Страница:
– Успокойся, успокойся…
– Никого не хочу видеть – только тебя.
Некоторое время они сидели молча.
– Тим! – Она заглянула в его серые глаза. – То, что говорят про Наташу, не правда. Она никого не убивала.
– Я знаю.
– Откуда? – встрепенулась Катерина. – Откуда знаешь? Она тебе что-то говорила?
– Нет.
– Тогда… Я не понимаю, – растерянно произнесла она.
– Наташа никого не могла убить, а уж тем более – Николая Линькова. Она его любила.
– Да, – согласно кивнула Катя. – Любила… Тим! – Она взяла его руку. – Я не могу сейчас ничего рассказывать. Лучше не надо. Потом когда-нибудь, ладно?
– Хорошо, Катюша, хорошо. Ты успокойся.
– Не могу, не хочу успокаиваться! Наташа была моей подругой. Единственной! У меня в школе не было друзей. Так получилось. А Наташка, она… – По щекам Кати бежали и бежали слезы, и она не вытирала их. – У меня никогда больше не будет такой подруги, никогда!.. – Катя прижалась к Тимофею, словно искала у него защиты.
– Ну, не надо, не плачь.
– Тимофей, как подумаю, что из-за каких-то негодяев… – Катя прикрыла ладошкой рот и испуганно умолкла. С тех пор как погибла Наташа, она еще никому ни о чем не проговаривалась.
Сазонов сделал вид, будто ничего не слышал. Он только гладил ее по голове, как маленькую. Еще совсем недавно Катерина точно так же гладила по голове Наташу.
– Столько цветов было! Гвоздики, розы, хризантемы… Она вся утопала в них. Сегодня, когда проходила мимо цветочного киоска, испугалась. Казалось, сейчас оттуда выглянет Наташино лицо… Ненавижу все эти цветы! Я сумасшедшая, да?
– Нет.
– Даже плакать не могла. Зинка Кудрявцева лила крокодиловы слезы, а сама каких только гадостей не говорила!
– Нашла на кого смотреть – на Зинку.
– На поминки я не пошла. Не могу слушать эти глупости. Лица у всех постные. Одна Тамара правду сказала: ей все завидовали…
– Про зависть – ей виднее. А вот на поминки зря не осталась. Надо бы помянуть Наташу.
– Тим, давай вдвоем ее помянем, а? Такая тяжесть на душе, такая тоска – хоть кричи.
Слезы у Кати высохли. Она вскочила с дивана:
– Сейчас гляну, что там в холодильнике есть. Мать сегодня что-то принесла.
Тимофей остановил ее:
– Сиди, я все сам сделаю. Надо спиртное купить.
– Наташа шампанское пила.
– Шампанским не поминают, – возразил Тимофей.
– Тогда водку, только очень хорошую. Подожди, я пойду с тобой. У нас тут, в подвальчике, работает ночной магазин, но ты один его не найдешь. Это совсем рядом…
Когда Катя и Тимофей выходили из подъезда, им навстречу попалась любопытная соседка. Она, не скрывая интереса, уставилась на Сазонова: сразу отметила его длинное кашемировое пальто, пушистый шарф, небрежно обернутый вокруг шеи. Женщина завистливо прищурила глаза, когда увидела, что Катин знакомый направился к иномарке.
– Садись! – Тимофей распахнул перед Катей дверцу.
– Тут недалеко, – возразила она.
– Ну и что? Не пешком же идти.
– Ты прямо как Наташа: шагу лишнего ступить не хочешь…
Катя уловила многозначительный взгляд соседки и передернула плечом: да пошла она куда подальше, дура старая! Только ее внученьку могут в два часа ночи на машине привозить и заносить в подъезд в бессознательном состоянии. Это считается в порядке вещей. Ее внучка, дескать, королева, а все остальные – быдло и ничтожество… Однако Катя заставила себя приветливо поздороваться с соседкой. В машину девушка садилась не торопясь, с достоинством.
– Бросаем вызов обществу? Умница. – Тим все заметил.
– Ну ее к черту, эту сплетницу, надоело!
Возвратились они через час. Водка в подвальчике показалась Сазонову подозрительной, и Тим ее за-браковал. Пришлось поколесить в поисках нормальной бутылки.
– Наверное, это чудовищно, – призналась Катя, – но я почему-то страшно проголодалась.
– Сколько времени ты уже не ела?
– Третий день пошел, кажется…
Они сидели за столом. Наполненная водкой рюмка отдельно стояла на столе, возле фотографии Наташи – одной из ее старых фотографий, подаренных в свое время Кате.
– Я помню этот снимок, – сказал Тимофей.
На фотографии Наталья улыбалась. Лицо, снятое вполоборота, светилось радостью. Широко распахнутые глаза смотрели на мир весело и дружелюбно. Казалось, ни у одного существа не может подняться рука на такую красоту. Но вот ведь поднялась.
– Как живая, – выдохнула Катя. – Такое впечатление, что Наташа сейчас с нами. Сидит рядом и слушает, о чем мы говорим.
Они выпили, не чокаясь.
– Из-за чего ты поцапался с Пономаревой?
Сазонов поморщился:
– Не хочу сейчас про это говорить.
– А все-таки?
– У нее психология, как у мелкой лавочницы. Если сегодня она вложила во что-то деньги, то уже завтра хочет иметь прибыль, а лучше – сегодня к вечеру. Она не любит рисковать. Не думал, что у нас так скоро возникнут разногласия. – Тимофей отложил вилку в сторону. – Не нагружайся моими проблемами. Сам разберусь.
Они продолжили застолье при свете мерцающей свечи. Катя забралась с ногами на диван и, обхватив колени, внимательно разглядывала Тимофея: как будто видела его впервые в жизни…
– У тебя немного отросли волосы. – Она дотронулась рукой до его прически. – Так гораздо лучше.
Он прижался щекой к ее пальцам.
– Хотел тебе понравиться.
– Правда? – Катя не отнимала руки. – Вокруг тебя столько девчонок крутится.
– Я их просто не замечаю.
– Это не правда.
– Правда, Катюша. До тебя я ни на одну из них не обращал внимания.
– А я ведь с осени в Доме моды работаю, мог бы и раньше меня заметить. Или ты только манекенщицей способен заинтересоваться?
– Ну вот такой я, значит, глупый. Пока нос к носу с тобой не столкнулся, не разглядел.
– Давай выпьем еще понемножку, – предложила Катя.
Тимофей послушно наполнил рюмки.
– Напьюсь и начну к тебе приставать, – пообещал он.
– Ну и что? Я, может, хочу, чтобы ты пристал ко мне!
– Не надо так шутить.
– Я не шучу.
– А как же красавчик, который только что был здесь?
