Страница:
Спустившись с холма, на котором находился дворец и, миновав почти полгорода, мы очутились на широченной площади, со всех сторон зажатой разнообразными лавочками. Свободное пространство поделили на ряды, на которых продавали только строго определенную продукцию. Наш путь лежал в продуктовый ряд. Оставив Дику с его кошмарной телегой у входа (эта колымага передавила бы половину палаток) мы двинулись в нужном направлении. Народ, колготившийся сегодня здесь, ублажал взор помятыми физиономиями (сказалось, наверное, вчерашнее празднование по поводу бракосочетания императора). Перегаром несло от каждой третьей палатки. Покупатели, узнавая главного распорядителя слуг третьего уровня, почтительно уступали нам дорогу, разбегаясь в стороны, как тараканы перед хозяйским тапком.
Прилавки ломились от овощей, фруктов, зелени, половину названий которых не знали ни я, ни Риса. Каждый хозяин изгалялся по-всякому, лишь бы привлечь внимание Арвала. Рент придирчиво осматривал товар, брезгливо морщил нос, но стоило ему соблазниться чем-либо, осчастливленный высоким вниманием торговец загорался радостью, как неоновая вывеска казино в ожидании лопоухих клиентов. И скачками нес необходимое количество товара в ту сторону, где поджидал нас Дику. Невооруженным взглядом видно, что распорядитель просто наслаждался своим положением, и полон желания растянуть сие удовольствие как можно дольше. Не буду ему мешать, тем более что пора технично сваливать. Выбрав удачный момент, когда рент заинтересовался спелыми помидорами, которые предлагала пышногрудая и крутобедрая лавочница, я, робко потянув за рукав, жарко зашептала ему на ухо:
— Достопочтенный рент Арвал, пожалуйста, не могли бы Вы оказать мне свое высочайшее доверие, и позволить что-нибудь купить и самой донести это во дворец? Остальные служанки обзавидуются, а бабушка больше не сможет сказать, что я еще недостаточно взрослая, раз вы посчитали меня самостоятельной и поручили сделать покупки.
Не знаю, что оказало большее влияние на решение дядюшки — мой многообещающий шепот, или потрясающие воображение формы торговки и желание от меня ненавязчиво избавиться. Скорей всего последнее, так как тут же полез в карман и высыпал мне в раскрытые ладони целую пригоршню толинов.
К слову сказать, толин в империи самая мелкая монета. Восемьдесят медных толинов можно при необходимости сменять на один серебряный тален, а пятьдесят пять таленов — на один золотой тилан. Не самая удобная система счета, но люди ко всему привыкают. В ходу еще полушки и четвертушки на которые рачительные тиланцы, несмотря на строжайший императорский запрет, расчленяли толины.
— Хорошо, что напомнила, твоя бабка просила купить шпагату для перевязывания тушек птицы. Сходи-ка в предпоследний ряд и возьми два моточка. Да купи себе какие-нибудь бусы или сережки, — великодушие распорядителя не имело предела.
Повезло, так повезло. Я быстренько скрылась с глаз долой, пока он не передумал. Конечно же, я и не думала тащиться в предпоследний ряд, но следовало раздобыть денег, а то на эту мелочь больно не разгуляешься. У меня есть драгоценности, но не станешь же их предлагать каждому ювелиру. Так меня быстро схватит стража по подозрению в воровстве: откуда у бедной служанки такие цацки?
«А может и правда, займешься воровством, тем более что удачное начало положено в императорской гардеробной».
Не-ет, там было другое, я не воровала, а брала честно заработанное, так что не надо оскорблений, хотя здравое зерно в этом есть. Нужно найти скупку краденого, но как это сделать? Не подойдешь же к первому встречному и не спросишь светским тоном: «Будьте столь любезны, подскажите, где у вас здесь ворованное берут по сходной цене?». Представляю ответную реакцию, брр… Мы пойдем другим путем.
Глава 12
Провинциальная ротозейка пробиралась в тесном пространстве между рядами, умудряясь шустро вертеть головой по сторонам. Острые локти прокладывающих путь более опытных завсегдатаев рынка норовили ткнуть тетеху побольнее. Руки устали отбиваться от потных ладоней, жаждущих мимоходом приложиться к девичьим прелестям. Опытные торгаши, жалея на недотепу зазывающее красноречие, презрительно отворачивались. Притулившись на пятачке за крайней палаткой, дуреха извлекла из кармана передника и принялась пересчитывать скудную наличность, наморщив непривычный к таким усилиям лоб. Она старательно переложила мелочь из одной ладони в другую три раза подряд, прежде чем ссыпать звенящие кругляши обратно в карман.
Заинтересованные глаза внимательно смотрели ей вслед. Грех не воспользоваться такой удачной возможностью!
Проворная ладошка потянулась в гостеприимно распахнутый карман. Чья-то жестокая клешня вцепилась в запястье так, что онемела вся неосмотрительно позарившаяся на чужое рука.
Вором оказался мальчишка лет двенадцати, совершенно неприметной внешности, даже взгляду не уцепиться — ничем не выдающиеся глаза, нос и уши. Среднестатистический пацаненок его возраста. Вознеся мысленно хвалу в очередной (не упомнить какой) раз выучке алонии, так как не будь ее у меня, вряд ли удалось бы поймать карманника с его проворством, я подхватила его под локоток и интимно склонилась к чуть оттопыренному уху.
— Не рыпайся! — мой шепот сквозь зубы был далек от любовного. — Уходим отсюда, не привлекая никому ненужного внимания. Если не хочешь оказаться в ласковых объятьях местной стражи, веди меня в тихое местечко, где мы спокойно побеседуем о… м-мм… о вечном.
Маленький воришка проявил редкую понятливость, покорно двинувшись в сторону выхода с рынка. Впрочем, на этом его покладистость и закончилась.
— Ой, мамочка-папочка мои! А-аааааа!!! — внезапно заголосило чадо. — Заобижали вашего сиротинушку-у-у-у! Злые люди недоброе замышляют! Свести со света белого хотят! Ой, что же деется-я-аааа?! Руки лишают, окаянные! Бо-о-ольно!!! Помира-ю-у-у!
