Модезитт Лиланд Экстон. Магия Отшельничьего острова

   – Ха! Ладно, вижу, что не брешешь, – с этими словами сосед уставился в свой сидр, потеряв ко мне всякий интерес.
   Оказавшись предоставленным самому себе, я помахал служанке, однако та – тощая черноволосая девица в кожаной безрукавке и широкой юбке – тоже не удостоила меня внимания. Мне не оставалось ничего другого, как ждать, когда она окажется поближе и я все же смогу ее дозваться. А пока – осматривать зал.
   За ближайшим к очагу господским столиком сидели четыре человека, в том числе женщина в брюках и зеленой куртке поверх белой блузы и с повязанной под глазами вуалью. До сего момента мне никогда не случалось видеть женщины, носящей вуаль. Но если нижняя часть ее лица была скрыта, то обтягивающая блуза открывала взору довольно соблазнительные формы. Над смуглым лбом чернели густые брови, а темные волосы были убраны в высокую коническую прическу, которую скреплял золотистый шнур. На спинке ее стула висел тяжелый плащ из белого меха.
   Двое из ее спутников, воины, носили облегающие камзолы и стриженные под шлем волосы. Один из них был сед, но тело его казалось молодым и крепким. Он сидел ко мне спиной, и я не видел его лица, но готов был побиться об заклад, что на этом лице почти нет морщин. Другой воин, помоложе, чернявый и худощавый, чем-то напоминал ласку.
   Между ними сидел человек в безупречно белом одеянии. Выглядел он лет на тридцать, однако даже с расстояния более десяти локтей я сумел разглядеть, как стары его глаза. Взгляд его, обращенный в мою сторону, заставил меня поежиться и потупиться.
   Однако человек в белом улыбнулся, и его дружелюбная, теплая улыбка заставила всех в зале ощутить приятный покой. На меня буквально накатила волна благостного удовлетворения, но я оттолкнул ее, ибо не желал, чтобы кто-то решал за меня, какие мне испытывать чувства.
   Интересно, не этот ли господин приехал в золоченой карете?
   – Эй, в углу! Я вижу, вы замерзли. Не хотите ли чуток согреться?
   Я чувствовал на себе взгляд незнакомца, хотя он указывал на три фигуры, притулившиеся правее меня, у самой бревенчатой стены. Двое мужчин и женщина в бесформенных, поношенных куртках – не иначе, пастухи. Ничего не ответив, они уставились в пол.
   – Прекрасно, – промолвил человек в белом. – Вижу, что вы с холода. Сейчас вам будет теплее.
   Он сделал жест, и я почувствовал, как сырая прохлада в нашем углу сменяется сухим теплом, хотя мы и находились далеко от огня.
   Женщина покосилась на мага – в том, что это маг, сомневаться не приходилось – и сделала движение, как бы отвергая подаренное ей тепло. Оба ее спутника продолжали смотреть вниз.
   А я... Впервые с того момента, как мы с Гэрлоком покинули Хрисбарг, мне удалось согреться по-настоящему, да так, словно мое место было не в дальнем углу, а возле самого очага. Правда, тепло, сотворенное магом, порождало внутри какой-то холодок и странное ощущение – словно я тоже мог вызвать его, хотя и не ведал, как. Впрочем, выяснять это у меня желания не было.
   Потом мое внимание привлек маленький столик у самого очага, за которым – это в переполненном-то трактире! – сидел один-единственный человек. Мужчина в темно-серых брюках и тунике с длинными рукавами, перехваченной поясом. На стуле рядом с ним лежал плащ. Волосы его казались седыми, хотя на таком расстоянии трудно было судить с уверенностью. Да и стариком он определенно не выглядел.
   – Тот, в сером, он кто? – спросил я плотника.
   – Арлин, меня Арлином кличут, – невпопад отозвался тот. Глаза у него были остекленевшие, причем не пьяные, а как бы отсутствующие. – Девчонка! Еще сидру! – проорал он, размахивая кружкой так, что несколько капель упало на мое лицо.
