Страница:
В конце концов Лоншан был изгнан из Англии, его имущество было конфисковано.
Через некоторое время ему удалось вновь втереться в доверие к Ричарду, но править Англией ему больше не дали. И он, и его родственники мирно скончались и сохранили часть богатств.
Плоды его деятельности скажутся позже — он лишь толкнул Англию под уклон.
«Великий мальчик»
Из трех государей Европы, возложивших на себя крест, меньше всех был заинтересован в походе Филипп Французский. Участие в нем было для него продолжением многолетней борьбы с Плантагенетами за господство во Франции. Он не мог позволить себе остаться дома, выйти из большой игры и отдать инициативу английскому и германскому владыкам. В великом предприятии европейского религиозного духа ему надлежало быть на первом плане.
Филипп разительно отличался от своих великих современников. В нем не было мощи Фридриха Барбароссы, не было и залихватской решительности Ричарда, не было головоломного умения пробиться сквозь миллион смертей и опасностей, свойственного Андронику Комнину. Филипп и в зрелом возрасте остался тихим, серьезным мальчиком, который когда-то подошел к Генриху Анжуйскому и сказал, что, когда вырастет, отнимет у него все, что тот отобрал у его отца. Он и прожил всю жизнь, подсчитывая монеты и земли. Франции, слабой и разобщенной, был нужен именно такой государь — собиратель, скряга, заговорщик, интриган, с каждым днем добавлявший по монетке в сундучок. И пока соседи отчаянно рубились в бесплодных битвах, он умел затаиться, чтобы появиться в нужный момент с векселем в руке.
Вот портрет Филиппа, оставленный нам Мартином Турским: «Он обладал превосходным сложением, изящными формами и приятным лицом, был плешив и красен, великий мастер поесть и выпить. Он был откровенен с друзьями и очень замкнут по отношению к тем, кто ему не нравился. Предусмотрительный, упорный в своих решениях и твердый в вере, он обнаруживал замечательную быстроту и прямодушие в своих суждениях. Баловень судьбы, вечно опасаясь за свою жизнь, он быстро приходил в гнев и так же быстро успокаивался; он был суров по отношению к знатным, которые не оказывали ему повиновения, любил возбуждать между ними раздоры и охотно приближал к себе незнатных людей».
Портрет апологетический, он призван воспеть короля, но как проговаривается летописец! Между строк мы видим трусость, подозрительность и вечный страх, в котором живет Филипп, ненависть к князьям, полагавшим себя выше короля. А вот еще один его портрет, составленный в XIX веке французским историком Люшером: «Средние века видели мало таких оригинальных фигур: если по своему суеверию, жестокости, вероломству и совершенной неразборчивости в выборе средств он вполне сын своего времени, то, с другой стороны, он значительно отклоняется от типа феодального рыцаря. Он если не хладнокровен и терпелив, то по крайней мере настойчив и скрытен: он умеет выжидать и рассчитывать, редко выдает свои намерения и действует лишь наверняка. Он — политик».
Таким Филипп был сызмальства. Престол достался ему в 1180 году, когда он был подростком. Пользуясь молодостью короля, могущественные феодалы объединились, стараясь вообще избавиться от власти династии Капетингов. Коалиция была грозной и казалась непобедимой. В нее входили герцог Бургундский, графы Фландрский, Намюр, Блуа, Шампань и другие — вместе они были втрое сильнее юного Филиппа. И тем не менее за пять лет, продолжая притом войну с Генрихом Английским, Филипп сумел победить эту коалицию, использовав ее внутренние противоречия. Порой казалось, что его дело безнадежно, но, играя на вражде соперников, привлекая на помощь сыновей английского короля, вступая в немыслимые союзы и предавая своих союзников, Филипп не только разгромил коалицию, но и смог ограбить одного из главных противников, графа Фландрского, включив в свой домен часть его владений.
Вот такого врага по наследству приобрел Ричард Львиное Сердце. И такого союзника по крестовому походу. Филипп не только согласился отправиться в Святую землю, но, более того, изъявил желание двигаться туда вместе с Ричардом, практически одним маршрутом. И не без расчета, потому что Филипп ничего не делал без расчета. Филипп был уверен, что Ричард, который вложил в организацию крестоносного войска колоссальные средства и собрал могучую армию, на пути к Иерусалиму ударится в авантюры. Филипп даже мог предугадать в какие.
Очевидно, первый удар будет нанесен по Сицилии, так как Ричард не скрывал, что намерен защитить права своей овдовевшей сестры Иоанны, которые ущемил новый сицилийский король Танкред. Исход этого предприятия был неясен, но здесь можно было погреть руки или по крайней мере помешать Ричарду.
Французская и английская армии должны были достичь Палестины морем. Отряды тянулись по Франции к югу.
После нескольких недель похода армиям пришлось разъединиться. Во-первых, вместе им трудно было прокормиться. Во-вторых, зафрахтованные корабли ожидали в разных портах. Филипп намеревался плыть в Палестину на генуэзских судах и потому пошел к Генуе. Ричард собирался отплыть из Марселя — частично на английских, частично на французских кораблях.
К Марселю между тем спешила Беренгария, сопровождаемая Элеонорой. Будущая свекровь была довольна невестой сына, ее родственниками тоже. Разумеется, Ричард был достоин лучшей партии, но он совершенно не интересовался девушками, и хорошо еще, что согласился жениться на этой провинциалке.
Элеонора рассчитывала, что свадьбу сыграют тут же. Но, к сожалению, Ричарда они не застали. После нескольких месяцев неспешного путешествия по Европе он вдруг заторопился — словно испугался, что Иерусалим возьмут без него. Так что дамы увидели лишь растворяющиеся в морской синеве разноцветные паруса кораблей.
Королева Элеонора была не способна мириться с поражениями. Презрев возраст и усталость, она приказала подать лошадей, и на следующий же день они с Беренгарией поспешили сушей вслед за войском. Они проехали Южную Францию и всю Италию, но лишь в Неаполе настигли апглийский флот. Там их встретила дочь Элеоноры Иоанна, ради спасения вдовьей чести и возвращения приданого которой Ричард намеревался всерьез побеседовать с Танкредом.
Оказалось, что и тут Ричард не готов к свадьбе. К Неаполю уже подошел флот Филиппа, короли занимались погрузкой провианта и прочими хозяйственными и военными делами. Было очевидно, что, пока Филипп рядом, Ричард не посмеет устраивать свадьбу: это было бы открытым вызовом французскому королю.
