Моспан Татьяна. Подиум

   – Жду, жду… – начала Света. И замолчала на половине фразы. – Неужели приняли?! – ахнула она.
   Царева кивнула.
   – Если бы не ты… – Увидев, как изменилось лицо Светланы, Катя умолкла.
   В глазах приятельницы появилась такая тоска, что у Царевой сжалось сердце.
   – Ладно! – выдохнула Светлана. – Лучше ты, чем кто-то другой. Я и вправду очень рада…
   Она всхлипнула и кинулась к Кате на шею.

Глава 21

   Для Катерины началась новая жизнь. Несколько дней она жила как во сне – пока не поверила окончательно в случившееся…
   Когда Катя Царева пришла рано утром к Нине Ивановне Пономаревой и сообщила о своем уходе, та ее не стала удерживать. "И слава богу, что так сложилось", – можно было прочитать на лице Нины Ивановны.
   Борька из-за этой девчонки совсем голову потерял. Добром бы не кончилось. А так – с глаз долой, из серд-ца вон.
   – Хорошо, – сказала Нина Ивановна. – Шесть манекенщиц для меня на сегодняшний день многовато. Уже сама подумывала о сокращении. Расчет можешь получить хоть сейчас, деньги у Зои в кассе есть. Трудовую книжку тебе сегодня же выдадут.
   Пономарева не спросила ее о новой работе. Сама Катя тоже говорить ничего не стала. Она рассказала об этом в бывшей своей бригаде, куда спустилась после посещения бухгалтерии… Деньги! Царева посмотрела на жалкую сумму, причитавшуюся ей к выплате, и едва не расхохоталась. Бухгалтерша Зоя, конечно, ее надула при расчете. Ну и черт с ними, подумала Катя, обойдется.
   Когда она ходила по коридорам Дома моды, то надеялась встретить Тимофея, но он как в воду канул. Никого из девчонок тоже не было: они обычно появлялись позднее.
   Уволиться, не попрощавшись с Лидией Анатольевной Кургузиной, Катя не могла.
   – Ну, девка, будешь теперь со всякими знаменитостями общаться. – Сварливая тетя Наташа, мотористка соседней бригады, любившая раньше подковырнуть Катю, смотрела на девушку ласково. – И дорогу к нам забудешь.
   – Да ладно вам…
   Женщины пили чай с принесенными Катей конфетами и добродушно переговаривались.
   Вихрем влетевшая Танька Татаринова, с платьем заказчицы в руках, увидев Катю в цехе, выпалила:
   – А, и ты тут? Уходишь, говорят.
   – Манекенщицей взяли, в Дом моделей Кардашева, – информировала Таньку тетя Наташа и ядовито посмотрела на закройщицу.
   – Меня тоже недавно приглашали, – мгновенно отреагировала Татаринова, – велели только шляпу надеть.
   – Да я серьезно! – обиделась за Катю мотористка.
   – Ну-у? – Татаринова, небрежно сбросив на стол болтавшееся на плечиках платье, которое до того бережно держала в руках, внимательно посмотрела на Цареву. – Большому кораблю – большое плаванье! – уже без насмешки сказала она.
   Катя смутилась.
   – Я всегда тебе, Лида, говорила, – обратилась Танька к Кургузиной, – эта девчонка работать ручницей не будет. Чутье надо иметь! – Она постучала себя по голове.
   Танька, ухватив лежавшую на столе конфетку, уже командовала:
   – Мусечка, у бабы все платье на спине в пузырях. Сутюжить надо.
   – Эх, сутюжу, разутюжу, а назавтра распорю! – кривляясь, запела тетя Наташа. – Тут хоть что ни произойди, а ты все свое. Мне твои пузыри уже ночью снятся. Все бабы у тебя в пузырях!
   Женщины засмеялись.
