начале знакомства, не стала расспрашивать ни о чем.
Роман с Дашенькой на время отодвинул мысли о работе. Почти каждую ее
смену он заезжал за ней на работу, а иногда по ее настоянию и обедал в
"Хорезме" - она шутя говорила, что считает своим долгом следить за его
здоровьем.
Даша была на десять лет моложе Гияза, жизнерадостна и энергична, и хотя
не считала, что вся жизнь - праздник, пыталась по возможности украсить ее.
Женское чутье подсказывало ей, что у Исламова произошло в жизни что-то
серьезное, если не трагичное, выбившее его из колеи, и она, как могла,
пыталась заботиться о нем. Где-то она вычитала или услышала фразу -
"Женщинам нравятся сильные мужчины в минуты слабости",- и считала, что у нее
сейчас как раз тот самый случай. И хотя Гияз ей ничего не рассказывал и
просил не расспрашивать ни о чем, она была уверена, что у него непременно
была какая-то романтическая история... Странный портрет удивительно красивой
девушки в зале, Гайдн, Вивальди, книги... Нет, он положительно ей
нравился...
Как-то через полгода, когда у нее уже были ключи от его квартиры,- она
очень любила бывать в его доме, по-женски поддерживать в нем порядок,- Даша
провела ревизию его гардероба.
Сама она одеваться любила, да и доступ к дефициту имела: в "Хорезме"
часто бывали работники торговых баз, а в центральные магазины она ходила как
к себе домой,- там работали ее подружки, с которыми она закончила торговый
факультет института. На ее взгляд, Гиязу не мешало бы приодеться
посовременнее - вещей у него было немного, да и те куплены случайно, без
выбора: видимо, хозяину было не до того. Но среди старых вещей ей попались
когда-то очень модные рубашки и пиджаки - здесь чувствовалась женская рука.
И Даша тут же увязала этот факт с той, другой женщиной, у которой,
безусловно, был незаурядный вкус. Вдруг Дашу почему-то обуяла такая
ревность, что она решила удивить и порадовать Гияза.
В письменном столе у Исламова, она знала, лежали деньги, и Даша, взяв
их, тут же поехала на базу. Чтобы долго не объясняться, она сказала
директору, что выходит замуж и ей хотелось бы одеть жениха помоднее...
Вечером, радостная, возбужденная, она заставила Гияза примерить все
обновки, счастливая оттого, что все подошло, понравилось и так невероятно
преобразило ее таксиста. И когда Гияз сказал ей просто так, не вкладывая
особого смысла в слова: "Ну зачем тебе эти хлопоты?" - Дашенька
действительно чуть не заплакала, у нее заметно повлажнели глаза, и она,
обняв его, зашептала:
- Гияз, милый, я хочу, чтобы ты у меня был самый-самый, лучший-лучший.
Если б ты только знал, какое наслаждение для женщины делать что-то для
любимого человека: убирать его дом, стирать его рубашки или преподносить
сюрпризы, как сегодня. Ты ведь правда доволен? Но мне кажется, что мужскому
уму такое понять не под силу,- и она рассмеялась.
С этого дня Дашенька следила, чтобы он был одет всегда на уровне... Вот
почему в Озерном Халияра и Фариду так восхищали его вещи, что они даже
приняли его за "фирмача".
Как-то в конце зимы, месяца за три до поездки в Озерное, Гияз обедал в
чайхане таксистов на Чиланзаре. День был по-весеннему теплый, солнечный,
хотя на календаре и был февраль. На улице жарили шашлык, кипели трехведерные
самовары на ангренском угле. Таксисты расположились на воздухе - за
столиками, которые сами вынесли из чайханы, а пришедшие пораньше заняли
айваны. У кого с планом был порядок, могли себе позволить задержаться в
чайхане чуть дольше обычного. Здесь, считай, каждый день говорили о новых
назначениях, перемещениях. У Гияза в тот день дела были так себе, да и своих
ребят из колонны не видел, поэтому задерживаться не собирался и приткнулся
сбоку на айване, где уже сидела большая компания в ожидании шашлыка. Уловив
в разговоре знакомые фамилии, он прислушался. Разговор шел о директоре того
объединения, откуда он уволился. Люди возмущенно говорили, что директор за
десять тысяч отремонтировал свою новую квартиру, а внес в кассу всего тысячу
рублей, что в РСУ его объединения выявлены крупные приписки, хищения
материалов, что рабочие рассказывали народному контролю о ежемесячных
поборах. Всплыла тут и фамилия секретаря райкома, теперь уже бывшего,
пожелавшего когда-то выложить мост мрамором, будто других, более важных
проблем в районе не было.
