Страница:
"гражданском" браке. Существовать одной для нее было невыносимо, и как только она оставалась одна, тут же начинала искать себе очередного мужика и довольно-таки быстро находила. Но почему-то эти ее браки долго не держались, в чем она обвиняла, конечно же, мужчин.
Вот ее любимая фраза: "Настоящие мужчины на этом свете давно перевелись!"
Виктоша, услышавшая от Борискова про эту неприятную ситуацию, резонно предположила, что в мальчишке, возможно, есть какая-то немецкая кровь, слишком уж он рационален. Тут вспомнилась давняя история, которую Борискову однажды рассказали родители. Жил когда-то у них на улице в соседнем доме один человек, по фамилии Устюжанин.
Перед самой войной он женился, а тут и призвали. Пока он был на войне, город почти на два года попал в зону немецкой оккупации.
Молодой жене его очень понравился один немец, который у них квартировал, и как-то там случайно так получилось, что стала она с этим немцем жить, и нажили они ребеночка, потому как противозачаточных средств тогда в стране не хватало. В положенное время родила сына. Мать ее покручинилась, но что тут поделаешь – война. Ведь могли просто изнасиловать и убить, а так хоть жива осталась, да и ребенок получился хороший. Но дочку научила: мол, скажи мужу, что немец тебя изнасиловал, так тебе, может быть, и снисхождение выйдет. Неприятно, конечно, но на войне Устюжанин такого насмотрелся, что удивить его вообще было нечем, да и сам пришел искалеченный – без ноги. Человек он был, в общем-то, хороший, разве что иногда выпивал. Всю неделю работал на своем токарном станке, а в выходной обязательно напивался в хлам, и иногда даже пытался колотить жену, но та с ним легко справлялась. Так и жили.
Ребенок потихоньку рос, фамилию носил русскую, хотя повадки с детства имел самые что ни на есть немецкие: любил порядок в вещах и всегда имел по труду хорошие оценки, и еще по математике и по поведению. Всегда аккуратно и чисто был одет и отличался необыкновенной для России пунктуальностью – никогда и никуда не опаздывал. Руками умел делать все. Приемный папаша однажды с очередного перепою помер, мать все хотела сыну рассказать, кто его настоящий отец, и вообще попытаться его найти. Но обстановка к этому вовсе не располагала: немцы – это были все еще фашисты, и эту тайну она открыла сынуле только уже в период перестройки и гласности, когда все идеологические границы да и сама Берлинская стена были наконец окончательно сломаны. Сынуле тогда было уже сорок три года, работал он инженером на комбинате и притом очень успешно, и только-только открыл свой производственный кооператив. Когда он узнал правду о своем рождении, конечно, поначалу оторопел, но в ужас и в уныние вовсе не пришел, да и не с чего было, а потом даже обрадовался, потому что тут же ощутил запах инвестиций, получения немецкого гражданства и возможности свалить к своему настоящему родному папаше, который, если, конечно, был не убит на войне, то должен был бы вернуться в свой родной город Брауншвейг. Сынуля тут же посмотрел в энциклопедии, и оказалось, что там, в этом городе, располагаются автозаводы "Фольксваген", то есть тут же и работа была. Оставалось одно: найти этого папашу. Папаше-немцу в год зачатия сына было, со слов матери, года двадцать два (то есть был только чуть старше нынешнего внука), а теперь значит, под семьдесят, что для Европы в общем-то не так и много. Мама вспомнила даже имя его – Фридрих… "Вы на каком языке говорили-то?" – "Зачем там был язык? Мы просто любили друг друга", – ответила мать, совсем как в бразильском сериале. Эти все события происходили уже давно, и чем там с полунемцем кончилось дело, Борисков не знал. Больше про это не рассказывали.
А вот у экономиста Макарова Анатолия Петровича, тоже, кстати, друга Головкова, кошмар с дочкой произошел за год то того, как Лиза ушла к художнику. Их дочка Оля тоже в четырнадцать лет начала гулять, поначалу просто иногда пропускала отдельные уроки, а потом вообще перестала ходить в школу. Ее интересовало только одно: намазать лицо и пойти болтаться по тусовкам. Когда Анатолий Петрович пробовал ее запирать, она сбегала, иногда даже в окно. Школьные тетради ее сплошь были исписаны символами Sex girl и sexy, читала она только "Гламур", "Космополитен" и еще "Кул герл". Любимой ее эмблемой была самая что ни на есть пошлая: заяц-плейбой с ушками. На нее словно нашло затмение мозгов. Видимо гормоны сломали неокрепшую психику. Так наверно лемминги бегут куда-то по тундре в период сезонной миграции, несмотря ни на что, и их уже ничего не пугает – их интересует только движение. Такое случается и с людьми. Обычно в такой период сбегают из дома мальчишки – хотят в дальние страны, а тут и девица стала бегать. Уходила из дома и ищи ее. Макаров был постоянно занят этими розысками. А в таком несознательном возрасте, в общем-то, иного пути и не было, как попасть в малолетние проститутки, сесть на героин и стать жертвой преступления. Была нормальная девочка, играла в теннис, а теперь ее окружали сплошь какие-то дебилы: на фотографиях ее друзей были вытаращенные языки, выпученные глаза, перекошенные рожи и бритые головы. Ее уже видели с какими-то взрослыми парнями в машинах и в ночных клубах, куда несовершеннолетних пускать вроде бы как и не должны вовсе. Жена
Макарова все это время находилась в состоянии постоянной истерики, которое к тому же усугублялось начинающимся климаксом. При встрече с дочерью буквально через минуту они сцеплялись, как две собаки, в доме летела посуда, слышались крики: "Жопа! Сука! Блядь!" – до звона в голове. Дело доходило чуть не до кровавой драки. Макаров неоднократно разговаривал с дочкой, говоря, что пойми, кроме нас ты никому не нужна, что если ты сейчас пойдешь по этому пути, ты никогда не создашь свою собственную семью, тебя заразят какой-нибудь дрянью или вообще убьют. Никакой реакции! Однажды он услышал, как она говорила по телефону: "Все этот проклятый отец! Чтоб он сдох!"
Тут было какое-то возрастное безумие. Бывало даже так, что Макаровы обращались в милицию, искали и вылавливали ее по каким-то ее сомнительным друзьям. А это были действительно сплошь как на подбор одни ублюдки. Она была вся косметике, причем намазанная толстым слоем, и тут была уже какая-то не женская красота, а что-то совсем другое, и Анатолий Петрович, глядя на нее, холодел от ужаса. Это девочка была словно укушенная оборотнем. Признак героина не то что просто стоял рядом, а буквально скалился им прямо в лицо.
