Страница:
Ребята рассказывали, что воевал в Афгане, в Чечне, а где сейчас подвизался после выхода в отставку – было неизвестно. Близкой дружбы в школе между ними не водилось, но и конфликтов не было. Нормальные товарищеские отношения. Муравейко, сколько его помнил, занимался спортом, ездил на соревнования, был этим занят и друзья у него все были спортсмены. А тут года два назад появился на вечере встречи и вроде уже по гражданке. Самого что ни на есть гражданского вида.
Правда, проскакивало: "Так точно. Есть". Оставил свой номер телефона. Если бы он сам позвонил, может быть и встретились бы.
Наверняка он был бы с какой-нибудь просьбой. Гамов, конечно, выпил бы с ним по сто грамм хорошего коньяку, и что-нибудь пообещал бы, типа: "Постараюсь сделать", и на этом бы они расстались еще на много лет. Таких знакомых из юности и даже из детства попадало не так мало: кому ребенка устроить на работу, или самому пристроиться. И надо сказать, если была возможность, всегда помогал. Хотя иногда требовали и нереальные вещи: просили очень много денег, достать кого-нибудь из тюрьмы. Денег Гамов никогда не давал. Хотя нет. Был такой случай. Пришел как-то один школьный приятель. Видно было, что прожженный конченый наркоман. Он него даже воняло чем-то кислым.
Руки у него были мокрые и холодные. Что-то такое стал плести про бизнес. Действительно лет пять назад ездил он на хорошем
"Мерседесе", что-то такое там делал. Даже встретились с ним как-то в
Италии на море и неплохо провели время. И тут запросил в долг денег на неделю. Он дал ему половину требуемой – впрочем, и не слишком большой суммы. Это для Гамова означало откупиться. Он знал, что тот никогда не отдаст. Он уже слышал, что тот просто ходит по любым знакомым и берет деньги у всех, кто дает и никогда не возвращает. Но он дал, и зато больше уже никогда он его не видел.
Но вот в чем была проблема: Витя Муравейко у Гамова никогда ничего не просил. И ему нельзя было сказать: я тебе тут однажды помог, а теперь и ты мне помоги. И Гамов сам позвонил ему, чтобы просить его.
После незначащих общих фраз спросил:
– Ты где сейчас работаешь?
– Служба безопасности Севзаптрансгаза.
– Мне нужно с тобой посоветоваться по одному важному делу. По поводу сына. Не по телефону. Может быть, встретимся. С меня хорошая еда в хорошем ресторане.
Витя Муравейко хорошо знал, с кем договаривается, и прекрасно знал, что любой хороший ресторан Гамову будет не в напряг. Значит, что-то очень нужно. Сразу ответил, что согласен. Он вообще-то был любитель хорошо посидеть и вкусно поесть.
Договорились встретиться в тот же день вечером в восемь в одном хорошем ресторанчике. И эта была та встреча, которую Гамов ждал с нетерпением и с волнением. Приехал заранее, выбрал столик подальше, чтобы никто не мешал поговорить. Муравейко прибыл ровно в семь, причем, минута в минуту. Крепко пожали руки, сделали заказ. Место было спокойное, тихое, с живой ненавязчивой музыкой: фортепиано, струнные. Можно было спокойно говорить, не орать. Гамов часто приводил сюда деловых партнеров, деньги, естественно, проводил как представительские расходы. Тут и директор был знакомый и официанты.
Интерьер был сделан как типичная немецкая пивная. Очень дорого, но вкусно и приличное обслуживание. Сначала начали говорить ни о чем, хотя Гамов чувствовал, что время просто вытекает. Зудело посмотреть на часы.
Гамов сразу сказал:
– Можешь заказывать, что хочешь, это за счет фирмы.
Этими словами тут же убиралась зависимость, что человек кормит за свой счет и ты ему должен. Пока ждали заказ, выпили по кружке хорошего пива.
Потом принесли горячее. И тут Гамов приступил:
– Витя, хотел посоветоваться по одной проблеме. Не знаю, можно чего-либо сделать, но, по крайней мере, хоть дай совет.
Изложил все четко, буквально по пунктам. Аварию можно было подать как неисправность машины, замять алкогольное опьянение, но проблемой оставался Джама.
Идея Гамова в привлечении Муравейко состояла и в том, что тот всегда воевал против таких, как Джамалов. Между тем Гамов сказал:
– Только ты пойми, я сына никак не оправдываю, но дело в том, что у меня он один, какой бы он ни был. Это, надеюсь, возрастная глупость. Конечно, есть и моя вина. Он всегда думал: отец поможет, выручит… Беда.
Муравейко подумал, глядя в пиво.
– Да, дети наше слабое место. У меня сыну шестнадцать, тоже все перечит. Никаких авторитетов для него не существует. Возраст. Сами такими были. Надо пережить.
Гамов про себя этому порадовался. Значит, понимает.
Потом Муравейко продолжил:
– Джаму я знаю. Джама раньше был настоящий бандит, а сейчас легальный бизнесмен, платит налоги, у него в правительстве города свои люди прикормлены, но он был, есть и навсегда останется бандитом и врагом России, хотя и является российским гражданином. Про дочь его ничего не скажу, возможно, это и достойная девушка. Но она дочь бандита и непременно будет ввязана в его борьбу. Я понял проблему.
Сейчас тебе ничего не скажу. Позвоню завтра. Часа в два. Мне нужна дополнительная информация.
Дальше просто хорошо посидели, больше уже ни о чем серьезном не разговаривая. Вспоминали, кто проявлялся из школьных приятелей.
Муравейко позвонил на следующий день ровно в 14 часов. Это Гамов автоматически отметил по часам на телефоне. Эти полдня прошли в суете и притом совершенно бессмысленной. Вроде шарахался туда-сюда, искал запасные варианты, но все без толку. А до сына все еще не доходило, как он влип. Искали заграничный паспорт, и нигде не могли найти. Куда-то Игорь его запропастил. Делать новый было уже поздно, простая проверка по базе данных – и все. Это был не тот уровень, чтобы из-за какого-то не столь уж богатого по большим меркам коммерсанта система контроля дала сбой. Наконец, к полудню паспорт таки нашелся. Там была финская шенгенская мультивиза. Сдают ли загранпаспорта, когда имеется подписка о невыезде? Выехать через
Украину или Молдавию? Тогда ехать лучше на машине, чтобы не оставлять следа, поскольку железнодорожный билет именной, хотя можно было найти паспорт со схожим лицом – кто там будет присматриваться.