Он повалился на землю, исступленно дергая за руку, стеная и размазывая по щекам несуществующие слезы, поднимая пушистое облако желтой пыли. Правое ухо оглохло напрочь, в носу засвербело от поднятой пылищи. Одна половина посетителей базара тут же повернулась в нашу сторону с нескрываемым осуждением во взоре, другая со здоровым интересом. Лица стражников у ворот посуровели, в глазах зажегся азарт, руки поудобнее перехватили короткие копья. Я, не дожидаясь последствий, поспешила прямо к ним на встречу, волоча за собой извивающееся маленькое тело в полуподвешенном состоянии.
— Дядечки-и-и стражники-и-и, — завывания у меня получились ничем не хуже. — Ну хоть вы мне помогите поганца на путь истинный наставить!
Стража несколько оторопела от подобной просьбы. Мальчишка тоже, судя по стихшим враз причитаниям.
— Совсем от рук отбился, — не давая им опомниться, зачастила я. — По дому не помогает, младшеньких не нянчит, к гончару в ученики идти не желает. Из последних сил выбиваюсь, прокорм добывая! Ни мамки, ни папки-то нет! А ему б только по улице пошляться! Того и гляди, воровать начнет…
Услышав мои последние слова, сказанные с трагическим надрывом, народ забеспокоился о сохранности своих кошельков. Осуждающий ропот ураганом пронесся по собравшейся толпе и стихнул в последних рядах.
— Э-ээ…, — растерянно протянул стражник с печальными усами, косясь на дородного купца, явно не нашедшего наличность на положенном месте, и теперь обхлопывавшего себя в ее безуспешных поисках. — Не хорошо это…
Мальчонка тоже как-то поскучнел и притих, смотря в ту же сторону.
Толпа пришла на помощь обделенной фантазией страже: советы по воспитанию малолетних в сжатые сроки в достатке сыпались со всех сторон.
— Ремнем обормота!
— Розгами оно вернее будет!
— В соленой воде не забудь вымочить!
— Своими пора обзаводиться, красавица! Приходи, помогу…
Народ оказался неисчерпаем на выдумку. Предложения выливались широким потоком, каждое из которых встречалось дружным хохотом.
Другой стражник, судя по наличию короткого меча, начальник, старательно делал вид, что его не интересует происходящее, и уже украдкой дергал усатого за рукав, собираясь незаметно ретироваться.
— Долгих лет Вам, Достопочтенный! — лобызать грязную мозолистую руку не хотелось, поэтому для пользы дела пришлось просто стукнуться в нее лбом. — Ваша мудрость зажгла над нами свет прозренья!
Легким сжатием руки я убедила мальчугана последовать моему достойному подражания примеру. Он с готовностью обслюнявил руку другому стражнику, который Ошарашено вытер ее об штаны. Этих знаков благодарности, вкупе с уже выказанными, хватило, чтобы остолбеневшая стража не успела опомниться, как мы нырнули в ближайший переулок. Как раз вовремя. Ревом раненного медведя понесся над базаром вой обокраденного купца.
Сграбастанный за руку в последнюю минуту перед бегством мальчишка по-партизански смолчал.
Ну что ж, пришло время показательных выступлений.
Труднопроизносимые слова, не имеющие абсолютно никакого смысла, посыпались из моего рта. Радужка глаз порадовала быстрым изменением цвета от ярко красного с оранжевыми всполохами до беспросветно черного (простенькая иллюзия, а впечатляет!). Я грозно свела брови и веско произнесла:
— Зря ты связался с Гильдией, щенок. Теперь это уже внутри тебя, — и многозначительно посмотрела куда-то в район его желудка.
Мой тон и взгляд подействовали на него самым благоприятным для меня образом — цвет лица мальчишки сменил большую часть радужного спектра, прежде чем остановить свой выбор на нежно-зеленом.
— Что … что у меня внутри? — испуганно пролепетал малолетний преступник.
— Как что? — искреннее недоумение от его дремучести слегка окрасило мой голос. — Бородавчатая жаба, конечно. Чувствуешь, как она начинает шевелиться и расти внутри?
Сила слова — великая сила: он готов был грохнуться в обморок, прислушиваясь к шевелениям несуществующей жабы.
— Нет? Скоро почувствуешь, — удовлетворенно сказала я. — Нечего распускать руки на деньги мага. В следующий раз будешь умнее, и знать, кого обкрадывать. Если доживешь, конечно…
Мальчишка почти повис на моих руках, но я не спешила проявлять сочувствие, на всякий случай, не выпуская его заведенного за спину локтя.
— Но я не знал…. Я думал, Вы простая служанка, Достопочтенная, — в его глазах заблестели хорошо отрепетированные слезы. — Мне нужно кормить семерых братьев и трех сестер.
— Вот только не надо давить на жалость. Неужели твои родственнички все как один безногие и безрукие калеки, что только такой пацан их может прокормить?
Мой суровый взгляд предотвратил жалостливую историю о многочисленной семье инвалидов, которой собрался порадовать меня мальчуган.
— Чеши это кому-нибудь другому, а не мне, — его открытый для рассказа рот тут же захлопнулся. — Насквозь тебя вижу.
— Что чесать…? — недоуменно переспросил он.
— Ладно, проехали, — махнула рукой я. — Есть один способ избавиться от данной проблемы. Но услуга за услугу.
Не пожалев штанов он бухнулся на колени, ойкнув от боли в руке, хватку на которой я не успела вовремя ослабить.
— Госпожа, я сделаю для вас все что угодно, — горячо уверил меня воришка. — Только прикажите, обкраду хоть самого начальника императорской стражи.
— Никого обкрадывать не надо, — отказ от профессиональных услуг опечалил его мордашку. — Умные люди уже сделали это за тебя. А вот сбыть кое-какие позаимствованные вещи нужно. Кто у вас тут занимается скупкой ювелирной продукции с сомнительным прошлым?
— Ну, так нет ничего проще! — радостно воскликнул мальчишка, вновь вскакивая на ноги. — Мерат Кривой этим промышляет, да и Долан Тихушник не брезгует и…
— Вот, к кому-нибудь из них ты, душа моя, меня сейчас и отведешь, — перебила я собравшегося продолжать список до бесконечности пацана, — Иначе не завидую я твоим внутренностям. Хорошо, если до следующего новолуния от них останутся хотя бы ошметки.
Второго объяснения не потребовалось: он шустро повел меня лабиринтом тесных улочек туда, куда было велено.