Гияз вдруг почувствовал, что новость, каким-то боком касавшаяся и его,
нисколько его не волнует, словно все это было не с ним и не в его жизни. И
вдруг Исламова пронзило открытие: уже очень давно он живет чужой жизнью!
Чужая жизнь... Оттого, наверное, и нет покоя в душе. Эта мысль прочно
засела в голове, и, может, поэтому внешне спокойная и благополучная жизнь,
Дашенька с ее сладким вниманием стали не в радость. С этой мыслью он и уехал
в отпуск, и там, в Озерном, тоже не находил себе покоя, все маялся вопросом
- как живу, зачем?
Незадолго до отпуска как-то попал он в Чирчик, промышленный город
неподалеку от Ташкента. Высадив командировочного пассажира у гостиницы,
порожняком возвращался обратно. Впереди и сзади него, занимая почти всю
неширокую дорогу, шли мощные трейлеры-панелевозы, КАМазы с прицепами,
груженными длиномерной арматурой, цементовозы с раствором,- чувствовалась
близость большой стройки. Гияз и сам не заметил, как невольно свернул вслед
за вереницей этих машин и оказался на стройплощадке огромного комбината
"Капролактам", готовившегося к сдаче. Конечно, об этой стройке он знал,
слышал. Гияз поставил машину в сторону, чтобы не мешала никому и не
бросалась в глаза, и пошел пешком.
Предпусковая пора на стройке самая напряженная, но зато и самая
азартная,- близость завершения, желание увидеть свое детище во всей красе
придает людям дополнительные силы. Гияз помнил это. Он шел, переходя из
корпуса в корпус, слушая обрывки разговоров, и все ему было понятно. Он шел
как музыкант вдоль классных комнат консерватории, и даже за закрытыми
дверями слышал, где и какой инструмент сфальшивил, из какой комнаты лилась
совершенная мелодия - такая, что он невольно замедлял шаг.
Возле одного из корпусов, где шел монтаж технологического оборудования,
монтажники спорили о чем-то с молоденьким прорабом. Большой лист чертежа,
изрядно затрепанный, они чуть ли не рвали друг у друга из рук.
- О чем спор? - не удержался Гияз.
Обе стороны, видно, приняв его за начальника, в один голос стали
доказывать свое. Гияз глянул на чертеж, подумал и неожиданно сказал:
- Отчасти правы обе стороны, но вот беда: на этой копии чертежа, на мой
взгляд, вот в этом месте пропущен монтажный проем. Срочно позвоните в
техотдел, пусть поднимут подлинники, только точно укажите эти два сечения.
Такое, к сожалению, бывает, брак в работе чертежниц переходит в
железобетонный брак из-за двух неверных карандашных линий.
Даже не поблагодарив, монтажники тут же сорвались к прорабскому
вагончику, где, видимо, у них был телефон.
Когда Гияз минут через двадцать возвращался назад, молоденький прораб
бросился к нему навстречу.
- Спасибо. Все точь-в-точь: пропустили чертежницы проем, а теперь мне
долбить перекрытие, потеряю день. А вы случайно не проектант? Сразу
догадались.
- Нет. Я ваш коллега, прораб. Не волнуйтесь, сдадите один комбинат,
второй,- придет и к вам опыт, уверенность, тогда научитесь находить в
проектах ошибки. А на этот брак проектного института непременно составьте
рекламацию. Каждый должен отвечать за свою работу...
Как и в Озерном, и потом в поезде, Гияз вновь мысленно прокрутил свою
жизнь в Ташкенте до конца, без остатка: особых удач, как ни напрягался, не
было,- лишь поводы для раздумий. "Застрял на полустанке"... Гияз где-то
слышал такую фразу, она как нельзя лучше подходила к нынешней его жизни.