Хоть сам едь, чтобы все контролировать, но самому Гамову было сейчас не уехать. Джама мог подключить своих людей в милиции: "Здравствуй, дорогой, это Закир Джамалов говорит, как здоровье, как дети, жена?..
Все хорошо, слава Богу! У меня к тебе небольшая просьба. Я в долгу, как ты знаешь, не останусь". И все. Вычислят местоположение по мобильнику и встретят их где хочешь, хоть в Киеве. В любом городе есть чеченская банда. Надо будет ехать вообще без связи, или брать чужой телефон для экстренной связи, надо сказать, чтобы купили прямо сейчас на кого-нибудь simm-карту. И еще нужно было предвидеть, что весь Гамовский бизнес неизбежно будет раздавлен. Позвонили, доложили: девчонка Джамалова находится в реанимации, состояние тяжелое, но жива. Сам Джама наверняка там. Пружина уже была взведена. Главное, чтобы не арестовали Игоря. Попасть в СИЗО – это был бы для него конец: его просто убьют или изувечат в камере. Там есть надежная связь с волей через мобильники, и у Джамы наверняка туда есть свои каналы.
И вот, наконец, в два часа дня раздался звонок от Муравейко. Опять сначала пара незначащих фраз, потом по делу:
– Тебе сейчас позвонит человек, по фамилии Иванов. Зовут Сергей
Иванович. Его эта проблема интересует непосредственно по работе.
Договоритесь с ним о встрече. Пока.
Надпись "Частный вызов" возникла на мобильнике почти сразу же после этого:
– Это Иванов. Где мы можем встретиться?
Иванов Сергей Иванович оказался довольно молодым парнем, лет, наверное, двадцати семи. Если бы Гамова попросили составить его словесный портрет, он бы затруднился это сделать. Иванов сказал:
– Джамалов в этой ситуации вполне может засветиться, наделать глупостей, и тогда мы сможем его взять.
– А как мне быть с сыном? Его ведь могут арестовать до суда.
– Я думаю, нет. Это же не намеренное убийство, а случайное дорожное происшествие. Только подписка о невыезде. А чтобы не приехали какие-то люди под видом ареста, спрячьте его на даче у знакомых или друзей, выключите мобильный телефон на его имя, променяете карту. Когда повестка к следователю?
– Еще не получали.
– Хорошо. Еще один вариант: больница. То есть будто бы при аварии получил травму, или уже до этого плохо себя чувствовал, типа был отравлен. Только обязательно уберите данные из справочного отделения больницы. Это несложно.
Тогда-то Гамов и позвонил Борискову. Отдельную палату-люкс можно было выделить без проблем. Только плати. Однако проблемы были с самим парнем. Борискову жаловались на него почти каждый день:
– Пристает к медсестрам! Кате залез под халат, предлагал деньги за секс!
– И она отказалась?! – Борисков в шутку выказал на лице выражение притворного ужаса. Парень точно был неисправим. Старшая медсестра не нашлась, что и ответить:
– Вам, Сергей Николаевич, смешно, а персонал страдает.
– Надо белье под халат одевать, и не провоцировать пациентов.
Девятнадцатилетняя Катя надевала коротенький халат прямо на символические трусики-стринги и лифчик. Все это хорошо просвечивало.
– Пусть тогда Мария Николаевна туда ходит. – Предложил Борисков и сам расхохотался.
Марии Николаевне было уже далеко за пятьдесят, весила она точно под сто килограммов, и у нее абсолютно ничего не просвечивало. Она представляла собой монолитную глыбу, и вообще никогда не улыбалась.
Борисков решил навестить парня. Постучал, и, не дожидаясь ответа, зашел. В палате грохотала музыка. Игорь Гамов лежал на кровати поверх покрывала в футболке и шортах с закинутыми на спинку волосатыми ногами, смотрел телевизор. От Игоря явно пахло пивом.
Тумбочка и столик были буквально завалены явно небольничной едой: чипсы, бананы, гора яблок и прочее. Молодой, здоровый, румяный и испорченный парень. Интересно, насколько. Как он себя поведет себя, если что, в тюремной камере? Кстати, вполне может отдать свои запасы, всех там кормить, и тем прожить. Источник еды ценится в любой ситуации. Впрочем, на маменькиного сынка он явно похож не был.
К тому же он очень коммуникабилен. Вполне может выжить. С кровати парень даже не поднялся, только звук у телевизора (а это гремело
МузТВ) приглушил, но на экран продолжал поглядывать: "Здрас-сьте".
Удивительно, но парень Борискову почему-то не то чтобы нравился, но не вызывал у него раздражения, скорее сочувствие. В его характере было что-то такое, что всегда в жизни не хватало Борискову, и чему в глубине души он завидовал. Он напоминал ему Давида, приятеля по институту. Хотя Давид, конечно, был особый фрукт. Совести он никакой не имел вовсе. К нему бы очень подошло, пожалуй, определение, которое якобы Ницше дал истинному арийцу: "Насмешливый и беззаботный", хотя Давид вовсе арийцем и не был, да и близко похож не был – темные волосы, карие глаза. Да и что такое вообще есть ариец? Но он мог делать то, что Борисков никогда сделать бы не смог.
Помнится, на последнем курсе института отмечали Новый год. Отметили.
Потом одной девушке понадобилось уйти. Давид вызвался ее провожать.
Она была чуть выпивши, хотя и не слишком пьяна, но и не вполне адекватна. Мужчина с совестью этим бы не воспользовался. Давид же никакой совести не имел и трахнул ее, несмотря на довольно сильный мороз, прямо в телефонной будке. Сейчас и будок-то таких закрывающихся не осталось. Сам Борисков даже физиологически не сумел бы сделать это дело в будке, да еще и зимой, когда на обоих партнерах куча одежды – пока только доберешься до тела, уже все возбуждение пропадет. А Давид вот как-то смог. И еще притом, что это была подружка другого парня, близкого приятеля Давида, которая продолжала с тем парнем встречаться, но с тех пор уже и с Давидом иногда тоже. А за того парня она позже вышла замуж. Давид на свадьбу тоже ходил. Борисков в такие отношения даже и не пытался вникать. По тем временам в специфику возраста в студенческой среде вокруг происходило какое-то постоянное сексуальное кишение, гормональный переполох. А в этом деле, пожалуй, друзей не было. Он бы свою близкую подругу в одной комнате с Давидом наедине не оставил бы, пожалуй, и на десять минут. Тут уже без обид. Есть такие вещи, которые нельзя делать, чтобы потом не обижаться, типа например, оставить магнитолу или дипломат с деньгами в машине, незапертую квартиру или Давида на десять минут со своей девчонкой.
