Страница:
полученное от игры знаменитого органиста, импровизатора и композитора Адама
Рейнкена. Старый органист церкви св. Катарины потряс своей игрой. Строгой и
вместе с тем поэтически-импровизационной. Своды собора то наполнялись
безмерной мощью звуков, то легчайшими звуковыми узорами песни-исповеди.
Себастьян, конечно, не смел и подойти к этому мастеру, когда тот после
службы спускался с хоров и, держась величаво, покидал храм, - на плечах его
воистину держались традиции органного искусства Северной Германии, ведущего
начало свое от ранней поры XVII века.
Посещал ли Себастьян Гамбург в одиночку или с товарищами по
люнебургской школе, неизвестно. Но ради того, чтобы послушать Рейнкена, он
готов был еще и еще раз побывать в этом "великом городе", как называли тогда
Гамбург. С каким нетерпением по возвращении садился он за орган, если Георг
Бем разрешал ему это в свободный от службы час в церкви св. Иоанна.
Окончив в 1703 году обучение в лицее, Бах уже был сочтен искусным
скрипачом и клавесинистом, благодаря же изучению рукописей и сборников в
музыкальной библиотеке он знал итальянцев - Палестрину, Габриелей,
Монтеверди и немцев - от Шейдта и Шюца, ученика А. Габриели, от Хакслера и
Франка до современных ему композиторов Германии. Никак нельзя счесть
Себастьяна самоучкой, каким его представляли некоторые биографы. Георг Бем
своим примером помог собраться воле Себастьяна, а игра Рейнкена придала
целеустремленность его художническим порывам.
Что же сталось с певческими способностями стипендиата школы Михаэля?
Случился казус в час пения в хоре. Из гортани прилежного и ценимого
дискантиста вырвался звук в неположенном регистре. Растерянный Себастьян
сомкнул губы. Мутация голоса повзрослевшего юнца, увы, лишила его вокального
дара. Но Бах остался стипендиатом - теперь уже как скрипач школьной капеллы.
Еще об одной поездке из Люнебурга нужно упомянуть. В Целле, резиденцию
герцога Брауншвейгского. Женившись на гугенотке, герцог Вильгельм окружил
себя исключительно французскими приближенными и завел капеллу, исполнявшую
преимущественно, а может быть, только французскую музыку. Из Люнебурга
попасть в Целле было непросто, потому что путь туда вел через дикие еще
леса. Может быть, доброжелатель Бем помог Себастьяну в такой поездке. Бах
побывал в Целле, слышал аллегорическую музыку, сюиты, музыку на воздухе -
пленэрную, по версальскому образцу. Могла здесь звучать и клавесинлая музыка
в стиле сорокалетнего тогда француза-виртуоза Луи Маршана, чье имя еще
встретится в этой книге, и пасторали парижанина Клерамбо. Не под влиянием ли
этой поездки Себастьян перепишет в Люнебурге для своего собрания пьесы
французских сочинителей?
Обучение в школе св. Михаэля Бах заканчивает весной 1703 года. Кто-то
из лицеистов стремится в университет. Георг Эрдман подумывает о служебной
карьере юриста. Какое же будущее изберет Себастьян? В литературе не раз
высказывалось сожаление, что для малоимущего выпускника школы была закрыта
дорога к университетскому образованию. Возможно, это так, но нет решительно
никаких указаний на то, что восемнадцатилетний музыкант выражал желание идти
в университет. Богословский факультет не притягивал его к себе, потому что
ни пастором, ни ученым Бах себя не видел. Будущие музыканты шли обычно на
юридические факультеты немецких университетов, получая там общее
гуманитарное образование. Но Бах уже знал свое призвание. Кровь
потомственного шпильмана звала к жизненной музыкальной практике.
Расставание с Люнебургом было быстрым. В начале апреля 1703 года
Себастьян оказался уже на службе скрипачом маленькой капеллы герцога Иоганна
Эрнста в Веймаре. Это был не царствующий саксен-веймарский герцог, а его
брат, имевший довольно скромную резиденцию, именуемую "Красным замком".
А между тем о способном молодом Бахе прослышали в Арнштадте. В этом
городе, в церкви, построенной на месте сгоревшей кирки св. Бонифация,
сооружался новый орган. Работа подошла к концу. Магистрат и консистория
города, где имена Бахов-музыкантов уважались давно, доверили испытание
построенного органа Себастьяну.
Не прошло и трех месяцев службы в веймарском "Красном замке", как 3
июля он оказался уже за испытанием нового инструмента в Арнштадте. И так
понравился там, что в начале августа восемнадцатилетнего музыканта утвердили
в должности органиста Новой церкви и руководителя школьного хора.
Наезженная дорога была не очень пыльной, повозка весело поскрипывала,
Арнштадт издали выглядел приветливо в августовский солнечный день.
Окруженному старой каменной стеной городку, казалось, было тесно за
ней; красные черепичные крыши лепились одна к другой, над ними поблескивало
несколько шпилей. Городок разрастался, основательные здания были сооружены и
за пределами стен. Тут же виднелись маленькие домики: горожане, забыв уже о
страшном времени Тридцатилетней войны, норовили поселиться в предместьях
городка, хотя издавна здесь разрешалось возводить одни ветряные мельницы. В
этот летний день лениво крутились их широкие короткие крылья.
Город имел пять ворот, в одни из них въезжал Себастьян. Как и в
остальных городах Тюрингии, фамилия Бахов в Арнштадте была издавна известна
старожилам. Себастьян бывал здесь в детстве на семейных праздниках. В эти
дни всегда вспоминали старейшего из арнштадтских Бахов, Каспара, жившего в
городе в 16351642 годах. Может быть, мимо двухэтажного, со сдвоенными по
фасаду окнами его домика и проезжал Себастьян в этот день. Может быть, он
въезжал в город другим путем, но именно благодаря памяти о нем, величайшем
из Бахов, в XX веке будет прикреплена мемориальная доска к стене дома в
переулке Якоба, 13/15.
Жила в ту пору в Арнштадте Регина Ведерман; ее сестра была замужем за
двоюродным дядей Себастьяна, Иоганном Михаэлем, геренским органистом и
композитором. Его уже не было в живых, но племянник хорошо помнил дядю, а
мотеты и клавирные сонаты Иоганна Михаэля знал наизусть, ноты их,
собственноручно переплетенные, лежали на дне дорожного сундука вместе с
произведениями других авторов. Впоследствии некоторые мотеты
дяди-композитора долгое время принимались даже за сочинения Иоганна
Себастьяна. Родня была оповещена Региной о приезде Себастьяна. В том числе
Христоф Хертум, органист другой арнштадтской церкви, по совместительству еще
и писарь.