Улицы, по которым мы шли, в отличие от центральных, не смущали своим бело-розовым великолепием — обычные серокаменные дома.
«Вот она столичная политика: центр в чести, а окраины — живите, как хотите!» . До чего ж ты у меня умный.
По обеим сторонам дороги располагались добротные лавки, вывески которых ясно говорили о роде их деятельности. Сложно не догадаться, чем живут эти заведения, если на вывеске изображены ножницы и катушка ниток, или понуро свесивший голенище перед портняжьим шилом сапог. Запах из открытого дверного проема таверны, украшенной изображением пузатого кувшина и дымящейся индейки, доносился преотвратный: рагу из прелой капусты с мясом далеко не первой свежести. Добровольно под ее своды никто вступить не решался. На этот случай возле нее, скрестив руки на груди, стоял зазывала. Он не мучил голосовой аппарат бесполезным трудом, а просто хватал идущих неосторожно близко прохожих, слегка одуревших от несущихся из помещения ароматов, и закидывал в гостеприимно распахнутую дверь. Жестом, выдававшим многолетний опыт, он захлопывал ее, чтобы «добровольцы» не успели выбраться прежде, чем за них возьмутся дюжие разносчики. Через некоторое время дверь опять приоткрывалась в ожидании зазевавшихся. Тех, кто мог расплатиться, выкидывали тем же манером.
Не знаю, что на меня накатило, наверное, профессиональная гордость алонии, но, потратив некоторое время на созерцание столь занимательного зрелища, я решительно направилась по узенькому тротуарчику, пробегавшему мимо таверны. Мальчишка, не сообразивший, что пришло мне на ум, спокойно топал рядом. Он приготовился привычно вильнуть в сторону, но моя рука, вцепившись в него намертво, не дала ему завершить маневр.
Уродливая гора мяса, оснащенная маленькими хитрыми глазками, одарила нас щербатой улыбкой. Волосы на пару с обнаженным торсом, мышцы на котором хорошо упрятались под внушительный слой жира, сально блестели на солнце. Моя благосклонная улыбка в ответ несколько смутила зазывалу. Но не настолько, чтобы он не попытался препроводить беззащитную служанку с пацаненком в душное нутро таверны.
Потная лапища по-хозяйски сграбастала мое правое запястье, разворачивая к открытой двери. То, что случилось дальше, показало, что аалона Валента не зря столько месяцев вбивала в сопротивляющееся тело азы самообороны, срабатывающие теперь на подсознательном уровне. Оттолкнув мальчика, плененной рукой я потянула на себя волосатую конечность зазывалы. Осталось слегка помочь бедолаге поддаться силе инерции и получить верное направление, подло присев к нему под ноги, чтобы он со стуком, от которого содрогнулся фундамент, кувыркнулся в открытый проем. Неотразимая напомнила о себе болезненным тычком в левый бок, на что получила в ответ мой негромкий «ох!». В обратном развороте я с удовольствием гробовой крышкой захлопнула за дверь, щелкнувшей опустившимся запором.
Таверна не пользовалась популярностью, вследствие чего очевидцев кроме остолбеневшего мальчишки не наблюдалось.
Я схватила невменяемого провожатого за руку и потащила с места преступления, иногда сбиваясь на бег. Спустя два проулка он пришел в себя настолько, чтобы скорректировать наш путь и восхищенно выдохнуть:
— Ух, ты…!
— Веди, не отвлекайся, — сердито буркнула я, закрывая скользкую тему.
«О, Великая воительница! Защитница сирых и убогих! Победительница грязных зазывал!» . Сама знаю, что дура, напоминаний не требуется. Не профессиональная гордость мне в голову стукнула, а кое-какая жидкость. Так засветиться!
Воришка привел меня к двери в серо-красное двухэтажное здание, не помогающее ищущему никаким пояснением. Без сомнения, хозяин был уверен, что кому надо — найдет, а кто не найдет — сам виноват.
— Вам придется подыграть мне, госпожа, — просительно предупредил он, прежде чем потянуть на себя тяжелое дверное кольцо.
Прохладная темнота воровского логовища благотворно действовала после начинающего нагреваться уличного утра. Для надежности ставни на окнах хозяева забили досками. От погреба помещение приятно отличалось отсутствием давящей влажности и запахом плесени. Здесь не предусматривалось даже торговой стойки: так, колченогий стол да пара стульев. Хилый магический светлячок давно плюнул на попытки осветить всю комнату, притулившись над столом. Недовольно скрипнула внутренняя дверь, спеша распахнуться перед хозяином дома.
Личность, надо сказать, была колоритная. Приземистый, голова, что пивной котел, причем основательно помятый. Такое чувство, что его лицо кто-то очень злой взял за уши и потянул в разные стороны: одно — вверх, другое — вниз. Серебряная цепочка, продетая в колечки, проткнувшие сережками его правое ухо, беспрерывно раскачивалась. Рыжая кожаная безрукавка скреплялась впереди двумя широкими ремнями, которые поддерживали свисающий живот. Поверх коричневых штанов, заправленных в тяжелые ботинки с оббитыми железом носами, пузырился накладными карманами передник. Вне сомнения, сие творение причудливой природы — Мерат Кривой.
«Симпатичный малый» . Интересно, окажется он таким же «приятным» в общении?
— Ну, чего притащился? Ладно бы один, так еще девку приволок! — вместо приветствия напустился «миляга» на мальчишку.
— Послушал бы сначала, прежде чем ворчать, дядя Мерат, — быстро затараторил пацаненок, — Поблагодаришь меня еще — как никак клиента тебе привел!
Перекошенная голова удручающе качнулась
— Эх, не был ты сыном моего покойного друга, показал бы, чем оборачивается неуважение к старшим. Долго потом сидеть бы не смог. Благодарить я его должен! Привел, понимаешь ли….
Подозрительный взгляд без всякого мужского интереса придирчивым щупом пробежался по моей фигуре.
— Как знать, может, ее стража подослала, — задумчиво протянул он. — Давно на меня зуб точит, да за руку поймать — руки коротки, да кривоваты. Ученый Мерат, ой ученый. Да береженый.
— Да что ты, дядя Мерат, своя она, — мальчишка во всю отрабатывал излечение от «жабьей» болезни, — Это ж Дранина дочка. Продать тут кое-что хочет. Да и мы в накладе не останемся.
Чуть помедлив, скупщик уселся за хлипкий стол.
