Страница:
Ярослав, понимая, что без поддержки тестя престол трудно сохранить, был в первые годы верном другом Юрию Долгорукому. Он выполнял его поручения, ходил в поход на Луцк, посылал ему на помощь полки. Тесть, желая сделать подарок зятю, схватил Берладника, заковал в цепи и послал в Галич.
Ярослав возрадовался и, узнав, что пленника уже привезли из Суздаля в Киев, отправил навстречу ему целое войско, чтобы надежнее довезти врага до места казни.
Но для остальных князей Берладник, отчаянной смелости витязь, оставался князем, которого нельзя казнить, как простого разбойника. Даже киевский митрополит напустился на Юрия Долгорукого. «Грех тебе, — утверждал он, — держать его в темнице и выдать его на смерть».
Юрий Долгорукий переменил свое решение и отправил закованного Берладника обратно в Суздаль.
Когда отряд, который вез Берладника в Суздаль, проезжал мимо Чернигова, на него напали черниговские воины, отбили пленника, а потом отвезли в Чернигов и выделили ему терем, чтобы он мог залечивать раны и набираться сил.
В 1157 году Юрий Долгорукий умер, и Ярослав подарка так и не получил.
Прошло два года. Иван Берладник жил в Киеве, командовал дружиной и поддерживал связи с оппозицией в Галицком княжестве.
Пока он был на свободе, Ярослав не мог спать спокойно. Поэтому он направил в Киев невиданное по тем временам посольство, состоявшее из поляков, венгров, смолян, волынцев и многих других, с требованием выдать Берладника.
Трудно понять, что заставило стольких государей согласиться на участие их подданных в этом посольстве. Возможно, хитрый Осмомысл посулил участникам богатые дары.
Великий князь Киевский Изяслав Давыдович указал послам на дверь, отказавшись предать Берладника. Но когда послы отбыли восвояси, а князья стали готовить дружины, чтобы силой решить эту проблему, Изяслав дал понять Берладнику, что тому будет безопаснее уйти. Берладник ускакал на Дунай, там снова собрал вольницу, в основном из беглых русских смердов, — около шести тысяч человек. С ними он облагал данью рыбацкие поселки, буквально парализовал торговлю на Дунае, даже взял несколько городов, причем никому не разрешал обижать мирных жителей. Когда Берладник осадил один из галицких городов, Ушицу, с сильным гарнизоном, то, как рассказывает летописец, «смерды вылезали через стену к Ивану, и перебежало их к нему триста человек».
Между тем киевский Изяслав и галицкий Ярослав со своими союзниками в 1158 году начали междоусобную войну. Ярослав пошел на Киев. Изяслав вернул к себе на службу Берладника, позвал на помощь степняков-берендеев и половцев хана Вашкорда.
Война оборачивалась для Изяслава удачно. Он осадил Ярослава и его союзников в Белгородской крепости, под Киевом. Но ночью берендеи, решившие извлечь пользу из этой войны, послали человека к осажденным с предложением: если им хорошо заплатят, они согласны изменить Изяславу Давыдовичу.
Сделка состоялась.
В полночь берендеи скрытно сели на коней и черной массой понеслись к крепости. Изяслав проснулся, поскакал к лагерю берендеев и увидел, что над ним поднимается дым: лагерь был пуст и подожжен. Война была проиграна. Вскоре Изяслав Давыдович погиб.
Берладник бежал в Византию. Но там до него добралась мстительная рука Ярослава. В 1161 году он был отравлен и умер в Фессалониках.
Главный враг Ярослава Осмомысла был убит, но Галич оставался ему враждебен, хотя никто не смел перечить сильному и хитрому князю. Да и в семье у князя было неладно. Ярослав не любил свою жену, отдалил ее от себя, и тому была простая причина: он влюбился в Настасью, женщину незнатного происхождения. И когда у них родился сын Олег, Ярослав стал пренебрегать не только женой, но и сыном Владимиром. Юношеские годы Владимира Галицкого прошли в атмосфере небрежения, ненависти, обид и унижений, боярских интриг, материнских слез, страха перед будущим. Городом правила Настасья, сын ее был соперником и смертельной угрозой первой жене и Владимиру: хотя и незаконный, но все же княжеский сын, значит, князь.
Коварный епископ Антоний сохранил свой пост в Чернигове, а княгине с детьми пришлось перебраться в Новгород-Северский, к старшему сыну.
После столичного Чернигова Новгород, где Игорь не был с раннего детства, показался ему тихим и маленьким. Княжеский детинец, обнесенный тыном из серебряных от старости бревен, стоял на высоченном обрыве над рекой. Дальний берег был совсем плоским — ни холмика. Зелеными пятнами по нему были разбросаны рощи, черными горстками домов — деревни. В дымке, у далекого горизонта, начиналась степь, оттуда выскакивали порой стаи половецких всадников, и тогда загорались деревни, а их жители спешили в Новгород, чтобы укрыться от врагов.
По узким, крутым, промытым в обрывах дорогам наверх тянулись окруженные людьми подводы с добром, брели коровы и овцы, а навстречу потоку беженцев уже спускались вереницей, цепляясь концами копий за свисающие ветви яблонь, дружинники старшего брата.
Завидев красные щиты дружинников, половцы смеялись, кричали с того берега. Свистели стрелы, ударяясь на излете о кольчуги. Потом половцы стегали нагайками коней и спешили прочь, чтобы увезти добычу и пленных, пока дружинники перебираются через неширокую Десну на плотах и лодках.
К концу лета, когда на кривых, сбегающих с холмов уличках Новгорода желтели упавшие с деревьев яблоки, а на рынке у монастыря торговали с телег зерном, прискакал гонец. Его давно ждали. Едет посольство из Великого Галича, везут невесту для княжича Игоря.
Этот брак подготовил еще покойный отец. Он хотел скрепить союз Чернигова и Галича. Теперь Чернигов потерян, но Ярослав Осмомысл понимал, что сыновья Святослава — не последние из русских князей, они еще свое возьмут. И потому не стал отказываться от уговора. Ефросинье как раз исполнилось четырнадцать лет — пора замуж.
Ефросинья уезжала из Галича без сожаления. В Галиче было страшно. Мать все время плакала, запиралась со своими боярами, они шептались, грозили местью Настасье и отцу. А отца она и не видела: не заходил он в терем законной жены. Ефросинья думала, что если все равно положено выходить замуж, то лучше дома, на Руси. Княжич Игорь молод, а могли бы просватать за старика.