После трудного разговора с матерью и клятвенного обещания жениться на наваррской принцессе, как только позволят обстоятельства, Ричард, оставив невесту с Иоанной в Бриндизи, на юге Италии, отправился в Сицилию, к королю Танкреду. Филипп, которому в Сицилии делать было абсолютно нечего и которого ждали подвиги в Святой земле, узнав о решении Ричарда, тоже отплыл в Сицилию. А Элеонора отправилась в свои семьдесят лет в новое долгое путешествие — через всю Италию и Францию домой. Старший сын просил ее не упускать из поля зрения принца Джона, который остался править королевством. Ему Ричард с матерью не доверяли.
В сентябре 1190 года в Мессину прибыли крестоносцы.
Ричард занялся спорами с Танкредом по поводу невозвращенного приданого. В хрониках, рассказывающих об этих переговорах, фигурируют списки имущественных претензий английского короля — позолоченный стол длиной двенадцать футов, шелковый шатер, двадцать четыре золотые чаши, двадцать четыре золотых блюда и так далее. На самом же деле — и все это отлично понимали — Ричард искал предлог использовать свое войско для того, чтобы содрать с Танкреда больше, чем было дано за сестрой. Положение сицилийского короля было трудным: на его острове находились две сильные армии, а помощи ждать было неоткуда.
Танкред рассчитывал поссорить Ричарда с Филиппом. Он даже переслал Ричарду письмо французского монарха, в котором тот обещал ему помощь против англичан. Неизвестно, было письмо настоящим или поддельным. На Ричарда письмо не произвело никакого впечатления, так как он и без того отлично знал, как в действительности относится к нему французский король.
И вот тут-то Ричард, наконец, нашел предлог, чтобы показать Танкреду силу своего войска. Один из его солдат затеял ссору с мессинской торговкой хлебом. Когда за торговку вступились горожане, англичане начали их избивать. И уже на следующий день Ричард начал штурм Мессины с моря и с суши.
Пока шли военные действия и Ричард, как всегда, отважно сражался впереди своих воинов, Филипп, соблюдавший нейтралитет, вступил в переговоры с Танкредом. Он убеждал его не падать духом и обещал, если станет плохо, военную помощь. Но дальше обещаний не пошел, если не считать того, что он развлекался, с палубы своего корабля стреляя из лука по английским гребцам. Нейтралитет Филиппа объяснялся просто: он раньше Ричарда узнал о том, что в Италию вступил новый гермапский император Генрих, который шел к Риму, чтобы папа возложил на него императорский венец. Филипп понимал, что, как только Генрих получит корону, он двинет свои войска на юг Италии и в Сицилию. Генрих был женат на дочери предыдущего сицилийского короля и потому рассматривал Танкреда как узурпатора и считал себя наследником сицилийского престола. А раз медведь двигался с севера, волкам следовало вести себя осторожнее.
Филипп предвидел, что авантюра Ричарда не даст никаких осязаемых результатов. Сицилии ему не получить. Оставаться там, чтобы воевать с германской армией, он не может — это означало бы отказ от крестового похода. Так что Филипп спокойно ждал.
А Ричард совершал подвиг за подвигом. Вместе с одним рыцарем он по подземному ходу пробрался в Мессину. Пройдя весь ночной город, он умудрился открыть ворота. Англичане ворвались в город. После того как Мессина была взята и разграблена, Ричард вернулся за стол переговоров с Танкредом. Вчерашние враги быстро уладили имущественные дела вдовы, и Танкред уплатил Ричарду двадцать тысяч унций золота.
Вот тогда-то на сцену вышел Филипп. Он напомнил своему соратнику по крестовому походу, что они договорились делить всю добычу пополам. Ричард был возмущен: вдовьи деньги не имели никакого отношения к походу. Но добыча есть добыча, и Филипп, цепкий в споре, призвал юристов, которые доказали, что деньги, полученные от Танкреда, подходят под соответствующий пункт договора. Ричард вынужден был смириться и отдал Филиппу треть денег, надеясь, что сможет компенсировать потери в Иерусалиме. Филипп же, получив меньше, чем рассчитывал, счел себя обманутым.
Покидая Сицилию, короли не скрывали взаимной неприязни. Ричард не подозревал, что Филипп через своих агентов начал склонять принца Джона, чтобы тот, пока старший брат занят своими подвигами, захватил власть в Англии. Уговоры Филиппа пали на благодатную почву: Джон и сам мечтал заполучить английскую корону, не предвидя, что в качестве платы за любовь и дружбу Филипп потребует французские провинции Плантагенетов. Но Джон был не способен смотреть в будущее. Он рвался к власти.
Повздорив из-за денег Танкреда, Филипп и Ричард временно расстались. Филипп поднял паруса своей эскадры 30 марта 1191 года, а Ричард оставался в Сицилии еще десять дней.
На этот раз Ричард все-таки обманул своего хитрого союзника. Отплыв на восток, он взял курс не прямо к палестинским берегам, а к Кипру. Почему бы не прибрать к рукам этот богатый остров?
Флот англичан растянулся длинной вереницей. На первом корабле находились невеста Ричарда Беренгария и его сестра Иоанна. Флагманский корабль следовал вторым. 12 апреля разбушевалась буря. Суда разметало по морю, и три из них, в том числе корабль с принцессами, нашли спасение у берегов Кипра, в гавани Лимасола.
Кипр, византийское владение, во время борьбы Андроника Комнина против норманнов попал в руки родственника императора Мануила-Исаака Комнина. Он укрепился на острове и объявил себя императором Кипра. Рассказывают, что он был человеком жестокого нрава, коварным и подозрительным. С крестоносцами он был в плохих отношениях. Причиной этой вражды был способ, которым Исаак Комнин пополнял свою казну: он обирал корабли, которые терпели крушение у берегов Кипра, и обращал в рабство их команды. В этом не было ничего удивительного — в эпоху средневековья существовало «береговое право», и жители многих прибрежных местностей промышляли этим старинным ремеслом, иногда даже заманивая ложными огнями корабли, чтобы те разбились о камни.
В те годы в восточной части Средиземноморья было оживленно: плыли подкрепления крестоносцам, двигались торговые суда, только что прошел флот французов, так что добыча на Кипре не переводилась.