Катя выпила свою рюмку.
– Как принято писать в журналах, – скривилась она то ли от водки, то ли от своих неутешительных мыслей, – Алексей Кошелев – мой отрицательный жизненный опыт. Больше этот парень здесь не появится.
Сазонов поперхнулся.
Катя вскочила и налила ему воды.
В обществе Тимофея она испытывала странное ощущение… Как сходила она прежде с ума по Алексею, как ее трясло от каждого его прикосновения! Обмирала, стоило лишь заглянуть ему в глаза – в наглые, насмешливые, лживые глаза. Теперь же все по-другому. Катя чувствовала себя просто и естественно. Хотелось сидеть рядом, гладить сильные, нервные пальцы Сазонова, которые чутко реагировали на каждое ее прикосновение. Она знала: не обидит, не обманет, не станет насмехаться… Отчего рождается подобная уверенность? Катя и сама не понимала.
– Катюша… – Тимофей обнял ее и усадил к себе на колени.
– Знаешь, наверное, я жутко испорченная, если в такой день думаю о… Ну, в общем, о…
…Они лежали в постели, отдыхая от ласк. Свечка еще не догорела. Взглянув на мигающий огонек, Катя удивилась: казалось, прошла целая вечность с тех пор, как она очутилась в объятиях Тимофея.
Она откинула одеяло и, не стесняясь своей наготы, подошла к окну.
– Простынешь. – Тимофей следил за ней взглядом.
– Нет. – Катя обернулась.
После "неудачного опыта" с Кошелевым Катя не представляла себе, что сможет так быстро забыть об этом. И уж тем более что все произойдет в такой печальный день. Она где-то читала: люди в такой неординарной ситуации еще сильнее тянутся друг к другу, ищут близости; ощущения, которые они при этом испытывают, особенно остры. О последнем, из-за неудачного сексуального опыта, Катя с уверенностью судить не могла. Но поражало, насколько комфортно и спокойно ощущала себя с Тимофеем. Исчезла тягучая, изматывавшая душу тоска.
– Тебе… было хорошо? – Катя вернулась, села на постель и посмотрела ему прямо в глаза.
– Ты еще спрашиваешь! – Тимофей потянулся к ней.
Сазонов не был дамским угодником. Женщины, которые время от времени появлялись в его жизни, вскоре из нее исчезали, не оставив заметного следа. Проходило время – и он забывал об их существовании. Ни одна из них по-настоящему не «зацепила» его.
Тимофею вдруг пришло на ум откровенное, даже циничное высказывание одного его однокурсника, Витюши Парфенова. Тот по окончании института работал в театре дизайнером по костюмам. И к нему льнули девицы и дамы самых различных возрастов. Ровесник Сазонова, он, в отличие от своего приятеля, приобрел немалый опыт. Так вот Витюша говаривал так: "Не бойся женщины, которая держит тебя за… а бойся той, что держит за душу". Сейчас Тимофей понял: Катя – это не проходной эпизод в его жизни: она серьезно затронула его душу…
Сердце сладко сжалось. И тут же Сазонов ощутил внутри болезненный укол: а сумеет ли он удержать девушку возле себя?
Глава 12
Глава 13
– Никого не хочу видеть – только тебя.
Некоторое время они сидели молча.
– Тим! – Она заглянула в его серые глаза. – То, что говорят про Наташу, не правда. Она никого не убивала.
– Я знаю.
– Откуда? – встрепенулась Катерина. – Откуда знаешь? Она тебе что-то говорила?
– Нет.
– Тогда… Я не понимаю, – растерянно произнесла она.
– Наташа никого не могла убить, а уж тем более – Николая Линькова. Она его любила.
– Да, – согласно кивнула Катя. – Любила… Тим! – Она взяла его руку. – Я не могу сейчас ничего рассказывать. Лучше не надо. Потом когда-нибудь, ладно?
– Хорошо, Катюша, хорошо. Ты успокойся.
– Не могу, не хочу успокаиваться! Наташа была моей подругой. Единственной! У меня в школе не было друзей. Так получилось. А Наташка, она… – По щекам Кати бежали и бежали слезы, и она не вытирала их. – У меня никогда больше не будет такой подруги, никогда!.. – Катя прижалась к Тимофею, словно искала у него защиты.
– Ну, не надо, не плачь.
– Тимофей, как подумаю, что из-за каких-то негодяев… – Катя прикрыла ладошкой рот и испуганно умолкла. С тех пор как погибла Наташа, она еще никому ни о чем не проговаривалась.
Сазонов сделал вид, будто ничего не слышал. Он только гладил ее по голове, как маленькую. Еще совсем недавно Катерина точно так же гладила по голове Наташу.
– Столько цветов было! Гвоздики, розы, хризантемы… Она вся утопала в них. Сегодня, когда проходила мимо цветочного киоска, испугалась. Казалось, сейчас оттуда выглянет Наташино лицо… Ненавижу все эти цветы! Я сумасшедшая, да?
– Нет.
– Даже плакать не могла. Зинка Кудрявцева лила крокодиловы слезы, а сама каких только гадостей не говорила!
– Нашла на кого смотреть – на Зинку.
– На поминки я не пошла. Не могу слушать эти глупости. Лица у всех постные. Одна Тамара правду сказала: ей все завидовали…
– Про зависть – ей виднее. А вот на поминки зря не осталась. Надо бы помянуть Наташу.
– Тим, давай вдвоем ее помянем, а? Такая тяжесть на душе, такая тоска – хоть кричи.
Слезы у Кати высохли. Она вскочила с дивана:
– Сейчас гляну, что там в холодильнике есть. Мать сегодня что-то принесла.
Тимофей остановил ее:
– Сиди, я все сам сделаю. Надо спиртное купить.
– Наташа шампанское пила.
– Шампанским не поминают, – возразил Тимофей.
– Тогда водку, только очень хорошую. Подожди, я пойду с тобой. У нас тут, в подвальчике, работает ночной магазин, но ты один его не найдешь. Это совсем рядом…
Когда Катя и Тимофей выходили из подъезда, им навстречу попалась любопытная соседка. Она, не скрывая интереса, уставилась на Сазонова: сразу отметила его длинное кашемировое пальто, пушистый шарф, небрежно обернутый вокруг шеи. Женщина завистливо прищурила глаза, когда увидела, что Катин знакомый направился к иномарке.
– Садись! – Тимофей распахнул перед Катей дверцу.
– Тут недалеко, – возразила она.
– Ну и что? Не пешком же идти.
