Дом, казалось, вырастал прямо из склона холма, нависая над небольшим ручьем. Его стены были сложены из нетесаного камня, окна представляли собой узенькие амбразуры, да и весь он выглядел каким-то убогим и невзрачным, хотя в действительности являлся гораздо большим, чем представлялось снаружи. В противоположном конце долины виднелись развалины старого замка Килгард, в котором, как смутно припоминал Дивейн, ему когда-то довелось жить.
   К дому вела полуразбитая бетонка. Ей было более ста лет, и она напоминала о тех далеких днях, когда машины передвигались на колесах, а за рулем сидели люди. Такси приземлилось. Двигатели стихли, как только аэрокар коснулся грунта. Дивейн прикоснулся монитором к счетчику, вышел и остановился в начале дорожки, ведущей к дому. У него было прекрасное зрение, и через мгновение он увидел, как мигнул крошечный огонек у фундамента дома. Это означало, что система безопасности опознала Дивейна. Он уверенно зашагал по дорожке, поднялся по ступенькам, приложил ладонь к двери и подождал, пока она откроется.
   Дверь была еще одним показателем возраста дома — она не отъезжала и не сворачивалась; сделанная из прочного дуба и укрепленная полосами из нержавеющей стали, она распахнулась. Дивейн сам навесил ее в тысяча девятьсот двадцать втором году.
   Он и дом построил сам, своими руками укладывая камень за камнем, более четырехсот лет назад.
   Внутри автоматически зажегся свет. Жилую комнату освещала пара торшеров, переделанных из софитов, когда-то использовавшихся при съемке фильмов. Дивейн приобрел их на распродаже в Голливуде в тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году.
   Он поднялся в спальню. Здесь начиналась маленькая лесенка, ведущая на поросшую травой площадку на вершине холма, откуда прекрасно были видны все подходы к дому Дивейна.
   В подвале находились замаскированные входы в три подземных туннеля. Один из них достигал подножия холма, два других вели в противоположных направлениях. Длина каждого составляла четыреста метров, и ему потребовались десятилетия, чтобы выкопать и укрепить их.
   В доме также имелись водопровод и электричество; тридцать лет назад Дивейн установил в подвале автономный генератор и постепенно отключился от энергетической системы Ирландии. Он не платил по счетам и не покупал ничего в местных магазинах.
   Его доступ в Инфосеть осуществлялся через небольшую тарелку, установленную на склоне холма. Для налоговой полиции он не существовал как частное лицо и официально являлся ирландским представителем импортно-экспортной компании, зарегистрированной в Оккупированной Америке.
   Насколько это было возможно, он не оставлял следов своего существования, но все равно было трудно добиться достаточной степени анонимности, и с каждым проходящим веком это становилось все сложнее.
   Спальня могла бы сойти за каюту какого-нибудь английского капитана девятнадцатого века. Здесь он установил самое современное оборудование. Дивейн разделся, повесил одежду в шкаф, а на тумбочку у кровати положил оружие — карманный мазер и нож для ближнего боя.
   Уже лежа в постели, в тепле и безопасности, он вдруг обнаружил, что по-прежнему не может заснуть. Через полчаса Дивейн вскочил, злясь на весь мир и на самого себя, накинул халат и снова принялся читать записи Макги.

ВЕСНА 2072 ГОДА
ОТГОЛОСКИ ВЗРЫВА

1

Суббота, 13 февраля 2072 года.
   На черном мраморном полу коридора в Институте передовых археологических исследований в Лионе, засунув руки в карманы пальто, стоял старик, чьи потускневшие с возрастом светло-серые глаза беспокойно шарили вокруг. Он казался символом самой старости, но не из-за внешности, а благодаря своим манерам, скупым жестам и экономным движениям, обучиться которым до достижения столетнего рубежа не успевает никто. Кожа на его руках и шее была дряблой, однако во всем остальном, если судить по внешнему виду, он мог быть немного старше шестидесяти.
   На самом деле он родился в тысяча девятьсот двадцать втором, и недавно ему исполнилось сто сорок два года.
   Через несколько минут заметно нервничающая женщина-администратор предложила ему присесть. Хотя старик превосходно владел французским, он ничего не ответил, а она не решилась повторить предложение.
