Страница:
Снег наполовину растаял, но с севера еще налетал стылый ветер, и на всей площади набралось бы не больше десятка возможных покупателей.
– Славные вещицы, – промолвила толстуха-цветочница. – Откуда такая прелесть?
– Здешняя работа. Я новый подмастерье столяра Дестрина.
– Неужто ты их сам смастерил. Хочешь сказать, что Дестрин обзавелся работником, умеющим делать вещицы не хуже, чем старый Дорман?
Наклонившись, она внимательно рассмотрела все три шкатулки, приговаривая:
– Ну, не Дорман конечно... Без особых изысков, однако... Добротно и со вкусом.
– Можно, взгляну ту, что с краю? – попросил худощавый старик в наряде из серой кожи. Холодный взгляд и лисье лицо этого типа мне не понравились, однако я кивнул и вручил ему шкатулку из красного дуба.
Осматривал он ее весьма тщательно, вглядываясь в каждое соединение, после чего вернул мне и почему-то чуть ли не с разочарованным видом сказал:
– Приличная работа. Прекрасный стиль.
– Пожалуй, ты и вправду знаешь свое дело, парень, – заметила цветочница, когда он кивнул и отошел.
– А кто это был? Небось, инспектор гильдии столяров?
– Наш префект не разрешает создавать гильдии. По его мнению, это способствует мздоимству.
– Так кто же он?
– Старый Джирл. В былые времена он, Дорман и Пэрлот вечно спорили из-за первенства. Сейчас он работает только по заказам богатых купцов, знати и самого префекта.
– Дай-ка я посмотрю ту, что в середине. Сколько она стоит? – женщина, просторная туника которой не могла скрыть чрезмерную пышность ее форм, ткнула пальцем в коробочку из белого дуба.
– Серебреник, – ответил я.
– Ну ты загнул! Пара медяков, это еще куда ни шло...
В конце концов мы сторговались на шести медяках, а две остальные коробочки пошли по пять. Получалось, что за вычетом платы за торговое место, стоимости дерева и доли Дестрина я не получил ни медяка прибыли. Правда, убытков тоже не понес, и у меня еще оставался материал для стула, но работа без прибыли меня не прельщала.
XLI
XLII
XLIII
XLIV
– Славные вещицы, – промолвила толстуха-цветочница. – Откуда такая прелесть?
– Здешняя работа. Я новый подмастерье столяра Дестрина.
– Неужто ты их сам смастерил. Хочешь сказать, что Дестрин обзавелся работником, умеющим делать вещицы не хуже, чем старый Дорман?
Наклонившись, она внимательно рассмотрела все три шкатулки, приговаривая:
– Ну, не Дорман конечно... Без особых изысков, однако... Добротно и со вкусом.
– Можно, взгляну ту, что с краю? – попросил худощавый старик в наряде из серой кожи. Холодный взгляд и лисье лицо этого типа мне не понравились, однако я кивнул и вручил ему шкатулку из красного дуба.
Осматривал он ее весьма тщательно, вглядываясь в каждое соединение, после чего вернул мне и почему-то чуть ли не с разочарованным видом сказал:
– Приличная работа. Прекрасный стиль.
– Пожалуй, ты и вправду знаешь свое дело, парень, – заметила цветочница, когда он кивнул и отошел.
– А кто это был? Небось, инспектор гильдии столяров?
– Наш префект не разрешает создавать гильдии. По его мнению, это способствует мздоимству.
– Так кто же он?
– Старый Джирл. В былые времена он, Дорман и Пэрлот вечно спорили из-за первенства. Сейчас он работает только по заказам богатых купцов, знати и самого префекта.
– Дай-ка я посмотрю ту, что в середине. Сколько она стоит? – женщина, просторная туника которой не могла скрыть чрезмерную пышность ее форм, ткнула пальцем в коробочку из белого дуба.
– Серебреник, – ответил я.
– Ну ты загнул! Пара медяков, это еще куда ни шло...
В конце концов мы сторговались на шести медяках, а две остальные коробочки пошли по пять. Получалось, что за вычетом платы за торговое место, стоимости дерева и доли Дестрина я не получил ни медяка прибыли. Правда, убытков тоже не понес, и у меня еще оставался материал для стула, но работа без прибыли меня не прельщала.
XLI
В последующие несколько восьмидневок мои доходы увеличились. Вместо того чтобы таскать вещи на рынок, я стал выставлять их в витрине лавки Дестрина. Это избавляло меня от необходимости платить рыночный сбор и мерзнуть на продуваемой зимними ветрами площади.
Первый стул принес аж три серебреника, хотя мне пришлось потратиться на лак для полировки и атлас для обивки сиденья. Похмыкав и постонав, Дестрин согласился с тем, что, поскольку материалы куплены за мой счет, их стоимость будет вычтена из его доли. Дейрдре по-прежнему наблюдала иногда за моей работой, а Брейгель позволял брать мелкие обрезки даром. Да и крупные, пригодные для серьезной работы, обходились мне всего в несколько медяков.
Гэрлок радовался всякой возможности покинуть стойло. Конюшню требовалось чистить, а это мне ой как не нравилось. Одно дело – сметать ароматные стружки, а совсем другое – выгребать навоз. Однако я делал это, а порой даже драил пол водой с едким мылом. От этого краснели руки, однако что-то внутри меня не позволяло допускать беспорядка – ни в лавке, ни в конюшне.
Чем дольше работал я с инструментами покойного Дормана, тем легче и лучше чувствовал дерево. Руки мои становились как бы продолжением моих мыслей. Иногда мне даже казалось, что я начинаю понимать отношение дядюшки Сардита к дереву и к его труду.
– Да кто же ты такой? – спросил как-то Дестрин, глядя на сделанное мною на заказ кресло для гостиной. Возможно, по меркам дядюшки Сардита оно и не было совершенным, но даже он одобрил бы мою работу. Зная, что заказчик – человек грузный, я углубил пазы и усилил крепления, но так, что изделие не стало выглядеть грубым и тяжеловесным.
В следующий миг Дестрин закашлялся, побледнел и пошатнулся. Я подался к нему:
– Тебе плохо?
– Сейчас пройдет... сейчас... все пройдет.
Но этого не случилось. Даже когда приступ кашля миновал и Дестрин смог выпрямиться, он оставался смертельно бледным. И тогда, впервые после прибытия в Фенард, я использовал свои способности для восприятия чего-либо иного, вроде структуры дерева. Я коснулся чувствами Дестрина... и отпрянул, как от удара. Все гармонические линии его организма были донельзя истончены и таяли чуть ли не на глазах. Это не являлось порчей или прикосновением зла, однако выглядело так, словно ремесленник был гораздо старше своих лет, словно он был древним старцем.