   – Арлин, – настойчиво повторил я, вытерев лицо. – Кто этот человек в сером?
   – Джастин. Серый чародей. Ничуть не лучше Белого, Антонина. А про того люди говорят: «Антонин заберет и душу и тело», – он снова помахал кружкой.
   На сей раз девица к нам подошла.
   – Что можешь предложить голодному путнику? – спросил я, стараясь придать голосу солидность.
   – А не лучше ли тебе перейти на ту половину, молодой господин? – откликнулась служанка, оценив меня взглядом.
   Арлин снова уставился на меня. Я сказал:
   – Не думаю, что могу позволить себе такую роскошь.
   На лице девушки промелькнула улыбка, тут же уступившая место деловитой серьезности:
   – Два медяка за огонь и пять за сидр. Мед стоит десять грошей за кружку.
   – А еда?
   – Сыр с черным хлебом – десять медяков, а если с сушеной медвежатиной, то двадцать.
   – Хлеб с сыром и сидр.
   – Двадцать два гроша... – она сделала паузу и добавила: – Деньги сейчас.
   – Сейчас половину, – возразил я, пожав плечами. – А остальное – когда принесешь еду.
   – Ладно, – с неудовольствием кивнула она, – давай двенадцать, за огонь и сидр. Десять доплатишь, когда получишь хлеб с сыром.
   – Этак ты разоришь продрогшего путника, – пробормотал я, выуживая монеты из пояса и., радуясь тому, что запасся в Хрисбарге мелочью.
   – Которые без денег – те могут оставаться снаружи, – ответила девица, пряча деньги и вручая мне деревянный жетон. Затем она двинулась дальше, собирая кружки на деревянный поднос, ссыпая монеты в кошель и раздавая жетоны.
   Дверь позади меня открылась, и холодный воздух мигом выстудил заднюю часть залы.
   На пороге появились двое солдат в толстых коротких куртках для верховой езды, вооруженные мечами и длинноствольными ружьями. Такие ружья использовались лишь в мирное время, поскольку неустойчивость этого оружия против даже самой слабой магии хаоса делала его почти бесполезным во время военных действий.
   – Арейлас! Сторзной! – худощавый трактирщик в засаленном фартуке помахал вошедшим рукой.
   Солдат покрупнее – ростом в четыре локтя, но обрюзгший – подтолкнул своего низкорослого товарища вперед, и оба направились к трактирщику.
   Там, где они проходили, люди умолкали или понижали голоса.
   Рослый солдат что-то сказал содержателю гостиницы, и тот недоуменно выпучил глаза. Вояка заговорил громче:
   – ...Сказали... демон, он ехал верхом... видели на мертвых землях Фритауна...
   – Погода-то нынче в самый раз для демонов, – откликнулся трактирщик, пожав плечами.
   – Вот ведь тараканы... – пробормотал плотник Арлин.
   – За что ты их так? – рассеянно спросил я, думая при этом о «верховом демоне».
   – Со всех дерут... получают и от Монтгренского Совета за обеспечение безопасности на дороге от границы до Хаулетта, и от Гильдии Воров, за то, что закрывают глаза... – осекшись, он поискал глазами служанку: – Эй, где там мой сидра
   Трактирщик провел солдат под арочным проемом на кухню. Оттуда, высоко держа уставленный кружками поднос, вышла служанка. Пройдя на простонародную половину, она со стуком поставила дымящиеся кружки передо мной и Арлином. При этом она старалась не встречаться со мной взглядом.
   – Глянь! – гаркнул я в ухо Арлина, указывая на человека в белом.
   Тот глянул, а я быстро поменял наши кружки местами.
   – Чего глядеть... это же Антонин...
   – Он смотрел на нас, – попытался объяснить я.
   – Куда хочет, туда и смотрит. Если из-за этого всякий сопляк будет в ухо орать...
   – Прости.
   Извинился я не из-за того, что крикнул, а из-за подмененного сидра.