— Ну, показывай, чего притащила, — без перехода деловито приказали мне.
Брильянтовый браслет на покоробленной деревянной поверхности стола был так же неуместен как в навозной куче. Еще по дороге сюда я решила «оторвать его от сердца» первым, как наиболее заметный и дорогой в моей «фамильной коллекции», и предварительно переложила в карман юбки. Предстояло крупно потратиться на экипировку и провизию перед дальним путешествием, а в таких делах денег, как известно, мало не бывает. Проблема заключалась в том, чтобы суметь сторговаться: ни Риса, ни я уж подавно, не имели представления о стоимости брильянтов. Приходилось полагаться на интуицию.
Для начала Мерат провел браслетом по лежащему на столе черному бруску из материала, напоминающего уголь, и внимательно пригляделся к оставленной камнями полоске, а затем извлек из передника окуляр, с возросшим интересом склоняясь над украшением.
— Так-так, что это у нас здесь? Браслет в четыре ряда. Желтый брильянт! — его голова удивленно оторвалась от созерцания камней. — Откуда это у тебя, девчонка?
Я неопределенно пожала плечами, не собираясь разглашать рыбные места.
— Клейма нет. Ой, чую румнову руку, гнушается он свои изделия метой портить. Но не поручусь, — пробормотал он, вновь склонившись над столом, боясь поверить своему счастью.
Тщательный осмотр продолжался непозволительно долго.
«Может надо камушки на зуб попробовать? Если зубы крошатся — значит точно брильянты. Не обознался» . На мой взгляд, это уже лишнее.
Наконец он оторвался от созерцания, чтобы вернуться к насущным делам.
— Моя цена — тридцать четыре талена, — хитро прищурив левый глаз, выдал мужчина. — И я неимоверно щедр по отношению к тебе.
«Две коровы!», — восторженно пискнула память Рисы.
Что ж попробуем измерить стоимость брильянтов в крупнорогатом скоте. Хоть какой-то ориентир.
— Пятьдесят, — в ответ известила я. И уточнила: — Тиланов.
От такой наглости прищур рассосался, показав во всей красе вытаращенный левый глаз. Вслед за первым и второе око медленно полезло на лоб. Тонкогубый рот возмущенно раскрылся. Поток брани, низвергнувшись оттуда, миновав мою горемычную персону, щедро вылился на голову бедного Лита. Так, оказалось, зовут этого несовершеннолетнего преступника. Всю тираду он произнес на одном дыхании и остановился только тогда, когда оно закончилось. Я ловко воспользовалась секундной паузой:
— Тише, папаша, — примирительно сказала я. — Пацаненка почто огульно поносить? И за сотню тиланов не прикупишь такую цацку, а я прошу всего пятьдесят.
Прищур вернулся на свое законное место — на левый глаз.
— Неужто? — сощурилось второе око. Так и ослепнуть недолго. — И кто ж такое бает? Поищи-ка дураков, связываться с таковским приметным товаром! От твоего платья, девочка, уж больно имперскими мастерскими несет. Нитки, небось, еще махрятся от споротого знака прислуги низшего уровня?
Какой глазастый попался!
— Десять тиланов, — подвел итог скупщик вышесказанному. — Видит Единый, это справедливая цена.
— Правильно говорил мне папаня Дран, нечего связываться с сальгрийцами, вечно норовят обжулить, — я попыталась забрать со стола браслет, но скупщик вцепился в него словно клещами.
Ребро ладони безжалостно рубануло по нежному сгибу волосатой конечности. Пары мгновений, на которые непроизвольно разжалась толстая пятерня, хватило для возвращения браслета к хозяйке.
— Не-е, Лит, пошли-ка лучше к Долану. Коренной тиланец. Вот у кого справедливые цены! А то, что я скажу родителю? Когда он узнает, что я проворонила приданое, шкуру спустит.
Мерат побагровел вплоть до висящего пуза, и красоты ему это не добавило. Я не ошиблась с родной провинцией скупщика. Да простит меня Ранель, обладающая той же манерой растягивать гласные и пятью сережками в правом ухе со знаками рода, за возведенную напраслину.
«Чай, не в первой». Цыц.
— Двадцать, — выдавил из себя Кривой, потирая локоть. — Это мое последнее слово.
Ой, ничего и не последнее.
— Пятьдесят.
— Двадцать и три полушки.
— Пятьдесят два.
— Двадцать и пять.
— Пятьдесят четыре.
— Двадцать и десять.
— Пятьдесят шесть.
Нецензурный монолог на этот раз пришелся точно по адресу и затронул тайну моего происхождения, воспетого первой сплетницей нашего двора.
— Родители состояли в законном браке еще до моего появления на свет, — я с достоинством отмела наглые инсинуации на мою незаконнорожденность. — Шестьдесят.
Сальгриец подавился очередной порцией брани.
— Сорок, — предсмертный хрип раненного в сердце.
— Семьдесят, — Лит восхищенно ахнул позади меня.
На мгновение мне показалось, что скупщика хватил удар — на лбу мелким бисером выступил пот, а глаза налились кровью. Но он, сделав пару глубоких вдохов, разродился:
— Пятьдесят! И хватит надо мной издеваться!
Его угрюмый взгляд не предвещал ничего хорошего.
— Договорились, — перестала ломаться я: дел столько — не переделать. — Но деньги вперед. Беру золотом, да пятачок серебром.
Мерат делал вид, что расстается с деньгами как с горячо любимым единственным ребенком, оплакивая его мучительную кончину от моих рук. Я, не доверяя подобной скорби, тщательно все пересчитала. Стребовала недостающие три талена и только потом отдала браслет. Увесистый кожаный мешочек, стянутый на горловине толстым шнуром, оттягивал руку на целый килограмм.
— Приятно иметь с вами дело, — продемонстрировала я хорошее воспитание.
Кривой пробурчал что-то неразборчивое (предположительно нецензурное) в ответ и скрылся за дверью, из которой появился. Нам с мальчишкой, оказавшимся наедине, ничего не оставалось, как направиться в противоположную сторону.
Лит, очутившись на свежем воздухе, сразу приступил к наболевшему:
— Что там насчет бородавчатой жабы? — заканючил он.
— Да нет проблем, уговор есть уговор. Избавлю в два счета, — успокоила я волнующееся население. — Только скажи, где тут у вас хорошая и недорогая лавка, где можно разжиться добротной мужской одеждой. Недорого.
