— Есть. Команда: на третьем.
   Голос ученого, резкий и скрипучий, заполнил шлем де Ностри. Говорил он с преувеличенной бодростью:
   — Ну как, готов встряхнуться, старина?
   Де Ностри плохо понимал по-английски, а в радиосвязь не была введена программа перевода, поэтому ему потребовалось несколько секунд, чтобы перевести иностранные слова.
   — Если я правильно понял вас, то да. Думаю, я готов. Вы... вы говорите по-французски, мсье Хольцман?
   — Конечно.
   — Пожалуйста, перейдите на этот язык. Секунда полной тишины, потом сухой смешок Хольцмана. Он заговорил на французском почти без акцента:
   — Как хочешь. Нам осталось минута и тридцать секунд. Я буду отсчитывать по пять в обратном порядке, начиная с тридцати секунд. Когда установится внешнее поле замедления, шар раскроется почти сразу же. Помни: самое важное, что ты должен сделать, — это выключить генератор поля шара, если ты его обнаружишь и поймешь, как это сделать. Только не повреди его; возможно, он работает на аннигиляции материи и антиматерии. Поверь, мне никак не улыбается выключить поле через неделю и обнаружить внутри спекшуюся корку.
   — Надеюсь, до этого не дойдет, мсье.
   Стоя в пяти метрах за панелью управления полем, Хольцман удивленно моргнул — гвардейцы Миротворческих сил никогда не отличались чувством юмора, — а потом немного устало улыбнулся.
   — Я тоже. Если ты не сможешь выключить генератор, постарайся находиться как можно дальше от него при счете «сорок пять». Когда наше поле ослабнет, шар восстановится. Ладно, начинаю отсчет... тридцать секунд... двадцать пять...
   Де Ностри обнаружил, что невероятно сильные мышцы его брюшного пресса, укрепленные при помощи трансформирующего вируса, бесконтрольно и болезненно сжались.
   — ...двадцать...
   Глубокое дыхание. Нанокомпьютер в основании черепа заметил выброс адреналина и включил стандартную программу реакции на угрозу. Сэмюэлю пришлось отвлечься, чтобы блокировать программу, когда компьютер попытался включить лазеры, скрытые в кончиках его указательных пальцев. Он с ужасом представил, как объясняет комиссару Венсу, почему он прожег дыры в собственном гермокостюме, и мысленно содрогнулся.
   — ...десять...
   «Через пятьдесят пять секунд, — отвлеченно подумал Сэмюэль де Ностри, — пройдет неделя».
   — ...четыре... три... два... один...
   В последнее мгновение сержант вспомнил, что надо зажечь фонарь на шлеме.
   — Пуск.
   Табло в левой части шлема мигнуло и показало ярко-красную цифру «45».
   Мир исчез в светящемся белом облаке.
 