– Ты прямо как Наташа: шагу лишнего ступить не хочешь…
Катя уловила многозначительный взгляд соседки и передернула плечом: да пошла она куда подальше, дура старая! Только ее внученьку могут в два часа ночи на машине привозить и заносить в подъезд в бессознательном состоянии. Это считается в порядке вещей. Ее внучка, дескать, королева, а все остальные – быдло и ничтожество… Однако Катя заставила себя приветливо поздороваться с соседкой. В машину девушка садилась не торопясь, с достоинством.
– Бросаем вызов обществу? Умница. – Тим все заметил.
– Ну ее к черту, эту сплетницу, надоело!
Возвратились они через час. Водка в подвальчике показалась Сазонову подозрительной, и Тим ее за-браковал. Пришлось поколесить в поисках нормальной бутылки.
– Наверное, это чудовищно, – призналась Катя, – но я почему-то страшно проголодалась.
– Сколько времени ты уже не ела?
– Третий день пошел, кажется…
Они сидели за столом. Наполненная водкой рюмка отдельно стояла на столе, возле фотографии Наташи – одной из ее старых фотографий, подаренных в свое время Кате.
– Я помню этот снимок, – сказал Тимофей.
На фотографии Наталья улыбалась. Лицо, снятое вполоборота, светилось радостью. Широко распахнутые глаза смотрели на мир весело и дружелюбно. Казалось, ни у одного существа не может подняться рука на такую красоту. Но вот ведь поднялась.
– Как живая, – выдохнула Катя. – Такое впечатление, что Наташа сейчас с нами. Сидит рядом и слушает, о чем мы говорим.
Они выпили, не чокаясь.
– Из-за чего ты поцапался с Пономаревой?
Сазонов поморщился:
– Не хочу сейчас про это говорить.
– А все-таки?
– У нее психология, как у мелкой лавочницы. Если сегодня она вложила во что-то деньги, то уже завтра хочет иметь прибыль, а лучше – сегодня к вечеру. Она не любит рисковать. Не думал, что у нас так скоро возникнут разногласия. – Тимофей отложил вилку в сторону. – Не нагружайся моими проблемами. Сам разберусь.
Они продолжили застолье при свете мерцающей свечи. Катя забралась с ногами на диван и, обхватив колени, внимательно разглядывала Тимофея: как будто видела его впервые в жизни…
– У тебя немного отросли волосы. – Она дотронулась рукой до его прически. – Так гораздо лучше.
Он прижался щекой к ее пальцам.
– Хотел тебе понравиться.
– Правда? – Катя не отнимала руки. – Вокруг тебя столько девчонок крутится.
– Я их просто не замечаю.
– Это не правда.
– Правда, Катюша. До тебя я ни на одну из них не обращал внимания.
– А я ведь с осени в Доме моды работаю, мог бы и раньше меня заметить. Или ты только манекенщицей способен заинтересоваться?
– Ну вот такой я, значит, глупый. Пока нос к носу с тобой не столкнулся, не разглядел.
– Давай выпьем еще понемножку, – предложила Катя.
Тимофей послушно наполнил рюмки.
– Напьюсь и начну к тебе приставать, – пообещал он.
– Ну и что? Я, может, хочу, чтобы ты пристал ко мне!
– Не надо так шутить.
– Я не шучу.
– А как же красавчик, который только что был здесь?
Катя выпила свою рюмку.
– Как принято писать в журналах, – скривилась она то ли от водки, то ли от своих неутешительных мыслей, – Алексей Кошелев – мой отрицательный жизненный опыт. Больше этот парень здесь не появится.
Сазонов поперхнулся.
Катя вскочила и налила ему воды.
В обществе Тимофея она испытывала странное ощущение… Как сходила она прежде с ума по Алексею, как ее трясло от каждого его прикосновения! Обмирала, стоило лишь заглянуть ему в глаза – в наглые, насмешливые, лживые глаза. Теперь же все по-другому. Катя чувствовала себя просто и естественно. Хотелось сидеть рядом, гладить сильные, нервные пальцы Сазонова, которые чутко реагировали на каждое ее прикосновение. Она знала: не обидит, не обманет, не станет насмехаться… Отчего рождается подобная уверенность? Катя и сама не понимала.
– Катюша… – Тимофей обнял ее и усадил к себе на колени.
– Знаешь, наверное, я жутко испорченная, если в такой день думаю о… Ну, в общем, о…
***
Его волосы щекотали ей ухо. Она задыхалась от волнения……Они лежали в постели, отдыхая от ласк. Свечка еще не догорела. Взглянув на мигающий огонек, Катя удивилась: казалось, прошла целая вечность с тех пор, как она очутилась в объятиях Тимофея.
Она откинула одеяло и, не стесняясь своей наготы, подошла к окну.
– Простынешь. – Тимофей следил за ней взглядом.
– Нет. – Катя обернулась.
После "неудачного опыта" с Кошелевым Катя не представляла себе, что сможет так быстро забыть об этом. И уж тем более что все произойдет в такой печальный день. Она где-то читала: люди в такой неординарной ситуации еще сильнее тянутся друг к другу, ищут близости; ощущения, которые они при этом испытывают, особенно остры. О последнем, из-за неудачного сексуального опыта, Катя с уверенностью судить не могла. Но поражало, насколько комфортно и спокойно ощущала себя с Тимофеем. Исчезла тягучая, изматывавшая душу тоска.
– Тебе… было хорошо? – Катя вернулась, села на постель и посмотрела ему прямо в глаза.
– Ты еще спрашиваешь! – Тимофей потянулся к ней.
Сазонов не был дамским угодником. Женщины, которые время от времени появлялись в его жизни, вскоре из нее исчезали, не оставив заметного следа. Проходило время – и он забывал об их существовании. Ни одна из них по-настоящему не «зацепила» его.
Тимофею вдруг пришло на ум откровенное, даже циничное высказывание одного его однокурсника, Витюши Парфенова. Тот по окончании института работал в театре дизайнером по костюмам. И к нему льнули девицы и дамы самых различных возрастов. Ровесник Сазонова, он, в отличие от своего приятеля, приобрел немалый опыт. Так вот Витюша говаривал так: "Не бойся женщины, которая держит тебя за… а бойся той, что держит за душу". Сейчас Тимофей понял: Катя – это не проходной эпизод в его жизни: она серьезно затронула его душу…
Сердце сладко сжалось. И тут же Сазонов ощутил внутри болезненный укол: а сумеет ли он удержать девушку возле себя?
Глава 12
Илья Садчиков от злобы так шарахнул дверью подъезда, что его любимый курцхаар по кличке Герцог, которого он вел на прогулку, присел от неожиданности.
– Сволочь! – негромко прошипел Илья. И, заметив недоуменный собачий взгляд, скривился. – Да не ты, Герцог, сволочь, а братец мой.
Он отстегнул поводок и приказал:
– Иди погуляй.
Герцог, отпущенный на свободу, радостно взлаял и помчался к скверу, где обычно хозяева выгуливали домашних питомцев.