Непроизвольно, даже не подумав о том, что делаю, я немного укрепил его внутренний порядок.
– Кто же ты такой? – повторил он, придвигаясь поближе к очагу.
– Леррис, – ответил я, утирая лоб.
Дестрин покачал головой:
– Тебя обучал настоящий мастер, Леррис. Сам-то я владею лишь жалкой тенью ремесла и прекрасно это понимаю, но распознать способности и навык в другом могу. Когда ты берешься за рубанок или просто касаешься дерева, то напоминаешь моего отца. Иногда мне кажется, будто, глядя на кусок дерева, ты видишь его насквозь, словно находишься в другом мире.
– Я просто стараюсь заработать на жизнь, – мягко отозвался я. – Как и ты, Дестрин.
Он закашлялся и отмахнулся. На сей раз, с моей помощью, приступ закончился быстро.
– Проклятый холод, – пробормотал Дестрин. Потом мы встретились с ним взглядами, и он, кажется, что-то понял. И покачал головой. – Что будет со мной, когда ты уйдешь?
– Ты владел этой мастерской и до моего прихода, – отозвался я, стараясь заставить свой голос звучать твердо. Но мы оба понимали, что это не ответ.
Снаружи, сотрясая ставни и дребезжа стеклом, завывал ветер.
– Папа, ужин готов... – появившаяся у подножия лестницы Дейрдре выглядела такой маленькой и хрупкой, что казалось, будто этот ветер может унести ее прочь. Но подслушав случайно, как она торговалась из-за каких-то занавесок, я понял, что она вовсе не так уж беззащитна. И характер у нее железный.
– Пора перекусить, – согласился ремесленник.
Дейрдре подала ячменный суп и свежее печенье. Готовила она прекрасно. И улыбалась застенчиво и очень мило.
Той ночью, устроившись на своем топчане, я снова достал «Начала Гармонии». К тому времени я уже прочел этот опус по меньшей мере дважды.
К сожалению «прочесть» не означало «понять». Кое-что было, правда, совсем несложно. Например, я понимал, что мое вмешательство лишь ненамного улучшало самочувствие Дестрина и оттягивало неизбежный конец, но все равно он медленно умирал.
Вступление к книге полнилось невразумительными сентенциями, вроде «Учение без понимания способствует лишь умножению невзгод» или «Даже величайшим из великих доступно не все»...
Ну просто замечательно!
Я закрыл книгу и уставился в пустоту.
Чем дольше я мурыжил проклятую книженцию, тем больше возникало у меня новых вопросов. Бывало, я засиживался над ней допоздна, читал при тусклом свете масляной лампы, пока не начинали болеть глаза, но продраться сквозь нагромождения двусмысленностей, намеков и всяческой зауми так и не мог.
Прочесть книгу с начала до конца для меня было немыслимо. От этой затеи я отказался довольно быстро. Исходя из соображений собственного удобства, я начал с последних разделов, касавшихся механических аспектов гармонии. Таких, например, как воздействие на металлы с целью улучшения их характеристик. Во всяком случае, я мог попрактиковаться на гвоздях.
С помощью кастрюли с водой и свечи в качестве нагревателя я сумел уяснить на практике, как можно воздействовать на погоду. Меня весьма смущали предостережения насчет того, что всякое вмешательство такого рода может иметь далеко идущие и трудно предсказуемые последствия. Дожди в одном месте отзываются засухами в другом, и все такое прочее... Кастрюля со свечой тут помогали мало. Разве что воздух в одном месте становился влажнее, а в другом суше.
Итак, я сидел, привалившись к стене, старался вникнуть в смысл прочитанного и понимал лишь одно: кое-что недоступно даже для мастера гармонии.
Неожиданно я услышал легкие шаги, и за отгораживавшую мой угол занавеску заглянула Дейрдре. Я смутился, поскольку сидел в одних подштанниках, однако сказал:
– Заходи, Дейрдре.
Она проскользнула внутрь и остановилась у самой занавески. Наброшенный на ее плечи халат не скрывал поношенной белой сорочки, а обычно ниспадавшие до плеч волосы были убраны назад.
Я спустил ноги на пол и сел на топчане, как на стуле.
– Ты был когда-то жрецом? – голос ее был, как всегда, мягок. Не робок, а просто мягок и тих.
Я не ответил, и она, помолчав, присела на другой край топчана. До меня донесся едва уловимый запах роз.
– Тебе не спится?
Она кивнула:
– Я тревожусь о папе.
– Я тоже.
– Знаю... – она придвинулась ко мне. – И он... все понимает, только говорить не хочет.
Девушка положила тонкую руку мне на плечо.
Я пытался унять дрожь. Мне уже давно не случалось обнимать девушку, очень давно.
– Пожалуйста, останься у нас... я... все что хочешь... – Дейрдре придвинулась вплотную. Я чувствовал ее внутреннюю дрожь, вызванную не желанием, а решимостью.
Глубоко вздохнув, я убрал ее руку с моего плеча.
– Дейрдре, я сделаю для твоего отца все, что смогу... – у меня снова вырвался вздох. – Мне очень хотелось бы обнять тебя – очень! – и не только обнять, но это было бы нечестно по отношению и к тебе, и к мастеру Дестрину. А если ты будешь сидеть так близко, – добавил я с кривой усмешкой, – вряд ли я смогу вести себя достойно.
Я говорил правду. Тело ее кружило голову. Однако она не питала ко мне никаких чувств и пришла ради отца.
Девушка слегка отодвинулась. Слегка... кажется, настолько, чтобы я мог почувствовать ее признательность, но не подумал, будто она находит меня непривлекательным.
– Спасибо! – сказала она от души. Некоторое время Дейрдре сидела молча, а потом спросила: – Откуда ты?
– Из края столь дальнего, что, возможно, мне никогда не удастся туда вернуться.
Она посмотрела на меня и открыла было рот, но так и не задала следующего вопроса. Однако я понял, что ей хотелось бы узнать больше.
– Это можно назвать своего рода паломничеством, необходимым, чтобы найти путь в жизни. И кое-чему научиться.
– И как, научился?
Она поплотнее запахнула халат, напомнив мне, что в мастерской довольно холодно и в Фенарде все еще зима.