Однажды переругались так, что Ольга даже какое-то время жила у бабушки с дедушкой. Однажды те позвонили: "Срочно приезжайте!"
Макаровы приехали, вошли в квартиру. Там сидели совершенно несчастные, и какие-то съежившиеся бабушка и дедушка. Они были просто в отчаянии. Оказалось, Ольга со своими друзьями их обворовали. Денег, отложенных на неотложные нужды, не было, пропало также золотое колечко и сережки. Ольга рыдала и клялась, что ничего не брала, придумала версию, что кто-то случайно пришел, когда она спала. Но факт оставался фактом: было заметно, что кто-то методично перерыл всю квартиру и забрал все деньги и золото. Они к тому же имели дурную привычку хранить все ценности дома. Деньги у них пропадали и раньше, но как-то по мелочи. Теперь у них на ближайший месяц у них не было ни копейки. Старики не знали, что и делать.
Милицию вызывать казалось тоже невозможным, тут уже были родственные проблемы. Приехал Анатолий Петрович. Ольга и с ним держалась нагло, орала: "Они сами куда-то запрятали свои сраные деньги, а теперь на меня валят!" После этого стало ясно, что теперь ничего ценного нельзя было оставлять даже в собственном доме.
Школу Ольга еще как-то закончила, и будто бы появился какой-то просвет. Ее устроили учиться в академию дизайна, затратив на это очень большие деньги. Она посетила ее только один раз. И вдруг пропала на целых два месяца. И до этого бывало, что исчезала, но тут вышло, что уж очень надолго. Макаровы заявили в милицию, но те найти не смогли. Тогда через знакомых вышли на людей в ФСБ, заплатили им, правда дорого – двести тысяч рублей – и через две недели ее нашли в
Мурманске. Она там болталась с какой-то чумной компанией фанатов
"Зенита". Казалось бы, чего фанатам "Зенита" было делать в
Мурманске? Оказалось, они там снимали квартиру, жили там десять дней, а потом съезжали, не заплатив. Вернуться домой она наотрез отказалась. Эфэсбешник сказал Макаровым, что мы-де ее нашли, а дальше уж решайте сами. Хотите через милицию, или как по-другому.
Макаровы решили съездить за не сами. Ужас и опустошенность, который они испытали в Мурманске, трудно было описать. Это оказалась вовсе не она. Действительно очень похожая на нее была девочка, но не она.
Потом Ольгу действительно нашли, а лучше бы и не находили. Это был обгорелый труп в подвале, обнаруженный сантехниками еще в ноябре, но только сейчас опознанный матерью по найденным в одежде ключам от дома и огненно рыжим волосам.
А у других постоянных пациентов Борискова, кстати, очень приличных людей, дочь-красавица Настя – хоть икону с нее пиши, вдруг уже в двадцать лет ушла в так называемый "подвальный мир". Ей почему-то нравилось жить в этом страшном черном болоте, на дне общества.
Возможно, она ощущала там себя совершенно свободной. Она бы вырвалась оттуда, если бы только она захотела вырваться, но ей нравился этот грязный мир. Она чувствовала себя в нем, как рыба в воде. Там шатались какие-то личности, сплошь в татуировках; люди, которые никогда нигде не работали и вовсе не желали работать; типы, которые никогда не спят ночью. Там не надо было каждый день ходить на работу, и в ее постели оказывались самые разные люди и даже женщины. Там пили водку, глотали таблетки и кололи героин. Там смерть спала рядом на соседней кушетке, закрытая с головой какой-то засаленной шалью и ее ржавая коса с запекшейся на ней чьей-то кровью стояла тут же в углу. У Насти не было ни трудовой книжки, ни страховки, ни постоянной регистрации – и это ей тоже нравилось. Она иногда выныривала оттуда на два-три дня, чтобы отъесться, выспаться, а потом снова возвращалась туда, обычно что-нибудь прихватив из дома какие-нибудь вещи подороже или деньги. Однажды даже унесла телевизор. Иногда, очень редко, они встречали ее на улице с ее приятелями явно "оттуда" – те щурились на дневном свете и явно плохо его переносили. Это были страшные люди ночи. У нервного прохожего при встрече с такой компанией в темное время суток запросто могла начаться непроизвольная дефекация и мочеиспускание. Потом Настя попала в тюрьму все за то же – за наркотики. На зоне она родила ребенка. От кого она ухитрилась там забеременеть, было неизвестно, но с ее природной красотой, обаянием и шармом отцом ребенка мог быть кто угодно, кого бы она сама захотела, – хоть адвокат, хоть сам начальник зоны. Вела она себя в колонии примерно, ухаживала за ребенком как самая что ни на есть образцовая мамочка и очень скоро попала под амнистию. Однако как только она приехала в Петербург, видимо из-за того, что по дороге не смогла найти дозу, тут же на вокзале сильно напилась – буквально до потери сознания, а ребенка своего там же и потеряла. С концами.
Такие были истории, поэтому в последнее время, как только в коллективе заходили разговоры о детях, Борисков старался уходить и не слушать. Обычно было два варианта детей: дети-ангелы, которые хорошо учились и слушались родителей, и дети-монстры. И про то и про другое слушать Борискову было неприятно.
Справедливости ради надо отметить, не у всех все было так плохо.