   – Ничего смешного, – оскорбилась Танька. – Несерьезный ты, Наталья, человек. Мастер хороший, а несешь порой черт-те чего. "А нам все равно, что повидло, что говно", – кто пел? Не ты, скажешь? В твои-то годы…
   – Эх, Танечка, – потянулась затекшей спиной мотористка. – Мне, может, только частушки петь и осталось. Вот уйду на пенсию скоро, молодые тебе ничего не споют.
   – Сама скоро уйду! – буркнула Татаринова. – Вам бы все хиханьки да хаханьки, а заказчица, между прочим, из прокуратуры.
   При слове «прокуратура» у Кати екнуло сердце.
   – Ну и что? Не посадит же она нас за эти пузыри?
   – А то, что интересную новость сейчас сказала… – Татаринова обернулаь уже от двери. – Городская прокуратура возобновляет уголовное дело по поводу смерти Натальи Богдановой. Назначили нового прокурора, и он перетряхивает все сомнительные дела.
   В цехе зашумели, обсуждая новость.

***

   Вторую неделю Царева работала у Кардашева. Здесь все было чужое. В Доме моды «Подмосковье» она могла перекинуться несколькими словами с Тамарой, Лизой; могла, наконец, спуститься в бригаду и там за разговором отвести душу. Бесконечные неувязки, окрики Зинки Кудрявцевой, что кто-то, дескать, не приехал вовремя, кого-то забыли, кто-то напился, – все это представлялось теперь обычным, родным и знакомым. Там-то Катя всегда точно знала, что надо делать и куда идти. Знала даже, когда переберет Наденька и закатит очередной скандал.
   В столичном Доме моделей все происходило по-другому. Действовал отлаженный, четкий механизм, не дававший сбоев. Сухие, немногословные приветствия окружающих, настороженные взгляды – Царева с трудом вживалась в новую атмосферу.
   Все были заняты делом, и каждый знал свое место. В Доме моды «Подмосковье» Катерина приходила как к себе домой. А здесь она постоянно испытывала неловкость. Боялась сесть не вовремя или ступить не туда. Люди, которые ее окружали, казались какими-то замороженными.
   Один Эдуард Кардашев вел себя раскованно и непринужденно. Его верная помощница – Валентина Ивановна, одетая всегда во что-то черное, улыбалась примерно один раз в неделю. Она все держала под контролем. Хотя казалось, при этом прекрасно отлаженном механизме в Доме моделей не может произойти никаких накладок. Одевальщицы, гладильщицы, да и весь техперсонал считались исключительно опытными работницами. Катя не слышала, чтобы возникали какие-то конфликты.
   Царева привыкла к ободранным стенам в «Подмосковье». Нина Ивановна, пуская пыль в глаза, наводила наружный лоск там, где проходили презентации и бывали гости. Ободранность остальных помещений не поддавалась никакому описанию. "В солдатской казарме и то, наверное, лучше", – говорила иногда Тамара.
   Конечно, здесь, у Кардашева, тоже ощущалась разница в убранстве. Не везде – блеск и роскошь, но нигде нельзя было заметить убожества или нищеты обстановки – даже там, куда никогда не заглядывали гости. А своей примерочной Кардашев просто гордился.
   В Доме моделей постоянно работали десять манекенщиц. Когда проходил большой показ, дополнительно набирали девушек из модельного агентства, с которым сотрудничал Кардашев.
   Катя еще плохо разбиралась в этой кухне – за короткое время трудно узнать все тонкости, она только поняла, что конкурентом Кардашева являлся другой столичный Дом моделей, который возглавлял Андрон Аверин, сокращенно – А.А. Между двумя дизайнерами шло постоянное соревнование. Даже имя Андрона Аверина в Доме моделей Кардашева произносить было запрещено.
   Царева почерпнула из газет некоторую информацию. В различных интервью и Эдуард Кардашев, и Андрон Аверин весьма сдержанно отзывались друг о друге. Теперь, заглянув за кулисы, она поняла, что всей этой сдержанности и интеллигентности – грош цена. Эти двое с удовольствием сожрали бы друг друга.