– Порой, – признался я, – мне кажется, что я так и не смогу научиться некоторым вещам. А раньше мне казалось, что это так просто
Дейрдре кивком предложила мне продолжать.
– Я оставил работу с деревом, будучи учеником, и сомневался, что когда-нибудь снова займусь этим делом. Оно казалось мне... ну... скучным. С какой стати меня должно волновать, нет ли где перекоса и прилажены ли штыри к пазами
– А теперь тебе это, вроде бы, нравится! Бывает, я стою, смотрю на тебя за работой, а ты меня даже не замечаешь. Дед был такой же.
Почувствовав, как учащенно забилось мое сердце, я облизал внезапно пересохшие губы и пробормотал:
– Тебе лучше уйти.
– Спасибо, – сказала она еще раз, вставая, и по ее лицу промелькнула едва заметная, тронутая печалью усмешка.
Девушка ушла. Что было бы плохого, возьми я предложенное ею. Но все, что я слышал от отца и Тэлрина, все, что читал, убеждало в верности моего поступка. Насладиться Дейрдре – значило обмануть ее и, что важнее, обмануть себя. Однако сердце мое продолжало биться слишком быстро и тело ныло. Во сне мне являлись и золотоволосая девушка, и черноволосая женщина, и даже рыжая. Проснулся я в поту, совершенно разбитым, но зато с ясным сознанием того, что следует сделать.
Первый стул принес аж три серебреника, хотя мне пришлось потратиться на лак для полировки и атлас для обивки сиденья. Похмыкав и постонав, Дестрин согласился с тем, что, поскольку материалы куплены за мой счет, их стоимость будет вычтена из его доли. Дейрдре по-прежнему наблюдала иногда за моей работой, а Брейгель позволял брать мелкие обрезки даром. Да и крупные, пригодные для серьезной работы, обходились мне всего в несколько медяков.
Гэрлок радовался всякой возможности покинуть стойло. Конюшню требовалось чистить, а это мне ой как не нравилось. Одно дело – сметать ароматные стружки, а совсем другое – выгребать навоз. Однако я делал это, а порой даже драил пол водой с едким мылом. От этого краснели руки, однако что-то внутри меня не позволяло допускать беспорядка – ни в лавке, ни в конюшне.
Чем дольше работал я с инструментами покойного Дормана, тем легче и лучше чувствовал дерево. Руки мои становились как бы продолжением моих мыслей. Иногда мне даже казалось, что я начинаю понимать отношение дядюшки Сардита к дереву и к его труду.
– Да кто же ты такой? – спросил как-то Дестрин, глядя на сделанное мною на заказ кресло для гостиной. Возможно, по меркам дядюшки Сардита оно и не было совершенным, но даже он одобрил бы мою работу. Зная, что заказчик – человек грузный, я углубил пазы и усилил крепления, но так, что изделие не стало выглядеть грубым и тяжеловесным.
В следующий миг Дестрин закашлялся, побледнел и пошатнулся. Я подался к нему:
– Тебе плохо?
– Сейчас пройдет... сейчас... все пройдет.
Но этого не случилось. Даже когда приступ кашля миновал и Дестрин смог выпрямиться, он оставался смертельно бледным. И тогда, впервые после прибытия в Фенард, я использовал свои способности для восприятия чего-либо иного, вроде структуры дерева. Я коснулся чувствами Дестрина... и отпрянул, как от удара. Все гармонические линии его организма были донельзя истончены и таяли чуть ли не на глазах. Это не являлось порчей или прикосновением зла, однако выглядело так, словно ремесленник был гораздо старше своих лет, словно он был древним старцем.
Непроизвольно, даже не подумав о том, что делаю, я немного укрепил его внутренний порядок.
– Кто же ты такой? – повторил он, придвигаясь поближе к очагу.
– Леррис, – ответил я, утирая лоб.
Дестрин покачал головой:
– Тебя обучал настоящий мастер, Леррис. Сам-то я владею лишь жалкой тенью ремесла и прекрасно это понимаю, но распознать способности и навык в другом могу. Когда ты берешься за рубанок или просто касаешься дерева, то напоминаешь моего отца. Иногда мне кажется, будто, глядя на кусок дерева, ты видишь его насквозь, словно находишься в другом мире.
– Я просто стараюсь заработать на жизнь, – мягко отозвался я. – Как и ты, Дестрин.
Он закашлялся и отмахнулся. На сей раз, с моей помощью, приступ закончился быстро.
– Проклятый холод, – пробормотал Дестрин. Потом мы встретились с ним взглядами, и он, кажется, что-то понял. И покачал головой. – Что будет со мной, когда ты уйдешь?
– Ты владел этой мастерской и до моего прихода, – отозвался я, стараясь заставить свой голос звучать твердо. Но мы оба понимали, что это не ответ.
Снаружи, сотрясая ставни и дребезжа стеклом, завывал ветер.
– Папа, ужин готов... – появившаяся у подножия лестницы Дейрдре выглядела такой маленькой и хрупкой, что казалось, будто этот ветер может унести ее прочь. Но подслушав случайно, как она торговалась из-за каких-то занавесок, я понял, что она вовсе не так уж беззащитна. И характер у нее железный.
– Пора перекусить, – согласился ремесленник.
Дейрдре подала ячменный суп и свежее печенье. Готовила она прекрасно. И улыбалась застенчиво и очень мило.
Той ночью, устроившись на своем топчане, я снова достал «Начала Гармонии». К тому времени я уже прочел этот опус по меньшей мере дважды.
К сожалению «прочесть» не означало «понять». Кое-что было, правда, совсем несложно. Например, я понимал, что мое вмешательство лишь ненамного улучшало самочувствие Дестрина и оттягивало неизбежный конец, но все равно он медленно умирал.
Вступление к книге полнилось невразумительными сентенциями, вроде «Учение без понимания способствует лишь умножению невзгод» или «Даже величайшим из великих доступно не все»...
Ну просто замечательно!
Я закрыл книгу и уставился в пустоту.
Чем дольше я мурыжил проклятую книженцию, тем больше возникало у меня новых вопросов. Бывало, я засиживался над ней допоздна, читал при тусклом свете масляной лампы, пока не начинали болеть глаза, но продраться сквозь нагромождения двусмысленностей, намеков и всяческой зауми так и не мог.
Прочесть книгу с начала до конца для меня было немыслимо. От этой затеи я отказался довольно быстро. Исходя из соображений собственного удобства, я начал с последних разделов, касавшихся механических аспектов гармонии. Таких, например, как воздействие на металлы с целью улучшения их характеристик. Во всяком случае, я мог попрактиковаться на гвоздях.