Когда император Кипра узнал, что в гавани Лимасола находится корабль с сестрой и невестой Ричарда на борту, он возрадовался. Он тут же пригласил принцессу и вдовствующую королеву к себе в гости. Но когда те были уже готовы воспользоваться любезным приглашением, на берегу показались несколько полураздетых людей. Они бросились в воду и поплыли к английским судам. Это оказались рыцари с корабля, который разбился о скалы пять дней назад. Рыцарей заточили в башню, и им лишь чудом удалось бежать. Возмущенные и испуганные дамы отказались покидать свой корабль, который стерегли корабли Исаака, но взять на абордаж не смели. Исаак колебался. Он не знал, далеко ли Ричард с английским флотом, будет ли он разыскивать сестру и невесту, а если будет, то пойдет ли к Кипру. Несколько дней прошло в пустых переговорах, но выманить жепщин с корабля Исааку так и не удалось.
Когда Исаак все же решился захватить корабль силой, на горизонте показались многочисленные паруса — приближался английский флот. Еще через несколько часов корабли Ричарда вошли в гавань Лимасола.
Ричард велел спустить шлюпку и отправился к невесте. И когда поднялся на борт, женщины, заливаясь слезами, поведали ему о том, какие ужасные дни они пережили.
Такова внешняя сторона событий. По ней выходит, что дальнейшими действиями Ричарда двигало желание проучить Исаака. Разумеется, Ричард был человеком импульсивным. Но скорее всего захват Кипра был задуман заранее.
В тот же день Ричард приказал своим рыцарям высадиться на берег и сам повел их в бой. Отряды, охранявшие порт, были рассеяны. Наутро Ричард повел свой отряд дальше. Император Исаак, спешно собрав войска, двинулся навстречу, надеясь разбить его, прежде чем с кораблей сгрузят коней. Ричард, посадивший рыцарей на реквизированных крестьянских лошадок, бился впереди. Он сам захватил знамя Исаака и, отыскав императора в сутолоке боя, догнал его и сшиб с коня копьем. Но Исаак успел вскочить на другого коня и ускакал с поля боя.
Исаак укрылся в Никозии, а Ричард, удовлетворенный результатами первого сражения, вернулся в Лимасол. Там он наконец решил сыграть свадьбу с верной Беренгарией.
Филиппа Французского рядом не было, и до встречи с ним оставалось несколько дней. Так что лучше было поставить соперника перед совершившимся фактом.
Свадьбу назначили на 12 мая.
Погода стояла отличная, кончалась весна, но зелень еще не потеряла свежести. На шумном рынке торговали рыбой и сладким вином. Там же продавали рабов — пленных греков, которых взяли в бою. Их выкупали родственники и агенты императора Исаака.
11 мая, утром, когда над морем еще плыл голубой туман, из него, как крылья бабочек, поднялись косые паруса венецианских кораблей. Корабли шли с юга.
Ричард поспешил в порт. Он давно не имел вестей из Святой земли.
Когда корабли стали на якорь, от самого большого, на мачте которого развевался длинный вымпел с гербом Иерусалимского королевства, отвалила лодка. Вскоре на берег сошел невысокий стройный человек средних лет с приятным, но незначительным лицом.
Это был Гвидо Лузиньян, вознесенный счастливым стечением обстоятельств на трон, теперь неудачник, лишившийся короны и ищущий союзников.
Когда Гвидо узнал, что английский флот приближается к Палестине, он немедленно отплыл ему навстречу. Он понимал, что Филипп и немецкие князья хотят его изгнать и избрать королем Конрада Монферратского. Но раз Конрада поддерживает Филипп, рассудил Лузиньян, значит, у него есть шансы получить помощь от Ричарда.
Ричард тепло принял иерусалимского короля, обрадованный тем, что тот своим присутствием украсит свадьбу.
Сразу после свадьбы состоялся рыцарский турнир, на котором Ричарду удалось всех победить. Это еще более улучшило его настроение. Поражений он не выносил. Одной из причин его ненависти к Танкреду и мессинцам было то, что один из сицилийских рыцарей не дал свалить себя с коня и даже заставил Ричарда признать поражение.
Затем приехал просить мира Исаак Комнин. Два дня тянулись переговоры. Исаак соглашался не только оплатить Ричарду расходы на войну, но и дать ему отряд вспомогательных войск. Но неожиданно Исаак глубокой ночью бежал в Фамагусту. Хронисты глухо говорят, что он опасался покушения. Наверное, у него были основания не доверять Ричарду и Гвидо.
Ричард изобразил страшный гнев, обвинил Исаака в нарушении клятвы и погнался за ним. Гвидо Лузиньян не отставал от нового друга ни на шаг.
Последующие события дают основания утверждать, что к тому времени судьба Исаака была решена: Ричард и Гвидо договорились оставить Кипр за собой. Они разбили отряды Исаака, тот бежал в замок святого Андрея, на северо-востоке острова, на длинном и узком, как игла, полуострове.
Но тут Ричард заболел дизентерией. Пока он отлеживался в Никозии, его армию возглавил Гвидо Лузиньян. Он захватил последние крепости Исаака, и 31 мая тот был вынужден сдаться.
Пленного императора привезли в Никозию, где его принял Ричард. Император пожаловался, что ему тяжело таскать железные цепи, в которые его заковал Лузиньян. Ричард, склонный к красивым жестам, приказал тут же выковать серебряные цепи, достойные императора, а затем передал пленника Лузиньяну. Гвидо отвез Исаака в Палестину, и остаток жизни тот провел в одном из рыцарских замков.
Во всех городах и крепостях острова Ричард разместил гарнизоны, раздал часть земель в лен тем из своих рыцарей, которые изъявили желание поселиться на благодатном острове, и 5 июля отплыл в Сирию. Через три дня английский флот подошел к Акке. Ричарда встречал на берегу король Филипп. Он первым поздравил Беренгарию со счастливым браком. Об Алисе не было сказано ни слова. [28]
В перенаселенном лагере под Аккой собрались три короля, австрийский герцог и немалое число князей, графов и баронов, включая таких крупных феодалов, как Генрих Шампанский. Каждый преследовал свои цели, и освобождение Иерусалима постепенно отступало на второй план.
Все руководители похода в той или иной мере участвовали в драке за иерусалимский трон. Как и следовало ожидать, Леопольд Австрийский и Филипп поддерживали Конрада Монферратского, Ричард — Гвидо Лузиньяна.