   Из десяти девушек, работавших здесь, в глазах Кати выделялись четыре.
   Елена Ходакова была признанной примадонной Дома моделей. Темноволосая красавица с превосходной фигурой держала себя по-королевски. Ее фотографии Катя и раньше видела в модных журналах.
   – У нее дома вся стенка собственными снимками обвешана, я видела: такой иконостас! – Это шепнула Катерине Вера Наумова, хорошенькая девушка с русыми волосами, которые едва достигали плеч. Она постоянно встряхивала ими, и стрижка в виде пышного шара вся приходила в движение.
   От Наумовой Катя узнала, что за участие в презентациях манекенщицам платят деньги.
   – Сколько? – пожала плечами девушка. – Да по-разному. Кому-то пятьдесят долларов, а кому-то – сколько угодно. Пять тысяч, например. – Она засмеялась. – Но я столько не получала.
   В Доме моды «Подмосковье» за участие в презентациях не платили ни копейки. Нинка вообще распоряжалась девушками как частной собственностью, гоняя их на мероприятия.
   Вера Наумова понравилась Царевой сразу, потому что держалась просто и естественно. Взгляд ее умных синих глаз светился природной доброжелательно-стью. Наумова – единственная из всех моделей – встретила Катю приветливо. Какое-то время Вера приглядывалась к ней, а потом взяла новенькую под свою опеку. С ней Кате было легко.
   Рита Бирюкова – девушка с сильно выщипанными бровями и короткой стрижкой – держалась насмешливо почти со всеми. Она считалась подругой Елены Ходаковой и дорожила этой дружбой.
   Четвертая модель из десяти, на которую Катя обратила внимание, – четырнадцатилетняя Наденька. С единственной несовершеннолетней манекенщицей носились "как с писаной торбой" (так Вера Наумова сказала Катерине) – и девчонка это хорошо осознавала. Иногда она позволяла себе небезобидные, и даже оскорбительные, шутки по отношению к другим моделям. На это смотрели снисходительно. Катя заметила, что с примадонной Еленой Наденька держалась подчеркнуто уважительно.
   Лишь эти четыре девушки как-то прореагировали на присутствие Катерины, причем Ходакова – откровенно враждебно, Рита, подыгрывая Елене, – с настороженным любопытством, а Наденька тут же отпустила одну из своих «детских» шуток. Остальные шесть девушек отнеслись к появлению новенькой с полным равнодушием – как к случайной попутчице в поезде: они, по-видимому, не считали ее достойной соперницей. Впрочем, все держались с Катей в меру вежливо, хоть и смотрели на вновь прибывшую несколько свысока.
   Катя уже могла смело сказать себе: мне на это наплевать – по крайней мере, здесь все ясно и не нужно притворяться самой. Безразличие коллег по цеху не задевало… У мумии фараона больше эмоций, чем у этих фифочек. Их бы в бригаду по пошиву легкого платья, думала Катя, поближе к жизни, чтобы послушали «народные» выражения тети Наташи, Таньки Татариновой или Зинаиды Кудрявцевой.
   Здесь каждый был занят только собой. Это Царева поняла быстро. Рассчитывать на теплые дружеские отношения не приходилось. Исключением могла считаться лишь Вера, которая сразу потянулась к новенькой.
   Вера расхохоталась, когда Катя высказалась в том духе, что у Кардашева, дескать, все работают как единый слаженный механизм и наверняка нет никаких накладок.
   – Про слаженность – это точно. Мастера у него отличные, и весь техперсонал тоже хорошо подобран. А вот в отношении накладок… Погоди, скоро сама увидишь. Конкурс модельеров "Силуэт России" – на носу. Дом моделей Кардашева, разумеется, тоже участвует. Эдуард Викторович решил сделать прорыв, отыграться за прошлое поражение.
   – За какое? – задала вопрос Катя. Ни у кого другого она не решилась бы об этом спросить.
