Страница:
30 ноября, получив наконец от премьер-министра сведения о дне начала войны, министр иностранных дел Того направил послание в Берлин. Оно было перехвачено и расшифровано американцами. В послании содержалось откровенное признание того, что война близка. В то же время Того не забывал о том, какими глазами его будут читать потомки. Потому звучало оно так, словно Япония уже подверглась нападению союзников: «Из-за срыва переговоров с США наша империя стоит перед роковой ситуацией и должна действовать с уверенностью в своей правоте. Прошу Ваше превосходительство ввиду этого немедленно встретиться с канцлером Гитлером и министром иностранных дел Риббентропом, конфиденциально сообщить им о событиях и заявить, что в последние дни Англия и Соединенные Штаты заняли провокационную позицию... Сообщите им под полным секретом, что существует чрезвычайная опасность неожиданного начала войны между англосаксонскими нациями и Японией из-за какого-либо вооруженного инцидента, причем война может начаться ранее, чем кто-либо подозревает».
Как видим, даже перед своими союзниками по агрессии японское правительство предпочитало лицемерить. Можно справедливо упрекать США за то, что они потворствовали японской экспансии, оттягивая момент решительной конфронтации с Японией, что они до последнего дня тешили себя мыслью, будто их минет чаша войны, но нет никаких оснований полагать, что Соединенные Штаты (так же, впрочем, как Англия или Советский Союз) намеревались напасть на Японию. Тем не менее и в наши дни в сочинениях современных японских и даже некоторых американских авторов можно встретить версию, которая в свое время прозвучала в выступлении Тодзио на процессе военных преступников в Токио: война Японии с США была чисто оборонительной. В частности, в недавно изданной в Англии «Истории XX столетия», собранной из статей историков разных стран, эта версия следующим образом сформулирована Масами Табата: «Основным фактором, заставившим Японию начать враждебные действия против Америки, Голландии и Великобритании, была так называемая нота Хэлла... теперь ни для кого не секрет, что война была решена нотой Хэлла».
Разумеется, нота Хэлла не содержала угрозы существованию Японии. Она не была ультиматумом, а правительство США и после продолжало вести переговоры с Японией. Но как бы ни расценивать ее саму по себе, нельзя забывать, что за несколько часов до ее вручения японские авианосцы уже взяли курс на Гавайи. Впрочем, в ноябрьские дни 1941 г. никто в японской верхушке всерьез не думал об оправданиях перед потомством. Иное дело — после войны, когда даже император заявил главному обвинителю США на процессе военных преступников в Токио, будто не подозревал о том, что будет совершено нападение на Перл-Харбор. В действительности же императору сообщили о дне начала войны, и лишь после этого эскадре, шедшей к Гавайям, была послана телеграмма «Взбирайтесь на гору Ниитака», подтверждавшая предыдущий приказ.
Глава III. Первое утро войны
Как видим, даже перед своими союзниками по агрессии японское правительство предпочитало лицемерить. Можно справедливо упрекать США за то, что они потворствовали японской экспансии, оттягивая момент решительной конфронтации с Японией, что они до последнего дня тешили себя мыслью, будто их минет чаша войны, но нет никаких оснований полагать, что Соединенные Штаты (так же, впрочем, как Англия или Советский Союз) намеревались напасть на Японию. Тем не менее и в наши дни в сочинениях современных японских и даже некоторых американских авторов можно встретить версию, которая в свое время прозвучала в выступлении Тодзио на процессе военных преступников в Токио: война Японии с США была чисто оборонительной. В частности, в недавно изданной в Англии «Истории XX столетия», собранной из статей историков разных стран, эта версия следующим образом сформулирована Масами Табата: «Основным фактором, заставившим Японию начать враждебные действия против Америки, Голландии и Великобритании, была так называемая нота Хэлла... теперь ни для кого не секрет, что война была решена нотой Хэлла».
Разумеется, нота Хэлла не содержала угрозы существованию Японии. Она не была ультиматумом, а правительство США и после продолжало вести переговоры с Японией. Но как бы ни расценивать ее саму по себе, нельзя забывать, что за несколько часов до ее вручения японские авианосцы уже взяли курс на Гавайи. Впрочем, в ноябрьские дни 1941 г. никто в японской верхушке всерьез не думал об оправданиях перед потомством. Иное дело — после войны, когда даже император заявил главному обвинителю США на процессе военных преступников в Токио, будто не подозревал о том, что будет совершено нападение на Перл-Харбор. В действительности же императору сообщили о дне начала войны, и лишь после этого эскадре, шедшей к Гавайям, была послана телеграмма «Взбирайтесь на гору Ниитака», подтверждавшая предыдущий приказ.
Глава III. Первое утро войны
Судя по японским источникам, император принял решение о начале военных действий против США, Великобритании и Голландии 1 декабря 1941 г. в 4 часа дня.
Несмотря на то что это действие было скорее ритуальной игрой, нежели актом, что-то решавшим, тем не менее слова «война» или «объявление войны» в указе не фигурировали.
Присутствовали при историческом подписании начальник Генерального штаба Сугияма и начальник Морского Генерального штаба Нагано. Они тут же передали соответствующие указания нижестоящим армейским и морским штабам без упоминания дня начала войны, хотя предполагали, что это случится 8 декабря.
Важно отметить то, что обычно выпадает из работ, посвященных войне на Тихом океане: в указе императора говорилось, что в случае, если «японские соединения и части подвергнутся нападению до дня X, они должны немедленно открыть военные действия». Приказ начальников штабов соответственно требовал уничтожать самолеты противника в случае попытки совершать разведывательные полеты над важными пунктами сосредоточения японских сухопутных войск и базами кораблей японского флота.
А так как концентрация японских войск в исходных местах наступления началась задолго до императорского эдикта, то этот пункт приказа означал фактическое начало войны, если считать таковой сознательное уничтожение вражеской боевой силы и техники.
