Страница:
Но его брак с Тамарой — фикция. Тигрица скорее всего не допускает к себе нелюбимого мужа. Детей у них нет. Да и Юрий не балует Тамару вниманием. Он начинает строить собственные планы: он намерен остаться в Грузии, но быть не принцем-консортом, а царем. И для этого он сколачивает свою партию. Неизвестен расклад сил при дворе, неясно, какую роль играет Русудан, по Юрий становится опасен для правящих страной дидебулов.
Опасен он тем, что сближается с провинциальными феодалами, оппозиционными столичной знати, тем, что имеет тесные связи с половцами, тем, что пользуется поддержкой Византии.
И тогда Тамара понимает, что пришел ее час.
Она объединяется с вельможами, обиженными Юрием. Ей удается добиться большинства в дарбази, и вельможи, воспользовавшись тем, что Юрий в столице один, арестовывают его, объявляют брак с Тамарой недействительным, выдвигают против Юрия ряд обвинений, призванных замаскировать истинные причины падения князя: грубость по отношению к царице, содомский грех, пьянство — и высылают его из страны. Брак Тамары — плен у каджей — продолжался два с половиной года.
Тамара уже не та, что была когда-то. Она нашла союзников, оппозиция потеряла единство, тетка ее потерпела поражение, ибо потерпел поражение ее ставленник. К тому же успешная государственная деятельность сильно укрепила авторитет молодой царицы. Она красива, она умна, она привлекательнее спесивых дидебулов.
И не исключено, что Руставели уже читает вслух главы «Витязя» и они разносятся по стране…
Нам известны результаты поступков, о движущих силах мы только догадываемся. Но как только Юрий покидает Грузию, в Тбилиси появляется Давид Сослан. Тамара объявляет дидебулам и народу, что намерена выйти замуж за любимого человека.
Юрий еще не добрался до Константинополя, где он ищет поддержки у императора, как торжественно сыграна свадьба. Казалось бы, конец романа.
Но Юрий не успокоился.
Он имел царство, потерял его и считает, что может его вернуть.
Кто его соперница? Слабая женщина.
В 1191 году, после долгих сношений с недовольными вельможами, Юрий с отрядом появляется в пределах Грузии. Его ждут. Южные провинции присоединяются к нему. Губернаторы Самцхе и Имеретии ведут к нему свои войска. Дидебулы, прижатые Тамарой, спешат к нему. Конфликт между царицей и крупными феодалами, который таился пятнадцать лет под пологом переговоров и интриг, вырывается наружу. И чем шире оказываемая Юрию поддержка, чем ближе его войска к столице, тем более растеряны советники царицы — каджи, сторожащие ее. Они уже потеряли значительную часть власти и теряют остатки ее с каждым мгновением. Мятеж Юрия Андреевича в чем-то подобен восстанию Демны. Он оказывается нужным не мятежнику, а государю. Восстание Демны позволило Георгию уничтожить крупных феодалов, которые выдвигали Демну как знамя. Мятеж Юрия позволил Тамаре сделать то же самое с новым поколением феодалов. В отличие от Руси Грузия не развалилась на княжества, к чему стремились вельможи.
Вести, достигающие столицы, тревожны. Юрий занял Кутаиси. Юрий в городе Гегути коронован царем Грузии. Юрий взял Гори. Юрий подходит к Тбилиси.
И тогда Тамара приняла на себя командование войском. С ней рядом Давид Сослан и братья Мхаргрдзели, будущие командиры ее победоносных армий. Тамара, оставив лишь заслоны перед Тбилиси, повела армию в тыл Юрию, в Самцхе — центр восстания. Она столь быстро захватила эту область, что Юрий был вынужден остановить наступление. Он лишался своей базы, да и отряды его, набранные на юге, отказывались двигаться вперед, когда в их родной земле уже хозяйничало войско Тамары.
Юрий повернул назад, и в долине Нигала, в верховьях Куры, произошло решительное сражение. Юрий был разбит. И попал в плен.
Тамара была милостива к побежденным. Она обошлась без казней, ибо понимала, что ее победа над Юрием — победа над феодалами, даже если они остались живы. Юрий был вновь выслан из страны. Впоследствии он сделает еще одну неудачную попытку вернуться, но к тому времени Тамара будет столь сильна, что выступление провалится в самом зародыше, и после этого Юрий исчезнет из истории.
С тех пор и до самой своей смерти в 1207 году [16]Тамара правит Грузией самодержавно. Власть Грузии распространяется от Черного до Каспийского моря, в вассальную зависимость от нее попадают мусульманские государства Закавказья. В войнах с соседними монархами Тамара всегда берет верх. Сельджуки собирают против Грузии громадное войско, чтобы остановить христианскую царицу и вернуть утерянные армянские и азербайджанские земли. В 1195 году произойдет грандиозная Шамхорская битва. Армией Тамары будет командовать Давид Сослан. Объединенное войско сельджуков будет наголову разгромлено.
В могучем государстве, окруженная покорными вельможами и епископами, поющими славу царице поэтами, Тамара будет править твердо и разумно. Несчастья и унижения молодости отойдут в прошлое.
Но о них напоминают строки «Витязя в тигровой шкуре».
Шота Руставели — одна из самых загадочных фигур средневековья. Потому что о нем почти ничего не известно.
Можно возразить: мало что известно о Низами и даже о Шекспире, хотя они фигуры не менее значительные, чем грузинский поэт. Но разница есть. Шекспир для его современников — простой актер, социально человек незначимый. И когда Шекспир закончил выступать и соответственно писать (так как он не считал себя литератором, а поставлял пьесы для театра и вне его себя не мыслил), для современников он канул в небытие. Истинное величие Шекспира стало очевидно лишь через много лет после его смерти.
То же самое можно сказать о Низами.
Если бы Низами, подобно другим поэтам тех времен, прилепился к могучему и славному царскому двору и получил бы — а это случалось с другими поэтами — придворную должность, мы бы знали о нем куда больше. Но он сознательно предпочел жить в провинциальном городе, занимаясь каким-то неважным, с точки зрения летописцев, делом, у него всегда возникали проблемы, кому посвятить ту или иную поэму. Покровителей приходилось искать на стороне, порой далеко от дома. Даже восхищаясь его поэмами, шахи и эмиры, жившие в сотнях километров от Гянджи, мало интересовались биографией Низами. Для Гянджи Низами не стал при жизни престижным явлением.