Первая ссора между Ричардом и Филиппом произошла буквально через несколько дней после прибытия английского короля. Филипп потребовал, чтобы во исполнение договора Ричард отдал ему половину Кипра и половину добычи, там захваченной. Ричард отвечал, что согласен на это, но раз уж делить все, то он желал бы получить половину земель только что умершего в лагере графа Фландрского. Разумеется, спор зашел в тупик.
К тому же Ричард восстановил против себя прижимистого Филиппа тем, что, когда французский король решил платить по тридцать золотых тем рыцарям, которые согласились перейти к нему на службу («бесхозных» рыцарей, сюзерены которых умерли или уехали, в лагере скопилось немало), англичанин объявил, что он заплатит им по сорок золотых.
Для рядовых крестоносцев Ричард стал, без сомнения, вождем похода. Он был славным рыцарем, известным всей Европе, он был великолепен, когда появлялся перед строем на белом коне, — золотые кудри развеваются под горячим ветром. Он всюду успевал, всех подбадривал, для каждого находил доброе слово, но был беспощаден к трусам и мародерам. Ричард был полон презрения к руководителям похода, которые умудрились просидеть под Аккой два года и ничего не добиться. И среди десятков тысяч солдат и рыцарей распространилась уверенность, что с приездом Ричарда все изменится, что конец мучениям близок и путь на Иерусалим будет наконец открыт.
Когда же через несколько дней после прибытия Ричард вновь свалился от дизентерии, слухи, один тревожнее другого, потекли по лагерю. Как по мановению руки все приготовления к штурму прекратились. Словно рок довлел над походом. Как только у крестоносцев появлялся настоящий вождь, его тут же уносила смерть. Погиб Фридрих, умер герцог Швабский, и вот теперь умирает Ричард Львиное Сердце.
Искренне надеясь, что судьба скоро избавит их от Ричарда, Филипп и Конрад Монферратский вели себя так, словно он уже в могиле.
И вдруг через две недели из палатки вышел король Ричард, похудевший, осунувшийся, но здоровый. Когда он ехал по лагерю, воздух дрожал от приветственных криков. Из-за пологов шатров выглядывали кислые лица командиров крестоносного войска.
Вскоре, восстановив осадные башни и сделав несколько подкопов, крестоносцы снова пошли на штурм Акки. На этот раз положение изменилось в их пользу. И не только потому, что Ричард умел выигрывать битвы. Армия Салах ад-Дина была ослаблена и по сравнению с крестоносцами, в число которых влилось несколько тысяч новых бойцов, менее многочисленна. Гарнизон крепости был готов к сдаче, и лишь страх перед гибелью в плену удерживал людей.
Штурм продолжался непрерывно несколько дней. Ричард Львиное Сердце с утра до вечера находился в передних рядах. Он был словно заколдован: ни одна стрела не могла его поразить. Салах ад-Дин предпринимал отчаянные усилия, чтобы удержать Акку. Почти каждый день его отряды нападали на лагерь крестоносцев, но прорваться к крепости так и не смогли.
Осажденным удалось сжечь все осадные башни, подкопы же оказались эффективны, да и тараны крушили одряхлевшие за два года штурмов стены. В крепости, уже несколько недель отрезанной от моря и армии Салах ад-Дина, начался голод.
Наконец комендант крепости вышел к крестоносцам и предложил сдать Акку на тех же условиях, на которых она сдалась мусульманам четыре года назад: ее защитники получают свободный выход.
Король Филипп, который председательствовал на этих переговорах, от имени крестоносцев заявил, что такие мягкие условия его не устраивают. Он пригрозил беспощадным истреблением гарнизона, если крестоносцам не будет возвращен Иерусалим и все пленные христиане не будут выпущены на свободу.
Переговоры были прерваны, и штурм возобновился. Уже пали основные башни города, и бой шел в проломах стен. Ричард по-прежнему сражался впереди. Это был его город. Он спешил захватить Акку до того, как французский король договорится с комендантом. Тогда он, Ричард, будет решать, что делать с городом.
Но Филипп понял, что, ставя слишком жесткие условия, он отдает город в руки Ричарда. И пока на стенах шел бой, Филипп заключил с комендантом договор, по которому мусульмане возвращают Святой крест, тысячу шестьсот пленных рыцарей и платят двести тысяч золотых контрибуции в обмен на свободный выход гарнизона из крепости.
Этот договор застал врасплох и Ричарда и Салах ад-Дина. Но Салах ад-Дин согласился с договором, выполнить условия которого ему было нелегко, особенно в отношении контрибуции и креста, уничтоженного, по-видимому, в Тивериадской битве.
Ричард же пришел в ярость. Он был так взбешен, что, увидев на стене знамя Леопольда Австрийского, кинулся туда, сорвал его и сбросил в грязь. Это оскорбление, незаслуженно нанесенное австрийскому знамени на виду у всей армии, ему дорого обойдется.
День 11 июля 1191 года завершился пьяными песнями, грабежом города и ссорами королей, которые никак не могли поделить добычу.
Теперь следовало идти на Иерусалим.
Но сначала надо было решить спор между Конрадом и королем Гвидо. После отчаянной грызни было достигнуто соглашение: Гвидо до конца жизни останется королем Иерусалима, Конрад ему наследует. А пока Конраду отходят Тир, Бейрут и Сидон, тогда как Яффу получает брат Гвидо. Никому не нужный и никого не удовлетворивший раздел отражал неустойчивый баланс сил среди крестоносцев. Кстати, большинство этих городов находилось в руках Салах ад-Дина.
Ричард был героем войска. Это никак не устраивало французского короля. Он понимал, что Ричард, боготворимый воинами и купающийся в лучах славы, будет все более оттирать его от руководства походом. Дальнейшее пребывание Филиппа в лагере крестоносцев было чревато лишь унижениями. Изменить положение он был бессилен — на поле боя он не мог, да и не хотел тягаться с Ричардом. Он был королем, а не солдатом. Значит, отыграться он мог только в Европе. Пока Ричард занят в Палестине.
И через месяц после взятия Акки Филипп занемог.
Он не выходил из шатра, а его приближенные распространяли слухи, что король получает с родины письма, которые зовут его вернуться, но, верный христианскому долгу, Филипп предпочитает умереть в Палестине. Тем временем втайне от Ричарда Филипп вел приготовления к отплытию. Говорят, что Ричард узнал о его отъезде в Европу, когда король уже взошел на корабль. Филипп взял с собой большую и лучшую часть армии, оставив в Палестине лишь десять тысяч человек. Командовавший ими герцог Бургундский саботировал все решения английского короля и сочинял о нем насмешливые стихи. Правда, Ричард, который был не лишен поэтического дара, отвечал тем же.
