(не покупать новой машины и не ездить четыре раза в год на дорогие курорты). Всю жизнь он был очень даже здоровым, даже женился на молодой, но потом у него оказался диабет и давление, о чем узнали только после того, как в бане его вдребезги пьяного хватил удар.
   Теперь им полностью управляла его вторая молодая жена, которая когда-то была его любовницей. Надо отдать ей должное, она содержала и дом и своего мужа в полном порядке. Она сама звонила Борискову на мобильный по поводу каких-либо проблем со здоровьем мужа. Своих детей у нее не было, поэтому она занималась детьми и внуками Семена
   Михайловича от первого брака. Маленькая шестилетняя внучка, которую
   Крупин обожал, часто оставалась у них ночевать в квартире. В выходные Наталья Петровна вместе с девочкой ходили в зоопарк или на аттракционы. Крупины Борискову нравились. Очень приятная была пара.
   Позвонил на мобильный Виктор Сергеевич Коробов, сообщил, что сегодня приехать на прием никак не сможет, поскольку его машина стоит в ремонте, а в метро он лет пятнадцать не ездил принципиально, поскольку "в метро, говорят, страшно". В этом был некий резон, поскольку появились сообщения, что появились ВИЧ-террористы, которые в общественном транспорте колют граждан зараженными шприцами.
   Буквально два дня назад молодую девчонку у "Чернышевской" укололи со словами: "Теперь и ты с нами!" Родители подростков были в ужасе. А в прошлые выходные, когда проходили концерты какого-то очередного
   "Колбасного цеха" и группы "Жесть" или что-то там в этом роде – людей кололи уже массово – в первый день было зарегистрировано 54 обращения, а на второй – 86. А прошлым летом двое детей заразились гепатитом С, доставая из почтового ящика газеты – оказалось там лежали шприцы иголками вверх. Были случаи, когда иглы укрепляли на лестничных перилах – их приклеивали на жевательную резинку, чтобы воткнулась в руку. Говорят, за границей такого безобразия не встречалось. Один врач-слушатель из Калининграда рассказывал, что когда они входят в свою инфекционную больницу на работу, то открывают зонты, потому что им на голову больные скидывают использованные шприцы иглами вниз.
   Сам Виктор Сергеевич Коробов был бизнесмен, работал в какой-то конторе с дурацким названием типа "альфа-консалт-проект" с офисом на
   Миллионной улице. Что он там делал конкретно, было неизвестно, но зарабатывал просто немеряно. Борискова всегда поражало то, что самые больные деньги имеют не люди работающие в забоях, на добыче нефти в суровых условиях труда, а те, которые перекладывают бумажки, или те, кто хитростью завладел имуществом. Был, скажем, простой учитель физкультуры, а тут вдруг стал владельцем сталелитейного завода, который построили всей страной в тридцатые годы, когда его и на свете-то не было. Да он там никогда и не работал.
   Коробов, кроме проблем с аллергией и ринитом, был очень расстроен и озабочен тем, что у него требовали снести дачу, а точнее только лишь баню на берегу озера на Карельском перешейке. Баня эта стояла и стояла уже лет десять, а тут вдруг говорят надо сносить. Сказали, что по Водному Кодексу, мол, нельзя огораживать территории и строить на берегу водоемов. Коробов этим очень возмущался:
   – Почему финнам можно, а нам нельзя: я лично с парома видел дом на самом что ни есть берегу, и тут же, чуть не на воде, сарайчик. Лодка там. И таких домиков там много. У меня и берег чистый, я сам его убираю. Дальше пройди – все завалено мусором, всюду битые бутылки, гандоны, засрано. Ведь известно, что у нас народ по жизни свиной!
   Потом в кабинет вошла Валентина Петровна Белова. Борисков знал ее давно, но в последние полгода при каждой встрече пугался, потому что после пластической операции в ней что-то появилось странное и ужасное. Борисков знаком был с ее историей.