На другой день утром, одевшись построже, в новом парике, высветленный
надеждами, Бах пошел в консисторию. Чины консистории сегодня хотя и
выказывали благосклонность к новому музыканту, но были чопорны. Иоганн
Себастьян как драгоценность принял с резного блюда ключ от заветного органа.
Благодарственный поклон, и вместе с настоятелем он отправился в Новую
церковь.
В сравнении с заработком скрипача в Веймаре Себастьяну положили в
Арнштадте тройное жалованье - 84 гульдена в год. Место для молодого
музыканта не оставляло желать ничего лучшего. По должности органиста он
обязан был по воскресеньям с 8 до 10 часов утра играть в церкви на органе, а
два раза в будние дни заниматься с небольшим ученическим хором в церковной
школе; хор мальчиков выступал самостоятельно, иногда же присоединялся к
большому любительскому хору, участвуя в исполнении произведений значительной
сложности. К удовольствию Себастьяна, настоятель позволил упражняться в
музыке, когда пожелает органист, в часы, свободные от службы и отправления
треб. Именно о такой свободе и мечтал он.
Полвека спустя в некрологе Баха с эпической краткостью будет написано,
что именно в Арнштадте "созрели впервые планы его прилежных занятий
искусством игры на органе и композициями, которые он изучал путем вдумчивого
анализа произведений известных в то время серьезных композиторов и
самостоятельного применения изученного на деле".
Ни один биограф Баха и исследователь его трудов не проходит мимо этих
слов некролога, хотя не установлено точно, произведения каких именно
композиторов - немецких и иноземных - изучал Бах в арнштадтские годы.
Себастьян дорожил фамильными связями. Музыканты Бахи и, может быть, еще
люнебургские друзья посылали с оказией в Арнштадт попадавшие им в руки
произведения, Себастьян знакомился с ними, что-то переписывал и отсылал ноты
обратно. Как музыкант-исполнитель и как начинающий композитор, он овладевал
искусством полифонии, многоголосия.
Столетия развивалась полифоническая музыка в странах Европы. Искусство
одновременного ведения двух или нескольких равноправных голосов было и
наукой, требовало от музыканта, композитора глубоких знаний. И в сочинении
инструментально-хоровых произведений - мотетов или кантат, и в
инструментальной музыке. Орган, инструмент, имевший десятки и сотни
регистров, занимал царственное место в музыке предшествующих столетий и
эпохи XVII - XVIII веков. Именно органу Бах и отдал страсть молодого
художника в Арнштадте.
Часами он не покидал запертого на засов храма. Инструмент с двумя
ручными клавиатурами и ножной был превосходен. Без парика и камзола, коротко
остриженный, в рубахе и жилете, в башмаках, удобных для работы, Себастьян
походил больше на мастерового, чем на степенного церковного органиста. Он
упражнялся в приемах игры, искал новые комбинации постановки пальцев, иногда
входя в противоречия с принятыми правилами. Он упражнял ноги. Люнебургский
Бем сочиняя органные произведения преимущественно для работы на ручных
клавиатурах; педаль не имела у него самостоятельного значения. И техника
исполнения мало отличалась от игры на клавесине. Старый Рейнкен виртуозно
работал ногами, и это особенно восхищало Себастьяна в искусстве гамбургского
органиста.
В арнштадтской церкви он импровизировал, достигая легкости исполнения
на клавишах педали. Иногда вел мелодию без участия рук, в быстром темпе, со
всенарастающей мощью и любовался гулкими звучаниями, заливающими сумерки
храма и галереи, протянувшейся вдоль стен. И снова вводил в действие пальцы
рук, легко скользя ими по клавишам мануалов. Зажигал свечи у пюпитра; они
стоили дорого, и Себастьян довольствовался иной вечер одной-двумя. Пламя
свечей не преодолевало сумрака и отбрасывало огромную неспокойную тень
музыканта в пространство, заполняемое густыми звуками труб.
Уставал служитель, орудующий мехами; он молчаливо-удивленно следил за
не знающим устали господином органистом. Сколько же шумит в пустой церкви
этот новый кантор...
Кончая игру, Себастьян частенько давал послушному и терпеливому служке
грош-другой, тот покорно кланялся и потом в кабачке, наверно, рассказывал о
непонятном упрямце, просиживающем дни и вечера на деревянной скамье. Но он
был доволен и, пропустив стаканчик вина, хвалил преданность господина
органиста святому Бонифацию, чье имя издавна носила церковь.
Заходил в церковь настоятель. Он садился так, чтобы был виден органист.
В часы богослужений он слышал умиротворенные молитвенным настроением
мелодии, в эти же минуты инструмент извергал непривычны" для церкви каскады
звуков. Пастор считал себя вправе задавать вопросы, чтобы сгладить
недоумение, но органист не всегда отвечал на них в угодном пастору духе.
Впрочем, настоятель был покладист и не обижался. Построенная лет
двадцать пять назад церковь мало посещалась горожанами; старый, обветшавший
орган удручал прихожан. Теперь заметны перемены. Новый инструмент прекрасно
звучит у этого молодого Баха, церковь посещают и горожане других приходов,
наезжают и из окрестных селений. Конечно, ему, настоятелю, было бы
спокойнее, если бы музыку исполнял более послушный органист и кантор.
Звучали бы хоралы и мотеты, канонизированные временем. Потребности прихожан
в музыке скромные, им даже приятно слышать знакомое, повторяемое из года в
год, звучащее без выдумок и хитростей, это утверждает их в собственном
достоинстве: нам все известно. Вдохновение же, не контролируемое
послушанием, может повести к соблазнам, породить искушения и усложнить
мирную жизнь пастырей.
Но этот органист с упрямым подбородком, с открытым взглядом, уверенный
в своем ремесле, все-таки рушит привычные ограничения.
Вот и сейчас, в вечернюю вору, невообразимое творят в своем движении
руки и ноги музыканта. Что ж, пусть не всегда звуки органа ласкают ухо
настоятеля, молодой органист воистину находка для города.
Пастор покидает храм, а за стенами запертой церкви еще клубятся глухие
и страстные звуки. Ему, пастору, нашептывали, что даже городские гуляки с
удивлением останавливаются в поздний час и слушают. А потом сочиняют
небылицы.
