафе было с избытком. Кафе
оказалось огромным и без "архитектурных излишеств", проще некуда, как
сказала бы Глория, но отдыхающих привлекали панорама, свежий морской воздух,
да и места для танцев было предостаточно, чем не могли похвастаться другие
заведения. Отыскивая свободный столик, Гияз понял, почувствовал, что Глории
здесь нет и не могло быть, он знал ее вкусы. Эта мысль огорчила и обрадовала
его одновременно, по крайней мере из поля поиска выпадали крыши всех
высотных зданий.
Место отыскалось у самого парапета. Гияз сел лицом к морю, происходящее
в зале теперь его не волновало, даже появилась мысль встать и уйти, но
представив, что вновь придется выстаивать где-нибудь очередь, чтобы
поужинать, он решил остаться, тем более что сразу подошел официант и
предложил свежую форель.
Солнце медленно опускалось в море, по всем приметам суля погожий день.
Прогулочные катера, маленькие теплоходы уходили и возвращались с моря на
причал Пицунды, как некогда пристала к этому берегу, и может, даже в этой
бухте шхуна аргонавтов, приплывших за золотым руном Колхиды.
Незаметно подступила ночь: вязкая, влажная, звездная - ночь Колхиды.
Вдали, за нейтральными водами вдруг, словно огромные новогодние ели,
выстроившиеся в ряд и в несколько ярусов, зажглись яркие огни. То шли, в
Ялту огромные, трехпалубные теплоходы: турецкие, греческие, шведские...
Лето, море, круиз, праздник - иногда Гиязу даже казалось, что он слышит
музыку с чужих кораблей и далеких палуб, но это только казалось - его
оглушала музыка, гремевшая за спиной.
Посвежело, с моря заметно потянуло ветерком, и он почувствовал себя
зябко, неуютно, хотя веселье в зале только разгоралось. Гияз рассчитался.
Внизу по ярко освещенным аллеям гуляли отдыхающие, по всей вероятности,
жившие в этих высотных корпусах и гостиницах - спешить им было некуда.
Отовсюду зазывно гремела музыка, из-за стеклянных стен иных ресторанов
пастельно просвечивали танцующие в ярких летних одеждах: куда ни глянь -
праздник. Не было праздника только в душе у Исламова, хотя внешне он вполне
походил на довольного курортника. Не спеша, отмечая в вечернем освещении то,
чего не увидел при свете дня, покидал он курортную зону. На самом выходе, у
шлагбаума, где у водителей требовали предъявить специальный пропуск для
въезда на территорию отдыха, слева вдруг грянула музыка. Казалось, что все
заведения уже остались позади, но Гияз ошибся, это и был главный ресторан
Пицунды "Золотое руно", и оркестр после антракта начал второе отделение.
Ресторан был вечерний, и поэтому, когда Гияз проходил тут часа три
назад, он был еще закрыт для посетителей. Ресторан оказался легким, изящным,
часть столиков располагалась прямо под деревьями, словно на пикнике, а сам
ресторан хорошо вписывался в густую субтропическую зелень, свисавшую прямо
над столами на верендах. В саду на столиках стояли стилизованные
"керосиновые фонари", на веранде на стене висели тщательно выделанные белые
овечьи шкуры - наверное, подразумевалось, что это "золотое руно". Они
несомненно вызывали зависть у модниц и наводили на мысль о том, что на
дубленку хватило бы в самый раз. Но за шкурами был особый досмотр, их
берегли пуще легендарного руна, хотя об этом знали только завсегдатаи.
Ресторан имел свое лицо, чувствовалось, что постарались и те, кто задумал
его, и те, кто его построил.
На слабо освещенной эстраде неистовствовал оркестр, взвинчивая и без
того наэлектризованный зал. На тесной площадке танцевали те, кто сидел за
ближайшими столиками, остальным оставалось только завидовать и ждать своей
очереди, которая могла и не наступить. Гияз прошел вдоль столиков, выискивая
свободное место, как вдруг откуда-то из глубины веранды, уходившей в сад,
его окликнули:
- Гия, иди к нам!
Гияз подумал, не ослышался ли он, но опять из-за столика, на котором
слабо горела свеча, раздались возбужденные весельем приветливые голоса:
- Гия, дорогой, иди к нам!
Ноги вмиг стали ватными, и тысяча догадок промелькнула в одну секунду:
кто бы это мог быть? Джумбер, Тамаз, Роберт, старые друзья-архитекторы?
Окликнули его, конечно, грузины, они сразу, не сговариваясь, переиначивали
его имя на свой лад. Он пробирался медленно, обходя шумные столы, но душой
уже летел туда, откуда раздалось неожиданное приглашение... а вдруг?
- Гия, у нас мало света, или ты успел уже так хорошо гульнуть, что не
признал нас? - спросил, улыбаясь, Тенгиз, сын хозяйки дома, где он
остановился.
За столом вместе с Тенгизом сидели три девушки, снимавшие большую
комнату на первом этаже, и приятель Тенгиза, сосед Заури. Иногда,
возвращаясь вечером, Гияз заставал эту компанию в саду, однажды даже
засиделся с ними за полночь.