   Он промыкался так больше часа, когда наконец прибыл доктор Свен Айнгардт. Старик не спешил, он стоял перед двойными стеклянными дверями, наблюдая, как по улицам растекается туман, и игнорируя появление профессора. Уличную сцену он предпочел дешевой стенной голограмме — серии не слишком удачных картинок, рекламирующих сам Институт. «Порядок приема пожертвований, — информировала его надпись крупным Шрифтом на французском, — вы можете узнать по четвертому каналу ваших наушников». «Еще один аргумент против этих чертовых новомодных прибамбасов», — с циничным удовольствием подумал старик.
   Айнгардт говорил по-английски почти без акцента.
   — Мсье Макги. Рад вас видеть. Пожалуйста, примите искренние извинения за опоздание. Подъемник отключили на время проверки рельсового пути до Лиона. Вероятно, угроза террористического акта со стороны «Эризиан Клау».
   Макги не отвечал в течение примерно пятнадцати секунд. Наконец он оторвался от изучения туманной аллеи и в упор посмотрел на доктора, нерешительно протягивающего ему руку для пожатия. Айнгардт был высоким, худым человеком лет пятидесяти, щека его то и дело подергивалась от нервного тика. Макги холодно кивнул, не вынимая рук из карманов, и процедил сквозь зубы:
   — Мистер Макги, если вы не возражаете. Что ж, пойдемте посмотрим на вашу игрушку.
 
   В лифте, во время спуска в подвальное помещение, доктор сделал ошибку, попытавшись завязать разговор.
   — Я слышал, вы держите ресторан на территории Фринджа в Нью-Йорке, мистер Макги?
   — Да.
   — И еще гостиницу там же. Любопытное хобби для служащего Министерства по контролю за рождаемостью.
   Макги коротко взглянул на Айнгардта, сверкнув бледно-серыми глазами.
   — Я не работаю на охотников за младенцами. Я выполняю отдельные задания Отдела спецопераций, являющегося всего лишь одним из департаментов Министерства, и делаю это только тогда, когда мне захочется. Ресторан и гостиница — это мой бизнес. — Старик помолчал, задумавшись. — А вот охота за гениками-бродягами и прочие глупости для Отдела технологических оценок — это как раз хобби.
   В подвале было так же холодно, как на улице, и Макги порадовался, что не снял пальто. В такую рань в субботу большинство служащих института отсутствовало, что тоже совсем не огорчило старика.
   Шар находился в центре свободного пространства радиусом примерно двадцать метров. Все было именно так, как предупреждали Макги. Зеркальная сфера около четырех метров в диаметре с идеально отражающей поверхностью. Она покоилась в огромном кольце, подвешенном на толстых цепях из какого-то тусклого металла, возвышаясь над железобетонным полом ровно настолько, чтобы под ней мог проползти человек. Макги провел кончиками пальцев по шару. Тот был таким скользким, что казался влажным. Старик положил ладонь на поверхность и слегка толкнул. Шар чуть-чуть качнулся в поддерживающем его кольце. Айнгардт торопливо заговорил:
   — Его обнаружила немецкая альпинистка Кандейс Тренинг. Две недели назад. Она путешествовала в горах Валь-д'Энтремо в Швейцарии; это примерно две тысячи триста метров над уровнем моря. Команда: картинка первая.
   Рядом с шаром появилась голограмма, показывающая скалистый перевал в Швейцарских Альпах. На изображении превалировали белые и синевато-серый тона.
   — Это рядом с перевалом Сен-Бернар, немного севернее итальянской границы. Команда: дальше.
   Вторая голограмма демонстрировала громаду скалы с серебристым пятнышком на фоне серой каменной стены.
   — Недавний обвал открыл часть сферы. Тренинг очистила поверхность насколько смогла, сфотографировала шар под разными углами, а потом спустилась. Коллега в Гамбурге — это на севере Германии, — которому она показала фотографии, отправил их мне, потому что мы расположены ближе всего к объекту.
   — Я знаю, где находится Гамбург. Доктор Айнгардт неуверенно улыбнулся:
   — Прошу прощения. Вы, американцы, часто несильны в европейской географии. — Макги уставился на доктора, отчего улыбка сползла у того с лица. — Ну не все, разумеется, — поспешно добавил Айнгардт.
   — Продолжайте, доктор.
   — В прошлый уик-энд мы отправились на место — я и двое моих помощников. Кирки и лазеры, никакой взрывчатки. Мы заранее договорились действовать предельно осторожно, чтобы не повредить объект.