   Первый муж Валентины Петровны, за которого она вышла замуж в восемнадцать лет, был человек, в общем-то, неплохой, веселый, трепливый – в юности это ей очень даже нравилось, но с возрастом как-то оказалось, что он ни то ни се. Конечно, он был веселый легкий человек, смешно щекотал ей живот, грудь и бедра своими усами. С ним, конечно, было весело, но как-то все ненадежно, мерцающе и нестабильно. Это была совершенно другая, чуждая ей жизнь, которая ей вроде как бы и нравилась, но еще больше пугала и раздражала. И работа у него такая была – вечно в командировках. Она же любила дом, сидеть там и заниматься домашними делами, смотреть телевизор, и не любила куда-то ходить и, тем более, например, в другой город, что означало собирать вещи, паковать чемоданы. Это всегда было для нее тяжело. Он же был излишне подвижен, всегда рано вставал, вечно был полупьян. В конечном итоге они расстались. Валентина Петровна в это время уже работала юристом в нефтяной компании, являлась ее мелким акционером и по российским меркам зарабатывала очень много.
   Пользовалась влиянием, молодые мужчины делали ей комплименты. В конечном итоге она с мужем развелась, а детей – просто у него выкупила: дала ему сразу много денег с одним условием, чтобы никогда больше его не видеть. И деньги он взял. Надо было начинать новую жизнь. Утром посмотрела на себя в зеркало и себе не понравилась.
   Деньги у нее были без ограничений. Записалась на фитнес. Делала массаж. Обратилась косметологу в Центр красоты, сходила на прием к пластическому хирургу. Ее там долго уговаривали сделать пластику, подтянуть кожу на лице, какое-то время попринимать гормоны.
   "Поверьте, это несложная косметическая операция: главное потом,
   Валентина Петровна, прячьте от поклонников паспорт!" Зачем гормональная терапия? У вас просто ранний климакс. Ничего страшного.
   Пластическую операцию она все-таки сделала. Ей подтянули кожу на лице, губы накачали жиром – поначалу страшно было смотреться в зеркало, пугалась, но постепенно привыкла. Ей почему-то казалось, что она тут же легко найдет себе молодого любовника и даже мужа. Но кто-то очень верно сказал: возраст выдают руки и глаза. Лицо еще можно намазать и замазать, сделать подтяжку, а все другое – никак. В кровати с мужчиной лежали всегда в полумраке. Она запрещала включать в спальне верхний свет – если только слабый ночник. Один любовник однажды увидел ее ночью и ужаснулся: у нее глаза не закрывались. Еле дотянул до утра. Спать уже больше с ней не мог – боялся.
   А приходила она вот по какому поводу. Борисков пытался растворить ей желчные камни, поскольку операцию она делать боялась. Камни действительно растворялись, но очень уж медленно. Борисков стал опасаться, что вдруг не получится, не хватит терпения.
   За Беловой точно минута в минуту в намеченное время 19.20 появился
   Лев Аркадьевич Шацман. На прием он приезжал только вечером, но никогда не позже восьми, поскольку работал еще более поздним вечером и ночью. Они с женой работали где-то в масскульте, или, по-новому, в шоу-бизнесе, а короче, владели ночным клубом и еще чем-то подобным, и много лет ложились спать то ли очень поздно, то ли очень рано – всегда под утро. Что они там делали конкретно, Борискову было неизвестно. Наверно, были продюсерами, считали деньги. Или только он был продюсером, а жена ему в чем-то помогала. Борисков на первом приеме всегда заполнял в медицинской карте условия быта. Узнал, что обычный день их семьи складывался так. Первым в восемь утра просыпается их пятилетний сын Боба. Домработница и няня быстро умывают, одевают его и переводят из большого дома в другой отдельный корпус; там его кормят и занимаются с ним всю первую половину дня, потому что родители мальчика обычно спят очень долго и им ни в коем случае нельзя мешать. Только часам к двум в большом доме появляются признаки жизни. Хозяева, наконец, просыпаются, долго пьют кофе, завтракают. Шацман жаловался, что зимой они вообще не видят дневного света, поэтому приходится посещать солярий, а в рождественские каникулы обязательно ездить отдыхать на остров Бали. Уезжали они туда всегда числа второго января, поскольку сам Новый год, естественно, работали.
   Причем Шацманы никогда не ездили кататься на горных лыжах, а любили экзотику, хотя экзотические путешествия могли быть и очень опасны. В прошлом году на обследование в клинику поступила девушка двадцати пяти лет, красавица, богатая. Однажды она поехала с другом на сафари в Австралию – стрелять там каких-то животных. Прямо у костра в порядке экзотики аборигены сделали ей за ухом маленькую татуировочку – "черную лилию Австралии". Позже у нее появились увеличенные лимфоузлы, она обратилась к врачу, и при обследовании у нее в крови выявили ВИЧ. Теперь она постоянно принимала лекарства, и к этому положению, возможно, даже привыкла.