Заходил в церковь по праву родства и принадлежности к цеху музыкантов
Христоф Хертум. Он садился на дальнюю скамью, как положено, спиной к органу
и, слившись с сумраком храма, оттуда слушал игру. Такой силы и быстроты,
такого легкого мастерства он что-то не помнит у других Бахов, а их он слышал
немало. Не знал зависти музыкант, причастный к этой семье. Но как графский
писарь, понимавший, что к чему в жизни, Христоф Хертум не был спокоен за
судьбу Иоганна Себастьяна. Музыканты - люди служивые, они обязаны знать свое
место на лестнице церковных должностей. Сдержанный служака не смел, однако,
высказывать своих сомнений юному музыканту. Меняются времена.
В неустанных занятиях прошел 1704 год. Себастьян почувствовал себя
окрепшим в органной игре, изучил и устройство инструмента со всеми его
прихотями.
Не установлено точно, где большую часть времени прожил в Арнштадте Бах.
Согласно молве он обитал в домике романтического вида, выходящем острым
углом на небольшую площадь. Дом назывался "Zur guldenen Krone". Примем это
предположение. Здесь в одном из окон "дома под венцом" часто за полночь
неярко светилась свеча. В комнате, заваленной нотными тетрадями, за дубовым
столом Себастьян засиживался, с упорством переписывая, иногда напевая ноты
произведений именитых композиторов.
А школа и хор? Педагогические обязанности Себастьян исполнял исправно.
Волевые указания учителя в часы репетиций и особенно во время богослужения
магически действовали на учеников. Старшие из них уже могли самостоятельно
управлять хором. Так что Бах и как органист, и как кантор пока нравился
церковным начальникам. Но чины консистории считали, что органист обязан
обучать школьников и образовательным предметам, кроме того, быть их
воспитателем: Себастьян, всецело поглощенный занятиями искусством,
неприязненно относился к подобным требованиям консистории. В надзиратели же
за поведением школьников молодой органист был и совсем непригоден. Тем более
что среди учеников оказались и его ровесники. Уже к новому, 1705 году
выяснилось, что ученики, особенно старшие из них, совсем потеряли страх,
норовили даже перебрасываться мячом на занятиях, обзавелись рапирами, с
которыми расхаживали по городу в вечерние часы, а по донесениям в
консисторию их встречали и в "неприличных местах".
Себастьян не сдерживал гнева, ученики затихали на время, а потом снова
проказничали, тогда учитель впадал в равнодушие, смотрел на их поведение
сквозь пальцы и всецело погружался в свои артистические увлечения, уходил от
этих досадных неприятностей.
Теперь он отдавался искусству импровизации даже в часы церковных служб.
Случалось, что издавна принятый порядок ведения музыки нарушался
необычностью гармоний, которыми украшал органист традиционные мелодии. Он
как бы забывал, что исполняет службу в маленьком городке, и давал свободу
своему артистическому порыву, выходя за границы рутины. Почтенные бюргеры
украдкой переглядывались. Дело, однако, заканчивалось легким изумлением да
вопросами к пастору. А Иоганн Себастьян уже чувствовал себя окрепшим в
композиции, и пора было не только импровизацией, а цельным самостоятельным
произведением показать свое искусство. С благоволения городского начальства
он исполняет на пасху кантату собственного сочинения. Событие в городе!
Изученная впоследствии исследователями баховского творчества эта ранняя
его кантата (15) {Цифры в скобках всюду означают номер данного произведения
по книге "BWV": W. Schmieder. Thematisch-sistematische Verzeichnis der Werke
lohann Sebastian Bachs. Liepzig, 1971.} написана в старой, установившейся
северонемецкой форме; пластичность мелодий, их жизненная выразительность,
искусное ведение контрапункта и другие достоинства позволили оценить ее как
вполне зрелое произведение, хотя и было оно сочинено девятнадцатилетним
музыкантом.
В кантате две части. Одна исполнялась до проповеди, другая после нее.
Основная тема кантаты: "Ты не оставишь души моей во аду", эту фразу поет бас
после мощного инструментального вступления. Вокальные соло выдержаны в
принятой тогда строгой форме. Драматично контрастное сопоставление тем в
одном из дуэтов: один голос ликует, смеется, радуется, другой ведет
печальную мелодию, в которой чувствуются слезы, жалобы, стенания...
Немецкий автор книги о Бахе Ф. Вольфрум в начале нашего века, когда
предметом споров были произведения "новой музыки" Рихарда Вагнера, Рихарда
Штрауса, писал об арнштадтской кантате Иоганна Себастьяна: "В смысле
музыкального реализма и технической фактуры эта смелая юношески огненная
кантата не уступает ни в чем крайним дерзаниям современной школы".
Не будем ждать от жителей Арнштадта начала XVIII века суждений, какие
высказаны музыковедами спустя два столетия. По косвенным данным, арнштадтцы
остались довольны в тот праздничный день своим композитором, органистом и
кантором. Сумел он сплотить нерадивый хор и скудный оркестр, все прозвучало
вполне достойно. Честолюбие городских властей удовлетворено. Утихли
кривотолки в среде бюргеров.
Иоганн Себастьян чувствовал себя подготовленным к более самостоятельным
деяниям. Жил он в окружении родных людей. Можно предполагать, что душой
родственного окружения в Арнштадте была Регина Ведерман. К ней приезжала
гостить племянница, дочь покойного Иоганна Михаэля, Мария Барбара. Себастьян
часто бывал у Регины и подружился с Марийхен, своей сверстницей.
Бахи умели справлять семейные праздники. Не обходилось, конечно, без
музыки. Добрая половина родичей пела, другие музицировали либо плясали. Это
были веселые дни.
Как-то в Арнштадте объявился родной брат Себастьяна, Иоганн Якоб,
средний в семье покойного Амвросия.
С детства непоседа, он больше всего напоминал собой Бахов - бродячих
музыкантов. Времена теперь другие, и бродяжничать можно не только по дорогам
Германии. Брат приехал повидаться и проститься с родней: по контракту со
шведскими властями он отправляется на службу в армию короля Карла XII
гобоистом гвардейского оркестра. Такая выдумка не в духе Себастьяна. Но если
брат собрался, если не внемлет советам - воля его.