   – Ну, ты даешь! – улыбнулась Вера. – Об этом столько писали…
   Они сидели в углу зала, в небольшом кафе-баре, расположенном напротив Дома моделей через дорогу. В помещении было очень уютно, все модельки охотно посещали его. Обаятельный, с располагающей улыбкой бармен всегда проявлял услужливость по отношению к красоткам.
   Сейчас он ласково говорил кому-то:
   – Увы, увы! Агрегат сломался, починят скоро, а пока кофе – только растворимый.
   – Ладно, давайте, – произнес знакомый капризный голос. – В другое кафе я уже не успеваю. Мне, пожалуйста, заварите так: ложку, пол-ложки и еще на самом кончике ложечки. – Перед стойкой в продуманной позе стояла Ходакова.
   – Ах, какие мы манерные, – совсем тихо произнесла Вера, наблюдая за Еленой.
   Ходакова заняла место за столиком в противоположном от беседовавших девушек углу.
   – Так вот, ты спрашивала про поражение на прошлогоднем конкурсе… – придвинувшись ближе к Катерине, начала Вера. – Не было никакого поражения. А были жуткая ситуация и сплошная подлость.
   – Как? – широко открыла глаза Катя.
   – Очень просто. Эдика, – между собой модельки иногда называли своего маэстро Эдиком, – просто подставили. Сначала была организована травля в газетах. "С чем войдет в XXI век наш захваленный дизайнер?" – процитировала Вера.
   – Это я читала, – перебила Катя. – Но в той статье не содержалось ничего особенного.
   – В той, может, и нет. Но с нее все началось. По многим изданиям прокатилась волна публикаций. Все это было, конечно, проплачено: так просто ничего подобного не происходит. Писали, что Кардашев выдохся, что он весь в прошлом; его модели, мол, неактуальны, и вообще он перестал что-то значить в мире высокой моды. Дескать, в то время, когда он начинал, не из кого было выбирать, а почти мистическое чувство моды, которое ему приписывают, это всего-навсего миф, блеф. Все, мол, придумано им же самим.
   – Да? – удивилась Катя. – А как же все его звания, призы, премии?..
   – Кому-то очень хочется, чтобы это тоже было мифом. В действительности у Эдуарда Викторовича столько наград, сколько другому и во сне не приснится! Он награжден "Золотым манекеном", а это высшая награда Недели высокой моды в Москве, – начала перечислять Вера. – Кроме того, национальными премиями «Овация» и «Стиль»… Ой, да я всего сейчас и не вспомню. Он академик высокой моды. Его называют единственным русским кутюрье. Но в этой среде очень жесткие нравы. Чтобы занять лидирующее место, надо столкнуть другого. – Вера сделала маленький глоток кофе из своей чашки.
   – А почему Кардашева называют маэстро? – спросила Царева. – Обычно это относится к дирижерам, живописцам, а у модельеров принято – дизайнер, кутюрье.
   – Вообще-то маэстро – это почетное наименование выдающихся деятелей в самых разных областях искусства. Эдуарда Викторовича так стали называть после показа в Италии. Слово-то итальянское!
   Они одновременно заметили, что Ходакова, стрельнув в их сторону глазами, поднялась и ушла.
   Вера продолжала рассказывать о прошлогоднем конкурсе: эта тема волновала ее всерьез.
   – А вот еще, – припомнила она другие негативные публикации. – "Наш золотой самородок при ближайшем рассмотрении оказался неконкурентоспособным" и "Эдуард Кардашев больше не кутюрье?". В общем, сплошным потоком шла какая-то навороченная глупость.
   – Это я тоже читала, – кивнула Катя. – Чушь собачья!
   – Эдик создавал коллекцию полгода, душу выложил. Если бы ты видела его тогда… Он похудел, наверное, килограммов на десять. И в это время на него обрушивается злобный вой. Дописались до того, что он использует чужие идеи, эксплуатирует молодых модельеров, которые не могут пробиться. Грабит их. Его жрали – а он работал как сумасшедший. Обвиняли в плагиате, в слизывании чужих идей – а он пахал и пахал.