2 декабря начальники Генеральных штабов окончательно согласовали начало боевых действий — 8 декабря. При выборе этого учли то, что наиболее благоприятным моментом для нападения с воздуха во взаимодействии с кораблями будет двадцатая ночь с момента последнего полнолуния. К тому же 8 декабря выпадало на воскресенье, а в выходной день бдительность обязательно снижается и часть ключевых фигур в командовании противника покидают свои части или корабли.
Здесь уместно вспомнить о том, что комкор Жуков начал свое наступление на реке Халхин-Гол именно в воскресенье, когда многие японские офицеры и генералы отъехали на выходной день в городок в ста километрах от места боев.
Командование японской армии и флота всю последнюю неделю находилось в крайне нервном состоянии, что можно проследить по японским источникам. В Токио полагали, что если Англия и США догадаются о решении начать войну, все погибло — перенести начало удара там уже не могли. Нетрудно предположить, что любая неожиданность воспринималась в Ставке как провал.
Неожиданно из Штаба экспедиционных войск в Китае пришла телеграмма о том, что разбился транспортный самолет, на борту которого находился майор Сугисака, который вез приказ о начале войны командующему 23-й армией. Самолет упал на контролируемой китайцами местности в районе Кантона.
В Генеральном штабе началась паника. Главное, что желали там узнать: сгорел ли самолет и сгорел ли вместе с ним документ? Туда было послано несколько разведывательных самолетов и готовили группу парашютистов — но катастрофа произошла в горах и далеко от линии фронта. Спуститься к обломкам самолета не удавалось. Тем более что его окружила толпа китайских солдат.
Если документ попадет в Чунцин, в ставку Чан Кайши — все пропало!
Пока томились ожиданием, попал ли приказ в руки китайцев, из Таиланда морской атташе сообщил, что в местной прессе опубликована телеграмма о вторжении японских войск в Таиланд 4 декабря.
Из Нидерландской Индии телеграфировали, что там введено чрезвычайное положение. Почему?
Из Сиамского залива шли сообщения о разведывательных судах неизвестной принадлежности.
Корабли эскадры Нагумо начали подзаправку в открытом море. Погода улучшилась, волнение спало. Японские газеты вышли под большими заголовками: «Япония возобновляет попытки достичь соглашения с США».
Как уже отмечалось, значительная доля ответственности за то, что нападение японцев на Перл-Харбор застало американский флот врасплох, лежит на тех, кто отвечал за оборону страны. В том, что Перл-Харбор не встретил японские самолеты в полной готовности, виноваты и руководители США, которые продолжали убеждать себя и флот в том, что Япония не решится напасть на Перл-Харбор, и командование базы, которое разделяло эту удобную точку зрения. Даже сообщение американской разведки о том, что она «потеряла» шесть японских авианосцев, никого не встревожило. Наконец, 2 декабря японский консул в Гонолулу получил телеграмму из Токио, в которой требовались такие подробности о пребывании в порту кораблей и средствах его обороны, что любому стало бы ясно — нападение будет произведено именно на Перл-Харбор. Телеграмма была отправлена на дешифровку в Вашингтон и отложена ждать очереди — ведь речь в ней шла о Гавайях, а Гавайям, как считали в американской столице, ничего не угрожало.
6 декабря, когда японский флот с потушенными огнями, храня радиомолчание, приближался к Гавайским островам, в Вашингтоне было получено сообщение из Лондона. В нем говорилось, что 35 японских транспортов, 8 крейсеров и 20 эсминцев сопровождения направляются к Малаккскому полуострову. Это могло означать лишь одно: японцы решили нанести удар по Сингапуру. И когда на ежедневном совещании морской министр Ф. Нокс задал вопрос: «Не собираются ли японцы ударить по нам?", контр-адмирал К. Тэрнер от имени командования флота ответил: «Нет, господин секретарь. Они ударят по англичанам. Они еще не готовы напасть на нас». Ни один человек не возразил адмиралу.
В субботу вечером в официальных учреждениях Вашингтона наступило предвоскресное затишье. Зато в японском посольстве кипела жизнь. Там переводили на английский полученный из Токио меморандум, который следовало вручить госсекретарю в 13 час. следующего дня. Посольские работники не подозревали, что на этот час назначено нападение на Перл-Харбор.
В отличие от Гонолулу, в Сингапуре была объявлена тревога. Сведения о том, что громадный караван транспортов движется к берегам Малайи, распространились по крепости и городу. Настороженно глядели орудия могучих «Рипалза» и «Принца Уэльского», изготовились пушки береговой обороны. В Токио тоже царила тревога. Генералы стояли перед картами, на которых были нанесены точки — корабли и эскадры. Поступили сведения, что караван, идущий к Малайе, замечен английским самолетом-разведчиком. Самолет сбит. Успел ли он сообщить об увиденном? Но главное — эскадра, идущая к Перл-Харбору. Что означает молчание американцев? Может быть, флот уже замечен и движется к ловушке?
Утром 7 декабря Рузвельт решил направить императору Японии личное послание. Оно было выдержано в миролюбивых тонах, и, единственное условие, которое ставилось Японии, был вывод войск из Индокитая. О Китае в послании не было ни слова. В 7 час. 40 мин. государственный департамент объявил журналистам, что личное послание президента США императору составлено и отправлено. Оно достигло Токио в полдень, но осталось на телеграфе. Дело в том, что главный военный цензор по поручению армейского начальства приказал директору телеграфа задерживать все иностранные телеграммы на 10 часов. Кому-то (в первую очередь, очевидно, премьеру Тодзио) было невыгодно, чтобы в последний момент американцы предложили мир.