Устроили по этому поводу праздник. Иоганн Себастьян отозвался на него
шуточным "Каприччио на прощанье с горячо любимым братом" (992). Он знал
немало подобных сочинений на свободные темы, в частности немецкого
композитора и органиста XVII века Фробергера; ему были известны
инструментальные пьесы французов Куперена и Рамо, в них содержались
музыкальные изображения охот, пения птиц, сражений. В папках нот Себастьяна
лежали прилежно переписанные пьесы лейпцигского кантора, почтенного Иоганна
Кунау. К примеру, соната на библейские темы. Пройдут десятилетия, и венский
классик Йозеф Гайдн разовьет подобную программную музыку.
Пятичастное каприччио Баха относится именно к такому жанру. В пьесе
содержатся увещевания братьев, пытающихся ласковыми словами, сопровождаемыми
нежной мелодией, удержать любимого брата от путешествия. Но музыка и
предостерегает. Следуют эпизоды, рисующие ужасные происшествия, которые
могут приключиться в пути; в третьей части перед порывистым прощанием
слышатся рыдания; венчают каприччио двойная фуга, она чудно варьирует тему
почтового рожка, объявляющего отъезд, и эпизод прощанья близких с
путешественником...
Каприччио сыграно, вино выпито, Иогаин Якоб покинул Арнштадт.
Предостережения шутливой музыки оказались вещими: гобоист испытал немалую
горечь, сопровождая с гвардейским оркестром своего повелителя Карла XII в
его постоянных походах. Судьба забросила Баха на Украину; после поражения,
нанесенного шведам русскими войсками под Полтавой в 1709 году, гобоист
вместе с королем оказался плененным турками у Бендер. После освобождения он
отставным музыкантом жил в Стокгольме.
А старший брат Иоганн Христоф? И он, по всей видимости, присутствовал
на проводах Якоба: ведь в каприччио не брат, а братья предостерегают
отъезжающего дорогого гостя. Себастьян не обошел вниманием и старшего. Ему
он тоже посвятил пьесу, вежливую, почтительвую, с улыбкой, чуть педантичную,
в характере брата.
...Близилась осень 1705 года, Иоганн Себастьян попрежнему прилежно
выполнял свои обязанности органиста. Но равновесию его жизни в Арнштадте
угрожала опасность. Влиятельные бюргеры, прихожане Новой церкви, все чаще
открыто выражали неодобрение вольностям, которыми, по их мнению, упрямый
органист украшал богослужебную музыку. Обработки хоралов и всякого рода
вариации весьма отходили от канонизированной музыки. Проповедник храма,
доброжелательный молодой магистр Утэ, и тот едва сдерживал ворчание паствы и
смягчал замечания консисторского начальства.
К тому же репутацию молодого музыканта и кантора пошатнули в городе его
ученики. Иоганн Себастьян не терпел грубости и лени; вспыльчивый, выходил из
себя в классе при нарушении порядка. Среди учеников были великовозрастные,
они-то и донимали Баха чаще всего. Это они по вечерам, когда уже запирались
городские ворота, пользуясь потайными лазами в стенах, оказывались в
неположенных местах за пределами городка, распространяли всякие нелепые
слухи об учителе.
Ученические хоры в бедных городах тогдашней Германии редко отвечали
строгим певческим требованиям. Сверстник Иоганна Себастьяна, гамбургский
музыкант, певец, а в будущем критик и композитор Маттесон - имя его еще
много раз встретится в книге, - так писал о подобных хорах: бывали в их
составе дискантист, "поющий слабым фальцетом, как старая беззубая бабушка",
альтист, "мычащий, как теленок", тенор, который "ревет по-ослиному", а
начинающий бас, "исполняя нижнее соль, жужжит, как майский жук в пустом
сапоге".
Нет основания дурно отзываться о певческих способностях арнштадтских
учеников Баха. Их голоса все же отвечали замыслам юного Баха. Но в своей
вспыльчивой строгости наставник в классе, очевидно, переходил иногда границу
допустимого. Старшие ученики, в свою очередь, только и ждали стычки с ним.
4 августа, поздним вечером, недалеко от Рыночной площади шестеро
учеников встретились с учителем. Иоганн Себастьян был в форменном камзоле,
при шпаге. Предводительствуемая старшим товарищем, дирижером хора
Гейерсбахом - имени этому суждено было войти во все жизнеописания Баха! -
ватага остановила учителя. Задиристый Гейерсбах решил свести счеты. Он занес
над органистом то ли палку, то ли рапиру, вытащенную из-под накидки, и при
всех обозвал учителя "песьим отродьем", потребовав, чтобы органист попросил
прощения за то, что на уроках поносил его игру на фаготе.
Бах, видно, вправду не любил этого верзилу. Но не растерялся, выдержал
натиск, вытащил шпагу и дал ему отпор. Остальные пятеро учеников догадались
разнять дерущихся.
В городке, не насчитывающем и четырех тысяч жителей, на другой же день
узнали о происшествии. Баха немедленно пригласили в консисторию. Чины ее
решили примерно наказать учеников, виновников стычки, однако органист
вынужден был признаться, что Гейерсбаха он действительно назвал "свинячьим
фаготистом".
Почтенные блюстители нравов оказались в затруднительном положении. В
арнштадтском архиве сохранились свидетельства того, что еще три раза, а
именно четырнадцатого, девятнадцатого и двадцать первого августа, совет
возвращался к обсуждению скандального происшествия. Принятие окончательного
решения все откладывалось.
Некоторым биографам Баха хотелось бы вовсе пройти мимо этого инцидента.
В самом деле, что великой его музыке до этих столь приземленных бытовых
происшествий! Между тем в юности композитора уже завязывался узел
парадоксального несоответствия: полный обывательских трений, невзгод, болей
ущемленного самолюбия житейский путь Иоганна Себастьяна Баха и возрастающая
сила его творчества, которому предстояло стать достоянием всеевропейской,
всемирной, а не только немецкой музыкальной культуры...
Органист по-своему воспользовался тягостной обстановкой, создавшейся
после августовской вечерней перепалки. Иоганну Себастьяну стало тесно в
арнштадтском кругу. Давние поездки в Гамбург оставались в памяти. Он мечтал
теперь о личных встречах с органистами и композиторами. И прежде всего с
Дитрихом Букстехуде в Любеке.
Консистория благожелательно отнеслась к просьбе Баха о поездке в Любек.