   Арлин смотрел на свою кружку, но пить не спешил. А я, отпив небольшой глоток, тут же понял причину его медлительности. Напиток был таким горячим, что обжигал язык и горло.
   Неожиданно в обеих половинах – и простонародной, и господской – воцарилась тишина. Подняв глаза, я увидел, что человек в белом стоит у столика и смотрит на Джастина. Как мне сказали, Серого мага.
   – Деяние – это не просто поступок... – промолвил Джастин так тихо, что я разобрал не все его слова.
   – Поступок и есть поступок. Разве внешность и вправду обманчива, Джастин Серый?
   Женщина в вуали тоже посмотрела на Джастина. Но тот не ответил и остался сидеть.
   – Поступки красноречивее слов. Здесь, например, есть люди, которым не на что поесть досыта. Но накормит ли их праведность? Или трактирщик, по доброте душевной, станет раздавать им еду бесплатно, оставив в итоге без пропитания свою семью?
   Джастин, вроде бы, слегка улыбнулся.
   – Вряд ли стоит снова затевать старый спор, Антонин.
   – Разве кормить голодных – это дурно?
   Маг в сером печально покачал головой. Но мне хотелось бы знать, что он ответит на вопрос Белого чародея.
   – Джастин, так все же ответь мне! Накормить голодных – это дурно?
   Даже пастухи в углу обернулись и смотрели на Антонина.
   – Тут немало пастухов, – продолжал он. – У кого-нибудь из вас наверняка найдется овца или коза, которая не переживет зиму. Даю за нее два серебреника. По-моему, цена справедливая.
   Я поймал себя на том, что киваю. Даже для начала зимы это хорошая цена за животное, которое может не пережить и ближайшую восьмидневку, если ненастье не уляжется.
   Маг в сером покачал головой и молча отпил из кружки. Антонин лучезарно улыбнулся:
   – Трактирщик, я воспользуюсь твоим столом и за это тоже плачу серебреник. Достаточно?
   – Вполне, почтенный маг, – пробормотал содержатель гостиницы, вытирая тощие руки о сальный передник. – Но я надеюсь, что милостивый господин возместит любой ущерб...
   – Никакого ущерба не будет, – отмахнулся Антонин и обернулся к пастухам. – Ну, кто из вас возьмет мои два серебреника?
   – Я, мой господин, – вперед выступил сутулый мужчина с нечесаными седыми космами, в грязных, вонючих лохмотьях.
   – Веди животное.
   – Неужто он станет резать овцу прямо в обеденной зале? – удивился я.
   – Никаких ножей, малец, – ухмыльнулся Арлин. – Это великий чародей.
   – Слишком великий, – пробормотал мой сосед по другую руку, не промолвивший ни слова с того самого момента, как я сел.
   Пастух ушел. Хотя дверь открылась лишь на мгновение, порыв холодного ветра пробрал меня до костей. Я невольно подумал, что дело, пожалуй, идет к снегопаду.
   Арлин шумно отхлебнул сидра, что напомнило мне о моей кружке. Я осторожно отпил глоток и, хотя не ощутил ничего особенного, решил выждать.
   – Десять медяков! – передо мной со стуком опустилась тарелка с двумя толстыми ломтями черствого хлеба и тонким, полупрозрачным ломтиком белого сыра. – И верни жетон.
   Я вручил служанке жетон и серебреник. Интересно, смогу ли я спокойно съесть то, за что заплатил?
   Покосившись в сторону господской половины, я приметил, что Серый маг смотрит на меня. И даже, вроде бы, слегка мне кивнул.
   Я отвел глаза, уставясь на кружку в руках Арлина. Лицо мага было непроницаемым, что само по себе являлось достаточным ответом. Но зачем ему вообще отвечать на мой невысказанный вопрос? И почему я склонен больше верить ему, а не тому благодетелю бедняков в белом?