В собачьей компании курцхаар пользовался дурной репутацией: мог покусать более слабого противника – маленькие собачки при его появлении с визгом бежали к хозяевам, надеясь там найти защиту. Каждая прогулка Герцога сопровождалась скандалом, он постоянно затевал склоки. Хитрый пес к мощным сторожевым кобелям не цеплялся, понимая, что те зададут ему хорошую трепку. Он преследовал сучек. Это был настоящий сексуальный маньяк.
Курцхаар – охотничья порода собак: среднего размера, гладкошерстная, коричневого окраса с седым крапом. Однако Садчиков, заведя Герцога, не собирался ни на кого охотиться. Собака оказалась у него случайно. Потом он привык к кобелю, чей нрав полностью соответствовал характеру хозяина.
Весь свой охотничий инстинкт пес вкладывал в любимое занятие – охоту на самок. Его домогательствам подвергались все собаки женского пола в окрестностях. Владельцы собак, оберегая своих любимиц от наглых посягательств, старались выгуливать собак в то время, когда Герцог сидел дома. Но полнос-тью избежать контактов было невозможно.
Вот и сейчас из глубины сквера раздался громкий собачий лай. Пожилая женщина вела на поводке двух небольших собак, кобеля и суку, которую сразу учуял Герцог, – и накинулся на нее с яростью, подобно пылкому любовнику.
Хозяйка собак растерялась и выпустила поводок. Кобелек, проявив храбрость, попытался вступиться за честь своей подруги, но тут же был отброшен в сторону более сильным и наглым ухажером.
Герцог без помех взгромоздился на сучку.
Увидев такую беспардонность и явное насилие, хозяйка опомнилась – и бросилась к ближайшим кустам, чтобы выломать прут: другого средства защиты у нее под рукой не оказалось… Голося во все горло, она со всей силы стегнула хама прутом по спине.
Герцог, не ожидавший отпора, соскочил с сучки и оскалил зубы.
– Да я тебя!.. – орала тетка, не собираясь отступать. – Тварь беспутная!
– Ну, ты полегче, полегче. – Подоспевший Илья грозно надвинулся на женщину.
– Видала я тебя!.. – Дама, по-мужски выругавшись, взмахнула прутом перед самым лицом Садчикова.
К ним уже спешили другие владельцы собак.
– Правильно! – раздался раздраженный мужской голос. – Этот кобелина вконец обнаглел. Житья никому не дает.
– Безобразие! Испохабили хорошую охотничью породу, совести ни на грамм нет, – поддержал выступившего другой гражданин. – Вон стоит, лыбится! Сам небось такой – и собаку изуродовал.
Страсти накалялись.
– Эти богатеи… Надо в милицию сообщить или в охотничий клуб – пусть заберут пса… Должна быть на таких подонков какая-то управа!..
Силы были неравные, и Садчиков отступил.
Герцог, видя, что хозяин струсил, тоже не торопился нападать на людей: дурак он, что ли?
– Пошли, Герцог!..
Они покидали сквер под громкие победные возгласы одержавшей на этот раз верх женщины – хозяйки двух собачек.
– Козлы! – выругался Илья, подходя к своему подъезду.
Последнее выражение, безусловно, относилось к публике в сквере.
Неудачный день выдался сегодня у Садчикова-старшего. А началось все с младшего братца, Виталика… Ну придумал, ну отчудил! И в кого этот красавец уродился такой сволочью? Непонятно.
Придя домой, Илья сразу же набрал определенный номер телефона.
– Приезжай! – бросил он в трубку.
На том конце провода ему попытались возражать, но Илья не стал ничего слушать.
– Не приедешь – пожалеешь! – пригрозил он.
Виталик примчался в квартиру брата через полчаса.
– В общем, так, – устав орать на кровного родственника, сказал Илья, – еще раз услышу про твои шашни с Идой – накажу! Я два раза повторять не намерен.
– Может, ты сам к ней клинья подбиваешь? – Виталик затравленно смотрел на братца, но продолжал огрызаться.
– Идиот! – завопил Илья. – На кой хрен она мне сдалась? Соображай, что говоришь!
– Я-то соображаю. Она сама сказала…
Договорить он не успел: в глазах Ильи вспыхнула такая ярость, что Виталик не на шутку испугался.
– Все! Понял-понял, – замахал он руками. – На пушечный выстрел к этой стерве не подойду.
– Иначе я найду верное средство воздействовать на тебя, братишка, – прошипел Илья.
После гибели отца братья решили выступать против мачехи единым фронтом. Только так можно было оттяпать кусок от папенькиного пирога. И вдруг Садчиков-старший узнал, что Виталик за его спиной начал вести переговоры с Идой… Кретин! (Речь шла о дележе акций торгового дома.) – Только вместе мы представляем какую-то силу, – внушал Илья брату. – Иначе она поодиночке нас обойдет. Понял? Специально поссорить хочет, вот и вертит хвостом, проститутка. Сейчас такой момент… Упустим – локти кусать будем. Эта сука кого хочешь вокруг пальца обведет. Ей не впервой. Папашу покойного вспомни.
– Да понял я, понял. Что ты заладил одно и то же, как дятел?..
Выпроводив братца, Илья тяжело вздохнул: пока дело не завершено, он глаз с этого придурка спускать не будет!
Торговый дом достался покойному Михаилу Ивановичу Садчикову, считай, задаром. К моменту начавшейся приватизации он был директором большого универмага, расположенного в центре города. Универмаг акционировали: пятьдесят один процент акций отошел государству, остальные акции распределили, как и положено, между акционерами. Основной куш ухватил, разумеется, директор. Потом, при начавшемся беспределе, акции сильно потеряли в цене, и, как результат, доля государства уменьшилась до четырнадцати процентов. "Оборот нулевой, я работаю себе в убыток!" – жаловался Михаил Иванович. И так, жалуясь и жалуясь, сумел постепенно стать единоличным хозяином.
Садчиков-старший умел обделывать свои дела. "Нужно научиться жить в кредит, – любил говорить он. – И жить с размахом!" До недавнего времени это у него неплохо получалось.
Незадолго до гибели бизнесмен взял в банке кредит – один миллион двести тысяч долларов, под залог тридцати процентов акций собственного торгового дома. При том что обычно залог составлял двадцать пять процентов. Михаил Иванович не торговался: когда срочно нужны деньги, раздумывать не приходится. Он надеялся быстро вернуть долг. На эту сумму Садчиков-старший заказал "товары народного потребления": он намерен был ввезти в страну шубы и итальянскую обувь. Партию товаров на четыреста тысяч долларов оборотистый бизнесмен собирался реализовать через свой торговый дом, остальное – через верных партнеров в регионах. В Тюмени у него сидел надежный человек, не раз имевший с Садчиковым-старшим общие дела. Товары Михаил Иванович благополучно отправил партнеру и уже ожидал получения денег, но… вышла осечка. Партнер исчез, не расплатившись.