Это было даже кстати: время сгладит в памяти следы неприятного происшествия,
а визит к знаменитому музыканту, занимающему почетную должность, может
Рейнкена. Старый органист церкви св. Катарины потряс своей игрой. Строгой и
вместе с тем поэтически-импровизационной. Своды собора то наполнялись
безмерной мощью звуков, то легчайшими звуковыми узорами песни-исповеди.
Себастьян, конечно, не смел и подойти к этому мастеру, когда тот после
службы спускался с хоров и, держась величаво, покидал храм, - на плечах его
воистину держались традиции органного искусства Северной Германии, ведущего
начало свое от ранней поры XVII века.
Посещал ли Себастьян Гамбург в одиночку или с товарищами по
люнебургской школе, неизвестно. Но ради того, чтобы послушать Рейнкена, он
готов был еще и еще раз побывать в этом "великом городе", как называли тогда
Гамбург. С каким нетерпением по возвращении садился он за орган, если Георг
Бем разрешал ему это в свободный от службы час в церкви св. Иоанна.
Окончив в 1703 году обучение в лицее, Бах уже был сочтен искусным
скрипачом и клавесинистом, благодаря же изучению рукописей и сборников в
музыкальной библиотеке он знал итальянцев - Палестрину, Габриелей,
Монтеверди и немцев - от Шейдта и Шюца, ученика А. Габриели, от Хакслера и
Франка до современных ему композиторов Германии. Никак нельзя счесть
Себастьяна самоучкой, каким его представляли некоторые биографы. Георг Бем
своим примером помог собраться воле Себастьяна, а игра Рейнкена придала
целеустремленность его художническим порывам.
Что же сталось с певческими способностями стипендиата школы Михаэля?
Случился казус в час пения в хоре. Из гортани прилежного и ценимого
дискантиста вырвался звук в неположенном регистре. Растерянный Себастьян
сомкнул губы. Мутация голоса повзрослевшего юнца, увы, лишила его вокального
дара. Но Бах остался стипендиатом - теперь уже как скрипач школьной капеллы.
Еще об одной поездке из Люнебурга нужно упомянуть. В Целле, резиденцию
герцога Брауншвейгского. Женившись на гугенотке, герцог Вильгельм окружил
себя исключительно французскими приближенными и завел капеллу, исполнявшую
преимущественно, а может быть, только французскую музыку. Из Люнебурга
попасть в Целле было непросто, потому что путь туда вел через дикие еще
леса. Может быть, доброжелатель Бем помог Себастьяну в такой поездке. Бах
побывал в Целле, слышал аллегорическую музыку, сюиты, музыку на воздухе -
пленэрную, по версальскому образцу. Могла здесь звучать и клавесинлая музыка
в стиле сорокалетнего тогда француза-виртуоза Луи Маршана, чье имя еще
встретится в этой книге, и пасторали парижанина Клерамбо. Не под влиянием ли
этой поездки Себастьян перепишет в Люнебурге для своего собрания пьесы
французских сочинителей?
Обучение в школе св. Михаэля Бах заканчивает весной 1703 года. Кто-то
из лицеистов стремится в университет. Георг Эрдман подумывает о служебной
карьере юриста. Какое же будущее изберет Себастьян? В литературе не раз
высказывалось сожаление, что для малоимущего выпускника школы была закрыта
дорога к университетскому образованию. Возможно, это так, но нет решительно
никаких указаний на то, что восемнадцатилетний музыкант выражал желание идти
в университет. Богословский факультет не притягивал его к себе, потому что
ни пастором, ни ученым Бах себя не видел. Будущие музыканты шли обычно на
юридические факультеты немецких университетов, получая там общее
гуманитарное образование. Но Бах уже знал свое призвание. Кровь
потомственного шпильмана звала к жизненной музыкальной практике.
Расставание с Люнебургом было быстрым. В начале апреля 1703 года
Себастьян оказался уже на службе скрипачом маленькой капеллы герцога Иоганна
Эрнста в Веймаре. Это был не царствующий саксен-веймарский герцог, а его
брат, имевший довольно скромную резиденцию, именуемую "Красным замком".
А между тем о способном молодом Бахе прослышали в Арнштадте. В этом
городе, в церкви, построенной на месте сгоревшей кирки св. Бонифация,
сооружался новый орган. Работа подошла к концу. Магистрат и консистория
города, где имена Бахов-музыкантов уважались давно, доверили испытание
построенного органа Себастьяну.
Не прошло и трех месяцев службы в веймарском "Красном замке", как 3
июля он оказался уже за испытанием нового инструмента в Арнштадте. И так
понравился там, что в начале августа восемнадцатилетнего музыканта утвердили
в должности органиста Новой церкви и руководителя школьного хора.
Наезженная дорога была не очень пыльной, повозка весело поскрипывала,
Арнштадт издали выглядел приветливо в августовский солнечный день.
Окруженному старой каменной стеной городку, казалось, было тесно за
ней; красные черепичные крыши лепились одна к другой, над ними поблескивало
несколько шпилей. Городок разрастался, основательные здания были сооружены и
за пределами стен. Тут же виднелись маленькие домики: горожане, забыв уже о
страшном времени Тридцатилетней войны, норовили поселиться в предместьях
городка, хотя издавна здесь разрешалось возводить одни ветряные мельницы. В
этот летний день лениво крутились их широкие короткие крылья.
Город имел пять ворот, в одни из них въезжал Себастьян. Как и в
остальных городах Тюрингии, фамилия Бахов в Арнштадте была издавна известна
старожилам. Себастьян бывал здесь в детстве на семейных праздниках. В эти
дни всегда вспоминали старейшего из арнштадтских Бахов, Каспара, жившего в
городе в 16351642 годах. Может быть, мимо двухэтажного, со сдвоенными по
фасаду окнами его домика и проезжал Себастьян в этот день. Может быть, он
въезжал в город другим путем, но именно благодаря памяти о нем, величайшем
из Бахов, в XX веке будет прикреплена мемориальная доска к стене дома в
переулке Якоба, 13/15.
Жила в ту пору в Арнштадте Регина Ведерман; ее сестра была замужем за
двоюродным дядей Себастьяна, Иоганном Михаэлем, геренским органистом и
композитором. Его уже не было в живых, но племянник хорошо помнил дядю, а
мотеты и клавирные сонаты Иоганна Михаэля знал наизусть, ноты их,
собственноручно переплетенные, лежали на дне дорожного сундука вместе с
произведениями других авторов. Впоследствии некоторые мотеты
дяди-композитора долгое время принимались даже за сочинения Иоганна
Себастьяна. Родня была оповещена Региной о приезде Себастьяна. В том числе
Христоф Хертум, органист другой арнштадтской церкви, по совместительству еще
и писарь.