Через некоторое время ему удалось вновь втереться в доверие к Ричарду, но править Англией ему больше не дали. И он, и его родственники мирно скончались и сохранили часть богатств.
Плоды его деятельности скажутся позже — он лишь толкнул Англию под уклон.
«Великий мальчик»
Филипп разительно отличался от своих великих современников. В нем не было мощи Фридриха Барбароссы, не было и залихватской решительности Ричарда, не было головоломного умения пробиться сквозь миллион смертей и опасностей, свойственного Андронику Комнину. Филипп и в зрелом возрасте остался тихим, серьезным мальчиком, который когда-то подошел к Генриху Анжуйскому и сказал, что, когда вырастет, отнимет у него все, что тот отобрал у его отца. Он и прожил всю жизнь, подсчитывая монеты и земли. Франции, слабой и разобщенной, был нужен именно такой государь — собиратель, скряга, заговорщик, интриган, с каждым днем добавлявший по монетке в сундучок. И пока соседи отчаянно рубились в бесплодных битвах, он умел затаиться, чтобы появиться в нужный момент с векселем в руке.
Вот портрет Филиппа, оставленный нам Мартином Турским: «Он обладал превосходным сложением, изящными формами и приятным лицом, был плешив и красен, великий мастер поесть и выпить. Он был откровенен с друзьями и очень замкнут по отношению к тем, кто ему не нравился. Предусмотрительный, упорный в своих решениях и твердый в вере, он обнаруживал замечательную быстроту и прямодушие в своих суждениях. Баловень судьбы, вечно опасаясь за свою жизнь, он быстро приходил в гнев и так же быстро успокаивался; он был суров по отношению к знатным, которые не оказывали ему повиновения, любил возбуждать между ними раздоры и охотно приближал к себе незнатных людей».
Портрет апологетический, он призван воспеть короля, но как проговаривается летописец! Между строк мы видим трусость, подозрительность и вечный страх, в котором живет Филипп, ненависть к князьям, полагавшим себя выше короля. А вот еще один его портрет, составленный в XIX веке французским историком Люшером: «Средние века видели мало таких оригинальных фигур: если по своему суеверию, жестокости, вероломству и совершенной неразборчивости в выборе средств он вполне сын своего времени, то, с другой стороны, он значительно отклоняется от типа феодального рыцаря. Он если не хладнокровен и терпелив, то по крайней мере настойчив и скрытен: он умеет выжидать и рассчитывать, редко выдает свои намерения и действует лишь наверняка. Он — политик».
Таким Филипп был сызмальства. Престол достался ему в 1180 году, когда он был подростком. Пользуясь молодостью короля, могущественные феодалы объединились, стараясь вообще избавиться от власти династии Капетингов. Коалиция была грозной и казалась непобедимой. В нее входили герцог Бургундский, графы Фландрский, Намюр, Блуа, Шампань и другие — вместе они были втрое сильнее юного Филиппа. И тем не менее за пять лет, продолжая притом войну с Генрихом Английским, Филипп сумел победить эту коалицию, использовав ее внутренние противоречия. Порой казалось, что его дело безнадежно, но, играя на вражде соперников, привлекая на помощь сыновей английского короля, вступая в немыслимые союзы и предавая своих союзников, Филипп не только разгромил коалицию, но и смог ограбить одного из главных противников, графа Фландрского, включив в свой домен часть его владений.
Вот такого врага по наследству приобрел Ричард Львиное Сердце. И такого союзника по крестовому походу. Филипп не только согласился отправиться в Святую землю, но, более того, изъявил желание двигаться туда вместе с Ричардом, практически одним маршрутом. И не без расчета, потому что Филипп ничего не делал без расчета. Филипп был уверен, что Ричард, который вложил в организацию крестоносного войска колоссальные средства и собрал могучую армию, на пути к Иерусалиму ударится в авантюры. Филипп даже мог предугадать в какие.
Очевидно, первый удар будет нанесен по Сицилии, так как Ричард не скрывал, что намерен защитить права своей овдовевшей сестры Иоанны, которые ущемил новый сицилийский король Танкред. Исход этого предприятия был неясен, но здесь можно было погреть руки или по крайней мере помешать Ричарду.
Французская и английская армии должны были достичь Палестины морем. Отряды тянулись по Франции к югу.
После нескольких недель похода армиям пришлось разъединиться. Во-первых, вместе им трудно было прокормиться. Во-вторых, зафрахтованные корабли ожидали в разных портах. Филипп намеревался плыть в Палестину на генуэзских судах и потому пошел к Генуе. Ричард собирался отплыть из Марселя — частично на английских, частично на французских кораблях.
К Марселю между тем спешила Беренгария, сопровождаемая Элеонорой. Будущая свекровь была довольна невестой сына, ее родственниками тоже. Разумеется, Ричард был достоин лучшей партии, но он совершенно не интересовался девушками, и хорошо еще, что согласился жениться на этой провинциалке.
Элеонора рассчитывала, что свадьбу сыграют тут же. Но, к сожалению, Ричарда они не застали. После нескольких месяцев неспешного путешествия по Европе он вдруг заторопился — словно испугался, что Иерусалим возьмут без него. Так что дамы увидели лишь растворяющиеся в морской синеве разноцветные паруса кораблей.
Королева Элеонора была не способна мириться с поражениями. Презрев возраст и усталость, она приказала подать лошадей, и на следующий же день они с Беренгарией поспешили сушей вслед за войском. Они проехали Южную Францию и всю Италию, но лишь в Неаполе настигли апглийский флот. Там их встретила дочь Элеоноры Иоанна, ради спасения вдовьей чести и возвращения приданого которой Ричард намеревался всерьез побеседовать с Танкредом.
Оказалось, что и тут Ричард не готов к свадьбе. К Неаполю уже подошел флот Филиппа, короли занимались погрузкой провианта и прочими хозяйственными и военными делами. Было очевидно, что, пока Филипп рядом, Ричард не посмеет устраивать свадьбу: это было бы открытым вызовом французскому королю.