В 11 час. утра перед Белым домом остановилась небольшая машина. Капитан-лейтенант Крамер вбежал в приемную и, вручив дежурному офицеру пакет, сказал, что в нем находится перехваченный и расшифрованный документ чрезвычайной важности — меморандум из Токио, который должен быть вручен госсекретарю сегодня. Выйдя из приемной, Крамер задумался, что бы мог означать срок передачи меморандума, указанный в приписке. Раньше Крамер служил два года на Гавайях, и ему пришло в голову, что час дня в Вашингтоне означает половину восьмого утра в Гонолулу — время завтрака на кораблях. Крамер ворвался в кабинет адмирала Старка, когда тот дочитывал меморандум, и с порога сообщил командующему флотом, что через полтора часа на Перл-Харбор может быть совершено нападение и еще не поздно позвонить адмиралу Киммелю. Рука Старка потянулась к телефонной трубке, но замерла. «Нет, — сказал Старк, — не следует тревожить его. Нападение на Перл-Харбор совершенно невероятно" [3]. Вместо этого адмирал решил рассказать об опасениях Крамера президенту, но телефон у того был занят, и Старк занялся другими делами. Правда, начальник Генерального штаба армии генерал Маршалл, узнав о японском меморандуме, все-таки послал предупреждение командующим войсками на Филиппинах, в зоне Панамского канала, Сан-Франциско и на Гавайи. Три первых адресата телеграмму получили. Но на Гавайи телеграмма пошла без грифа «срочно», и командующий гарнизоном получил ее только через несколько часов после японского нападения.
К часу дня Хэлл вызвал к себе военного и морского министров. Они ждали, когда явятся японские послы, но прежде чем это случилось, радиостанция Гонолулу передала сообщение о начале японского нападения на Перл-Харбор. Поэтому, когда вошли японские дипломаты, Хэлл уже знал, каким образом началась война и что означал срок передачи меморандума. Государственный секретарь внимательно прочитал его, стараясь не показать, что он уже знаком с этим документом. Затем он поднял голову и, глядя послам в глаза, сказал: «Я должен заявить, что за все 50 лет моей государственной службы я никогда не видел документа, наполненного гнусной ложью и извращениями в таких размерах. До сего дня я никогда не думал, чтобы хоть одно правительство на нашей планете было способно на это». Не ожидая ответа, Хэлл указал японцам на дверь. Те, поклонившись, вышли. Они были единственными в здании госдепартамента, кто еще не знал, что война началась более часа назад. Вернее, еще раньше: японский конвой, который подошел к тому месту Малаккского полуострова, где Таиланд граничит с Малайей, в полночь по токийскому времени бросил якоря неподалеку от берега. Основная группа кораблей остановилась у Сингоры, три транспорта стали в виду Паттани, еще три приблизились к Кота-Бару. Было тепло, маслянистые волны покачивали корабли, солдаты вполголоса переговаривались на палубе, осторожно разминаясь после тяжелого пути. Луну заволокло облаками. В 1 час 15 мин. артиллерия конвоя открыла огонь по берегу. В Перл-Харборе было без четверти шесть. Таким образом, война на самом деле началась за два часа до нападения на Перл-Харбор.
Грохот пушек от берегов Малакки не докатился до центра Тихого океана. В эти минуты самолеты начали отрываться от палуб авианосцев. Качка была больше допустимой, но самолеты один за другим взмывали с мокрых палуб и исчезали в низких облаках. Вскоре 183 самолета первой волны ушли к Перл-Харбору. Через час стартовала вторая волна — 170 самолетов. И сразу, как только стих гул моторов, на авианосцах наступила гнетущая тишина.
Первые японские бомбардировщики приблизились к Перл-Харбору в 7 час. 48 мин. Пустоту неба нарушали лишь те небольшие частные самолеты, владельцы которых, пользуясь отличной погодой, поднялись в воздух. Командир эскадрильи передал адмиралу Нагумо радиосигнал «Тора-тора-тора». Услышав это кодовое слово, означавшее «тигр», на авианосцах поняли, что война началась, и началась удачно. Часть самолетов рванулась к американским аэродромам, на которых крыло к крылу стояли сотни машин, остальные по пологой дуге снижались к линкорам.
В этот момент на кораблях заканчивался завтрак, готовились к подъему флага, духовые оркестры вот-вот должны были грянуть гимн. Выпустив торпеды, самолеты взмыли вверх. Вдруг раздался глухой взрыв, и линкор «Оклахома» содрогнулся. Тут же в борт линкора врезались еще две торпеды, и «Оклахома» начала крениться на борт. Оркестр разбегался, бросая инструменты, ничего не понявшие матросы выскакивали на палубу, но за те восемь минут, что были отмерены «Оклахоме» с момента первого взрыва до той секунды, когда линкор перевернулся и уткнулся мачтами в дно, мало кто успел спастись. Когда линкор через несколько месяцев подняли со дна, в нем было найдено более 400 трупов.
Громадные клубы дыма поднялись над «Вест-Вирджинией», в которую попало несколько торпед. Линкор медленно опустился на дно; в месте его стоянки было неглубоко, мачты и верхние надстройки корабля остались над водой. Линкор «Калифорния» также затонул после ряда прямых попаданий. Худшая судьба ждала «Аризону». Через несколько минут после начала нападения один из снарядов с пикирующего бомбардировщика достиг ее порохового погреба — столб дыма, огня и обломков поднялся на 300 м ввысь. Практически все, кто был на борту, более 1 тыс. человек, мгновенно погибли.
Когда последний японский самолет покинул небо Перл-Харбора, из восьми американских линкоров, стоявших в бухте, пять были потоплены и три повреждены. (Все они, за исключением «Аризоны» и «Оклахомы», впоследствии вернулись в строй.) Повреждены были также три легких крейсера, три эсминца и четыре вспомогательных судна. На аэродромах было уничтожено и повреждено более 300 самолетов.
Погибло около 2,5 тыс. человек, в основном моряков; более 1 тыс. было ранено и обожжено — многие, когда старались отплыть от тонущих кораблей по воде, затянутой слоем пылающего мазута. Японцы потеряли 60 человек, 29 самолетов и пять малых подводных лодок, также участвовавших в нападении.
В 10 час. утра возвращавшиеся японские самолеты начали опускаться на палубы авианосцев. Пилоты упрашивали командующего повторить налет, чтобы довершить разгром, тем более что авиация противника не сможет оказать сопротивления — ее больше не существует. Ожидая приказа, механики и оружейники спешно готовили самолеты к новому вылету. Помимо кораблей в Перл-Харборе оставались важные цели, в первую очередь доки и склады топлива — если их удастся уничтожить, то база выйдет из строя надолго. Однако Нагумо объявил офицерам, что больше атак на Перл-Харбор не будет. Эскадра авианосцев слишком ценна для Японии, чтобы рисковать ею, оставаясь в такой близости от Гавайских островов. Ведь неизвестно, где находятся американские авианосцы.