   Голограмма мигнула, превратившись в видео, снятое ручной камерой. Качество было плохим, и Макги понял, что это не подделка. Наблюдение, сделанное им многими годами раньше, привело его к парадоксальному выводу, что фальшивые документы, голограммы и записи почти всегда отличаются высоким уровнем профессионализма и очень часто превосходят качеством настоящие. Изображение крупным планом представляло сферу, вокруг которой Айнгардт и его помощники производили раскопки.
   — Мы взяли образцы породы. Как вы здесь видите — в непосредственной близости от шара. Нам повезло: в четырех сантиметрах над поверхностью сферы мы обнаружили окаменелость в виде ветки кустарника и провели сравнительный радиоуглеродный анализ. Я установил его возраст. Он составляет тридцать две тысячи шестьсот плюс-минус четыреста лет. По моим предположениям — а это всего лишь предположения, хотя они и подтверждаются косвенными доказательствами, — сфера была захоронена несколько раньше, возможно, тридцать пять-сорок тысяч лет назад. Мы знаем, что ее покрывали слои льда в конце ледникового периода, так как на самой нижней части скалы остались характерные борозды. Сфера обнаружена на территории, находящейся выше уровня роста деревьев. Поэтому и не отыскали ничего подходящего для радиоуглеродного анализа, кроме того кустарника, о котором я уже упоминал, отделенного от шара слоем скальной породы четыре сантиметра толщиной. Во всяком случае, когда слой льда сполз с этого гребня около двадцати тысяч лет назад, в конце ледникового периода, он оставил — вот здесь, по бокам гребня, — то, что называется горизонтальной мореной. В основном это коллекция из валунов и гальки, которую сгреб ползущий ледник и завалил вход в пещеру. Можно предположить, что землетрясение в шестьдесят шестом году обнажило сферу, и с тех пор она находилась там, ожидая, пока кто-нибудь придет и обнаружит ее. — После этого профессор замолчал, как будто дожидаясь реакции Макги. Когда же стало ясно, что тот не намерен ничего говорить, Айнгардт тяжело вздохнул и усилил освещенность. — Мистер Макги, могу я поинтересоваться, почему именно вас прислали сюда? Это одно из самых волнующих археологических открытий нашего века, возможно даже — за всю историю человечества, а я не могу заставить никого из Отдела технологических оценок хотя бы выслушать меня. Мадемуазель Ларон наложила запрет на публикации, никто не отвечает на мои звонки, я не могу...
   — Она уверена, что это подделка.
   Реплика визитера определенно выбила профессора из колеи.
   — Прошу прощения, что вы сказали?
   — Мадемуазель Ларон считает, что ваша сфера — мистификация, — терпеливо повторил Макги.
   — Но... как?.. — Айнгардт даже заикаться начал, а потом взорвался: — Почему?1.
   — Есть основания, — уклончиво проговорил Макги, с преувеличенным интересом разглядывая кончики пальцев, которыми прикасался к шару, потом поднял голову, взглянул на Айнгардта и вкрадчиво спросил: — Насколько я понимаю, вы утверждаете, что обнаружили артефакт, изготовленный на высоком технологическом уровне, возраст которого составляет порядка тридцати пяти тысяч лет?
   — Да! Думаю, это оставленный пришельцами... Макги кивнул.
   — Так вы и написали в письме мадемуазель Ларон. Что заставляет вас так считать?
   Айнгардт побагровел и так надулся, словно силился выразить сразу несколько важных мыслей. Немного овладев собой, он с жаром воскликнул:
   — Но это же очевидно!
   — Не для меня. И не для Габриэль Ларон.
   — Но... послушайте! — с отчаянием в голосе взмолился доктор. — Общеизвестно, что артефакты не обнаруживаются вне своего культурного слоя. Возьмем простейший пример: вы не найдете металлических предметов, не обнаружив по соседству примитивной плавильной печи. Вы не найдете сшитой вещи, без того чтобы не откопать поблизости хотя бы костяной иглы. Этот шар — продукт высокоразвитой цивилизации, и он очень старый. Тридцать пять тысяч лет назад такой цивилизации на Земле не существовало. Наша находка просто не может быть не чем иным, кроме как свидетельством визита пришельцев из космоса. Никакая человеческая цивилизация того времени и близко не была способна произвести изделия такого рода. Этот шар был захоронен в конце среднего палеолита. Орудия труда и инструменты в те времена были произведениями искусства и изготовлялись вручную из кремня, мистер Макги. Неандертальский тип хомо сапиенс еще не сделался доминирующим на планете. Это было очень давно.
