– Никуда он не пойдет! – тут же мгновенно взвивалась Марья Петровна.
   – А кто же тогда будет Родину-мать защищать? – будто бы удивлялся
   Жизляй.
   – Да кто угодно, только не мой сын! Сам, если хочешь, и иди! – Ее страшно бесили эти намеки. С Жирдяем они всегда была на "ты".
   – А я уже свое сходил! И ничего страшного не случилось. Теперь пусть другие идут, исполняют свой гражданский долг!
   – Еще чего! – мрачно сказала Марья Петровна.
   Жизляй потом это дело прокомментировал:
   – Тот же типичный женский подход: сына никуда от себя не отпускать, а тем более в проклятую армию, где его могут обидеть злые мальчишки. Впрочем, мужа бы своего она отдала бы, пожалуй, без сожаления. Понятно, это врожденный женский инстинкт, никуда своего ребенка от себя не отпускать. Наверняка слышал, как женщина говорит:
   "Мы", отождествляя себя со своим ребенком. Но если допускать такое воспитание, то оно как раз и формирует именно тот самый тип мужчины, который сами же женщины больше всего и ненавидят: ничего не решающая тряпка, зависящая от своей матери. Исконно тому было придумано противодействие: в племенах мальчика в определенном возрасте отрывали от матери, посвящали в воины, и это обычно было связано с каким-то болезненным испытанием, всегда с преодолением боли. У нас такую роль в какой-то степени играет армия: там ты учишься выживать вне семьи, в чужой среде, принимать решения и отвечать за себя.
   Мужчина в жизни должен быть добытчиком и защитником – это его основная социальная роль, – и при необходимости немедленно, не раздумывая, вступать в бой. Армия всегда была жесткая система. Это теперь все жалуются, а раньше были гауптвахты, сейчас, говорят, их вроде как отменили, но уверен, снова введут. Ты там был? А я был! Я до сих пор помню того начальника гауптвахты. Настоящий зверь! И я сейчас понимаю, что по-другому с такой публикой, как мы, было нельзя. Меня забрали оттуда через пять дней, приехали из части, спрашивают: "Ты чего такой грязный и вонючий? Тебя же в машину невозможно посадить!" Так ведь совсем там не мылся. Чуть зазеваешься, прикладом в спину дадут – мало не покажется. Поэтому все исполняется мгновенно. В школах раньше били детей. Сейчас это кажется диким. А я так считаю, что розги в меру, без садизма – только детям на пользу. Отдельные идиоты перегибают, так они и без официальных наказаний бьют детей. Если ребенка бить по жопе – что с ним будет? Только на пользу. "Он нас бьет и плюется в лицо!" – тут, услышал случайно, одна девчонка про учителя своего рассказывает. А почему: потому что никто не хочет учиться, балуются, шумят, не слушают. А как ты их накажешь? Попробуй, тронь! Двойку разве что остается поставить, чтобы их уже родители дома драли.
   Больничный ординатор Наташа Алтухова, сидевшая за соседним столом, благоразумно промолчала. У нее сын в настоящее время служил на флоте. В армию идти не очень-то хотел, но делать "белый билет" отказался категорически. Когда его забирали, то, говорят, чуть не рыдал. То ли от тоски, то ли от страха, а может просто спьяну. Потом оказалось, что, как и обещали в военкомате, попал он на Северный флот – на крейсер "Петр Великий" и очень удачно, отслужил там уже год, и службой был очень доволен. Даже якобы собирался оставаться служить по контракту и учиться на мичмана. Его же школьный дружок закосил от армии "по дурке" и теперь болтался по городу и не работал.
