Факс пришел от филадельфийского отделения его поставщика. Он сообщал, что скоро прибудет партия переносных компьютеров. В сообщении указывалось количество, цена и дата отправки.
Ну наконец-то, подумал Чарльз Гордон.
Его не беспокоило, что секретная информация поступила по легко уязвимой для перехвата телефонной линии. Ведь его американский поставщик — это вполне легальная корпорация, и переносные компьютеры прибудут, как обещано. Даже если кто-нибудь заподозрит, что послание зашифровано, он никогда не разгадает шифр, потому что тот был выбран произвольно. Кеннет Мэдден, заместитель директора ЦРУ по тайным операциям, снабдил Гордона кодом перед тем, как тот вылетел в Перу.
Дата отправки не имеет ничего общего с датой выполнения задания. Количество и цена переносных компьютеров к делу не относились. Шифровка сообщала о приближающемся визите президента Гарта на конференцию по контролю за наркотиками. Он намеревался убедить перуанское правительство выплачивать крестьянам субсидии на выращивание менее доходных зерновых, вместо неприхотливой коки, в которой нуждались для производства кокаина местные наркобароны — одни из самых могущественных в мире.
Но президент так и не попадет на встречу.
Какая-то важная мысль неотвязно преследовала Тэсс и после того, как жена профессора Хардинга в кабинете их дома в викторианском стиле возле Джорджтауна рассказала ей все, что знала о барельефе. Наконец Тэсс вспомнила.
— А как же сокровище?
Присцилла нахмурилась, озадаченная внезапной сменой темы их разговора.
— Перед тем как я отлучилась позвонить, вы упомянули о неведомом сокровище, — напомнила ей Тэсс. — В Юго-Западной Франции, в тринадцатом веке.
— А… — Присцилла кивнула. — Да, когда крестоносцы-католики убили десятки тысяч еретиков, чтобы уничтожить новую разновидность митраизма.
— Вы назвали еретиков альбигойцами, — продолжала Тэсс. — Последним оплотом которых была какая-то крепость в горах.
— Монсегур, — уточнила Присцилла.
— И вы сказали, что в ночь перед той последней резней, — взволнованно проговорила Тэсс, — горстка еретиков спустилась с горы по веревкам, захватив с собой сокровище, о котором никто ничего не знает.
— Это домыслы. Довольно убедительная легенда, хотя, как я говорила, она может опираться на действительные факты. Поскольку митраизм выжил в Индии, он мог сохраниться и в Европе. Возможно, существовали небольшие общины митраистов, которые тайно, чтобы не привлечь внимания инквизиции, совершали свои обряды.
— Если так, — в волнении воскликнула Тэсс, — то что же это было за сокровище?
Присцилла пожала плечами.
— Очевидно, какого-нибудь рода ценности: золото, драгоценные Камни. Вообще-то, даже нацисты верили, что такое сокровище существует и что оно спрятано в районе горы Монсегур. Во время Второй мировой войны Гитлер послал туда археолога, несколько горных инженеров и подразделение СС, чтобы они обыскали бесчисленные пещеры. До сих пор можно наткнуться на свидетельства их раскопок. Сокровище, однако, не нашли. По крайней мере, никаких слухов о находке никогда не появлялось, а принимая во внимание важность события, подобная информация наверняка просочилась бы. Кроме этого, существует гипотеза, что сокровище — это чаша Грааля, кубок, из которого пил Иисус во время Тайной вечери. Еще одна гипотеза утверждает, что речь идет не о каких-то материальных ценностях, а о главе еретиков: якобы Иисус — вопреки традиционному христианству — женился, и жена родила ему сына, потомок которого стал основателем альбигойской секты. Две последние гипотезы получили широкое распространение после выхода книги «Святая кровь. Святой Грааль». Но это, конечно же, чушь. Потому что верования альбигойцев только внешне напоминают католицизм. Они — последователи религии, гораздо более древней, чем христианство, имеющей сходные с последним ритуалы, но зиждящейся на митраической концепции противоборства двух соперничающих богов — доброго и злого. Еретики не испытывали священного трепета перед Святым Граалем, их не интересовало, существовал ли на самом деле сын Иисуса и остались ли после него потомки. Нет, — покачала головой Присцилла, — если и было сокровище, то это, конечно, какие-то ценности.
Тэсс, у которой горло перехватило от волнения и примешивающегося к нему страха, решительно возразила:
— Я не согласна.
Присцилла в замешательстве поправила очки.