В огромной литературе, посвященной нападению на Перл-Харбор, существует множество мнений по поводу того, прав или нет был японский адмирал, решив вернуться домой. Нет общей точки зрения и по вопросу о том, насколько целесообразным было само нападение. «С точки зрения высокой политики, — пишет американский историк Э. Йоне, — нападение на Перл-Харбор было страшной ошибкой. Трудно представить себе любой иной акт, который смог бы сплотить американский народ против Японии... Японцы предвидели американскую реакцию, но полагали, что стратегические результаты нападения стоят этого. Однако с точки зрения стратегии ошибка Перл-Харбора заключалась в том, что это нападение было бессмысленным. Тихоокеанский флот США не смог бы даже при желании помешать высадке японцев на юге. Американские планы войны были в сущности своей оборонительными... Даже с точки зрения тактики атака на Перл-Харбор была ошибочной, потому что линейные корабли не были настолько эффективны, как авианосцы. Куда эффективнее было уничтожить нефтяные склады и портовые сооружения».
Однако в 1941 г. удар по Перл-Харбору никем не рассматривался как японская ошибка. Психологический эффект был действительно велик, и в первую очередь в самой Японии. В стране возобладали настроения шовинизма, уверенности в непобедимости японского оружия. Удар по американскому флоту и авиации также был значителен, и независимо от рассуждений, сделанных много лет спустя, остается фактом, что ни авиация на Гавайях, ни флот не смогли прийти на помощь Филиппинам и другим странам Юго-Восточной Азии, и это облегчило задачу «первой фазы» японской агрессии. По крайней мере на год японский флот стал хозяином морских путей в Тихом океане и этим преимуществом воспользовался.
После того как вести об удаче в Перл-Харборе и начале высадки в Малайе достигли Токио, следовало сделать формальный шаг — объявить войну. В полдень император приложил свою печать к рескрипту об объявлении войны, а премьер Тодзио выступил по радио, заявив, что причиной войны стало желание Запада покорить мир. Тодзио предсказывал, что война будет долгой и трудной и ставка в ней — жизни сотен миллионов азиатов, за свободу которых сражается Япония. По окончании речи Тодзио, которую жители Токио и других городов слушали, выйдя на улицы, прозвучали слова военной песни:
В море трупы, трупы в воде,
В горах трупы, трупы в полях.
Я умру за императора,
Я никогда не обернусь назад.
Известие о вступлении Японии в войну против США не вызвало в гитлеровской Германии радости. В день Перл-Харбора Гитлер находился на Восточном фронте. Начало советского контрнаступления под Москвой вызвало в немецком командовании состояние, близкое к панике. Наиболее дальновидные гитлеровские генералы понимали, что за этим ударом последуют более ощутимые.
Первой реакцией Гитлера на японскую акцию у Перл-Харбора было раздражение. До последней минуты фашистская ставка рассчитывала, что Япония вторгнется в Сибирь и не даст таким образом советскому командованию перебрасывать подкрепления на Запад. Теперь же стало ясно, что масштабы военных действий на Тихом океане не позволят Японии воевать на севере.
Риббентроп доложил Гитлеру, что Япония через своего посла Осиму настаивает на объявлении Германией в соответствии с Тройственным пактом войны Соединенным Штатам. Гитлер предпочел сохранить союз с Японией и приказал Риббентропу довести до сведения Осимы, что отдан приказ о нападении на все американские суда и вопрос формального объявления войны — дело ближайших дней или часов, тем более что он понимал: в ближайшем будущем США и без японского фактора вступят в войну. 11 декабря Гитлер выступил на заседании рейхстага. «Мы всегда ударяем первыми! — кричал он. — Сумасшедший Рузвельт разжигает войну, а затем фальсифицирует ее действительные причины». Затем Гитлер принял японского посла, и тот изложил стратегические планы японского командования, в которых предусматривалась оккупация Юго-Восточной Азии с последующим завоеванием Индии. От имени своего правительства Осима предложил Германии синхронизировать действия в этом районе. Гитлер дал обещание двинуться через Кавказ к Ирану и Ираку: он стремился к нефти. Успехи японских войск в Азии были так внушительны, а потери в сырье, территориях, людях, которые несли англичане и американцы, столь велики, что вскоре германское военное руководство сочло их достаточно веской компенсацией за отказ Японии напасть на основного противника Германии — Советский Союз.
* * *
Филиппины лежали на пути японской агрессии. Они обладали немалыми собственными богатствами, но главное, были ключом к Индонезии и материковым странам Юго-Восточной Азии. Логика строительства империи требовала обеспечения тыла при наступлении в сторону Индии и Австралии, и, до тех пор пока Филиппины оставались в руках США, коммуникации японской армии находились под угрозой.
Нельзя сказать, что возможность нападения на Филиппины полностью игнорировалась военным командованием США. Меры по укреплению обороны архипелага проводились, туда были направлены «летающие крепости» дальневосточной авиации, строились береговые укрепления, увеличивалась армия, в том числе филиппинские части. Но все эти меры принимались с такой недооценкой японской армии, будто ее возможности остались на уровне начала века.
По своему политическому развитию Филиппины значительно отличались от других стран Юго-Восточной Азии. К концу XIX в., когда такие страны материковой Юго-Восточной Азии, как Бирма и Вьетнам, стали частью британской и французской колониальных империй, на Филиппинах уже существовало сильное национально-освободительное движение и колониальная эпоха готова была завершиться. Однако борьбе филиппинцев за независимость не дано было в тот период увенчаться успехом, и на смену испанским колонизаторам пришли американские, которые под предлогом помощи филиппинцам высадили на архипелаге свои войска. Независимая Филиппинская республика просуществовала недолго, однако память о ней не исчезла, и колониальной администрации США приходилось всерьез считаться с национальными силами.