Если определять их отношения, то Давид был просто институтский приятель. Сказать, что он был друг, как-то язык не поворачивался. В
России понимание слова "друг" несколько другое, нежели на Западе.
Там словом друг называют любого человека, с которым у тебя дружеские или приятельские, а иногда и просто хорошие отношения. Иногда он вел себя, как казалось Борискову, очень странно и неадекватно. Как-то на практике им поручили отвезти на исследование в другой корпус неврологического больного. Больной был после инсульта, сидел в кресле, говорить не мог. Нужно было спустить его по пандусу.
Борисков пошел вниз первым, а Давид застрял наверху, потом вдруг закричал ему: "Эй, Серега, держи его!" Ему не пришло в голову ничего лучшего, как отпустить кресло-каталку своим ходом. Кресло, разгоняясь, покатилось с горки. Борисков на всю жизнь запомнил вытаращенные от ужаса глаза несчастного больного, и то, как он еле-еле действующей ногой пытался как-то тормозить, а коляску из-за этого потащило в сторону, и она едва не перевернулась. Насилу
Борисков ее поймал. Это в общем-то было в стиле Давида, и он бы удивился, если бы ему сделали замечание: "А чего тут такого-то?" С этим Давидом они не раз влипали в самые неприятные истории. Куча приключений, по рассказам, была с ним и на военных сборах в
Кронштадте. Там Давид там стал курить в строю, а потом послал подальше сделавшего ему замечание коменданта гарнизона: "А ты, на хрен, кто такой вообще?", – что имело опять же серьезные последствия для всех. И все равно его тянуло к Давиду – в нем было то, чего не было в Борискове, – та самая бесшабашность и отчаянное бесстрашие, что в Игоре Гамове. Те черты, которые в самом Борискове начисто отсутствовали. Так однажды во время практики Давид переспал прямо в больнице с чьей-то чужой женой, которая там работала буфетчицей, причем женщина была старше его лет на десять. Ужас заключался в том, что в это самое время, когда те занимались сексом прямо в буфете,
Борисков всеми усилиями отвлекал мужа этой самой буфетчицы, который упорно рвался к ней и повторял: "Да где же, где же она?"
Борисков в принципе не смог бы такого проделать. Его утонченная нервная конституция требовала для интимной близости определенных комфортных условий. И, прежде всего, тишины и уединенности. Он не мог бы, как некоторые, трахнуться, например, с чужой женой на кухне, затыкая ей рот полотенцем, чтобы громко не стонала, пока ее муж смотрит в другой комнате футбол, и еще во время этого дела с ним переговариваться: "Вася, какой там счет?"; или, скажем, со стюардессой в туалете самолета, – у него просто ничего бы не получилось. Впрочем, он и не пробовал.
Давид со своим характером вечно попадал в разные неприятные истории. Так однажды ни с того ни с сего он выступил на соревнованиях по рукопашному бою за одного парня по фамилии
Пономаренко. Тот, увидев своего противника, испугался и хотел с соревнований добровольно сняться. Давид, будучи по природе довольно крепким физически, тут же влез выступать за него. И выступил. Бой шел в шлемах, под которым его узнать было довольно трудной, и он выиграл нокаутом. За судейским столиком что-то заметили и приказали бойцу снять шлем. Давид упорно шлем не снимал, делая вид, что не слышит. Но кончилось тем, что шлем сняли и его с позором изгнали, а победу присудили тому побежденному им парню, который, впрочем, был избит страшно. И таких историй было множество, а Давиду все было как с гуся вода. Борискову даже казалось, что люди на таких, как он, людей даже не обижаются.
Они были чем-то похожи: Давид и Игорь Гамов. Хотя с Гамовым, казалось, было все гладко, Борисков ждал неприятностей каждый день.
И вот однажды это чуть не случилось. У центрального входа остановились два джипа. Оттуда высыпали целая толпа черноголовых мужчин в кожаных куртках. Почему-то казалось, что все они вооружены, хотя оружия явно видно не было. Но прошло буквально всего две минуты, как у въезда на пандус появилась машина УВО, которая остановилась не в самой близи, но в пределах прямой видимости. Никто из той машины не выходил, но экипажи джипов, народ явно отвязный, как-то потоптались, потоптались, сели назад в свои тачки и уехали.
Видимо позвонили хозяину, и Джама не рискнул вступать в открытое столкновение – дал отбой. Не исключалось, что милиционеры сидели в машине со взведенными автоматами, и тоже ждали команды от невидимого наблюдателя, а за углом стоял целый автобус ОМОНа. В это задрипанном автомобильчике УВО могли сидеть вооруженные до зубов профессионалы, и еще несколько их располагаться на соседних крышах. Если бы бандиты влезли в перестрелку, их могли бы перебить мгновенно. Рисковать
Джама не хотел, а последние годы и не любил. Ему нравилось все делать наверняка. Поэтому его трудно было словить.
Похоже, поймать Джамалова решили на его самом слабом звене – на ярости, несдержанности в гневе. Ведь по племенным законам он был обязан отомстить несмотря ни на что, иначе, как говорят китайцы, он
"потеряет лицо". Все ждали: ну, давай, мсти. И тогда ты сядешь, и рынок твоим уже не будет. Это была ключевая точка противостояния.
Восток столкнулся с Западом. Могла быть проведена конфискация имущества и так далее. А клан его вовсе не хотел терять этот огромный рынок, который русские вполне могли прибрать к рукам, если бы Джаму посадили.
Идея Иванова и его компании, вероятно, состояла в том, что Джама где-нибудь неизбежно проколется. На самого Гарина и его сына Игоря по большому счету всем было наплевать, но были затронуты еще какие-то высшие интересы, и именно потому эта ситуация была воспринята органами с большим вниманием. Не исключено, что Джама просто полез в политику, начал финансировать не того кандидата, не то политическое движение или просто кому-то понадобился этот рынок или участок земли под ним для строительства, поскольку место было хорошее для любого строительства.
Иванов позвонил тем же вечером:
– Вы особо-то не беспокойтесь! Я полагаю, в больнице все будет нормально. Это так, игра на нервах, проверка. Прямое нападение – маловероятно. Там есть тревожная кнопка, охрана. А запускать кого-то с отравленными иглами – это не в их стиле. Если все же боитесь, оплатите круглосуточную охрану палаты, лучше договориться с милицией
– они всегда рады подработать. Это не так и дорого. Убивать милиционера ради вашего парня они не будут – это не тот случай.