— Да тут через два проулка — лавочные ряды! Там не только одежду, а еще кучей всякого разного барахла можно разжиться. И цены не задирают, — доложил он и принялся опять за свое. — Вы обещали-и-и…
Прилавки ломились от овощей, фруктов, зелени, половину названий которых не знали ни я, ни Риса. Каждый хозяин изгалялся по-всякому, лишь бы привлечь внимание Арвала. Рент придирчиво осматривал товар, брезгливо морщил нос, но стоило ему соблазниться чем-либо, осчастливленный высоким вниманием торговец загорался радостью, как неоновая вывеска казино в ожидании лопоухих клиентов. И скачками нес необходимое количество товара в ту сторону, где поджидал нас Дику. Невооруженным взглядом видно, что распорядитель просто наслаждался своим положением, и полон желания растянуть сие удовольствие как можно дольше. Не буду ему мешать, тем более что пора технично сваливать. Выбрав удачный момент, когда рент заинтересовался спелыми помидорами, которые предлагала пышногрудая и крутобедрая лавочница, я, робко потянув за рукав, жарко зашептала ему на ухо:
— Достопочтенный рент Арвал, пожалуйста, не могли бы Вы оказать мне свое высочайшее доверие, и позволить что-нибудь купить и самой донести это во дворец? Остальные служанки обзавидуются, а бабушка больше не сможет сказать, что я еще недостаточно взрослая, раз вы посчитали меня самостоятельной и поручили сделать покупки.
Не знаю, что оказало большее влияние на решение дядюшки — мой многообещающий шепот, или потрясающие воображение формы торговки и желание от меня ненавязчиво избавиться. Скорей всего последнее, так как тут же полез в карман и высыпал мне в раскрытые ладони целую пригоршню толинов.
К слову сказать, толин в империи самая мелкая монета. Восемьдесят медных толинов можно при необходимости сменять на один серебряный тален, а пятьдесят пять таленов — на один золотой тилан. Не самая удобная система счета, но люди ко всему привыкают. В ходу еще полушки и четвертушки на которые рачительные тиланцы, несмотря на строжайший императорский запрет, расчленяли толины.
— Хорошо, что напомнила, твоя бабка просила купить шпагату для перевязывания тушек птицы. Сходи-ка в предпоследний ряд и возьми два моточка. Да купи себе какие-нибудь бусы или сережки, — великодушие распорядителя не имело предела.
Повезло, так повезло. Я быстренько скрылась с глаз долой, пока он не передумал. Конечно же, я и не думала тащиться в предпоследний ряд, но следовало раздобыть денег, а то на эту мелочь больно не разгуляешься. У меня есть драгоценности, но не станешь же их предлагать каждому ювелиру. Так меня быстро схватит стража по подозрению в воровстве: откуда у бедной служанки такие цацки?
«А может и правда, займешься воровством, тем более что удачное начало положено в императорской гардеробной».
Не-ет, там было другое, я не воровала, а брала честно заработанное, так что не надо оскорблений, хотя здравое зерно в этом есть. Нужно найти скупку краденого, но как это сделать? Не подойдешь же к первому встречному и не спросишь светским тоном: «Будьте столь любезны, подскажите, где у вас здесь ворованное берут по сходной цене?». Представляю ответную реакцию, брр… Мы пойдем другим путем.
Глава 12
Сервис был на уровне. Обсчитали быстро и вежливо
Провинциальная ротозейка пробиралась в тесном пространстве между рядами, умудряясь шустро вертеть головой по сторонам. Острые локти прокладывающих путь более опытных завсегдатаев рынка норовили ткнуть тетеху побольнее. Руки устали отбиваться от потных ладоней, жаждущих мимоходом приложиться к девичьим прелестям. Опытные торгаши, жалея на недотепу зазывающее красноречие, презрительно отворачивались. Притулившись на пятачке за крайней палаткой, дуреха извлекла из кармана передника и принялась пересчитывать скудную наличность, наморщив непривычный к таким усилиям лоб. Она старательно переложила мелочь из одной ладони в другую три раза подряд, прежде чем ссыпать звенящие кругляши обратно в карман.
Заинтересованные глаза внимательно смотрели ей вслед. Грех не воспользоваться такой удачной возможностью!
Проворная ладошка потянулась в гостеприимно распахнутый карман. Чья-то жестокая клешня вцепилась в запястье так, что онемела вся неосмотрительно позарившаяся на чужое рука.
Вором оказался мальчишка лет двенадцати, совершенно неприметной внешности, даже взгляду не уцепиться — ничем не выдающиеся глаза, нос и уши. Среднестатистический пацаненок его возраста. Вознеся мысленно хвалу в очередной (не упомнить какой) раз выучке алонии, так как не будь ее у меня, вряд ли удалось бы поймать карманника с его проворством, я подхватила его под локоток и интимно склонилась к чуть оттопыренному уху.
— Не рыпайся! — мой шепот сквозь зубы был далек от любовного. — Уходим отсюда, не привлекая никому ненужного внимания. Если не хочешь оказаться в ласковых объятьях местной стражи, веди меня в тихое местечко, где мы спокойно побеседуем о… м-мм… о вечном.
Маленький воришка проявил редкую понятливость, покорно двинувшись в сторону выхода с рынка. Впрочем, на этом его покладистость и закончилась.
— Ой, мамочка-папочка мои! А-аааааа!!! — внезапно заголосило чадо. — Заобижали вашего сиротинушку-у-у-у! Злые люди недоброе замышляют! Свести со света белого хотят! Ой, что же деется-я-аааа?! Руки лишают, окаянные! Бо-о-ольно!!! Помира-ю-у-у!
Он повалился на землю, исступленно дергая за руку, стеная и размазывая по щекам несуществующие слезы, поднимая пушистое облако желтой пыли. Правое ухо оглохло напрочь, в носу засвербело от поднятой пылищи. Одна половина посетителей базара тут же повернулась в нашу сторону с нескрываемым осуждением во взоре, другая со здоровым интересом. Лица стражников у ворот посуровели, в глазах зажегся азарт, руки поудобнее перехватили короткие копья. Я, не дожидаясь последствий, поспешила прямо к ним на встречу, волоча за собой извивающееся маленькое тело в полуподвешенном состоянии.