***
Утром он позвонил в таксопарк - выходить ему нужно было в ночь. Это
обрадовало Гияза, он любил ночные смены: зеленый Ташкент в ночном освещении
приобретал неповторимое лицо. Если бы он был художником, обязательно написал
бы ночной Ташкент: зной, на его взгляд, притуплял ощущение формы и цвета.
Жаль, на полотне невозможно было передать шелест дремавшей листвы и шум
арыков в ночи. Может, оттого древние восточные поэты так часто описывали
луну, спутницу ночи, и темень садов?
Сергея Александровича в парке уже не было, видимо, заехал немного
раньше, а товарищи из колонны работали в других сменах, так что шумной
встречи, какие обычно бывают после выхода из отпуска, не получилось. Да и не
готов был к ней Исламов, мыслями он все еще находился там, в отчем доме, в
Озерном.
И выход в третью, малочисленную смену, оказался кстати. Ощущал он
странную, неожиданно возникшую вину и перед новыми товарищами. Они-то
считали его своим, надеялись, что долго еще им идти вместе по дороге жизни.
И хоть нелегка была эта дорога, он сильно сомневался, что это его путь. Свой
среди чужих? Чужой среди своих? Поди разберись, в чем его вина, которой он и
сам не мог понять.
Темные, скудно освещенные улицы района, где располагался таксопарк,
были безлюдными, кое-где в зажженных окнах мелькали силуэты, ночь и тишина
уже опустились на город.
Неожиданно Гиязу захотелось увидеть или хотя бы услышать Дашеньку, и он
остановился у первой же телефонной будки. Автомат не работал, не работал и
второй, и третий... Недолго думая, он развернул машину к Чиланзару.
Подъезжая, еще издали Исламов увидел ярко светившиеся окна ее квартиры,
единственные огни в огромном сонном доме,- она словно ждала его. Эта мысль
обрадовала его, и он легко взбежал на четвертый этаж.
На звонок ему тотчас открыли, словно стояли за дверью и считали его
шаги на лестнице в притихшем доме.
- Ты? - удивилась Дашенька. Несмотря на поздний час, она была нарядная,
с аккуратной прической.
Гияз растерялся, не зная, что сказать, и по привычке машинально хотел
войти в квартиру, но Дашенька преградила ему дорогу.
- Гияз, прости, нельзя! Я выхожу замуж. Мой жених должен сейчас прийти,
с минуту на минуту. Я даже подумала, что это он позвонил. Извини, Гияз, что
так вышло, но ведь ты не делал мне предложения, даже не намекал. А он
военный, решительный, сразу предложил мне руку и сердце. Женщина может
устоять перед многими соблазнами, но перед предложением выйти замуж... И
наверное, мне с тобою было бы нелегко. Ты все пытаешься что-то понять,
разобраться в жизни. А зачем? Живи просто, жизнь так коротка...
Но Гияз, хотя и смотрел на Дашеньку, уже не слышал ее торопливых слов.
Спустившись вниз, минут пять в каком-то оцепенении он сидел в машине, и
только энергичные шаги высокого военного, с удивлением поглядевшего на такси
у подъезда, отвлекли его. Он вдруг улыбнулся, вспомнив шуточные слова из
песни своей молодости:
Если к другому уходит невеста,
То неизвестно, кому повезло...
Потихоньку, стараясь не шуметь в сонном квартале, он выехал на дорогу.
На перекрестке маячил одинокий пассажир, но Гияз проехал мимо. Как тогда, в
Гаграх, в "Золотом руне", он вдруг ясно понял то, чем мучился все эти годы в
Ташкенте. Какая бы у него ни была удобная, хорошо оплачиваемая работа,
заниматься он может только настоящим, большим делом. Его дело, его место
было там, на большой стройке. И только там он мог добиться того, чтобы
фамилия его зазвучала столь же весомо, как у отца в Озерном.