С помощью кастрюли с водой и свечи в качестве нагревателя я сумел уяснить на практике, как можно воздействовать на погоду. Меня весьма смущали предостережения насчет того, что всякое вмешательство такого рода может иметь далеко идущие и трудно предсказуемые последствия. Дожди в одном месте отзываются засухами в другом, и все такое прочее... Кастрюля со свечой тут помогали мало. Разве что воздух в одном месте становился влажнее, а в другом суше.
Итак, я сидел, привалившись к стене, старался вникнуть в смысл прочитанного и понимал лишь одно: кое-что недоступно даже для мастера гармонии.
Неожиданно я услышал легкие шаги, и за отгораживавшую мой угол занавеску заглянула Дейрдре. Я смутился, поскольку сидел в одних подштанниках, однако сказал:
– Заходи, Дейрдре.
Она проскользнула внутрь и остановилась у самой занавески. Наброшенный на ее плечи халат не скрывал поношенной белой сорочки, а обычно ниспадавшие до плеч волосы были убраны назад.
Я спустил ноги на пол и сел на топчане, как на стуле.
– Ты был когда-то жрецом? – голос ее был, как всегда, мягок. Не робок, а просто мягок и тих.
Я не ответил, и она, помолчав, присела на другой край топчана. До меня донесся едва уловимый запах роз.
– Тебе не спится?
Она кивнула:
– Я тревожусь о папе.
– Я тоже.
– Знаю... – она придвинулась ко мне. – И он... все понимает, только говорить не хочет.
Девушка положила тонкую руку мне на плечо.
Я пытался унять дрожь. Мне уже давно не случалось обнимать девушку, очень давно.
– Пожалуйста, останься у нас... я... все что хочешь... – Дейрдре придвинулась вплотную. Я чувствовал ее внутреннюю дрожь, вызванную не желанием, а решимостью.
Глубоко вздохнув, я убрал ее руку с моего плеча.
– Дейрдре, я сделаю для твоего отца все, что смогу... – у меня снова вырвался вздох. – Мне очень хотелось бы обнять тебя – очень! – и не только обнять, но это было бы нечестно по отношению и к тебе, и к мастеру Дестрину. А если ты будешь сидеть так близко, – добавил я с кривой усмешкой, – вряд ли я смогу вести себя достойно.
Я говорил правду. Тело ее кружило голову. Однако она не питала ко мне никаких чувств и пришла ради отца.
Девушка слегка отодвинулась. Слегка... кажется, настолько, чтобы я мог почувствовать ее признательность, но не подумал, будто она находит меня непривлекательным.
– Спасибо! – сказала она от души. Некоторое время Дейрдре сидела молча, а потом спросила: – Откуда ты?
– Из края столь дальнего, что, возможно, мне никогда не удастся туда вернуться.
Она посмотрела на меня и открыла было рот, но так и не задала следующего вопроса. Однако я понял, что ей хотелось бы узнать больше.
– Это можно назвать своего рода паломничеством, необходимым, чтобы найти путь в жизни. И кое-чему научиться.
– И как, научился?
Она поплотнее запахнула халат, напомнив мне, что в мастерской довольно холодно и в Фенарде все еще зима.
– Порой, – признался я, – мне кажется, что я так и не смогу научиться некоторым вещам. А раньше мне казалось, что это так просто
Дейрдре кивком предложила мне продолжать.
– Я оставил работу с деревом, будучи учеником, и сомневался, что когда-нибудь снова займусь этим делом. Оно казалось мне... ну... скучным. С какой стати меня должно волновать, нет ли где перекоса и прилажены ли штыри к пазами
– А теперь тебе это, вроде бы, нравится! Бывает, я стою, смотрю на тебя за работой, а ты меня даже не замечаешь. Дед был такой же.
Почувствовав, как учащенно забилось мое сердце, я облизал внезапно пересохшие губы и пробормотал:
– Тебе лучше уйти.
– Спасибо, – сказала она еще раз, вставая, и по ее лицу промелькнула едва заметная, тронутая печалью усмешка.
Девушка ушла. Что было бы плохого, возьми я предложенное ею. Но все, что я слышал от отца и Тэлрина, все, что читал, убеждало в верности моего поступка. Насладиться Дейрдре – значило обмануть ее и, что важнее, обмануть себя. Однако сердце мое продолжало биться слишком быстро и тело ныло. Во сне мне являлись и золотоволосая девушка, и черноволосая женщина, и даже рыжая. Проснулся я в поту, совершенно разбитым, но зато с ясным сознанием того, что следует сделать.
XLII
– Скажи Джирео, чтобы отступил на сотню родов, – бросает через плечо командир отряда – стройная молодая женщина. Ее туго перевязанные шнурами длинные волосы убраны под капюшон кавалерийского плаща. Тело ее само приноравливается к углу наклона, когда конь начинает спуск по длинному склону, ведущему к Треугольнику Демона – месту схождения рубежей Фритауна, Хидлена и Кифриена.
– Сотню родов?
– Вдвое дальше, чем он находится сейчас.
– Но если они предпримут атаку с тыла, мы не сможем...
– Сможем. Он большой мальчик.
– Но...
Ее рука касается рукояти клинка:
– Исполняй! – негромкий, но властный голос женщины разносится по окутанной предрассветным туманом дороге.
Мужчина качает головой, но поворачивает коня и едет вверх по склону.
Через некоторое время боец по имени Джирео останавливает своего мерина рядом с темноволосой женщиной, уже скинувшей и убравшей в седельную суму свой плащ.
Рослый воин прожигает ее взглядом.
Ее глаза пронзают висящую впереди завесу тумана.
Он открывает рот.
– Тихо!
Ее окрик ударяет его, как копье.
Джирео скрежещет зубами.
– Регулярная галлоская кавалерия, – бормочет командир. – Проклятые упыри, – она снова всматривается в туман. – Чародей... Далековато от Галлоса.
Женщина выхватывает клинок и убыстряет шаг коня.
– Вели остальным сомкнуть ряды. Только тихо.
Джирео придерживает коня. Взгляд – на других бойцов, взгляд – на командира... Скоро они спускаются на равнину, и мягкая глина дороги заглушает стук копыт кифриенских кавалеристов.
Впереди, то окутываясь ползущим с Малых Рассветных Отрогов туманом, то снова появляясь, мерцает светящаяся точка.
Джирео ищет взглядом командира, но та уже исчезла в тумане. Он хмурится, но не извлекает меча из ножен.