   Он обнаружил, что заключен в тесный, сияющий кокон.
   Кубическое поле замедленного времени в лаборатории «Титан индастриз» едва вмещало шар пришельцев. Де Ностри стоял, а поле находилось у него за спиной, над головой и под ногами. Оно окружало платформу с хронокапсулой, и это основание, еще недавно устойчивое и твердое под ногами, внезапно показалось ему зыбким и эфемерным. Единственный свет давал его фонарь, но между зеркальной поверхностью поля замедления и зеркальной поверхностью вневременного шара было так светло, что фонарь через секунду автоматически убавил яркость.
   Таймер показал «43».
   По-прежнему ничего не происходило. Де Ностри протянул руку в перчатке, пробежал пальцами по скользкой поверхности. Прошло уже несколько секунд, а шар по-прежнему остается в поддерживающем кольце, неподвижный, без всяких изменений. Неужели ничего не случится?
   Сержант убрал руку с шара и в изумлении заморгал, когда... «34»... чья-то нога пнула его прямо в лицо.
   Сфера исчезла. Внезапно появилось очень много пустого места, и встроенная программа самозащиты де Ностри отреагировала, не дожидаясь приказа его разума. Тело гвардейца оттолкнулось одной ногой, сложилось, отпрыгнуло назад и опустилось на полусогнутые ноги, балансируя на кончиках пальцев, метрах в трех от бьющегося в эпилептическом припадке тела... человека?
   Спустя мгновение, оправившись от испуга, Сэмюэль понял, что на него никто не нападает. В трех шагах от него, на безукоризненно чистой поверхности платформы корчился, беспорядочно суча конечностями, человек. Даже сквозь шлем до гвардейца доносились его дикие крики. Мельчайшие детали запечатлелись в мозгу де Ностри с необычайной яркостью...."29" на таймере... Что-то латиноамериканское проскальзывало в чертах неизвестного, да и кожа была оливкового цвета. Из носа у него текла кровь, на губах пузырилась пена. Его одеяние из звериных шкур почему-то вызвало у де Ностри нелепую ассоциацию с опереточным траппером из второразрядного сенсабля о временах освоения прерий Дикого Запада.
   Но ничего похожего на генератор, выключатель, тумблер... Одним словом, никакой техники, которую ему было приказано найти. Внезапно в правой руке «траппера» что-то блеснуло. На таймере осталось всего 22 секунды. Де Ностри ринулся вперед, обеими руками схватил правое запястье незнакомца и уперся ногой ему в плечо. Неловкими из-за перчаток пальцами де Ностри все же удалось вырвать штуковину из руки человека, невзирая на то, что тот вцепился в нее мертвой хваткой. Сержант чувствовал, как лопались связки запястья дикаря, и ломались его пальцы, когда необычайно сильные руки киборга отбирали у него устройство.
   С этим механизмом в руке программа де Ностри не позволила ему находиться в непосредственной близости от опасного объекта. Один прыжок доставил его назад, к самому краю поля замедления, как можно дальше от бьющегося человека в шкурах.
   Часы с правой стороны шлема показали "5".
   Де Ностри с интересом уставился на предмет. Он показался ему на удивление тяжелым, хотя легко умещался на ладони. Около двадцати килограммов — вес значительный даже для его усиленных трансформирующим вирусом мышц. Продолговатый сфероид с парой гладких, овальных вмятин с одного края, похожих на клавиши. Очевидно, нажимая на одну, можно включить устройство, а на другую — выключить. Но на какую?
   Он все еще гадал, когда таймер закончил отсчет. Внешнее поле замедления исчезло, и на невыразимо короткое мгновение де Ностри увидел несколько десятков фигур в гермокостюмах, плотной толпой окружающих платформу.
   А потом вневременной шар снова закрылся.
   Вокруг него.
 
   В течение недели, которую де Ностри провел внутри поля замедления, блестящий зеркальный куб был окружен тройным слоем дезактивационных камер, каждая со своим отдельным шлюзом. Эту процедуру предложил провести Кевин Хольцман, поскольку такие же предосторожности применялись в нанотехнологии и генной инженерии, двух науках, где малейшие ошибки могли привести к далеко идущим последствиям. Три таких блока отделяли поле замедления от внутренности ангара, где его генерировали. Все ученые, работавшие внутри, были одеты в герметические костюмы.
   Приготовились ко всем неожиданностям, насколько это было возможно. Четыре медбота ждали у края платформы: если де Ностри появится из поля с какими-либо повреждениями, самые лучшие медицинские технологии Системы будут к его услугам.
   Внешняя дезактивационная камера всего на несколько метров не достигала крыши ангара, доходя по периметру почти до самого края платформы наблюдения. Несмотря на естественное любопытство и персональное приглашение Хольцмана присоединиться к работавшим внутри тента ученым, Макги предпочел остаться на платформе вместе с другими представителями правительственных учреждений и высшего командования.
   Вместе с остальными он смотрел на голограмму, показывающую серебристый куб. Голос Хольцмана звучал немного напряженно, что не удивило Макги: минувшая неделя действительно выдалась тяжелой.
   — Мы планировали выключить поле в два часа, но готовы уже сейчас. Даже если оставим все как есть, это добавит де Ностри всего лишь ничтожную долю секунды. Вот. Так какого черта мы ждем?
   Макги не помнил, как вскочил на ноги и подошел к экрану. Боковым зрением он видел остальных вокруг и слышал, как они реагируют. Мохаммед Венс тихо сказал:
   — Как интересно.
   На какую-то долю секунды, такую малую, что Макги не был уверен, что действительно это видел, он заметил де Ностри на правом краю платформы, там, где действовало внешнее поле замедления. Потом снова проявился шар, но не один: на крайнем левом краю платформы бился, кричал и корчился какой-то человек в звериных шкурах.
   На экране монитора Макги было отлично видно, как Кевин Хольцман сделал шаг на платформу, а потом замер.
   Миротворец Сэмюэль де Ностри исчез, заключенный во временной капсуле пришельцев.
   Шар оставался на месте ровно секунду — достаточно для того, чтобы эта сцена врезалась в память каждого. А потом легко, поскольку был теперь свободен от кольца, в которое его поместили до начала эксперимента, скатился с платформы, со звоном, похожим на колокольный, коснулся пола комплекса "Б" и покатился, словно мячик — самый большой мяч во Вселенной.
   Все присутствующие на миг замерли, завороженные зрелищем бьющейся в судорогах человеческой фигуры и катящегося зеркального шара. Затем послышался раздраженный голос Хольцмана, срывающийся на крик:
   — Где медботы? Я требую сию секунду доставить сюда эти гребаные медботы!
 