   Потом в ординаторскую зашла за рецептами для своей матери Оля
   Кондратьева, медсестра, которая какое-то время работала в приемном отделении, а теперь собиралась в очередной декретный отпуск. История ее личной жизни была запутанная до такой степени, что Борисков сначала ничего толком в ней и не понял. Потом ему с трудом женщины растолковали. Она вышла замуж то ли за узбека, то ли за таджика, который после окончания аспирантуры уехал к себе домой. Хотя тут у них родилась дочка, однако она туда ехать испугалась. Тут у нее еще была мать, которая в жизни ни дня не работала и не собиралась, а после смерти отца, который ее кормил, намеревалась жить уже за счет детей. Там он по другому паспорту женился на местной девушке, взятой откуда-то из глухого кишлака, из бедной семьи, и которая смотрела мужу в рот и подчинялась ему беспрекословно. Уже там у него родился еще один ребенок. Какое-то время он все еще предлагал ей приехать туда, чтобы жить всем одной семьей. Она отказывалась. Знакомые показали ее одному холостому мужчине, которому она понравилась (он посмотрел на нее, когда она была на работе – в кассе сбербанка). Она какое-то время колебалась, потому что никак на него не реагировала, но потом все-таки согласилась пойти покататься на "ватрушках" с гор, и в итоге снова забеременела. Поначалу хотела сделать аборт, но отец ребенка и его мать сказали, что лучше бы оставить, поскольку он готов на ней жениться сразу же, как она разведется. Она пошла вставать на учет в женскую консультацию, там ее спросили: замужем ли она, и она сказала: "Да", однако, добавила: "Не совсем", те тут же зачеркнули первую запись и написали: "гражданский брак", Ольга же снова сказала: "Тоже не совсем так, поскольку я состою в браке с одним мужчиной, а этот ребенок у меня от другого". Впрочем, и это тоже не удивило работников консультации – они всякого перевидали.
   Однако беременность развивалась своим чередом, а развод затягивался по причине сбора документов, поскольку требовалось присутствия на суде обоих родителей первого несовершеннолетнего ребенка и проведение определенной процедуры, поскольку отец, хотя и двоеженец
   (вторая жена была зарегистрирована по таджикскому паспорту), – тоже все равно имел на ребенка право. Потом приехал муж, и оказалось, что он богат, работает по контракту в Швейцарии, по-прежнему любит ее, предлагал взять ребенка с собой. Она, естественно, не разрешила.
   Выписав нужные рецепты, Борисков направился в лабораторию и по дороге еще заскочил в регистратуру поликлиники, чтобы узнать расписание на вечер. Там царила паника. Совсем юная девушка-медрегистатор пребывала в эмоциональном шоке, ее отпаивали какими-то каплями. Она днем шла по тропинке мимо Сосновского парка, когда оттуда вдруг вышел молодой мужчина, вполне прилично выглядевший, с которым в обычной обстановке она вовсе не прочь была бы познакомиться. Он подошел к ней и сказал, глядя прямо в глаза:
   "Пошли со мной!" Она тут же все поняла и ответила: "Возьмите все – сумочку, деньги, телефон, только отпустите!" – "Мне этого ничего не нужно, пошли!" – Она оцепенела, он схватил ее за рукав пальто и потащил в парк, но потом все-таки бросил ее и скрылся среди деревьев, видно что-то его спугнуло. Она сидела и тряслась, а вокруг нее сновали утешительницы. Парк этот, как и все относительно безлюдные места района, был известным маньячным местом. Борисков лично сам не сталкивался, но женщины нередко жаловались на эксгибиционистов и прочих маньяков, карауливших их в кустах. Местный милиционер, находившийся недавно на лечении с обострением язвенной болезни, рассказал, что вот сейчас снег сойдет, и снова будут находить "подснежники" – скопившиеся за зиму и вытаявшие из-под снега трупы.
   Впрочем, один раз Борисков столкнулся с подобным насильником. В тот день машина сломалась, он поехал на работу на метро и потом решил пройти пешком, срезать через парк, заодно там и пописать. И увидел маньяка. Тот тащил какую-то женщину в чащу. Та только скулила.
   Борисков оторопел, остановился как вкопанный и уставился на них, еще не осознав ситуацию: может быть, это игра у них такая.
   Преступник был довольно видный и крепкий парень. Он увидел Борискова и сказал:
   – А тебе, мужик, чего надо? – Он смотрел на Борискова, продолжая держать женщину за волосы. – Вали отсюда! – Вид у него был отнюдь не испуганный, а скорее раздраженный тем, что ему помешали.
   – Да, в общем-то и ничего – я просто из милиции! – Борисков показал корочки своего красного удостоверения. Это могло оказать некоторое психологическое давление, на которое он очень рассчитывал.
   Но этот трюк совершенно не сработал. Насильник, как голодный паук, вовсе не собирался отпускать свою жертву. Женщина мычала, трепыхалась, как рыба в сетке. Затрещало пальто, полетели пуговицы.
   – Успокойтесь, девушка! – сказал ей Борисков. – Я уже позвонил в милицию, ближайший наряд будет тут минуты через три, не больше. Они уже едут.
   Насильник и тут проявил завидное хладнокровие. Еще с полминуты он пристально смотрел на Борискова, который чувствовал себя в этой ситуации довольно-таки неуютно, но женщине в принципе уже ничего не грозило, поскольку в любом случае акция была сорвана. Потом злодей оттолкнул ее от себя и нарочито медленно пошел в лес.