   Борисков рассказал об этом Жизляю, а тот по этому поводу высказался так:
   – Привыкнуть к этому, я думаю, невозможно, это как отсроченный смертный приговор. Конечно, каждый не может наверняка знать, доживет ли он до конца дня, однако в данной ситуации уже как бы имеется некий рубеж.
   Борисков, вспомним про этот случай, тут же подумал и про свои сердечные дела – тоже ведь, по сути, отсроченный приговор, хотя тут шансы были: найти забитый бляшками сосуду и вставить туда стент или пришить обходной шунт. Конечно, безумно дорого, но зато есть шанс выжить.
   Кстати, тот самый вышеупомянутый Коробов такой стент себе и поставил, причем операцию сделал в России и удачно, был эффектом очень доволен. Был, как говорится, с закидонами, но Борисков его уважал. Это был очень любопытный человеческий экземпляр, можно сказать, в чем-то даже выдающийся. В нем была тяга к образованию, уважение к знаниям. И это притом, что он бы настоящий долларовый миллионер. Миллионер, но к тому же еще и с амбициями: защитил
   (точнее сказать, купил) сначала кандидатскую, а потом докторскую диссертацию, звание профессора, написал книгу по истории своего рода
   (Борисков даже лично знал журналиста, который за хорошие деньги написал эту книгу и, кстати, был тем очень доволен) – и надо сказать, неплохая получилась та книга; вступил в дворянское собрание, выискал и свои дворянские корни, хотя сам был из самых простых и карьеру свою начинал барменом, или попросту – буфетчиком.
   По советским временам, впрочем, бармен и официант были профессиями престижными, особенно в гостиницах с интуристами – туда еще было большой проблемой попасть на работу.
   – Не исключено, что и сейчас тоже так осталось. У одного моего приятеля дочка работает официанткой в казино и на чаевых зарабатывает очень даже неплохо, по-крайней мере, больше чем ты! – сказал Жизляй. – Все это понятно, но что-то ведь повергло долларового миллионера Коробова полезть в доктора наук, хлопотать, а точнее, потратить на это большие деньги. Хотя его и просто за деньги любят, и все знают, что он эту диссертацию купил? А вот зачем! Это он сделал, прежде всего, для самого себя. Он стал больше уважать сам себя, а это самое главное и есть.
   Кстати, у Борискова лечилась и Коробовская жена. В последний прием ему показалось, что она пребывала в некоторой растерянности. Она уже сама не знала, что есть хорошо, а что плохо. Когда они с Витей были молодые и бедные, то как-то объединялись, чтобы выжить, и всегда поддерживали друг друга. Потом, когда появилось богатство, началось все то, что ему сопутствует: длительные поездки, дорогие красивые проститутки, сексапильная секретарша, глядя на которую не поймешь, спит ли он с ней или держит такую красоту просто для имиджа, и слабо верилось, что не спит. А если даже и не спит, но наверняка имеет скоротечные сексуальные контакты на работе просто в качестве права хозяина. Для порядка.
   Что ж, все имеет свои оборотные стороны, даже богатство. Так и любое лекарство дает побочные эффекты. Если человек долго живет в роскоши, то перестает двигаться, жиреет, начинает болеть. Требуются большие усилия, чтобы избежать этого. Раньше у нее много чего не было, но она была молода и, как теперь ей казалось, счастлива.