После трудного разговора с матерью и клятвенного обещания жениться на наваррской принцессе, как только позволят обстоятельства, Ричард, оставив невесту с Иоанной в Бриндизи, на юге Италии, отправился в Сицилию, к королю Танкреду. Филипп, которому в Сицилии делать было абсолютно нечего и которого ждали подвиги в Святой земле, узнав о решении Ричарда, тоже отплыл в Сицилию. А Элеонора отправилась в свои семьдесят лет в новое долгое путешествие — через всю Италию и Францию домой. Старший сын просил ее не упускать из поля зрения принца Джона, который остался править королевством. Ему Ричард с матерью не доверяли.
В сентябре 1190 года в Мессину прибыли крестоносцы.
Ричард занялся спорами с Танкредом по поводу невозвращенного приданого. В хрониках, рассказывающих об этих переговорах, фигурируют списки имущественных претензий английского короля — позолоченный стол длиной двенадцать футов, шелковый шатер, двадцать четыре золотые чаши, двадцать четыре золотых блюда и так далее. На самом же деле — и все это отлично понимали — Ричард искал предлог использовать свое войско для того, чтобы содрать с Танкреда больше, чем было дано за сестрой. Положение сицилийского короля было трудным: на его острове находились две сильные армии, а помощи ждать было неоткуда.
Танкред рассчитывал поссорить Ричарда с Филиппом. Он даже переслал Ричарду письмо французского монарха, в котором тот обещал ему помощь против англичан. Неизвестно, было письмо настоящим или поддельным. На Ричарда письмо не произвело никакого впечатления, так как он и без того отлично знал, как в действительности относится к нему французский король.
И вот тут-то Ричард, наконец, нашел предлог, чтобы показать Танкреду силу своего войска. Один из его солдат затеял ссору с мессинской торговкой хлебом. Когда за торговку вступились горожане, англичане начали их избивать. И уже на следующий день Ричард начал штурм Мессины с моря и с суши.
Пока шли военные действия и Ричард, как всегда, отважно сражался впереди своих воинов, Филипп, соблюдавший нейтралитет, вступил в переговоры с Танкредом. Он убеждал его не падать духом и обещал, если станет плохо, военную помощь. Но дальше обещаний не пошел, если не считать того, что он развлекался, с палубы своего корабля стреляя из лука по английским гребцам. Нейтралитет Филиппа объяснялся просто: он раньше Ричарда узнал о том, что в Италию вступил новый гермапский император Генрих, который шел к Риму, чтобы папа возложил на него императорский венец. Филипп понимал, что, как только Генрих получит корону, он двинет свои войска на юг Италии и в Сицилию. Генрих был женат на дочери предыдущего сицилийского короля и потому рассматривал Танкреда как узурпатора и считал себя наследником сицилийского престола. А раз медведь двигался с севера, волкам следовало вести себя осторожнее.
Филипп предвидел, что авантюра Ричарда не даст никаких осязаемых результатов. Сицилии ему не получить. Оставаться там, чтобы воевать с германской армией, он не может — это означало бы отказ от крестового похода. Так что Филипп спокойно ждал.
А Ричард совершал подвиг за подвигом. Вместе с одним рыцарем он по подземному ходу пробрался в Мессину. Пройдя весь ночной город, он умудрился открыть ворота. Англичане ворвались в город. После того как Мессина была взята и разграблена, Ричард вернулся за стол переговоров с Танкредом. Вчерашние враги быстро уладили имущественные дела вдовы, и Танкред уплатил Ричарду двадцать тысяч унций золота.
Вот тогда-то на сцену вышел Филипп. Он напомнил своему соратнику по крестовому походу, что они договорились делить всю добычу пополам. Ричард был возмущен: вдовьи деньги не имели никакого отношения к походу. Но добыча есть добыча, и Филипп, цепкий в споре, призвал юристов, которые доказали, что деньги, полученные от Танкреда, подходят под соответствующий пункт договора. Ричард вынужден был смириться и отдал Филиппу треть денег, надеясь, что сможет компенсировать потери в Иерусалиме. Филипп же, получив меньше, чем рассчитывал, счел себя обманутым.
Покидая Сицилию, короли не скрывали взаимной неприязни. Ричард не подозревал, что Филипп через своих агентов начал склонять принца Джона, чтобы тот, пока старший брат занят своими подвигами, захватил власть в Англии. Уговоры Филиппа пали на благодатную почву: Джон и сам мечтал заполучить английскую корону, не предвидя, что в качестве платы за любовь и дружбу Филипп потребует французские провинции Плантагенетов. Но Джон был не способен смотреть в будущее. Он рвался к власти.
Повздорив из-за денег Танкреда, Филипп и Ричард временно расстались. Филипп поднял паруса своей эскадры 30 марта 1191 года, а Ричард оставался в Сицилии еще десять дней.
На этот раз Ричард все-таки обманул своего хитрого союзника. Отплыв на восток, он взял курс не прямо к палестинским берегам, а к Кипру. Почему бы не прибрать к рукам этот богатый остров?
Флот англичан растянулся длинной вереницей. На первом корабле находились невеста Ричарда Беренгария и его сестра Иоанна. Флагманский корабль следовал вторым. 12 апреля разбушевалась буря. Суда разметало по морю, и три из них, в том числе корабль с принцессами, нашли спасение у берегов Кипра, в гавани Лимасола.
Кипр, византийское владение, во время борьбы Андроника Комнина против норманнов попал в руки родственника императора Мануила-Исаака Комнина. Он укрепился на острове и объявил себя императором Кипра. Рассказывают, что он был человеком жестокого нрава, коварным и подозрительным. С крестоносцами он был в плохих отношениях. Причиной этой вражды был способ, которым Исаак Комнин пополнял свою казну: он обирал корабли, которые терпели крушение у берегов Кипра, и обращал в рабство их команды. В этом не было ничего удивительного — в эпоху средневековья существовало «береговое право», и жители многих прибрежных местностей промышляли этим старинным ремеслом, иногда даже заманивая ложными огнями корабли, чтобы те разбились о камни.
В те годы в восточной части Средиземноморья было оживленно: плыли подкрепления крестоносцам, двигались торговые суда, только что прошел флот французов, так что добыча на Кипре не переводилась.