На другой день утром, одевшись построже, в новом парике, высветленный
надеждами, Бах пошел в консисторию. Чины консистории сегодня хотя и
выказывали благосклонность к новому музыканту, но были чопорны. Иоганн
Себастьян как драгоценность принял с резного блюда ключ от заветного органа.
Благодарственный поклон, и вместе с настоятелем он отправился в Новую
церковь.
В сравнении с заработком скрипача в Веймаре Себастьяну положили в
Арнштадте тройное жалованье - 84 гульдена в год. Место для молодого
музыканта не оставляло желать ничего лучшего. По должности органиста он
обязан был по воскресеньям с 8 до 10 часов утра играть в церкви на органе, а
два раза в будние дни заниматься с небольшим ученическим хором в церковной
школе; хор мальчиков выступал самостоятельно, иногда же присоединялся к
большому любительскому хору, участвуя в исполнении произведений значительной
сложности. К удовольствию Себастьяна, настоятель позволил упражняться в
музыке, когда пожелает органист, в часы, свободные от службы и отправления
треб. Именно о такой свободе и мечтал он.
Полвека спустя в некрологе Баха с эпической краткостью будет написано,
что именно в Арнштадте "созрели впервые планы его прилежных занятий
искусством игры на органе и композициями, которые он изучал путем вдумчивого
анализа произведений известных в то время серьезных композиторов и
самостоятельного применения изученного на деле".
Ни один биограф Баха и исследователь его трудов не проходит мимо этих
слов некролога, хотя не установлено точно, произведения каких именно
композиторов - немецких и иноземных - изучал Бах в арнштадтские годы.
Себастьян дорожил фамильными связями. Музыканты Бахи и, может быть, еще
люнебургские друзья посылали с оказией в Арнштадт попадавшие им в руки
произведения, Себастьян знакомился с ними, что-то переписывал и отсылал ноты
обратно. Как музыкант-исполнитель и как начинающий композитор, он овладевал
искусством полифонии, многоголосия.
Столетия развивалась полифоническая музыка в странах Европы. Искусство
одновременного ведения двух или нескольких равноправных голосов было и
наукой, требовало от музыканта, композитора глубоких знаний. И в сочинении
инструментально-хоровых произведений - мотетов или кантат, и в
инструментальной музыке. Орган, инструмент, имевший десятки и сотни
регистров, занимал царственное место в музыке предшествующих столетий и
эпохи XVII - XVIII веков. Именно органу Бах и отдал страсть молодого
художника в Арнштадте.
Часами он не покидал запертого на засов храма. Инструмент с двумя
ручными клавиатурами и ножной был превосходен. Без парика и камзола, коротко
остриженный, в рубахе и жилете, в башмаках, удобных для работы, Себастьян
походил больше на мастерового, чем на степенного церковного органиста. Он
упражнялся в приемах игры, искал новые комбинации постановки пальцев, иногда
входя в противоречия с принятыми правилами. Он упражнял ноги. Люнебургский
Бем сочиняя органные произведения преимущественно для работы на ручных
клавиатурах; педаль не имела у него самостоятельного значения. И техника
исполнения мало отличалась от игры на клавесине. Старый Рейнкен виртуозно
работал ногами, и это особенно восхищало Себастьяна в искусстве гамбургского
органиста.
В арнштадтской церкви он импровизировал, достигая легкости исполнения
на клавишах педали. Иногда вел мелодию без участия рук, в быстром темпе, со
всенарастающей мощью и любовался гулкими звучаниями, заливающими сумерки
храма и галереи, протянувшейся вдоль стен. И снова вводил в действие пальцы
рук, легко скользя ими по клавишам мануалов. Зажигал свечи у пюпитра; они
стоили дорого, и Себастьян довольствовался иной вечер одной-двумя. Пламя
свечей не преодолевало сумрака и отбрасывало огромную неспокойную тень
музыканта в пространство, заполняемое густыми звуками труб.
Уставал служитель, орудующий мехами; он молчаливо-удивленно следил за
не знающим устали господином органистом. Сколько же шумит в пустой церкви
этот новый кантор...
Кончая игру, Себастьян частенько давал послушному и терпеливому служке
грош-другой, тот покорно кланялся и потом в кабачке, наверно, рассказывал о
непонятном упрямце, просиживающем дни и вечера на деревянной скамье. Но он
был доволен и, пропустив стаканчик вина, хвалил преданность господина
органиста святому Бонифацию, чье имя издавна носила церковь.
Заходил в церковь настоятель. Он садился так, чтобы был виден органист.
В часы богослужений он слышал умиротворенные молитвенным настроением
мелодии, в эти же минуты инструмент извергал непривычны" для церкви каскады
звуков. Пастор считал себя вправе задавать вопросы, чтобы сгладить
недоумение, но органист не всегда отвечал на них в угодном пастору духе.
Впрочем, настоятель был покладист и не обижался. Построенная лет
двадцать пять назад церковь мало посещалась горожанами; старый, обветшавший
орган удручал прихожан. Теперь заметны перемены. Новый инструмент прекрасно
звучит у этого молодого Баха, церковь посещают и горожане других приходов,
наезжают и из окрестных селений. Конечно, ему, настоятелю, было бы
спокойнее, если бы музыку исполнял более послушный органист и кантор.
Звучали бы хоралы и мотеты, канонизированные временем. Потребности прихожан
в музыке скромные, им даже приятно слышать знакомое, повторяемое из года в
год, звучащее без выдумок и хитростей, это утверждает их в собственном
достоинстве: нам все известно. Вдохновение же, не контролируемое
послушанием, может повести к соблазнам, породить искушения и усложнить
мирную жизнь пастырей.
Но этот органист с упрямым подбородком, с открытым взглядом, уверенный
в своем ремесле, все-таки рушит привычные ограничения.
Вот и сейчас, в вечернюю вору, невообразимое творят в своем движении
руки и ноги музыканта. Что ж, пусть не всегда звуки органа ласкают ухо
настоятеля, молодой органист воистину находка для города.
Пастор покидает храм, а за стенами запертой церкви еще клубятся глухие
и страстные звуки. Ему, пастору, нашептывали, что даже городские гуляки с
удивлением останавливаются в поздний час и слушают. А потом сочиняют
небылицы.