   Джи'Суэй'Ободи'Седон боролся за свою жизнь. В первые секунды после прикосновения импульса китжана он понял, что погибнет без помощи товарищей. Сквозь пелену боли какая-то часть его мозга продолжала думать и делать все, чтобы отсрочить смерть. Он не осознавал, что вокруг него образовался временной шар, не чувствовал, как погрузился в темноту. В полном мраке он всеми силами старался установить хотя бы частичный контроль над собственной нервной системой, отчаянно пытался отдавать необходимые приказы, чтобы успокоить хотя бы частично огромную массу словно взбесившихся нейронов. Дважды ему удалось возобновить работу сердца после того, как оно останавливалось, и быстро заставить легкие снова дышать.
   Седон не воспринимал отсутствия света, пока тот не появился вновь. Впервые после Посвящения кто-то посмел прикоснуться к нему без позволения, а потом причинить ему боль. Седон лишь смутно ощущал, как кто-то ломает ему кости правой руки, вырывая ключ от вневременного шара. Эта боль не шла ни в какое сравнение с муками, причиненными выстрелом из китжана, но даже сквозь их пульсирующую багровую пелену он сумел зафиксировать этот момент и поклялся отомстить.
   Внезапно он почувствовал укол в шею — где-то в районе сонной артерии. Почти сразу вслед за уколом возникло ощущение легкости и полной опустошенности. Боль почти перестала беспокоить, равно как и все прочие внешние раздражители. Седон моментально зафиксировал, что в его кровеносной системе начинает циркулировать какое-то химическое соединение блокируя синапсы и снимая судороги мышц. Биение его сердца полностью прекратилось, а когда Седон попытался снова завести его, это ни к чему не привело. Полный контроль над нервной системой — главное, что делало его Танцором, — у него отобрали, причем сделали это сознательно и насильственным путем. Волна неудержимого гнева захлестнула его, переполняя мозг. Даже от Защитников он никак не ожидал подобного неуважения. Ни один из них не позволил бы себе так поступить, пусть даже с опальным и мятежным Танцором!
   Когда его тело успокоилось и перестало бессмысленно биться, он почувствовал, что погружается в глубины настоящей смерти.
   И тут его настиг удар тока.
 