   – А разве он не мог им ответить?
   – Нужно было действовать такими же подлыми методами, а он не хотел. Кардашев выше этого. Считает, что противно оправдываться, если ни в чем не виноват. Впрочем, это я так думаю – он же со мной мыслями не делится. Его просто загнали в угол. А потом произошло чепэ…
   Царева слушала, боясь пропустить хоть слово.
   – Перед самым конкурсом организаторы заявили, что меняются условия показа. Можно будет пользоваться лишь услугами того техперсонала, который предоставляют устроители. Кардашев удивился, но воспринял это нормально. Мы приезжаем на конкурс – он проводился в концертном зале «Россия», – и оказывается, что все поменялось: гладильщиц и одевальщиц нужно было везти своих. Эдуарда Викторовича никто не удосужился поставить в известность. Он кинулся назад. Пока собрал людей, пока привез их, время прошло. А дальше начался настоящий цирк. Наш техперсонал не пустили на показ!
   – Как?! – воскликнула Катерина.
   – А вот так! Молча.
   – Но это же… – Катя возмутилась и стукнула сжатым кулачком по столу. – Это какое-то вредительство!
   – Так оно и было задумано. Мы мечемся с коллекцией, Кардашева нет. Показ меж тем идет. А Эдуард Викторович воюет в это время с милицией, потому что на привезенных им людей нет спецпропусков. Представляешь? Устроители с садистским удовольствием обвинили во всем заслуженного модельера. Он-де не согласовал с кем-то свои действия, не подготовился должным образом… Ну и так далее.
   – Это настоящий бандитизм! – Губы Кати сами собой сложились в жесткую складку.
   – Точно. Потом разразился скандал. Эдуарду Викторовичу поставили двойку за поведение – есть у них такая форма воздействия – и демонстративно вы-проводили с конкурса. Все кончилось крахом. Ситуация, безусловно, была выстроена заранее. Его бы сняли, даже если бы он не опоздал. Устроителям понадобился мальчик для битья. И они сумели бы придраться к чему-нибудь другому. Кардашев считает, что дело там не обошлось без Андрона Аверина…
   – Кто тогда победил на конкурсе?
   – Аверин. – Вера взглянула на часы. – Ой, побежали, а то нам сейчас Эдик всыплет за опоздание.
   В первые дни работы в знаменитом Доме моделей Катерина боялась сделать что-то не так – и ужасно нервничала.
   – Катя, ты очень скованно держишься, так нельзя! – сделала ей замечание Валентина Ивановна.
   Катя расстроилась, но приняла к сведению.
   Показы Кардашева происходили два раза в неделю. Демонстрация шла в небольших комнатках, где зрители находились совсем рядом – на расстоянии вытянутой руки. Музыка не звучала, слышался лишь монотонный голос диктора. Это казалось необычным Кате и сбивало ее с толку.
   Катя привыкла работать в других условиях. Ей снова страшно было ступить на подиум – как в первый раз… На возвышении, когда снизу на тебя направлены глаза, чувствуешь себя недосягаемой и… защищенной. Ничто не отвлекает. Удачный проход зависит лишь от тебя самой.
   Кардашев приблизил модель к зрителям. Кате приходилось осваиваться прямо на ходу.
   – Молодец, ты стала более естественной! – вскоре похвалила Катерину Валентина Ивановна. – Скоро конкурс "Силуэт России", у Эдуарда Викторовича появилась в отношении тебя интересная идея.
   Катя обрадовалась похвале. Она устала чувствовать себя на показах неповоротливой куклой. Однако она заметила, как по-разному среагировали на слова Валентины Ивановны другие модельки, слышавшие их.
   – Смотри, как Риту перекосило, – наклонилась к уху Царевой Вера. – Сейчас побежит Елене Прекрасной докладывать.
   – Прекрасной? – переспросила Катя.