— Да?
— Я думаю, сокровище существовало. Но это не ценности. По крайней мере, не в общепринятом смысле слова, хотя определенно нечто таинственное.
Профессор Хардинг, опираясь обеими руками на палку, подался к ней.
— Признаюсь, вы меня удивляете. А какова ваша версия?
Тэсс, потерев лоб, продолжала:
— Если еретики боялись, что их религию вот-вот уничтожат, если только горстке удалось бежать, — она скользнула взглядом сначала по лицу Присциллы, потом профессора Хардинга, — что для них самое ценное, какое сокровище они никогда не оставили бы, покидая свой последний оплот?
— Я все-таки не понимаю, — озадаченно проговорил профессор Хардинг, а Присцилла молчала, только глаза у нее загорелись восхищением.
— Сокровище, без которого ересь перестала бы существовать, — ответила на свой же вопрос Тэсс. — Нечто настолько ценное, что ни в коем случае нельзя было позволить крестоносцам уничтожить это или, что не менее важно, осквернить. Нечто самое сокровенное, некую…
— Святыню, — подхватила Присцилла. — Абсолютно верно.
— Понимаете?
— Ну конечно же, — воскликнула Присцилла и выразительно указала рукой на фотографию, — речь идет об изваянии Митры, которое стояло в их храме! Когда Константин принял христианство, христиане разрушили митраические храмы. Еретики в крепости могли предполагать, что их барельеф — единственное в мире изображение Митры. Если бы они оставили его, крестоносны, найдя святыню…
— …разнесли бы ее на мелкие кусочки, — перебила Тэсс старую женщину. — Чтобы сохранить свою религию, еретики непременно должны были сохранить скульптуру. — Тэсс, так же энергично, как перед этим Присцилла, ткнув пальцем в фотографию, продолжала: — На этом барельефе нет ни следов атмосферных влияний, ни трещин. Он в отличном состоянии. Нетронутая временем копия древнего оригинала. Говоря вашими собственными словами, кто-то не пожалел колоссального труда и средств, чтобы воспроизвести его. Зачем? Все это не имеет смысла, если только… По-моему, я знаю ответ. Он меня ужасает. Я думаю, что это копия скульптуры с горы Монсегур, и, как я полагаю, не единственная, и еще я думаю, что… — Тэсс запнулась и, глядя Присцилле прямо в лицо, проговорила: — Мы ходили вокруг этого предположения весь день, так почему бы не высказать его наконец? Мой друг исповедовал митраизм. Есть и другие последователи этой религии. Они убили маму, убили Брайана Гамильтона, пытались убить меня, чтобы убрать всех, кто знает об их существовании.
— Пламя, — прервала ее Присцилла.
— О чем вы? — вздрогнула Тэсс.
— Вы сказали, что ваш друг погиб в пламени.
— А потом подожгли его квартиру, а потом — дом моей матери, и Брайан Гамильтон погиб в охваченном пламенем автомобиле, попал в аварию. Почему всякий раз это был огонь?
— Потому что огонь очищает. Он символизирует божественную энергию. Пепел порождает жизнь. Возрождение. Для митраизма огонь священ, он символ, бога солнца. Факел, горящий пламенем вверх, означает добро.
— Но как могут все эти убийства предполагать добро?
— Боюсь, — мрачно произнесла Присцилла, вдруг словно вновь постарев на много лет, — я не упомянула о двух вещах, касающихся митраизма.
Тэсс насторожилась, охваченная дурным предчувствием.
— Во-первых, — сказала Присцилла, — поклонявшиеся Митре, в особенности альбигойцы, укрывшиеся на горе Монсегур, верили в переселение душ. Смерть для них — не предел человеческого существования, а лишь начало нового, пока наконец — после многих воплощений — человек не достигнет совершенства и не отправится в рай. В этой части их религиозные воззрения были близки идеям Платона.
Тэсс вспомнила про «Избранные диалоги Платона» на книжной полке в спальне Джозефа.
— Продолжайте, пожалуйста, — попросила она.
— Дело в том, — сказала Присцилла, — что последователь Митры был способен убить, не испытывая чувства вины, ибо полагал, что не лишает кого-то жизни, а просто трансформирует ее.
Потрясенная услышанным Тэсс спросила:
— А о чем еще вы мне не сказали?
— Во-вторых, почитатели Митры привыкли убивать. Их учили убивать. Вспомните барельеф: нож, кровь, — римские солдаты переходили в эту религию целыми легионами. Культ Митры будто предназначен для воинского сословия. В душе митраисты верили, что участвуют в космической войне добра и зла.