   Теперь же у нее было все, она стояла в своей дорогущей шубе перед зеркалом в прихожей, смотрела на мешки под глазами, на морщины и думала: надо было рожать второго ребенка тогда – в тридцать шесть, когда случайно залетела, – это хоть как-то держало бы его, да и было бы, чем заняться, а сейчас уже было поздно. Врач (это был Борисков) при осмотре нашел повышенное давление, остеохондроз, скрытый сахарный диабет и миому матки. Жир у нее на животе давно образовывал ощутимую складку, которую невозможно было захватить рукой. Весы у нее дома были настроены так, чтобы показывали на десять килограммов меньше. Она это хорошо знала и обманывала саму себя. Она всю жизнь мечтала, чтобы они с мужем разбогатели, и постоянно пилила супруга:
   "Ты – бездельник, дармоед, надоело мне тебя кормить!" Коробов, наконец, поднялся, стал много зарабатывать и тут же завел себе молодую невероятно красивую любовницу-модель, которая, будь он беден, на него даже бы и не взглянула. И теперь у нее, законной супруги как женщины перед любовницей не было никаких шансов. Поставь их рядом – и разница была бы очевидная и потрясающая. И однажды все это было наглядно продемонстрировано во время известного скандала в
   Александринке, когда она сама увидела себя рядом с юной любовницей в огромном зеркале театрального фойе: вся расфуфыренная, одетая в самое что ни на есть дорогое и модное, со вставными, необыкновенно ровными и белыми фарфоровыми зубами, яростным и ненормально загорелым для зимы обрюзгшим лицом; огромная грудь выдавалась вперед чуть не на полметра, сквозь брюки безжалостно выпирал целлюлит. Она даже сама себя испугалась. У нее, казалось бы, было все, но уже не было ни любви, ни молодости, и любовь теперь можно было лишь только покупать, и это тоже было мерзко. Была истерика и скандал.
   Как-то шарила у мужа по карманам, обнаружила у него в кармане упаковку виагры. Потрясла ею, заорала:
   – Ты на таблетках! Блядей своих дерешь на таблетках – просто так уже не можешь?
   Витя вдруг посмотрел на нее холодно и спокойно с некой брезгливостью. Она действительно представляла жалкое зрелище: жир под подбородком от негодования так и трясся, лицо было покрыто толстым слоем ночного крема, и на этом лице метались красные воспаленные и испуганные глаза.
   – А почему это тебе можно гормоны пить от климакса, мазать рожу косметикой, делать пластические операции, а мне вдруг нельзя принимать "виагру"? – спросил он, продолжая ее рассматривать с неприятным ей отстранением, даже наклонив на бок голову. Как чужой человек, случайно попавший в спальню. Она не знала, что и сказать, задохнулась в ярости. Давление зашкалило за двести.
   Еще у этого Коробова был один друг, высокими материями вовсе не отягощенный, но деньги умел делать абсолютно из всего, а точнее, буквально из ничего. Не знал потом, куда их и девать. У него был совершенно новый, только что купленный с выставки "Роллс-Ройс" стоимостью чуть ли не миллион долларов (Борисков с трудом этому верил). Одна только серебряная статуэтка с капота этой машины тянула на две с половиной тысячи евро. Один был недостаток – он не был бронирован. Его в нем и подкараулили. Шестнадцать пуль из
   "Калашникова" пробили лобовое стекло и почти все попали в переднего телохранителя. Хозяина, сидевшего сзади, тоже задело, но не смертельно. Эту историю рассказал Борискову другой телохранитель, который поменялся в тот день сменами с сидевшим в машине. Причем, этот, которого сменили, заменяться вовсе не хотел, но погибший в тот день сменщик его просто об этом умолял – у него на другой день были назначены какие-то важные личные дела, типа с подругой собирались идти подавать заявление в ЗАГС. А получилось, что в него попало пол автоматной очереди, пущенной в его хозяина. Теперь "роллс-ройс" стоял в гараже, весь его белый кожаный салон был забрызган и залит кровью. Решали, что с машиной делать дальше. Это тоже были оборотные стороны богатства.
   Впрочем и простые люди довольно нередко попадают под раздачу в разборках богачей. Недавний пример: научный сотрудник Волошин, просто хороший и давний знакомый Борискова. С ним случилось странное, почти что фантастическое происшествие. Однажды он шел по улице и случайно попал в перестрелку. И народу вокруг было вроде бы много, но он оказался единственным свидетелем довольно громкого преступления – покушения на банкира (тот вскоре и умер).
   Подозреваемых в тот же день задержали по горячим следам, но они от всего упорно отказывались. Лицо одного из нападавших Волошин хорошо запомнил, поскольку с того слетела маска. Получилось так: если он отказывается давать показания, его сажают, и притом наверняка и неизбежно убивают в камере – так, на всякий случай. Если же он все рассказывает, на него тут же начинается охота. Он был в тупике.
   Самое поразительное, что лично он не интересовал абсолютно никого.