   — Тишина, пожалуйста! — Хольцман стоял в центре комнаты для совещаний. Он взглянул на сообщение на мониторе ручного компьютера и снова поднял глаза: — Все готовы?
   Было чуть больше семи часов вечера.
   Макги замер в дальнем углу и внимательно наблюдал за окружающими Хольцмана людьми, на чьих лицах отражался самый широкий спектр эмоций: от полного обалдения до кипящей ярости.
   — Итак, — начал ученый, — позвольте мне проанализировать, что, на мой взгляд, случилось. Де Ностри внутри шара. Большинство из вас пропустило этот момент, но камеры запечатлели всю картинку. Сержант появился на экране за одну двенадцатую долю секунды до того, как вокруг него образовался шар. При замедленной демонстрации записи отчетливо видно, что он держит в руке некий предмет, возможно являющийся генератором поля. — Хольцман помолчал. — Если честно, то мне эта штука кажется чертовски маленькой, чтобы служить источником необходимой энергии — даже при условии использования аннигиляции, — но и отметать такую вероятность мы не имеем права. Не исключено, что внутри существует некий микрореактор, созданный на этой базе. В любом случае де Ностри ничто не угрожает. Как только мы сможем — полагаю, это произойдет уже завтра рано утром, — снова сгенерировать поле, мы вытащим его тем же способом, каким извлекли того, кто находился там раньше. Даже если не удастся выключить генератор. — Хольцман сделал паузу, потом принялся объяснять дальше: — Что касается нашего гостя, как мы его называем, могу констатировать, что он определенно принадлежит к человеческой расе. Можно также предположить, что он попал к нам из той же эпохи, что и шар. Его... одежда ясно на это указывает. Медботы обнаружили несколько странностей в его физиологии, но мы пока не представляем, насколько серьезны эти аномалии. — Хольцман снова взглянул на монитор. — Перед тем как я пришел к вам, он впал в состояние клинической смерти. Это уже в третий раз. До этого дважды останавливалось сердце, а сейчас отказали легкие. Медботы возвращают его к жизни, но он слабеет. Проблема в том, что они не знают, из-за чего это происходит. Первым делом они накачали его транквилизаторами, чтобы прекратить конвульсии, но, похоже, это было ошибкой: успокоительные отключили всю его нервную систему. В результате пришлось вот уже два раза запускать его сердце. Искусственный интеллект, управляющий медботами, предположил, что часть мозга, отвечающая за сердцебиение, находится у него под контролем сознания. Вколов ему успокоительное, мы тем самым отключили ее. Вся его нервная система воспалена как на нейронном, так и на общефизиологическом уровне. Медботы ввели ему нановирус, предназначенный для того, чтобы немного снизить внутричерепное давление, и это, кажется, помогло. В данных условиях медботы справляются настолько, насколько от них можно ожидать. Но нам все равно необходимо отправить нашего гостя в настоящую больницу, к врачам-людям, способным провести диагностику того, с чем мы не встречались раньше.
   Хольцман внезапно умолк, словно у него сели батарейки и одновременно иссяк словарный запас. Он стоял почти неподвижно, слегка покачиваясь на носках и ожидая вопросов.
   И последние не заставили себя долго ждать.
   Макги ушел через пять минут — задолго до того, как дюжина представителей администрации Объединения исчерпала все интересующие их темы, — тем более что Хольцман все равно был не в состоянии прояснить большую их часть. Старик взял такси до космопорта, где сел на шатл до Капитолия.
   В Оккупированной Америке его ожидало задание министерства — охота на очередного геника. Как намекнули в Отделе спецопераций, возможно, на кого-то из небезызвестных двойняшек Карла Кастанавераса. Макги вовсе не огорчил столь поспешный отъезд с места главных событий. Из нескольких доверенных источников ему уже стало известно, что дальнейшая разработка хронокапсулы пришельцев, какие бы научные перспективы она ни сулила, признана слишком опасной и пока преждевременной.
   На борту Макги полчаса занимался обновлением записей в дневнике. Закончив, он закодировал доступ и переключил внимание на полученное им информационное сообщение, касающееся охоты на геника. Там было немного, но достаточно для того, чтобы начать.
   Макги захлопнул крышечку монитора, закрыл глаза и откинулся на спинку сиденья. Телепат. Это должно быть интересно.
   На секунду он ощутил дрожь предвкушения, а потом заснул.