Михаил Иванович рвал и метал. Время шло, надо было возвращать взятый в банке кредит. Наверняка матерый предприниматель сумел бы выкрутиться из создавшегося положения и наказать того, кто его кинул. Не раз случались в его жизни пиковые ситуации: ты обманешь, тебя обманут… Заниматься бизнесом в России – дело непростое. И опасное.
Однако пока Садчиков-старший метался в поисках выхода, он, по-видимому, утратил бдительность. Неизвестные взорвали машину Михаила Ивановича вместе с владельцем – прямо у подъезда его собственного дома. Его пришлось хоронить в закрытом гробу.
Хозяин погиб, но долг банку остался. Часть акций перешла в новые руки, часть осталась у вдовы покойного.
Илья Садчиков вел переговоры с представителем банка о том, чтобы погасить папенькин долг. Одновременно, пугая Иду последствиями, он пытался вырвать у нее пакет акций. У него имелись и свои возможности воздействовать на вдову.
Товары в торговый дом поступали не напрямую, а через некую специально созданную фирму – подобные фирмы в обиходе именовались «фонарями». Фирма-"фонарь" регистрировалась по утерянному кем-то паспорту, то есть на подставное лицо. Фуры с товарами из Италии шли именно туда. Последний раз фур было три: на четыреста тысяч долларов товаров в каждой. Одна предназначалась для садчиковского торгового дома, две другие сразу переадресовывались в Тюмень.
Покойный Садчиков умел ловко уходить от налогов… А как иначе деньги заработаешь? Если соблюдать закон, без порток останешься да еще должен государству будешь. На таможне у него имелся свой терминал, где за взятку сокращалась таможенная пошлина. Левая растаможка обходилась в пять тысяч баксов – с каждой фуры. А уж как получил «синяк» – колотуху, то есть печать в ГТД (грузовой таможенной декларации), можно крутиться дальше.
Илья был неплохо осведомлен о делах отца. Сейчас он грозил Иде налоговой инспекцией – обещался навести тех на фирму-"фонарь". Дело со скрипом двигалось. Ида дергалась и готова была уступить. Оставалось лишь немного дожать ее…
У Ильи от злости задергался глаз: все шло исключительно хорошо – так нет, этот кретин, Виталик, клюнул на бабские посулы! Идиот! Ничего не может сделать нормально, ничего. В какой бы заднице он сейчас сидел, если бы не Илья? Собственное имущество трижды перезаложил, скоро судебные исполнители домой нагрянут – доиграется! И ведь находятся же такие дураки, что еще верят ему!
Младший брат крепко сидел у старшего на крючке.
"Жаль, Линя пристрелили, – желчно улыбаясь, думал Илья. – Его парни быстро помогли бы этот вопрос уладить. И никаких бы не было хлопот".
– Сволочь! – негромко прошипел Илья. И, заметив недоуменный собачий взгляд, скривился. – Да не ты, Герцог, сволочь, а братец мой.
Он отстегнул поводок и приказал:
– Иди погуляй.
Герцог, отпущенный на свободу, радостно взлаял и помчался к скверу, где обычно хозяева выгуливали домашних питомцев.
В собачьей компании курцхаар пользовался дурной репутацией: мог покусать более слабого противника – маленькие собачки при его появлении с визгом бежали к хозяевам, надеясь там найти защиту. Каждая прогулка Герцога сопровождалась скандалом, он постоянно затевал склоки. Хитрый пес к мощным сторожевым кобелям не цеплялся, понимая, что те зададут ему хорошую трепку. Он преследовал сучек. Это был настоящий сексуальный маньяк.
Курцхаар – охотничья порода собак: среднего размера, гладкошерстная, коричневого окраса с седым крапом. Однако Садчиков, заведя Герцога, не собирался ни на кого охотиться. Собака оказалась у него случайно. Потом он привык к кобелю, чей нрав полностью соответствовал характеру хозяина.
Весь свой охотничий инстинкт пес вкладывал в любимое занятие – охоту на самок. Его домогательствам подвергались все собаки женского пола в окрестностях. Владельцы собак, оберегая своих любимиц от наглых посягательств, старались выгуливать собак в то время, когда Герцог сидел дома. Но полнос-тью избежать контактов было невозможно.
Вот и сейчас из глубины сквера раздался громкий собачий лай. Пожилая женщина вела на поводке двух небольших собак, кобеля и суку, которую сразу учуял Герцог, – и накинулся на нее с яростью, подобно пылкому любовнику.
Хозяйка собак растерялась и выпустила поводок. Кобелек, проявив храбрость, попытался вступиться за честь своей подруги, но тут же был отброшен в сторону более сильным и наглым ухажером.
Герцог без помех взгромоздился на сучку.
Увидев такую беспардонность и явное насилие, хозяйка опомнилась – и бросилась к ближайшим кустам, чтобы выломать прут: другого средства защиты у нее под рукой не оказалось… Голося во все горло, она со всей силы стегнула хама прутом по спине.
Герцог, не ожидавший отпора, соскочил с сучки и оскалил зубы.
– Да я тебя!.. – орала тетка, не собираясь отступать. – Тварь беспутная!
– Ну, ты полегче, полегче. – Подоспевший Илья грозно надвинулся на женщину.
– Видала я тебя!.. – Дама, по-мужски выругавшись, взмахнула прутом перед самым лицом Садчикова.
К ним уже спешили другие владельцы собак.
– Правильно! – раздался раздраженный мужской голос. – Этот кобелина вконец обнаглел. Житья никому не дает.
– Безобразие! Испохабили хорошую охотничью породу, совести ни на грамм нет, – поддержал выступившего другой гражданин. – Вон стоит, лыбится! Сам небось такой – и собаку изуродовал.
Страсти накалялись.
– Эти богатеи… Надо в милицию сообщить или в охотничий клуб – пусть заберут пса… Должна быть на таких подонков какая-то управа!..
Силы были неравные, и Садчиков отступил.
Герцог, видя, что хозяин струсил, тоже не торопился нападать на людей: дурак он, что ли?
– Пошли, Герцог!..
Они покидали сквер под громкие победные возгласы одержавшей на этот раз верх женщины – хозяйки двух собачек.
– Козлы! – выругался Илья, подходя к своему подъезду.
Последнее выражение, безусловно, относилось к публике в сквере.
Неудачный день выдался сегодня у Садчикова-старшего. А началось все с младшего братца, Виталика… Ну придумал, ну отчудил! И в кого этот красавец уродился такой сволочью? Непонятно.