Путешествие было долгим, ехали три месяца, останавливались в Киеве, потом в Чернигове. От Чернигова пошли светлые, лиственные леса, деревень было меньше, и казались они беднее. Порой встречались пепелища — посольство въезжало в пограничные со степью места. Из Новгорода-Северского прислали дружину, чтобы охранять невесту. Старший брат Ефросиньи Владимир, которого отец отпустил на север, ехал с новгородскими дружинниками и мечтал о том, чтобы напали половцы. Тогда он покажет им, какие в Галиче есть витязи. Но половцы не напали.
Княжича Игоря Ефросинья увидела, когда приехала в тихий, деревянный Новгород-Северский, взлетевший над Десной, словно плывущий по небу. Игорь оказался высоким худым подростком. Светлые прямые волосы до плеч, глаза серые, короткий нос и крутой отцовский подбородок.
Толстая суетливая свекровь расстраивалась, что девочка мало ест, подкладывала ей пироги. Крепкий чернявый Владимир быстро подружился с Игорем, они убежали к реке, к рыбакам.
Ночью Ефросинья долго сидела у окошка. Деревянный терем поскрипывал, вздыхал от чьих-то шагов. За окошком была бесконечная равнина, освещенная луной, далеко мерцали огоньки. Красным пятнышком горел костер у реки: в ночном пасли коней. До Галича было так далеко — не доехать…
Откуда ей было знать, что ее любовь, ее боль станут темой великой русской поэмы, что через много столетий русский школьник будет повторять горькие слова ее плача, что сотни художников будут рисовать тонкую фигурку, стоящую на крепостной стене. Что образ ее станет воплощением женской любви, верности и терпепия. Идут века, а Ярославна все плачет на городской стене…
Ефросинья Ярославна, невеста княжича Игоря, потерла кулачками глаза, потянулась, задула свечу и пошла спать…
Братья Святославичи подросли, наступило им время поучиться ратному мастерству. И если в грандиозном походе великого князя Киевского Мстислава в 1168 году, когда войско русских князей разгромило половцев и привезло в Киев сказочную добычу, Игорь не участвовал, то в событиях, последовавших за этим походом, мы уже видим Игоря.
События в Киеве в 1169 году были вызваны не только очередной вспышкой вражды князей, но и появлением фигуры, которая знаменовала собой новый этап русской истории. Речь идет об Андрее Боголюбском. Энергичном и властолюбивом князе Владимиро-Суздальском. Владимиро-Суздальской Руси суждено будет стать центром российского государства — именно сюда постепенно переходят основные торговые пути, здесь наиболее активно растут города, среди них — Москва. Сюда не доходят половцы, да и разорительные междоусобные войны бушуют южнее. Князья сражаются за Киев, Чернигов, Галич, и, вмешиваясь в эти войны, владимиро-суздальские князья редко опасались ответных действий соперников.
Владимиро-суздальские князья стараются укрепиться в Новгороде и Пскове, борются с самовластием собственных бояр и к середине XII века уже притязают на главенство в стране.
Юрий Долгорукий ходил на Киев и сам претендовал на киевский престол, тогда как его сын Андрей вмешивался в общерусские дела, не покидая своей резиденции во Владимире, а если и ходил в походы, то на Новгород или на Волгу — на болгар. Он не считал нужным утвердиться в столь соблазнительном для родственников Киеве, но хотел, чтобы там сидел его человек. К неудовольствию родичей, Андрей старался манипулировать ими в своей игре.
Зато братьев и сыновей Андрей посылал в походы. Послал он их и на великого князя Киевского Мстислава в 1169 году.
В большом войске, сколоченном дипломатией Андрея Боголюбского, были и молодой князь Игорь Святославич с братом, были там сын и младший брат Андрея. Сам Андрей ждал вестей дома. Подступив к славному Киеву, князья начали осаду. Кияне твердо стояли за своего князя. Но в конце концов город пал, и Мстиславу еле удалось бежать. И тогда случилось дотоле небывалое на Руси, что говорит о явной моральной деградации русских князей: впервые Киев был взят как вражеский город и отдан на разграбление войску, наполовину состоявшему из степняков. Были сожжены церкви, даже знаменитый Киево-Печерский монастырь. Большинство населения было либо перебито, либо уведено в плен, и, как говорит летописец, «были в Киеве на всех людях стон и тоска, печаль неутешная и слезы непрестанные».
В последующие годы Киев возродился, но удар ему был нанесен непоправимый. Киев лишился роли главного города страны. Теперь он просто город, просто добыча, на него можно ходить походами и грабить, как любой другой. Степнякам с благословения христианских князей дозволено убивать, насиловать и грабить. С этого момента половцы смелее вмешиваются в русскую политику — за услуги им платят не только добром, но и кровью.
…По горящим улицам Киева проезжал на половецком коне девятнадцатилетний князь Игорь. Он был одним из победителей, он познал опасность и битву, он вкусил безнаказанность сильного. Ведь и он с братом увозил из Киева обозы с добычей, награбленной в домах и церквах, его воины вели рабов: детей, женщин, мастеров — единоверцев и соотечественников. Нет никаких оснований полагать, что Игорь был лучше или совестливее других князей. Никто из победителей не выразил раскаяния, не услышал плач своих жертв. Это были последние уроки в школе, которую проходил Игорь. Они во многом определят его жизнь.
Ближайшим последствием разгрома Киева было нарушение баланса сил в борьбе со Степью. В следующем году половцы снова пришли в окрестности Киева, и никто не смог их остановить. Затем Киев переменил властителя, и этот князь дозволил его ограбить хану Кончаку, своему родственнику и союзнику. Обобрав город, Кончак ушел в степь.
Один только князь Василько, которому принадлежал городок Михайлов, решил отомстить половцам. С небольшой дружиной он неожиданно напал на них на дневке, когда те отпустили своих коней пастись по береговым лугам. Отважный поступок этот был безрассуден. Силы Кончака были несоизмеримы с васильковской дружиной. Кончак разбил Василька, и тому с остатками дружины пришлось бежать в Михайлов. Половцы разграбили окрестности Михайлова, осадили сам городок, но взять его не смогли. И тогда киевский князь со всем своим войском пришел на подмогу к половцам. Михайлов был захвачен и сожжен.
Но предателю не удалось воспользоваться плодами своей политики. Князь, приведший половцев грабить русские святыни, был ненавистен жителям Киева. Неудивительно, что они свергли и убили его.