Иное дело Руставели.
Он дожил до старости в государстве, которое лишь недавно вернуло себе силу и которое противостояло мусульманскому Востоку, стремившемуся поглотить Закавказье.
В Грузии, как и в Армении, относительно широкое распространение получила грамотность, и для читателей, от царя до монаха, литература, имевшая давние традиции, ощущалась как путь к сохранению духовных ценностей, в первую очередь христианских.
В Армении в XII веке жили талантливые писатели. Одним из наиболее ярких был Нерсес Шпорали, известный под именем Благодатного. Он происходил из княжеского рода и с 1166 года был католикосом Киликийской Армении. Он был политиком, поэтом, публицистом, историком, композитором, философом и даже фольклористом (он выпустил сборник загадок). Все ему было по плечу, все удавалось. В. Брюсов вообще считал, что Шнорали в поззии настолько обогнал свое время, что ближе всех стоял к Верлену. Многое из того, что было создано Шнорали, пропало в последующие мрачные века, и все же мы знаем и даты, и обстоятельства его жизни.
От него до нас дошли «служебные» документы — его духовные послания пастве. Поводом для создания его самой знаменитой поэмы — «Элегии на взятие Эдессы», горького рассуждения о судьбе народа и человечества, — послужило падение созданного крестоносцами княжества Эдесса в 1144 году, когда мусульмане, захватив город, перебили там почти всех христиан. Среди защитников Эдессы был племянник Шнорали, который и рассказал ему о том, что происходило во время штурма.
Мы знаем о Шнорали недостаточно, но все же жизнь и творчество его восстанавливаются по известным нам вехам.
Шнорали при всем его таланте остался в своем времени: его поэмы и послания, умные и глубокие, все же не стали явлением всемирного масштаба. Руставели — феномен иного порядка. Это гений всемирный, образы и строфы которого живы сегодня и будут волновать завтра, как и трагедии Шекспира.
И притом — абсолютная биографическая пустота.
Напрашивается простое объяснение: Руставели, как и Низами, скромный отшельник, низкого происхождения, проведший жизнь в тиши деревенского уединения.
Ничего подобного. Сегодня принято считать, что он одно время был мечурчлетухуцесом, то есть главным казначеем Грузии. Об этом есть сведения в документах грузинского монастыря Святого креста в Иерусалиме. Возможно, его рукой сделана свидетельская запись под грамотой Шио-Мгуимскому монастырю от 1191 г., сразу после подписей Тамары и католикоса и перед подписями князей Орбели: «Я, Шота, в моем владении в Жиновани это утверждаю…» Другой Шота в Грузии того времени, столь высокий по рангу, вроде бы неизвестен.
То есть мы имеем дело с вельможей.
И этот вельможа, о котором, даже если бы он не написал ни строчки, мы должны были бы знать что-то иэ летописей, исчез.
Для нас (как, может быть, и для большинства читателей) «Витязь в тигровой шкуре» — вершина западного рыцарского романа, достигнутая не на Западе, шедевр восточной сказки, рожденный в христианском государстве, апофеоз гуманизма и идеалов Возрождения, появившийся на свет за века до самого Возрождения. Для нас это — Литература.
А если вернуться в XII век?
А если далеко не всеми «Витязь в тигровой шкуре» был воспринят как великий взлет авторской фантазии? А если сам автор не считал своей целью создавать именно фантазию?
Руставели — поэт. Не столь знаменитый в свое время, как Чахрухадзе и Шавтели — слагатели од. Но в отличие от прославленных поэтов Руставели гениален.
Сам он этого, разумеется, не знает: кто мог ему сказать?
Он пишет поэму о том, что у женщины не меньше прав руководить людьми, чем у мужчины, что Георгий имел все основания отдать престол дочери, так как «два щенка равны друг другу, будь то самка иль самец».
Но Руставели не одописец — он попадает под власть своего творения. Поэма разрастается в грандиозный роман, в ней живут и страдают разные люди, и даже прототип Тамары, Нестан-Дареджан, раздваивается, обретая одновременно и облик Тинатин. А на первый план выходит гимн великой любви и высокой мужской дружбе.
Можно предположить, что писалась поэма в самые бурные годы — в период упрочения власти Тамары. Вполне вероятно, что брак ее с русским князем Юрием отразился в рассказе о смерти жениха от руки Автандила; Юрий был жив, но Руставели убил его, ибо так было лучше для Грузии.
Вернее всего, когда поэма была завершена и Тамара прочла ее, она была рада. Поэма разнеслась по Грузии, и каждый видел, что речь в ней идет не только о великой любви и верной дружбе, о рыцарстве и благородстве — речь идет о молодой царице, которая вправе быть великой.
Допустимо, что Руставели становится другом и доверенным лицом Тамары. И, может быть, именно тогда поднимается до высокого государственного поста. Все они молоды — и царица, и ее друзья. И даже язычество поэмы не смущает Тамару. Язычество в широком смысле этого слова: поэма лежит вне религий, вне догм и концепций. [17]«Месх безвестный из Рустави» притворяется, утверждая, что отыскал это древнее предание: подобного в литературе не существовало. Да иначе и быть не могло. Воспевая женщину-государя, женщину — предмет поклонения, женщину-мудреца, Руставели поневоле должен был разрушать средневековые традиции. Героини Низами также высоки и свободны, но смысл их жизни — любовь. Женщины Руставели еще и царицы.
Все говорит о том, что в летописях для Руставели, великого поэта и близкого к Тамаре государственного деятеля, должно было бы найтись подобающее место.
Понятно, когда о Руставели забывают его современники-поэты. Для них он был слишком сильным соперником, нарушителем канонов, фигурой неприятной. Ни Чахрухадзе в «Тамариани», ни Шавтели в «Абдул-мессии», посвященной, вероятнее всего, второму мужу Тамары, Давиду, ни словом, ни намеком не вспоминают Руставели. Хотя Руставели о своих современниках-поэтах пишет уважительно. Но как же историки?