— Подонки! — воскликнула Тэсс. — Чтобы победить то, что они считают злом, они готовы на все.
— Боюсь, это так.
— Они убьют любого, как убили маму! — в ярости вскричала Тэсс. — Сволочи! Когда у меня будет шанс, — а я уверена, что он у меня будет, потому что они обязательно придут за мной, — эти негодяи на собственной шкуре испытают, что такое переселение душ!
Когда такси, свернув, проехало чуть вперед по улице со старыми, но хорошо сохранившимися домами в викторианском стиле, Крейг вдруг замер, увидев припаркованный у обочины черный «Порше-911». Резко наклонившись к водителю и указывая на него рукой, он сказал:
— Остановите вон там, рядом со спортивной машиной. Водитель, взглянув на номера домов, ответил:
— Да, это тот самый адрес, точно.
Крейг оглянулся, снова проверяя, не следует ли кто за ним. Машин было не много. Несколько автомобилей миновали перекресток, и только почтовый фургон свернул на эту улицу, направившись, однако, в противоположную сторону. Проехав полквартала, фургон остановился. Из него выскочил шофер в форме с коробкой в руках и пошел к ближайшему дому.
На пути от гостиницы до этой тихой улочки Крейг заметил несколько почтовых фургонов. В городах они были обычным явлением. Он не мог сказать наверняка, преследовал ли его именно этот. Крейг отлично знал, что, не имея группы поддержки, располагающей разными марками машин, обнаружить за собой автослежку почти невозможно. Особенно если противник действует не в одиночку и не совершает грубых ошибок.
«Ну, — подумал Крейг с нарастающим беспокойством, — я сделал все, чтобы избавиться от хвоста. Кружить по городу бессмысленно. Выхода нет — нужно решиться. Тэсс ждет, ей необходима помощь».
Он расплатился с водителем и вышел из такси. Когда машина отъехала, внимательно осмотрел дом, увидел дорожки, обсаженные яркими цветами на длинных стеблях и, удивившись, какого черта здесь делает Тэсс, торопливо поднялся по ступенькам крыльца.
— Извините, я ошибся адресом, — говорил неприветливого вида мужчина с кольцом в кармане женщине, которая открыла дверь в ответ на его звонок. — Это моя оплошность, посылку следовало отнести в соседний дом.
Женщина с бигуди в волосах выглядела раздраженной — ее оторвали от телевизора. Как раз в этот момент ведущий очередной телеигры объявлял призы под бурные аплодисменты аудитории.
— Извините, пожалуйста, — повторил мужчина. На нем была коричневая форма посыльного. Возвращаясь к фургону, он услышал, как женщина сердито захлопнула дверь.
Мужчина сел на водительское место и обернулся к членам своей команды. Все пятеро, сжимая в руках оружие, не сводили глаз с такси, отъезжавшего от черного «порше», который был припаркован у дома посередине соседнего квартала. Высокий, плотного сложения человек немного постоял на тротуаре, затем двинулся к дому и исчез за деревьями и кустами.
— Ну, может быть, это еще одно ложное место встречи, но мне кажется, приманка привела нас к добыче, — заметил мужчина за рулем и захлопнул дверцу фургона. — Теперь остается только ждать подонков.
— Если они тоже за ним не следили. Но мы ничего такого не заметили, — отозвался один из сидящих сзади.
— Мы были не менее осторожны, рассчитывая, что они также нас не заметят, — сказал человек за рулем. — Однако мы знаем, что их единственный шанс найти женщину — это проследить за детективом.
Сзади кто-то пробормотал:
— Я почувствую себя более уверенным, когда появится наша вторая команда.
— И еще увереннее, — добавил человек за рулем, — когда прибудут «палачи». Я связался с нашим человеком в аэропорту. Он передаст им, куда мы поехали.
Другой человек сзади спросил:
— Сколько им понадобится времени, чтобы быть здесь?
— Самолет приземлится через полчаса, — ответил человек за рулем. — Прибавь еще минут двадцать. В аэропорту их ждет машина.
— В таком случае будем надеяться, что этот сброд не начнет игру раньше чем… Подожди-ка. Я вижу машину.
Все посмотрели в заднее окно.
— Это не наши, — прошептал кто-то.
Человек за рулем напрягся. Через зеркало заднего вида он увидел приближающуюся голубую «тойоту». В ней сидели мужчина лет тридцати и красивая женщина.