В Киеве воцарился другой князь — из враждебной Андрею Боголюбскому ветви. К тому же Андрей только что потерпел сокрушительное поражение от новгородцев. Остатки ого войска еле добрались до владимирских земель.
Звезда Андрея Боголюбского катилась к закату. Еще вчера он был вершителем русских судеб. Сегодня этот властолюбивый, суровый государь уже не столь страшен.
Но Андрей Боголюбский не желал, мириться с поражениями. Он потребовал, чтобы ему выдали убийц киевского князя и чтобы кияне передали престол его младшему брату Михаилу. Когда же враги не послушались и Киева не отдали, Андрей приказал поднять дружины северных князей. В пятидесятитысячной армии Андрея были дружины ростовские, суздальские, владимирские, переяславцы, муромцы, белозерцы, рязанцы и многие другие.
Войско вели молодые князья — новое поколение, жаждущее власти, земель, добычи, ему не было дела до законов чести и старых преданий. Командование армией Андрей поручил своему сыну Юрию (будущему грузинскому царю), приставив к нему опытного воеводу Бориса Шидиславича. Среди вождей похода мы видим и северских кпязей — молодых Олега и Игоря.
К исходу лета войско Северо-Восточной Руси подошло к Киеву.
Но штурма не последовало. Князья, собравшиеся в Киеве, благоразумно ушли из города, заняв близкие к нему крепости. Эти-то крепости и осадила армия Андрея.
Игорь со своей дружиной обложил Вышгород, с ним были дружины других младших кпязей. Осажденные устроили вылазку и потеснили центр противника. Но их немногочисленная дружина оказалась в кольце врагов. Настало страшное смятение, говорит летописец, слышались стоны, крики, раздавался треск ломающихся копий, звон мечей, в густой пыли нельзя было различить ни конного, ни пешего. А когда войска, утомившись, разошлись, то оказалось, что раненых тьма, но погибли в этой свалке немногие.
Осада продолжалась до глубокой осени. Уже выпал снег, стало труднее кормить войско, потому что Киев был снова разграблен, окрестные села сожжены, а припасы с севера поступали плохо. Люди, направленные волей далекого Андрея Боголюбского, были разочарованы тяжелой войной. Внезапно появился полоцкий князь со свежим войском. Шел он на помощь рати Андрея и должен был нанести последний удар, но, подойдя к Вышгороду, одумался и, вместо того чтобы бросить свою дружину в бой, вступил в переговоры с князьями Северскими, предложив им Чернигов, если они помогут ему отвоевать киевский престол.
Ситуация была весьма драматичной. Ведь престол добывали для ставленника Андрея Боголюбского. Новый поворот дел лишал войну всякого смысла. Игорь с Олегом на сделку не решились. Тогда полоцкий князь связался с защитниками Вышгорода, и те, долго не раздумывая, согласились отдать ему Киев.
Как только весть об этом докатилась до многочисленных Андреевых союзников и до Киева, в войске началась паника. Разнесся слух, что с юга надвигаются галичане, что идет несметная армия черных клобуков. Победители мечтали лишь об одном — поскорее вернуться домой.
На следующее утро, выйдя на стены Вышгорода, осажденные увидели, что громадное войско бежало к Днепру. Ломая прибрежный ледок, воины бросались в воду, дрались за место в лодках. Хрипели и тонули кони, в сутолоке народу погибло больше, чем при штурмах Вышгорода.
Увидев это, осажденные вышли из крепости и принялись рубить у берега тех, кто еще не успел прыгнуть в воду. Многих убили и еще больше взяли в плен.
Без добычи и чести тянулись от Днепра на север остатки могучей рати, разбредаясь по своим городам.
Разгром под Киевом ознаменовал конец могущества Андрея Боголюбского. И прежде непрерывные войны нарушали жизнь государства и больно ударяли по его зажиточным слоям, в первую очередь по боярству. Центром боярской оппозиции были старые города княжества — Суздаль и Ростов, которые ревниво относились к новой столице — Владимиру. Там Андрей Боголюбский, собрав русских мастеров и призвав зодчих из Византии, камнерезов из галицкой армянской колонии и от германского императора Фридриха Барбароссы, с которым состоял в переписке, возвел белокаменные соборы, в Боголюбове, под Владимиром, построили царский дворец, а неподалеку — прекраснейший русский храм — церковь Покрова на Нерли.
К концу жизни Андрей, всегда никому не доверявший, стал еще более мнительным. Впрочем, он не без оснований подозревал бояр в заговорах. Начались казни. В числе прочих был казнен боярин Кучка, отец которого был первым владельцем Москвы. Бояре отвечали враждой. Когда Андрей после провалов под Новгородом и Киевом замыслил поход на болгар, он две недели прождал в условленном месте бояр с отрядами, а те так и не пришли — чувствовали, что конец князя близок.
К середине 1174 года напряжение в княжестве достигло предела. Андрей был в Боголюбове один. Братья воевали на юге, а наследник престола Юрий отбыл в Новгород, который решил замириться с Андреем и призвать его. При Андрее оставался лишь один верный человек — его фаворит Прокопий, ненавидимый боярами.
Составили заговор. Во главе его стоял брат казненного Кучки Яким, остальные были приближенными Андрея из тех новых людей, которыми он, не доверяя старой знати, окружил себя в последние годы.
Заговорщики в душе трепетали перед князем. Напившись для храбрости, они ночью толпой вошли в княжеский дворец. Но когда они поднялись наверх и оказались перед опочивальней Андрея, их охватил ужас перед князем, и все двадцать убийц бросились в подвал. Там перевели дух и выпили еще. Приближалось утро, надо было кончать злое дело. Подбодряя друг друга, они снова двинулись наверх.
— Господин! — позвал Яким, подойдя к двери, чтобы удостовериться, там ли князь.
Чутко спавший старик проснулся и спросил:
— Кто там?
— Это я, Прокопий, — быстро ответил Яким, прижав ко рту ладонь, чтобы ответ прозвучал невнятно.
Андрей толкнул спавшего у его постели слугу:
— Мальчик, ведь это не Прокопий?
Но убийцы, наваливаясь друг на друга, уже выламывали дверь.
Андрей бросился к стене, где всегда висел меч. Меча не оказалось. Один из заговорщиков выкрал его еще вечером.
Убийцы ворвались в опочивальню и кинулись на старика. Он свалил первого из них, и остальные заговорщики, решив, что упал князь, начали колоть ножами своего же товарища. Сообразив по его крикам, что убивают не того, они скопом кинулись на князя.