И возникает предположение: прошла молодость Тамары, прошли годы неуверенности, борьбы за власть, неудачного брака с Юрием. Тамара утвердилась на троне, она велика, безгрешна и богобоязненна.
Нужна ли такой Тамаре поэма Руставели, каждой своей строкой раздражающая епископов и вельмож? Нужно ни ей, чтобы ее сравнивали с Нестан-Дареджан, которая заставляет возлюбленного убить ее жениха, которая попадает в крепость и томится, заточенная там врагами, и маски врагов прозрачны — это князья и епископы ее же Грузии.
Но поэму уже не уничтожить. Каждый грузин знает наизусть строфы из нее. Зато Руставели можно отдалить, забыть, как, вероятно, и других помощников первых лет борьбы. Теперь Тамара окружена покорными каджами. Они помогают править страной. Они ходят в походы и собирают подати.
Подобное столько раз случалось в истории, что возможность такой перемены вполне допустима.
Лев Толстой и Махатма Ганди вели в молодости достаточно легкомысленный образ жизни. В старости они об этом не любили вспоминать, ибо учили человечество, что такой образ жизни предосудителен. Наполеон, став императором, убрал своих соратников по республиканскому прошлому.
Руставели мог стать напоминанием об ушедших временах, а к новым мог и не приспособиться.
Нам неизвестны годы жизни Руставели. Но он дожил до старости. В монастыре Святого креста сохранился его портрет. И в 1960 году он был исследован грузинскими учеными. На портрете изображен белобородый старец. Надпись под портретом сообщает, что на деньги Руставели монастырь был отремонтирован и расписан фресками. К началу XIII века относится поминальная запись о Руставели, также найденная в монастыре. Портрет мог быть сделан с натуры, мог быть исполнен уже после смерти поэта. В любом случае он куда более достоверен, чем те красавцы, которых принято изображать на титульных листах различных изданий «Витязя в тигровой шкуре». У Руставели большие глаза, густые черные печальные брови, длинный нос и окладистая белая борода. Одежда светская, одежда богатого человека.
Можно предположить, что Руставели оказался не у дел и к старости уехал в Иерусалим, где, совершив богоугодные дела, скончался. Прошло много лет с тех пор, как он, молодой и дерзкий, писал «Витязя».
Фреска и поминальная запись указывают на то, что он умер в начале XIII века. Значит, поэт был ровесником царицы. Или немного старше ее.
С уходом со сцены бунтарей и молодых спутников царской юности в Грузии восторжествовали знатные роды, царицу окружили седые епископы и умудренные опытом полководцы, которые постепенно забыли, что когда-то ставили под сомнение законность ее прав на престол. Появилась нужда в авторах од и песнопений, в создателях летописей, где Тамара искони безгрешна. Появилась нужда в редакторах, которые вымарывали из истории сомнительные пассажи. Желавших выполнить столь благородный исторический долг было достаточно.
Поэма Руставели стала частью народной памяти. Ее нельзя было отредактировать. Хотя и старались, выкидывая при переписке строфы и заменяя их другими. Но существовало столько списков, что за всеми не уследишь.
Свободный мир поэмы возмущал ревнителей нравственности еще долгие века. Первое печатное издание «Витязя» — в 1714 году — было отдано на сожжение по приказу грузинской церкви.
В поэме есть Нестан-Дареджан, мудрая, отважная, молодая, страстная и порой жестокая. И есть кипучий мир царицы Тамары. Есть верные друзья и злобные враги.
Руставели был вычеркнут из истории, но навечно остался в литературе.
Часть IV. Русь
Бурная молодость князей
Грузия, Армения, Византия были восточным рубежом христианского мира, противостоя миру ислама. Русь, разделенная на княжества, разобщенная и неспокойная, была щитом, оберегавшим Европу от Великой степи, и в то же время посредницей между народами Степи и Европой.
Торговые пути, проходившие по Руси, были ответвлениями Великого шелкового пути. Две основные ветви шли по долинам Волги и Днепра. На днепровской, более старой дороге выросли города Южной Руси, к ней тяготели западные княжества, и основным перевалочным пунктом там стал Великий Новгород — ворота в Балтику.
Путь по Волге был моложе днепровского и процветал в те века, когда усилились государства Средней Азии. На этом пути существовало Болгарское царство, по этому пути персидское серебро попадало в верховья Камы, а меха из тайги — ко двору багдадского халифа. Этот путь помог становлению городов Северной Руси — Владимира, Суздаля, а потом и Москвы. Он также в конце концов выходил к Балтийскому морю, укрепляя значение Новгорода.
Торговые пути по Днепру и Волге часто определяли политику государств, тяготевших к ним. Это еще одна из причин сложных отношений Руси со Степью и связей с далекими от русских лесов государствами. Русские князья были небезучастны к событиям на Северном Кавказе, в Поволжье и у берегов Черного моря.
Этим объясняются и военные походы в те края, и династические союзы. Правда, к концу ХII века внешняя активность Руси падает: междоусобицы князей и войны с половцами поглощают слишком много сил. И все же русский князь Юрий Андреевич женится на царице Тамаре, ее тетка выходит замуж за великого князя Киевского, осетинские княжны живут при русских дворах…
Половецкие кочевья в степях к югу от Руси мешали связям русских князей с Кавказом и Причерноморьем. Но память об этих связях осталась, как память о Тмутараканском княжестве, созданном отпрысками Рюриковичей у Черного моря.
И когда в великой русской поэме «Слово о полку Игореве» князь Игорь отправляется в поход на юг, то он стремится к Черному морю, помня о русских походах в те края и о том, как русские князья прибивали свои щиты к воротам Константинополя.
«Слово о полку Игореве», во многом загадочная и до сих пор вызывающая бурные споры историков и писателей поэма, несет в себе не только рассказ о событиях 1185 года, но и память о том, что происходило на южной границе Руси за десятилетия до того.
Загадки «Слова о полку Игореве» возникли с того дня, когда поэма была найдена. И не разрешены сегодня.
В 1812 году, во время оккупации Москвы войсками Наполеона, среди многих домов сгорел и дом старого екатерининского вельможи, известного ценителя и коллекционера древних рукописей, тайного советника графа Алексея Ивановича Мусина-Пушкина. Сгорела библиотека. Сгорела и рукопись — большая, в лист, переплетенная в кожу, значившаяся в каталоге под № 323. Под одним переплетом в ней находилось восемь сочинений разного времени, в том числе написанное «старинными буквами» «Слово о полку Игореве».