   Макги рассеянно кивнул:
   — Вот и мадемуазель Ларон так считает. Томас Джефферсон как-то сказал, что ему гораздо легче поверить в то, что пара американских астрономов врет, чем в то, что с неба падают камни.
   Доктор Айнгардт тихо проговорил:
   — Но камни действительно падают с неба, мистер Макги. Старик ухмыльнулся, лицо его на миг перекосила злобная гримаса.
   — Падают, падают. На следующей неделе команда из Отдела технологических оценок заберет это у вас.-Айнгардт открыл было рот, но Макги опередил готовый вырваться из его уст протестующий возглас: — Что бы ни случилось, вы меня больше не увидите. Спасибо, что уделили мне время.

2

Пятница, 27 февраля 2072 года
   — Это очень медленное поле замедления.
   — Пей, — весело поторопил физика Макги. — И расскажи мне все об этом.
   Кевин Хольцман, худощавый, высокий и слегка сутулящийся молодой человек был уроженцем Великобритании. За те две недели, что он занимался исследованием швейцарского артефакта, Макги искренне полюбил этого парня. У Хольцмана висело три серьги в правом ухе и пять в левом, его прикид отличался яркой крикливостью, и о нем частенько поговаривали, что выглядит он совсем не тем, кем является на самом деле, а именно лучшим физиком своего поколения, не подключенным к искусственному разуму. В той узкой области, где он был специалистом, молодой человек демонстрировал могучий, всепроникающий интеллект, порой приводивший Макги в замешательство.
   К счастью, Кевин еще и пил. Как в компании, так и без.
   Макги и Хольцман сидели в тихом, тускло освещенном, отделанном красной кожей зальчике бистро в предместье Парижа. То обстоятельство, что кожа для обивки была выращена искусственным путем в одной из промышленных лабораторий генной инженерии, а не содрана со спин животных, мало беспокоило Макги, даже если он об этом и задумывался. В конце концов его собственная печень, правая нога до колена, оба глаза и вся кожа с макушки до пят тоже являлись результатом работы генных инженеров.
   Хольцман покосился на остатки жидкости в своем бокале и единым махом опрокинул его в рот.
   — Ладно. Я не должен бы говорить тебе это, Макги...
   — Я знаю. И ценю.
   — ...но я не понимаю, какого дьявола тот тип из Отдела спецопераций интересуется...
   Макги жестом остановил возмущенные излияния физика:
   — Я бизнесмен, Кевин. Я держу отель. И ресторан. Хольцман кивнул:
   — Конечно. Так вот, дело в том, что это не подделка. Не может быть подделкой. То, что находится в шаре, настолько необычно, что я... — Он замолчал, подбирая слова, потом снова заговорил: — Слушай, я даже не знаю, как тебе это объяснить...
   — А ты попытайся, — предложил Макги.
   — Ладно, попробую. — Хольцман махнул роботу-официанту, который крутился возле столика, приказал: — Еще пару того же, — и повернулся к Макги. — Во-первых, там нет внешнего источника энергии. Те поля замедления, что мы можем создать сегодня, питаются от внешнего источника. Допустим, мы поместим источник энергии внутри поля. Тогда, при включении поля, источник, снабжающий его энергией, тотчас замедлится тоже. Понимаешь? Чем медленнее поле ты пытаешься генерировать, тем медленнее действует источник внутри и тем меньше энергии он генерирует. Очень скоро твое поле перестает действовать. Самое большее, на что его хватает, — это около шестнадцати часов. Макги, мы уже на протяжении двадцати-тридцати лет знаем, что должен существовать какой-то прорыв, критическая точка, после которой поле начинает само себя поддерживать.
   Для этого требуется быстрый источник энергии и бесконечно медленное поле замедления. Батареи не сработают. Ядерная реакция уже ближе, но идеальным вариантом была бы полная аннигиляция материи, в процессе чего высвобождается столько энергии, что даже небольшой ее источник, размером, скажем, с футбольный мяч, сможет поддерживать функционирование вневременной капсулы в течение сотен тысяч лет.