Отбиваясь из последних сил, Андрей кричал:
— Нечестивцы! Какое зло я вам сделал?
Наконец он упал под ударами и затих. Даже неподвижный, в слабой рассветной синеве, проникавшей сквозь маленькие окна опочивальни, он был страшен. Убийцы, теснясь в дверях, спешили уйти.
Когда они уже готовы были идти со двора, чтобы торжествовать победу, они услышали шум, потом стон.
Кто-то побежал обратно.
И увидел, как, оставляя кровавый след, князь ползет вниз по лестнице…
И они снова накинулись на него. И добили.
Когда во Владимир пришло известие о смерти князя, начались волнения. Убивали тиунов, княжьих слуг, грабили лавки.
Никто в Боголюбове не пожалел князя. Рассказывают, что его старый слуга Кузьма Киевлянин спрашивал всех, где тело князя. Ему отвечали: «Вон лежит, выволочен в огород, да ты не смей брать его, хотят выбросить собакам…» Кузьма нашел тело и стал над ним плакать. Тело было обезображено и покрыто засохшей кровью. Ключник Анбал, пьяный, веселый, гнал Кузьму, угрожая смертью. Старый слуга не испугался и начал просить:
— Дай хоть ковер или что-нибудь подостлать и прикрыть господина нашего.
— Ступай прочь, — засмеялся Анбал, — мы его собакам отдадим.
— Ах ты еретик! — возмутился Кузьма. — Собакам выбросить? Да помнишь ли ты, в каком платье пришел сюда? Теперь ты стоишь в бархате, а князь нагой лежит, но прошу тебя честью, дай что-нибудь.
Анбал усовестился, сбросил из окна ковер. Кузьма завернул тело князя. Пришел мальчик-слуга, на глазах у которого произошло убийство. Он все еще дрожал. Вместе с Кузьмой они отнесли тело к церкви. У церкви встретились другие заговорщики и несколько княжеских слуг. Все были пьяны. Кузьма стал просить, чтобы его пустили в среднюю часть храма, а ему со смехом отвечали:
— Брось в притворе. Вот носится, нечего ему делать.
Летописец писал это по свежим следом событий. Он был удручен человеческой жестокостью.
Никого из священников не было — все разбежались, попрятались. И Кузьме пришлось положить тело, покрытое ковром, в притворе. Пьяные победители глумились над телом, плевали на него, пинали… Двое суток тело князя пролежало в притворе, пока не пришел игумен дальнего монастыря Арсений.
— Долго ли нам смотреть на старших игуменов? — сказал он. — Отоприте церковь, отпою над ним и положим его в гроб. Когда злоба эта утихнет, придут из Владимира и перенесут его туда.
Видно, монах был не одинок. Ему помогли отнести князя в церковь, пришли клирошане, местные, боголюбские, пришли другие люди. Наступало отрезвление.
Дня через три угасли волнения во Владимире. Расправившись с обидчиками, горожане начали осуждать убийц князя. В городе уже многие понимали, что сюда спешат братья покойного, известные своей крутостью, а из Новгорода скачет сын Юрий. Они будут искать виноватых.
На шестой день владимирцы вытащили из домов оробевших игуменов и протопопа и заставила их отправиться в Боголюбово и нести оттуда гроб во Владимир. Весь город вышел на улицы, многие плакали и жалели князя. Не было только убийц. Они опасались, и не без оснований, что их могут растерзать. Но они прожили еще несколько недель, пока в город не вошли дружинники братьев Андрея. Тогда убийц казнили.
Юрий Андреевич опоздал во Владимир. Схватка за престол началась до него. После ряда сражений Андрею наследовал его брат Всеволод, по прозвищу Большое Гнездо.
Он и в самом деле был «большим гнездом». Восемь сыновей да дочка Верхуслава дожили до зрелых лет. Всех надо было обеспечить уделами. Для Юрия Андреевича удела не оказалось.
Юрий подчинился воле дяди и покинул Русь. Отъезд был, видимо, добровольным. В ином случае он мог примкнуть к многочисленным врагам своего рода. Князь, уехавший из своей страны, — явление исключительное.
К началу восьмидесятых годов Юрий оказался на Северном Кавказе. Объяснение этого можно искать в родственных связях. При дворе Андрея Боголюбского были осетины. Даже глава заговора, ключник Анбал, принадлежал к ним. Осетинкой была и тетка Юрия, жена Всеволода Большое Гнездо.
Проиграв схватку за трон, Юрий Андреевич исчезает из истории Руси, чтобы возникнуть в истории Грузии, мужем и соперником царицы Тамары.
Почти весь XII век киевский престол был яблоком раздора для русских князей. Подсчитано, что только за тридцать лет, с 1146 года, на нем сменилось двадцать восемь человек. И очень мало кому из них удавалось удержаться в Киеве хотя бы несколько лет. Бывали князья, что правили один день, а то и меньше. Стремясь оградить город от разорения и грабежей, киевские бояре, настоящие его хозяева, старались подыскать князя, который мог бы защитить город, но притом не разорить его.
Лишь в 1176 году для киян наступило некоторое облегчение. Престол на восемнадцать лет занял князь Святослав Черниговский, и Киев начал залечивать раны, нанесенные предыдущими войнами.
Особенности развития русского феодализма определялись молодостью русской государственности, противостоянием со Степью и своеобразием феодального слоя — все князья были родственниками, что обусловливало сложнейшую внутриполитическую обстановку.
Скандинавы называли Русь страной городов. Города были многочисленны, укреплены, но, как правило, не обособлены от князей. Если в Западной Европе феодал, как правило, обитает в родовом замке, а город, центр торговли и ремесла, старается не допускать его в свои дела, то в России феодальных замков было немного и каждый город старался заполучить себе на жительство князя. Города еще не сознавали своей силы — исключение составляли те, что вышли на арену международной торговли, в первую очередь Новгород. Князь — это дружина, это защитник. Ведь в безумии междоусобных войн любой город был желанной добычей. Чтобы продолжать борьбу за власть, князья были вынуждены любой ценой добывать деньги. А для этого был привычный путь — грабеж. Грабили волости соседей, грабили города. Значит, лучше платить подати своему князю, чем отдавать добро грабителю из соседнего княжества.
В течение всего XII века города, несмотря на войны и грабежи, крепли, богатели, и потому процесс обособления их от княжеской власти шел активно. Призывая князя, город заключал с ним договор, и князь принимал определенные обязательства перед ним. Другое дело, что мир был настолько зыбок и ненадежен, что князья чувствовали себя «халифами на час» и грабили собственные владения. Тогда горожане звали другого князя. В Новгороде этот процесс завершился победой горожан. В Галиче фактическими хозяевами стали бояре.