   "Вот бы сейчас выстрелить ему в спину!" – с сожалением подумал
   Борисков, глядя ему вслед. Снять хотя бы его на камеру в телефоне, но телефон у Борискова был без камеры. Хотя Борисков в институте пару лет и занимался борьбой самбо, но задерживать маньяка в одиночку не рискнул. Уверенно он себя в этих делах вовсе не чувствовал, да и опыта такого не имел. Короче, испугался.
   Милиция все-таки действительно приехала, и их обоих с женщиной отвезли в отделение. В отделении Борискова первое что спросили: "А вы, гражданин, когда пили?" Женщине же сказали так: "А нечего там было одной ходить!"
   На работе Борисков про это происшествие даже рассказывать сначала не хотел, но потом все же не удержался. В ответ тут же со всех сторон полезли истории, одна страшнее другой.
   Кстати, на том история с маньяком для Борискова вовсе не закончилась. Он встретил того парня еще один раз, точнее даже два.
   Первый раз – в метро. Они встретились глазами. Потом маньяк куда-то исчез. Борисков и там чуть струхнул. Ведь возможный вариант действия этого типа мог быть и такой: подойти и воткнуть шило в бок, например в сердце. И тут же скрыться в толпе. Наверняка же он был вооружен каким-нибудь подобным оружием – на то он и насильник. Бывали случаи, когда людей сталкивали на рельсы прямо перед подходящим поездом.
   Даже видеокамерой это сложно отследить в толпе. А сколько вообще происходит случаев, когда имитируют несчастные случаи. Например, вместе мыли окно, и один другого столкнул, а сказал, рыдая, что тот случайно выпал. Или: опустили домкрат, когда человек работал под машиной, отравили явно паленой водкой и т.д. В мире существует огромное количество злодеев оставшихся безнаказанными.
   В третий раз Борисков увидел насильника уже в отделе милиции.
   Однажды ему оттуда позвонили и пригласили на опознание. Там были и другие свидетели. Борисков приехал и сразу узнал парня, хотя лицо его было довольно сильно разбито, и вид он имел уже не такой самоуверенный. Но какая-то идея в нем все-таки еще сохранялась, он о чем-то напряженно думал, в нем шла какая-то активная мыслительная работа. И снова Борисков почувствовал страшный и пугающий сгусток чужой злой воли. Борисков указал на него, подписал бумаги. И больше уже не видел его никогда. Свою волю этот человек будет проявлять в тюремных камерах и лагерях, сталкиваясь с другими подобными сгустками злой воли.
   Тогда Борисков не рискнул вступить в прямую схватку, а вот Саня
   Мельников, наверняка не испугался бы, и наверняка заломал бы гада там же, на месте. С другой стороны он был профессионалом по этим вопросам. Борисков даже подумал, что злодей, просто только увидев
   Саню издали, убежал бы без оглядки, а не стоял бы, буравя взглядом, как это произошло с Борисковым.
   Тут же вспомнилась история, как один мужик в подобной ситуации влез, надавал насильнику по голове, а потом оказалось, что это был самый настоящий муж женщины, которому вдруг взбрело ее оприходовать прямо в парке, а она на это почему-то не соглашалась. Тут уже возник вопрос: "Если жена в данный конкретный момент не хочет полового акта, а муж очень даже желает и принуждает ее к этому – это насилие или нет?"
   Жизляй по этому поводу имел следующую точку зрения:
   – Раз уж вышла замуж, то обязана по жизни исполнять супружеский долг. Нравится тебе это, или не нравится. А иначе – не выходи замуж.
   Точно так же нравится тебе или не нравится, ты обязана вставать утром и готовить ребенку кашу, а мужу – завтрак. И если завтрак мужу ты еще как-то можешь манкировать, то кашу ребенку – никак не сможешь, хоть умри. Это оборотные стороны семейной жизни.
   Тут пробежала старшая медсестра отделения с криком ужаса: "Завтра будет СЭС!" Приход и проверка санэпидстанции всегда представляли собой целый ритуал. Суровые тети бесцеремонно ходили всюду, потом писали бумаги и непременно кому-нибудь да начисляли штраф. Штрафы были довольно большие. Кому-то их потом начальство компенсировало, а кому-то – и нет. Начальники даже иногда использовали СЭС для давления на неугодных людей. СЭС приходила к опальным, обязательно что-то находила и сходу начисляла огромный штраф, который потом вычисляли из зарплаты, да потом еще нарушителей чистили на конференциях. Бывали случаи, что люди не выдерживали и уходили.