— Думаешь, началось?
— Они, наверное, здесь живут. Но если это подонки, они просчитались. — Человек за рулем вынул пистолет. — Двое против шести. Мы в большинстве.
«Тойота» проехала мимо заднего окна и на мгновение исчезла из поля зрения водителя. Он повернулся к боковому окну, чтобы проследить за ней, но тут же отшатнулся. Женщина швырнула в окно баллончик, и он с шипением упал рядом с водителем. Тем временем «тойота» рванулась вперед.
Человек за рулем вскрикнул, по его телу пробежала дрожь, и он повалился на сиденье. Фургон наполнился невидимым нервно-паралитическим газом. Люди сзади бросились открывать заднюю дверь. Слишком поздно. Газ, едва коснувшись кожи, вызывал конвульсии и рвоту, потом люди падали и оставались лежать недвижимы.
— А что вы можете сказать по поводу книг на фотографии? — спросила Тэсс. — Их названия вам что-нибудь говорят?
Присцилла вынула из ящика письменного стола увеличительное стекло и поднесла его к фотографии.
— "Элеонора Аквитанская"… «Искусство куртуазной любви»…
— Та, что на испанском, называется «Ожерелье голубки», — пояснила Тэсс.
— Я знаю. Это еще один трактат о куртуазной любви. Если не ошибаюсь, одиннадцатый век.
Тэсс, пораженная, воскликнула:
— Вы не представляете, скольких трудов мне стоило узнать то, что вам прекрасно известно!
— Не забывайте, что это моя специальность, — скромно улыбаясь, ответила Присцилла. — Все эти произведения связаны друг с другом. Это как с той скульптурой. Стоит понять основу, и все становится ясным. Элеонора была королевой Франции за век до падения Монсегура. Аквитания, откуда Элеонора родом, находится на юго-западе Франции. Свою родину Элеонора сделала местом пребывания королевского двора, который оставался там, и при ее дочери Марии Французской.
Тэсс кивнула, она уже знала это, прочитав прошлой ночью предисловие к «Ожерелью голубки», как раз перед тем, как начался пожар. Воспоминание о нем разбередило ее душевную рану, она с трудом заставила себя не прерывать Присциллу.
— Итак, юго-запад Франции, — подчеркнула та, — где сразу после смерти Элеоноры возродился митраизм в виде секты альбигойцев. Элеонора поощряла идею куртуазной любви — кодекс строгих правил, идеализирующий и регламентирующий отношения между мужчиной и женщиной. Физическая близость разрешалась только после выполнения всех параграфов этого кодекса, которые требовали от влюбленных исключительно возвышенных чувств. Альбигойцы приспособили куртуазную любовь для своих целей. Ведь добро, которое олицетворял собой Митра, было для них духовной субстанцией. В то время как зло, олицетворяемое богом-соперником, — материальной, мирской, плотской силой. К примеру, альбигойцы были вегетарианцами, позволяя себе лишь чистую пищу, неоскверненную убийством.
— Мой друг был вегетарианцем, — проговорила Тэсс.
— В этом нет сомнения. И наверняка он не пил спиртного.
— Верно.
— И поддерживал себя в хорошей физической форме.
— Да!
— Он должен был отрицать власть плоти и укрощать ее желания, — сказала Присцилла. — Таково, по моему мнению, требование, предъявляемое к исповедующему митраизм. Но альбигойцы также считали, что секс оскверняет, что вожделение и похоть — греховные страсти, которыми злой бог искушает их. Поэтому они практиковали полное воздержание, за исключением редких случаев совокупления единственно с целью зачатия. Необходимая, но нежеланная капитуляция перед законом бытия, иначе их община вымерла бы. Сексуальные отношения между полами они заменяли церемонными, в высшей степени светскими, заимствованными из правил куртуазной любви.
— Мой друг говорил, что мы никогда не сможем быть любовниками, что физическая близость между нами невозможна, — сказала Тэсс. — Он утверждал, что имеет определенные обязательства, которыми не вправе пренебречь. Самое большое, что мы могли себе позволять, это, по его словам, платонические отношения.
— Да, — добавила Присцилла, — и конечно же, Платон. Еще одна книга на фотографии. По Платону, физический мир иллюзорен. Есть более высокие идеалы, к которым мы должны стремиться. Видите, как все совпадает?
— Но что же… — начала Тэсс, и в этот момент прозвенел дверной звонок, заставивший Тэсс вздрогнуть. Увлекшись разговором, она совсем забыла о Крейге. Это наверняка он, подумала Тэсс.