Например, у друзей Борисковых была дочка Катя. Всегда перед глазами был ее укоряющий пример, поскольку в жизни она действительно выбилась. А всего-то была чуть старше Лизы. Но она с раннего детства была очень талантливой девочкой. Возможно, тут сыграло роль некоторое стечение обстоятельств: во-первых, ее папа сам был пианист и к тому же еще получилось удачное смешение кровей – русской с еврейской и еще с осетинской кровью – так что талант играть на фортепиано проявился у нее с самого раннего возраста – кажется, лет с пяти, что всегда вызывало у взрослых невероятный восторг и чувство умиления, когда они видели, как такая маленькая девочка так уверенно бьет по клавишам своими крохотными пальчиками. Катя бойко играла на рояле чуть ли не в том же самом возрасте, когда и сам Моцарт начал играть и сочинять пьесы. Понятно, что когда двухлетний ребенок говорит какую-нибудь более или менее осмысленную фразу или может прибавить к двум два всем вокруг тут же кажется, что это будущий гений. То же касается игры на фортепиано. Однако довольно скоро такое умение вдруг уравнивается, и весь талант оказывается только некоторым опережением развития сверстников при определенном напоре родителей. В двадцать три года такое умение уже было более чем обычным, так играли многие. Однако имя ее еще оставалось на слуху, и именно это давало Кате некоторое преимущество. В то же время требовалась существенная поддержка и, прежде всего, материальная и рекламная. И тут в ее жизни появился некий сорокапятилетний ювелир-богач, который попросту предложил молодой пианистке содержание. Суть предложения была простая: я помогаю тебе раскрутиться, спонсирую твои выступления, тебя лично, а в обмен на это я имею тебя, когда захочу. В нем была очень мощная воля движения вперед, и эта воля была действительно могучей, он бился, пробивался в жизни, и эта воля решала все. Он шел, говорил с людьми, настаивал, если нужно платил, и у него все всегда получалось. Все вокруг поддавалось его напору. Он не работал ни на кого, кроме себя, и никогда никого не боялся. Он был весь в шрамах. Он жестко поддерживал имидж настоящего мужчины, и сами женщины ответно клевали на этот посыл. Он так себя ощущал, всегда что-то себе упорно доказывая. Пожалуй, жена его законная не могла бы сказать, повезло ли ей в жизни или нет. Жили они очень богато, у нее было все, но она его страшно боялась. Он внушал ей ужас, хотя она никогда и никому бы в этом не призналась. Он мог быть бесконечно ласков, заботлив, часто дарил цветы и все такое, но мог тут же и в глаз дать и почти открыто ей изменить. Это было частью его невероятно целостной натуры. И она тоже, насколько могла, поддерживала этот имидж: никогда не работала, потому что в представлении мужа было, что женщина работать не должна, а обязана сидеть дома и заниматься детьми, хозяйством и ублажать своего мужа. А мужчина обязан обеспечивать семью. По сути это был действительно на зависть цельный человек. Он и стал богатым, создав свое дело с нуля, минуя или, чаще всего, сметая все препятствия, встававшие на его пути. Впрочем, и у него бывали осечки. Как-то в ночном клубе он полез драться с мужиком, который случайно заговорил с его женой. Тот поначалу несколько опешил, но бить себя не дал, поскольку был мастером спорта по боксу, и уложил ювелира с одного удара. Кстати, жена поверженного, видя растерянные глаза мужа, ощутила глубокое удовлетворение. А молодая пианистка после его предложения даже ничего говорить не стала, а просто сбежала – по сути, он ей вовсе не понравился как мужчина. Потом ювелир куда-то из Питера исчез, говорили, что уехал за границу, где тоже наладил бизнес и купил дом.
Всегда, как только Борисков начинал думать о Лизе, настроение у него портилось тут же напрочь. Чтобы отвлечься, он включил телевизор и стал пить чай с пряниками. Виктоша, чуть посидев с ним, пошла в ванную, и Борисков остался в комнате один. Он услышал, как с хлопком вспыхнул газ в нагревательной колонке. Тогда он встал и, достав из кармана куртки связку ключей, зашел за печку, которая занимала в их комнате целый угол.
Надо сказать, что у Борискова тоже была своя тайна. В рождественские каникулы он затеял делать ремонт стены за печкой (по какой-то причине от нее отвалились сразу несколько изразцов), снял со стены шатающуюся изразец и вдруг с изумлением обнаружил под ней маленькую железную дверцу и в ней замочную скважину. Что-то типа вделанного сейфа. По большому счету тайник был никакой. При обычном тщательном обыске его бы обязательно нашли, просто простучав стены.
У певицы Лидии Руслановой, говорят, тайник с драгоценностями был под печкой и то его чекисты нашли. Ключа от дверцы, конечно же, не было.
Выламывать стальную пластину было бы сложно и неудобно. Все разворотишь, а вдруг там ничего не окажется. Он снова закрыл плиткой проем, прилепив ее на пластилин.
Стал думать, где же может быть ключ. Ведь точно был старинный ключ. То всюду попадался под руку, то нет его нигде. Это был ключ от некой неизвестной комнаты, старинный, передаваемый по наследству.
Ключ был довольно массивный и сложный, приятный на ощупь, скорее от домашнего сейфа, нежели от сундука или чемодана. Бородка была длинная и довольно сложная. Не было только замка. Теперь был замок, но не было ключа. Борисков осмотрел в квартире все видимые глазом места и не нашел. Тогда он стал просматривать все по определенной системе, тщательно осматривая все, ничего не пропуская. Но ключ как сквозь землю провалился – нет ключа и все тут. Борисков стал уже думать, что наверняка случайно выкинули в мусорное ведро. Но наконец нашел в железной банке с гвоздями, причем, на самом дне на самом дне: видимо, Виктоша туда заснула в ходе очередной генеральной уборки. У нее вообще была дурная привычка во время уборки все, что ей попадалось под руку, куда-нибудь запихивать, лишь бы не валялось, а куда пихала – сама не помнила. Разную металлическую мелочь
(гвозди, шурупы) она обычно кидала в большую металлическую банку из-под гуманитарного сухого молока. Там, кстати, еще была куча ключей тоже неизвестно от чего. Борисков засунул ключ в скважину, тот вроде бы подошел, но никак не проворачивался. Борисков не стал давить, а спустился во двор, взял из багажника машины жидкий ключ
WD-40, прыснул в скважину, подождал с четверть часа и сунул ключ снова. Потыркал в обе стороны. Сначала – вроде ничего, затем появилось какое-то движение, а потом вдруг внезапно ключ со щелком провернулся. И в этот самый миг в прихожую ввалились Олег с
Виктошей. Борисков предпочел дверцу прикрыть и оставить осмотр тайника до завтра. Удивился сам себе, что нет внутри нетерпения.