Говорил он все очень спокойно, и ему хотелось верить. Гамову нравилось с ним говорить. Иванов успокаивал. Иванов вообще внушал спокойствие и уверенность. От него исходила сила той мощной крыши, за которой стоит государство. За всем этим стоял некий колоссальный опыт, которого не было, да в принципе и быть не могло ни у какой даже самой большой банды, и даже ни у одного конкретного человека, потому что за этим стояла система со всеми своими учебными центрами, безграничными людскими ресурсами и техническими возможностями, хотя и с соответствующими слабостями и недостатками тоже. Люди, подобные
Джаме, при всей своей, казалось бы, полной отмороженности по существу боялись только этих Ивановых и больше никого, бешено ненавидели их за этот свой страх, но сделать ничего не могли.
Обычного человека они могли запросто прибить на месте. Если бы не было Ивановых, вполне могло случиться так, что люди должны были разбегаться и прятаться, когда выходил Джама, а то и вставать перед ним на колени.
Сам Иванов был невысокий, вообще самых средних параметров, но в нем была некая уверенность, и было ясно, что он совершенно не боится ни Джамы, ни других подобных типов. Он их ловит, когда они делают ошибку. И они сами боятся, таких как Иванов, несмотря на свою браваду и кажущуюся вседозволенность. Повестка в суд еще не приходила. Адвокат хорошо поработал через своих знакомых в ДПС-ГАИ, сделал документы по представлению подсудимого в суде без его прямого участия, взял справку в больнице у Борискова. Все эти дни было как-то подозрительно тихо. Хотелось верить, что это надолго, но так не могло быть. Просто так не бывает. Гамов планировал оправить жену за границу, но та наотрез отказалась. Он хотел, было, наорать, но взглянул на нее и осекся. Глаза ее были безумны, она была невменяема. Единственного сына она оставить не могла. "Надо было еще одного ребенка родить, ей было бы легче в этой ситуации, и этот, глядишь, не был бы таким балованным", но тогда не получилось, а теперь уже было поздно. Гамов даже взгрустнул по этому поводу. Это была как бы шахматная игра, где Гамов был даже не фигурой, а простой пешкой. Ему это, конечно, не нравилось, но ничего поделать он не мог. Вы так, а я так.
История это закончилась так же внезапно, как и началась. Во вторник Джама выехал на своем "Мерседесе" с охраной из своих нукеров, находившихся в машине сопровождения. Недалеко от дома его встретила засада – лобовой огонь из двух автоматов. Джама был убит на месте. У него насчитали восемнадцать пулевых ранений, хотя в газете почему-то написали про шесть. Убиты были также оба его телохранителя. Автоматы нашли тут же на месте преступления. Схема была очень простая, даже примитивная, но по сути идеальная. Два неприметных человека, стреляли в упор, среди бела дня, потом зашли за угол и уехали на обычной машине, которую нашли неподалеку, видимо там они пересели на другую. На этом история с наездом и кончилась.
Никто ничего не слышал ни о дочери Джамы, видимо ее отправили после лечения к родственникам на родину. Самое поразительное, что
"Мерседес" оставался на ходу, хотя внутренность его представляла ужасающее зрелище. Его загнали в гараж и теперь думали, что делать.
Можно было продать за какие-то тоже немалые деньги в ремонтную фирму, где бы из другого Мерседеса, может быть даже угнанного или битого, поставили бы обшивку салона и кресла. Никогда Гамов не радовался чужой смерти, а тут было как праздник. Пошел в храм, поставил саму толстую свечу. Однако, ситуация в целом еще была непонятная, и Игоря решили еще подержать пару дней в больнице.
Борисков самого Джамалова никогда вживую не видел. Из известных криминальных авторитетов у него лечился разве что один бандит с типично большевистской фамилией Кремнев (не исключено, что с тех времен (двадцатых годов) и осталась – многие тогда фамилии меняли, а родная вполне могла быть, например, Пупков), и соответственной ей кличкой Кремень. Это был настоящий вор в законе, но уже новой формации. Человек этот был даже с виду страшный, но очень богатый.
Жил в роскоши в огромном особняке под Сестрорецком, на пальце носил перстень с тремя изумрудами. Жена у него была молодая и очень красивая, про которую говорили, что она из бывших элитных проституток. Она тоже как-то лечилась от последствий многочисленных половых инфекций и от бесплодия. На прием всегда приезжала на разных машинах. Однажды Борисков спросил ее:
– Лариса, скажи, пожалуйста, сколько у вас всего машин-то?
– Да я и сама, доктор, не знаю! – ответила она совершенно искренне.
Потом Кремнева застрелили. Причем, чуть не тем же вечером по телевизору в криминальных новостях показали запись камеры слежения в ночном клубе "Луксор". Запись была плохого качества, как бы рывками и черно-белая. Оказалось, что двое киллеров в длинных черных плащах расстреляли Кремнева из автоматов. Ларису, его жену, Борисков тоже больше не видел. Она уже больше не приезжала.
В пятницу Игоря Гамова выписали из больницы. Оказалось, эта история имела скорое продолжение, хотя Борисков об этом так и не узнал, а, впрочем, если бы даже и узнал, то совсем не удивился бы.
Вечером в субботу, то есть буквально на следующий день, Гамов обнаружил, что нет ключей от джипа. В гараже машины тоже не было.
Стало ясно, что "Лэндкрузер" взял Игорь. Мобильный телефон его не отвечал. Все прояснилось ближе к полуночи. Позвонили из милиции.
Оказалось, что Игорь откуда-то ехал совершенно пьяный с девчонкой на джипе. Какая-то женщина-водитель на своей крошечной "Дэу-матиз" затормозила перед ним на светофоре, а он, думая успеть проскочить, сходу въехал этой машинке в зад, сплющив ее почти наполовину. От страха он резко сдал назад и насмерть раздавил переходившую дорогу не в положенном месте пожилую женщину. Тогда он решил объехать разбитую "Дэу" и резко рванул вперед, переехав еще одну женщину прямо на пешеходном переходе. Потом он попытался сбежать, его поймали прохожие и сильно избили. Он вырвался от них и заперся в машине, откуда его уже извлек прибывший наряд милиции. Теперь он сидел снова в КПЗ и молчал. Номер телефона старшего Гамова легко вычислили, выяснив на кого зарегистрировала машина. Гамов выслушал информацию, отключил трубку и подумал: "Вот и все". Все было зря.