   Бандитов нужно было посадить, а они ну никак не хотели садиться, поскольку речь шла о пятнадцати годах заключения как минимум, а то и о пожизненном, поскольку они еще застрелили охранника и случайного прохожего. Государство боролось со своей вечной изнанкой – организованной преступностью. Оно боролось против своей левой руки или отдельных пальцев. Вроде так на вид кто-то чего-то и хотел сделать, но не особенно. У бандитов, как всегда, имелись опытные адвокаты, а Волошин был единственным свидетелем. Адвокаты на него давили, говорили, что его там и не было вовсе, и что он не мог никого видеть, поскольку у него плохое зрение. Но ему пришлось дать показания. Следователь сказал так:
   – Вы уж извините, гражданин Волошин, вам, конечно, не повезло, но и нам тоже деваться некуда. С нас начальство сдерет три шкуры, если мы не доведем дело до суда. Дело под контролем у губернатора.
   – Послушайте, а если бы меня тоже убили? – спросил Волошин следователя.
   Тот только пожал плечами.
   Это была защита свидетелей по-русски. Волошину светила потеря работы, смена жилья, естественно, на худшее и совсем другая жизнь.
   Он ощущал постоянный страх, а потом и ненависть вокруг себя, особенно когда через две недели после начала процесса погибли два охранявших его милиционера, а сам он чудом остался жив только потому, что они скорее рефлекторно или случайно, чем действительно желая этого, закрыли его собой. Парадокс, но один из этих погибших охранников, кажется, по имени Сережа, иногда говорил Волошину, похлопывая его по плечу: "Вы особенно-то не переживайте, если вас убьют, мы их посадим!" Сменившие убитых оперативники смотрели на
   Волошина как на наживку, но он так и видел в их глазах упрек: "Какие прекрасные ребята погибли из-за какого-то очкастого дерьма!" Он тогда решил дергаться до конца, как лягушка на известной картинке
   "Никогда не сдавайся", и превратил свою квартиру в ловушку, поставил сигнализацию во все комнаты, чтобы убийцы не проникли через окно.
   Чем там кончилось дело, Борисков пока не знал.
   Еще был интересный слой пациентов – мелкие частные предприниматели, зарождающийся средний класс. Скажем, такой
   Кораблев, тридцати двух лет, с диагнозом: хроническая головная боль напряжения. Тот вообще был какой-то странный: купил себе машину за сорок тысяч долларов, в то время как семья его – жена с двумя детьми и сам он – жили в панельном доме на первом этаже в большой тесноте – в двухкомнатной квартирке. Это было необъяснимо. Вообще нередко поступки людей, если смотреть со стороны, были непонятны. Иногда, впрочем, и они сами не способны их объяснить. Никулин, например, считал, что у этого человека просто есть еще одна семья, а вот эта семья – не главная, поэтому он и не хочет тут вкладываться в жилье: есть, где жить, – да и ладно, чего еще заморачиваться. Воистину: чужая душа – потемки.
   Однажды Борисков консультировал женщину, которая была должна бандитам очень большие деньги – пятьдесят тысяч долларов. У нее была своя маленькая фирма, и вполне успешная, но ей хотелось большего, настоящего богатства. Однажды ей предложили заработать в одном проекте: нужно было только вложить деньги в товар. Она вложила свои не столь большие деньги и тут же получила двойную прибыль. Вложила еще – и также получила вдвое. Далее ей предложили вложить уже гораздо большую сумму, чем у нее было в наличии, и тут же предложили взять недостающие деньги в долг под небольшой, казалось бы, процент.
   Дело представлялось очень надежным, все это обертывалось чрезвычайно быстро, и она эту наживку заглотила. И на этот раз ее кинули.
   Пропали все ее деньги, и еще остался долг. Кинули, конечно, те же самые люди, которые и одолжили. Понятно, что это был старый трюк – чистое кидалово. Получилось, что она взяла кредит у бандитов и не смогла вовремя отдать. Когда Борисков разговаривал с ней, в глазах ее стояло безумие. Она превратилась в рабу. Фирма ее исправно работала, имела какой-то оборот, какие-то деньги, но лично она уже не имела ничего. А долг ее к тому же постоянно и неуклонно рос. Ей насчитывали какие-то совершенно фантастические проценты. Что тут говорить, бандиты есть бандиты.