Ярослав возрадовался и, узнав, что пленника уже привезли из Суздаля в Киев, отправил навстречу ему целое войско, чтобы надежнее довезти врага до места казни.
Но для остальных князей Берладник, отчаянной смелости витязь, оставался князем, которого нельзя казнить, как простого разбойника. Даже киевский митрополит напустился на Юрия Долгорукого. «Грех тебе, — утверждал он, — держать его в темнице и выдать его на смерть».
Юрий Долгорукий переменил свое решение и отправил закованного Берладника обратно в Суздаль.
Когда отряд, который вез Берладника в Суздаль, проезжал мимо Чернигова, на него напали черниговские воины, отбили пленника, а потом отвезли в Чернигов и выделили ему терем, чтобы он мог залечивать раны и набираться сил.
В 1157 году Юрий Долгорукий умер, и Ярослав подарка так и не получил.
Прошло два года. Иван Берладник жил в Киеве, командовал дружиной и поддерживал связи с оппозицией в Галицком княжестве.
Пока он был на свободе, Ярослав не мог спать спокойно. Поэтому он направил в Киев невиданное по тем временам посольство, состоявшее из поляков, венгров, смолян, волынцев и многих других, с требованием выдать Берладника.
Трудно понять, что заставило стольких государей согласиться на участие их подданных в этом посольстве. Возможно, хитрый Осмомысл посулил участникам богатые дары.
Великий князь Киевский Изяслав Давыдович указал послам на дверь, отказавшись предать Берладника. Но когда послы отбыли восвояси, а князья стали готовить дружины, чтобы силой решить эту проблему, Изяслав дал понять Берладнику, что тому будет безопаснее уйти. Берладник ускакал на Дунай, там снова собрал вольницу, в основном из беглых русских смердов, — около шести тысяч человек. С ними он облагал данью рыбацкие поселки, буквально парализовал торговлю на Дунае, даже взял несколько городов, причем никому не разрешал обижать мирных жителей. Когда Берладник осадил один из галицких городов, Ушицу, с сильным гарнизоном, то, как рассказывает летописец, «смерды вылезали через стену к Ивану, и перебежало их к нему триста человек».
Между тем киевский Изяслав и галицкий Ярослав со своими союзниками в 1158 году начали междоусобную войну. Ярослав пошел на Киев. Изяслав вернул к себе на службу Берладника, позвал на помощь степняков-берендеев и половцев хана Вашкорда.
Война оборачивалась для Изяслава удачно. Он осадил Ярослава и его союзников в Белгородской крепости, под Киевом. Но ночью берендеи, решившие извлечь пользу из этой войны, послали человека к осажденным с предложением: если им хорошо заплатят, они согласны изменить Изяславу Давыдовичу.
Сделка состоялась.
В полночь берендеи скрытно сели на коней и черной массой понеслись к крепости. Изяслав проснулся, поскакал к лагерю берендеев и увидел, что над ним поднимается дым: лагерь был пуст и подожжен. Война была проиграна. Вскоре Изяслав Давыдович погиб.
Берладник бежал в Византию. Но там до него добралась мстительная рука Ярослава. В 1161 году он был отравлен и умер в Фессалониках.
Главный враг Ярослава Осмомысла был убит, но Галич оставался ему враждебен, хотя никто не смел перечить сильному и хитрому князю. Да и в семье у князя было неладно. Ярослав не любил свою жену, отдалил ее от себя, и тому была простая причина: он влюбился в Настасью, женщину незнатного происхождения. И когда у них родился сын Олег, Ярослав стал пренебрегать не только женой, но и сыном Владимиром. Юношеские годы Владимира Галицкого прошли в атмосфере небрежения, ненависти, обид и унижений, боярских интриг, материнских слез, страха перед будущим. Городом правила Настасья, сын ее был соперником и смертельной угрозой первой жене и Владимиру: хотя и незаконный, но все же княжеский сын, значит, князь.
Коварный епископ Антоний сохранил свой пост в Чернигове, а княгине с детьми пришлось перебраться в Новгород-Северский, к старшему сыну.
После столичного Чернигова Новгород, где Игорь не был с раннего детства, показался ему тихим и маленьким. Княжеский детинец, обнесенный тыном из серебряных от старости бревен, стоял на высоченном обрыве над рекой. Дальний берег был совсем плоским — ни холмика. Зелеными пятнами по нему были разбросаны рощи, черными горстками домов — деревни. В дымке, у далекого горизонта, начиналась степь, оттуда выскакивали порой стаи половецких всадников, и тогда загорались деревни, а их жители спешили в Новгород, чтобы укрыться от врагов.
По узким, крутым, промытым в обрывах дорогам наверх тянулись окруженные людьми подводы с добром, брели коровы и овцы, а навстречу потоку беженцев уже спускались вереницей, цепляясь концами копий за свисающие ветви яблонь, дружинники старшего брата.
Завидев красные щиты дружинников, половцы смеялись, кричали с того берега. Свистели стрелы, ударяясь на излете о кольчуги. Потом половцы стегали нагайками коней и спешили прочь, чтобы увезти добычу и пленных, пока дружинники перебираются через неширокую Десну на плотах и лодках.
К концу лета, когда на кривых, сбегающих с холмов уличках Новгорода желтели упавшие с деревьев яблоки, а на рынке у монастыря торговали с телег зерном, прискакал гонец. Его давно ждали. Едет посольство из Великого Галича, везут невесту для княжича Игоря.
Этот брак подготовил еще покойный отец. Он хотел скрепить союз Чернигова и Галича. Теперь Чернигов потерян, но Ярослав Осмомысл понимал, что сыновья Святослава — не последние из русских князей, они еще свое возьмут. И потому не стал отказываться от уговора. Ефросинье как раз исполнилось четырнадцать лет — пора замуж.
Ефросинья уезжала из Галича без сожаления. В Галиче было страшно. Мать все время плакала, запиралась со своими боярами, они шептались, грозили местью Настасье и отцу. А отца она и не видела: не заходил он в терем законной жены. Ефросинья думала, что если все равно положено выходить замуж, то лучше дома, на Руси. Княжич Игорь молод, а могли бы просватать за старика.