Изменить судьбу было невозможно. Надо было сдать его в армию. Все могло быть по-другому. Это все жена: "Никаких армий! Ребенка там замучают!" Кстати, самому Игорю было по этому поводу все равно: как скажете. Что тут можно еще сказать: действительно "насмешливый и беззаботный".
Правда, проскакивало: "Так точно. Есть". Оставил свой номер телефона. Если бы он сам позвонил, может быть и встретились бы.
Наверняка он был бы с какой-нибудь просьбой. Гамов, конечно, выпил бы с ним по сто грамм хорошего коньяку, и что-нибудь пообещал бы, типа: "Постараюсь сделать", и на этом бы они расстались еще на много лет. Таких знакомых из юности и даже из детства попадало не так мало: кому ребенка устроить на работу, или самому пристроиться. И надо сказать, если была возможность, всегда помогал. Хотя иногда требовали и нереальные вещи: просили очень много денег, достать кого-нибудь из тюрьмы. Денег Гамов никогда не давал. Хотя нет. Был такой случай. Пришел как-то один школьный приятель. Видно было, что прожженный конченый наркоман. Он него даже воняло чем-то кислым.
Руки у него были мокрые и холодные. Что-то такое стал плести про бизнес. Действительно лет пять назад ездил он на хорошем
"Мерседесе", что-то такое там делал. Даже встретились с ним как-то в
Италии на море и неплохо провели время. И тут запросил в долг денег на неделю. Он дал ему половину требуемой – впрочем, и не слишком большой суммы. Это для Гамова означало откупиться. Он знал, что тот никогда не отдаст. Он уже слышал, что тот просто ходит по любым знакомым и берет деньги у всех, кто дает и никогда не возвращает. Но он дал, и зато больше уже никогда он его не видел.
Но вот в чем была проблема: Витя Муравейко у Гамова никогда ничего не просил. И ему нельзя было сказать: я тебе тут однажды помог, а теперь и ты мне помоги. И Гамов сам позвонил ему, чтобы просить его.
После незначащих общих фраз спросил:
– Ты где сейчас работаешь?
– Служба безопасности Севзаптрансгаза.
– Мне нужно с тобой посоветоваться по одному важному делу. По поводу сына. Не по телефону. Может быть, встретимся. С меня хорошая еда в хорошем ресторане.
Витя Муравейко хорошо знал, с кем договаривается, и прекрасно знал, что любой хороший ресторан Гамову будет не в напряг. Значит, что-то очень нужно. Сразу ответил, что согласен. Он вообще-то был любитель хорошо посидеть и вкусно поесть.
Договорились встретиться в тот же день вечером в восемь в одном хорошем ресторанчике. И эта была та встреча, которую Гамов ждал с нетерпением и с волнением. Приехал заранее, выбрал столик подальше, чтобы никто не мешал поговорить. Муравейко прибыл ровно в семь, причем, минута в минуту. Крепко пожали руки, сделали заказ. Место было спокойное, тихое, с живой ненавязчивой музыкой: фортепиано, струнные. Можно было спокойно говорить, не орать. Гамов часто приводил сюда деловых партнеров, деньги, естественно, проводил как представительские расходы. Тут и директор был знакомый и официанты.
Интерьер был сделан как типичная немецкая пивная. Очень дорого, но вкусно и приличное обслуживание. Сначала начали говорить ни о чем, хотя Гамов чувствовал, что время просто вытекает. Зудело посмотреть на часы.
Гамов сразу сказал:
– Можешь заказывать, что хочешь, это за счет фирмы.
Этими словами тут же убиралась зависимость, что человек кормит за свой счет и ты ему должен. Пока ждали заказ, выпили по кружке хорошего пива.
Потом принесли горячее. И тут Гамов приступил:
– Витя, хотел посоветоваться по одной проблеме. Не знаю, можно чего-либо сделать, но, по крайней мере, хоть дай совет.
Изложил все четко, буквально по пунктам. Аварию можно было подать как неисправность машины, замять алкогольное опьянение, но проблемой оставался Джама.
Идея Гамова в привлечении Муравейко состояла и в том, что тот всегда воевал против таких, как Джамалов. Между тем Гамов сказал:
– Только ты пойми, я сына никак не оправдываю, но дело в том, что у меня он один, какой бы он ни был. Это, надеюсь, возрастная глупость. Конечно, есть и моя вина. Он всегда думал: отец поможет, выручит… Беда.
Муравейко подумал, глядя в пиво.
– Да, дети наше слабое место. У меня сыну шестнадцать, тоже все перечит. Никаких авторитетов для него не существует. Возраст. Сами такими были. Надо пережить.
Гамов про себя этому порадовался. Значит, понимает.
Потом Муравейко продолжил:
– Джаму я знаю. Джама раньше был настоящий бандит, а сейчас легальный бизнесмен, платит налоги, у него в правительстве города свои люди прикормлены, но он был, есть и навсегда останется бандитом и врагом России, хотя и является российским гражданином. Про дочь его ничего не скажу, возможно, это и достойная девушка. Но она дочь бандита и непременно будет ввязана в его борьбу. Я понял проблему.
Сейчас тебе ничего не скажу. Позвоню завтра. Часа в два. Мне нужна дополнительная информация.
Дальше просто хорошо посидели, больше уже ни о чем серьезном не разговаривая. Вспоминали, кто проявлялся из школьных приятелей.
Муравейко позвонил на следующий день ровно в 14 часов. Это Гамов автоматически отметил по часам на телефоне. Эти полдня прошли в суете и притом совершенно бессмысленной. Вроде шарахался туда-сюда, искал запасные варианты, но все без толку. А до сына все еще не доходило, как он влип. Искали заграничный паспорт, и нигде не могли найти. Куда-то Игорь его запропастил. Делать новый было уже поздно, простая проверка по базе данных – и все. Это был не тот уровень, чтобы из-за какого-то не столь уж богатого по большим меркам коммерсанта система контроля дала сбой. Наконец, к полудню паспорт таки нашелся. Там была финская шенгенская мультивиза. Сдают ли загранпаспорта, когда имеется подписка о невыезде? Выехать через
Украину или Молдавию? Тогда ехать лучше на машине, чтобы не оставлять следа, поскольку железнодорожный билет именной, хотя можно было найти паспорт со схожим лицом – кто там будет присматриваться.
Хоть сам едь, чтобы все контролировать, но самому Гамову было сейчас не уехать. Джама мог подключить своих людей в милиции: "Здравствуй, дорогой, это Закир Джамалов говорит, как здоровье, как дети, жена?..