Кифриенский отряд спускается с холма.
Топот копыт возвещает о приближении одного всадника. – Сомкнуть ряды! – приказ ударяет иэ тумана, как стальной хлыст, и даже Джирео мгновенно повинуется.
Предводительница отряда проносится мимо двух первых шеренг.
– Вперед!
Кифриенские воины, словно нехотя, переходят на рысь,
Дюжина галлосцев едва успевает вскочить в седла, когда из тумана на них налетает кифриенский отряд.
Предводительница опережает своих бойцов. Клинок ее сверкает как молния, хотя света, казалось бы, маловато, чтобы отражаться от холодной стали.
Звучат громкие крики, брань и лязг стали. Но кричат лишь кифриенцы. Галлосцы бьются молча.
Через некоторое время все стихает. Кифриенский отряд останавливается возле все еще мерцающего в тумане брошенного костра. Они потеряли двух человек и одного коня. Вокруг лагеря разбросаны тела дюжины воинов в пурпурно-серых мундирах Галлоса.
– Джирео, собери оружие и навьючь на одного из галлосских коней, – приказывает женщина-командир, остановившись возле костра.
– Сама собирай.
Женщина вздыхает, но меч ее уже извлечен из ножен.
– Ты предпочитаешь умереть в седле или на земле?
Джирео пожимает плечами.
– В честной схватке на земле тебе не выстоять! – бросает он и соскакивает с гнедого мерина.
Она улыбается и тоже спешивается.
Он кидается вперед прежде, чем ее ноги касаются земли.
Она нырком уходит от его выпада. Клинки скрещиваются. Трижды звенит сталь.
Меч выпадает из его руки, колени подгибаются, из горла фонтаном хлещет кровь
– ...Сука...
Тело Джирео еще содрогается, а она уже снова сидит в седле.
– Хистер! Собери галлосское оружие.
Худощавый бородатый мужчина переводит взгляд с распростертого на земле здоровяка на сидящую в седле стройную женщину и торопливо спешивается.
Двое других переглядываются.
«...видал, как она ловко мечом машет?»
«...семерых галлосцев положила...»
«...Прикончит, и моргнуть не успеешь...»
Некоторое время солдаты перешептываются, потом командир прокашливается, и все стихает.
– Едем!
– Сотню родов?
– Вдвое дальше, чем он находится сейчас.
– Но если они предпримут атаку с тыла, мы не сможем...
– Сможем. Он большой мальчик.
– Но...
Ее рука касается рукояти клинка:
– Исполняй! – негромкий, но властный голос женщины разносится по окутанной предрассветным туманом дороге.
Мужчина качает головой, но поворачивает коня и едет вверх по склону.
Через некоторое время боец по имени Джирео останавливает своего мерина рядом с темноволосой женщиной, уже скинувшей и убравшей в седельную суму свой плащ.
Рослый воин прожигает ее взглядом.
Ее глаза пронзают висящую впереди завесу тумана.
Он открывает рот.
– Тихо!
Ее окрик ударяет его, как копье.
Джирео скрежещет зубами.
– Регулярная галлоская кавалерия, – бормочет командир. – Проклятые упыри, – она снова всматривается в туман. – Чародей... Далековато от Галлоса.
Женщина выхватывает клинок и убыстряет шаг коня.
– Вели остальным сомкнуть ряды. Только тихо.
Джирео придерживает коня. Взгляд – на других бойцов, взгляд – на командира... Скоро они спускаются на равнину, и мягкая глина дороги заглушает стук копыт кифриенских кавалеристов.
Впереди, то окутываясь ползущим с Малых Рассветных Отрогов туманом, то снова появляясь, мерцает светящаяся точка.
Джирео ищет взглядом командира, но та уже исчезла в тумане. Он хмурится, но не извлекает меча из ножен.
Кифриенский отряд спускается с холма.
Топот копыт возвещает о приближении одного всадника. – Сомкнуть ряды! – приказ ударяет иэ тумана, как стальной хлыст, и даже Джирео мгновенно повинуется.
Предводительница отряда проносится мимо двух первых шеренг.
– Вперед!
Кифриенские воины, словно нехотя, переходят на рысь,
Дюжина галлосцев едва успевает вскочить в седла, когда из тумана на них налетает кифриенский отряд.
Предводительница опережает своих бойцов. Клинок ее сверкает как молния, хотя света, казалось бы, маловато, чтобы отражаться от холодной стали.
Звучат громкие крики, брань и лязг стали. Но кричат лишь кифриенцы. Галлосцы бьются молча.
Через некоторое время все стихает. Кифриенский отряд останавливается возле все еще мерцающего в тумане брошенного костра. Они потеряли двух человек и одного коня. Вокруг лагеря разбросаны тела дюжины воинов в пурпурно-серых мундирах Галлоса.
– Джирео, собери оружие и навьючь на одного из галлосских коней, – приказывает женщина-командир, остановившись возле костра.
– Сама собирай.
Женщина вздыхает, но меч ее уже извлечен из ножен.
– Ты предпочитаешь умереть в седле или на земле?
Джирео пожимает плечами.
– В честной схватке на земле тебе не выстоять! – бросает он и соскакивает с гнедого мерина.
Она улыбается и тоже спешивается.
Он кидается вперед прежде, чем ее ноги касаются земли.
Она нырком уходит от его выпада. Клинки скрещиваются. Трижды звенит сталь.
Меч выпадает из его руки, колени подгибаются, из горла фонтаном хлещет кровь
– ...Сука...
Тело Джирео еще содрогается, а она уже снова сидит в седле.
– Хистер! Собери галлосское оружие.
Худощавый бородатый мужчина переводит взгляд с распростертого на земле здоровяка на сидящую в седле стройную женщину и торопливо спешивается.
Двое других переглядываются.
«...видал, как она ловко мечом машет?»
«...семерых галлосцев положила...»
«...Прикончит, и моргнуть не успеешь...»
Некоторое время солдаты перешептываются, потом командир прокашливается, и все стихает.
– Едем!
XLIII
Поскольку то, что я собирался сделать, требовало знания Фенарда, мне нужен был человек местный и притом лично заинтересованный в благополучном исходе дела. Подходил по этим статьям только Бреттель.
– Леррис, вот уж кого не чаял видеть! Неужто ты уже закончил то кресло?
Бреттель встретил меня приветливой улыбкой.
– Можно подумать, что ты заказал мне его два года назад. Хорошая работа требует времени, – откликнулся я с ответной улыбкой.