   Официант поставил перед Хольцманом виски, а перед Макги пиво в фигурной бутылке черного дымчатого стекла. Одной из причин, по которым Макги выбрал это бистро, послужило то обстоятельство, что здесь было единственное место в Париже, где не подавали пиво в опостылевших пластиковых упаковках. Капли скатывались с запотевших боков бутылки, Макги проигнорировал поставленный перед ним бокал и начал пить прямо из горлышка.
   — Как ты думаешь, вы сможете открыть его? Хольцман медленно кивнул, любовно поглаживая наполненную почти до краев пузатую рюмку.
   — Думаю, да. Наверное. Представляешь, Макги, эта чертова штука — она медленная. Мы обстреливали эту фигню из нейтринной пушки. Так вот, анализы показали, что отражающая способность сферы составляет девяносто десять и шесть девяток после запятой процентов. Мы измерили, сколько проникло внутрь, и произвели расчеты. — Физик поколебался, потом тихо произнес: — Возраст этого шара, когда его откопали, определили в тридцать пять тысяч лет. Макги, за эти тридцать пять тысяч лет внутри шара прошло около трех минут.
   — Ого! — чуть не присвистнул старик и добавил после паузы: — Очень... очень любопытно. Хольцман согласно кивнул:
   — Да уж. Мы все гадаем, что обнаружится внутри этой чертовщины.
   Макги выпрямился.
   — Вы знаете, как его открыть?
   — Думаем, да. Нужно поместить шар в другое поле замедления. Загвоздка в том, что мы пока не способны создать поле, действующее внутри другого поля. Теоретически это возможно, но мы не знаем, с чего начать. Некоторые уравнения становятся... бессмысленными. Мы собираемся воспользоваться полем замедления в швейцарском научно-исследовательском филиале корпорации «Титан индастриз». Это частная лаборатория, но она спонсируется Объединением. Ты знаешь Марка Паккарда?
   — Нет.
   — Он президент «Титан индастриз», а лаборатория — их дочернее предприятие. Нам потребуется его разрешение, чтобы очистить от персонала весь комплекс "Б", где поддерживается поле замедления. Это самое большое поле в Системе, Макги. Не самое медленное — в Поясе уже создано микрополе почти с такими же параметрами, как у нашей хронокапсулы, — но только там оно достаточно велико, чтобы вместить шар. Мы собираемся взять гвардейца Миротворческих сил, надеть на него защитный скафандр и поместить вместе со сферой в поле лаборатории. Скафандр — на тот случай, если внутри шара окажутся вирусы, отравленный воздух и все такое прочее. — Хольцман натянуто улыбнулся, губы его подрагивали. — Ты вообще понимаешь что-нибудь в физике замедления?
   Макги только фыркнул в ответ.
   — Ясно. Хорошо. — Хольцман надолго замолчал, присосавшись к выпивке. Оторвавшись наконец от рюмки, он взглянул на старика: — Думаю, мы позволим гвардейцу пробыть внутри сферы сорок пять секунд. Во внешнем мире это составит неделю времени. Допустим, Паккард пойдет нам навстречу. Допустим также, что мы правильно разобрались с функциональным назначением шара, а не имеем дело с чем-то принципиально иным. Так вот, если мы при всем при этом еще и нигде не лажанулись, — закончил он, заглатывая остатки виски, — торжественная церемония открытия состоится в четверг.

3

   Вневременной шар, холодный и чужеродный, покоился в центре экспериментального комплекса "Б" лаборатории «Титан индастриз» — длинного и тускло освещенного ангара, где генерировалось самое мощное на Земле поле замедления.
   Облаченный в черный с серебром скафандр, сержант Гвардии Миротворческих сил Сэмюэль де Ностри сидел на скамье в конце помещения. Шлем от гермокостюма лежал рядом с ним.
   Остальные миротворцы стояли на постах по всему периметру ангара, попарно охраняя каждый вход и выход. Отдельная группа гвардейцев, вооруженных универсальными «эскалибурами», оцепила хронокапсулу. Всем им было строго запрещено разговаривать друг с другом, а особенно с де Ностри.