Все хорошо, слава Богу! У меня к тебе небольшая просьба. Я в долгу, как ты знаешь, не останусь". И все. Вычислят местоположение по мобильнику и встретят их где хочешь, хоть в Киеве. В любом городе есть чеченская банда. Надо будет ехать вообще без связи, или брать чужой телефон для экстренной связи, надо сказать, чтобы купили прямо сейчас на кого-нибудь simm-карту. И еще нужно было предвидеть, что весь Гамовский бизнес неизбежно будет раздавлен. Позвонили, доложили: девчонка Джамалова находится в реанимации, состояние тяжелое, но жива. Сам Джама наверняка там. Пружина уже была взведена. Главное, чтобы не арестовали Игоря. Попасть в СИЗО – это был бы для него конец: его просто убьют или изувечат в камере. Там есть надежная связь с волей через мобильники, и у Джамы наверняка туда есть свои каналы.
И вот, наконец, в два часа дня раздался звонок от Муравейко. Опять сначала пара незначащих фраз, потом по делу:
– Тебе сейчас позвонит человек, по фамилии Иванов. Зовут Сергей
Иванович. Его эта проблема интересует непосредственно по работе.
Договоритесь с ним о встрече. Пока.
Надпись "Частный вызов" возникла на мобильнике почти сразу же после этого:
– Это Иванов. Где мы можем встретиться?
Иванов Сергей Иванович оказался довольно молодым парнем, лет, наверное, двадцати семи. Если бы Гамова попросили составить его словесный портрет, он бы затруднился это сделать. Иванов сказал:
– Джамалов в этой ситуации вполне может засветиться, наделать глупостей, и тогда мы сможем его взять.
– А как мне быть с сыном? Его ведь могут арестовать до суда.
– Я думаю, нет. Это же не намеренное убийство, а случайное дорожное происшествие. Только подписка о невыезде. А чтобы не приехали какие-то люди под видом ареста, спрячьте его на даче у знакомых или друзей, выключите мобильный телефон на его имя, променяете карту. Когда повестка к следователю?
– Еще не получали.
– Хорошо. Еще один вариант: больница. То есть будто бы при аварии получил травму, или уже до этого плохо себя чувствовал, типа был отравлен. Только обязательно уберите данные из справочного отделения больницы. Это несложно.
Тогда-то Гамов и позвонил Борискову. Отдельную палату-люкс можно было выделить без проблем. Только плати. Однако проблемы были с самим парнем. Борискову жаловались на него почти каждый день:
– Пристает к медсестрам! Кате залез под халат, предлагал деньги за секс!
– И она отказалась?! – Борисков в шутку выказал на лице выражение притворного ужаса. Парень точно был неисправим. Старшая медсестра не нашлась, что и ответить:
– Вам, Сергей Николаевич, смешно, а персонал страдает.
– Надо белье под халат одевать, и не провоцировать пациентов.
Девятнадцатилетняя Катя надевала коротенький халат прямо на символические трусики-стринги и лифчик. Все это хорошо просвечивало.
– Пусть тогда Мария Николаевна туда ходит. – Предложил Борисков и сам расхохотался.
Марии Николаевне было уже далеко за пятьдесят, весила она точно под сто килограммов, и у нее абсолютно ничего не просвечивало. Она представляла собой монолитную глыбу, и вообще никогда не улыбалась.
Борисков решил навестить парня. Постучал, и, не дожидаясь ответа, зашел. В палате грохотала музыка. Игорь Гамов лежал на кровати поверх покрывала в футболке и шортах с закинутыми на спинку волосатыми ногами, смотрел телевизор. От Игоря явно пахло пивом.
Тумбочка и столик были буквально завалены явно небольничной едой: чипсы, бананы, гора яблок и прочее. Молодой, здоровый, румяный и испорченный парень. Интересно, насколько. Как он себя поведет себя, если что, в тюремной камере? Кстати, вполне может отдать свои запасы, всех там кормить, и тем прожить. Источник еды ценится в любой ситуации. Впрочем, на маменькиного сынка он явно похож не был.
К тому же он очень коммуникабилен. Вполне может выжить. С кровати парень даже не поднялся, только звук у телевизора (а это гремело
МузТВ) приглушил, но на экран продолжал поглядывать: "Здрас-сьте".
Удивительно, но парень Борискову почему-то не то чтобы нравился, но не вызывал у него раздражения, скорее сочувствие. В его характере было что-то такое, что всегда в жизни не хватало Борискову, и чему в глубине души он завидовал. Он напоминал ему Давида, приятеля по институту. Хотя Давид, конечно, был особый фрукт. Совести он никакой не имел вовсе. К нему бы очень подошло, пожалуй, определение, которое якобы Ницше дал истинному арийцу: "Насмешливый и беззаботный", хотя Давид вовсе арийцем и не был, да и близко похож не был – темные волосы, карие глаза. Да и что такое вообще есть ариец? Но он мог делать то, что Борисков никогда сделать бы не смог.
Помнится, на последнем курсе института отмечали Новый год. Отметили.
Потом одной девушке понадобилось уйти. Давид вызвался ее провожать.
Она была чуть выпивши, хотя и не слишком пьяна, но и не вполне адекватна. Мужчина с совестью этим бы не воспользовался. Давид же никакой совести не имел и трахнул ее, несмотря на довольно сильный мороз, прямо в телефонной будке. Сейчас и будок-то таких закрывающихся не осталось. Сам Борисков даже физиологически не сумел бы сделать это дело в будке, да еще и зимой, когда на обоих партнерах куча одежды – пока только доберешься до тела, уже все возбуждение пропадет. А Давид вот как-то смог. И еще притом, что это была подружка другого парня, близкого приятеля Давида, которая продолжала с тем парнем встречаться, но с тех пор уже и с Давидом иногда тоже. А за того парня она позже вышла замуж. Давид на свадьбу тоже ходил. Борисков в такие отношения даже и не пытался вникать. По тем временам в специфику возраста в студенческой среде вокруг происходило какое-то постоянное сексуальное кишение, гормональный переполох. А в этом деле, пожалуй, друзей не было. Он бы свою близкую подругу в одной комнате с Давидом наедине не оставил бы, пожалуй, и на десять минут. Тут уже без обид. Есть такие вещи, которые нельзя делать, чтобы потом не обижаться, типа например, оставить магнитолу или дипломат с деньгами в машине, незапертую квартиру или Давида на десять минут со своей девчонкой.
Если определять их отношения, то Давид был просто институтский приятель. Сказать, что он был друг, как-то язык не поворачивался. В
России понимание слова "друг" несколько другое, нежели на Западе.