— Дядечки-и-и стражники-и-и, — завывания у меня получились ничем не хуже. — Ну хоть вы мне помогите поганца на путь истинный наставить!
Стража несколько оторопела от подобной просьбы. Мальчишка тоже, судя по стихшим враз причитаниям.
— Совсем от рук отбился, — не давая им опомниться, зачастила я. — По дому не помогает, младшеньких не нянчит, к гончару в ученики идти не желает. Из последних сил выбиваюсь, прокорм добывая! Ни мамки, ни папки-то нет! А ему б только по улице пошляться! Того и гляди, воровать начнет…
Услышав мои последние слова, сказанные с трагическим надрывом, народ забеспокоился о сохранности своих кошельков. Осуждающий ропот ураганом пронесся по собравшейся толпе и стихнул в последних рядах.
— Э-ээ…, — растерянно протянул стражник с печальными усами, косясь на дородного купца, явно не нашедшего наличность на положенном месте, и теперь обхлопывавшего себя в ее безуспешных поисках. — Не хорошо это…
Мальчонка тоже как-то поскучнел и притих, смотря в ту же сторону.
Толпа пришла на помощь обделенной фантазией страже: советы по воспитанию малолетних в сжатые сроки в достатке сыпались со всех сторон.
— Ремнем обормота!
— Розгами оно вернее будет!
— В соленой воде не забудь вымочить!
— Своими пора обзаводиться, красавица! Приходи, помогу…
Народ оказался неисчерпаем на выдумку. Предложения выливались широким потоком, каждое из которых встречалось дружным хохотом.
Другой стражник, судя по наличию короткого меча, начальник, старательно делал вид, что его не интересует происходящее, и уже украдкой дергал усатого за рукав, собираясь незаметно ретироваться.
— Долгих лет Вам, Достопочтенный! — лобызать грязную мозолистую руку не хотелось, поэтому для пользы дела пришлось просто стукнуться в нее лбом. — Ваша мудрость зажгла над нами свет прозренья!
Легким сжатием руки я убедила мальчугана последовать моему достойному подражания примеру. Он с готовностью обслюнявил руку другому стражнику, который Ошарашено вытер ее об штаны. Этих знаков благодарности, вкупе с уже выказанными, хватило, чтобы остолбеневшая стража не успела опомниться, как мы нырнули в ближайший переулок. Как раз вовремя. Ревом раненного медведя понесся над базаром вой обокраденного купца.
* * *
— Ты куда? — моя не один раз воспетая реакция опять пришла на выручку, не позволив остаться в тишине подворотни в гордом одиночестве.Сграбастанный за руку в последнюю минуту перед бегством мальчишка по-партизански смолчал.
Ну что ж, пришло время показательных выступлений.
Труднопроизносимые слова, не имеющие абсолютно никакого смысла, посыпались из моего рта. Радужка глаз порадовала быстрым изменением цвета от ярко красного с оранжевыми всполохами до беспросветно черного (простенькая иллюзия, а впечатляет!). Я грозно свела брови и веско произнесла:
— Зря ты связался с Гильдией, щенок. Теперь это уже внутри тебя, — и многозначительно посмотрела куда-то в район его желудка.
Мой тон и взгляд подействовали на него самым благоприятным для меня образом — цвет лица мальчишки сменил большую часть радужного спектра, прежде чем остановить свой выбор на нежно-зеленом.
— Что … что у меня внутри? — испуганно пролепетал малолетний преступник.
— Как что? — искреннее недоумение от его дремучести слегка окрасило мой голос. — Бородавчатая жаба, конечно. Чувствуешь, как она начинает шевелиться и расти внутри?
Сила слова — великая сила: он готов был грохнуться в обморок, прислушиваясь к шевелениям несуществующей жабы.
— Нет? Скоро почувствуешь, — удовлетворенно сказала я. — Нечего распускать руки на деньги мага. В следующий раз будешь умнее, и знать, кого обкрадывать. Если доживешь, конечно…
Мальчишка почти повис на моих руках, но я не спешила проявлять сочувствие, на всякий случай, не выпуская его заведенного за спину локтя.
— Но я не знал…. Я думал, Вы простая служанка, Достопочтенная, — в его глазах заблестели хорошо отрепетированные слезы. — Мне нужно кормить семерых братьев и трех сестер.
— Вот только не надо давить на жалость. Неужели твои родственнички все как один безногие и безрукие калеки, что только такой пацан их может прокормить?
Мой суровый взгляд предотвратил жалостливую историю о многочисленной семье инвалидов, которой собрался порадовать меня мальчуган.
— Чеши это кому-нибудь другому, а не мне, — его открытый для рассказа рот тут же захлопнулся. — Насквозь тебя вижу.
— Что чесать…? — недоуменно переспросил он.
— Ладно, проехали, — махнула рукой я. — Есть один способ избавиться от данной проблемы. Но услуга за услугу.
Не пожалев штанов он бухнулся на колени, ойкнув от боли в руке, хватку на которой я не успела вовремя ослабить.
— Госпожа, я сделаю для вас все что угодно, — горячо уверил меня воришка. — Только прикажите, обкраду хоть самого начальника императорской стражи.
— Никого обкрадывать не надо, — отказ от профессиональных услуг опечалил его мордашку. — Умные люди уже сделали это за тебя. А вот сбыть кое-какие позаимствованные вещи нужно. Кто у вас тут занимается скупкой ювелирной продукции с сомнительным прошлым?
— Ну, так нет ничего проще! — радостно воскликнул мальчишка, вновь вскакивая на ноги. — Мерат Кривой этим промышляет, да и Долан Тихушник не брезгует и…
— Вот, к кому-нибудь из них ты, душа моя, меня сейчас и отведешь, — перебила я собравшегося продолжать список до бесконечности пацана, — Иначе не завидую я твоим внутренностям. Хорошо, если до следующего новолуния от них останутся хотя бы ошметки.
Второго объяснения не потребовалось: он шустро повел меня лабиринтом тесных улочек туда, куда было велено.
Улицы, по которым мы шли, в отличие от центральных, не смущали своим бело-розовым великолепием — обычные серокаменные дома.
«Вот она столичная политика: центр в чести, а окраины — живите, как хотите!» . До чего ж ты у меня умный.