   Несмотря на слабую освещенность, де Ностри, как и другие гвардейцы, отлично видел все окружающее. Его глаза сильно отличались от тех, с которыми он появился на свет двадцать семь лет тому назад. Модифицированные органы зрения гвардейца-киборга превосходили натуральные по всем параметрам. Зрительные нейроны в мозгу сержанта воспринимали зеркальную сферу как сверкающую в огнях елочную игрушку. Он старался не смотреть на медботов — медицинских роботов, выстроившихся в ряд справа от него. Их присутствие нервировало сержанта.
   А еще он изо всех сил старался не смотреть в сторону важных шишек: представителей командования Миротворческих сил, МКР, референта из Администрации Генерального секретаря и еще полудюжины чиновников высокого ранга, стоящих на наблюдательной платформе по левую руку. Двоих он знал лично. Макги был агентом Отдела спецопераций Министерства по контролю за рождаемостью, а референт, Александр Моро, родной внук самого Жюля Моро, по слухам, являлся близким другом Генерального секретаря Эддора.
   Но пуще всего он страшился встретиться взглядом с Мохаммедом Венсом, офицером по особым поручениям, пристально наблюдающим за ним с платформы. Де Ностри не знал, что его ожидает. Венс не сказал ему, когда предложил вызваться добровольцем. Само собой подразумевалось, что такое предложение — высочайшая честь, оказанная ему исключительно благодаря безупречному послужному списку и происхождению: ныне покойный дядя Сэмюэля, Жан-Луи де Ностри, заслуженно считался величайшим генным инженером двадцать первого столетия. Стоит ли говорить, что сержант согласился, не раздумывая.
   И только теперь, когда он узнал, что ему предстоит, Сэмюэль де Ностри начал подумывать, не слишком ли он поторопился, подписавшись на это дело.
   Внутри этого чертова поля могло оказаться все что угодно, абсолютно все! Предыдущей ночью Сэмюэль так и не смог заснуть, вспомнив сказку, которую ему рассказывали в детстве, — сказку про джинна в бутылке.
   Джинн обладал огромной мощью, и через тысячу лет, проведенных в заточении, он дал клятву, что исполнит любые три желания тому, кто откроет пробку и выпустит его на волю.
   Спустя две тысячи лет он поклялся вечно служить тому, кто освободит его из бутылки.
   Через три тысячи лет разочарованный джинн в сердцах дал страшную клятву, что до конца времен будет мучить и терзать несчастного, который вернет ему свободу.
   Сэмюэль де Ностри все утро тщетно пытался забыть эту сказку.
 
   Кевин Хольцман похлопал его по плечу и сказал:
   — Поднимайся на платформу и стой у отметки.
   Сэмюэль де Ностри сделал три шага вверх и два вперед. Сейчас он находился внутри периметра черных опор, которые будут генерировать внешнее поле. Отметка, о которой говорил Хольцман, представляла собой просто кусок липкой ленты, в спешке наложенной на сияющую чистотой поверхность платформы.
   Теперь киборг имел возможность рассмотреть зеркальную поверхность капсулы с расстояния всего тридцать сантиметров. Лучше бы он этого не делал. Оболочка сферы отразила его собственную физиономию в чудовищно искаженном виде, как кривое зеркало в комнате смеха.
   — Надеть шлем.
   Де Ностри с молниеносной быстротой, выработанной годами практики, защелкнул шлем. Вот и еще одна из причин, по которой ему предложили вызваться добровольцем: он три года прослужил там, где привычка носить скафандр становится второй натурой. Все звуки внешнего мира исчезли, и де Ностри почувствовал легкую вибрацию. Его периферийное зрение было замещено индикаторами шлема. Теперь шар стал всем его миром, единственным, что он видел.
   На индикаторе в крайнем правом углу поля обзора загорелась красная семерка. Первые шесть каналов представляли общедоступные частоты связи. Каналы номер семь и восемь были резервными и использовались только Миротворческими силами. Остальные, с девятого по двенадцатый, предназначались для Космических сил.
   Де Ностри четко произнес:
   — Команда: на седьмом.
   Через мгновение до его ушей донесся глубокий, рокочущий голос комиссара Гвардии Мохаммеда Венса:
   — Сэмюэль?
   — Я, мсье комиссар.
   — Помни, что ты представляешь интересы и защищаешь репутацию Миротворческих сил. Не теряй головы и не натвори глупостей.
   — Слушаюсюв, мсье комиссар!
   — Надеюсь, я не ошибся, выбрав для этого задания тебя. Доктор Хольцман хочет поговорить с тобой на третьем канале. Де Ностри нахмурился.