- Пожалуй, света действительно маловато,- ответил устало Гияз. - А
насчет гульнуть, я как раз недогулял сегодня, это хорошо, что я встретил
вас. Хорошо бы выпить бутылку "Киндзмараули"...
Официант уже стоял за спиной Тенгиза.
- Слышал, что сказал наш друг Гия? Огня и вина...
То, с чем долгие годы Гияз не хотел согласиться, смириться, он осознал
только сейчас... В какие-то мгновения здесь, в шумном "Золотом руне"
наступила вдруг такая пронзительная ясность мысли, как будто он освободился
от наркоза, и в эти минуты пульсировало в мозгу только одно: Глория потеряна
навсегда, а перед глазами вставала единственная ее телеграмма: "Не ищи
меня!"
...Оставшиеся дни, которых было не так уж много, он провел в компании
со своими соседями, и все эти дни Гияз прощался с Гаграми, ибо знал, что
больше сюда не вернется. Потому что никогда не надо возвращаться туда, где
был по-настоящему счастлив!
Прилетел он в Ташкент в субботу, в полдень, чтобы успеть не спеша
подготовиться к выходу на работу. Во дворе готовили плов, этакий стихийный
мальчишник. Собрались мужчины поутру, обсуждая последние газетные новости, и
подумали вдруг: а не организовать ли нам пловешник?
Соседи встретили Гияза шумно, обрадовались. Гияз был рад, что, помня о
них, привез кое-какие подарки и виноград "изабеллу", сорт редкий для Средней
Азии, так что все оказалось кстати. Он оставил все это на айване и поднялся
к себе, чтобы, как говорится, смыть с себя пыль дорог. Еще на лестнице он
увидел, как сверкнула свежим многослойным лаком дверь его квартиры, а
поднявшись, остановился в растерянности. Дверь была замечательная:
настоящая, дубовая, на четырех редких ныне медных завесах, чтобы не
скрипела. Чтобы не обрезать ее по высоте, пришлось сверху убрать два ряда
кладки, зато теперь дверь смотрелась великолепно. Глазок, замки, все было
врезано аккуратно, отыскали где-то и тяжелую бронзовую ручку, очень
подходившую к лакированному дубу.
Даже дверные откосы были отделаны дубовыми пластинами и обрамлены
цельной, буковой обналичкой. Гияз суетливо достал ключи. Тщательно
подогнанная дверь легко, без усилий открылась. В комнате стоял свежий
воздух, чувствовалось, что здесь совсем недавно были люди. Прихожая, как и у
многих, у него была темная, и Гиязу пришлось включить свет. На миг он
засомневался, к себе ли попал, но, увидев привычные вещи, успокоился.
И все же квартира стала совершенно неузнаваемой. Оставив чемодан у
двери, Гияз обошел свое жилище. Чудеса, да и только. На балконе и на кухне
поменяли на полах линолеум. Ванную, туалет, кухню до потолка выложили
бело-голубым ангренским кафелем, в таком исполнении он нисколько не
отличался от чешской или югославской плитки. Щербатую малогабаритную ванну
заменили на новую, большего размера, для чего пришлось разобрать часть
стены, где проходили трубы вентиляции, которыми никто и никогда не
пользовался. Пол в ванной и туалете выложили боем мрамора, которого у них в
РСУ не было, наверное, собрали отходы на чужих стройках. Прихожую отделали
под кирпич, да так ловко, что Гияз невольно провел рукой по стене. Потолки
кругом сияли белизной - и не водная эмульсия (как делают сейчас), а
настоящая меловая побелка! Стены в зале и спальне обклеили обоями мягких
тонов, поверху кругом отбили четкую филенку темно-красного,
контрастировавшего с обоями, цвета. Затерханные, затоптанные, потемневшие
паркетные полы были частично перебраны, вновь тщательно несколько раз
отшлифованы машинкой, отциклеваны и, видимо, дважды, если не трижды, покрыты
хорошим лаком. Красота! На балконе, который преобразился больше всего, стены
оклеили моющимися обоями под дуб и в торцах заново переделали полки,
доставшиеся Гиязу от прежних хозяев,- получилась еще одна замечательная
комната. Внутренние двери перевесили, подогнали, и теперь они легко и плотно
закрывались без скрипа. Всю деревянку в доме и рамы на балконе выкрасили
блестящей белой эмалью. И нигде не оставили следов ремонта - все чисто,
аккуратно, даже запах лака и краски успел выветриться.
"Вот это ремонт, вот это сервис,- думал Гияз, не находя буквально
ничего, к чему можно было бы придраться. - Если б так всегда и всем: оставь
ключ, уезжай в отпуск и возвращайся в обновленную квартиру - никаких денег
было бы не жаль за такую услугу". Он бы еще долго оглядывал свою квартиру,
если бы Закирджан-ака не окликнул его из сада. Пора было спускаться к плову.