4

12 марта 2072 года
   Самый влиятельный человек в Системе, Генеральный секретарь Организации Объединенных Наций Шарль Эддор с высоты двух километров рассеянно любовался из окна панорамой Капитолия, колыбелью Объединения в центре Манхэттена, городом, откуда управлялась вся Земля и большая часть Луны.
   Окно, у которого стоял Эддор, было ненастоящим — в целях безопасности. Да и сам офис на самом деле располагался не в стратоскребе на высоте двух километров, а на глубине полутора километров под землей, защищенный от всего, включая прямое попадание термоядерной бомбы.
   Генеральный секретарь краем уха слушал доклад своей секретарши, прибывшей из Швейцарии. Ее присутствие в его офисе было данью особой предосторожности. Эддор не мог допустить, чтобы информация, касающаяся «гостя», посылалась по Инфо-сети, которую контролировали ИРы. Нетерпеливым жестом он прервал доклад на полуслове.
   — Так вы считаете, что Хольцман настроен серьезно?
   — Похоже на то, мсье. Он не может сказать того же о «госте», но убежден, что технология замедления времени, используемая в шаре, намного выше нашей, в том числе разработанной в любом из Вольных Городов, входящих в Гильдию.
   Эддор молча наблюдал, как мигают фары аэрокаров, бесшумно скользящих в небе Капитолия. Мысли его в тот момент представляли собой почти абстрактный водоворот творческого мышления человека, бывшего в своей области деятельности таким же гением, как Хольцман в своей. Он одновременно жонглировал обрывками мыслей, включающих «Общество Джонни Реба» и «Эризиан Клау» — две самые крупные террористические организации Америки и Европы, ситуацию со Свободной Луной, как всегда, напряженной, его собственное недоверие к Миротворческим силам, их взаимное недоверие к нему и растущую опасность того, что Гильдия может проявить более активный интерес ко внутренним делам Объединения.
   Последняя опасность оставалась пока сравнительно небольшой, но нарастала с каждым уходящим днем, как корпус семикилометрового боевого космического корабля «Единство», самого большого из когда-либо построенных линкоров. В руководстве Гильдии, а тем паче Общины Объединения дальнепроходцев, насчитывалось немало тех, кто видел в «Единстве» угрозу расширения власти Объединения, давно лелеющего планы присоединения Свободной Луны, Марса, Гильдии и спутников Юпитера. Даже без «Единства» Космические силы Земли могли с успехом попытаться захватить чужие владения; с ним же противостояние закончится, не успев начаться.
   Как на все эти факторы влияет появление человеческого существа из вневременного шара, Эддор вряд ли смог бы объяснить. А если бы попытался, что уж совсем невероятно, то лишь несколько сотен человек во всей Системе смогли бы понять его объяснения, причем большинство из них принадлежали к его союзникам или политическим противникам.
   Шел две тысячи семьдесят второй год, и в декабре Шарля Эддора ждали выборы — выборы на третий, и последний, срок, в течение которого он законно сможет занимать должность Генерального секретаря. Он рассчитывал победить, но как раз это и не представляло проблемы.
   В экранном окне Эддор увидел, как вильнул в сторону какой-то аэрокар. Всего через несколько секунд пара «аэросмитов» миротворцев резко опустилась ниже линий движения, осветила нарушителя лучами прожекторов и начала прижимать к земле.
   Эддор наблюдал, как аэрокар заставили сесть. Кто-то внутри, очевидно, пытался управлять им вручную. Водитель, скорее всего, попадет на Общественные работы, если только его не казнят как идейного противника режима. Прошло почти десятилетие с тех пор, как был принят закон, запрещающий самостоятельно управлять транспортом в пределах юрисдикции Транскона — Трансконтинентальной Автоматической Системы Транспортного Контроля, — которая сегодня охватывала почти всю Землю.
   Через несколько минут после того как аэрокар и преследующие его миротворцы скрылись из виду, Эддор с некоторой долей раздражения проговорил:
   — Если окажется, что нашего гостя невозможно спасти, может быть, это и к лучшему.
   Секретарша согласно кивнула и оставила его одного.

5

   Когда мир вокруг него наконец приобрел очертания, Седон понял, что его куда-то перевозят. С трудом прорываясь сквозь пелену транквилизаторов, он попытался наладить свой слуховой нерв. Голоса были слабыми, далекими и едва различимыми. И все равно он услышал достаточно, чтобы усомниться в том, что это слова из языка шиата. Его мыслительный процесс оставался расплывчатым, но все равно услышанное немного успокоило его; если мужчины и женщины вокруг не говорят на шиата, значит, он все еще находится среди варваров.
   Не понимая смысла слов, он все-таки запоминал их на будущее.
   Чьи-то руки подняли его и закрепили на теле какие-то ремни. Затем последовал короткий период мягкого ускорения, прижавшего его к поверхности, на которой он лежал. Как ни пытался, он не мог открыть глаза, как ни напрягался, не мог пошевелить даже мизинцем. Седон изо всех сил старался заглушить свой страх, но и в этом не преуспел.
   Откуда на этой проклятой Силами Зла планете-тюрьме взялся летательный аппарат?!
 