Присцилла, вскинув голову, сказала:
— Предполагаю, что это тот человек, которому вы звонили по телефону и с которым должны были встретиться у аэропорта.
— Боже, я надеюсь, что это он, — ответила Тэсс, напряженно глядя на дверь кабинета. — Присцилла, профессор Хардинг, я должна объяснить. Мой друг…
— Не надо ничего объяснять, — прервал ее профессор Хардинг. — Любой ваш друг — желанный гость в нашем доме.
— Но я хочу, чтобы вы знали, он не просто друг, он…
Снова прозвенел звонок.
— …полицейский. Детектив из нью-йоркского отдела по розыску пропавших без вести. — Тэсс засунула руку в свою холщовую сумку. — Но может быть, я ошибаюсь. Может быть, это кто-то другой. Что, если это они? — И она вынула из сумки пистолет.
При виде оружия Присцилла и профессор Хардинг побледнели.
Поставив палец на спусковой крючок, Тэсс скомандовала:
— Спрячьтесь в стенном шкафу и не издавайте ни звука. Если это они и если меня убьют, то скорее всего войдут в кабинет, заберут фотографии и на этом успокоятся. Возможно, они не станут обыскивать дом и не найдут вас.
Звонок прозвенел в третий раз.
— Мне нельзя было приезжать сюда! Надеюсь, вам не грозит опасность. Молитесь! — С этими словами Тэсс выскочила из кабинета, прицелилась через коридор во входную дверь и… возблагодарила Бога, увидев за дверным стеклом напряженное, встревоженное лицо Крейга. Когда он снова нажал на кнопку звонка, Тэсс устремилась по коридору к двери, распахнула ее и, обхватив Крейга обеими руками, втащила внутрь.
— В жизни своей никому так не радовалась! — воскликнула она и, не отпуская его, левой рукой захлопнула дверь, заперла ее на задвижку и снова крепко обняла Крейга.
— Вот это да! — пробормотал Крейг. — Надеюсь, твой пистолет не взведен. Ты уперлась ручкой прямехонько в мою спину.
— Ой! — Тэсс опустила пистолет. — Извини! Я не хотела…
Крейг с опаской покосился на оружие.
— Слава Богу, он не взведен. Где ты его достала? Ты знаешь, как им пользоваться?
— Да. Это очень длинная история. Крейг, я так много узнала! Мне нужно столько тебе рассказать!
— И я, право же, буду счастлив это услышать, — проговорил Крейг, обнимая ее в свою очередь. — Я так за тебя волновался.
Когда крепкие, надежные руки Крейга сжали ее в объятиях, Тэсс почувствовала, как ее соски, тесно прижатые к его груди, напряглись и по телу пробежала горячая волна. Подчиняясь непреодолимому желанию, она потянулась к Крейгу и поцеловала в губы. Напуганная ужасными событиями, в центре которых она оказалась, Тэсс испытала непонятное наслаждение от объятий Крейга…
С того самого момента, как они встретились, судьба предназначила ей быть с ним, ощущать его губы на своих.
Задохнувшись, она отстранилась от Крейга, скользнув руками по его спине, широким плечам и груди, и посмотрела на него, пытаясь перевести дыхание, — вгляделась в его сильное, волевое лицо и вдруг поняла, что Крейг по-настоящему красив. «Плевать на любовь с первого взгляда, — сказала она себе. — Второй взгляд вернее. Он дает возможность подумать, разобраться, что, в конце концов, важнее. Страсть — хорошая штука. Но преданность и понимание лучше. Этот человек — неважно, каких ошибок он наделал в первом браке, неважно, что было до того, как я его встретила, — благородный и добрый. Он беспокоится обо мне. Он готов рисковать жизнью, чтобы мне помочь. Я не просто нравлюсь ему, он меня любит».
Позади них кто-то смущенно кашлянул. Повернувшись, Тэсс увидела, что Присцилла и профессор Хардинг растерянно топчутся в коридоре возле двери в кабинет.
— Извините, что помешал, — проговорил неуверенно профессор Хардинг, — но…
— Не стоит извиняться, — перебила его Тэсс, улыбнувшись. — И теперь мы можем ни о чем не волноваться.
— Это я уже поняла по тому, как вы встретились, — ответила Присцилла, и в ее окруженных морщинами глазах заиграла добрая усмешка.