   Жуя черствый хлеб, я силился во всем этом разобраться. Тамра, надо думать, назвала бы меня дураком за то, что я вообще сунулся в трактир. Саммелу, небось, ничего не стоило бы заночевать в стойле, вместе с лошадьми. Но как разобраться, кто тут прав?
   Дверь снова распахнулась, и очередной порыв холодного ветра развеял накопившееся было тепло.
   Послышалось блеяние. Мимо нашего стола, неся на плече тощую черную овцу, прошел давешний пастух. Дверь за ним уже закрылась, и в нос мне ударил отвратительный запах – пастух и его несчастное животное воняли примерно одинаково. От жуткого смрада мне захотелось вылететь на улицу.
   Голова Арлина со стуком упала на стол. Кружка его оставалась наполовину полной. Я настороженно прислушался. Плотник дышал.
   – Вот овца, милостивый господин, – пастух поставил животное на пол перед белым волшебником.
   Овца, видать, расслабившись в тепле, опорожнилась на пол. Трактирщик растерянно уставился на кучу нечистот, потом перевел взгляд на мага.
   Антонин улыбнулся и сделал неуловимый жест. Навоз исчез, как и не было, а воздух очистился – в нем остался лишь легкий запах серы.
   На миг все умолкли. Даже на господской половине.
   Овца снова заблеяла.
   – Господин... мне было обещано два серебреника...
   – Конечно, добрый человек. Вот они, – Антонин положил две монеты на край стола.
   Уронивший голову на стол плотник разразился могучим храпом.
   Вытащив из кошеля железный молоток, пастух коснулся им монет. Они остались серебряными.
   – Глупо... – пробормотал мой сосед, тот, что доселе помалкивал.
   Мне, признаться, было не совсем понятно, почему проверять серебро глупо. Потому что оно получено от мага? Я, пожалуй, спросил бы Арлина, но тот только храпел, сопел да свистел.
   Антонин между тем закатал рукава, обнажив руки. Не могучие, как у воина, не натруженные, как у ремесленника, не изнеженные, как у духовного лица. Такие руки могли быть у купца.
   – Прежде чем ты уйдешь, друг мой... – начал Антонин.
   Пастух обернулся.
   – И ты, друг мой... – маг жестом подозвал трактирщика. – Подай два подноса, самые большие, какие найдешь,
   – Длинные подойдут?
   – Лучше всего, друг мой.
   Не знаю, кому как, а мне эти бесконечные «друг мой» порядком надоели.
   Между тем маг в сером со скучающим видом попивал из своей кружки, поглядывал то на овцу, то на стену, а потом взгляд его скользнул по простонародным столам, кажется, задержавшись на мне.
   Тем временем два здоровенных деревянных подноса были водружены на стол. Женщина с вуалью повернула свой стул, чтобы лучше видеть происходящее, а вот сидевший за столом Антонина воин – тот, что постарше – так и остался ко мне спиной.
   Простолюдины неохотно повставали с лавки и сгрудились поодаль.
   Пройдя мимо двух господских столиков, эа которыми сидели мужчины в подбитых мехом плащах, Антонин остановился возле подносов и приказал пастуху:
   – Положи животное на стол. На поднос.
   Пастух повиновался. Овца дернулась, и стол затрясся.
   – Смотри! – прошипел мой сосед. Я и без того смотрел во все глаза – как, впрочем, и все остальные в трактире.
   Антонин шагнул вперед, а пастух отступил, держа руку на кошельке, куда спрятал монеты.
   Белый маг воздел руки.
   Я, не знаю почему, закрыл глаза и опустил голову.
   Послышался резкий свист. Вспыхнул свет – такой яркий, что резал глаза даже под опущенными веками. Некоторое время я моргал и тер слезящиеся глаза кулаками, а когда наконец проморгался, то увидел на лице Антонина довольную усмешку. Словно у мальчишки-забияки, который сумел задать хорошую взбучку сверстникам.