В понедельник, по старой привычке, он поднялся рано. После первых
восторгов от ремонта пришла отрезвляющая мысль: а как же рассчитываться? В
кармане после отпуска остались жалкие гроши - и до получки не дотянуть, он
уже там, на море, решил, что перехватит рублей сто у Закирджана-ака, а тут
вдруг такой ремонт отгрохали. "Сколько же с меня причитается? - прикидывал
Гияз, вновь, уже оценивающе, осматривая работу. - И как оценивать вроде и
недорогие материалы, но сплошной же дефицит, даже линолеум финский?" Как ни
считай, меньше тысячи не выходило, а если учесть дефицит, сроки, качество,
меньше, чем полторы тысячи, заплатить было бы грех, одна входная дверь с
установкой, отделкой внутренних и внешних дверных откосов стоила не менее
двухсот рублей даже по казенным расценкам. А работа, как ни крути, была
классная, образцово-показательная, они ему словно экзамен на мастерство
сдавали. Даже сейчас, придирчиво присматриваясь, он не смог ни к чему
придраться: шов ко шву, не разглядеть ни одного подтека, скола, ни одной
воздушной подушки на обоях - ювелирная работа, да и только. И вдруг явилась
спасительная идея - расплатиться по частям. Он сразу успокоился.
На работе все шло своим чередом, участок его не отставал, нареканий
особых не было, план, намеченный перед отъездом, бригады выполнили давно и
перешли на новый объект месяца на два раньше, такие сроки и объемы в РСУ
были редкостью. Гияз приехал к концу месяца - ответственный для прораба
срок: нужно было закрыть наряды, заверить выполненные объемы у заказчика,
сдать материальный отчет. Рабочие встретили его радушно, заинтересованно
расспрашивали об отдыхе, море, Пицунде, где никто из них не был. Но больше
их интересовало, как живут там люди, какие цены на продукты, велики ли
заработки у строителей. По ответам Гияза выходило, что живут везде
одинаково, разве что у грузин мандарины по осени дешевле, так ведь в
Узбекистане своих преимуществ немало: овощи, фрукты, считай, круглый год. А
зарплата? Расценки везде одни и те же, и фонд заработной платы у строителей
одинаковый. Где лучше строят? На это Гияз ответил, не раздумывая,- у нас.
Незапланированный перекур мог затянуться и дольше, но бригадиры дали понять,
что пора кончать разговоры, летний день бежит, не углядишь, да и у прораба,
мол, дел невпроворот.
Обычно наряды он закрывал с одним из бригадиров. На этот раз идти с ним
в прорабскую вызвался Тарханов, человек опытный, владевший почти всеми
строительными профессиями. Мужик он был крепкий, горластый, властный,
знавший себе цену. Гияз обращался к нему уважительно, величал только по
имени-отчеству. Битый бригадир, чужого ему не надо, но за свое постоит...
Была в нем какая-то старообрядческая жилка, которую Гияз до конца еще не
раскусил, но чувствовал в Тарханове предельную честность, такого не приведи
господь обмануть.
- Спасибо, Федот Карпович, за ремонт, даже не ожидал, что так можно
отделать квартиру. Картинка, да и только,- подойдя к прорабской,
поблагодарил Гияз.
- Ну и слава богу, что угодили, что по душе пришлась работенка наша. И
то ведь надо сказать, что с душой делали, Гияз Нуриевич. Вы к людям с
открытым сердцем, и они так же к доброму человеку. Ждали вас и волновались,
сегодня даже никто насчет нарядов не поинтересовался, спроси, говорят,
понравилось ли?
- Понравилось, очень понравилось. Да вот только не знаю, как я с вами
рассчитываться буду, я ведь и не мечтал о таком царском ремонте. Я тут
случались редко, похоже, это было местечком, которое обычно принято называть
"теплым". Праздники, памятные даты сослуживцы отмечали дружно, в этом деле
чувствовался многолетний опыт, слаженность, на торжества эти и застолья
Гияза приглашали радушно.
В сравнении с прежней работой у него появилась бездна свободного
времени. На объекте нужно было появляться с утра и в конце дня, чтобы быть в
курсе дела. Догляда особого за рабочими не требовалось, принимали в бригаду
не всех, это он понял сразу, да и сама работа не требовала постоянного
инженерного надзора. Первые недели он старался целый день быть на объекте,
но заметил, что рабочие не привыкли к этому, не понравилось его присутствие
и бригадирам. Наверняка подумали: не доверяет прораб. Впрочем, скоро оба
бригадира недовольно намекнули, что не нуждаются в мелочной опеке. Он
попытался чаще заглядывать в контору, но там насторожились еще больше, чем
на стройке.
Один из бригадиров, узнав каким-то образом, что Исламов живет рядом,
сказал однажды:
- Гияз Нуриевич, что вам здесь делать в таком пекле целый день? Идите
домой спокойно, если что случится или понадобитесь вдруг, я мигом к вам или
по телефону вызову.