   Когда протяженная волна заглушаемой наркотиками боли схлынула, Седон почувствовал себя калекой — координация мышц и нервной системы практически отсутствовала.
   Эти люди, кем бы они ни были, ничего не знали о том, как лечить Танцора. Такая мысль мелькнула на периферии его сознания, пока он систематизировал информацию.
   Если присутствие охранников у дверей его палаты что-нибудь означает, он в такой же степени заключенный, как и пациент. Охранники его заинтересовали. Их было трое, и они менялись по три раза за сутки. Тот, что наблюдал за Седоном по ночам, немного его беспокоил. Его черты казались смутно знакомыми, но за долгие часы наркотического полусна Седону так и не удалось вспомнить, где он мог видеть это лицо.
   Два раза они пытались допросить его, вводя в кровь препараты, полностью лишающие контроля. Один из них делал его сонным и веселым, а второй придавал яркости всем цветам в комнате и вызывал галлюцинации. Даже если бы они говорили на шиата, эти попытки не увенчались бы успехом. Обращаясь же к нему на различных языках, которых Седон не знал, допрашивающие только впали в полное расстройство. Седон догадался об этом по их голосам.
   На восьмой по его подсчетам день, после того как он сюда прилетел, Седон впервые проснулся бодрым и с ясной головой. Еще не все органы чувств пришли в норму, и он не смог бы Двигаться, даже если бы от этого зависела его жизнь. Но мысли его уже приходили в порядок, а память, нарушенная уколом китжана и наркотиками, применявшимися для допроса, начала восстанавливаться.
   И первой четкой мыслью Джи'Суэй'Ободи'Седона за тридцать семь тысяч лет стала мысль о мести. Со своей кровати он смотрел на неестественно неподвижное лицо гвардейца Миротворческих сил Сэмюэля де Ностри, человека, который вырвал у него из рук ключ от вневременного шара, сломав ему пальцы, и с наслаждением думал о том, как медленно и мучительно будет его убивать.
 
   Максимилиан Бошан мало заботился о своей внешности. Он рано облысел, но не стал обращаться к биоскульптору. Низенький, плотный, суетливый лингвист включил ручной компьютер, склонился над изголовьем кровати и улыбнулся пациенту.
   Не дождавшись ответной улыбки, Бошан позволил себе более внимательно присмотреться к «гостю». Кожа оливкового цвета вызывала ассоциацию с выходцами из Латинской Америки. Возраст на первый взгляд немного за тридцать. Трудно поверить, что совсем недавно, где-то с неделю назад, тот находился на грани жизни и смерти. Сегодня он выглядел как реклама преуспевающего биоскульптора. Взгляд карих пронзительных глаз вызывал беспокойство. Они редко моргали и постоянно перебегали от Бошана к гвардейцу, дежурившему у дверей, и обратно к Бошану. Лингвисту запомнились и мелкие детали. В первую очередь аристократически длинные и изящные пальцы. Несколько десятков лет назад, до появления медботов, с такими пальцами «гость» мог бы стать первоклассным хирургом. Мускулы легко скользили под его кожей, такой гладкой, какую Бошан встречал только у детей или у стариков сразу после регенеративного лечения. Лицо пациента было полностью лишено волосяного покрова, как будто он только что произвел депиляцию, а волоски на руках казались совсем тонкими и светлыми.
   Бошан присел на край постели. Он не думал, что установление контакта займет у него много времени. Лично он свободно говорил на восьми языках, а благодаря вживленному в череп инскину имел почти мгновенный доступ к любому языку, известному человечеству. Его немного удивило, когда он получил инструкцию ограничиться французским. И все же это не станет большим неудобством, если пациент пойдет на контакт.
   Пациент пошел на контакт с неожиданной готовностью. Вначале это приятно обрадовало лингвиста, но чем дальше заходил процесс, тем сильнее раздражался и злился Бошан.
   Ровно в 3.30 пациент внезапно прервал сеанс, и лингвист покинул палату, трясясь от страха и негодования.
 
   Комната, где Седон окончательно пришел в себя, была большой, светлой и почти пустой. Здесь стояла кровать, под ней небольшое приспособление, которым он должен был пользоваться, когда мочился; еще были дверь и потолок, излучающий свет в том же спектре, что и солнце этой системы. Имитация была неплохой, хотя и не такой яркой, как настоящее солнечный свет. Человек-охранник просто стоял у дверей, постоянно наблюдая за пациентом. Его присутствие бесило Сед она до такой степени, что он едва позволял себе задуматься над этим.