И еще он осознал, наконец, что для этого надо... быть не просто
трудягой, честным человеком, надо стать борцом. Честность-то - она должна
быть с кулаками, а иначе не переведутся силкины, не переведутся ремонтные
конторы, подобные той, откуда он так бесславно ретировался, не переведутся
таксопарки, укомплектованные такими же, как он, созерцателями с дипломами в
карманах. Надо предъявлять требования и добиваться результатов - делом,
борьбой. Решено - стройка зовет его... А столица, большой город?..
Твой город там, где у тебя есть дело по душе. Как просто и ясно все
стало, но чтобы понять это, нужна была такая долгая дорога к отцу, к родному
дому.
Странная выдалась ночь, словно праздничная,- загулявших,
припозднившихся было много, но Гияз, забывший выключить зеленый огонек, ехал
мимо. И гнал, гнал машину по улицам, словно прощался с Ташкентом навсегда.
Уже не раз у него в кабине раздавался голос диспетчера:
- Семнадцатый, семнадцатый, ответьте диспетчеру, где вы?
Но Гияз молчал.
Поблуждав по городу, Исламов свернул на берег Анхора и тут, распахнув
дверцу машины, залюбовался светлевшей полосой реки в бетонных берегах. Вдруг
в тишине, словно на всю набережную, зазвучал голос диспетчера:
- Всем радиофицированным такси: всю ночь не отвечает машина ТНС номер
85 - 04, водитель Гияз Исламов. О нахождении машины просим срочно сообщить в
диспетчерскую четвертого таксопарка. Внимание, внимание: пропала машина...
Сначала Гияз, занятый своими мыслями, не понял, что говорят о нем.
Только когда запрос повторили в третий раз, он поспешно поднял трубку.
- Таня, это семнадцатый, Исламов. Спасибо, со мной все в порядке, еду в
парк.
И какая-то теплая волна захлестнула его: о нем думали, за него
беспокоились. Он развернул машину и, выехав на дорогу, сразу попал в зеленую
волну. Когда уже въезжал в таксопарк, в эфире вновь раздался голос
диспетчера, но в нем уже не было тревоги:
- Всем! Всем! Всем! Машина нашлась... С Исламовым все в порядке! Все в
порядке...
1985 год
Малеевка, Коктебель, Дурмень
Роман с Дашенькой на время отодвинул мысли о работе. Почти каждую ее
смену он заезжал за ней на работу, а иногда по ее настоянию и обедал в
"Хорезме" - она шутя говорила, что считает своим долгом следить за его
здоровьем.
Даша была на десять лет моложе Гияза, жизнерадостна и энергична, и хотя
не считала, что вся жизнь - праздник, пыталась по возможности украсить ее.
Женское чутье подсказывало ей, что у Исламова произошло в жизни что-то
серьезное, если не трагичное, выбившее его из колеи, и она, как могла,
пыталась заботиться о нем. Где-то она вычитала или услышала фразу -
"Женщинам нравятся сильные мужчины в минуты слабости",- и считала, что у нее
сейчас как раз тот самый случай. И хотя Гияз ей ничего не рассказывал и
просил не расспрашивать ни о чем, она была уверена, что у него непременно
была какая-то романтическая история... Странный портрет удивительно красивой
девушки в зале, Гайдн, Вивальди, книги... Нет, он положительно ей
нравился...
Как-то через полгода, когда у нее уже были ключи от его квартиры,- она
очень любила бывать в его доме, по-женски поддерживать в нем порядок,- Даша
провела ревизию его гардероба.
Сама она одеваться любила, да и доступ к дефициту имела: в "Хорезме"
часто бывали работники торговых баз, а в центральные магазины она ходила как
к себе домой,- там работали ее подружки, с которыми она закончила торговый
факультет института. На ее взгляд, Гиязу не мешало бы приодеться
посовременнее - вещей у него было немного, да и те куплены случайно, без
выбора: видимо, хозяину было не до того. Но среди старых вещей ей попались
когда-то очень модные рубашки и пиджаки - здесь чувствовалась женская рука.
И Даша тут же увязала этот факт с той, другой женщиной, у которой,
безусловно, был незаурядный вкус. Вдруг Дашу почему-то обуяла такая
ревность, что она решила удивить и порадовать Гияза.