По обеим сторонам дороги располагались добротные лавки, вывески которых ясно говорили о роде их деятельности. Сложно не догадаться, чем живут эти заведения, если на вывеске изображены ножницы и катушка ниток, или понуро свесивший голенище перед портняжьим шилом сапог. Запах из открытого дверного проема таверны, украшенной изображением пузатого кувшина и дымящейся индейки, доносился преотвратный: рагу из прелой капусты с мясом далеко не первой свежести. Добровольно под ее своды никто вступить не решался. На этот случай возле нее, скрестив руки на груди, стоял зазывала. Он не мучил голосовой аппарат бесполезным трудом, а просто хватал идущих неосторожно близко прохожих, слегка одуревших от несущихся из помещения ароматов, и закидывал в гостеприимно распахнутую дверь. Жестом, выдававшим многолетний опыт, он захлопывал ее, чтобы «добровольцы» не успели выбраться прежде, чем за них возьмутся дюжие разносчики. Через некоторое время дверь опять приоткрывалась в ожидании зазевавшихся. Тех, кто мог расплатиться, выкидывали тем же манером.
Не знаю, что на меня накатило, наверное, профессиональная гордость алонии, но, потратив некоторое время на созерцание столь занимательного зрелища, я решительно направилась по узенькому тротуарчику, пробегавшему мимо таверны. Мальчишка, не сообразивший, что пришло мне на ум, спокойно топал рядом. Он приготовился привычно вильнуть в сторону, но моя рука, вцепившись в него намертво, не дала ему завершить маневр.
Уродливая гора мяса, оснащенная маленькими хитрыми глазками, одарила нас щербатой улыбкой. Волосы на пару с обнаженным торсом, мышцы на котором хорошо упрятались под внушительный слой жира, сально блестели на солнце. Моя благосклонная улыбка в ответ несколько смутила зазывалу. Но не настолько, чтобы он не попытался препроводить беззащитную служанку с пацаненком в душное нутро таверны.
Потная лапища по-хозяйски сграбастала мое правое запястье, разворачивая к открытой двери. То, что случилось дальше, показало, что аалона Валента не зря столько месяцев вбивала в сопротивляющееся тело азы самообороны, срабатывающие теперь на подсознательном уровне. Оттолкнув мальчика, плененной рукой я потянула на себя волосатую конечность зазывалы. Осталось слегка помочь бедолаге поддаться силе инерции и получить верное направление, подло присев к нему под ноги, чтобы он со стуком, от которого содрогнулся фундамент, кувыркнулся в открытый проем. Неотразимая напомнила о себе болезненным тычком в левый бок, на что получила в ответ мой негромкий «ох!». В обратном развороте я с удовольствием гробовой крышкой захлопнула за дверь, щелкнувшей опустившимся запором.
Таверна не пользовалась популярностью, вследствие чего очевидцев кроме остолбеневшего мальчишки не наблюдалось.
Я схватила невменяемого провожатого за руку и потащила с места преступления, иногда сбиваясь на бег. Спустя два проулка он пришел в себя настолько, чтобы скорректировать наш путь и восхищенно выдохнуть:
— Ух, ты…!
— Веди, не отвлекайся, — сердито буркнула я, закрывая скользкую тему.
«О, Великая воительница! Защитница сирых и убогих! Победительница грязных зазывал!» . Сама знаю, что дура, напоминаний не требуется. Не профессиональная гордость мне в голову стукнула, а кое-какая жидкость. Так засветиться!
Воришка привел меня к двери в серо-красное двухэтажное здание, не помогающее ищущему никаким пояснением. Без сомнения, хозяин был уверен, что кому надо — найдет, а кто не найдет — сам виноват.
— Вам придется подыграть мне, госпожа, — просительно предупредил он, прежде чем потянуть на себя тяжелое дверное кольцо.
Прохладная темнота воровского логовища благотворно действовала после начинающего нагреваться уличного утра. Для надежности ставни на окнах хозяева забили досками. От погреба помещение приятно отличалось отсутствием давящей влажности и запахом плесени. Здесь не предусматривалось даже торговой стойки: так, колченогий стол да пара стульев. Хилый магический светлячок давно плюнул на попытки осветить всю комнату, притулившись над столом. Недовольно скрипнула внутренняя дверь, спеша распахнуться перед хозяином дома.
Личность, надо сказать, была колоритная. Приземистый, голова, что пивной котел, причем основательно помятый. Такое чувство, что его лицо кто-то очень злой взял за уши и потянул в разные стороны: одно — вверх, другое — вниз. Серебряная цепочка, продетая в колечки, проткнувшие сережками его правое ухо, беспрерывно раскачивалась. Рыжая кожаная безрукавка скреплялась впереди двумя широкими ремнями, которые поддерживали свисающий живот. Поверх коричневых штанов, заправленных в тяжелые ботинки с оббитыми железом носами, пузырился накладными карманами передник. Вне сомнения, сие творение причудливой природы — Мерат Кривой.
«Симпатичный малый» . Интересно, окажется он таким же «приятным» в общении?
— Ну, чего притащился? Ладно бы один, так еще девку приволок! — вместо приветствия напустился «миляга» на мальчишку.
— Послушал бы сначала, прежде чем ворчать, дядя Мерат, — быстро затараторил пацаненок, — Поблагодаришь меня еще — как никак клиента тебе привел!
Перекошенная голова удручающе качнулась
— Эх, не был ты сыном моего покойного друга, показал бы, чем оборачивается неуважение к старшим. Долго потом сидеть бы не смог. Благодарить я его должен! Привел, понимаешь ли….
Подозрительный взгляд без всякого мужского интереса придирчивым щупом пробежался по моей фигуре.
— Как знать, может, ее стража подослала, — задумчиво протянул он. — Давно на меня зуб точит, да за руку поймать — руки коротки, да кривоваты. Ученый Мерат, ой ученый. Да береженый.
— Да что ты, дядя Мерат, своя она, — мальчишка во всю отрабатывал излечение от «жабьей» болезни, — Это ж Дранина дочка. Продать тут кое-что хочет. Да и мы в накладе не останемся.
Чуть помедлив, скупщик уселся за хлипкий стол.
— Ну, показывай, чего притащила, — без перехода деловито приказали мне.