Гияз ничего не ответил на это предложение, но принял его к сведению. И
странно, хоть и руководил он теперь таким необычным способом, дела шли
нормально, план выполнялся, объекты сдавались в срок. Документация велась
тут гораздо проще, не говоря уже о ее количестве. Через полгода Гияз вдруг
обнаружил, что и получает теперь не меньше, чем там, в Заркенте, когда
работал начальником участка, а эта работа, на его взгляд, была совершенно
несравнима с предыдущей ни по объему, ни по требованиям, ни по срокам, ни по
качеству, ни по вложенным знаниям. Только сейчас он понял, почему не очень
задерживаются на крупных, важных стройках прорабы, - оказывается, и в их
трудной профессии существуют спокойные, теплые места, где без нервотрепки,
ночуя дома, можно получать те же деньги. Открытие это не обрадовало Гияза,
мыслями он еще был там, в Заркенте, с теми, с кем проработал более десятка
лет, с умными, толковыми инженерами, которым покой разве что во сне мог
присниться. У него даже появилось ощущение, что он как бы предает своих
товарищей, прячется от трудностей за их спинами.
Шло время. О Глории не было никаких вестей, хотя периодически его
охватывала страшная тоска по ней, и он вновь лихорадочно пускался на поиски:
писал письма, слал телеграммы, звонил знакомым. Гияз специально выписал
журнал "Архитектура" и внимательно одолевал статью за статьей, надеясь:
вдруг где-нибудь всплывет ее имя, но все труды оказывались напрасными.
А однажды, когда близился его первый отпуск в Ташкенте, ему приснилось
море, Гагры, их прежние счастливые дни с Глорией... Весь день он думал об
этом сне и о приглашении Зураба Каргаретели, который настойчиво звал Гияза в
Пицунду посмотреть на воплощенные в жизнь проекты и обещал к тому же некий
приятный сюрприз. Как утопающий хватается за соломинку, Гияз уцепился за
идею, которая становилась навязчивой. А вдруг этот сюрприз - Глория?!
Промаявшись неделю, он решил ехать к морю: и отдохнуть не мешало, а
главное, в нем поселилась надежда... Бригадиры, узнав об отпуске, сказали,
что следует отметить отъезд, иначе, мол, плохо будет отдыхаться. И добавили:
вот вы уже год работаете, а с нами ни разу за столом не сидели, все с
начальством в конторе, мол, обижаются ребята. В строительстве инженер к
рабочему гораздо ближе, чем в каком-либо другом производстве. Это можно даже
сравнить с боевой обстановкой, где офицер делит с солдатами все тяготы
военной жизни и отличается от них только лежащей на нем ответственностью.
Гияз согласился с удовольствием, самому такой шаг сделать было трудно, а
отказываться, конечно, не стоило - приглашали от души, он чувствовал.
К тому же в последние месяцы у него наладились с коллективом деловые,
теплые отношения. Как-то в управлении хотели его бригады передать временно
на другой участок, так оба бригадира уперлись - от Исламова никуда. Пришлось
отменить уже заготовленный приказ, ибо сила таких бригадиров в том, что они
не сами уходят со стройки, а уводят за собой всю бригаду.
Однажды к неожиданному приезду зарубежной делегации в одном из
объединений понадобилось срочно отремонтировать актовый зал. Работа
досталась Исламову, и Гияз почувствовал в этом срочном и ответственном
задании какой-то подвох со стороны своего начальства - мол, посмотрим, на
что ты способен. Но Исламов виду не подал. Его догадку бригадиры подтвердили
кое-какими недипломатическими репликами. Но Исламову сказали, чтобы не
переживал, мол, будет зал готов вовремя. И работали весь световой день, и
субботу прихватывали, объект сдали к сроку и в лучшем виде. Не знаешь, где
найдешь, где потеряешь: руководство объединения отметило участок специальным
приказом, грамотами и крупной премией...
Прощальный обед организовали в чайхане. Есть в Ташкенте такие уютные
заведения на берегах речушек, в парках. Айван чайханы выходил к берегу,
тонул под тенью многолетних чинар. Готовить на Востоке умеет каждый второй,
а в бригаде оказались первоклассные кулинары. Застолье удалось, просидели
допоздна. Оба бригадира увязались провожать Гияза до самого дома, а там
захотели посмотреть, как живет их начальник. Когда уходили, отметили, какая
неказистая дверь у Исламова. Прежние хозяева, наверное, не раз меняли замки,
изрезали ее всю, пни посильнее - замок и вывалится.
- Ну и прораб,- укоризненно покачал головой один из них. - Сразу
чувствуется, Гияз Нуриевич, что в гражданском строительстве вы не работали.
Оставьте ключ, сменим вам дверь, а то как бы не вернуться в пустую квартиру.
Гияз словно впервые увидел свою дверь - она и впрямь на честном слове
держалась - и, не раздумывая, отдал запасной ключ.
Прилетел он в Адлер утром. Несмотря на ранний час, здесь царило
оживление. Загорелые, отдохнувшие курортники не без грусти покидали
Черноморское побережье, а вновь прибывшие выделялись не только отсутствием
морского загара, но и прежде всего азартом, нетерпением - скорее бы
добраться к месту отдыха, к морю. Толпа таких нетерпеливых внесла Исламова в
первый автобус, следовавший на Гагры.