Путешествие было долгим, ехали три месяца, останавливались в Киеве, потом в Чернигове. От Чернигова пошли светлые, лиственные леса, деревень было меньше, и казались они беднее. Порой встречались пепелища — посольство въезжало в пограничные со степью места. Из Новгорода-Северского прислали дружину, чтобы охранять невесту. Старший брат Ефросиньи Владимир, которого отец отпустил на север, ехал с новгородскими дружинниками и мечтал о том, чтобы напали половцы. Тогда он покажет им, какие в Галиче есть витязи. Но половцы не напали.
Княжича Игоря Ефросинья увидела, когда приехала в тихий, деревянный Новгород-Северский, взлетевший над Десной, словно плывущий по небу. Игорь оказался высоким худым подростком. Светлые прямые волосы до плеч, глаза серые, короткий нос и крутой отцовский подбородок.
Толстая суетливая свекровь расстраивалась, что девочка мало ест, подкладывала ей пироги. Крепкий чернявый Владимир быстро подружился с Игорем, они убежали к реке, к рыбакам.
Ночью Ефросинья долго сидела у окошка. Деревянный терем поскрипывал, вздыхал от чьих-то шагов. За окошком была бесконечная равнина, освещенная луной, далеко мерцали огоньки. Красным пятнышком горел костер у реки: в ночном пасли коней. До Галича было так далеко — не доехать…
Откуда ей было знать, что ее любовь, ее боль станут темой великой русской поэмы, что через много столетий русский школьник будет повторять горькие слова ее плача, что сотни художников будут рисовать тонкую фигурку, стоящую на крепостной стене. Что образ ее станет воплощением женской любви, верности и терпепия. Идут века, а Ярославна все плачет на городской стене…
Ефросинья Ярославна, невеста княжича Игоря, потерла кулачками глаза, потянулась, задула свечу и пошла спать…
Братья Святославичи подросли, наступило им время поучиться ратному мастерству. И если в грандиозном походе великого князя Киевского Мстислава в 1168 году, когда войско русских князей разгромило половцев и привезло в Киев сказочную добычу, Игорь не участвовал, то в событиях, последовавших за этим походом, мы уже видим Игоря.
События в Киеве в 1169 году были вызваны не только очередной вспышкой вражды князей, но и появлением фигуры, которая знаменовала собой новый этап русской истории. Речь идет об Андрее Боголюбском. Энергичном и властолюбивом князе Владимиро-Суздальском. Владимиро-Суздальской Руси суждено будет стать центром российского государства — именно сюда постепенно переходят основные торговые пути, здесь наиболее активно растут города, среди них — Москва. Сюда не доходят половцы, да и разорительные междоусобные войны бушуют южнее. Князья сражаются за Киев, Чернигов, Галич, и, вмешиваясь в эти войны, владимиро-суздальские князья редко опасались ответных действий соперников.
Владимиро-суздальские князья стараются укрепиться в Новгороде и Пскове, борются с самовластием собственных бояр и к середине XII века уже притязают на главенство в стране.
Юрий Долгорукий ходил на Киев и сам претендовал на киевский престол, тогда как его сын Андрей вмешивался в общерусские дела, не покидая своей резиденции во Владимире, а если и ходил в походы, то на Новгород или на Волгу — на болгар. Он не считал нужным утвердиться в столь соблазнительном для родственников Киеве, но хотел, чтобы там сидел его человек. К неудовольствию родичей, Андрей старался манипулировать ими в своей игре.
Зато братьев и сыновей Андрей посылал в походы. Послал он их и на великого князя Киевского Мстислава в 1169 году.
В большом войске, сколоченном дипломатией Андрея Боголюбского, были и молодой князь Игорь Святославич с братом, были там сын и младший брат Андрея. Сам Андрей ждал вестей дома. Подступив к славному Киеву, князья начали осаду. Кияне твердо стояли за своего князя. Но в конце концов город пал, и Мстиславу еле удалось бежать. И тогда случилось дотоле небывалое на Руси, что говорит о явной моральной деградации русских князей: впервые Киев был взят как вражеский город и отдан на разграбление войску, наполовину состоявшему из степняков. Были сожжены церкви, даже знаменитый Киево-Печерский монастырь. Большинство населения было либо перебито, либо уведено в плен, и, как говорит летописец, «были в Киеве на всех людях стон и тоска, печаль неутешная и слезы непрестанные».
В последующие годы Киев возродился, но удар ему был нанесен непоправимый. Киев лишился роли главного города страны. Теперь он просто город, просто добыча, на него можно ходить походами и грабить, как любой другой. Степнякам с благословения христианских князей дозволено убивать, насиловать и грабить. С этого момента половцы смелее вмешиваются в русскую политику — за услуги им платят не только добром, но и кровью.
…По горящим улицам Киева проезжал на половецком коне девятнадцатилетний князь Игорь. Он был одним из победителей, он познал опасность и битву, он вкусил безнаказанность сильного. Ведь и он с братом увозил из Киева обозы с добычей, награбленной в домах и церквах, его воины вели рабов: детей, женщин, мастеров — единоверцев и соотечественников. Нет никаких оснований полагать, что Игорь был лучше или совестливее других князей. Никто из победителей не выразил раскаяния, не услышал плач своих жертв. Это были последние уроки в школе, которую проходил Игорь. Они во многом определят его жизнь.
Ближайшим последствием разгрома Киева было нарушение баланса сил в борьбе со Степью. В следующем году половцы снова пришли в окрестности Киева, и никто не смог их остановить. Затем Киев переменил властителя, и этот князь дозволил его ограбить хану Кончаку, своему родственнику и союзнику. Обобрав город, Кончак ушел в степь.
Один только князь Василько, которому принадлежал городок Михайлов, решил отомстить половцам. С небольшой дружиной он неожиданно напал на них на дневке, когда те отпустили своих коней пастись по береговым лугам. Отважный поступок этот был безрассуден. Силы Кончака были несоизмеримы с васильковской дружиной. Кончак разбил Василька, и тому с остатками дружины пришлось бежать в Михайлов. Половцы разграбили окрестности Михайлова, осадили сам городок, но взять его не смогли. И тогда киевский князь со всем своим войском пришел на подмогу к половцам. Михайлов был захвачен и сожжен.
Но предателю не удалось воспользоваться плодами своей политики. Князь, приведший половцев грабить русские святыни, был ненавистен жителям Киева. Неудивительно, что они свергли и убили его.
В Киеве воцарился другой князь — из враждебной Андрею Боголюбскому ветви. К тому же Андрей только что потерпел сокрушительное поражение от новгородцев. Остатки ого войска еле добрались до владимирских земель.