Придя домой, Илья сразу же набрал определенный номер телефона.
– Приезжай! – бросил он в трубку.
На том конце провода ему попытались возражать, но Илья не стал ничего слушать.
– Не приедешь – пожалеешь! – пригрозил он.
Виталик примчался в квартиру брата через полчаса.
– В общем, так, – устав орать на кровного родственника, сказал Илья, – еще раз услышу про твои шашни с Идой – накажу! Я два раза повторять не намерен.
– Может, ты сам к ней клинья подбиваешь? – Виталик затравленно смотрел на братца, но продолжал огрызаться.
– Идиот! – завопил Илья. – На кой хрен она мне сдалась? Соображай, что говоришь!
– Я-то соображаю. Она сама сказала…
Договорить он не успел: в глазах Ильи вспыхнула такая ярость, что Виталик не на шутку испугался.
– Все! Понял-понял, – замахал он руками. – На пушечный выстрел к этой стерве не подойду.
– Иначе я найду верное средство воздействовать на тебя, братишка, – прошипел Илья.
После гибели отца братья решили выступать против мачехи единым фронтом. Только так можно было оттяпать кусок от папенькиного пирога. И вдруг Садчиков-старший узнал, что Виталик за его спиной начал вести переговоры с Идой… Кретин! (Речь шла о дележе акций торгового дома.) – Только вместе мы представляем какую-то силу, – внушал Илья брату. – Иначе она поодиночке нас обойдет. Понял? Специально поссорить хочет, вот и вертит хвостом, проститутка. Сейчас такой момент… Упустим – локти кусать будем. Эта сука кого хочешь вокруг пальца обведет. Ей не впервой. Папашу покойного вспомни.
– Да понял я, понял. Что ты заладил одно и то же, как дятел?..
Выпроводив братца, Илья тяжело вздохнул: пока дело не завершено, он глаз с этого придурка спускать не будет!
Торговый дом достался покойному Михаилу Ивановичу Садчикову, считай, задаром. К моменту начавшейся приватизации он был директором большого универмага, расположенного в центре города. Универмаг акционировали: пятьдесят один процент акций отошел государству, остальные акции распределили, как и положено, между акционерами. Основной куш ухватил, разумеется, директор. Потом, при начавшемся беспределе, акции сильно потеряли в цене, и, как результат, доля государства уменьшилась до четырнадцати процентов. "Оборот нулевой, я работаю себе в убыток!" – жаловался Михаил Иванович. И так, жалуясь и жалуясь, сумел постепенно стать единоличным хозяином.
Садчиков-старший умел обделывать свои дела. "Нужно научиться жить в кредит, – любил говорить он. – И жить с размахом!" До недавнего времени это у него неплохо получалось.
Незадолго до гибели бизнесмен взял в банке кредит – один миллион двести тысяч долларов, под залог тридцати процентов акций собственного торгового дома. При том что обычно залог составлял двадцать пять процентов. Михаил Иванович не торговался: когда срочно нужны деньги, раздумывать не приходится. Он надеялся быстро вернуть долг. На эту сумму Садчиков-старший заказал "товары народного потребления": он намерен был ввезти в страну шубы и итальянскую обувь. Партию товаров на четыреста тысяч долларов оборотистый бизнесмен собирался реализовать через свой торговый дом, остальное – через верных партнеров в регионах. В Тюмени у него сидел надежный человек, не раз имевший с Садчиковым-старшим общие дела. Товары Михаил Иванович благополучно отправил партнеру и уже ожидал получения денег, но… вышла осечка. Партнер исчез, не расплатившись.
Михаил Иванович рвал и метал. Время шло, надо было возвращать взятый в банке кредит. Наверняка матерый предприниматель сумел бы выкрутиться из создавшегося положения и наказать того, кто его кинул. Не раз случались в его жизни пиковые ситуации: ты обманешь, тебя обманут… Заниматься бизнесом в России – дело непростое. И опасное.
Однако пока Садчиков-старший метался в поисках выхода, он, по-видимому, утратил бдительность. Неизвестные взорвали машину Михаила Ивановича вместе с владельцем – прямо у подъезда его собственного дома. Его пришлось хоронить в закрытом гробу.
Хозяин погиб, но долг банку остался. Часть акций перешла в новые руки, часть осталась у вдовы покойного.
Илья Садчиков вел переговоры с представителем банка о том, чтобы погасить папенькин долг. Одновременно, пугая Иду последствиями, он пытался вырвать у нее пакет акций. У него имелись и свои возможности воздействовать на вдову.
Товары в торговый дом поступали не напрямую, а через некую специально созданную фирму – подобные фирмы в обиходе именовались «фонарями». Фирма-"фонарь" регистрировалась по утерянному кем-то паспорту, то есть на подставное лицо. Фуры с товарами из Италии шли именно туда. Последний раз фур было три: на четыреста тысяч долларов товаров в каждой. Одна предназначалась для садчиковского торгового дома, две другие сразу переадресовывались в Тюмень.
Покойный Садчиков умел ловко уходить от налогов… А как иначе деньги заработаешь? Если соблюдать закон, без порток останешься да еще должен государству будешь. На таможне у него имелся свой терминал, где за взятку сокращалась таможенная пошлина. Левая растаможка обходилась в пять тысяч баксов – с каждой фуры. А уж как получил «синяк» – колотуху, то есть печать в ГТД (грузовой таможенной декларации), можно крутиться дальше.
Илья был неплохо осведомлен о делах отца. Сейчас он грозил Иде налоговой инспекцией – обещался навести тех на фирму-"фонарь". Дело со скрипом двигалось. Ида дергалась и готова была уступить. Оставалось лишь немного дожать ее…
У Ильи от злости задергался глаз: все шло исключительно хорошо – так нет, этот кретин, Виталик, клюнул на бабские посулы! Идиот! Ничего не может сделать нормально, ничего. В какой бы заднице он сейчас сидел, если бы не Илья? Собственное имущество трижды перезаложил, скоро судебные исполнители домой нагрянут – доиграется! И ведь находятся же такие дураки, что еще верят ему!
Младший брат крепко сидел у старшего на крючке.
"Жаль, Линя пристрелили, – желчно улыбаясь, думал Илья. – Его парни быстро помогли бы этот вопрос уладить. И никаких бы не было хлопот".
Глава 13
– Катерина! – Голос Кудрявцевой прозвучал громко, начальственно. – Не в службу, а в дружбу. Сходи в кладовку, там сейчас у Варвары Зоя должна быть, главный бухгалтер. Попроси обеих срочно подняться к Нине Ивановне. А то я уже с ног сбилась – подошвы гудят…
Всем своим видом Зинаида выражала крайнюю занятость и переутомление. Она, дескать, работает с утра до ночи, а эти девицы… Не работа – удовольствие: ходят себе по подиуму, красуются, да еще и деньги за это получают.