Это сочинение было известно с конца XVIII века. Мусин-Пушкин откуда-то привез эту рукопись, много лет с помощью лучших знатоков древнерусского языка переводил, знакомил с ее содержанием Екатерину II и наконец в 1800 году опубликовал ее текст и перевод на современный ему язык. После этого рукопись оставалась еще двенадцать лет в собрании Мусина-Пушкина, сначала в Петербурге, а потом в его московском доме, и некоторые его коллеги могли ее видеть.
«Слово о полку Игореве» стало литературной сенсацией России. Современники понимали, что обнаружена первая русская поэма, ставшая в один ряд с такими шедеврами, как «Песнь о Нибелунгах» или «Песнь о Роланде».
Разумеется, держать у себя дома уникальную рукопись, созданную в конце XII века и сохранившуюся в копии XV века, было опасно, и следовало бы передать ее в государственное хранилище. Но дело в том, что такие хранилища лишь создавались, и трудно было решить, где рукописи безопаснее находиться. Император Александр I рад был бы получить «Слово», но, когда открывалась петербургская Публичная библиотека, Мусин-Пушкин подарил ей другую рукопись, также бесцепную, — Лаврентьевскую летопись.
О происхождении рукописи Мусин-Пушкин не распространялся, да и мало кто задавался тогда тем вопросом. Источников могло быть несколько. Достаточно обратиться к биографии графа. В 1775 году он начал служить при дворе в должности церемониймейстера. Уже тогда он собирал монеты и различные древности. Должность расширила возможности графа. Очевидно, он получал древние рукописи от других, придворных, в имениях которых те оседали. Например, граф Головкин, как вспоминал сам Мусин-Пушкин, «приметя его к отечественной истории склонность, подарил ему несколько летописей и древних монет». На зтой почве коллекционер вошел в доверие к самой императрице, что понятно: с усердием примерной ученицы бывшая ангальт-цербстская принцесса занималась российской историей. Для нее это не было баловством, как порой изображается в исторических сочинениях, — вряд ли можно отыскать б ольшую российскую патриотку, чем императрица. Уровень ее трудов был вполне на уровне современной ей исторической науки.
Екатерине коллекционер Мусин-Пушкин понравился. Она изучила его собрание, а затем в знак милости, как коллега, отдала ему несколько древнерусских рукописей. Граф обещал за это переводить то, что ей нужно, и снабжать ее материалами для царственных занятий.
Через несколько лет сотрудничество Екатерины с Мусиным-Пушкиным открыло для него еще одну полезную стезю. Он был назначен обер-прокурором святейшего синода, что дало ему среди прочего право ревизовать монастырские библиотеки и отыскивать хранящиеся там уники. Более того, чтобы облегчить графу труды, императрица издала указ, по которому монастыри и церкви обязаны были присылать в синод имеющиеся у них исторические сочинения для снятия копий. Шаг весьма мудрый.
Мусин-Пушкин следил за снятием копий, к тому же использовал свой пост и для того, чтобы приобретать рукописи для коллекции, и к рубежу XIX века его собрание стало крупнейшим в мире.
Когда ему в руки попала рукопись «Слова о полку Игореве», он сразу оценил ее значение для русской истории и литературы, показал ее другим знатокам и вместе с ними начал трудиться над переводом. Работа оказалась сложной. До 1800 года, когда граф и его помощники сочли возможным опубликовать ее, рукопись видели лишь немногие. Мусин-Пушкин сделал все от него зависящее, чтобы вернуть России ее великое произведение. И остался в русской истории как открыватель «Слова о полку Игореве».
Недавно в прессе приключилась очередная сенсация. Утверждали, что «Алису в стране чудес» написал не Льюис Кэрролл, а не кто иной, как королева Англии Виктория, ничем себя в литературе не проявившая. Неудивительно, что эта версия появилась, но удивительно, с какой готовностью многие в нее поверили, хотя оснований для этого нет. Достаточно прочесть хотя бы письма Кэрролла, чтобы понять: они принадлежат тому же остроумному, парадоксальному и талантливому человеку, который написал «Алису». Но всегда найдется любитель нарушить традицию ради сенсации. Особенно когда сенсация направлена на то, чтобы отнять славу у «недостойных» и прибавить ее «достойнейшим». Шекспиру регулярно отказывают в авторстве его пьес, потому что он был простым актером, зато его конкуренты — всегда люди знатные.
Нечто подобное должно было обязательно случиться со «Словом о полку Игореве».
Сразу же по его опубликовании появились скептики, которые утверждали, что на Руси XII века «Слово» возникнуть не могло. Аргументов было множество: отсутствие других произведений такого уровня, незначительность события на фоне других событий русской истории, молодость русского общества, еще не доросшего до великих поэм. Скептикам помогало и то, что сравнительно незадолго до опубликования «Слова» в Англии разгорелся скандал с песнями Оссиана, которые были изданы Макферсоном, а на поверку оказались написанными им самим.
Можно себе представить, насколько усилились позиции скептиков после того, как в 1812 году во время пожара Москвы рукопись сгорела! Почему, возникали вопросы, «Задонщина», написанная по той же схеме, что и «Слово», вплоть до прямых текстуальных совпадений, найдена в нескольких экземплярах, а рукопись «Слова» была одна — и исчезла?
Сторонники подлинности «Слова» доказывали, что существуют и другие тексты домонгольского и даже послемонгольского времени, известные лишь в одном экземпляре, а то и вовсе исчезнувшие. Они же старались доказать, что «Задонщина», посвященная Куликовскому сражению 1380 года, написана так, потому что ее автор был знаком со «Словом» и строил свое произведение, подражая «Слову».