Просто представил, что если что-то найдет ценное, (а он почему-то очень надеялся на царские золотые червонцы), то Олег с его богатым воображением завтра же обязательно растреплет в школе, – нет, даже наверняка сегодня же позвонит дедушке с бабушкой: "Только никому не говорите, но мы нашли в стене огромный клад золотых монет!" В себе он держать секреты категорически не мог. А Борискову даже было приятно еще одну ночь провести в неведении, ведь еще какое-то время сохранялась какая-то надежда. Только на что? Что такое всегда мерещится в тайнике? Пресловутые золотые червонцы? А ведь запросто могло вовсе там ничего и не быть: заперли, а ключ закинули, так он и валяется. Форма ключа красивая, старинная, выкинуть было жалко. Что касается кладов, то был такой случай, когда один петербуржец нашел под полом целую кучу денег: и все царские сторублевки-"катеньки", мало что теперь стоящие, поскольку, говорят, большевики еще какое-то время после революции их печатали для своих нужд, и еще там были акции уже давно несуществующих предприятий. Впрочем, нет – там была тысяча долларов старыми непривычными бумажками. Предполагали, что уж их-то наверняка обменяют, но только в банке в самой Америке. Просто так в обычный обменник их ведь не сдашь. Так это надо было кого-то просить едущего в США взять с собой и там обменять, да еще из этих денег чего-то ему и заплатить. Впрочем, они сами решили взять с собой доллары, когда поедут в Европу, а там уж зайти в какой-нибудь американский банк. "Катеньки" же сдали задешево в магазин для коллекционеров, акции так остались лежать дома. Еще была известная история, как у кого-то в стене на кухне профессиональный искатель кладов нашел сразу более ста золотых царских монет. Тоже, казалось бы, большие деньги, а все равно квартиру теперь в Питере на них не купишь. Одному из знакомых достались в наследство тринадцать золотых николаевских десяток. Кучка золота. Приятно, конечно, но оказалось, не так-то они дорого и стоили. Им же нужна была новая квартира, а тут и на комнату бы не хватило, и тогда они купили машину, которую тут же у них через неделю и угнали. С другой стороны, рассказывали, что один так же вот случайно нашел медный пятак 1723 года, казалось бы ерунда, а потом оказалось, что это был какой-то особый "пробный" пятак и его продали потом на аукционе за миллион рублей…
Однако на следующий день с Борисковым случилась очень странная история. Во время командировки в Тихвин Борисков забыл расческу, и купил ее там в ближайшем магазине. Купил по своей дурной привычке самую что ни на есть дешевую, и у нее сразу же стали сыпаться зубья.
Так вот, когда он захотел по возвращении вечером открыть таинственную дверцу, то почувствовал, что ключ не входит: оказалось, что в торцовое отверстие ключа попал пластмассовый зубец от расчески. Вряд ли такая вещь могла произойти случайно, да еще именно в этот самый день. Выковырять зубчик иголкой не получилось, Борисков уж и нагревал иголку и всяко – никак! – надо было высверливать.
Значит, подумал Борисков, не пришло время. Борисков еще подумал, что надо бы какое-то время обождать, поскольку в таких случаях вдруг внезапно ломается сверло прямо в ключе, тогда придется ключ сдавать в мастерскую, чтобы сделать дубликат и т.д. Что-то здесь было не так. Чертова расческа! Вспомнилось тут же, что однажды держал в руках, но никак не мог прочитать старинную книгу по хиромантии.
Как-то в молодости принесли на работу старинную книгу по хиромантии, и оставили ему на дежурство до утра, он попытался что-то узнать о себе и никак не смог, поскольку до утра занимался только самыми разными проблемами по работе и времени не было совершенно – просто ни минуты, носился как угорелый всю ночь, а утром книгу забрали. Он даже ее не раскрыл. Тогда он впервые почувствовал явное некое вмешательство извне и больше никогда не пробовал гадать и не читал гороскопов. Когда передавали астрологические прогнозы, всегда радио в машине выключал или переключал канал. Понятно, что гороскопы просто придумывали для развлечения, но в то же время это могла быть попытка кодирования поведения. Так, если человеку скажут, что все у него будет плохо, но он этого и будет подсознательно ждать.
Что же могло быть в сейфе? Скорее всего, ничего там не было, но, по крайней мере, появилась приятная надежда, и Борисков жил этой надеждой. Днем позже он зашел в мастерскую по изготовлению ключей, и отверстие в ключе вычистили прямо при нем всего за десять секунд и за десять рублей. Осталось только открыть тайник и посмотреть, что там есть. И опять никак не получалось – всегда в комнате кто-то был.
Когда тогда пришел из мастерской, вроде и Виктоша с Олегом куда-то вышли, но на широкой тахте лежал тесть и смотрел телевизор, переключая с одних новостей на другие. Смотрел их по всем каналам.
Потом тесть ушел на кухню вместе с вернувшейся Виктошей, Борисков уже было направился к тайнику, но опять не получилось: все время туда-сюда болтались сын Олег со своим приятелем Петром. Открывать при них ничего было нельзя – тут же бы и влезли. Тайна пока оставалась тайной.
Вскрыть дверцу удалось только через неделю. Но и тут тайна так и осталась тайной. Борисков обнаружил там шкатулку, которая уже в свою очередь была закрыта на ключ, а ключа от шкатулки у него опять же не было. Шкатулка сама по себе была очень красивая, лаковая и ломать ее
Борискову было жалко. Он взвесил ее на руке, потряс, что-то там вроде и было, но явного звона золотых монет не слышалось и ничего не пересыпалось при наклоне. Той же ночью ключ ему приснился и место, где он лежит. Он увидел его так отчетливо, что Борисков тут же поверил в провидение. Однако знакомый психиатр Максим Михайлович объяснял это сложными внутренними процессами в мозгу. Так он и знаменитые туннели смерти объяснял: "Происходит кислородное голодание мозга – всякое может привидеться! Ты еще наркоманов послушай и скажи, что это и есть истина, только невидимая".
Привидения и разные чудеса для жителей средневековья были абсолютно реальны, поскольку все в них верили и нисколько в них не сомневались. Возможны были и массовые гипнозы – психика человека и не такие штуки выдает. У нас в наше время нередко запрограммированным действием являются выборы, нечто вроде сеанса массового гипноза. Этим же пользуются различные секты, собирающие людей в большие залы и системы сетевого маркетинга. Пускают особую музыку, бубнят какие-то тексты, дают выпить подготовленные напитки.
Тут, скорее, ситуация состояла в том, что ключ Борисков видел, когда искал первый.
Великая Виктошина привычка ничего не выбрасывать и тут пригодилась. Утром Борисков взял большую металлическую банку уже из-под датского овсяного печенья, которая доверху была заполнена разными винтиками, гаечками и гвоздиками и высыпал ее на разложенную газету. И там действительно обнаружил маленький ключик без брелока.
Этот ключ и оказался ключом от шкатулки. Проживание на одном месте имеет положительные и отрицательные стороны: отрицательные – например, это неизбежное чудовищное забарахление, положительное – это то, что многие вещи десятилетиями лежат на одном месте и их можно найти. Их особенность состоит в том, что после переезда или капитального ремонта вы уже не найдете их никогда.
Надо сказать, Борисковы жили в личной Виктошиной квартире, но не в целой, как было первоначально, поскольку в революционные годы семья их была уплотнена, и квартиру перегородили на две части: в другую половину квартиры вход был уже с черной лестницы, а в Виктошину – с парадной лестницы, которая, хотя и называлась парадная, но была довольно-таки грязноватая и обшарпанная. В блокаду тут проживала
Вот ее любимая фраза: "Настоящие мужчины на этом свете давно перевелись!"