Включение Филиппин в американскую экономическую систему привело к более быстрому, чем прежде, развитию страны, укреплению местной буржуазии, росту рабочего класса и проникновению на Филиппины новых идей. Политическая активность на Филиппинах была также куда более разнообразной и свободной, чем при испанцах. В то же время энергичный и могущественный американский капитализм подавлял местную экономическую активность, и оппозиция американскому господству исходила в значительной степени от филиппинской буржуазии, вынужденной отступать перед американским и китайским капиталом. Бурлящая деревня, всегда готовая к восстаниям, охватываемая порой мессианскими волнениями, была источником массовой поддержки национальных сил. Рост национального движения заставил американский конгресс принять в 1932 г. Закон о независимости Филиппин, предусматривавший предоставление независимости после десятилетнего переходного периода. В рамках этого закона Филиппины в 1935 г. получили автономию, и тогда же была принята конституция, действовавшая до 1973 г., что говорит о ее достаточно прогрессивном для своего времени характере. Выборы в парламент, прошедшие в сентябре 1935 г., дали победу Партии националистов во главе с Кесоном. Пылкий оратор и «сильная фигура», Кесон был известен всей стране как неутомимый пропагандист независимости. Он умело использовал как свою популярность, так и то, что его политические воззрения устраивали местную буржуазию и американцев. Кесон стал президентом страны, пост вице-президента занял Ос-менья.
Объявляя автономию Филиппин, американцы поступились рядом своих колониальных прав. Многие крупные административные должности были переданы филиппинцам, была создана национальная филиппинская армия. Впрочем, суверенитет США над архипелагом в течение переходного периода сохранялся, американские войска оставались на Филиппинах, и всеми вопросами обороны страны ведал американский генерал Макартур, получивший после увольнения из армии США чин фельдмаршала филиппинской армии.
Автономия была в первую очередь выгодна крупнейшим торговцам и торговым посредникам, связанным с политической элитой тесными родственными и деловыми узами. После прихода к власти Кесона крупные торговцы и помещики еще более разбогатели, а мелкие торговцы и промышленники все чаще разорялись. Они не выдерживали конкуренции дешевых американских беспошлинных товаров, их старались вытеснить китайские торговцы, большинство которых заняли нишу между филиппинской элитой и мелкой национальной буржуазией. В итоге мелкая буржуазия была разочарована плодами автономии. Не ощущали радости от автономии и крестьяне, особенно беднейшие, и сельскохозяйственные рабочие, среди которых было около миллиона безработных.
Несмотря на то что это действие было скорее ритуальной игрой, нежели актом, что-то решавшим, тем не менее слова «война» или «объявление войны» в указе не фигурировали.
Присутствовали при историческом подписании начальник Генерального штаба Сугияма и начальник Морского Генерального штаба Нагано. Они тут же передали соответствующие указания нижестоящим армейским и морским штабам без упоминания дня начала войны, хотя предполагали, что это случится 8 декабря.
Важно отметить то, что обычно выпадает из работ, посвященных войне на Тихом океане: в указе императора говорилось, что в случае, если «японские соединения и части подвергнутся нападению до дня X, они должны немедленно открыть военные действия». Приказ начальников штабов соответственно требовал уничтожать самолеты противника в случае попытки совершать разведывательные полеты над важными пунктами сосредоточения японских сухопутных войск и базами кораблей японского флота.
А так как концентрация японских войск в исходных местах наступления началась задолго до императорского эдикта, то этот пункт приказа означал фактическое начало войны, если считать таковой сознательное уничтожение вражеской боевой силы и техники.
2 декабря начальники Генеральных штабов окончательно согласовали начало боевых действий — 8 декабря. При выборе этого учли то, что наиболее благоприятным моментом для нападения с воздуха во взаимодействии с кораблями будет двадцатая ночь с момента последнего полнолуния. К тому же 8 декабря выпадало на воскресенье, а в выходной день бдительность обязательно снижается и часть ключевых фигур в командовании противника покидают свои части или корабли.
Здесь уместно вспомнить о том, что комкор Жуков начал свое наступление на реке Халхин-Гол именно в воскресенье, когда многие японские офицеры и генералы отъехали на выходной день в городок в ста километрах от места боев.
Командование японской армии и флота всю последнюю неделю находилось в крайне нервном состоянии, что можно проследить по японским источникам. В Токио полагали, что если Англия и США догадаются о решении начать войну, все погибло — перенести начало удара там уже не могли. Нетрудно предположить, что любая неожиданность воспринималась в Ставке как провал.
Неожиданно из Штаба экспедиционных войск в Китае пришла телеграмма о том, что разбился транспортный самолет, на борту которого находился майор Сугисака, который вез приказ о начале войны командующему 23-й армией. Самолет упал на контролируемой китайцами местности в районе Кантона.
В Генеральном штабе началась паника. Главное, что желали там узнать: сгорел ли самолет и сгорел ли вместе с ним документ? Туда было послано несколько разведывательных самолетов и готовили группу парашютистов — но катастрофа произошла в горах и далеко от линии фронта. Спуститься к обломкам самолета не удавалось. Тем более что его окружила толпа китайских солдат.
Если документ попадет в Чунцин, в ставку Чан Кайши — все пропало!
Пока томились ожиданием, попал ли приказ в руки китайцев, из Таиланда морской атташе сообщил, что в местной прессе опубликована телеграмма о вторжении японских войск в Таиланд 4 декабря.
Из Нидерландской Индии телеграфировали, что там введено чрезвычайное положение. Почему?
Из Сиамского залива шли сообщения о разведывательных судах неизвестной принадлежности.
Корабли эскадры Нагумо начали подзаправку в открытом море. Погода улучшилась, волнение спало. Японские газеты вышли под большими заголовками: «Япония возобновляет попытки достичь соглашения с США».