Там словом друг называют любого человека, с которым у тебя дружеские или приятельские, а иногда и просто хорошие отношения. Иногда он вел себя, как казалось Борискову, очень странно и неадекватно. Как-то на практике им поручили отвезти на исследование в другой корпус неврологического больного. Больной был после инсульта, сидел в кресле, говорить не мог. Нужно было спустить его по пандусу.
Борисков пошел вниз первым, а Давид застрял наверху, потом вдруг закричал ему: "Эй, Серега, держи его!" Ему не пришло в голову ничего лучшего, как отпустить кресло-каталку своим ходом. Кресло, разгоняясь, покатилось с горки. Борисков на всю жизнь запомнил вытаращенные от ужаса глаза несчастного больного, и то, как он еле-еле действующей ногой пытался как-то тормозить, а коляску из-за этого потащило в сторону, и она едва не перевернулась. Насилу
Борисков ее поймал. Это в общем-то было в стиле Давида, и он бы удивился, если бы ему сделали замечание: "А чего тут такого-то?" С этим Давидом они не раз влипали в самые неприятные истории. Куча приключений, по рассказам, была с ним и на военных сборах в
Кронштадте. Там Давид там стал курить в строю, а потом послал подальше сделавшего ему замечание коменданта гарнизона: "А ты, на хрен, кто такой вообще?", – что имело опять же серьезные последствия для всех. И все равно его тянуло к Давиду – в нем было то, чего не было в Борискове, – та самая бесшабашность и отчаянное бесстрашие, что в Игоре Гамове. Те черты, которые в самом Борискове начисто отсутствовали. Так однажды во время практики Давид переспал прямо в больнице с чьей-то чужой женой, которая там работала буфетчицей, причем женщина была старше его лет на десять. Ужас заключался в том, что в это самое время, когда те занимались сексом прямо в буфете,
Борисков всеми усилиями отвлекал мужа этой самой буфетчицы, который упорно рвался к ней и повторял: "Да где же, где же она?"
Борисков в принципе не смог бы такого проделать. Его утонченная нервная конституция требовала для интимной близости определенных комфортных условий. И, прежде всего, тишины и уединенности. Он не мог бы, как некоторые, трахнуться, например, с чужой женой на кухне, затыкая ей рот полотенцем, чтобы громко не стонала, пока ее муж смотрит в другой комнате футбол, и еще во время этого дела с ним переговариваться: "Вася, какой там счет?"; или, скажем, со стюардессой в туалете самолета, – у него просто ничего бы не получилось. Впрочем, он и не пробовал.
Давид со своим характером вечно попадал в разные неприятные истории. Так однажды ни с того ни с сего он выступил на соревнованиях по рукопашному бою за одного парня по фамилии
Пономаренко. Тот, увидев своего противника, испугался и хотел с соревнований добровольно сняться. Давид, будучи по природе довольно крепким физически, тут же влез выступать за него. И выступил. Бой шел в шлемах, под которым его узнать было довольно трудной, и он выиграл нокаутом. За судейским столиком что-то заметили и приказали бойцу снять шлем. Давид упорно шлем не снимал, делая вид, что не слышит. Но кончилось тем, что шлем сняли и его с позором изгнали, а победу присудили тому побежденному им парню, который, впрочем, был избит страшно. И таких историй было множество, а Давиду все было как с гуся вода. Борискову даже казалось, что люди на таких, как он, людей даже не обижаются.
Они были чем-то похожи: Давид и Игорь Гамов. Хотя с Гамовым, казалось, было все гладко, Борисков ждал неприятностей каждый день.
И вот однажды это чуть не случилось. У центрального входа остановились два джипа. Оттуда высыпали целая толпа черноголовых мужчин в кожаных куртках. Почему-то казалось, что все они вооружены, хотя оружия явно видно не было. Но прошло буквально всего две минуты, как у въезда на пандус появилась машина УВО, которая остановилась не в самой близи, но в пределах прямой видимости. Никто из той машины не выходил, но экипажи джипов, народ явно отвязный, как-то потоптались, потоптались, сели назад в свои тачки и уехали.
Видимо позвонили хозяину, и Джама не рискнул вступать в открытое столкновение – дал отбой. Не исключалось, что милиционеры сидели в машине со взведенными автоматами, и тоже ждали команды от невидимого наблюдателя, а за углом стоял целый автобус ОМОНа. В это задрипанном автомобильчике УВО могли сидеть вооруженные до зубов профессионалы, и еще несколько их располагаться на соседних крышах. Если бы бандиты влезли в перестрелку, их могли бы перебить мгновенно. Рисковать
Джама не хотел, а последние годы и не любил. Ему нравилось все делать наверняка. Поэтому его трудно было словить.
Похоже, поймать Джамалова решили на его самом слабом звене – на ярости, несдержанности в гневе. Ведь по племенным законам он был обязан отомстить несмотря ни на что, иначе, как говорят китайцы, он
"потеряет лицо". Все ждали: ну, давай, мсти. И тогда ты сядешь, и рынок твоим уже не будет. Это была ключевая точка противостояния.
Восток столкнулся с Западом. Могла быть проведена конфискация имущества и так далее. А клан его вовсе не хотел терять этот огромный рынок, который русские вполне могли прибрать к рукам, если бы Джаму посадили.
Идея Иванова и его компании, вероятно, состояла в том, что Джама где-нибудь неизбежно проколется. На самого Гарина и его сына Игоря по большому счету всем было наплевать, но были затронуты еще какие-то высшие интересы, и именно потому эта ситуация была воспринята органами с большим вниманием. Не исключено, что Джама просто полез в политику, начал финансировать не того кандидата, не то политическое движение или просто кому-то понадобился этот рынок или участок земли под ним для строительства, поскольку место было хорошее для любого строительства.
Иванов позвонил тем же вечером:
– Вы особо-то не беспокойтесь! Я полагаю, в больнице все будет нормально. Это так, игра на нервах, проверка. Прямое нападение – маловероятно. Там есть тревожная кнопка, охрана. А запускать кого-то с отравленными иглами – это не в их стиле. Если все же боитесь, оплатите круглосуточную охрану палаты, лучше договориться с милицией
– они всегда рады подработать. Это не так и дорого. Убивать милиционера ради вашего парня они не будут – это не тот случай.