Виктоша, услышавшая от Борискова про эту неприятную ситуацию, резонно предположила, что в мальчишке, возможно, есть какая-то немецкая кровь, слишком уж он рационален. Тут вспомнилась давняя история, которую Борискову однажды рассказали родители. Жил когда-то у них на улице в соседнем доме один человек, по фамилии Устюжанин.
Перед самой войной он женился, а тут и призвали. Пока он был на войне, город почти на два года попал в зону немецкой оккупации.
Молодой жене его очень понравился один немец, который у них квартировал, и как-то там случайно так получилось, что стала она с этим немцем жить, и нажили они ребеночка, потому как противозачаточных средств тогда в стране не хватало. В положенное время родила сына. Мать ее покручинилась, но что тут поделаешь – война. Ведь могли просто изнасиловать и убить, а так хоть жива осталась, да и ребенок получился хороший. Но дочку научила: мол, скажи мужу, что немец тебя изнасиловал, так тебе, может быть, и снисхождение выйдет. Неприятно, конечно, но на войне Устюжанин такого насмотрелся, что удивить его вообще было нечем, да и сам пришел искалеченный – без ноги. Человек он был, в общем-то, хороший, разве что иногда выпивал. Всю неделю работал на своем токарном станке, а в выходной обязательно напивался в хлам, и иногда даже пытался колотить жену, но та с ним легко справлялась. Так и жили.
Ребенок потихоньку рос, фамилию носил русскую, хотя повадки с детства имел самые что ни на есть немецкие: любил порядок в вещах и всегда имел по труду хорошие оценки, и еще по математике и по поведению. Всегда аккуратно и чисто был одет и отличался необыкновенной для России пунктуальностью – никогда и никуда не опаздывал. Руками умел делать все. Приемный папаша однажды с очередного перепою помер, мать все хотела сыну рассказать, кто его настоящий отец, и вообще попытаться его найти. Но обстановка к этому вовсе не располагала: немцы – это были все еще фашисты, и эту тайну она открыла сынуле только уже в период перестройки и гласности, когда все идеологические границы да и сама Берлинская стена были наконец окончательно сломаны. Сынуле тогда было уже сорок три года, работал он инженером на комбинате и притом очень успешно, и только-только открыл свой производственный кооператив. Когда он узнал правду о своем рождении, конечно, поначалу оторопел, но в ужас и в уныние вовсе не пришел, да и не с чего было, а потом даже обрадовался, потому что тут же ощутил запах инвестиций, получения немецкого гражданства и возможности свалить к своему настоящему родному папаше, который, если, конечно, был не убит на войне, то должен был бы вернуться в свой родной город Брауншвейг. Сынуля тут же посмотрел в энциклопедии, и оказалось, что там, в этом городе, располагаются автозаводы "Фольксваген", то есть тут же и работа была. Оставалось одно: найти этого папашу. Папаше-немцу в год зачатия сына было, со слов матери, года двадцать два (то есть был только чуть старше нынешнего внука), а теперь значит, под семьдесят, что для Европы в общем-то не так и много. Мама вспомнила даже имя его – Фридрих… "Вы на каком языке говорили-то?" – "Зачем там был язык? Мы просто любили друг друга", – ответила мать, совсем как в бразильском сериале. Эти все события происходили уже давно, и чем там с полунемцем кончилось дело, Борисков не знал. Больше про это не рассказывали.
А вот у экономиста Макарова Анатолия Петровича, тоже, кстати, друга Головкова, кошмар с дочкой произошел за год то того, как Лиза ушла к художнику. Их дочка Оля тоже в четырнадцать лет начала гулять, поначалу просто иногда пропускала отдельные уроки, а потом вообще перестала ходить в школу. Ее интересовало только одно: намазать лицо и пойти болтаться по тусовкам. Когда Анатолий Петрович пробовал ее запирать, она сбегала, иногда даже в окно. Школьные тетради ее сплошь были исписаны символами Sex girl и sexy, читала она только "Гламур", "Космополитен" и еще "Кул герл". Любимой ее эмблемой была самая что ни на есть пошлая: заяц-плейбой с ушками. На нее словно нашло затмение мозгов. Видимо гормоны сломали неокрепшую психику. Так наверно лемминги бегут куда-то по тундре в период сезонной миграции, несмотря ни на что, и их уже ничего не пугает – их интересует только движение. Такое случается и с людьми. Обычно в такой период сбегают из дома мальчишки – хотят в дальние страны, а тут и девица стала бегать. Уходила из дома и ищи ее. Макаров был постоянно занят этими розысками. А в таком несознательном возрасте, в общем-то, иного пути и не было, как попасть в малолетние проститутки, сесть на героин и стать жертвой преступления. Была нормальная девочка, играла в теннис, а теперь ее окружали сплошь какие-то дебилы: на фотографиях ее друзей были вытаращенные языки, выпученные глаза, перекошенные рожи и бритые головы. Ее уже видели с какими-то взрослыми парнями в машинах и в ночных клубах, куда несовершеннолетних пускать вроде бы как и не должны вовсе. Жена
Макарова все это время находилась в состоянии постоянной истерики, которое к тому же усугублялось начинающимся климаксом. При встрече с дочерью буквально через минуту они сцеплялись, как две собаки, в доме летела посуда, слышались крики: "Жопа! Сука! Блядь!" – до звона в голове. Дело доходило чуть не до кровавой драки. Макаров неоднократно разговаривал с дочкой, говоря, что пойми, кроме нас ты никому не нужна, что если ты сейчас пойдешь по этому пути, ты никогда не создашь свою собственную семью, тебя заразят какой-нибудь дрянью или вообще убьют. Никакой реакции! Однажды он услышал, как она говорила по телефону: "Все этот проклятый отец! Чтоб он сдох!"
Тут было какое-то возрастное безумие. Бывало даже так, что Макаровы обращались в милицию, искали и вылавливали ее по каким-то ее сомнительным друзьям. А это были действительно сплошь как на подбор одни ублюдки. Она была вся косметике, причем намазанная толстым слоем, и тут была уже какая-то не женская красота, а что-то совсем другое, и Анатолий Петрович, глядя на нее, холодел от ужаса. Это девочка была словно укушенная оборотнем. Признак героина не то что просто стоял рядом, а буквально скалился им прямо в лицо.