   Джастин выглядел еще более унылым, а все прочие, и простолюдины, и господа, моргали и терли глаза. Кроме женщины в вуали – та смотрела на Антонина. Я не мог разгадать выражения ее глубоко посаженных глаз.
   – Ох ты!..
   – Вот это да!..
   – Ты только глянь!..
   Охи и ахи слышались со всех сторон. Я бросил взгляд на стол, где только что находилась овца, и... подобно распоследнему местному простолюдину, который никогда не умывается, глупо разинул рот от изумления.
   На обоих подносах дымилась сочная, прекрасно прожаренная и нарезанная ломтиками баранина. По краям подносов были разложены сладкие хлебцы, а овечья шкура лежала, как коврик, у ног Антонина. Маг, улыбаясь, отирал со лба пот.
   Стояла такая жара, какая бывала на кухне у тетушки Элизабет, когда та затевала печь хлеб для всех соседей.
   Маг в белом улыбнулся трактирщику, а потом и Джастину.
   – Вот мясо. Самое настоящее мясо для тех, кому не на что его купить. Что ни говори, – тут он повернулся к Джастину, – а деяния всяко красноречивее слов. Скажи, брат волшебник, что же дурного в том, чтобы накормить голодных?
   – Кормить голодных совсем не дурно. Дурно питать их голод.
   Я всегда на дух не переносил туманных ответов, и потому слова Джастина мне не понравились. Если он считал Антонина любителем показухи, так бы и сказал. Или пусть открыто заявил бы, что тот служит злу, искушая голодных. Но нет же, этот Джастин только печально улыбался. Интересно, способен ли он вообще на что-нибудь, кроме молчаливого неодобрениями
   – Друзья! – обратился Антонин к собравшимся на простонародной половине. – У кого нет денег на мясо – угощайтесь. Каждому, кто голоден, достанется порция.
   Голос чародея звучал сердечно и дружелюбно, но еще более завлекательным был запах жаркого.
   Первым вышел парнишка в латанной-перелатанной куртке, подручный какого-то торговца. За ним пристроилась худенькая девушка в шароварах, которые были ей велики, и в пастушьем плаще, который был мал. Ну а уж за ними народ повалил валом. Лишь почтение к магу не позволяло беднякам устроить настоящую свалку.
   Арлин так и остался храпеть, а вот мой второй сосед присоединился к толпе. Меня же запах баранины отталкивал, пожалуй, в той же степени, что и привлекал, так что я попросту продолжал жевать свой хлеб с сыром. Трактирщик, подхватив с пола шкуру, исчез с ней на кухне и вскоре вернулся обратно с увесистой дубинкой в руках. И в сопровождении какого-то малого в еще более засаленном фартуке и тоже с дубинкой.
   Антонин, уже вернувшийся за свой столик и потягивавший из хрустального бокала то ли вино, то ли какой-то другой напиток, пару раз бросил взгляд в мою сторону. Сделав вид, будто не замечаю, я уткнулся в свой сидр.
   Серый маг Джастин встал, накинул на плечи плащ и направился ко мне. Я тоже встал, не зная, двинуться ему навстречу или пуститься наутек. Он негромко произнес:
   – Ну что, школяр, может быть, проверим, как там наши животные.
   Я кивнул, сообразив, что это человек по каким-то своим причинам предлагает мне защиту. И последовал за ним на холод.
   Ветер немного поутих, дождь сменился густо валившим снегом.
   – Ты едва не потерял там свою душу, парнишка, – сказал маг.
   Мне, честно говоря, захотелось повернуться и уйти. Надо же, объявился еще один всезнайка, готовый поучать, но ничего не объяснять. Но поучать он вроде бы не рвался, и я стал ждать: вдруг хоть что-то да объяснит.
   Вместо того Джастин направился к конюшне. Я последовал за ним.

XXIV

   Женщина в сером, сидя на козлах фургона, пристально следит за обочиной дороги. В руке она сжимает посох. Повозка покачивается на ходу, и женщина заставляет себя не вспоминать покачивающуюся палубу судна, недавно доставившего ее в Кандар.