В письменном столе у Исламова, она знала, лежали деньги, и Даша, взяв
их, тут же поехала на базу. Чтобы долго не объясняться, она сказала
директору, что выходит замуж и ей хотелось бы одеть жениха помоднее...
Вечером, радостная, возбужденная, она заставила Гияза примерить все
обновки, счастливая оттого, что все подошло, понравилось и так невероятно
преобразило ее таксиста. И когда Гияз сказал ей просто так, не вкладывая
особого смысла в слова: "Ну зачем тебе эти хлопоты?" - Дашенька
действительно чуть не заплакала, у нее заметно повлажнели глаза, и она,
обняв его, зашептала:
- Гияз, милый, я хочу, чтобы ты у меня был самый-самый, лучший-лучший.
Если б ты только знал, какое наслаждение для женщины делать что-то для
любимого человека: убирать его дом, стирать его рубашки или преподносить
сюрпризы, как сегодня. Ты ведь правда доволен? Но мне кажется, что мужскому
уму такое понять не под силу,- и она рассмеялась.
С этого дня Дашенька следила, чтобы он был одет всегда на уровне... Вот
почему в Озерном Халияра и Фариду так восхищали его вещи, что они даже
приняли его за "фирмача".
Как-то в конце зимы, месяца за три до поездки в Озерное, Гияз обедал в
чайхане таксистов на Чиланзаре. День был по-весеннему теплый, солнечный,
хотя на календаре и был февраль. На улице жарили шашлык, кипели трехведерные
самовары на ангренском угле. Таксисты расположились на воздухе - за
столиками, которые сами вынесли из чайханы, а пришедшие пораньше заняли
айваны. У кого с планом был порядок, могли себе позволить задержаться в
чайхане чуть дольше обычного. Здесь, считай, каждый день говорили о новых
назначениях, перемещениях. У Гияза в тот день дела были так себе, да и своих
ребят из колонны не видел, поэтому задерживаться не собирался и приткнулся
сбоку на айване, где уже сидела большая компания в ожидании шашлыка. Уловив
в разговоре знакомые фамилии, он прислушался. Разговор шел о директоре того
объединения, откуда он уволился. Люди возмущенно говорили, что директор за
десять тысяч отремонтировал свою новую квартиру, а внес в кассу всего тысячу
рублей, что в РСУ его объединения выявлены крупные приписки, хищения
материалов, что рабочие рассказывали народному контролю о ежемесячных
поборах. Всплыла тут и фамилия секретаря райкома, теперь уже бывшего,
пожелавшего когда-то выложить мост мрамором, будто других, более важных
проблем в районе не было.
Гияз вдруг почувствовал, что новость, каким-то боком касавшаяся и его,
нисколько его не волнует, словно все это было не с ним и не в его жизни. И
вдруг Исламова пронзило открытие: уже очень давно он живет чужой жизнью!
Чужая жизнь... Оттого, наверное, и нет покоя в душе. Эта мысль прочно
засела в голове, и, может, поэтому внешне спокойная и благополучная жизнь,
Дашенька с ее сладким вниманием стали не в радость. С этой мыслью он и уехал
в отпуск, и там, в Озерном, тоже не находил себе покоя, все маялся вопросом
- как живу, зачем?
Незадолго до отпуска как-то попал он в Чирчик, промышленный город
неподалеку от Ташкента. Высадив командировочного пассажира у гостиницы,
порожняком возвращался обратно. Впереди и сзади него, занимая почти всю
неширокую дорогу, шли мощные трейлеры-панелевозы, КАМазы с прицепами,
груженными длиномерной арматурой, цементовозы с раствором,- чувствовалась
близость большой стройки. Гияз и сам не заметил, как невольно свернул вслед
за вереницей этих машин и оказался на стройплощадке огромного комбината
"Капролактам", готовившегося к сдаче. Конечно, об этой стройке он знал,
слышал. Гияз поставил машину в сторону, чтобы не мешала никому и не
бросалась в глаза, и пошел пешком.