– Подожди меня в гостиной, – сказал он, окинув меня внимательным взглядом. – Я отдам Арте кое-какие распоряжения и приду. Захочешь пить, Далта принесет тебе соку.
Он, переваливаясь на коротких ножках, поспешил к лесопилке, а я, утерев лоб, спешился и привязал Гэрлока к столбу.
Подойдя к дверям длинного одноэтажного дома, я постучал в дверь бронзовым молотком. Открыла мне молодая женщина, с голубыми, как очищенное дождем небо, глазами, кожей, более нежной, чем шелк, и фигурой храмовой статуи, но ростом едва достигавшая моего плеча. Завидев ее, я не мог сдержать улыбки.
– Чем могу быть полезна? – спросила она. – Хозяин лесопилки находится в главном здании...
– Я Леррис, подмастерье Дестрина. Бреттель просил меня подождать в гостиной. А ты Далта?
– Я Далта.
Она улыбнулась.
– Он намекал на возможность попить соку.
– Я отведу тебя в гостиную.
Что она и сделала, после чего подала мне сок, да не в кружке, а в самом настоящем стеклянном бокале.
– Ты плохо выглядишь, Леррис, словно побывал в аду, – заметил Бреттель, входя в гостиную. Он тоже держал в руках стеклянный бокал, но от него шел пар. Комнату заполнил аромат пряного сидра
– Примерно так я себя и чувствую.
– Хочешь попросить меня о чем-то необычном?
Я кивнул.
– Только не говори мне, будто хочешь жениться на Дейрдре.
– Нет. Это было бы неправильно для нас обоих. Но речь пойдет о ней.
Бреттель сделал глоток сидра – очень маленький для столь кряжистого, широкоплечего мужчины – и посмотрел на меня выжидающе.
– Ты знаешь, что Дестрина точит недуг? – начал я.
– Да, это сразу видно.
– А я не смогу поддерживать его дела в порядке слишком долго.
– Не могу сказать, что удивлен, – буркнул Бреттель, однако помрачнел.
– Послушай, я не собираюсь покидать его скоро. Я пришел попросить об одолжении, но не для себя.
Он сделал еще глоток, и на его лицо вернулось обычное выражение.
– А почему ты просишь меня?
Я решил, что ходить вокруг да около ни к чему.
– Мне нужно подготовить себе смену – найти для Дестрина подходящего ученика. Такого, чтобы он чувствовал дерево, но был постарше того возраста, когда обычно поступают в обучение. Для того, чтобы он подходил для Дейрдре.
– Да, просьба серьезная. А кто, собственно говоря, назначил тебя опекуном Дестрина?
– Наверное, я сам. Не скажу, что мне удалось сделать его мастерскую очень прибыльной, но все же... Бросить его я не могу, однако придет время... – я пожал плечами.
– Почему же ты не можешь остаться?
– Пока могу. Но рано или поздно, быть может, скоро...
– Загадочный ты малый, Леррис. И с какой стати я должен этим заниматься? – проворчал лесопильщик. Однако он был добрым человеком, глубоко порядочным во всех отношениях, и я решил ему открыться.
– Что ты знаешь об Отшельничьем?
Бреттель кивнул, без видимого удивления:
– Да, я сразу приметил в тебе что-то такое... Ты помогаешь Дестрину?
– Как могу, – ответил я, поняв, что он имеет в виду. – Кое-что не под силу никому.
– А почему ты так о нем заботишься?
– Он хороший человек. Мастер не ахти какой, но человек хороший. И он терзается из-за того, что не может обеспечить будущее Дейрдре.
Бреггель почесал левое ухо и сделал еще глоток, на сей раз основательный.
– А есть у тебя соображения насчет того, где откопать такого необычного ученика?
– А как насчет кого-нибудь из младших сыновей владельцев делянок или лесосек, откуда ты получаешь древесину?
– Может быть... А ему обязательно быть старше нее?
– Нет, но он не должен быть слишком юным. Желательно, чтобы это был человек мягкосердечный, но упорный, если такое возможно... – я закрыл рот, испугавшись, что выложил слишком много.
– Боишься, что я проболтаюсь? – хмыкнул Бреттель.
– Вроде того, – признался я.
– Это естественно, – усмехнулся лесопильщик. – Но я уже говорил тебе, что Дейрдре мне не чужая, и откуда бы ты ни явился, хоть из самого ада, мыслишь ты правильно. Знаю я пару мальцов, которые могут подойти... – он хохотнул и добавил: – А родители еще сочтут, что им сделали одолжение.
Пока Бреттель думал, я допил сок.
– Я дам знать, – сказал он, провожая меня к двери.
Спустя восьмидневку явился Бострик.
Этот долговязый нескладный малый поначалу робел в моем присутствии, что твой перепел, однако эта робость чудесным образом сочеталась в нем с бычьим упорством. А главное – он умел слушать и чувствовать дерево. Работая на лесной делянке, он порой выпиливал из дерева выразительные фигурки людей и животных.
Дестрин продолжал хмыкать, а Дейрдре стала варить еще больше своего славного ячменного супа. Хотя работы ей вроде бы и прибавилось, но она стала чаще улыбаться.
Мне по-прежнему снились золотоволосые девушки и черноволосые женщины. Просыпаясь в поту, я частенько задавался вопросом, почему так часто вижу во сне Кристал? Бострик же, для которого мы поставили в мастерской новый топчан, спал спокойно и крепко.
– Леррис, вот уж кого не чаял видеть! Неужто ты уже закончил то кресло?
Бреттель встретил меня приветливой улыбкой.
– Можно подумать, что ты заказал мне его два года назад. Хорошая работа требует времени, – откликнулся я с ответной улыбкой.
– Подожди меня в гостиной, – сказал он, окинув меня внимательным взглядом. – Я отдам Арте кое-какие распоряжения и приду. Захочешь пить, Далта принесет тебе соку.
Он, переваливаясь на коротких ножках, поспешил к лесопилке, а я, утерев лоб, спешился и привязал Гэрлока к столбу.
Подойдя к дверям длинного одноэтажного дома, я постучал в дверь бронзовым молотком. Открыла мне молодая женщина, с голубыми, как очищенное дождем небо, глазами, кожей, более нежной, чем шелк, и фигурой храмовой статуи, но ростом едва достигавшая моего плеча. Завидев ее, я не мог сдержать улыбки.
– Чем могу быть полезна? – спросила она. – Хозяин лесопилки находится в главном здании...