Города в наши дни стремительно меняют облик, преображаясь до
неузнаваемости, и только маленькие, курортные городки, определившие свой
стиль, свое лицо давным давно, почти не поддаются напору безудержного
времени. Разве что каждая новая эпоха оставляет на нем свои еле заметные
следы: духаны называя чайными, чайные - закусочными, закусочные - кафе, кафе
- барами, бары - дискотеками и так до бесконечности, а суть остается одна и
та же.
И может быть, прелесть этих городков именно в том и состоит, что, меняя
косметику от сезона к сезону, они остаются навсегда неизменными,
своеобразными, храня старые тайны в тени кипарисов, в тишине гротов, на
узких горных тропинках, на шумных галечных пляжах... Не верьте, если скажут,
что море давно слизало ваши следы, а эхо разнесло по горам ваш счастливый
смех - вернитесь, и вы поймете - все осталось точно таким же, каким вы
оставили его вчера, позавчера, много лет назад...
Гиязу тоже все показалось прежним, хотя он не мог не заметить множества
новых лавок, лавочек, иных заведений, но они могли и исчезнуть так же
незаметно, как и появились. Хотя заведения эти и отличались внешним лоском,
подобающим известному курортному городу, но все же опытный глаз строителя
без труда подмечал временный характер подобных сооружений.
Город еще с первой совместной поездки с Джумбером Гияз знал хорошо,
безошибочно ориентировался в его крутых улицах, оттого и квартиру нашел
быстро такую, какую хотел, недалеко от центрального парка, чтобы по вечерам
отовсюду возвращаться пешком, не завися от транспорта.
Вечером, отдохнувший, успевший искупаться в море, он собрался пройтись
по тем местам, где в первый приезд любил бывать с Глорией. Посмотрев на себя
в зеркало, заметил, что в последний год седины заметно прибавилось, но эта
мысль не огорчила его.
Проходя мимо телеграфа, Гияз невольно остановился. Он знал: стоит ему
отбить телеграмму в Тбилиси, и вскоре его друзья Джумбер, Тамаз, Роберт
будут здесь, рядом с ним. Ему так хотелось увидеть их, посидеть как когда-то
всем вместе за столом и вспомнить молодость, Заркент, "Металлург"... Но
словно неодолимая пропасть возникала перед Гиязом: что бы он сказал им о
Глории? Ушла, потерялась, не удержал, не уберег, не отыскал, не защитил? Не
было слов, и нет этому оправдания. Гияз знал, что и для них Глория была
больше, чем другом - она была частью их жизни, молодости, она была их
талисманом. И какой бы сильной ни оказалась радость встречи с друзьями, не
меньшей была бы и печаль, узнай они о судьбе Глории. Так и не завернув на
телеграф, он прошагал дальше.
Странно, но некоторые летние кафе на воздухе, где они с Глорией
проводили вечера в компании грузинских архитекторов, исчезли, а другие
успели потерять лицо и прежнюю свою популярность, и Гияз еще раз отметил,
что у каждого времени свои развлечения. В этот вечер он понял, что и искать
Глорию следует, если вдруг она приехала отдыхать к морю, в новых местах.
И побежали чередой быстро тающие дни отпуска. Несколько раз он проходил
мимо дома, где они останавливались с Глорией первый раз. У калитки стояли
повзрослевшие племянники Джумбера, он помнил каждого из них по имени, но
окликнуть не решался. Видел однажды и самого дядю Дато, по-прежнему
стройного, с неизменной сигаретой в зубах. Дато Вахтангович, прежде чем
сесть в машину, даже задержал на секунду взгляд на нем, но в Гиязе трудно
было признать прежнего Гию Исламова, жившего в этом доме в далекий медовый
месяц. Так и разошлись. В другой раз, вечером, возвращаясь поздно, он вновь
завернул к этому дому. Во дворе, ярко освещенном, как в памятные ему дни,
шумели гости, и ему даже почудился голос Джумбера. Не таясь, он близко
подошел к воротам и хотел войти, если еще раз услышит голос друга. В
приоткрытую дверь было хорошо видно сидящих за столом, и он на всякий случай
заглянул - Джумбера среди них не было.
Погода стояла на зависть, море не штормило, квартира попалась удобная,
хозяева оказались гостеприимными, только дни убывали чересчур быстро, лишая
его последних надежд. В какой-то из вечеров, ужиная в ресторане у моря, Гияз
обратил внимание на то, что в зале много свободных мест для разгара сезона,
на что официант ответил: большинство бывалых отдыхающих по вечерам уезжают
развлекаться в Пицунду, где уже третий сезон открыт замечательный комплекс.
"В Пицунде, ну конечно, в Пицунде!" - подумал взволнованно Гияз, и
угасавшая надежда вспыхнула вновь. На другой день, пораньше, Гияз отправился
в Пицунду. Поехал он специально автобусом, чтобы спокойно разглядеть
сказочные остановки Зураба Каргаретели, часть из которых он когда-то видел в
работе, часть в проектах и рисунках. Двадцать четыре остановки насчитал
Гияз, и ни одна не повторялась, радуя глаз и сердце фантазией. Среди буйной
субтропической зелени у дороги яркие, волшебные персонажи из сказок,
уберегавшие ожидающих от зноя и ненастья, поражали воображение даже тех, кто
видел их уже не однажды. Работ было много, и вряд ли кому приходило в
голову, что это труд одного человека, но Гияз-то знал это и в душе гордился
человеком, оставившим такой след на земле.