Предпусковая пора на стройке самая напряженная, но зато и самая
азартная,- близость завершения, желание увидеть свое детище во всей красе
придает людям дополнительные силы. Гияз помнил это. Он шел, переходя из
корпуса в корпус, слушая обрывки разговоров, и все ему было понятно. Он шел
как музыкант вдоль классных комнат консерватории, и даже за закрытыми
дверями слышал, где и какой инструмент сфальшивил, из какой комнаты лилась
совершенная мелодия - такая, что он невольно замедлял шаг.
Возле одного из корпусов, где шел монтаж технологического оборудования,
монтажники спорили о чем-то с молоденьким прорабом. Большой лист чертежа,
изрядно затрепанный, они чуть ли не рвали друг у друга из рук.
- О чем спор? - не удержался Гияз.
Обе стороны, видно, приняв его за начальника, в один голос стали
доказывать свое. Гияз глянул на чертеж, подумал и неожиданно сказал:
- Отчасти правы обе стороны, но вот беда: на этой копии чертежа, на мой
взгляд, вот в этом месте пропущен монтажный проем. Срочно позвоните в
техотдел, пусть поднимут подлинники, только точно укажите эти два сечения.
Такое, к сожалению, бывает, брак в работе чертежниц переходит в
железобетонный брак из-за двух неверных карандашных линий.
Даже не поблагодарив, монтажники тут же сорвались к прорабскому
вагончику, где, видимо, у них был телефон.
Когда Гияз минут через двадцать возвращался назад, молоденький прораб
бросился к нему навстречу.
- Спасибо. Все точь-в-точь: пропустили чертежницы проем, а теперь мне
долбить перекрытие, потеряю день. А вы случайно не проектант? Сразу
догадались.
- Нет. Я ваш коллега, прораб. Не волнуйтесь, сдадите один комбинат,
второй,- придет и к вам опыт, уверенность, тогда научитесь находить в
проектах ошибки. А на этот брак проектного института непременно составьте
рекламацию. Каждый должен отвечать за свою работу...
Как и в Озерном, и потом в поезде, Гияз вновь мысленно прокрутил свою
жизнь в Ташкенте до конца, без остатка: особых удач, как ни напрягался, не
было,- лишь поводы для раздумий. "Застрял на полустанке"... Гияз где-то
слышал такую фразу, она как нельзя лучше подходила к нынешней его жизни.
***
Утром он позвонил в таксопарк - выходить ему нужно было в ночь. Это
обрадовало Гияза, он любил ночные смены: зеленый Ташкент в ночном освещении
приобретал неповторимое лицо. Если бы он был художником, обязательно написал
бы ночной Ташкент: зной, на его взгляд, притуплял ощущение формы и цвета.
Жаль, на полотне невозможно было передать шелест дремавшей листвы и шум
арыков в ночи. Может, оттого древние восточные поэты так часто описывали
луну, спутницу ночи, и темень садов?
Сергея Александровича в парке уже не было, видимо, заехал немного
раньше, а товарищи из колонны работали в других сменах, так что шумной
встречи, какие обычно бывают после выхода из отпуска, не получилось. Да и не
готов был к ней Исламов, мыслями он все еще находился там, в отчем доме, в
Озерном.
И выход в третью, малочисленную смену, оказался кстати. Ощущал он
странную, неожиданно возникшую вину и перед новыми товарищами. Они-то
считали его своим, надеялись, что долго еще им идти вместе по дороге жизни.
И хоть нелегка была эта дорога, он сильно сомневался, что это его путь. Свой
среди чужих? Чужой среди своих? Поди разберись, в чем его вина, которой он и
сам не мог понять.
Темные, скудно освещенные улицы района, где располагался таксопарк,
были безлюдными, кое-где в зажженных окнах мелькали силуэты, ночь и тишина
уже опустились на город.
Неожиданно Гиязу захотелось увидеть или хотя бы услышать Дашеньку, и он
остановился у первой же телефонной будки. Автомат не работал, не работал и
второй, и третий... Недолго думая, он развернул машину к Чиланзару.
Подъезжая, еще издали Исламов увидел ярко светившиеся окна ее квартиры,
единственные огни в огромном сонном доме,- она словно ждала его. Эта мысль
обрадовала его, и он легко взбежал на четвертый этаж.
На звонок ему тотчас открыли, словно стояли за дверью и считали его
шаги на лестнице в притихшем доме.