– Я Леррис, подмастерье Дестрина. Бреттель просил меня подождать в гостиной. А ты Далта?
– Я Далта.
Она улыбнулась.
– Он намекал на возможность попить соку.
– Я отведу тебя в гостиную.
Что она и сделала, после чего подала мне сок, да не в кружке, а в самом настоящем стеклянном бокале.
– Ты плохо выглядишь, Леррис, словно побывал в аду, – заметил Бреттель, входя в гостиную. Он тоже держал в руках стеклянный бокал, но от него шел пар. Комнату заполнил аромат пряного сидра
– Примерно так я себя и чувствую.
– Хочешь попросить меня о чем-то необычном?
Я кивнул.
– Только не говори мне, будто хочешь жениться на Дейрдре.
– Нет. Это было бы неправильно для нас обоих. Но речь пойдет о ней.
Бреттель сделал глоток сидра – очень маленький для столь кряжистого, широкоплечего мужчины – и посмотрел на меня выжидающе.
– Ты знаешь, что Дестрина точит недуг? – начал я.
– Да, это сразу видно.
– А я не смогу поддерживать его дела в порядке слишком долго.
– Не могу сказать, что удивлен, – буркнул Бреттель, однако помрачнел.
– Послушай, я не собираюсь покидать его скоро. Я пришел попросить об одолжении, но не для себя.
Он сделал еще глоток, и на его лицо вернулось обычное выражение.
– А почему ты просишь меня?
Я решил, что ходить вокруг да около ни к чему.
– Мне нужно подготовить себе смену – найти для Дестрина подходящего ученика. Такого, чтобы он чувствовал дерево, но был постарше того возраста, когда обычно поступают в обучение. Для того, чтобы он подходил для Дейрдре.
– Да, просьба серьезная. А кто, собственно говоря, назначил тебя опекуном Дестрина?
– Наверное, я сам. Не скажу, что мне удалось сделать его мастерскую очень прибыльной, но все же... Бросить его я не могу, однако придет время... – я пожал плечами.
– Почему же ты не можешь остаться?
– Пока могу. Но рано или поздно, быть может, скоро...
– Загадочный ты малый, Леррис. И с какой стати я должен этим заниматься? – проворчал лесопильщик. Однако он был добрым человеком, глубоко порядочным во всех отношениях, и я решил ему открыться.
– Что ты знаешь об Отшельничьем?
Бреттель кивнул, без видимого удивления:
– Да, я сразу приметил в тебе что-то такое... Ты помогаешь Дестрину?
– Как могу, – ответил я, поняв, что он имеет в виду. – Кое-что не под силу никому.
– А почему ты так о нем заботишься?
– Он хороший человек. Мастер не ахти какой, но человек хороший. И он терзается из-за того, что не может обеспечить будущее Дейрдре.
Бреггель почесал левое ухо и сделал еще глоток, на сей раз основательный.
– А есть у тебя соображения насчет того, где откопать такого необычного ученика?
– А как насчет кого-нибудь из младших сыновей владельцев делянок или лесосек, откуда ты получаешь древесину?
– Может быть... А ему обязательно быть старше нее?
– Нет, но он не должен быть слишком юным. Желательно, чтобы это был человек мягкосердечный, но упорный, если такое возможно... – я закрыл рот, испугавшись, что выложил слишком много.
– Боишься, что я проболтаюсь? – хмыкнул Бреттель.
– Вроде того, – признался я.
– Это естественно, – усмехнулся лесопильщик. – Но я уже говорил тебе, что Дейрдре мне не чужая, и откуда бы ты ни явился, хоть из самого ада, мыслишь ты правильно. Знаю я пару мальцов, которые могут подойти... – он хохотнул и добавил: – А родители еще сочтут, что им сделали одолжение.
Пока Бреттель думал, я допил сок.
– Я дам знать, – сказал он, провожая меня к двери.
Спустя восьмидневку явился Бострик.
Этот долговязый нескладный малый поначалу робел в моем присутствии, что твой перепел, однако эта робость чудесным образом сочеталась в нем с бычьим упорством. А главное – он умел слушать и чувствовать дерево. Работая на лесной делянке, он порой выпиливал из дерева выразительные фигурки людей и животных.
Дестрин продолжал хмыкать, а Дейрдре стала варить еще больше своего славного ячменного супа. Хотя работы ей вроде бы и прибавилось, но она стала чаще улыбаться.
Мне по-прежнему снились золотоволосые девушки и черноволосые женщины. Просыпаясь в поту, я частенько задавался вопросом, почему так часто вижу во сне Кристал? Бострик же, для которого мы поставили в мастерской новый топчан, спал спокойно и крепко.
XLIV
Дестрина все время знобило, он боролся с приступами кашля, а когда речь заходила о Бострике, обычно говорил:
– С ним все в порядке, Леррис. Парень как парень.
По способностям – в этом я был убежден – Бострик мог стать лучшим мастером, чем Пэрлот, но ему недоставало уверенности, которая дается со временем и опытом.
Сперва я заставил его делать разделочные доски, но лишь несколько штук и только затем, чтобы он меньше боялся работы. Его вещицы получились на славу, и две из них были куплены, как только мы выставили их в витрине лавки.
Потом я уговорил жившего по соседству галантерейщика Райсона заказать отделанный кедром ларь для хранения мотков шерсти.
Работа над ним заняла уйму времени, поскольку я поручал Бострику многое из того, что сам сделал бы очень быстро.
– Почему ты не делаешь это сам, наставник? – удивлялся Бострик. – Я работаю втрое дольше, и мне очень трудно добиться того, чтобы все было ровно и красиво.
– Мне тоже было трудно, – отвечал я. – Тебе нужно поскорее учиться, я ведь не останусь здесь навсегда.
– Но если ты уйдешь, почтенный мастер, у кого же я научусь? – спросил он глубоко почтительным тоном.
– Я не мастер. Я просто умелый подмастерье.
– Понятно, почтенный подмастерье.
Со своей копной непослушных рыжих волос, веснушками и кустистыми бровями Бострик походил на пастушью собаку, да и в характере его имелось нечто подобное.
– Это я понял. Но чего ты от меня добиваешься сейчас, почтенный подмастерье, увы, не уразумел.
Я не смог удержаться от смешка.
– Прости... ты прав. Учение – дело нелегкое.
Взяв кронциркули, я показал ему, что именно требуется, а потом проследил за его работой, подавая совет, когда в этом возникала нужда. И стараясь не смеяться.