Как уже отмечалось, значительная доля ответственности за то, что нападение японцев на Перл-Харбор застало американский флот врасплох, лежит на тех, кто отвечал за оборону страны. В том, что Перл-Харбор не встретил японские самолеты в полной готовности, виноваты и руководители США, которые продолжали убеждать себя и флот в том, что Япония не решится напасть на Перл-Харбор, и командование базы, которое разделяло эту удобную точку зрения. Даже сообщение американской разведки о том, что она «потеряла» шесть японских авианосцев, никого не встревожило. Наконец, 2 декабря японский консул в Гонолулу получил телеграмму из Токио, в которой требовались такие подробности о пребывании в порту кораблей и средствах его обороны, что любому стало бы ясно — нападение будет произведено именно на Перл-Харбор. Телеграмма была отправлена на дешифровку в Вашингтон и отложена ждать очереди — ведь речь в ней шла о Гавайях, а Гавайям, как считали в американской столице, ничего не угрожало.
6 декабря, когда японский флот с потушенными огнями, храня радиомолчание, приближался к Гавайским островам, в Вашингтоне было получено сообщение из Лондона. В нем говорилось, что 35 японских транспортов, 8 крейсеров и 20 эсминцев сопровождения направляются к Малаккскому полуострову. Это могло означать лишь одно: японцы решили нанести удар по Сингапуру. И когда на ежедневном совещании морской министр Ф. Нокс задал вопрос: «Не собираются ли японцы ударить по нам?", контр-адмирал К. Тэрнер от имени командования флота ответил: «Нет, господин секретарь. Они ударят по англичанам. Они еще не готовы напасть на нас». Ни один человек не возразил адмиралу.
В субботу вечером в официальных учреждениях Вашингтона наступило предвоскресное затишье. Зато в японском посольстве кипела жизнь. Там переводили на английский полученный из Токио меморандум, который следовало вручить госсекретарю в 13 час. следующего дня. Посольские работники не подозревали, что на этот час назначено нападение на Перл-Харбор.
В отличие от Гонолулу, в Сингапуре была объявлена тревога. Сведения о том, что громадный караван транспортов движется к берегам Малайи, распространились по крепости и городу. Настороженно глядели орудия могучих «Рипалза» и «Принца Уэльского», изготовились пушки береговой обороны. В Токио тоже царила тревога. Генералы стояли перед картами, на которых были нанесены точки — корабли и эскадры. Поступили сведения, что караван, идущий к Малайе, замечен английским самолетом-разведчиком. Самолет сбит. Успел ли он сообщить об увиденном? Но главное — эскадра, идущая к Перл-Харбору. Что означает молчание американцев? Может быть, флот уже замечен и движется к ловушке?
Утром 7 декабря Рузвельт решил направить императору Японии личное послание. Оно было выдержано в миролюбивых тонах, и, единственное условие, которое ставилось Японии, был вывод войск из Индокитая. О Китае в послании не было ни слова. В 7 час. 40 мин. государственный департамент объявил журналистам, что личное послание президента США императору составлено и отправлено. Оно достигло Токио в полдень, но осталось на телеграфе. Дело в том, что главный военный цензор по поручению армейского начальства приказал директору телеграфа задерживать все иностранные телеграммы на 10 часов. Кому-то (в первую очередь, очевидно, премьеру Тодзио) было невыгодно, чтобы в последний момент американцы предложили мир.
В 11 час. утра перед Белым домом остановилась небольшая машина. Капитан-лейтенант Крамер вбежал в приемную и, вручив дежурному офицеру пакет, сказал, что в нем находится перехваченный и расшифрованный документ чрезвычайной важности — меморандум из Токио, который должен быть вручен госсекретарю сегодня. Выйдя из приемной, Крамер задумался, что бы мог означать срок передачи меморандума, указанный в приписке. Раньше Крамер служил два года на Гавайях, и ему пришло в голову, что час дня в Вашингтоне означает половину восьмого утра в Гонолулу — время завтрака на кораблях. Крамер ворвался в кабинет адмирала Старка, когда тот дочитывал меморандум, и с порога сообщил командующему флотом, что через полтора часа на Перл-Харбор может быть совершено нападение и еще не поздно позвонить адмиралу Киммелю. Рука Старка потянулась к телефонной трубке, но замерла. «Нет, — сказал Старк, — не следует тревожить его. Нападение на Перл-Харбор совершенно невероятно" [3]. Вместо этого адмирал решил рассказать об опасениях Крамера президенту, но телефон у того был занят, и Старк занялся другими делами. Правда, начальник Генерального штаба армии генерал Маршалл, узнав о японском меморандуме, все-таки послал предупреждение командующим войсками на Филиппинах, в зоне Панамского канала, Сан-Франциско и на Гавайи. Три первых адресата телеграмму получили. Но на Гавайи телеграмма пошла без грифа «срочно», и командующий гарнизоном получил ее только через несколько часов после японского нападения.
К часу дня Хэлл вызвал к себе военного и морского министров. Они ждали, когда явятся японские послы, но прежде чем это случилось, радиостанция Гонолулу передала сообщение о начале японского нападения на Перл-Харбор. Поэтому, когда вошли японские дипломаты, Хэлл уже знал, каким образом началась война и что означал срок передачи меморандума. Государственный секретарь внимательно прочитал его, стараясь не показать, что он уже знаком с этим документом. Затем он поднял голову и, глядя послам в глаза, сказал: «Я должен заявить, что за все 50 лет моей государственной службы я никогда не видел документа, наполненного гнусной ложью и извращениями в таких размерах. До сего дня я никогда не думал, чтобы хоть одно правительство на нашей планете было способно на это». Не ожидая ответа, Хэлл указал японцам на дверь. Те, поклонившись, вышли. Они были единственными в здании госдепартамента, кто еще не знал, что война началась более часа назад. Вернее, еще раньше: японский конвой, который подошел к тому месту Малаккского полуострова, где Таиланд граничит с Малайей, в полночь по токийскому времени бросил якоря неподалеку от берега. Основная группа кораблей остановилась у Сингоры, три транспорта стали в виду Паттани, еще три приблизились к Кота-Бару. Было тепло, маслянистые волны покачивали корабли, солдаты вполголоса переговаривались на палубе, осторожно разминаясь после тяжелого пути. Луну заволокло облаками. В 1 час 15 мин. артиллерия конвоя открыла огонь по берегу. В Перл-Харборе было без четверти шесть. Таким образом, война на самом деле началась за два часа до нападения на Перл-Харбор.