– Хорошо, – согласилась, хоть и с удивлением, Катя. – Схожу.
У Кудрявцевой, подумала она, все вокруг дурака валяют, одна она за всех пашет.
– Только быстро, быстро! – прокричала ей вслед Зинка.
Варвара бессменно работала кладовщицей в Доме моды лет уже, наверное, двадцать – еще при Фуфлыгиной Серафиме Евграфовне начинала. Ее все побаивались и уважали…
Когда Катя сидела в бригаде, она слышала, как костерили Варвару мотористки, потому что именно они ходили получать нитки для шитья и прочий приклад.
– Ну сквалыга! – разорялась всякий раз горластая Валентина, швыряя на стол мешочки с нитками и тесьмой.
– Сквалыга – не то слово, – поддерживала ее тетя Наташа. Обе женщины, разные по характерам и постоянно выясняющие друг с другом отношения, здесь были солидарны. – Изэкономилась вся! Наверное, сходит в туалет, а потом смотрит: нельзя ли это еще как-нибудь использовать?..
И другие женщины, не стесняясь в выражениях, ругали Варвару на все лады. К примеру, вспыльчивая тетя Наташа выговаривала своему бригадиру:
– Нет, Муся, ты мне скажи, как я могу этот огрызок тесьмы к широкому низку пристрочить, а? – Она совала под нос ни в чем не повинной Мусе моток тесьмы. – Не хватает! Я что, должна бежать в магазин и на свои деньги покупать заказчику тесьму?
До этого дело не доходило, но возмущенные мотористки еще долго потом переговаривались между собой.
– Куда копит, кому? Живет одна, детей нет, – рассуждала Валентина.
– Не говори! – подхватывала тетя Наташа. – На тот свет с собой барахло не утащишь.
– А может, она два века прожить решила? – высказывала предположение бойкая мотористка.
– В следующий раз, Мусечка, сама пойдешь к Варваре. Чего ради я буду свои нервы мотать? – бурчала тетя Наташа.
– Ладно-ладно, – соглашалась бригадир.
Царева за все время работы один раз побывала в кладовке.
Сейчас, проходя по плохо освещенному коридору, Катя вспоминала эти разговоры.
Нина Ивановна Варвару жаловала. Та сидела на хозяйстве, как верный пес: лишней катушки ниток никому не передаст. Про ее патологическую прижимистость ходили легенды. Еще поговаривали, что кладовщица была падка на подарки.
Царева толкнула дверь в помещение кладовой.
На больших стеллажах тут хранились рулоны ткани. Пахло шерстью и еще чем-то, чем всегда пахнет во всех кладовках. Запах Катя помнила еще с тех времен, когда работала в КБ. И не любила его… Варвары и главного бухгалтера в помещении не оказалось. А из смежной комнаты вышел Борис Саватеев.
– Катюша! – приветливо сказал он. – Проходи…
– А где Зоя Ивановна и Варвара? – растерянно оглядываясь по сторонам, спросила Катерина.
– Сейчас подойдут. – Саватеев, улыбаясь, шел ей навстречу.
Она не успела опомниться, как он оказался у нее за спиной.
– Ты… что?!
Катя услышала, как повернулся ключ в замочной скважине. От этого звука ей стало нехорошо.
– Катюша… – Борис надвигался на нее, растопырив руки.
Пятясь назад, Катя уперлась спиной в стеллажи с тканью.
– Не бойся… – шептал он, не сводя глаз с ее лица. Улыбка словно приклеилась к лицу Саватеева.
Катерина увидела его расширенные неподвижные зрачки и по-настоящему испугалась.
Борис только и ждал этого момента: схватил ее за руки и ткнулся губами в щеку девушки.
– Отпусти! – Катя попыталась вырвать руки.
Саватеев не отвечал.
"Как же – отпусти… – думал он. – Нашла дурака!"
Как только Борис увидел эту девчонку на показе, сразу решил: она будет ему принадлежать, чего бы это ни стоило! Пока была жива Наташка Богданова, он и думать не мог о том, чтобы приблизиться к Царевой. Слышал про Линькова: с его мордоворотами связываться опасно. Саватеев заигрывал с девушкой и ждал случая.
На его ухаживания Катерина не отвечала, и это еще больше подзадоривало Бориса. С Надей он поругался, когда та закатила сцену ревности… Наташки больше нет, некому за Цареву заступиться. А Надька никуда не денется: только свистни – сразу прибежит. Орет, ругается, но все равно в постель к нему лезет. А стоит ей выпить лишнего или наркоты нюхнуть, так и вовсе как воск послушная делается. Не может без мужика! Не он, так другой – ей без разницы.
С Надькой и с такими, как она, все было ясно. С Царевой – дело другое. Борис чувствовал, что он для нее – ноль без палочки. И чем лучше это понимал, тем сильнее хотел ее.
Старший из братьев Садчиковых девчонку отметил, думал Саватеев, да и младший на нее таращился. Борис видел, какими глазами оба братца смотрели на нее во время презентации. Илья – кобелина хороший: ни одной юбки не пропустит, умеет с бабами обходиться, сами под него ложатся. Если Цареву заприметил, обязательно в койку потащит. Вон как хвост перед ней распушил: торговый дом, мол, то да се… Саватееву с ним тягаться сложно, у этого мужика денежки водятся, самостоятельный, а Борис целиком и полностью от маменьки зависит…
Внимание Ильи и Виталика к Кате и заставило Бориса проявить инициативу. Решил он попользоваться девочкой – а там пусть Садчиковы ее подбирают, хоть старший, хоть младший… Ему-то какое дело? Главное, успеть первому пенки снять.
– Катюш, послушай… – Он пытался найти губами ее губы.
Она отворачивала голову, с ужасом осознавая: они с Борисом здесь одни и, применив силу, он сможет сделать с ней все, что пожелает, – кричи не кричи, никто не услышит.
– Сейчас сюда кто-нибудь придет! – попробовала она пустить в ход последний довод.
– Не придет, – ухмыльнулся Борис и ослабил хватку. – Никто сюда не придет… Варвара мне сама ключик отдала. Вот – видишь? – Он повертел перед глазами Катерины ключом от кладовки.
– Так она знает? – изумилась девушка.
– Зачем ей знать? Сказал: помещение требуется… На время.
– Как же она тебе ключ доверила от своей драгоценной кладовки?
– Значит, доверила.
На самом деле Варвара согласилась на его предложение лишь после того, как он преподнес ей щедрый презент.
– А Зинка?
– Ну… – замялся Борис.