В конечном счете все получилось как надо. Райсон остался доволен и заказал еще один ларь, попросив изготовить его к осени, ко времени получения шерстяных изделий из Монтгрена.
Правда, не обходилось и без промашек. Порой Бострик допускал оплошности, и, по правде сказать, тут была и моя вина. Опыта у него было всего ничего, а я слишком на него наседал. Кресло, заказанное Весселем, вышло не ахти, но мы отослали это вполне добротное изделие сестрам Храма, а второе, для заказчика, я изготовил сам.
Дейрдре сшила подушечку для сиденья, отчего изделие стало выглядеть еще более впечатляюще, а я взял это на заметку, решив, что в будущем надо будет почаще поручать ей подобную работу. Прекрасно, если она и Бострик смогут стать настоящими партнерами.
После этого я предложил Бострику самостоятельно смастерить скамью под стать тем, какие Дестрин делал для таверны «Рог», едва ли не самой низкопробной распивочной в Фенарде. Именно такого рода работа, несложная и дешевая, обеспечивала Дестрину скромный, но устойчивый заработок.
Сам Дестрин, услышав это, по своему обычаю похмыкал, однако возражать не стал.
Тем временем я, стремясь усовершенствовать навыки Бострика, сделал набросок детского столика, выбрав для этого самый незамысловатый рисунок из невероятно богатой книги образцов Дормана. Я довольно долго водил по нему пальцем и объяснял что к чему, и наконец Бострик кивнул.
Столик получился неплохим, хотя и простоял в витрине больше восьмидневки, прежде чем галантерейщик Райсон купил его за два серебреника, да еще и прикупил к нему пару стульев. Полагаю, причиной тому была погода: дороги замело снегом, что сделало невозможным ожидавшийся к празднику подвоз серебряных изделий из Кифриена, а Райсону нужен был новогодний подарок для своих младшеньких.
Я часть своей доли отложил, часть пустил на материал для сундука на приданое Дейрдре (кто еще сделает ей такой подарок!), а Бострик купил себе сапоги.
Однако то, что столик продался далеко не сразу, мне не понравилось. Мы не могли ставить свои доходы в зависимость от погоды.
Потерев подбородок, я посмотрел на белый дуб, предназначавшийся для углового шкафа. Дерево было столь чистым, что работа с ним не допускала ни малейшей оплошности.
Вздохнув, я выглянул в окно. Утро стояло пасмурное, каким и должно быть зимнее утро в Фенарде.
– С ним все в порядке, Леррис. Парень как парень.
По способностям – в этом я был убежден – Бострик мог стать лучшим мастером, чем Пэрлот, но ему недоставало уверенности, которая дается со временем и опытом.
Сперва я заставил его делать разделочные доски, но лишь несколько штук и только затем, чтобы он меньше боялся работы. Его вещицы получились на славу, и две из них были куплены, как только мы выставили их в витрине лавки.
Потом я уговорил жившего по соседству галантерейщика Райсона заказать отделанный кедром ларь для хранения мотков шерсти.
Работа над ним заняла уйму времени, поскольку я поручал Бострику многое из того, что сам сделал бы очень быстро.
– Почему ты не делаешь это сам, наставник? – удивлялся Бострик. – Я работаю втрое дольше, и мне очень трудно добиться того, чтобы все было ровно и красиво.
– Мне тоже было трудно, – отвечал я. – Тебе нужно поскорее учиться, я ведь не останусь здесь навсегда.
– Но если ты уйдешь, почтенный мастер, у кого же я научусь? – спросил он глубоко почтительным тоном.
– Я не мастер. Я просто умелый подмастерье.
– Понятно, почтенный подмастерье.
Со своей копной непослушных рыжих волос, веснушками и кустистыми бровями Бострик походил на пастушью собаку, да и в характере его имелось нечто подобное.
– Это я понял. Но чего ты от меня добиваешься сейчас, почтенный подмастерье, увы, не уразумел.
Я не смог удержаться от смешка.
– Прости... ты прав. Учение – дело нелегкое.
Взяв кронциркули, я показал ему, что именно требуется, а потом проследил за его работой, подавая совет, когда в этом возникала нужда. И стараясь не смеяться.
В конечном счете все получилось как надо. Райсон остался доволен и заказал еще один ларь, попросив изготовить его к осени, ко времени получения шерстяных изделий из Монтгрена.
Правда, не обходилось и без промашек. Порой Бострик допускал оплошности, и, по правде сказать, тут была и моя вина. Опыта у него было всего ничего, а я слишком на него наседал. Кресло, заказанное Весселем, вышло не ахти, но мы отослали это вполне добротное изделие сестрам Храма, а второе, для заказчика, я изготовил сам.
Дейрдре сшила подушечку для сиденья, отчего изделие стало выглядеть еще более впечатляюще, а я взял это на заметку, решив, что в будущем надо будет почаще поручать ей подобную работу. Прекрасно, если она и Бострик смогут стать настоящими партнерами.
После этого я предложил Бострику самостоятельно смастерить скамью под стать тем, какие Дестрин делал для таверны «Рог», едва ли не самой низкопробной распивочной в Фенарде. Именно такого рода работа, несложная и дешевая, обеспечивала Дестрину скромный, но устойчивый заработок.
Сам Дестрин, услышав это, по своему обычаю похмыкал, однако возражать не стал.
Тем временем я, стремясь усовершенствовать навыки Бострика, сделал набросок детского столика, выбрав для этого самый незамысловатый рисунок из невероятно богатой книги образцов Дормана. Я довольно долго водил по нему пальцем и объяснял что к чему, и наконец Бострик кивнул.
Столик получился неплохим, хотя и простоял в витрине больше восьмидневки, прежде чем галантерейщик Райсон купил его за два серебреника, да еще и прикупил к нему пару стульев. Полагаю, причиной тому была погода: дороги замело снегом, что сделало невозможным ожидавшийся к празднику подвоз серебряных изделий из Кифриена, а Райсону нужен был новогодний подарок для своих младшеньких.
Я часть своей доли отложил, часть пустил на материал для сундука на приданое Дейрдре (кто еще сделает ей такой подарок!), а Бострик купил себе сапоги.
Однако то, что столик продался далеко не сразу, мне не понравилось. Мы не могли ставить свои доходы в зависимость от погоды.
Потерев подбородок, я посмотрел на белый дуб, предназначавшийся для углового шкафа. Дерево было столь чистым, что работа с ним не допускала ни малейшей оплошности.
Вздохнув, я выглянул в окно. Утро стояло пасмурное, каким и должно быть зимнее утро в Фенарде.