Однажды переругались так, что Ольга даже какое-то время жила у бабушки с дедушкой. Однажды те позвонили: "Срочно приезжайте!"
Макаровы приехали, вошли в квартиру. Там сидели совершенно несчастные, и какие-то съежившиеся бабушка и дедушка. Они были просто в отчаянии. Оказалось, Ольга со своими друзьями их обворовали. Денег, отложенных на неотложные нужды, не было, пропало также золотое колечко и сережки. Ольга рыдала и клялась, что ничего не брала, придумала версию, что кто-то случайно пришел, когда она спала. Но факт оставался фактом: было заметно, что кто-то методично перерыл всю квартиру и забрал все деньги и золото. Они к тому же имели дурную привычку хранить все ценности дома. Деньги у них пропадали и раньше, но как-то по мелочи. Теперь у них на ближайший месяц у них не было ни копейки. Старики не знали, что и делать.
Милицию вызывать казалось тоже невозможным, тут уже были родственные проблемы. Приехал Анатолий Петрович. Ольга и с ним держалась нагло, орала: "Они сами куда-то запрятали свои сраные деньги, а теперь на меня валят!" После этого стало ясно, что теперь ничего ценного нельзя было оставлять даже в собственном доме.
Школу Ольга еще как-то закончила, и будто бы появился какой-то просвет. Ее устроили учиться в академию дизайна, затратив на это очень большие деньги. Она посетила ее только один раз. И вдруг пропала на целых два месяца. И до этого бывало, что исчезала, но тут вышло, что уж очень надолго. Макаровы заявили в милицию, но те найти не смогли. Тогда через знакомых вышли на людей в ФСБ, заплатили им, правда дорого – двести тысяч рублей – и через две недели ее нашли в
Мурманске. Она там болталась с какой-то чумной компанией фанатов
"Зенита". Казалось бы, чего фанатам "Зенита" было делать в
Мурманске? Оказалось, они там снимали квартиру, жили там десять дней, а потом съезжали, не заплатив. Вернуться домой она наотрез отказалась. Эфэсбешник сказал Макаровым, что мы-де ее нашли, а дальше уж решайте сами. Хотите через милицию, или как по-другому.
Макаровы решили съездить за не сами. Ужас и опустошенность, который они испытали в Мурманске, трудно было описать. Это оказалась вовсе не она. Действительно очень похожая на нее была девочка, но не она.
Потом Ольгу действительно нашли, а лучше бы и не находили. Это был обгорелый труп в подвале, обнаруженный сантехниками еще в ноябре, но только сейчас опознанный матерью по найденным в одежде ключам от дома и огненно рыжим волосам.
А у других постоянных пациентов Борискова, кстати, очень приличных людей, дочь-красавица Настя – хоть икону с нее пиши, вдруг уже в двадцать лет ушла в так называемый "подвальный мир". Ей почему-то нравилось жить в этом страшном черном болоте, на дне общества.
Возможно, она ощущала там себя совершенно свободной. Она бы вырвалась оттуда, если бы только она захотела вырваться, но ей нравился этот грязный мир. Она чувствовала себя в нем, как рыба в воде. Там шатались какие-то личности, сплошь в татуировках; люди, которые никогда нигде не работали и вовсе не желали работать; типы, которые никогда не спят ночью. Там не надо было каждый день ходить на работу, и в ее постели оказывались самые разные люди и даже женщины. Там пили водку, глотали таблетки и кололи героин. Там смерть спала рядом на соседней кушетке, закрытая с головой какой-то засаленной шалью и ее ржавая коса с запекшейся на ней чьей-то кровью стояла тут же в углу. У Насти не было ни трудовой книжки, ни страховки, ни постоянной регистрации – и это ей тоже нравилось. Она иногда выныривала оттуда на два-три дня, чтобы отъесться, выспаться, а потом снова возвращалась туда, обычно что-нибудь прихватив из дома какие-нибудь вещи подороже или деньги. Однажды даже унесла телевизор. Иногда, очень редко, они встречали ее на улице с ее приятелями явно "оттуда" – те щурились на дневном свете и явно плохо его переносили. Это были страшные люди ночи. У нервного прохожего при встрече с такой компанией в темное время суток запросто могла начаться непроизвольная дефекация и мочеиспускание. Потом Настя попала в тюрьму все за то же – за наркотики. На зоне она родила ребенка. От кого она ухитрилась там забеременеть, было неизвестно, но с ее природной красотой, обаянием и шармом отцом ребенка мог быть кто угодно, кого бы она сама захотела, – хоть адвокат, хоть сам начальник зоны. Вела она себя в колонии примерно, ухаживала за ребенком как самая что ни на есть образцовая мамочка и очень скоро попала под амнистию. Однако как только она приехала в Петербург, видимо из-за того, что по дороге не смогла найти дозу, тут же на вокзале сильно напилась – буквально до потери сознания, а ребенка своего там же и потеряла. С концами.
Такие были истории, поэтому в последнее время, как только в коллективе заходили разговоры о детях, Борисков старался уходить и не слушать. Обычно было два варианта детей: дети-ангелы, которые хорошо учились и слушались родителей, и дети-монстры. И про то и про другое слушать Борискову было неприятно.
Справедливости ради надо отметить, не у всех все было так плохо.