- Ты? - удивилась Дашенька. Несмотря на поздний час, она была нарядная,
с аккуратной прической.
Гияз растерялся, не зная, что сказать, и по привычке машинально хотел
войти в квартиру, но Дашенька преградила ему дорогу.
- Гияз, прости, нельзя! Я выхожу замуж. Мой жених должен сейчас прийти,
с минуту на минуту. Я даже подумала, что это он позвонил. Извини, Гияз, что
так вышло, но ведь ты не делал мне предложения, даже не намекал. А он
военный, решительный, сразу предложил мне руку и сердце. Женщина может
устоять перед многими соблазнами, но перед предложением выйти замуж... И
наверное, мне с тобою было бы нелегко. Ты все пытаешься что-то понять,
разобраться в жизни. А зачем? Живи просто, жизнь так коротка...
Но Гияз, хотя и смотрел на Дашеньку, уже не слышал ее торопливых слов.
Спустившись вниз, минут пять в каком-то оцепенении он сидел в машине, и
только энергичные шаги высокого военного, с удивлением поглядевшего на такси
у подъезда, отвлекли его. Он вдруг улыбнулся, вспомнив шуточные слова из
песни своей молодости:
Если к другому уходит невеста,
То неизвестно, кому повезло...
Потихоньку, стараясь не шуметь в сонном квартале, он выехал на дорогу.
На перекрестке маячил одинокий пассажир, но Гияз проехал мимо. Как тогда, в
Гаграх, в "Золотом руне", он вдруг ясно понял то, чем мучился все эти годы в
Ташкенте. Какая бы у него ни была удобная, хорошо оплачиваемая работа,
заниматься он может только настоящим, большим делом. Его дело, его место
было там, на большой стройке. И только там он мог добиться того, чтобы
фамилия его зазвучала столь же весомо, как у отца в Озерном.
И еще он осознал, наконец, что для этого надо... быть не просто
трудягой, честным человеком, надо стать борцом. Честность-то - она должна
быть с кулаками, а иначе не переведутся силкины, не переведутся ремонтные
конторы, подобные той, откуда он так бесславно ретировался, не переведутся
таксопарки, укомплектованные такими же, как он, созерцателями с дипломами в
карманах. Надо предъявлять требования и добиваться результатов - делом,
борьбой. Решено - стройка зовет его... А столица, большой город?..
Твой город там, где у тебя есть дело по душе. Как просто и ясно все
стало, но чтобы понять это, нужна была такая долгая дорога к отцу, к родному
дому.
Странная выдалась ночь, словно праздничная,- загулявших,
припозднившихся было много, но Гияз, забывший выключить зеленый огонек, ехал
мимо. И гнал, гнал машину по улицам, словно прощался с Ташкентом навсегда.
Уже не раз у него в кабине раздавался голос диспетчера:
- Семнадцатый, семнадцатый, ответьте диспетчеру, где вы?
Но Гияз молчал.
Поблуждав по городу, Исламов свернул на берег Анхора и тут, распахнув
дверцу машины, залюбовался светлевшей полосой реки в бетонных берегах. Вдруг
в тишине, словно на всю набережную, зазвучал голос диспетчера:
- Всем радиофицированным такси: всю ночь не отвечает машина ТНС номер
85 - 04, водитель Гияз Исламов. О нахождении машины просим срочно сообщить в
диспетчерскую четвертого таксопарка. Внимание, внимание: пропала машина...
Сначала Гияз, занятый своими мыслями, не понял, что говорят о нем.
Только когда запрос повторили в третий раз, он поспешно поднял трубку.
- Таня, это семнадцатый, Исламов. Спасибо, со мной все в порядке, еду в
парк.
И какая-то теплая волна захлестнула его: о нем думали, за него
беспокоились. Он развернул машину и, выехав на дорогу, сразу попал в зеленую
волну. Когда уже въезжал в таксопарк, в эфире вновь раздался голос
диспетчера, но в нем уже не было тревоги:
- Всем! Всем! Всем! Машина нашлась... С Исламовым все в порядке! Все в
порядке...
1985 год
Малеевка, Коктебель, Дурмень