Тэсс, покраснев, пробормотала:
— Это мой друг лейтенант Крейг. Его зовут… знаешь, — обратилась она к Крейгу, — ты никогда не говорил, как тебя зовут. Но по автоответчику я слышала…
— Билл, — договорил за нее Крейг и двинулся по коридору навстречу престарелой чете, протянув руку для рукопожатия. — Билл Крейг. Если вы друзья Тэсс…
— О, это определенно так! — воскликнула Тэсс.
— Тогда я очень рад познакомиться.
Крейг пожал им руки.
— Мистер и миссис Хардинг, — представила стариков Тэсс. — Они оба профессоры.
— Тэсс, пожалуйста, я же просила обходиться без церемоний, — с укором проговорила хозяйка. — Меня зовут Присцилла, а это Ричард, мой муж. И не вздумайте обращаться к нам со словом «профессор».
— Я вижу, мы поладим, — рассмеялся Крейг, но тут же посерьезнев, сказал: — Однако, Присцилла, Ричард, нам надо обсудить кое-что важное. А поскольку время работает против нас, почему бы вам не ввести меня быстренько в курс дела? Что ты здесь делаешь, Тэсс, и что вообще происходит?
— Пройдемте в кабинет, — пригласила Присцилла, делая жест рукой.
— И, может быть, — вмешался профессор Хардинг, — вы не откажетесь от чашечки чая.
— Ричард, прекрати. Бога ради, лейтенант приехал помочь Тэсс, а не гонять чаи.
— Вообще-то я бы выпил чашечку, — отозвался Крейг. — У меня во рту пересохло, пока я летел.
Они вошли в кабинет, и Крейг, из вежливости согласившийся на чашку чая, в течение пятнадцати минут отхлебывал его по глоточку, с нетерпением слушая сначала рассказ Тэсс, потом лекцию Присциллы и реплики профессора Хардинга, которые тот вставлял в речь обеих женщин.
Когда в кабинете воцарилось молчание, Крейг поставил чашку на стол и задумчиво проговорил:
— Если бы я доложил все это своему капитану, он счел бы, что у вас, мягко говоря, слишком богатое воображение. Но это неважно. Я верю услышанному, потому что видел барельеф, потому что Джозеф Мартин мертв и твоя мать, Тэсс, убита. — Он сочувственно покачал головой. — И Брайан Гамильтон тоже мертв, а ты в опасности, и все из-за того, что…
— …случилось семьсот лет назад, — добавила Присцилла.
— Вы все успели обсудить? — спросил Крейг.
— Нет, мы остановились на книгах в спальне Джозефа Мартина, — сказала Присцилла. — Перед тем, как вы позвонили в дверь, я собиралась объяснить, что «Утешение философией» — трактат о колесе фортуны, написанный в шестом веке заключенным в темницу римским патрицием.
Крейг молча поднял на Присциллу озадаченный взгляд. Та ответила на его безмолвный вопрос:
— Образ взлетов и падений, успехов и неудач. Книга осуждает такие ценности бренного мира, как богатство, власть и славу, которые становятся искушением для людей, жаждущих мирского успеха, но в конечном счете приносят лишь горькое разочарование. Потому что эти ценности преходящи и иллюзорны. Именно подобного типа книга отвечает вкусам того, кто, согласно митраизму, духовные ценности предпочитает материальным.
— Хорошо, — проговорил Крейг, — но почему у Джозефа Мартина на полке стояла Библия? Здесь что-то не сходится. Из ваших слов я понял, что митраисты не разделяют идей христианства.
— Да, это так, — согласилась Присцилла. — Их концепции отличаются, но у обеих религий похожие обряды, и обе отрицают мирские цели. Джозефа могла заинтересовать Библия, как, например, христианина — дзэн-буддизм. При всей несхожести основ из чуждой религии можно почерпнуть какие-то идеи, близкие по духу собственным верованиям.
— К тому же у Джозефа была не полная Библия, — вмешалась Тэсс. — Он вырвал большую часть страниц и оставил только введение издателя и все написанное Иоанном. Не понимаю, почему он предпочитал Иоанна?
— Да потому, — решительно ответила Присцилла, — что писания Иоанна наиболее близки учению митраизма. Вот. — Она поднесла увеличительное стекло к фотографии, на которой была снята страница одного из посланий Иоанна, и прочла подчеркнутые Джозефом строки: — «Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей; Ибо все, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от матери сего; И мир приходит, и похоть его, а исполняющий волю Божию пребывает вовек». [16] Звучит знакомо?