   – А ты разве не знала? Так ее здесь прозвали. Ходакова – примадонна, у нее все должно быть под контролем. А тут Валентина Ивановна тебя похвалила. Для сведения: скорее летом снег выпадет, чем суровая Валентина скажет кому-то комплимент. Никого не балует. Наша противная Лолита от нее несколько раз в истерику кидалась. Кардашеву жаловалась. Только он быстрее эту девчонку прогонит, чем уволит Валентину…
   Катя догадалась, что Лолита – это четырнадцатилетняя Надя.
   – Противная мартышка! – продолжала Вера. – Такая скандалистка, сил нет. Сейчас в манекенщицы с одиннадцати-двенадцати лет берут, модельный бизнес помолодел, хотя вот так подумать: что они в двенадцать лет будут демонстрировать? Талии нет, бедер – тоже, вместо грудей – прыщики. Посмотришь: бедная, невинная овечка – а злобы в ней, а зависти… На троих взрослых баб хватит. Наденька еще год-два в роли Лолиты продержится, а потом на ее место возьмут другую, вот она и бесится.
   Катерина вздохнула: опять все то же самое – ревность, соперничество, подозрительность.
   – А ты как хотела? – ответила на ее вздох Вера. – Каждая мечтает стать примой. И… – Вера сделала паузу, – удержаться на этом месте как можно дольше. Все вокруг – конкурентки, врагини, соперницы.
   – Меня ты тоже считаешь врагом?
   – Нет, – улыбнулась Вера, – у меня с головой все в порядке. Работа у Кардашева – это максимум, чего я смогла достичь. Понимаю это прекрасно. Скоро вообще уходить придется. Замуж идти пора, пока берут. Надо спокойно воспринимать неизбежное. А знаешь что, – вдруг предложила девушка, – поехали сегодня ко мне! Посидим, поболтаем, а то здесь не дадут. Останешься у меня, переночуешь. Тебе ведь далеко ехать?
   – Давай в любой другой вечер, а? – извиняющимся тоном попросила Катерина. – У матери сегодня обещала быть. Волноваться будет, если не появлюсь.
   – Давай! – тут же согласилась Вера.
   Новенькая девушка ей нравилась все больше и больше. Она доверительно шепнула Кате на ушко:
   – Они меня из-за тебя шпынять начали. Елена сказала, что я, как всегда, готова помочь кому угодно. А тебя она знаешь как назвала?
   – Как? – удивилась Катерина.
   – Блудницей-тихоней.
   – Нет, нет, нет! – громко и размеренно хлопал в ладоши Эдуард Кардашев. – Все не так: слишком близко к краю.
   Маэстро следил за тем, как рабочие затаскивают на подиум бассейн, в который, по его замыслу, должны были опускаться топ-модели во время показа. Эту задумку он вынашивал давно, и сейчас пришло наконец время ее осуществить. Но что-то не ладилось. Кардашев метался из одного конца зала в другой, давая противоречивые указания.
   – Эдуард Викторович, дорогой, ну нельзя же так! – взмолилась Валентина Ивановна. (Когда она называла Кардашева по отчеству, он сразу остывал.) – Помилосердствуй: сто указаний, и все разные! Никогда не знаешь, что придет тебе в голову в следующую секунду. Эдик, я все сделаю сама, займись чем-нибудь другим. Отдохни, в конце-то концов, – сердилась она. – И другим дай от тебя отдохнуть… – Ни от кого другого Кардашев не потерпел бы таких слов. – Конкурс на носу, – продолжала приговаривать Валентина Ивановна, – занялся бы своей коллекцией.
   Несмотря на близость предстоящего конкурса, в Доме моделей Кардашева по-прежнему проходили показы. Только теперь вместо двух показов в неделю проводился один. Валентина предлагала и от него отказаться, но маэстро заупрямился. После прошлогодней неудачи он работал так, словно хотел показать всем, на что он способен.