К встрече с Пицундой Гияз был готов. Для него, строителя, уже виденное
однажды в чертежах и проектах представало живым. Гуляя по широкой
набережной, он вспомнил, что именно пространственное решение поразило тогда
Глорию - строители уберегли реликтовый сосновый лес, и он вплотную подступал
к набережной и высоким корпусам. "Если она на море, то встречу я ее только
здесь, в Пицунде",- решил Гияз, оглядывая бронзовую скульптурную композицию
на развилке набережной. Вечер вступал в свои права, веселые, нарядные люди
заполняли набережную и прогулочные дорожки в лесу, отовсюду слышалась
музыка.
Летних ресторанов, кафе, баров, дискотек, варьете в Пицунде оказалось
так много, что Исламов растерялся: куда пойти, где искать Глорию? В иные
заведения и попасть непросто: нужно было выстоять очередь. Гияз вспомнил,
что в проекте каждого из высотных корпусов, на крыше, на самой верхотуре,
планировалось открытое кафе, откуда обозревался морской простор и весь мыс
Пицунда, и он, не раздумывая, завернул в подъезд ближайшего высотного
здания. Скоростной лифт быстро поднял его на шестнадцатый этаж, но и здесь
ему пришлось стоять в очереди, желающих попасть в кафе было с избытком. Кафе
оказалось огромным и без "архитектурных излишеств", проще некуда, как
сказала бы Глория, но отдыхающих привлекали панорама, свежий морской воздух,
да и места для танцев было предостаточно, чем не могли похвастаться другие
заведения. Отыскивая свободный столик, Гияз понял, почувствовал, что Глории
здесь нет и не могло быть, он знал ее вкусы. Эта мысль огорчила и обрадовала
его одновременно, по крайней мере из поля поиска выпадали крыши всех
высотных зданий.
Место отыскалось у самого парапета. Гияз сел лицом к морю, происходящее
в зале теперь его не волновало, даже появилась мысль встать и уйти, но
представив, что вновь придется выстаивать где-нибудь очередь, чтобы
поужинать, он решил остаться, тем более что сразу подошел официант и
предложил свежую форель.
Солнце медленно опускалось в море, по всем приметам суля погожий день.
Прогулочные катера, маленькие теплоходы уходили и возвращались с моря на
причал Пицунды, как некогда пристала к этому берегу, и может, даже в этой
бухте шхуна аргонавтов, приплывших за золотым руном Колхиды.
Незаметно подступила ночь: вязкая, влажная, звездная - ночь Колхиды.
Вдали, за нейтральными водами вдруг, словно огромные новогодние ели,
выстроившиеся в ряд и в несколько ярусов, зажглись яркие огни. То шли, в
Ялту огромные, трехпалубные теплоходы: турецкие, греческие, шведские...
Лето, море, круиз, праздник - иногда Гиязу даже казалось, что он слышит
музыку с чужих кораблей и далеких палуб, но это только казалось - его
оглушала музыка, гремевшая за спиной.
Посвежело, с моря заметно потянуло ветерком, и он почувствовал себя
зябко, неуютно, хотя веселье в зале только разгоралось. Гияз рассчитался.
Внизу по ярко освещенным аллеям гуляли отдыхающие, по всей вероятности,
жившие в этих высотных корпусах и гостиницах - спешить им было некуда.
Отовсюду зазывно гремела музыка, из-за стеклянных стен иных ресторанов
пастельно просвечивали танцующие в ярких летних одеждах: куда ни глянь -
праздник. Не было праздника только в душе у Исламова, хотя внешне он вполне
походил на довольного курортника. Не спеша, отмечая в вечернем освещении то,
чего не увидел при свете дня, покидал он курортную зону. На самом выходе, у
шлагбаума, где у водителей требовали предъявить специальный пропуск для
въезда на территорию отдыха, слева вдруг грянула музыка. Казалось, что все
заведения уже остались позади, но Гияз ошибся, это и был главный ресторан
Пицунды "Золотое руно", и оркестр после антракта начал второе отделение.
Ресторан был вечерний, и поэтому, когда Гияз проходил тут часа три
назад, он был еще закрыт для посетителей. Ресторан оказался легким, изящным,
часть столиков располагалась прямо под деревьями, словно на пикнике, а сам
ресторан хорошо вписывался в густую субтропическую зелень, свисавшую прямо
над столами на верендах. В саду на столиках стояли стилизованные
"керосиновые фонари", на веранде на стене висели тщательно выделанные белые
овечьи шкуры - наверное, подразумевалось, что это "золотое руно". Они
несомненно вызывали зависть у модниц и наводили на мысль о том, что на
дубленку хватило бы в самый раз. Но за шкурами был особый досмотр, их
берегли пуще легендарного руна, хотя об этом знали только завсегдатаи.