Например, у друзей Борисковых была дочка Катя. Всегда перед глазами был ее укоряющий пример, поскольку в жизни она действительно выбилась. А всего-то была чуть старше Лизы. Но она с раннего детства была очень талантливой девочкой. Возможно, тут сыграло роль некоторое стечение обстоятельств: во-первых, ее папа сам был пианист и к тому же еще получилось удачное смешение кровей – русской с еврейской и еще с осетинской кровью – так что талант играть на фортепиано проявился у нее с самого раннего возраста – кажется, лет с пяти, что всегда вызывало у взрослых невероятный восторг и чувство умиления, когда они видели, как такая маленькая девочка так уверенно бьет по клавишам своими крохотными пальчиками. Катя бойко играла на рояле чуть ли не в том же самом возрасте, когда и сам Моцарт начал играть и сочинять пьесы. Понятно, что когда двухлетний ребенок говорит какую-нибудь более или менее осмысленную фразу или может прибавить к двум два всем вокруг тут же кажется, что это будущий гений. То же касается игры на фортепиано. Однако довольно скоро такое умение вдруг уравнивается, и весь талант оказывается только некоторым опережением развития сверстников при определенном напоре родителей. В двадцать три года такое умение уже было более чем обычным, так играли многие. Однако имя ее еще оставалось на слуху, и именно это давало Кате некоторое преимущество. В то же время требовалась существенная поддержка и, прежде всего, материальная и рекламная. И тут в ее жизни появился некий сорокапятилетний ювелир-богач, который попросту предложил молодой пианистке содержание. Суть предложения была простая: я помогаю тебе раскрутиться, спонсирую твои выступления, тебя лично, а в обмен на это я имею тебя, когда захочу. В нем была очень мощная воля движения вперед, и эта воля была действительно могучей, он бился, пробивался в жизни, и эта воля решала все. Он шел, говорил с людьми, настаивал, если нужно платил, и у него все всегда получалось. Все вокруг поддавалось его напору. Он не работал ни на кого, кроме себя, и никогда никого не боялся. Он был весь в шрамах. Он жестко поддерживал имидж настоящего мужчины, и сами женщины ответно клевали на этот посыл. Он так себя ощущал, всегда что-то себе упорно доказывая. Пожалуй, жена его законная не могла бы сказать, повезло ли ей в жизни или нет. Жили они очень богато, у нее было все, но она его страшно боялась. Он внушал ей ужас, хотя она никогда и никому бы в этом не призналась. Он мог быть бесконечно ласков, заботлив, часто дарил цветы и все такое, но мог тут же и в глаз дать и почти открыто ей изменить. Это было частью его невероятно целостной натуры. И она тоже, насколько могла, поддерживала этот имидж: никогда не работала, потому что в представлении мужа было, что женщина работать не должна, а обязана сидеть дома и заниматься детьми, хозяйством и ублажать своего мужа. А мужчина обязан обеспечивать семью. По сути это был действительно на зависть цельный человек. Он и стал богатым, создав свое дело с нуля, минуя или, чаще всего, сметая все препятствия, встававшие на его пути. Впрочем, и у него бывали осечки. Как-то в ночном клубе он полез драться с мужиком, который случайно заговорил с его женой. Тот поначалу несколько опешил, но бить себя не дал, поскольку был мастером спорта по боксу, и уложил ювелира с одного удара. Кстати, жена поверженного, видя растерянные глаза мужа, ощутила глубокое удовлетворение. А молодая пианистка после его предложения даже ничего говорить не стала, а просто сбежала – по сути, он ей вовсе не понравился как мужчина. Потом ювелир куда-то из Питера исчез, говорили, что уехал за границу, где тоже наладил бизнес и купил дом.
Всегда, как только Борисков начинал думать о Лизе, настроение у него портилось тут же напрочь. Чтобы отвлечься, он включил телевизор и стал пить чай с пряниками. Виктоша, чуть посидев с ним, пошла в ванную, и Борисков остался в комнате один. Он услышал, как с хлопком вспыхнул газ в нагревательной колонке. Тогда он встал и, достав из кармана куртки связку ключей, зашел за печку, которая занимала в их комнате целый угол.
Надо сказать, что у Борискова тоже была своя тайна. В рождественские каникулы он затеял делать ремонт стены за печкой (по какой-то причине от нее отвалились сразу несколько изразцов), снял со стены шатающуюся изразец и вдруг с изумлением обнаружил под ней маленькую железную дверцу и в ней замочную скважину. Что-то типа вделанного сейфа. По большому счету тайник был никакой. При обычном тщательном обыске его бы обязательно нашли, просто простучав стены.
У певицы Лидии Руслановой, говорят, тайник с драгоценностями был под печкой и то его чекисты нашли. Ключа от дверцы, конечно же, не было.
Выламывать стальную пластину было бы сложно и неудобно. Все разворотишь, а вдруг там ничего не окажется. Он снова закрыл плиткой проем, прилепив ее на пластилин.
Стал думать, где же может быть ключ. Ведь точно был старинный ключ. То всюду попадался под руку, то нет его нигде. Это был ключ от некой неизвестной комнаты, старинный, передаваемый по наследству.
Ключ был довольно массивный и сложный, приятный на ощупь, скорее от домашнего сейфа, нежели от сундука или чемодана. Бородка была длинная и довольно сложная. Не было только замка. Теперь был замок, но не было ключа. Борисков осмотрел в квартире все видимые глазом места и не нашел. Тогда он стал просматривать все по определенной системе, тщательно осматривая все, ничего не пропуская. Но ключ как сквозь землю провалился – нет ключа и все тут. Борисков стал уже думать, что наверняка случайно выкинули в мусорное ведро. Но наконец нашел в железной банке с гвоздями, причем, на самом дне на самом дне: видимо, Виктоша туда заснула в ходе очередной генеральной уборки. У нее вообще была дурная привычка во время уборки все, что ей попадалось под руку, куда-нибудь запихивать, лишь бы не валялось, а куда пихала – сама не помнила. Разную металлическую мелочь
(гвозди, шурупы) она обычно кидала в большую металлическую банку из-под гуманитарного сухого молока. Там, кстати, еще была куча ключей тоже неизвестно от чего. Борисков засунул ключ в скважину, тот вроде бы подошел, но никак не проворачивался. Борисков не стал давить, а спустился во двор, взял из багажника машины жидкий ключ
WD-40, прыснул в скважину, подождал с четверть часа и сунул ключ снова. Потыркал в обе стороны. Сначала – вроде ничего, затем появилось какое-то движение, а потом вдруг внезапно ключ со щелком провернулся. И в этот самый миг в прихожую ввалились Олег с
Виктошей. Борисков предпочел дверцу прикрыть и оставить осмотр тайника до завтра. Удивился сам себе, что нет внутри нетерпения.