   Наверняка существовал и какой-то план по штрафам.
   Сам Борисков не очень-то верил в эффективность СЭС. Заболеваемость в стране как-то не очень-то падала, всюду была страшная грязь, а на пищевых производствах царил полный бардак. Обычно те, кто работал на таких предприятиях, свою собственную продукцию никогда в пищу сами не употребляли. Жизляй тут же подхватил тему. Рассказал, как однажды даже видел, как замороженная туша пошла в мясорубку вместе с примерзшими к ней крысами. Еще рассказал про одного иностранца – то ли узбека, то ли таджика: тот работал в киоске по продаже шавермы.
   Очень ему доставалось от милиционеров, которые его буквально ежедневно тормозили и требовали регистрацию, да еще и морду приходилось регулярно на улице получать. Он говорил: "Да я этих русских всегда поимею!" – и в подсобке онанировал, кончал в соус для шавермы, поливал им начинку и подавал с улыбкой, да еще и приговаривая, особенно если покупали красивые молодые девушки:
   "Кушайте, красавицы, на здоровье!"
   Альбина, услышав это, поперхнулась чаем, а Борисков расхохотался.
   Впрочем, все это было из обычного черного медицинского юмора. Если же говорить серьезно, то Жизляй считал, что СЭС в целом работает очень эффективно и способствует снижению где-то, по меньшей мере, два процента валового национального продукта, хотя в идеале должна была остановить и оштрафовать всю страну и саму себя. Он привел такой пример правил СЭС. Если у вас дома сдохла кошка, то по правилам вы должны ее отнести к ветеринару (платно, конечно), засвидетельствовать документально ее смерть, а потом сдать в крематорий (платно, конечно). Все другие способы считаются нарушением законодательства и должны караться суровым штрафом.
   В ординаторскую, чтобы сделать запись в историю болезни, заглянула эндокринолог Тамара Зайкова. Борисков кивнул ей. Она радостно ответила. Тамара уже, наверное, дня три пребывала в постоянном радостном возбуждении. Ребенок ее – сын 15-ти лет, сидня на кухонном подоконнике, случайно схватился за микроволновую печку и одновременно за газовую трубу и получил сильнейший удар током с остановкой сердца. Тут же вызвали соседа – хирурга-реаниматолога, который совершенно случайно оказался в это время дома, и качали парня все время, пока ехала скорая помощь. Потом он был в больнице в состоянии клинической смерти, но в конце концов все кончилось нормально. Теперь Тамара чуть ли не каждые полчаса звонила ему в больницу. Внезапно она поняла: как хрупок ее личный маленький мир.
   Тамара, если и ела торты, то только самую крошку, потому что всегда сидела на диете. Известно, что эндокринологи практически не едят сладкого, макарон и прочих углеводов, но зато нередко курят.
   Напротив, пульмонологи обычно вообще не курят, но очень хорошо едят углеводы. В свою очередь дерматологи не только дополнительно моются после бани, но еще и смазывают ноги противогрибковыми средствами. У психиатров – у тех свои заморочки. Кстати, интересные вопросы они иногда задают: "Верите ли вы в сглаз? Находитесь ли вы в настоящее время под воздействием сглаза?", а еще есть у них провоцирующие вопросы, типа "Любите ли вы свою мать?" или "Занимаетесь ли вы онанизмом?" У человека психически здорового такие вопросы никаких эмоций, кроме разве что легкого раздражения, не вызовут, и он ответит что-нибудь вроде: "Да, конечно, маму свою люблю" и "Редко, но бывает"; у психопата же такой вопрос может вызвать совершенно другие реакции. Она консультировала одну женщину в шестой палате.
   Это была жена Виталика Конькова, Светлана. Всю жизнь она была очень худая, даже после родов, а после сорока ее вдруг разнесло буквально как на дрожжах. Сама она утверждала, что ничего не ест, а все равно толстеет, но Борисков в это слабо верил: вряд ли жир брался из космоса или и из воздуха. Из чего-то он должен был образовываться по закону сохранения энергии. Недавно на дежурстве он наблюдал, как
   Светлана тайком отрезала вдоль чуть ли не половину батона и сделала себе гигантский бутерброд с маслом и колбасой, потом бесконечно пила сладкий чай с печеньем и с вареньем. Но все разговоры о похудении, ограничении еды почему-то раздражали ее до слез: "Отстаньте, я и так ничего не ем!" Оставалось только зашить ей рот.