Ресторан имел свое лицо, чувствовалось, что постарались и те, кто задумал
его, и те, кто его построил.
На слабо освещенной эстраде неистовствовал оркестр, взвинчивая и без
того наэлектризованный зал. На тесной площадке танцевали те, кто сидел за
ближайшими столиками, остальным оставалось только завидовать и ждать своей
очереди, которая могла и не наступить. Гияз прошел вдоль столиков, выискивая
свободное место, как вдруг откуда-то из глубины веранды, уходившей в сад,
его окликнули:
- Гия, иди к нам!
Гияз подумал, не ослышался ли он, но опять из-за столика, на котором
слабо горела свеча, раздались возбужденные весельем приветливые голоса:
- Гия, дорогой, иди к нам!
Ноги вмиг стали ватными, и тысяча догадок промелькнула в одну секунду:
кто бы это мог быть? Джумбер, Тамаз, Роберт, старые друзья-архитекторы?
Окликнули его, конечно, грузины, они сразу, не сговариваясь, переиначивали
его имя на свой лад. Он пробирался медленно, обходя шумные столы, но душой
уже летел туда, откуда раздалось неожиданное приглашение... а вдруг?
- Гия, у нас мало света, или ты успел уже так хорошо гульнуть, что не
признал нас? - спросил, улыбаясь, Тенгиз, сын хозяйки дома, где он
остановился.
За столом вместе с Тенгизом сидели три девушки, снимавшие большую
комнату на первом этаже, и приятель Тенгиза, сосед Заури. Иногда,
возвращаясь вечером, Гияз заставал эту компанию в саду, однажды даже
засиделся с ними за полночь.
- Пожалуй, света действительно маловато,- ответил устало Гияз. - А
насчет гульнуть, я как раз недогулял сегодня, это хорошо, что я встретил
вас. Хорошо бы выпить бутылку "Киндзмараули"...
Официант уже стоял за спиной Тенгиза.
- Слышал, что сказал наш друг Гия? Огня и вина...
То, с чем долгие годы Гияз не хотел согласиться, смириться, он осознал
только сейчас... В какие-то мгновения здесь, в шумном "Золотом руне"
наступила вдруг такая пронзительная ясность мысли, как будто он освободился
от наркоза, и в эти минуты пульсировало в мозгу только одно: Глория потеряна
навсегда, а перед глазами вставала единственная ее телеграмма: "Не ищи
меня!"
...Оставшиеся дни, которых было не так уж много, он провел в компании
со своими соседями, и все эти дни Гияз прощался с Гаграми, ибо знал, что
больше сюда не вернется. Потому что никогда не надо возвращаться туда, где
был по-настоящему счастлив!
Прилетел он в Ташкент в субботу, в полдень, чтобы успеть не спеша
подготовиться к выходу на работу. Во дворе готовили плов, этакий стихийный
мальчишник. Собрались мужчины поутру, обсуждая последние газетные новости, и
подумали вдруг: а не организовать ли нам пловешник?
Соседи встретили Гияза шумно, обрадовались. Гияз был рад, что, помня о
них, привез кое-какие подарки и виноград "изабеллу", сорт редкий для Средней
Азии, так что все оказалось кстати. Он оставил все это на айване и поднялся
к себе, чтобы, как говорится, смыть с себя пыль дорог. Еще на лестнице он
увидел, как сверкнула свежим многослойным лаком дверь его квартиры, а
поднявшись, остановился в растерянности. Дверь была замечательная:
настоящая, дубовая, на четырех редких ныне медных завесах, чтобы не
скрипела. Чтобы не обрезать ее по высоте, пришлось сверху убрать два ряда
кладки, зато теперь дверь смотрелась великолепно. Глазок, замки, все было
врезано аккуратно, отыскали где-то и тяжелую бронзовую ручку, очень
подходившую к лакированному дубу.
Даже дверные откосы были отделаны дубовыми пластинами и обрамлены
цельной, буковой обналичкой. Гияз суетливо достал ключи. Тщательно
подогнанная дверь легко, без усилий открылась. В комнате стоял свежий
воздух, чувствовалось, что здесь совсем недавно были люди. Прихожая, как и у
многих, у него была темная, и Гиязу пришлось включить свет. На миг он
засомневался, к себе ли попал, но, увидев привычные вещи, успокоился.