   По обе стороны дороги, от холмов на севере до южного горизонта тянется унылая равнина, поросшая пожухлой травой с редкими пятнами черных кустов. Где-то за южным горизонтом течет река Охайд, а Хайдолар – то место, куда направляется путница, – находится как раз на пересечении реки и этой дороги.
   Впереди появляются три человеческие фигуры, ковыляющие прочь от Фритауна. Многие нынче покидают Фритаун.
   Возница щелкает кнутом, подгоняя двух лошадей, тянущих фургон. На нем широкий пояс с набитыми потайными карманами, а справа под рукой он держит заряженный арбалет.
   – Мага, видишь что-нибудь?
   Женщина мысленно прощупывает дорогу. Помимо трех пеших – фургон как раз объезжает их – впереди есть еще двое верховых. У одного, русоволосого, имеется длинное ружье.
   Простирая чувства дальше, она улавливает вдали присутствие раздраженных людей – из-за нескончаемого ненастья их гложет отчаяние.
   – Ничего, только изголодавшиеся бедолаги...
   – Нет худа без добра, – ворчит возчик. – В жизни не выручал столько за капусту да картошку.
   Женщина сжимает покрепче посох, старясь не вспоминать опустошенные души и пустые глаза мужчин, женщин и детей, медленно бредущих по направлению к манящему светочу Хидлена.

XXV

   – Господа! Пожалуйста, не держите дверь открытой!
   Умоляющий голос донесся из кучи тряпья и одеял, под которой, оказывается, прятался, пытаясь согреться, маленький конюх. Из его логовища была видна дверь, а за его спиной высилась карета Антонина. На сей раз она не светилась изнутри.
   – Конечно, сейчас закрою, – произнося эти слова, я уже задвигал дверь на место, и конюшня снова погрузилась во мрак.
   Тощая дверь скрипела и дребезжала на ветру.
   Темнота меня ничуть не смущала. Обернувшись к Джастину, я сразу увидел, что он направился к дальнему стойлу. Тому самому, где вместе с моим Гэрлоком стоял другой горный пони. Темно-серый, с кремовой гривой.
   При виде Джастина лошадка радостно заржала.
   – Славная девочка, хорошая... – обратился к ней Серый маг.
   – А вот мой Гэрлок, – сказал я.
   – Думаю, они поладят. Роузфут не задириста и любит компанию. Где ты раздобыл своего?
   – Во Фритауне.
   Джастин кивнул:
   – Я так и думал. Хотя непонятно, откуда там было взяться горному пони.
   – Тамошний конюх обхаживал Гэрлока кнутом и бранил почем зря – и его, и всю его породу. Этим он и надоумил меня взять именно эту лошадку. Так что своего пони я, можно сказать, из-под кнута вытащил.
   Холод заставил меня поежиться. Может, в конюшне было и теплее, чем на улице, но определенно ненамного.
   Неожиданно Джастин взобрался на перегородку, разделявшую стойла. Стоявшая по ту сторону рослая кобыла всхрапнула и встряхнула гривой. Серый маг потянулся к квадратному отверстию в потолке, из которого торчали клочья сена. Ухватившись за края, он забрался туда и позвал:
   – Эй, малый, залезай-ка сюда! Да посох тащи. Ты ведь зарыл его в солому в стойле своего пони? Забирай его! И тебе будет спокойнее, и лошадкам.
   Он исчез, сверху послышался шелест сена.
   – Как ты догадался насчет посохах
   – Это легко ощутить. Разве ты не можешь? – донесся с чердака приглушенный голос.
   Маг был совершенно прав. Стоило мне потянуться к посоху чувствами, как он чуть не обжег мое сознание. Я даже пошатнулся и ухватился рукой за перегородку. Когда я взял посох, то на ощупь темное дерево оказалось лишь чуть теплым.
   – Парнишка, ты поднимаешься?