Грохот пушек от берегов Малакки не докатился до центра Тихого океана. В эти минуты самолеты начали отрываться от палуб авианосцев. Качка была больше допустимой, но самолеты один за другим взмывали с мокрых палуб и исчезали в низких облаках. Вскоре 183 самолета первой волны ушли к Перл-Харбору. Через час стартовала вторая волна — 170 самолетов. И сразу, как только стих гул моторов, на авианосцах наступила гнетущая тишина.
Первые японские бомбардировщики приблизились к Перл-Харбору в 7 час. 48 мин. Пустоту неба нарушали лишь те небольшие частные самолеты, владельцы которых, пользуясь отличной погодой, поднялись в воздух. Командир эскадрильи передал адмиралу Нагумо радиосигнал «Тора-тора-тора». Услышав это кодовое слово, означавшее «тигр», на авианосцах поняли, что война началась, и началась удачно. Часть самолетов рванулась к американским аэродромам, на которых крыло к крылу стояли сотни машин, остальные по пологой дуге снижались к линкорам.
В этот момент на кораблях заканчивался завтрак, готовились к подъему флага, духовые оркестры вот-вот должны были грянуть гимн. Выпустив торпеды, самолеты взмыли вверх. Вдруг раздался глухой взрыв, и линкор «Оклахома» содрогнулся. Тут же в борт линкора врезались еще две торпеды, и «Оклахома» начала крениться на борт. Оркестр разбегался, бросая инструменты, ничего не понявшие матросы выскакивали на палубу, но за те восемь минут, что были отмерены «Оклахоме» с момента первого взрыва до той секунды, когда линкор перевернулся и уткнулся мачтами в дно, мало кто успел спастись. Когда линкор через несколько месяцев подняли со дна, в нем было найдено более 400 трупов.
Громадные клубы дыма поднялись над «Вест-Вирджинией», в которую попало несколько торпед. Линкор медленно опустился на дно; в месте его стоянки было неглубоко, мачты и верхние надстройки корабля остались над водой. Линкор «Калифорния» также затонул после ряда прямых попаданий. Худшая судьба ждала «Аризону». Через несколько минут после начала нападения один из снарядов с пикирующего бомбардировщика достиг ее порохового погреба — столб дыма, огня и обломков поднялся на 300 м ввысь. Практически все, кто был на борту, более 1 тыс. человек, мгновенно погибли.
Когда последний японский самолет покинул небо Перл-Харбора, из восьми американских линкоров, стоявших в бухте, пять были потоплены и три повреждены. (Все они, за исключением «Аризоны» и «Оклахомы», впоследствии вернулись в строй.) Повреждены были также три легких крейсера, три эсминца и четыре вспомогательных судна. На аэродромах было уничтожено и повреждено более 300 самолетов.
Погибло около 2,5 тыс. человек, в основном моряков; более 1 тыс. было ранено и обожжено — многие, когда старались отплыть от тонущих кораблей по воде, затянутой слоем пылающего мазута. Японцы потеряли 60 человек, 29 самолетов и пять малых подводных лодок, также участвовавших в нападении.
В 10 час. утра возвращавшиеся японские самолеты начали опускаться на палубы авианосцев. Пилоты упрашивали командующего повторить налет, чтобы довершить разгром, тем более что авиация противника не сможет оказать сопротивления — ее больше не существует. Ожидая приказа, механики и оружейники спешно готовили самолеты к новому вылету. Помимо кораблей в Перл-Харборе оставались важные цели, в первую очередь доки и склады топлива — если их удастся уничтожить, то база выйдет из строя надолго. Однако Нагумо объявил офицерам, что больше атак на Перл-Харбор не будет. Эскадра авианосцев слишком ценна для Японии, чтобы рисковать ею, оставаясь в такой близости от Гавайских островов. Ведь неизвестно, где находятся американские авианосцы.
В огромной литературе, посвященной нападению на Перл-Харбор, существует множество мнений по поводу того, прав или нет был японский адмирал, решив вернуться домой. Нет общей точки зрения и по вопросу о том, насколько целесообразным было само нападение. «С точки зрения высокой политики, — пишет американский историк Э. Йоне, — нападение на Перл-Харбор было страшной ошибкой. Трудно представить себе любой иной акт, который смог бы сплотить американский народ против Японии... Японцы предвидели американскую реакцию, но полагали, что стратегические результаты нападения стоят этого. Однако с точки зрения стратегии ошибка Перл-Харбора заключалась в том, что это нападение было бессмысленным. Тихоокеанский флот США не смог бы даже при желании помешать высадке японцев на юге. Американские планы войны были в сущности своей оборонительными... Даже с точки зрения тактики атака на Перл-Харбор была ошибочной, потому что линейные корабли не были настолько эффективны, как авианосцы. Куда эффективнее было уничтожить нефтяные склады и портовые сооружения».
Однако в 1941 г. удар по Перл-Харбору никем не рассматривался как японская ошибка. Психологический эффект был действительно велик, и в первую очередь в самой Японии. В стране возобладали настроения шовинизма, уверенности в непобедимости японского оружия. Удар по американскому флоту и авиации также был значителен, и независимо от рассуждений, сделанных много лет спустя, остается фактом, что ни авиация на Гавайях, ни флот не смогли прийти на помощь Филиппинам и другим странам Юго-Восточной Азии, и это облегчило задачу «первой фазы» японской агрессии. По крайней мере на год японский флот стал хозяином морских путей в Тихом океане и этим преимуществом воспользовался.
После того как вести об удаче в Перл-Харборе и начале высадки в Малайе достигли Токио, следовало сделать формальный шаг — объявить войну. В полдень император приложил свою печать к рескрипту об объявлении войны, а премьер Тодзио выступил по радио, заявив, что причиной войны стало желание Запада покорить мир. Тодзио предсказывал, что война будет долгой и трудной и ставка в ней — жизни сотен миллионов азиатов, за свободу которых сражается Япония. По окончании речи Тодзио, которую жители Токио и других городов слушали, выйдя на улицы, прозвучали слова военной песни:
В море трупы, трупы в воде,
В горах трупы, трупы в полях.