   Другая пациентка тоже рассказывала нечто подобное. При организации фирмы она взяла в учредители представителя "крыши", – бандита. По соглашению бандиты получали сорок процентов прибыли. Постепенно дела фирмы потихоньку наладились, и они решили забрать себе все. Пришли к ней домой с оружием, и она подписала бумаги, что передает им свою долю. После этого она сделал следующие выводы: только один человек должен владельцем фирмы, и никогда нельзя иметь дело с бандитами…
 
   Следующая VIP-пациентка на этом приеме была деловая женщина лет около тридцати и притом очень красивая. Борисков давно не видел, чтобы деловая женщина, была одета так стильно, неброско и сразу ясно, что очень дорого. Оказалось, она была топ-менеджером в одной крупной компании. Это была очень целеустремленная и властная молодая женщина, и у нее, как оказалось, во всем имелся четкий план: в июне этого года забеременеть, в марте следующего года родить, а в сентябре уже снова выйти на работу. Именно в связи с планируемой беременностью она и проверяла свое здоровье. Здоровье у нее было хорошее.
   Пришла повторно и Валенкова Лариса Николаевна, тридцати двух лет от роду. Тихая сумасшедшая. Сумасшествие ее было по поводу якобы невозможности иметь ребенка и возникло два года назад после внематочной беременности и, как следствие, удаления у нее одной из маточных труб. Она рыдала чуть ли не постоянно от малейшей причины, не могла видеть спокойно маленьких детей, даже в гости не ходила.
   Сидела дома целыми днями и плакала. Впору было принимать антидепрессанты. Муж ее, Михаил, был в полном отчаянии, поскольку она даже дома готовить перестала. А причиной сложившейся ситуации она вдруг посчитала то, что однажды в юности молилась в церкви, чтобы Бог дал ей ребенка и чтобы получилось забеременеть от любимого ею в то время человека, и действительно забеременела. Но там сложилась какая-то проблема и ей пришлось сделать аборт, и она вдруг через столько лет придумала, что ей больше уже никогда не будет дано родить.
   – Бог милостив! – выслушав ее, только и сказал Борисков. Ничего другого он сказать не нашелся.
   – Неужели Он меня простит? – Она буквально впилась глазами в лицо
   Борискову.
   – Я же говорю, – пробормотал Борисков, отводя глаза: – Он бывает милостив. Вы просите!
   А что еще он мог сказать? Они теперь планировали сделать экстракорпоральное оплодотворение, и никаких таких особых проблем со здоровьем, чтобы оно не получилось, вроде бы не было.
   Под конец приехал и еще один VIP-пациент. Это был всем известный
   Калачев с охраной. Один телохранитель всегда сопровождал его до самого кабинета врача, еще один стоял на входе и еще сколько-то сидели в двух внедорожниках на улице. К счастью приезжал Калачев довольно редко – где-то раз или два в полгода. Во время приема на месте он никогда не сидел: ходил по кабинету из угла в угол, как лев в клетке. Руки его тряслись от постоянного пьянства. Был он очень загорелый. Тут же рассказал, что только что приехал из Африки, прямо с сафари. И уже собирался куда-то еще ехать – то ли в Таиланд, то ли в Бирму. Он вообще старался в России надолго не задерживаться. У него тут были какие-то свои проблемы. Семен Маркович, главный врач
   "Парацельса", утверждал, что будто бы ему знакомый мент рассказал, что Калачев "заказан". Впрочем, Семен мог тут же все это и наврать.
   За ним такое водилось. В нем вообще была невостребованная фантазия и некое художественное видение. Всегда при случае он демонстрировал
   Борискову довольно интересные художественные фотографии собственного производства. Он действительно даже в поездках умел снимать именно сюжеты, а не просто картинки на память "я на фоне пирамид". В юности даже хотел создать фотоальбом "Женские попки". Уже очень давно утром сделал он как-то черно-белый снимок: девчонка, красивая, боком к нему одевается – натягивает трусики – только что из постели. Это было снято реально красиво, эротично и талантливо. Чувствовалось настроение того утра. Борисков даже позавидовал.
   Калачевские охранники нанесли в коридор грязи. Понятно, они тут были скорее для спокойствия, чтобы ездить по городу, ходить по клубам, чтобы не ограбили и в морду не дали, когда он напьется.
   Понятно, что от профессионального убийцы-снайпера они, конечно, не спасут, но от наркомана с молотком в подворотне или хулиганов – очень даже запросто.
   Кстати, Семену о заказе на Калачева вполне мог намекнуть общий знакомый бывший полковник ФСБ Костя Снегирев, хотя, впрочем, вряд ли он стал бы об этом трепаться. Снегирев и его товарищи, бывшие сотрудники группы антитеррора, тоже одно время были телохранителями.