Просто представил, что если что-то найдет ценное, (а он почему-то очень надеялся на царские золотые червонцы), то Олег с его богатым воображением завтра же обязательно растреплет в школе, – нет, даже наверняка сегодня же позвонит дедушке с бабушкой: "Только никому не говорите, но мы нашли в стене огромный клад золотых монет!" В себе он держать секреты категорически не мог. А Борискову даже было приятно еще одну ночь провести в неведении, ведь еще какое-то время сохранялась какая-то надежда. Только на что? Что такое всегда мерещится в тайнике? Пресловутые золотые червонцы? А ведь запросто могло вовсе там ничего и не быть: заперли, а ключ закинули, так он и валяется. Форма ключа красивая, старинная, выкинуть было жалко. Что касается кладов, то был такой случай, когда один петербуржец нашел под полом целую кучу денег: и все царские сторублевки-"катеньки", мало что теперь стоящие, поскольку, говорят, большевики еще какое-то время после революции их печатали для своих нужд, и еще там были акции уже давно несуществующих предприятий. Впрочем, нет – там была тысяча долларов старыми непривычными бумажками. Предполагали, что уж их-то наверняка обменяют, но только в банке в самой Америке. Просто так в обычный обменник их ведь не сдашь. Так это надо было кого-то просить едущего в США взять с собой и там обменять, да еще из этих денег чего-то ему и заплатить. Впрочем, они сами решили взять с собой доллары, когда поедут в Европу, а там уж зайти в какой-нибудь американский банк. "Катеньки" же сдали задешево в магазин для коллекционеров, акции так остались лежать дома. Еще была известная история, как у кого-то в стене на кухне профессиональный искатель кладов нашел сразу более ста золотых царских монет. Тоже, казалось бы, большие деньги, а все равно квартиру теперь в Питере на них не купишь. Одному из знакомых достались в наследство тринадцать золотых николаевских десяток. Кучка золота. Приятно, конечно, но оказалось, не так-то они дорого и стоили. Им же нужна была новая квартира, а тут и на комнату бы не хватило, и тогда они купили машину, которую тут же у них через неделю и угнали. С другой стороны, рассказывали, что один так же вот случайно нашел медный пятак 1723 года, казалось бы ерунда, а потом оказалось, что это был какой-то особый "пробный" пятак и его продали потом на аукционе за миллион рублей…
Однако на следующий день с Борисковым случилась очень странная история. Во время командировки в Тихвин Борисков забыл расческу, и купил ее там в ближайшем магазине. Купил по своей дурной привычке самую что ни на есть дешевую, и у нее сразу же стали сыпаться зубья.
Так вот, когда он захотел по возвращении вечером открыть таинственную дверцу, то почувствовал, что ключ не входит: оказалось, что в торцовое отверстие ключа попал пластмассовый зубец от расчески. Вряд ли такая вещь могла произойти случайно, да еще именно в этот самый день. Выковырять зубчик иголкой не получилось, Борисков уж и нагревал иголку и всяко – никак! – надо было высверливать.
Значит, подумал Борисков, не пришло время. Борисков еще подумал, что надо бы какое-то время обождать, поскольку в таких случаях вдруг внезапно ломается сверло прямо в ключе, тогда придется ключ сдавать в мастерскую, чтобы сделать дубликат и т.д. Что-то здесь было не так. Чертова расческа! Вспомнилось тут же, что однажды держал в руках, но никак не мог прочитать старинную книгу по хиромантии.
Как-то в молодости принесли на работу старинную книгу по хиромантии, и оставили ему на дежурство до утра, он попытался что-то узнать о себе и никак не смог, поскольку до утра занимался только самыми разными проблемами по работе и времени не было совершенно – просто ни минуты, носился как угорелый всю ночь, а утром книгу забрали. Он даже ее не раскрыл. Тогда он впервые почувствовал явное некое вмешательство извне и больше никогда не пробовал гадать и не читал гороскопов. Когда передавали астрологические прогнозы, всегда радио в машине выключал или переключал канал. Понятно, что гороскопы просто придумывали для развлечения, но в то же время это могла быть попытка кодирования поведения. Так, если человеку скажут, что все у него будет плохо, но он этого и будет подсознательно ждать.
Что же могло быть в сейфе? Скорее всего, ничего там не было, но, по крайней мере, появилась приятная надежда, и Борисков жил этой надеждой. Днем позже он зашел в мастерскую по изготовлению ключей, и отверстие в ключе вычистили прямо при нем всего за десять секунд и за десять рублей. Осталось только открыть тайник и посмотреть, что там есть. И опять никак не получалось – всегда в комнате кто-то был.
Когда тогда пришел из мастерской, вроде и Виктоша с Олегом куда-то вышли, но на широкой тахте лежал тесть и смотрел телевизор, переключая с одних новостей на другие. Смотрел их по всем каналам.
Потом тесть ушел на кухню вместе с вернувшейся Виктошей, Борисков уже было направился к тайнику, но опять не получилось: все время туда-сюда болтались сын Олег со своим приятелем Петром. Открывать при них ничего было нельзя – тут же бы и влезли. Тайна пока оставалась тайной.
Вскрыть дверцу удалось только через неделю. Но и тут тайна так и осталась тайной. Борисков обнаружил там шкатулку, которая уже в свою очередь была закрыта на ключ, а ключа от шкатулки у него опять же не было. Шкатулка сама по себе была очень красивая, лаковая и ломать ее
Борискову было жалко. Он взвесил ее на руке, потряс, что-то там вроде и было, но явного звона золотых монет не слышалось и ничего не пересыпалось при наклоне. Той же ночью ключ ему приснился и место, где он лежит. Он увидел его так отчетливо, что Борисков тут же поверил в провидение. Однако знакомый психиатр Максим Михайлович объяснял это сложными внутренними процессами в мозгу. Так он и знаменитые туннели смерти объяснял: "Происходит кислородное голодание мозга – всякое может привидеться! Ты еще наркоманов послушай и скажи, что это и есть истина, только невидимая".
Привидения и разные чудеса для жителей средневековья были абсолютно реальны, поскольку все в них верили и нисколько в них не сомневались. Возможны были и массовые гипнозы – психика человека и не такие штуки выдает. У нас в наше время нередко запрограммированным действием являются выборы, нечто вроде сеанса массового гипноза. Этим же пользуются различные секты, собирающие людей в большие залы и системы сетевого маркетинга. Пускают особую музыку, бубнят какие-то тексты, дают выпить подготовленные напитки.
Тут, скорее, ситуация состояла в том, что ключ Борисков видел, когда искал первый.
Великая Виктошина привычка ничего не выбрасывать и тут пригодилась. Утром Борисков взял большую металлическую банку уже из-под датского овсяного печенья, которая доверху была заполнена разными винтиками, гаечками и гвоздиками и высыпал ее на разложенную газету. И там действительно обнаружил маленький ключик без брелока.
Этот ключ и оказался ключом от шкатулки. Проживание на одном месте имеет положительные и отрицательные стороны: отрицательные – например, это неизбежное чудовищное забарахление, положительное – это то, что многие вещи десятилетиями лежат на одном месте и их можно найти. Их особенность состоит в том, что после переезда или капитального ремонта вы уже не найдете их никогда.
Надо сказать, Борисковы жили в личной Виктошиной квартире, но не в целой, как было первоначально, поскольку в революционные годы семья их была уплотнена, и квартиру перегородили на две части: в другую половину квартиры вход был уже с черной лестницы, а в Виктошину – с парадной лестницы, которая, хотя и называлась парадная, но была довольно-таки грязноватая и обшарпанная. В блокаду тут проживала