   Коньков приходил, сокрушался:
   – Даже не знаю, что с ней и случилось! Она просто стала как студень. Нечто желеобразное. И постоянно ест на ночь. Притом, ест много. Иногда даже ночью встает поесть. Храпит. Я ей говорю: "Чего ты так полнеешь?" – А она мне со слезами: "Ты меня не любишь!", я ей: "Ты на ночь-то хоть не наедайся!", а она опять: "Ты меня не любишь!" Вот она – женская логика! Я же о ней забочусь… Беда! – он махнул рукой.
   – Щитовидку ей проверь! – посоветовал Борисков просто так, чтобы хоть что-то сказать. К-в и решил ее положить на обследование. Вот теперь и обследовали.
   Борисков, кстати, тогда подумал, что, возможно, Светлана не так уж и не права. Не исключено, что она всегда была не идеальная, но он любил ее и не замечал недостатков, а теперь они вдруг стали его раздражать. Такой вариант был вполне возможен. Любое событие имеет две точки зрения, а иногда и больше.
   Борисков считал, что тут имеет место или нечто психическое, типа булимии, или же какой-то ген сработал с возрастом, поскольку теща у
   Виталика К-ва была, если мягко сказать, немаленькая.
   Одна такая больная лежала на первой хирургии. Всем показывала свою фотографию в паспорте – еще недавно совершенно был другой человек.
   Жила себе, жила и вдруг у нее тоже проявился необыкновенный аппетит, который она никак не могла пересилить, хотя что только не принимала от аппетита, – какие-то пищевые добавки, – но не помогало. А отсасывать жир она как-то боялась, поскольку опасалась тромбоэмболии мозга, чтобы потом не лежать бревном годами и не ходить под себя. А из еды особенно обожала сдобу, хоть прячь ее или запирай на ключ. У ее мужа даже была идея купить холодильник с замком, говорят, такие производят и продают, поскольку на Западе муж и жена бывает, что питаются каждый из своего. Впрочем, однажды странным образом этот самый жир спас ей жизнь. В магазине, где она затаривалась, ловили какого-то преступника, явно психически ненормального, и она его ухватила чисто рефлекторно за шкирятник, потому что все кричали:
   "Лови, лови!" – и еще показалось, что он стащил ее сумку. А тот с испугу ударил ее ножом в живот. Интересно, что толстое пальто оказалось пробитым насквозь, а слой жира на животе – нет. Крови натекло совсем немного, но нож остался торчать из живота, потому что кто-то из зевак закричал: "Не вынимайте нож, а то она истечет кровью и тут же умрет!" Приехавшие на "скорой" врачи тоже не стали вынимать. Так и привезли в больницу с торчащей из живота рукояткой.
   В итоге оказалось, что лезвие даже не достало брюшины. Хирурги во время операции, когда зашивали рану, переглядывались и ухмылялись под своими масками.
   Зашел давний знакомый судмедэксперт Миша Павлов, который приносил начальству какие-то бумаги и по дороге заглянул поздороваться с врачами. Пригласили и его к чаю. За чаем он рассказал, как только что вскрывал девушку двадцати лет из обеспеченной семьи, которая угорела в ванной от неправильно отрегулированный газовой колонки, и еще ребенка, выброшенного из окна с девятого этажа и упавшего на забор. У него все истории были такие.