Монгольское нашествие XIII века было гибельным для русской культуры. Лишь в западных землях сохранились рукописи. Зато западные земли, так же как и Новгород с Псковом, сильно пострадали в войнах XIV–XV вв. Когда жизнь на Руси пришла наконец в какой-то порядок, снова возник интерес к прошлому и старые рукописи начали переписывать, далеко не все казалось интересным. Монахи, копаясь в истлевших свитках, искали в первую очередь литературу божественную, миряне — литературу развлекательную и поучительную. Те и другие искали в прошлом то, что было актуальным. «Задонщина» была актуальна и через триста лет после ее написания. Это была героическая эпопея об освобождении Руси, о победе над угнетателями, о торжестве православия.
Опасен он тем, что сближается с провинциальными феодалами, оппозиционными столичной знати, тем, что имеет тесные связи с половцами, тем, что пользуется поддержкой Византии.
И тогда Тамара понимает, что пришел ее час.
Она объединяется с вельможами, обиженными Юрием. Ей удается добиться большинства в дарбази, и вельможи, воспользовавшись тем, что Юрий в столице один, арестовывают его, объявляют брак с Тамарой недействительным, выдвигают против Юрия ряд обвинений, призванных замаскировать истинные причины падения князя: грубость по отношению к царице, содомский грех, пьянство — и высылают его из страны. Брак Тамары — плен у каджей — продолжался два с половиной года.
Тамара уже не та, что была когда-то. Она нашла союзников, оппозиция потеряла единство, тетка ее потерпела поражение, ибо потерпел поражение ее ставленник. К тому же успешная государственная деятельность сильно укрепила авторитет молодой царицы. Она красива, она умна, она привлекательнее спесивых дидебулов.
И не исключено, что Руставели уже читает вслух главы «Витязя» и они разносятся по стране…
Нам известны результаты поступков, о движущих силах мы только догадываемся. Но как только Юрий покидает Грузию, в Тбилиси появляется Давид Сослан. Тамара объявляет дидебулам и народу, что намерена выйти замуж за любимого человека.
Юрий еще не добрался до Константинополя, где он ищет поддержки у императора, как торжественно сыграна свадьба. Казалось бы, конец романа.
Но Юрий не успокоился.
Он имел царство, потерял его и считает, что может его вернуть.
Кто его соперница? Слабая женщина.
В 1191 году, после долгих сношений с недовольными вельможами, Юрий с отрядом появляется в пределах Грузии. Его ждут. Южные провинции присоединяются к нему. Губернаторы Самцхе и Имеретии ведут к нему свои войска. Дидебулы, прижатые Тамарой, спешат к нему. Конфликт между царицей и крупными феодалами, который таился пятнадцать лет под пологом переговоров и интриг, вырывается наружу. И чем шире оказываемая Юрию поддержка, чем ближе его войска к столице, тем более растеряны советники царицы — каджи, сторожащие ее. Они уже потеряли значительную часть власти и теряют остатки ее с каждым мгновением. Мятеж Юрия Андреевича в чем-то подобен восстанию Демны. Он оказывается нужным не мятежнику, а государю. Восстание Демны позволило Георгию уничтожить крупных феодалов, которые выдвигали Демну как знамя. Мятеж Юрия позволил Тамаре сделать то же самое с новым поколением феодалов. В отличие от Руси Грузия не развалилась на княжества, к чему стремились вельможи.
Вести, достигающие столицы, тревожны. Юрий занял Кутаиси. Юрий в городе Гегути коронован царем Грузии. Юрий взял Гори. Юрий подходит к Тбилиси.
И тогда Тамара приняла на себя командование войском. С ней рядом Давид Сослан и братья Мхаргрдзели, будущие командиры ее победоносных армий. Тамара, оставив лишь заслоны перед Тбилиси, повела армию в тыл Юрию, в Самцхе — центр восстания. Она столь быстро захватила эту область, что Юрий был вынужден остановить наступление. Он лишался своей базы, да и отряды его, набранные на юге, отказывались двигаться вперед, когда в их родной земле уже хозяйничало войско Тамары.
Юрий повернул назад, и в долине Нигала, в верховьях Куры, произошло решительное сражение. Юрий был разбит. И попал в плен.
Тамара была милостива к побежденным. Она обошлась без казней, ибо понимала, что ее победа над Юрием — победа над феодалами, даже если они остались живы. Юрий был вновь выслан из страны. Впоследствии он сделает еще одну неудачную попытку вернуться, но к тому времени Тамара будет столь сильна, что выступление провалится в самом зародыше, и после этого Юрий исчезнет из истории.
С тех пор и до самой своей смерти в 1207 году [16]Тамара правит Грузией самодержавно. Власть Грузии распространяется от Черного до Каспийского моря, в вассальную зависимость от нее попадают мусульманские государства Закавказья. В войнах с соседними монархами Тамара всегда берет верх. Сельджуки собирают против Грузии громадное войско, чтобы остановить христианскую царицу и вернуть утерянные армянские и азербайджанские земли. В 1195 году произойдет грандиозная Шамхорская битва. Армией Тамары будет командовать Давид Сослан. Объединенное войско сельджуков будет наголову разгромлено.
В могучем государстве, окруженная покорными вельможами и епископами, поющими славу царице поэтами, Тамара будет править твердо и разумно. Несчастья и унижения молодости отойдут в прошлое.
Но о них напоминают строки «Витязя в тигровой шкуре».
Шота Руставели — одна из самых загадочных фигур средневековья. Потому что о нем почти ничего не известно.
Можно возразить: мало что известно о Низами и даже о Шекспире, хотя они фигуры не менее значительные, чем грузинский поэт. Но разница есть. Шекспир для его современников — простой актер, социально человек незначимый. И когда Шекспир закончил выступать и соответственно писать (так как он не считал себя литератором, а поставлял пьесы для театра и вне его себя не мыслил), для современников он канул в небытие. Истинное величие Шекспира стало очевидно лишь через много лет после его смерти.
То же самое можно сказать о Низами.
Если бы Низами, подобно другим поэтам тех времен, прилепился к могучему и славному царскому двору и получил бы — а это случалось с другими поэтами — придворную должность, мы бы знали о нем куда больше. Но он сознательно предпочел жить в провинциальном городе, занимаясь каким-то неважным, с точки зрения летописцев, делом, у него всегда возникали проблемы, кому посвятить ту или иную поэму. Покровителей приходилось искать на стороне, порой далеко от дома. Даже восхищаясь его поэмами, шахи и эмиры, жившие в сотнях километров от Гянджи, мало интересовались биографией Низами. Для Гянджи Низами не стал при жизни престижным явлением.