Заходил в церковь по праву родства и принадлежности к цеху музыкантов
Христоф Хертум. Он садился на дальнюю скамью, как положено, спиной к органу
и, слившись с сумраком храма, оттуда слушал игру. Такой силы и быстроты,
такого легкого мастерства он что-то не помнит у других Бахов, а их он слышал
немало. Не знал зависти музыкант, причастный к этой семье. Но как графский
писарь, понимавший, что к чему в жизни, Христоф Хертум не был спокоен за
судьбу Иоганна Себастьяна. Музыканты - люди служивые, они обязаны знать свое
место на лестнице церковных должностей. Сдержанный служака не смел, однако,
высказывать своих сомнений юному музыканту. Меняются времена.
В неустанных занятиях прошел 1704 год. Себастьян почувствовал себя
окрепшим в органной игре, изучил и устройство инструмента со всеми его
прихотями.
Не установлено точно, где большую часть времени прожил в Арнштадте Бах.
Согласно молве он обитал в домике романтического вида, выходящем острым
углом на небольшую площадь. Дом назывался "Zur guldenen Krone". Примем это
предположение. Здесь в одном из окон "дома под венцом" часто за полночь
неярко светилась свеча. В комнате, заваленной нотными тетрадями, за дубовым
столом Себастьян засиживался, с упорством переписывая, иногда напевая ноты
произведений именитых композиторов.
А школа и хор? Педагогические обязанности Себастьян исполнял исправно.
Волевые указания учителя в часы репетиций и особенно во время богослужения
магически действовали на учеников. Старшие из них уже могли самостоятельно
управлять хором. Так что Бах и как органист, и как кантор пока нравился
церковным начальникам. Но чины консистории считали, что органист обязан
обучать школьников и образовательным предметам, кроме того, быть их
воспитателем: Себастьян, всецело поглощенный занятиями искусством,
неприязненно относился к подобным требованиям консистории. В надзиратели же
за поведением школьников молодой органист был и совсем непригоден. Тем более
что среди учеников оказались и его ровесники. Уже к новому, 1705 году
выяснилось, что ученики, особенно старшие из них, совсем потеряли страх,
норовили даже перебрасываться мячом на занятиях, обзавелись рапирами, с
которыми расхаживали по городу в вечерние часы, а по донесениям в
консисторию их встречали и в "неприличных местах".
Себастьян не сдерживал гнева, ученики затихали на время, а потом снова
проказничали, тогда учитель впадал в равнодушие, смотрел на их поведение
сквозь пальцы и всецело погружался в свои артистические увлечения, уходил от
этих досадных неприятностей.
Теперь он отдавался искусству импровизации даже в часы церковных служб.
Случалось, что издавна принятый порядок ведения музыки нарушался
необычностью гармоний, которыми украшал органист традиционные мелодии. Он
как бы забывал, что исполняет службу в маленьком городке, и давал свободу
своему артистическому порыву, выходя за границы рутины. Почтенные бюргеры
украдкой переглядывались. Дело, однако, заканчивалось легким изумлением да
вопросами к пастору. А Иоганн Себастьян уже чувствовал себя окрепшим в
композиции, и пора было не только импровизацией, а цельным самостоятельным
произведением показать свое искусство. С благоволения городского начальства
он исполняет на пасху кантату собственного сочинения. Событие в городе!
Изученная впоследствии исследователями баховского творчества эта ранняя
его кантата (15) {Цифры в скобках всюду означают номер данного произведения
по книге "BWV": W. Schmieder. Thematisch-sistematische Verzeichnis der Werke
lohann Sebastian Bachs. Liepzig, 1971.} написана в старой, установившейся
северонемецкой форме; пластичность мелодий, их жизненная выразительность,
искусное ведение контрапункта и другие достоинства позволили оценить ее как
вполне зрелое произведение, хотя и было оно сочинено девятнадцатилетним
музыкантом.
В кантате две части. Одна исполнялась до проповеди, другая после нее.
Основная тема кантаты: "Ты не оставишь души моей во аду", эту фразу поет бас
после мощного инструментального вступления. Вокальные соло выдержаны в
принятой тогда строгой форме. Драматично контрастное сопоставление тем в
одном из дуэтов: один голос ликует, смеется, радуется, другой ведет
печальную мелодию, в которой чувствуются слезы, жалобы, стенания...
Немецкий автор книги о Бахе Ф. Вольфрум в начале нашего века, когда
предметом споров были произведения "новой музыки" Рихарда Вагнера, Рихарда
Штрауса, писал об арнштадтской кантате Иоганна Себастьяна: "В смысле
музыкального реализма и технической фактуры эта смелая юношески огненная
кантата не уступает ни в чем крайним дерзаниям современной школы".
Не будем ждать от жителей Арнштадта начала XVIII века суждений, какие
высказаны музыковедами спустя два столетия. По косвенным данным, арнштадтцы
остались довольны в тот праздничный день своим композитором, органистом и
кантором. Сумел он сплотить нерадивый хор и скудный оркестр, все прозвучало
вполне достойно. Честолюбие городских властей удовлетворено. Утихли
кривотолки в среде бюргеров.
Иоганн Себастьян чувствовал себя подготовленным к более самостоятельным
деяниям. Жил он в окружении родных людей. Можно предполагать, что душой
родственного окружения в Арнштадте была Регина Ведерман. К ней приезжала
гостить племянница, дочь покойного Иоганна Михаэля, Мария Барбара. Себастьян
часто бывал у Регины и подружился с Марийхен, своей сверстницей.
Бахи умели справлять семейные праздники. Не обходилось, конечно, без
музыки. Добрая половина родичей пела, другие музицировали либо плясали. Это
были веселые дни.
Как-то в Арнштадте объявился родной брат Себастьяна, Иоганн Якоб,
средний в семье покойного Амвросия.
С детства непоседа, он больше всего напоминал собой Бахов - бродячих
музыкантов. Времена теперь другие, и бродяжничать можно не только по дорогам
Германии. Брат приехал повидаться и проститься с родней: по контракту со
шведскими властями он отправляется на службу в армию короля Карла XII
гобоистом гвардейского оркестра. Такая выдумка не в духе Себастьяна. Но если
брат собрался, если не внемлет советам - воля его.