   Пока пили чай, Жизляй и к Тамаре попытался привязаться с комплиментами, хотя той было и не до него. Отшучивалась, вертела в руках телефон. Кстати, профессор Самсыгин, как-то приехав из
   Америки, рассказал, что человека там могут запросто уволить за сексуальные домогательства, типа даже если помог женщине поднести вещи или открыть ей дверь, а если, не дай бог, за попку ущипнул или приобнял. Надо сказать, что лично про него ничего такого известно не было: хотя лет десять назад злые (естественно, женские) языки говорили, что он охаживал молодую (для своего, конечно, возраста) уборщицу – женщину лет тридцати. Впрочем, Борискову это казалось маловероятным. Наверняка, придумали. А вот про главного было известно несколько более: вначале он специально взял себе секретарем молодую смазливую бабешку и пользовал ее у себя в кабинете прямо на рабочем столе. Та, говорят, жаловалась подругам: "Уже просто задолбало чуть не каждый день делать ему миньет!" Председатель профсоюза, по слухам, как-то даже застал их непосредственно в этот самый интимный момент – забыли дверь запереть. Та молодая секретарша, да к тому же замужняя и еще имеющая ребенка пяти лет, в конце концов все-таки уволилась. Может быть, единственно из-за низкой зарплаты, потому что в тот момент зарплату ей было никак не повысить, хотя Главный и приписывал ей полставки за уборку и еще премиальные, насколько было возможно, хотя люди и возмущались. Но она все-таки уволилась, и тогда он взял себе профессионального секретаря – уже совсем старую грымзу, которая кидалась на всех входящих: "Профессор занят!", – хотя он и профессором-то еще вовсе и не был. И на том стояла насмерть. Попасть к главному в кабинет какое-то время было просто невозможно. Говорили, что она якобы была в него влюблена, хотя и безответно, поскольку находилась уже в глубоком климактерическом возрасте. Но главный вроде как уже не особо этими делами и занимался на работе, поскольку пару лет назад перенес гипертонический криз и тяжелый сердечный приступ и с тех пор оберегал себя от лишних волнений. Впрочем, известная история
   Президента Клинтона и Моники Левински показала всему миру, что на определенном уровне такие отношения просто общеприняты. Не будь
   Клинтон Президентом США, никто бы про это просто и не узнал бы – настолько это обычное дело. Кстати, и Президента вполне можно понять: много работы, гулять некогда, ходить по проституткам возможности нет, поэтому остается приятное и необходимое получать на месте. А тут безотказная красивая женщина, да еще с большим красивым ртом. В прошлом году грымза уволилась по семейным обстоятельствам
   (родился внук), и сейчас у Главного секретарем была женщина лет сорока, очень хорошая, спокойная, замужняя. Говорили, дочь у нее совсем недавно вышла замуж и теперь ждала ребенка.
   Может быть, все у начальников и вылезало наружу оттого, что пользоваться-то женщинами пользовались, но ничего им не давали. А любимую женщину надо обязательно морально поддерживать и материально стимулировать. В Академии работал такой хирург профессор Холодов, известный тем, что при подписании контракта с фирмами просил перевести деньги за лекции на счет своей "личной" медсестры, которую даже туда в контракт и вписал вместо себя. Фирмачам было, в общем-то, все равно, лишь бы шли продажи. А продажи действительное шли хорошо. Профессор Холодов умел убеждать. В юности он, говорят, был просто необыкновенный красавец, да и нынче, в зрелые годы выглядел очень даже неплохо: сохранилась офицерская выправка (в свое время окончил Военно-медицинскую академию). За свою жизнь имел три законные жены, с двумя из которых развелся, и еще кучу других женщин. Выпить тоже был не дурак, но пил в меру и нечасто. Короче, был он классический самец, обожаемый женщинами "настоящий полковник". Привык брать свое. Всех, кого мог, и брал, а потом, что интересно, оставался в хороших отношениях со всеми своими бывшими любовницами и женами, и даже детям их помогал, устраивал на хорошие места, пропихивал в медицинский университет и в Академию. К таким мужчинам женщины сами притягиваются, как железо к мощному магниту, ложатся под них, раздвигают ноги и кричат от счастья. Конечно, тут важен имидж и опять же харизма! Да и человек он был далеко не бедный и щедрый. И машина у него была очень даже неплохая – внедорожник
   "Лексус".
   Светлана, жена Виталика К-ва всерьез считала, что полнеет оттого, что ее сглазили. И другая больная в той же палате с отеками Квинке тоже всерьез считала, что ее сглазили. Тут же стали спорить, существует ли сглаз? Уже само понятие сглаза предполагает наличие чудесного. Отношение церкви к сглазу известно – оно крайне негативное. Священник всегда запрещает обращаться к гадалкам.
   Гаданье и сглаз – суть варианты зомбирования человека, закладывание в его подсознание определенной программы поведения. А что гадалки якобы часто угадывают, так это потому что у всех, по сути, одинаковая жизнь и одинаковые проблемы. При обследовании у этой второй больной обнаружили косвенные признаки трихинеллеза, и никто не знал, что в этим делать, потому что ранее подобных случаев в отделении еще не наблюдали. Эндокринолог Тамара осмотрела и ее на наличие заболевания щитовидки, но гормональное исследование и УЗИ ничего не обнаружили. Больная же прочитала какую-то популярную брошюру и теперь верила, что ее заколдовали, и Светлану К-ву в этом убеждала.