Звезда Андрея Боголюбского катилась к закату. Еще вчера он был вершителем русских судеб. Сегодня этот властолюбивый, суровый государь уже не столь страшен.
Но Андрей Боголюбский не желал, мириться с поражениями. Он потребовал, чтобы ему выдали убийц киевского князя и чтобы кияне передали престол его младшему брату Михаилу. Когда же враги не послушались и Киева не отдали, Андрей приказал поднять дружины северных князей. В пятидесятитысячной армии Андрея были дружины ростовские, суздальские, владимирские, переяславцы, муромцы, белозерцы, рязанцы и многие другие.
Войско вели молодые князья — новое поколение, жаждущее власти, земель, добычи, ему не было дела до законов чести и старых преданий. Командование армией Андрей поручил своему сыну Юрию (будущему грузинскому царю), приставив к нему опытного воеводу Бориса Шидиславича. Среди вождей похода мы видим и северских кпязей — молодых Олега и Игоря.
К исходу лета войско Северо-Восточной Руси подошло к Киеву.
Но штурма не последовало. Князья, собравшиеся в Киеве, благоразумно ушли из города, заняв близкие к нему крепости. Эти-то крепости и осадила армия Андрея.
Игорь со своей дружиной обложил Вышгород, с ним были дружины других младших кпязей. Осажденные устроили вылазку и потеснили центр противника. Но их немногочисленная дружина оказалась в кольце врагов. Настало страшное смятение, говорит летописец, слышались стоны, крики, раздавался треск ломающихся копий, звон мечей, в густой пыли нельзя было различить ни конного, ни пешего. А когда войска, утомившись, разошлись, то оказалось, что раненых тьма, но погибли в этой свалке немногие.
Осада продолжалась до глубокой осени. Уже выпал снег, стало труднее кормить войско, потому что Киев был снова разграблен, окрестные села сожжены, а припасы с севера поступали плохо. Люди, направленные волей далекого Андрея Боголюбского, были разочарованы тяжелой войной. Внезапно появился полоцкий князь со свежим войском. Шел он на помощь рати Андрея и должен был нанести последний удар, но, подойдя к Вышгороду, одумался и, вместо того чтобы бросить свою дружину в бой, вступил в переговоры с князьями Северскими, предложив им Чернигов, если они помогут ему отвоевать киевский престол.
Ситуация была весьма драматичной. Ведь престол добывали для ставленника Андрея Боголюбского. Новый поворот дел лишал войну всякого смысла. Игорь с Олегом на сделку не решились. Тогда полоцкий князь связался с защитниками Вышгорода, и те, долго не раздумывая, согласились отдать ему Киев.
Как только весть об этом докатилась до многочисленных Андреевых союзников и до Киева, в войске началась паника. Разнесся слух, что с юга надвигаются галичане, что идет несметная армия черных клобуков. Победители мечтали лишь об одном — поскорее вернуться домой.
На следующее утро, выйдя на стены Вышгорода, осажденные увидели, что громадное войско бежало к Днепру. Ломая прибрежный ледок, воины бросались в воду, дрались за место в лодках. Хрипели и тонули кони, в сутолоке народу погибло больше, чем при штурмах Вышгорода.
Увидев это, осажденные вышли из крепости и принялись рубить у берега тех, кто еще не успел прыгнуть в воду. Многих убили и еще больше взяли в плен.
Без добычи и чести тянулись от Днепра на север остатки могучей рати, разбредаясь по своим городам.
Разгром под Киевом ознаменовал конец могущества Андрея Боголюбского. И прежде непрерывные войны нарушали жизнь государства и больно ударяли по его зажиточным слоям, в первую очередь по боярству. Центром боярской оппозиции были старые города княжества — Суздаль и Ростов, которые ревниво относились к новой столице — Владимиру. Там Андрей Боголюбский, собрав русских мастеров и призвав зодчих из Византии, камнерезов из галицкой армянской колонии и от германского императора Фридриха Барбароссы, с которым состоял в переписке, возвел белокаменные соборы, в Боголюбове, под Владимиром, построили царский дворец, а неподалеку — прекраснейший русский храм — церковь Покрова на Нерли.
К концу жизни Андрей, всегда никому не доверявший, стал еще более мнительным. Впрочем, он не без оснований подозревал бояр в заговорах. Начались казни. В числе прочих был казнен боярин Кучка, отец которого был первым владельцем Москвы. Бояре отвечали враждой. Когда Андрей после провалов под Новгородом и Киевом замыслил поход на болгар, он две недели прождал в условленном месте бояр с отрядами, а те так и не пришли — чувствовали, что конец князя близок.
К середине 1174 года напряжение в княжестве достигло предела. Андрей был в Боголюбове один. Братья воевали на юге, а наследник престола Юрий отбыл в Новгород, который решил замириться с Андреем и призвать его. При Андрее оставался лишь один верный человек — его фаворит Прокопий, ненавидимый боярами.
Составили заговор. Во главе его стоял брат казненного Кучки Яким, остальные были приближенными Андрея из тех новых людей, которыми он, не доверяя старой знати, окружил себя в последние годы.
Заговорщики в душе трепетали перед князем. Напившись для храбрости, они ночью толпой вошли в княжеский дворец. Но когда они поднялись наверх и оказались перед опочивальней Андрея, их охватил ужас перед князем, и все двадцать убийц бросились в подвал. Там перевели дух и выпили еще. Приближалось утро, надо было кончать злое дело. Подбодряя друг друга, они снова двинулись наверх.
— Господин! — позвал Яким, подойдя к двери, чтобы удостовериться, там ли князь.
Чутко спавший старик проснулся и спросил:
— Кто там?
— Это я, Прокопий, — быстро ответил Яким, прижав ко рту ладонь, чтобы ответ прозвучал невнятно.
Андрей толкнул спавшего у его постели слугу:
— Мальчик, ведь это не Прокопий?
Но убийцы, наваливаясь друг на друга, уже выламывали дверь.
Андрей бросился к стене, где всегда висел меч. Меча не оказалось. Один из заговорщиков выкрал его еще вечером.
Убийцы ворвались в опочивальню и кинулись на старика. Он свалил первого из них, и остальные заговорщики, решив, что упал князь, начали колоть ножами своего же товарища. Сообразив по его крикам, что убивают не того, они скопом кинулись на князя.
Отбиваясь из последних сил, Андрей кричал:
— Нечестивцы! Какое зло я вам сделал?