Устроили по этому поводу праздник. Иоганн Себастьян отозвался на него
шуточным "Каприччио на прощанье с горячо любимым братом" (992). Он знал
немало подобных сочинений на свободные темы, в частности немецкого
композитора и органиста XVII века Фробергера; ему были известны
инструментальные пьесы французов Куперена и Рамо, в них содержались
музыкальные изображения охот, пения птиц, сражений. В папках нот Себастьяна
лежали прилежно переписанные пьесы лейпцигского кантора, почтенного Иоганна
Кунау. К примеру, соната на библейские темы. Пройдут десятилетия, и венский
классик Йозеф Гайдн разовьет подобную программную музыку.
Пятичастное каприччио Баха относится именно к такому жанру. В пьесе
содержатся увещевания братьев, пытающихся ласковыми словами, сопровождаемыми
нежной мелодией, удержать любимого брата от путешествия. Но музыка и
предостерегает. Следуют эпизоды, рисующие ужасные происшествия, которые
могут приключиться в пути; в третьей части перед порывистым прощанием
слышатся рыдания; венчают каприччио двойная фуга, она чудно варьирует тему
почтового рожка, объявляющего отъезд, и эпизод прощанья близких с
путешественником...
Каприччио сыграно, вино выпито, Иогаин Якоб покинул Арнштадт.
Предостережения шутливой музыки оказались вещими: гобоист испытал немалую
горечь, сопровождая с гвардейским оркестром своего повелителя Карла XII в
его постоянных походах. Судьба забросила Баха на Украину; после поражения,
нанесенного шведам русскими войсками под Полтавой в 1709 году, гобоист
вместе с королем оказался плененным турками у Бендер. После освобождения он
отставным музыкантом жил в Стокгольме.
А старший брат Иоганн Христоф? И он, по всей видимости, присутствовал
на проводах Якоба: ведь в каприччио не брат, а братья предостерегают
отъезжающего дорогого гостя. Себастьян не обошел вниманием и старшего. Ему
он тоже посвятил пьесу, вежливую, почтительвую, с улыбкой, чуть педантичную,
в характере брата.
...Близилась осень 1705 года, Иоганн Себастьян попрежнему прилежно
выполнял свои обязанности органиста. Но равновесию его жизни в Арнштадте
угрожала опасность. Влиятельные бюргеры, прихожане Новой церкви, все чаще
открыто выражали неодобрение вольностям, которыми, по их мнению, упрямый
органист украшал богослужебную музыку. Обработки хоралов и всякого рода
вариации весьма отходили от канонизированной музыки. Проповедник храма,
доброжелательный молодой магистр Утэ, и тот едва сдерживал ворчание паствы и
смягчал замечания консисторского начальства.
К тому же репутацию молодого музыканта и кантора пошатнули в городе его
ученики. Иоганн Себастьян не терпел грубости и лени; вспыльчивый, выходил из
себя в классе при нарушении порядка. Среди учеников были великовозрастные,
они-то и донимали Баха чаще всего. Это они по вечерам, когда уже запирались
городские ворота, пользуясь потайными лазами в стенах, оказывались в
неположенных местах за пределами городка, распространяли всякие нелепые
слухи об учителе.
Ученические хоры в бедных городах тогдашней Германии редко отвечали
строгим певческим требованиям. Сверстник Иоганна Себастьяна, гамбургский
музыкант, певец, а в будущем критик и композитор Маттесон - имя его еще
много раз встретится в книге, - так писал о подобных хорах: бывали в их
составе дискантист, "поющий слабым фальцетом, как старая беззубая бабушка",
альтист, "мычащий, как теленок", тенор, который "ревет по-ослиному", а
начинающий бас, "исполняя нижнее соль, жужжит, как майский жук в пустом
сапоге".
Нет основания дурно отзываться о певческих способностях арнштадтских
учеников Баха. Их голоса все же отвечали замыслам юного Баха. Но в своей
вспыльчивой строгости наставник в классе, очевидно, переходил иногда границу
допустимого. Старшие ученики, в свою очередь, только и ждали стычки с ним.
4 августа, поздним вечером, недалеко от Рыночной площади шестеро
учеников встретились с учителем. Иоганн Себастьян был в форменном камзоле,
при шпаге. Предводительствуемая старшим товарищем, дирижером хора
Гейерсбахом - имени этому суждено было войти во все жизнеописания Баха! -
ватага остановила учителя. Задиристый Гейерсбах решил свести счеты. Он занес
над органистом то ли палку, то ли рапиру, вытащенную из-под накидки, и при
всех обозвал учителя "песьим отродьем", потребовав, чтобы органист попросил
прощения за то, что на уроках поносил его игру на фаготе.
Бах, видно, вправду не любил этого верзилу. Но не растерялся, выдержал
натиск, вытащил шпагу и дал ему отпор. Остальные пятеро учеников догадались
разнять дерущихся.
В городке, не насчитывающем и четырех тысяч жителей, на другой же день
узнали о происшествии. Баха немедленно пригласили в консисторию. Чины ее
решили примерно наказать учеников, виновников стычки, однако органист
вынужден был признаться, что Гейерсбаха он действительно назвал "свинячьим
фаготистом".
Почтенные блюстители нравов оказались в затруднительном положении. В
арнштадтском архиве сохранились свидетельства того, что еще три раза, а
именно четырнадцатого, девятнадцатого и двадцать первого августа, совет
возвращался к обсуждению скандального происшествия. Принятие окончательного
решения все откладывалось.
Некоторым биографам Баха хотелось бы вовсе пройти мимо этого инцидента.
В самом деле, что великой его музыке до этих столь приземленных бытовых
происшествий! Между тем в юности композитора уже завязывался узел
парадоксального несоответствия: полный обывательских трений, невзгод, болей
ущемленного самолюбия житейский путь Иоганна Себастьяна Баха и возрастающая
сила его творчества, которому предстояло стать достоянием всеевропейской,
всемирной, а не только немецкой музыкальной культуры...
Органист по-своему воспользовался тягостной обстановкой, создавшейся
после августовской вечерней перепалки. Иоганну Себастьяну стало тесно в
арнштадтском кругу. Давние поездки в Гамбург оставались в памяти. Он мечтал
теперь о личных встречах с органистами и композиторами. И прежде всего с
Дитрихом Букстехуде в Любеке.
Консистория благожелательно отнеслась к просьбе Баха о поездке в Любек.
Это было даже кстати: время сгладит в памяти следы неприятного происшествия,
а визит к знаменитому музыканту, занимающему почетную должность, может