Я умру за императора,
Я никогда не обернусь назад.
Известие о вступлении Японии в войну против США не вызвало в гитлеровской Германии радости. В день Перл-Харбора Гитлер находился на Восточном фронте. Начало советского контрнаступления под Москвой вызвало в немецком командовании состояние, близкое к панике. Наиболее дальновидные гитлеровские генералы понимали, что за этим ударом последуют более ощутимые.
Первой реакцией Гитлера на японскую акцию у Перл-Харбора было раздражение. До последней минуты фашистская ставка рассчитывала, что Япония вторгнется в Сибирь и не даст таким образом советскому командованию перебрасывать подкрепления на Запад. Теперь же стало ясно, что масштабы военных действий на Тихом океане не позволят Японии воевать на севере.
Риббентроп доложил Гитлеру, что Япония через своего посла Осиму настаивает на объявлении Германией в соответствии с Тройственным пактом войны Соединенным Штатам. Гитлер предпочел сохранить союз с Японией и приказал Риббентропу довести до сведения Осимы, что отдан приказ о нападении на все американские суда и вопрос формального объявления войны — дело ближайших дней или часов, тем более что он понимал: в ближайшем будущем США и без японского фактора вступят в войну. 11 декабря Гитлер выступил на заседании рейхстага. «Мы всегда ударяем первыми! — кричал он. — Сумасшедший Рузвельт разжигает войну, а затем фальсифицирует ее действительные причины». Затем Гитлер принял японского посла, и тот изложил стратегические планы японского командования, в которых предусматривалась оккупация Юго-Восточной Азии с последующим завоеванием Индии. От имени своего правительства Осима предложил Германии синхронизировать действия в этом районе. Гитлер дал обещание двинуться через Кавказ к Ирану и Ираку: он стремился к нефти. Успехи японских войск в Азии были так внушительны, а потери в сырье, территориях, людях, которые несли англичане и американцы, столь велики, что вскоре германское военное руководство сочло их достаточно веской компенсацией за отказ Японии напасть на основного противника Германии — Советский Союз.
* * *
Филиппины лежали на пути японской агрессии. Они обладали немалыми собственными богатствами, но главное, были ключом к Индонезии и материковым странам Юго-Восточной Азии. Логика строительства империи требовала обеспечения тыла при наступлении в сторону Индии и Австралии, и, до тех пор пока Филиппины оставались в руках США, коммуникации японской армии находились под угрозой.
Нельзя сказать, что возможность нападения на Филиппины полностью игнорировалась военным командованием США. Меры по укреплению обороны архипелага проводились, туда были направлены «летающие крепости» дальневосточной авиации, строились береговые укрепления, увеличивалась армия, в том числе филиппинские части. Но все эти меры принимались с такой недооценкой японской армии, будто ее возможности остались на уровне начала века.
По своему политическому развитию Филиппины значительно отличались от других стран Юго-Восточной Азии. К концу XIX в., когда такие страны материковой Юго-Восточной Азии, как Бирма и Вьетнам, стали частью британской и французской колониальных империй, на Филиппинах уже существовало сильное национально-освободительное движение и колониальная эпоха готова была завершиться. Однако борьбе филиппинцев за независимость не дано было в тот период увенчаться успехом, и на смену испанским колонизаторам пришли американские, которые под предлогом помощи филиппинцам высадили на архипелаге свои войска. Независимая Филиппинская республика просуществовала недолго, однако память о ней не исчезла, и колониальной администрации США приходилось всерьез считаться с национальными силами.
Включение Филиппин в американскую экономическую систему привело к более быстрому, чем прежде, развитию страны, укреплению местной буржуазии, росту рабочего класса и проникновению на Филиппины новых идей. Политическая активность на Филиппинах была также куда более разнообразной и свободной, чем при испанцах. В то же время энергичный и могущественный американский капитализм подавлял местную экономическую активность, и оппозиция американскому господству исходила в значительной степени от филиппинской буржуазии, вынужденной отступать перед американским и китайским капиталом. Бурлящая деревня, всегда готовая к восстаниям, охватываемая порой мессианскими волнениями, была источником массовой поддержки национальных сил. Рост национального движения заставил американский конгресс принять в 1932 г. Закон о независимости Филиппин, предусматривавший предоставление независимости после десятилетнего переходного периода. В рамках этого закона Филиппины в 1935 г. получили автономию, и тогда же была принята конституция, действовавшая до 1973 г., что говорит о ее достаточно прогрессивном для своего времени характере. Выборы в парламент, прошедшие в сентябре 1935 г., дали победу Партии националистов во главе с Кесоном. Пылкий оратор и «сильная фигура», Кесон был известен всей стране как неутомимый пропагандист независимости. Он умело использовал как свою популярность, так и то, что его политические воззрения устраивали местную буржуазию и американцев. Кесон стал президентом страны, пост вице-президента занял Ос-менья.
Объявляя автономию Филиппин, американцы поступились рядом своих колониальных прав. Многие крупные административные должности были переданы филиппинцам, была создана национальная филиппинская армия. Впрочем, суверенитет США над архипелагом в течение переходного периода сохранялся, американские войска оставались на Филиппинах, и всеми вопросами обороны страны ведал американский генерал Макартур, получивший после увольнения из армии США чин фельдмаршала филиппинской армии.
Автономия была в первую очередь выгодна крупнейшим торговцам и торговым посредникам, связанным с политической элитой тесными родственными и деловыми узами. После прихода к власти Кесона крупные торговцы и помещики еще более разбогатели, а мелкие торговцы и промышленники все чаще разорялись. Они не выдерживали конкуренции дешевых американских беспошлинных товаров, их старались вытеснить китайские торговцы, большинство которых заняли нишу между филиппинской элитой и мелкой национальной буржуазией. В итоге мелкая буржуазия была разочарована плодами автономии. Не ощущали радости от автономии и крестьяне, особенно беднейшие, и сельскохозяйственные рабочие, среди которых было около миллиона безработных.