Иное дело Руставели.
Он дожил до старости в государстве, которое лишь недавно вернуло себе силу и которое противостояло мусульманскому Востоку, стремившемуся поглотить Закавказье.
В Грузии, как и в Армении, относительно широкое распространение получила грамотность, и для читателей, от царя до монаха, литература, имевшая давние традиции, ощущалась как путь к сохранению духовных ценностей, в первую очередь христианских.
В Армении в XII веке жили талантливые писатели. Одним из наиболее ярких был Нерсес Шпорали, известный под именем Благодатного. Он происходил из княжеского рода и с 1166 года был католикосом Киликийской Армении. Он был политиком, поэтом, публицистом, историком, композитором, философом и даже фольклористом (он выпустил сборник загадок). Все ему было по плечу, все удавалось. В. Брюсов вообще считал, что Шнорали в поззии настолько обогнал свое время, что ближе всех стоял к Верлену. Многое из того, что было создано Шнорали, пропало в последующие мрачные века, и все же мы знаем и даты, и обстоятельства его жизни.
От него до нас дошли «служебные» документы — его духовные послания пастве. Поводом для создания его самой знаменитой поэмы — «Элегии на взятие Эдессы», горького рассуждения о судьбе народа и человечества, — послужило падение созданного крестоносцами княжества Эдесса в 1144 году, когда мусульмане, захватив город, перебили там почти всех христиан. Среди защитников Эдессы был племянник Шнорали, который и рассказал ему о том, что происходило во время штурма.
Мы знаем о Шнорали недостаточно, но все же жизнь и творчество его восстанавливаются по известным нам вехам.
Шнорали при всем его таланте остался в своем времени: его поэмы и послания, умные и глубокие, все же не стали явлением всемирного масштаба. Руставели — феномен иного порядка. Это гений всемирный, образы и строфы которого живы сегодня и будут волновать завтра, как и трагедии Шекспира.
И притом — абсолютная биографическая пустота.
Напрашивается простое объяснение: Руставели, как и Низами, скромный отшельник, низкого происхождения, проведший жизнь в тиши деревенского уединения.
Ничего подобного. Сегодня принято считать, что он одно время был мечурчлетухуцесом, то есть главным казначеем Грузии. Об этом есть сведения в документах грузинского монастыря Святого креста в Иерусалиме. Возможно, его рукой сделана свидетельская запись под грамотой Шио-Мгуимскому монастырю от 1191 г., сразу после подписей Тамары и католикоса и перед подписями князей Орбели: «Я, Шота, в моем владении в Жиновани это утверждаю…» Другой Шота в Грузии того времени, столь высокий по рангу, вроде бы неизвестен.
То есть мы имеем дело с вельможей.
И этот вельможа, о котором, даже если бы он не написал ни строчки, мы должны были бы знать что-то иэ летописей, исчез.
Для нас (как, может быть, и для большинства читателей) «Витязь в тигровой шкуре» — вершина западного рыцарского романа, достигнутая не на Западе, шедевр восточной сказки, рожденный в христианском государстве, апофеоз гуманизма и идеалов Возрождения, появившийся на свет за века до самого Возрождения. Для нас это — Литература.
А если вернуться в XII век?
А если далеко не всеми «Витязь в тигровой шкуре» был воспринят как великий взлет авторской фантазии? А если сам автор не считал своей целью создавать именно фантазию?
Руставели — поэт. Не столь знаменитый в свое время, как Чахрухадзе и Шавтели — слагатели од. Но в отличие от прославленных поэтов Руставели гениален.
Сам он этого, разумеется, не знает: кто мог ему сказать?
Он пишет поэму о том, что у женщины не меньше прав руководить людьми, чем у мужчины, что Георгий имел все основания отдать престол дочери, так как «два щенка равны друг другу, будь то самка иль самец».
Но Руставели не одописец — он попадает под власть своего творения. Поэма разрастается в грандиозный роман, в ней живут и страдают разные люди, и даже прототип Тамары, Нестан-Дареджан, раздваивается, обретая одновременно и облик Тинатин. А на первый план выходит гимн великой любви и высокой мужской дружбе.
Можно предположить, что писалась поэма в самые бурные годы — в период упрочения власти Тамары. Вполне вероятно, что брак ее с русским князем Юрием отразился в рассказе о смерти жениха от руки Автандила; Юрий был жив, но Руставели убил его, ибо так было лучше для Грузии.
Вернее всего, когда поэма была завершена и Тамара прочла ее, она была рада. Поэма разнеслась по Грузии, и каждый видел, что речь в ней идет не только о великой любви и верной дружбе, о рыцарстве и благородстве — речь идет о молодой царице, которая вправе быть великой.
Допустимо, что Руставели становится другом и доверенным лицом Тамары. И, может быть, именно тогда поднимается до высокого государственного поста. Все они молоды — и царица, и ее друзья. И даже язычество поэмы не смущает Тамару. Язычество в широком смысле этого слова: поэма лежит вне религий, вне догм и концепций. [17]«Месх безвестный из Рустави» притворяется, утверждая, что отыскал это древнее предание: подобного в литературе не существовало. Да иначе и быть не могло. Воспевая женщину-государя, женщину — предмет поклонения, женщину-мудреца, Руставели поневоле должен был разрушать средневековые традиции. Героини Низами также высоки и свободны, но смысл их жизни — любовь. Женщины Руставели еще и царицы.
Все говорит о том, что в летописях для Руставели, великого поэта и близкого к Тамаре государственного деятеля, должно было бы найтись подобающее место.
Понятно, когда о Руставели забывают его современники-поэты. Для них он был слишком сильным соперником, нарушителем канонов, фигурой неприятной. Ни Чахрухадзе в «Тамариани», ни Шавтели в «Абдул-мессии», посвященной, вероятнее всего, второму мужу Тамары, Давиду, ни словом, ни намеком не вспоминают Руставели. Хотя Руставели о своих современниках-поэтах пишет уважительно. Но как же историки?
И возникает предположение: прошла молодость Тамары, прошли годы неуверенности, борьбы за власть, неудачного брака с Юрием. Тамара утвердилась на троне, она велика, безгрешна и богобоязненна.