Брильянтовый браслет на покоробленной деревянной поверхности стола был так же неуместен как в навозной куче. Еще по дороге сюда я решила «оторвать его от сердца» первым, как наиболее заметный и дорогой в моей «фамильной коллекции», и предварительно переложила в карман юбки. Предстояло крупно потратиться на экипировку и провизию перед дальним путешествием, а в таких делах денег, как известно, мало не бывает. Проблема заключалась в том, чтобы суметь сторговаться: ни Риса, ни я уж подавно, не имели представления о стоимости брильянтов. Приходилось полагаться на интуицию.
Для начала Мерат провел браслетом по лежащему на столе черному бруску из материала, напоминающего уголь, и внимательно пригляделся к оставленной камнями полоске, а затем извлек из передника окуляр, с возросшим интересом склоняясь над украшением.
— Так-так, что это у нас здесь? Браслет в четыре ряда. Желтый брильянт! — его голова удивленно оторвалась от созерцания камней. — Откуда это у тебя, девчонка?
Я неопределенно пожала плечами, не собираясь разглашать рыбные места.
— Клейма нет. Ой, чую румнову руку, гнушается он свои изделия метой портить. Но не поручусь, — пробормотал он, вновь склонившись над столом, боясь поверить своему счастью.
Тщательный осмотр продолжался непозволительно долго.
«Может надо камушки на зуб попробовать? Если зубы крошатся — значит точно брильянты. Не обознался» . На мой взгляд, это уже лишнее.
Наконец он оторвался от созерцания, чтобы вернуться к насущным делам.
— Моя цена — тридцать четыре талена, — хитро прищурив левый глаз, выдал мужчина. — И я неимоверно щедр по отношению к тебе.
«Две коровы!», — восторженно пискнула память Рисы.
Что ж попробуем измерить стоимость брильянтов в крупнорогатом скоте. Хоть какой-то ориентир.
— Пятьдесят, — в ответ известила я. И уточнила: — Тиланов.
От такой наглости прищур рассосался, показав во всей красе вытаращенный левый глаз. Вслед за первым и второе око медленно полезло на лоб. Тонкогубый рот возмущенно раскрылся. Поток брани, низвергнувшись оттуда, миновав мою горемычную персону, щедро вылился на голову бедного Лита. Так, оказалось, зовут этого несовершеннолетнего преступника. Всю тираду он произнес на одном дыхании и остановился только тогда, когда оно закончилось. Я ловко воспользовалась секундной паузой:
— Тише, папаша, — примирительно сказала я. — Пацаненка почто огульно поносить? И за сотню тиланов не прикупишь такую цацку, а я прошу всего пятьдесят.
Прищур вернулся на свое законное место — на левый глаз.
— Неужто? — сощурилось второе око. Так и ослепнуть недолго. — И кто ж такое бает? Поищи-ка дураков, связываться с таковским приметным товаром! От твоего платья, девочка, уж больно имперскими мастерскими несет. Нитки, небось, еще махрятся от споротого знака прислуги низшего уровня?
Какой глазастый попался!
— Десять тиланов, — подвел итог скупщик вышесказанному. — Видит Единый, это справедливая цена.
— Правильно говорил мне папаня Дран, нечего связываться с сальгрийцами, вечно норовят обжулить, — я попыталась забрать со стола браслет, но скупщик вцепился в него словно клещами.
Ребро ладони безжалостно рубануло по нежному сгибу волосатой конечности. Пары мгновений, на которые непроизвольно разжалась толстая пятерня, хватило для возвращения браслета к хозяйке.
— Не-е, Лит, пошли-ка лучше к Долану. Коренной тиланец. Вот у кого справедливые цены! А то, что я скажу родителю? Когда он узнает, что я проворонила приданое, шкуру спустит.
Мерат побагровел вплоть до висящего пуза, и красоты ему это не добавило. Я не ошиблась с родной провинцией скупщика. Да простит меня Ранель, обладающая той же манерой растягивать гласные и пятью сережками в правом ухе со знаками рода, за возведенную напраслину.
«Чай, не в первой». Цыц.
— Двадцать, — выдавил из себя Кривой, потирая локоть. — Это мое последнее слово.
Ой, ничего и не последнее.
— Пятьдесят.
— Двадцать и три полушки.
— Пятьдесят два.
— Двадцать и пять.
— Пятьдесят четыре.
— Двадцать и десять.
— Пятьдесят шесть.
Нецензурный монолог на этот раз пришелся точно по адресу и затронул тайну моего происхождения, воспетого первой сплетницей нашего двора.
— Родители состояли в законном браке еще до моего появления на свет, — я с достоинством отмела наглые инсинуации на мою незаконнорожденность. — Шестьдесят.
Сальгриец подавился очередной порцией брани.
— Сорок, — предсмертный хрип раненного в сердце.
— Семьдесят, — Лит восхищенно ахнул позади меня.
На мгновение мне показалось, что скупщика хватил удар — на лбу мелким бисером выступил пот, а глаза налились кровью. Но он, сделав пару глубоких вдохов, разродился:
— Пятьдесят! И хватит надо мной издеваться!
Его угрюмый взгляд не предвещал ничего хорошего.
— Договорились, — перестала ломаться я: дел столько — не переделать. — Но деньги вперед. Беру золотом, да пятачок серебром.
Мерат делал вид, что расстается с деньгами как с горячо любимым единственным ребенком, оплакивая его мучительную кончину от моих рук. Я, не доверяя подобной скорби, тщательно все пересчитала. Стребовала недостающие три талена и только потом отдала браслет. Увесистый кожаный мешочек, стянутый на горловине толстым шнуром, оттягивал руку на целый килограмм.
— Приятно иметь с вами дело, — продемонстрировала я хорошее воспитание.
Кривой пробурчал что-то неразборчивое (предположительно нецензурное) в ответ и скрылся за дверью, из которой появился. Нам с мальчишкой, оказавшимся наедине, ничего не оставалось, как направиться в противоположную сторону.
Лит, очутившись на свежем воздухе, сразу приступил к наболевшему:
— Что там насчет бородавчатой жабы? — заканючил он.
— Да нет проблем, уговор есть уговор. Избавлю в два счета, — успокоила я волнующееся население. — Только скажи, где тут у вас хорошая и недорогая лавка, где можно разжиться добротной мужской одеждой. Недорого.
— Да тут через два проулка — лавочные ряды! Там не только одежду, а еще кучей всякого разного барахла можно разжиться. И цены не задирают, — доложил он и принялся опять за свое. — Вы обещали-и-и…