Наконец он упал под ударами и затих. Даже неподвижный, в слабой рассветной синеве, проникавшей сквозь маленькие окна опочивальни, он был страшен. Убийцы, теснясь в дверях, спешили уйти.
Когда они уже готовы были идти со двора, чтобы торжествовать победу, они услышали шум, потом стон.
Кто-то побежал обратно.
И увидел, как, оставляя кровавый след, князь ползет вниз по лестнице…
И они снова накинулись на него. И добили.
Когда во Владимир пришло известие о смерти князя, начались волнения. Убивали тиунов, княжьих слуг, грабили лавки.
Никто в Боголюбове не пожалел князя. Рассказывают, что его старый слуга Кузьма Киевлянин спрашивал всех, где тело князя. Ему отвечали: «Вон лежит, выволочен в огород, да ты не смей брать его, хотят выбросить собакам…» Кузьма нашел тело и стал над ним плакать. Тело было обезображено и покрыто засохшей кровью. Ключник Анбал, пьяный, веселый, гнал Кузьму, угрожая смертью. Старый слуга не испугался и начал просить:
— Дай хоть ковер или что-нибудь подостлать и прикрыть господина нашего.
— Ступай прочь, — засмеялся Анбал, — мы его собакам отдадим.
— Ах ты еретик! — возмутился Кузьма. — Собакам выбросить? Да помнишь ли ты, в каком платье пришел сюда? Теперь ты стоишь в бархате, а князь нагой лежит, но прошу тебя честью, дай что-нибудь.
Анбал усовестился, сбросил из окна ковер. Кузьма завернул тело князя. Пришел мальчик-слуга, на глазах у которого произошло убийство. Он все еще дрожал. Вместе с Кузьмой они отнесли тело к церкви. У церкви встретились другие заговорщики и несколько княжеских слуг. Все были пьяны. Кузьма стал просить, чтобы его пустили в среднюю часть храма, а ему со смехом отвечали:
— Брось в притворе. Вот носится, нечего ему делать.
Летописец писал это по свежим следом событий. Он был удручен человеческой жестокостью.
Никого из священников не было — все разбежались, попрятались. И Кузьме пришлось положить тело, покрытое ковром, в притворе. Пьяные победители глумились над телом, плевали на него, пинали… Двое суток тело князя пролежало в притворе, пока не пришел игумен дальнего монастыря Арсений.
— Долго ли нам смотреть на старших игуменов? — сказал он. — Отоприте церковь, отпою над ним и положим его в гроб. Когда злоба эта утихнет, придут из Владимира и перенесут его туда.
Видно, монах был не одинок. Ему помогли отнести князя в церковь, пришли клирошане, местные, боголюбские, пришли другие люди. Наступало отрезвление.
Дня через три угасли волнения во Владимире. Расправившись с обидчиками, горожане начали осуждать убийц князя. В городе уже многие понимали, что сюда спешат братья покойного, известные своей крутостью, а из Новгорода скачет сын Юрий. Они будут искать виноватых.
На шестой день владимирцы вытащили из домов оробевших игуменов и протопопа и заставила их отправиться в Боголюбово и нести оттуда гроб во Владимир. Весь город вышел на улицы, многие плакали и жалели князя. Не было только убийц. Они опасались, и не без оснований, что их могут растерзать. Но они прожили еще несколько недель, пока в город не вошли дружинники братьев Андрея. Тогда убийц казнили.
Юрий Андреевич опоздал во Владимир. Схватка за престол началась до него. После ряда сражений Андрею наследовал его брат Всеволод, по прозвищу Большое Гнездо.
Он и в самом деле был «большим гнездом». Восемь сыновей да дочка Верхуслава дожили до зрелых лет. Всех надо было обеспечить уделами. Для Юрия Андреевича удела не оказалось.
Юрий подчинился воле дяди и покинул Русь. Отъезд был, видимо, добровольным. В ином случае он мог примкнуть к многочисленным врагам своего рода. Князь, уехавший из своей страны, — явление исключительное.
К началу восьмидесятых годов Юрий оказался на Северном Кавказе. Объяснение этого можно искать в родственных связях. При дворе Андрея Боголюбского были осетины. Даже глава заговора, ключник Анбал, принадлежал к ним. Осетинкой была и тетка Юрия, жена Всеволода Большое Гнездо.
Проиграв схватку за трон, Юрий Андреевич исчезает из истории Руси, чтобы возникнуть в истории Грузии, мужем и соперником царицы Тамары.
Почти весь XII век киевский престол был яблоком раздора для русских князей. Подсчитано, что только за тридцать лет, с 1146 года, на нем сменилось двадцать восемь человек. И очень мало кому из них удавалось удержаться в Киеве хотя бы несколько лет. Бывали князья, что правили один день, а то и меньше. Стремясь оградить город от разорения и грабежей, киевские бояре, настоящие его хозяева, старались подыскать князя, который мог бы защитить город, но притом не разорить его.
Лишь в 1176 году для киян наступило некоторое облегчение. Престол на восемнадцать лет занял князь Святослав Черниговский, и Киев начал залечивать раны, нанесенные предыдущими войнами.
Особенности развития русского феодализма определялись молодостью русской государственности, противостоянием со Степью и своеобразием феодального слоя — все князья были родственниками, что обусловливало сложнейшую внутриполитическую обстановку.
Скандинавы называли Русь страной городов. Города были многочисленны, укреплены, но, как правило, не обособлены от князей. Если в Западной Европе феодал, как правило, обитает в родовом замке, а город, центр торговли и ремесла, старается не допускать его в свои дела, то в России феодальных замков было немного и каждый город старался заполучить себе на жительство князя. Города еще не сознавали своей силы — исключение составляли те, что вышли на арену международной торговли, в первую очередь Новгород. Князь — это дружина, это защитник. Ведь в безумии междоусобных войн любой город был желанной добычей. Чтобы продолжать борьбу за власть, князья были вынуждены любой ценой добывать деньги. А для этого был привычный путь — грабеж. Грабили волости соседей, грабили города. Значит, лучше платить подати своему князю, чем отдавать добро грабителю из соседнего княжества.
В течение всего XII века города, несмотря на войны и грабежи, крепли, богатели, и потому процесс обособления их от княжеской власти шел активно. Призывая князя, город заключал с ним договор, и князь принимал определенные обязательства перед ним. Другое дело, что мир был настолько зыбок и ненадежен, что князья чувствовали себя «халифами на час» и грабили собственные владения. Тогда горожане звали другого князя. В Новгороде этот процесс завершился победой горожан. В Галиче фактическими хозяевами стали бояре.