Нужна ли такой Тамаре поэма Руставели, каждой своей строкой раздражающая епископов и вельмож? Нужно ни ей, чтобы ее сравнивали с Нестан-Дареджан, которая заставляет возлюбленного убить ее жениха, которая попадает в крепость и томится, заточенная там врагами, и маски врагов прозрачны — это князья и епископы ее же Грузии.
Но поэму уже не уничтожить. Каждый грузин знает наизусть строфы из нее. Зато Руставели можно отдалить, забыть, как, вероятно, и других помощников первых лет борьбы. Теперь Тамара окружена покорными каджами. Они помогают править страной. Они ходят в походы и собирают подати.
Подобное столько раз случалось в истории, что возможность такой перемены вполне допустима.
Лев Толстой и Махатма Ганди вели в молодости достаточно легкомысленный образ жизни. В старости они об этом не любили вспоминать, ибо учили человечество, что такой образ жизни предосудителен. Наполеон, став императором, убрал своих соратников по республиканскому прошлому.
Руставели мог стать напоминанием об ушедших временах, а к новым мог и не приспособиться.
Нам неизвестны годы жизни Руставели. Но он дожил до старости. В монастыре Святого креста сохранился его портрет. И в 1960 году он был исследован грузинскими учеными. На портрете изображен белобородый старец. Надпись под портретом сообщает, что на деньги Руставели монастырь был отремонтирован и расписан фресками. К началу XIII века относится поминальная запись о Руставели, также найденная в монастыре. Портрет мог быть сделан с натуры, мог быть исполнен уже после смерти поэта. В любом случае он куда более достоверен, чем те красавцы, которых принято изображать на титульных листах различных изданий «Витязя в тигровой шкуре». У Руставели большие глаза, густые черные печальные брови, длинный нос и окладистая белая борода. Одежда светская, одежда богатого человека.
Можно предположить, что Руставели оказался не у дел и к старости уехал в Иерусалим, где, совершив богоугодные дела, скончался. Прошло много лет с тех пор, как он, молодой и дерзкий, писал «Витязя».
Фреска и поминальная запись указывают на то, что он умер в начале XIII века. Значит, поэт был ровесником царицы. Или немного старше ее.
С уходом со сцены бунтарей и молодых спутников царской юности в Грузии восторжествовали знатные роды, царицу окружили седые епископы и умудренные опытом полководцы, которые постепенно забыли, что когда-то ставили под сомнение законность ее прав на престол. Появилась нужда в авторах од и песнопений, в создателях летописей, где Тамара искони безгрешна. Появилась нужда в редакторах, которые вымарывали из истории сомнительные пассажи. Желавших выполнить столь благородный исторический долг было достаточно.
Поэма Руставели стала частью народной памяти. Ее нельзя было отредактировать. Хотя и старались, выкидывая при переписке строфы и заменяя их другими. Но существовало столько списков, что за всеми не уследишь.
Свободный мир поэмы возмущал ревнителей нравственности еще долгие века. Первое печатное издание «Витязя» — в 1714 году — было отдано на сожжение по приказу грузинской церкви.
В поэме есть Нестан-Дареджан, мудрая, отважная, молодая, страстная и порой жестокая. И есть кипучий мир царицы Тамары. Есть верные друзья и злобные враги.
Руставели был вычеркнут из истории, но навечно остался в литературе.
Часть IV. Русь
Бурная молодость князей
Торговые пути, проходившие по Руси, были ответвлениями Великого шелкового пути. Две основные ветви шли по долинам Волги и Днепра. На днепровской, более старой дороге выросли города Южной Руси, к ней тяготели западные княжества, и основным перевалочным пунктом там стал Великий Новгород — ворота в Балтику.
Путь по Волге был моложе днепровского и процветал в те века, когда усилились государства Средней Азии. На этом пути существовало Болгарское царство, по этому пути персидское серебро попадало в верховья Камы, а меха из тайги — ко двору багдадского халифа. Этот путь помог становлению городов Северной Руси — Владимира, Суздаля, а потом и Москвы. Он также в конце концов выходил к Балтийскому морю, укрепляя значение Новгорода.
Торговые пути по Днепру и Волге часто определяли политику государств, тяготевших к ним. Это еще одна из причин сложных отношений Руси со Степью и связей с далекими от русских лесов государствами. Русские князья были небезучастны к событиям на Северном Кавказе, в Поволжье и у берегов Черного моря.
Этим объясняются и военные походы в те края, и династические союзы. Правда, к концу ХII века внешняя активность Руси падает: междоусобицы князей и войны с половцами поглощают слишком много сил. И все же русский князь Юрий Андреевич женится на царице Тамаре, ее тетка выходит замуж за великого князя Киевского, осетинские княжны живут при русских дворах…
Половецкие кочевья в степях к югу от Руси мешали связям русских князей с Кавказом и Причерноморьем. Но память об этих связях осталась, как память о Тмутараканском княжестве, созданном отпрысками Рюриковичей у Черного моря.
И когда в великой русской поэме «Слово о полку Игореве» князь Игорь отправляется в поход на юг, то он стремится к Черному морю, помня о русских походах в те края и о том, как русские князья прибивали свои щиты к воротам Константинополя.
«Слово о полку Игореве», во многом загадочная и до сих пор вызывающая бурные споры историков и писателей поэма, несет в себе не только рассказ о событиях 1185 года, но и память о том, что происходило на южной границе Руси за десятилетия до того.
Загадки «Слова о полку Игореве» возникли с того дня, когда поэма была найдена. И не разрешены сегодня.
В 1812 году, во время оккупации Москвы войсками Наполеона, среди многих домов сгорел и дом старого екатерининского вельможи, известного ценителя и коллекционера древних рукописей, тайного советника графа Алексея Ивановича Мусина-Пушкина. Сгорела библиотека. Сгорела и рукопись — большая, в лист, переплетенная в кожу, значившаяся в каталоге под № 323. Под одним переплетом в ней находилось восемь сочинений разного времени, в том числе написанное «старинными буквами» «Слово о полку Игореве».