Когда император Кипра узнал, что в гавани Лимасола находится корабль с сестрой и невестой Ричарда на борту, он возрадовался. Он тут же пригласил принцессу и вдовствующую королеву к себе в гости. Но когда те были уже готовы воспользоваться любезным приглашением, на берегу показались несколько полураздетых людей. Они бросились в воду и поплыли к английским судам. Это оказались рыцари с корабля, который разбился о скалы пять дней назад. Рыцарей заточили в башню, и им лишь чудом удалось бежать. Возмущенные и испуганные дамы отказались покидать свой корабль, который стерегли корабли Исаака, но взять на абордаж не смели. Исаак колебался. Он не знал, далеко ли Ричард с английским флотом, будет ли он разыскивать сестру и невесту, а если будет, то пойдет ли к Кипру. Несколько дней прошло в пустых переговорах, но выманить жепщин с корабля Исааку так и не удалось.
Когда Исаак все же решился захватить корабль силой, на горизонте показались многочисленные паруса — приближался английский флот. Еще через несколько часов корабли Ричарда вошли в гавань Лимасола.
Ричард велел спустить шлюпку и отправился к невесте. И когда поднялся на борт, женщины, заливаясь слезами, поведали ему о том, какие ужасные дни они пережили.
Такова внешняя сторона событий. По ней выходит, что дальнейшими действиями Ричарда двигало желание проучить Исаака. Разумеется, Ричард был человеком импульсивным. Но скорее всего захват Кипра был задуман заранее.
В тот же день Ричард приказал своим рыцарям высадиться на берег и сам повел их в бой. Отряды, охранявшие порт, были рассеяны. Наутро Ричард повел свой отряд дальше. Император Исаак, спешно собрав войска, двинулся навстречу, надеясь разбить его, прежде чем с кораблей сгрузят коней. Ричард, посадивший рыцарей на реквизированных крестьянских лошадок, бился впереди. Он сам захватил знамя Исаака и, отыскав императора в сутолоке боя, догнал его и сшиб с коня копьем. Но Исаак успел вскочить на другого коня и ускакал с поля боя.
Исаак укрылся в Никозии, а Ричард, удовлетворенный результатами первого сражения, вернулся в Лимасол. Там он наконец решил сыграть свадьбу с верной Беренгарией.
Филиппа Французского рядом не было, и до встречи с ним оставалось несколько дней. Так что лучше было поставить соперника перед совершившимся фактом.
Свадьбу назначили на 12 мая.
Погода стояла отличная, кончалась весна, но зелень еще не потеряла свежести. На шумном рынке торговали рыбой и сладким вином. Там же продавали рабов — пленных греков, которых взяли в бою. Их выкупали родственники и агенты императора Исаака.
11 мая, утром, когда над морем еще плыл голубой туман, из него, как крылья бабочек, поднялись косые паруса венецианских кораблей. Корабли шли с юга.
Ричард поспешил в порт. Он давно не имел вестей из Святой земли.
Когда корабли стали на якорь, от самого большого, на мачте которого развевался длинный вымпел с гербом Иерусалимского королевства, отвалила лодка. Вскоре на берег сошел невысокий стройный человек средних лет с приятным, но незначительным лицом.
Это был Гвидо Лузиньян, вознесенный счастливым стечением обстоятельств на трон, теперь неудачник, лишившийся короны и ищущий союзников.
Когда Гвидо узнал, что английский флот приближается к Палестине, он немедленно отплыл ему навстречу. Он понимал, что Филипп и немецкие князья хотят его изгнать и избрать королем Конрада Монферратского. Но раз Конрада поддерживает Филипп, рассудил Лузиньян, значит, у него есть шансы получить помощь от Ричарда.
Ричард тепло принял иерусалимского короля, обрадованный тем, что тот своим присутствием украсит свадьбу.
Сразу после свадьбы состоялся рыцарский турнир, на котором Ричарду удалось всех победить. Это еще более улучшило его настроение. Поражений он не выносил. Одной из причин его ненависти к Танкреду и мессинцам было то, что один из сицилийских рыцарей не дал свалить себя с коня и даже заставил Ричарда признать поражение.
Затем приехал просить мира Исаак Комнин. Два дня тянулись переговоры. Исаак соглашался не только оплатить Ричарду расходы на войну, но и дать ему отряд вспомогательных войск. Но неожиданно Исаак глубокой ночью бежал в Фамагусту. Хронисты глухо говорят, что он опасался покушения. Наверное, у него были основания не доверять Ричарду и Гвидо.
Ричард изобразил страшный гнев, обвинил Исаака в нарушении клятвы и погнался за ним. Гвидо Лузиньян не отставал от нового друга ни на шаг.
Последующие события дают основания утверждать, что к тому времени судьба Исаака была решена: Ричард и Гвидо договорились оставить Кипр за собой. Они разбили отряды Исаака, тот бежал в замок святого Андрея, на северо-востоке острова, на длинном и узком, как игла, полуострове.
Но тут Ричард заболел дизентерией. Пока он отлеживался в Никозии, его армию возглавил Гвидо Лузиньян. Он захватил последние крепости Исаака, и 31 мая тот был вынужден сдаться.
Пленного императора привезли в Никозию, где его принял Ричард. Император пожаловался, что ему тяжело таскать железные цепи, в которые его заковал Лузиньян. Ричард, склонный к красивым жестам, приказал тут же выковать серебряные цепи, достойные императора, а затем передал пленника Лузиньяну. Гвидо отвез Исаака в Палестину, и остаток жизни тот провел в одном из рыцарских замков.
Во всех городах и крепостях острова Ричард разместил гарнизоны, раздал часть земель в лен тем из своих рыцарей, которые изъявили желание поселиться на благодатном острове, и 5 июля отплыл в Сирию. Через три дня английский флот подошел к Акке. Ричарда встречал на берегу король Филипп. Он первым поздравил Беренгарию со счастливым браком. Об Алисе не было сказано ни слова. [28]
В перенаселенном лагере под Аккой собрались три короля, австрийский герцог и немалое число князей, графов и баронов, включая таких крупных феодалов, как Генрих Шампанский. Каждый преследовал свои цели, и освобождение Иерусалима постепенно отступало на второй план.
Все руководители похода в той или иной мере участвовали в драке за иерусалимский трон. Как и следовало ожидать, Леопольд Австрийский и Филипп поддерживали Конрада Монферратского, Ричард — Гвидо Лузиньяна.
Первая ссора между Ричардом и Филиппом произошла буквально через несколько дней после прибытия английского короля. Филипп потребовал, чтобы во исполнение договора Ричард отдал ему половину Кипра и половину добычи, там захваченной. Ричард отвечал, что согласен на это, но раз уж делить все, то он желал бы получить половину земель только что умершего в лагере графа Фландрского. Разумеется, спор зашел в тупик.