   Подхватив с земли торбу, я мигом залез на перегородку и, куда более ловко, чем Серый маг, забрался через квадратное отверстие на сеновал. И тут же чихнул – пыль забила нос.
   – Пыль скоро уляжется, – промолвил Джастин, стягивая сапоги и устраивая себе ложе из соломы.
   – Мы что, будем спать здесь?
   – Ты можешь ночевать где хочешь, а вот я предпочту здесь. Мне не очень хорошо спится под одним кровом с Антонином.
   Я вздохнул. Опять то же самое – советы, многозначительные намеки и никаких объяснений.
   – Ты не мог бы мне кое-что растолковать?
   – Только кое-что, – ответил Джастин, растягиваясь на плаще, сделавшемся вдруг вдвое больше и толще первоначального размера. – И только если это не займет много времени. Я устал, завтра мне рано вставать. Путь мой лежит в Вивет, это такая маленькая деревенька, а оттуда – в Джеллико. Джеллико, чтоб ты знал – это городок, в котором правит виконт Кертиса. Некогда Кертису принадлежал и Хаулетт, но об этом нынче никто не помнит. Раньше, как и в наше время, здесь только пасли овец, и до этого края даже до появления мертвых земель никому не было дела. Теперь Хаулетт принадлежит Монтгрену, но и до этого нет дела никому, кроме герцогини.
   Я честно пытался извлечь из услышанного хоть что-то полезное для себя. Но, ничуть не преуспев, оставил эти попытки.
   – Ты выразился в том смысле, что из-за Антонина я мог потерять душу. Это каким же образом?
   Ветер снаружи усилился, ледяной град вовсю молотил о крышу сеновала.
   Джастин закутался в свой великанский плащ.
   – Сними сапоги, паренек. Ноги должны дышать, – он поерзал, поудобнее устраиваясь на соломе, и продолжил: – Антонин – самый сильный из живущих ныне Белых магов. Мастер хаоса, если угодно. Однако управление хаосом требует огромных затрат сил, как телесных, так и духовных. Белые маги в большинстве своем умирают молодыми. Они могущественны, но жизнь их коротка. Антонин, Герлис и... в последнее время мне внушает подозрения Сефия... Словом, они обрели способность избежать ранней кончины, перенося свои личности в иные тела. Тела людей молодых, желательно наделенных магическими способностями, но, по молодости, не умеющих защищаться. Ты для этого подходишь как нельзя лучше. Потому-то я и решил убрать тебя от Антонина подальше. А сам он, будучи слишком занят Сефией и ее... обстоятельствами, тебя просмотрел. Твоя внутренняя защита совсем недурна и от беглого взгляда укрывает неплохо.
   – Спасибо, – сказал я, снова поежившись.
   – Не стоит благодарности. Я сделал это не столько ради тебя, сколько ради себя и всех нас. Никто из Серых не может позволить Антонину овладеть телом с такими скрытыми возможностями, как у тебя. Он и без того уже слишком могуч.
   – Что же ты собираешься предпринять?
   – Лично я – совсем немногое. От Антонина мы скроемся, но дальнейшую свою судьбу тебе предстоит определять самому. Если захочешь, то завтра, по пути в Джеллико, я научу тебя, как оградить свое тело от чьих-либо попыток овладеть им без твоего согласия. А заодно, коли будет время, покажу некоторые другие хитрости. Они все Черные и не помешают тебе принять правильное решение.
   – Что за решение?
   – Каким магом ты станешь – Черным, Серым или Белым, – Джастин зевнул. – Знаешь, я устал, да и ты тоже. Собери ворох соломы и поспи. Если кому вздумается сюда залезть, моя Роузфут да твой пони дадут знать. И твой посох.
   Он отвернулся, а я остался сидеть на куче соломы. В голове роились тучи невысказанных вопросов. Впрочем...
   Впрочем, невзирая на сомнения (кстати, стоит ли доверять этому Джастину?), несмотря на вой ветра и стук града, заснул я довольно быстро.

XXVI