Это сочинение было известно с конца XVIII века. Мусин-Пушкин откуда-то привез эту рукопись, много лет с помощью лучших знатоков древнерусского языка переводил, знакомил с ее содержанием Екатерину II и наконец в 1800 году опубликовал ее текст и перевод на современный ему язык. После этого рукопись оставалась еще двенадцать лет в собрании Мусина-Пушкина, сначала в Петербурге, а потом в его московском доме, и некоторые его коллеги могли ее видеть.
«Слово о полку Игореве» стало литературной сенсацией России. Современники понимали, что обнаружена первая русская поэма, ставшая в один ряд с такими шедеврами, как «Песнь о Нибелунгах» или «Песнь о Роланде».
Разумеется, держать у себя дома уникальную рукопись, созданную в конце XII века и сохранившуюся в копии XV века, было опасно, и следовало бы передать ее в государственное хранилище. Но дело в том, что такие хранилища лишь создавались, и трудно было решить, где рукописи безопаснее находиться. Император Александр I рад был бы получить «Слово», но, когда открывалась петербургская Публичная библиотека, Мусин-Пушкин подарил ей другую рукопись, также бесцепную, — Лаврентьевскую летопись.
О происхождении рукописи Мусин-Пушкин не распространялся, да и мало кто задавался тогда тем вопросом. Источников могло быть несколько. Достаточно обратиться к биографии графа. В 1775 году он начал служить при дворе в должности церемониймейстера. Уже тогда он собирал монеты и различные древности. Должность расширила возможности графа. Очевидно, он получал древние рукописи от других, придворных, в имениях которых те оседали. Например, граф Головкин, как вспоминал сам Мусин-Пушкин, «приметя его к отечественной истории склонность, подарил ему несколько летописей и древних монет». На зтой почве коллекционер вошел в доверие к самой императрице, что понятно: с усердием примерной ученицы бывшая ангальт-цербстская принцесса занималась российской историей. Для нее это не было баловством, как порой изображается в исторических сочинениях, — вряд ли можно отыскать б ольшую российскую патриотку, чем императрица. Уровень ее трудов был вполне на уровне современной ей исторической науки.
Екатерине коллекционер Мусин-Пушкин понравился. Она изучила его собрание, а затем в знак милости, как коллега, отдала ему несколько древнерусских рукописей. Граф обещал за это переводить то, что ей нужно, и снабжать ее материалами для царственных занятий.
Через несколько лет сотрудничество Екатерины с Мусиным-Пушкиным открыло для него еще одну полезную стезю. Он был назначен обер-прокурором святейшего синода, что дало ему среди прочего право ревизовать монастырские библиотеки и отыскивать хранящиеся там уники. Более того, чтобы облегчить графу труды, императрица издала указ, по которому монастыри и церкви обязаны были присылать в синод имеющиеся у них исторические сочинения для снятия копий. Шаг весьма мудрый.
Мусин-Пушкин следил за снятием копий, к тому же использовал свой пост и для того, чтобы приобретать рукописи для коллекции, и к рубежу XIX века его собрание стало крупнейшим в мире.
Когда ему в руки попала рукопись «Слова о полку Игореве», он сразу оценил ее значение для русской истории и литературы, показал ее другим знатокам и вместе с ними начал трудиться над переводом. Работа оказалась сложной. До 1800 года, когда граф и его помощники сочли возможным опубликовать ее, рукопись видели лишь немногие. Мусин-Пушкин сделал все от него зависящее, чтобы вернуть России ее великое произведение. И остался в русской истории как открыватель «Слова о полку Игореве».
Недавно в прессе приключилась очередная сенсация. Утверждали, что «Алису в стране чудес» написал не Льюис Кэрролл, а не кто иной, как королева Англии Виктория, ничем себя в литературе не проявившая. Неудивительно, что эта версия появилась, но удивительно, с какой готовностью многие в нее поверили, хотя оснований для этого нет. Достаточно прочесть хотя бы письма Кэрролла, чтобы понять: они принадлежат тому же остроумному, парадоксальному и талантливому человеку, который написал «Алису». Но всегда найдется любитель нарушить традицию ради сенсации. Особенно когда сенсация направлена на то, чтобы отнять славу у «недостойных» и прибавить ее «достойнейшим». Шекспиру регулярно отказывают в авторстве его пьес, потому что он был простым актером, зато его конкуренты — всегда люди знатные.
Нечто подобное должно было обязательно случиться со «Словом о полку Игореве».
Сразу же по его опубликовании появились скептики, которые утверждали, что на Руси XII века «Слово» возникнуть не могло. Аргументов было множество: отсутствие других произведений такого уровня, незначительность события на фоне других событий русской истории, молодость русского общества, еще не доросшего до великих поэм. Скептикам помогало и то, что сравнительно незадолго до опубликования «Слова» в Англии разгорелся скандал с песнями Оссиана, которые были изданы Макферсоном, а на поверку оказались написанными им самим.
Можно себе представить, насколько усилились позиции скептиков после того, как в 1812 году во время пожара Москвы рукопись сгорела! Почему, возникали вопросы, «Задонщина», написанная по той же схеме, что и «Слово», вплоть до прямых текстуальных совпадений, найдена в нескольких экземплярах, а рукопись «Слова» была одна — и исчезла?
Сторонники подлинности «Слова» доказывали, что существуют и другие тексты домонгольского и даже послемонгольского времени, известные лишь в одном экземпляре, а то и вовсе исчезнувшие. Они же старались доказать, что «Задонщина», посвященная Куликовскому сражению 1380 года, написана так, потому что ее автор был знаком со «Словом» и строил свое произведение, подражая «Слову».
Монгольское нашествие XIII века было гибельным для русской культуры. Лишь в западных землях сохранились рукописи. Зато западные земли, так же как и Новгород с Псковом, сильно пострадали в войнах XIV–XV вв. Когда жизнь на Руси пришла наконец в какой-то порядок, снова возник интерес к прошлому и старые рукописи начали переписывать, далеко не все казалось интересным. Монахи, копаясь в истлевших свитках, искали в первую очередь литературу божественную, миряне — литературу развлекательную и поучительную. Те и другие искали в прошлом то, что было актуальным. «Задонщина» была актуальна и через триста лет после ее написания. Это была героическая эпопея об освобождении Руси, о победе над угнетателями, о торжестве православия.