К тому же Ричард восстановил против себя прижимистого Филиппа тем, что, когда французский король решил платить по тридцать золотых тем рыцарям, которые согласились перейти к нему на службу («бесхозных» рыцарей, сюзерены которых умерли или уехали, в лагере скопилось немало), англичанин объявил, что он заплатит им по сорок золотых.
Для рядовых крестоносцев Ричард стал, без сомнения, вождем похода. Он был славным рыцарем, известным всей Европе, он был великолепен, когда появлялся перед строем на белом коне, — золотые кудри развеваются под горячим ветром. Он всюду успевал, всех подбадривал, для каждого находил доброе слово, но был беспощаден к трусам и мародерам. Ричард был полон презрения к руководителям похода, которые умудрились просидеть под Аккой два года и ничего не добиться. И среди десятков тысяч солдат и рыцарей распространилась уверенность, что с приездом Ричарда все изменится, что конец мучениям близок и путь на Иерусалим будет наконец открыт.
Когда же через несколько дней после прибытия Ричард вновь свалился от дизентерии, слухи, один тревожнее другого, потекли по лагерю. Как по мановению руки все приготовления к штурму прекратились. Словно рок довлел над походом. Как только у крестоносцев появлялся настоящий вождь, его тут же уносила смерть. Погиб Фридрих, умер герцог Швабский, и вот теперь умирает Ричард Львиное Сердце.
Искренне надеясь, что судьба скоро избавит их от Ричарда, Филипп и Конрад Монферратский вели себя так, словно он уже в могиле.
И вдруг через две недели из палатки вышел король Ричард, похудевший, осунувшийся, но здоровый. Когда он ехал по лагерю, воздух дрожал от приветственных криков. Из-за пологов шатров выглядывали кислые лица командиров крестоносного войска.
Вскоре, восстановив осадные башни и сделав несколько подкопов, крестоносцы снова пошли на штурм Акки. На этот раз положение изменилось в их пользу. И не только потому, что Ричард умел выигрывать битвы. Армия Салах ад-Дина была ослаблена и по сравнению с крестоносцами, в число которых влилось несколько тысяч новых бойцов, менее многочисленна. Гарнизон крепости был готов к сдаче, и лишь страх перед гибелью в плену удерживал людей.
Штурм продолжался непрерывно несколько дней. Ричард Львиное Сердце с утра до вечера находился в передних рядах. Он был словно заколдован: ни одна стрела не могла его поразить. Салах ад-Дин предпринимал отчаянные усилия, чтобы удержать Акку. Почти каждый день его отряды нападали на лагерь крестоносцев, но прорваться к крепости так и не смогли.
Осажденным удалось сжечь все осадные башни, подкопы же оказались эффективны, да и тараны крушили одряхлевшие за два года штурмов стены. В крепости, уже несколько недель отрезанной от моря и армии Салах ад-Дина, начался голод.
Наконец комендант крепости вышел к крестоносцам и предложил сдать Акку на тех же условиях, на которых она сдалась мусульманам четыре года назад: ее защитники получают свободный выход.
Король Филипп, который председательствовал на этих переговорах, от имени крестоносцев заявил, что такие мягкие условия его не устраивают. Он пригрозил беспощадным истреблением гарнизона, если крестоносцам не будет возвращен Иерусалим и все пленные христиане не будут выпущены на свободу.
Переговоры были прерваны, и штурм возобновился. Уже пали основные башни города, и бой шел в проломах стен. Ричард по-прежнему сражался впереди. Это был его город. Он спешил захватить Акку до того, как французский король договорится с комендантом. Тогда он, Ричард, будет решать, что делать с городом.
Но Филипп понял, что, ставя слишком жесткие условия, он отдает город в руки Ричарда. И пока на стенах шел бой, Филипп заключил с комендантом договор, по которому мусульмане возвращают Святой крест, тысячу шестьсот пленных рыцарей и платят двести тысяч золотых контрибуции в обмен на свободный выход гарнизона из крепости.
Этот договор застал врасплох и Ричарда и Салах ад-Дина. Но Салах ад-Дин согласился с договором, выполнить условия которого ему было нелегко, особенно в отношении контрибуции и креста, уничтоженного, по-видимому, в Тивериадской битве.
Ричард же пришел в ярость. Он был так взбешен, что, увидев на стене знамя Леопольда Австрийского, кинулся туда, сорвал его и сбросил в грязь. Это оскорбление, незаслуженно нанесенное австрийскому знамени на виду у всей армии, ему дорого обойдется.
День 11 июля 1191 года завершился пьяными песнями, грабежом города и ссорами королей, которые никак не могли поделить добычу.
Теперь следовало идти на Иерусалим.
Но сначала надо было решить спор между Конрадом и королем Гвидо. После отчаянной грызни было достигнуто соглашение: Гвидо до конца жизни останется королем Иерусалима, Конрад ему наследует. А пока Конраду отходят Тир, Бейрут и Сидон, тогда как Яффу получает брат Гвидо. Никому не нужный и никого не удовлетворивший раздел отражал неустойчивый баланс сил среди крестоносцев. Кстати, большинство этих городов находилось в руках Салах ад-Дина.
Ричард был героем войска. Это никак не устраивало французского короля. Он понимал, что Ричард, боготворимый воинами и купающийся в лучах славы, будет все более оттирать его от руководства походом. Дальнейшее пребывание Филиппа в лагере крестоносцев было чревато лишь унижениями. Изменить положение он был бессилен — на поле боя он не мог, да и не хотел тягаться с Ричардом. Он был королем, а не солдатом. Значит, отыграться он мог только в Европе. Пока Ричард занят в Палестине.
И через месяц после взятия Акки Филипп занемог.
Он не выходил из шатра, а его приближенные распространяли слухи, что король получает с родины письма, которые зовут его вернуться, но, верный христианскому долгу, Филипп предпочитает умереть в Палестине. Тем временем втайне от Ричарда Филипп вел приготовления к отплытию. Говорят, что Ричард узнал о его отъезде в Европу, когда король уже взошел на корабль. Филипп взял с собой большую и лучшую часть армии, оставив в Палестине лишь десять тысяч человек. Командовавший ими герцог Бургундский саботировал все решения английского короля и сочинял о нем насмешливые стихи. Правда, Ричард, который был не лишен поэтического дара, отвечал тем же.