Всем своим видом Зинаида выражала крайнюю занятость и переутомление. Она, дескать, работает с утра до ночи, а эти девицы… Не работа – удовольствие: ходят себе по подиуму, красуются, да еще и деньги за это получают.
– Хорошо, – согласилась, хоть и с удивлением, Катя. – Схожу.
У Кудрявцевой, подумала она, все вокруг дурака валяют, одна она за всех пашет.
– Только быстро, быстро! – прокричала ей вслед Зинка.
Варвара бессменно работала кладовщицей в Доме моды лет уже, наверное, двадцать – еще при Фуфлыгиной Серафиме Евграфовне начинала. Ее все побаивались и уважали…
Когда Катя сидела в бригаде, она слышала, как костерили Варвару мотористки, потому что именно они ходили получать нитки для шитья и прочий приклад.
– Ну сквалыга! – разорялась всякий раз горластая Валентина, швыряя на стол мешочки с нитками и тесьмой.
– Сквалыга – не то слово, – поддерживала ее тетя Наташа. Обе женщины, разные по характерам и постоянно выясняющие друг с другом отношения, здесь были солидарны. – Изэкономилась вся! Наверное, сходит в туалет, а потом смотрит: нельзя ли это еще как-нибудь использовать?..
И другие женщины, не стесняясь в выражениях, ругали Варвару на все лады. К примеру, вспыльчивая тетя Наташа выговаривала своему бригадиру:
– Нет, Муся, ты мне скажи, как я могу этот огрызок тесьмы к широкому низку пристрочить, а? – Она совала под нос ни в чем не повинной Мусе моток тесьмы. – Не хватает! Я что, должна бежать в магазин и на свои деньги покупать заказчику тесьму?
До этого дело не доходило, но возмущенные мотористки еще долго потом переговаривались между собой.
– Куда копит, кому? Живет одна, детей нет, – рассуждала Валентина.
– Не говори! – подхватывала тетя Наташа. – На тот свет с собой барахло не утащишь.
– А может, она два века прожить решила? – высказывала предположение бойкая мотористка.
– В следующий раз, Мусечка, сама пойдешь к Варваре. Чего ради я буду свои нервы мотать? – бурчала тетя Наташа.
– Ладно-ладно, – соглашалась бригадир.
Царева за все время работы один раз побывала в кладовке.
Сейчас, проходя по плохо освещенному коридору, Катя вспоминала эти разговоры.
Нина Ивановна Варвару жаловала. Та сидела на хозяйстве, как верный пес: лишней катушки ниток никому не передаст. Про ее патологическую прижимистость ходили легенды. Еще поговаривали, что кладовщица была падка на подарки.
Царева толкнула дверь в помещение кладовой.
На больших стеллажах тут хранились рулоны ткани. Пахло шерстью и еще чем-то, чем всегда пахнет во всех кладовках. Запах Катя помнила еще с тех времен, когда работала в КБ. И не любила его… Варвары и главного бухгалтера в помещении не оказалось. А из смежной комнаты вышел Борис Саватеев.
– Катюша! – приветливо сказал он. – Проходи…
– А где Зоя Ивановна и Варвара? – растерянно оглядываясь по сторонам, спросила Катерина.
– Сейчас подойдут. – Саватеев, улыбаясь, шел ей навстречу.
Она не успела опомниться, как он оказался у нее за спиной.
– Ты… что?!
Катя услышала, как повернулся ключ в замочной скважине. От этого звука ей стало нехорошо.
– Катюша… – Борис надвигался на нее, растопырив руки.
Пятясь назад, Катя уперлась спиной в стеллажи с тканью.
– Не бойся… – шептал он, не сводя глаз с ее лица. Улыбка словно приклеилась к лицу Саватеева.
Катерина увидела его расширенные неподвижные зрачки и по-настоящему испугалась.
Борис только и ждал этого момента: схватил ее за руки и ткнулся губами в щеку девушки.
– Отпусти! – Катя попыталась вырвать руки.
Саватеев не отвечал.
"Как же – отпусти… – думал он. – Нашла дурака!"
Как только Борис увидел эту девчонку на показе, сразу решил: она будет ему принадлежать, чего бы это ни стоило! Пока была жива Наташка Богданова, он и думать не мог о том, чтобы приблизиться к Царевой. Слышал про Линькова: с его мордоворотами связываться опасно. Саватеев заигрывал с девушкой и ждал случая.
На его ухаживания Катерина не отвечала, и это еще больше подзадоривало Бориса. С Надей он поругался, когда та закатила сцену ревности… Наташки больше нет, некому за Цареву заступиться. А Надька никуда не денется: только свистни – сразу прибежит. Орет, ругается, но все равно в постель к нему лезет. А стоит ей выпить лишнего или наркоты нюхнуть, так и вовсе как воск послушная делается. Не может без мужика! Не он, так другой – ей без разницы.
С Надькой и с такими, как она, все было ясно. С Царевой – дело другое. Борис чувствовал, что он для нее – ноль без палочки. И чем лучше это понимал, тем сильнее хотел ее.
Старший из братьев Садчиковых девчонку отметил, думал Саватеев, да и младший на нее таращился. Борис видел, какими глазами оба братца смотрели на нее во время презентации. Илья – кобелина хороший: ни одной юбки не пропустит, умеет с бабами обходиться, сами под него ложатся. Если Цареву заприметил, обязательно в койку потащит. Вон как хвост перед ней распушил: торговый дом, мол, то да се… Саватееву с ним тягаться сложно, у этого мужика денежки водятся, самостоятельный, а Борис целиком и полностью от маменьки зависит…
Внимание Ильи и Виталика к Кате и заставило Бориса проявить инициативу. Решил он попользоваться девочкой – а там пусть Садчиковы ее подбирают, хоть старший, хоть младший… Ему-то какое дело? Главное, успеть первому пенки снять.
– Катюш, послушай… – Он пытался найти губами ее губы.
Она отворачивала голову, с ужасом осознавая: они с Борисом здесь одни и, применив силу, он сможет сделать с ней все, что пожелает, – кричи не кричи, никто не услышит.
– Сейчас сюда кто-нибудь придет! – попробовала она пустить в ход последний довод.
– Не придет, – ухмыльнулся Борис и ослабил хватку. – Никто сюда не придет… Варвара мне сама ключик отдала. Вот – видишь? – Он повертел перед глазами Катерины ключом от кладовки.
– Так она знает? – изумилась девушка.
– Зачем ей знать? Сказал: помещение требуется… На время.
– Как же она тебе ключ доверила от своей драгоценной кладовки?
– Значит, доверила.
На самом деле Варвара согласилась на его предложение лишь после того, как он преподнес ей щедрый презент.
– А Зинка?
– Ну… – замялся Борис.