И все же квартира стала совершенно неузнаваемой. Оставив чемодан у
двери, Гияз обошел свое жилище. Чудеса, да и только. На балконе и на кухне
поменяли на полах линолеум. Ванную, туалет, кухню до потолка выложили
бело-голубым ангренским кафелем, в таком исполнении он нисколько не
отличался от чешской или югославской плитки. Щербатую малогабаритную ванну
заменили на новую, большего размера, для чего пришлось разобрать часть
стены, где проходили трубы вентиляции, которыми никто и никогда не
пользовался. Пол в ванной и туалете выложили боем мрамора, которого у них в
РСУ не было, наверное, собрали отходы на чужих стройках. Прихожую отделали
под кирпич, да так ловко, что Гияз невольно провел рукой по стене. Потолки
кругом сияли белизной - и не водная эмульсия (как делают сейчас), а
настоящая меловая побелка! Стены в зале и спальне обклеили обоями мягких
тонов, поверху кругом отбили четкую филенку темно-красного,
контрастировавшего с обоями, цвета. Затерханные, затоптанные, потемневшие
паркетные полы были частично перебраны, вновь тщательно несколько раз
отшлифованы машинкой, отциклеваны и, видимо, дважды, если не трижды, покрыты
хорошим лаком. Красота! На балконе, который преобразился больше всего, стены
оклеили моющимися обоями под дуб и в торцах заново переделали полки,
доставшиеся Гиязу от прежних хозяев,- получилась еще одна замечательная
комната. Внутренние двери перевесили, подогнали, и теперь они легко и плотно
закрывались без скрипа. Всю деревянку в доме и рамы на балконе выкрасили
блестящей белой эмалью. И нигде не оставили следов ремонта - все чисто,
аккуратно, даже запах лака и краски успел выветриться.
"Вот это ремонт, вот это сервис,- думал Гияз, не находя буквально
ничего, к чему можно было бы придраться. - Если б так всегда и всем: оставь
ключ, уезжай в отпуск и возвращайся в обновленную квартиру - никаких денег
было бы не жаль за такую услугу". Он бы еще долго оглядывал свою квартиру,
если бы Закирджан-ака не окликнул его из сада. Пора было спускаться к плову.
В понедельник, по старой привычке, он поднялся рано. После первых
восторгов от ремонта пришла отрезвляющая мысль: а как же рассчитываться? В
кармане после отпуска остались жалкие гроши - и до получки не дотянуть, он
уже там, на море, решил, что перехватит рублей сто у Закирджана-ака, а тут
вдруг такой ремонт отгрохали. "Сколько же с меня причитается? - прикидывал
Гияз, вновь, уже оценивающе, осматривая работу. - И как оценивать вроде и
недорогие материалы, но сплошной же дефицит, даже линолеум финский?" Как ни
считай, меньше тысячи не выходило, а если учесть дефицит, сроки, качество,
меньше, чем полторы тысячи, заплатить было бы грех, одна входная дверь с
установкой, отделкой внутренних и внешних дверных откосов стоила не менее
двухсот рублей даже по казенным расценкам. А работа, как ни крути, была
классная, образцово-показательная, они ему словно экзамен на мастерство
сдавали. Даже сейчас, придирчиво присматриваясь, он не смог ни к чему
придраться: шов ко шву, не разглядеть ни одного подтека, скола, ни одной
воздушной подушки на обоях - ювелирная работа, да и только. И вдруг явилась
спасительная идея - расплатиться по частям. Он сразу успокоился.
На работе все шло своим чередом, участок его не отставал, нареканий
особых не было, план, намеченный перед отъездом, бригады выполнили давно и
перешли на новый объект месяца на два раньше, такие сроки и объемы в РСУ
были редкостью. Гияз приехал к концу месяца - ответственный для прораба
срок: нужно было закрыть наряды, заверить выполненные объемы у заказчика,
сдать материальный отчет. Рабочие встретили его радушно, заинтересованно
расспрашивали об отдыхе, море, Пицунде, где никто из них не был. Но больше
их интересовало, как живут там люди, какие цены на продукты, велики ли
заработки у строителей. По ответам Гияза выходило, что живут везде
одинаково, разве что у грузин мандарины по осени дешевле, так ведь в
Узбекистане своих преимуществ немало: овощи, фрукты, считай, круглый год. А
зарплата? Расценки везде одни и те же, и фонд заработной платы у строителей
одинаковый. Где лучше строят? На это Гияз ответил, не раздумывая,- у нас.
Незапланированный перекур мог затянуться и дольше, но бригадиры дали понять,
что пора кончать разговоры, летний день бежит, не углядишь, да и у прораба,
мол, дел невпроворот.
Обычно наряды он закрывал с одним из бригадиров. На этот раз идти с ним
в прорабскую вызвался Тарханов, человек опытный, владевший почти всеми
строительными профессиями. Мужик он был крепкий, горластый, властный,
знавший себе цену. Гияз обращался к нему уважительно, величал только по
имени-отчеству. Битый бригадир, чужого ему не надо, но за свое постоит...
Была в нем какая-то старообрядческая жилка, которую Гияз до конца еще не
раскусил, но чувствовал в Тарханове предельную честность, такого не приведи
господь обмануть.
- Спасибо, Федот Карпович, за ремонт, даже не ожидал, что так можно
отделать квартиру. Картинка, да и только,- подойдя к прорабской,
поблагодарил Гияз.
- Ну и слава богу, что угодили, что по душе пришлась работенка наша. И
то ведь надо сказать, что с душой делали, Гияз Нуриевич. Вы к людям с
открытым сердцем, и они так же к доброму человеку. Ждали вас и волновались,
сегодня даже никто насчет нарядов не поинтересовался, спроси, говорят,
понравилось ли?
- Понравилось, очень понравилось. Да вот только не знаю, как я с вами
рассчитываться буду, я ведь и не мечтал о таком царском ремонте. Я тут