   – Рабы, прикованные к веслам на галерах, по сравнению с тобой просто отъявленные бездельники, – ворчала его помощница.
   После перепалки с Валентиной Кардашев на какое-то время исчезал, но очень скоро появлялся вновь. Он всем хотел заниматься сам…
   Катя, когда появлялась возможность, с интересом наблюдала за ним. Он изматывал всех на примерках так, что девчонки буквально валились с ног, но никто не жаловался. Эдуард Викторович работал будто в порыве вдохновения – и заражал этим других.
   – Здесь нужен совсем другой тон. Совсем! – Маэстро хватался за голову, словно она у него раскалывалась от боли. – Валечка! – кричал он. – Этот цвет все убивает!
   Кардашев славился тем, что умел безошибочно подбирать цвета.
   Пол одного из помещений был выстлан мехом. Когда Катя заглянула туда, ей очень захотелось понежиться на пушистом светло-сером меховом настиле.
   – Вот это да! – Она залюбовалась отделкой комнаты, в которой еще не была.
   Сними ее в таких апартаментах – тоже заблещет как звезда! Она осторожно прикрыла дверь и направилась в примерочную.
   – Он мне и говорит, – услышала Катерина, проходя через фойе, манерный голос, – ты могла бы стать звездой.
   – А ты?
   – Я сказала: как-нибудь в другой раз!
   Раздался сдержанный смех.
   – О, у него безупречный вкус. Во всем! Он пользуется одеколоном «Давидофф», как и мой первый любовник. С тех пор, если чувствую, что от кого-то исходит этот аромат, жутко возбуждаюсь.
   – Я тоже неравнодушна к хорошей мужской парфюмерии…
   Это разговаривали две топ-модели – Аня и Люда. Как поняла Царева из сказанного, стать звездой предлагали Людмиле.
   Катерина молча прошла мимо них.
   В другом конце коридора еще одна манекенщица возмущенно рассказывала приятельнице:
   – Я ей и говорю наутро: зачем тебе был нужен белый хлеб, если ты все равно весь вечер блевала?..
   – Ну к чему так мучить печень? – посочувствовала собеседница.
   Царева подумала о том, что, несмотря на внешний лоск и амбиции, все это напоминает "скотный двор" подмосковного Дома моделей.

Глава 22

   – Девочки, надо сосредоточиться, внимание!..
   Эдуард Викторович сбивался с ног. Конкурс "Силуэт России" неизбежно приближался, и, как всегда, в последний момент выяснялось, что многое еще недоработано.
   Валентина Ивановна только что не ночевала здесь.
   – Эдик, все будет в порядке, только не надо дергаться, – успокаивала помощница модельера.
   – Кто распорядился по этому шелку делать отделочную строчку, кто? – вопил Кардашев. – Низ фалдит!
   – Уберем строчку.
   – Шелк плотный, следы останутся, следы!
   – Значит, строчку оставим, – спокойно говорила Валентина. Она тут же приказывала:
   – Девочки, отгладить.
   Гладильщицы, привычные к такому бедламу перед показом, немедленно принимались выполнять указание.
   – У меня уже самой скоро мозги зафалдят, – громко жаловалась Валентина, стоя возле гладильной доски. – Как отутюжишь, убери подальше, с глаз долой, – тихонько говорила она работнице.
   – Сумасшедший дом по сравнению с нашим Домом моделей – самое спокойное место в мире, – стонал маэстро.
   – Это точно! – вторила ему Валентина Ивановна, которая несла вместе со своим кумиром "все тяготы и лишения". – Эдик, ты меня доведешь до белого каления, учти, – предупреждала она. (И у нее временами лопалось терпение.) – Если я загремлю в больницу, останешься один.
   – Валечка, ты не сможешь так меня подвести.
   – Смогу, – твердо говорила женщина.
   Это действовало на Кардашева как холодный душ.
   Он готовился к конкурсу, как полководец готовится к генеральному сражению. Кардашев и хотел дать бой своему сопернику, Андрону Аверину.