Говорил он все очень спокойно, и ему хотелось верить. Гамову нравилось с ним говорить. Иванов успокаивал. Иванов вообще внушал спокойствие и уверенность. От него исходила сила той мощной крыши, за которой стоит государство. За всем этим стоял некий колоссальный опыт, которого не было, да в принципе и быть не могло ни у какой даже самой большой банды, и даже ни у одного конкретного человека, потому что за этим стояла система со всеми своими учебными центрами, безграничными людскими ресурсами и техническими возможностями, хотя и с соответствующими слабостями и недостатками тоже. Люди, подобные
Джаме, при всей своей, казалось бы, полной отмороженности по существу боялись только этих Ивановых и больше никого, бешено ненавидели их за этот свой страх, но сделать ничего не могли.
Обычного человека они могли запросто прибить на месте. Если бы не было Ивановых, вполне могло случиться так, что люди должны были разбегаться и прятаться, когда выходил Джама, а то и вставать перед ним на колени.
Сам Иванов был невысокий, вообще самых средних параметров, но в нем была некая уверенность, и было ясно, что он совершенно не боится ни Джамы, ни других подобных типов. Он их ловит, когда они делают ошибку. И они сами боятся, таких как Иванов, несмотря на свою браваду и кажущуюся вседозволенность. Повестка в суд еще не приходила. Адвокат хорошо поработал через своих знакомых в ДПС-ГАИ, сделал документы по представлению подсудимого в суде без его прямого участия, взял справку в больнице у Борискова. Все эти дни было как-то подозрительно тихо. Хотелось верить, что это надолго, но так не могло быть. Просто так не бывает. Гамов планировал оправить жену за границу, но та наотрез отказалась. Он хотел, было, наорать, но взглянул на нее и осекся. Глаза ее были безумны, она была невменяема. Единственного сына она оставить не могла. "Надо было еще одного ребенка родить, ей было бы легче в этой ситуации, и этот, глядишь, не был бы таким балованным", но тогда не получилось, а теперь уже было поздно. Гамов даже взгрустнул по этому поводу. Это была как бы шахматная игра, где Гамов был даже не фигурой, а простой пешкой. Ему это, конечно, не нравилось, но ничего поделать он не мог. Вы так, а я так.
История это закончилась так же внезапно, как и началась. Во вторник Джама выехал на своем "Мерседесе" с охраной из своих нукеров, находившихся в машине сопровождения. Недалеко от дома его встретила засада – лобовой огонь из двух автоматов. Джама был убит на месте. У него насчитали восемнадцать пулевых ранений, хотя в газете почему-то написали про шесть. Убиты были также оба его телохранителя. Автоматы нашли тут же на месте преступления. Схема была очень простая, даже примитивная, но по сути идеальная. Два неприметных человека, стреляли в упор, среди бела дня, потом зашли за угол и уехали на обычной машине, которую нашли неподалеку, видимо там они пересели на другую. На этом история с наездом и кончилась.
Никто ничего не слышал ни о дочери Джамы, видимо ее отправили после лечения к родственникам на родину. Самое поразительное, что
"Мерседес" оставался на ходу, хотя внутренность его представляла ужасающее зрелище. Его загнали в гараж и теперь думали, что делать.
Можно было продать за какие-то тоже немалые деньги в ремонтную фирму, где бы из другого Мерседеса, может быть даже угнанного или битого, поставили бы обшивку салона и кресла. Никогда Гамов не радовался чужой смерти, а тут было как праздник. Пошел в храм, поставил саму толстую свечу. Однако, ситуация в целом еще была непонятная, и Игоря решили еще подержать пару дней в больнице.
Борисков самого Джамалова никогда вживую не видел. Из известных криминальных авторитетов у него лечился разве что один бандит с типично большевистской фамилией Кремнев (не исключено, что с тех времен (двадцатых годов) и осталась – многие тогда фамилии меняли, а родная вполне могла быть, например, Пупков), и соответственной ей кличкой Кремень. Это был настоящий вор в законе, но уже новой формации. Человек этот был даже с виду страшный, но очень богатый.
Жил в роскоши в огромном особняке под Сестрорецком, на пальце носил перстень с тремя изумрудами. Жена у него была молодая и очень красивая, про которую говорили, что она из бывших элитных проституток. Она тоже как-то лечилась от последствий многочисленных половых инфекций и от бесплодия. На прием всегда приезжала на разных машинах. Однажды Борисков спросил ее:
– Лариса, скажи, пожалуйста, сколько у вас всего машин-то?
– Да я и сама, доктор, не знаю! – ответила она совершенно искренне.
Потом Кремнева застрелили. Причем, чуть не тем же вечером по телевизору в криминальных новостях показали запись камеры слежения в ночном клубе "Луксор". Запись была плохого качества, как бы рывками и черно-белая. Оказалось, что двое киллеров в длинных черных плащах расстреляли Кремнева из автоматов. Ларису, его жену, Борисков тоже больше не видел. Она уже больше не приезжала.
В пятницу Игоря Гамова выписали из больницы. Оказалось, эта история имела скорое продолжение, хотя Борисков об этом так и не узнал, а, впрочем, если бы даже и узнал, то совсем не удивился бы.
Вечером в субботу, то есть буквально на следующий день, Гамов обнаружил, что нет ключей от джипа. В гараже машины тоже не было.
Стало ясно, что "Лэндкрузер" взял Игорь. Мобильный телефон его не отвечал. Все прояснилось ближе к полуночи. Позвонили из милиции.
Оказалось, что Игорь откуда-то ехал совершенно пьяный с девчонкой на джипе. Какая-то женщина-водитель на своей крошечной "Дэу-матиз" затормозила перед ним на светофоре, а он, думая успеть проскочить, сходу въехал этой машинке в зад, сплющив ее почти наполовину. От страха он резко сдал назад и насмерть раздавил переходившую дорогу не в положенном месте пожилую женщину. Тогда он решил объехать разбитую "Дэу" и резко рванул вперед, переехав еще одну женщину прямо на пешеходном переходе. Потом он попытался сбежать, его поймали прохожие и сильно избили. Он вырвался от них и заперся в машине, откуда его уже извлек прибывший наряд милиции. Теперь он сидел снова в КПЗ и молчал. Номер телефона старшего Гамова легко вычислили, выяснив на кого зарегистрировала машина. Гамов выслушал информацию, отключил трубку и подумал: "Вот и все". Все было зря.
Изменить судьбу было невозможно. Надо было сдать его в армию. Все могло быть по-другому. Это все жена: "Никаких армий! Ребенка там замучают!" Кстати, самому Игорю было по этому поводу все равно: как скажете. Что тут можно еще сказать: действительно "насмешливый и беззаботный".